Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 35 глава

35

     Хотя еще предстояло взять города Мессении, ни у кого уже не было сомнений, что казавшаяся многим бесперктивной авантюрой компания, конечной целью которой было завоевание Мессении, победоносно завершится.
     Поначалу по мере продвижения коринфского войска в эту область, казалось, что так и будет. Мессенцы и не помышляли более о том, чтобы противостоять Пентакиону в открытом сражении, а вверили свою судьбу крепостным стенам городов, которые успели хорошо подготовить к обороне. Через глашатаев Пифодор призывал противников к сдаче, обещая им сохранение жизни, свободы, значительной части имущества и государственного устройства. Мессенские перебежчики сообщали, что многие их соотечественники готовы сдаться, наслышанные о великодушии Пентакиона, и склоняют к этому других. Все же среди местного населения возобладало желание продолжать сопротивление. Тем не менее, учитывая сильные пораженческие настроения, Пифодор не сомневался, что недолго придется ждать успешного завершения компании. Но оказалось, что рассчитывать на скорую победу еще слишком преждевременно. Достичь ее воспрепятствовало вмешательство Македонии. Ее царь Антигон Третий Гонат хорошо понимал, что гегемония Коринфа на Пелопонессе является главным препятствием на пути восстановления македонского господства на этом полуострове, имеющем исключительно большое стратегическое и экономическое положение. Ослабленная происшедшим несколько лет назад опустошительным вторжением галлатов, вынужденная отражать частые нападения северных воинственных варварских племен  Македония пока не имела достаточно сил для возвращения утраченных в Греции территорий. Но Антигон вел активную тайную деятельность, направленную на ослабление наиболее сильных полисов и антимакедонских партий. Он засылал лазутчиков в Аркадию, которые подстрекали ее жителей к восстанию против захватчиков. Оно стало возможным только благодаря тому, что здесь сохранилось немалое количество годных к военной службе мужчин, поскольку Пифодор большинство жителей взятых городов не разрешал ни продавать в рабство, ни убивать, ограничивая алчность своих солдат лишь грабежом имущества, в которое, правда, входили и рабы.   
     Метяжи произошли в пяти аркадских городах. Коринфские гарнизоны были изгнаны или перебиты. Одному, находящемуся в Орхамене удалось укрыться за стенами акрополя и держать оборону до подхода армии Пентакиона, который спешно вернулся в Аркадию. Он снова столкнулся здесь с упорным мужественным сопротивлением, причем совершенно иного характера, чем прежде, которое вполне можно было бы назвать партизанским. Повстанцы устраивали всякого рода засады, захватывали обозы, нападали на небольшие отряды. Иногда атаковывали и крупные, даже основную часть коринфского войска, но после первого же своего неожиданного натиска быстро уходили вглубь труднодоступной хорошо знакомой им местности, чтобы выждать благоприятный момент для нового нападения.
     Пифодору пришлось учиться действовать в новых, совершенно непривычных для него условиях ведения войны. Он с честью для себя справился со сложной задачей. Ему удалось выработать свою очень эффективную тактику, с помощью которой уверенно полностью подавил восстания, как ни старался воспрепятствовать этому македонский царь.
     Затем снова вторгся в Мессению и довольно быстро овладел ею, так как воюя с повстанцами, научился не только бороться с партизанским движением, но и успешно с небольшими потерями штурмовать города. Быстрому достижению победы способствовала и позиция Спарты, которая на сей раз не поддержала мессенцев.
     Сограждане вызвали Пентакиона в Коринф для воздания ему подобающих почестей или, как тогда говорили, для прославления.
     Едучи в столицу созданной им державы и видя какую обширую территорию сумел завоевать, наш герой испытывал чувство упоительной гордости и думал, что вполне может считать себя добившимся исполнения заветной мечты, взлелеянной им еще с детства, мечты стать выдающимся полководцем, завоевателем.
     В Коринфе опять ликующие толпы осыпали его цветами и восхвалениями, усыпали цветами и путь ему. Не жалели при этом и вина, которое лили на мостовую перед стратегом, въезжающим в город и скачущим по улицам. Под звуки флейт люди пели: «Славься, славься!» В храме Ареса жрецы в присутствии прославляемого стратега и представителей местной элиты совершили  богатые жертвоприношения из состава военной добычи, вознося в молитвах благодарность богу за ниспосланные победы. Люди менее знатные молились в это время во дворе святилища, а кто не уместился в нем, за оградой.
     Благодаря доставленным из Мессении трофейным богатствам были устроены двухдневыные всенародные гуляния с щедрыми пиршественными угощениями на главной площади города.
     Среди коринфян возобладало желание продолжить эксплуатировать полководческий талант Пентакиона и мощь его наемной армии, которая сама должна была добывать огромные средства на свое содержание и бездеятельность которой слишком дорого обходилась государственной казне. Люди видели явную выгоду от успешной захватнической экспедиции. Пусть далеко не все вернулись из нее с хорошей добычей. Зато цены на рынках значительно снизились – и на хлеб, и на ремесленные изделия и на рабов. Бедноты стало заметно меньше. Кроме того, столь ощутимого улучшения благосостояния коринфян удалось достигнуть с минимальными потерями для них, ведь победа была одержана преимущественно силами наемников. Продолжению агрессивной политики Коринфа способствовал и подъем патриотических настроений его граждан, мечтавших о том, чтобы их держава стала еще обширнее и могущественнее, даже, возможно, не уступающей великим заморским царствам. Причем столь амбициозные надежды многим казались вполне выполнимыми, если войском будет по-прежнему командовать непобедимый Пентакион, опирающийся на тоже незаурядный стратегический талант начальника конницы Адранодора.
     Новым объектом для нападения была выбрана Спарта. Основная часть наемников Пентакиона как раз поблизости от нее, в соседней Мессении, находилась на отдыхе.
     Получив приказ вторгнуться в Лаконию, Пифодор огорчился, поскольку неоднократно через посланцев заверял спартанцев, что не имеет цель завоевывать эту область. Теперь же, выполняя решение Коринфского Народного Собрания, ему предстояло стать коварным обманщиком. Тем не менее он вынужден был подчиниться.
     Но еще не успел Пифодор дойти с войском до пределов Лаконии, как получил из родного города письмо, сообщавшее, что Ахейский Союз по наущению македонского царя и, получив от него большую поддержку, напал на Коринфику, ополчение которой настолько уступает численно врагам, что не в состоянии оказать им сопротивление в открытом сражении, и все надежды соотечественников Пентакиона теперь только на то, что он успеет выручить их, осажденных в Коринфе. Пусть он, говорилось в письме, взяв с собой как можно больше воинов, – ведь врагов – несметные полчища, – спешит поскорее на помощь.
     Пифодор сразу повел свою рать на север. Он понимал, что писавшие ему послание члены Совета от большого страха назвали войско ахейцев несметными полчищами, но не сомневался, что с помощью царя им действительно удалось набрать болшую армию. Поэтому заботился об увеличении численности своей, для чего из каждого города, мимо которого проходил, забирал с собой половину гарнизона.
     Ахейцы были заранее предупреждены лазутчиками о приближении Пентакиона. Оставив под Коринфом две тысячи воинов, те двинулись ему навстречу.
     В отсутствие основных вражеских сил защитники города предпринимали упорные, но неудачные попытки снять осаду. Не увенчались успехом и попытки прорвать блокаду с помощью боевых судов в Крисейском заливе.
     Пифодор встретился с ахейской ратью на юге Коринфики. Он был не мало удивлен: оказалось, что войско врагов гораздо малочисленнее, чем предполагал – на тысячи две человек меньше, чем его. Видя это и помня о легких своих былых победах над ахейцами, Пифодор уже почувствовал себя победителем. Не посчитал даже нужным учесть, что теперь имеет дело не с тем стратегом, которого побеждал в прошлом, а с другим. Вопреки своему обыкновению повел себя в бою предсказуемо, прямолинейно: используя численное превосходство коринфской рати, стал стараться охватить противника с фланга, но ахейский стратег Исократ совершил неожиданный довольно рискованный маневр – перебросил в опасное место более половины кавалерии, прикрывавшей правый край его фаланги. Заметив это, Пифодор обрадовался, уверенный, что скоро враги будут опрокинуты там. Он не знал, что именно в том месте находятся лучшие ахейские воины. Им удалось выстоять, а получивший численное преимущество конный отряд сумел одолеть кавалерию Пифодора на другом фланге и зайти в тыл фаланги коринфян. Разгром их был полнейший. Воины, привыкшие только побеждать, искали спасения в бегстве. Вместе с ними таким же постыдным способом спасался и Пентакион, вынужденный расстаться с репутацией непобедимого полковдца.
     Многие его солдаты были убиты, многие пленены. Потери могли оказаться еще большими, если б победители не прекратили преследования, увлекшись грабежом захваченного обоза и также доставшимися им во владение селениями. Те еще не были разграблены, так как вторгшиеся в Коринфику войска продвигались к ее столице севернее этих мест.
     Убедившись в отсутствии преследования, Пифодор остановил бег своего коня и въехал на вершину холма. Стратега окружили спасшиеся с ним кавалеристы. Сюда же сходились измученные боем и бегством, перешедшие на шаг пехотинцы.
     Отсюда, с вершины холма, было хорошо видно, как толпы ахейцев входят в селения. Их жители, не успевшие укрыться за городскими стенами, несколько дней назад бежали навстречу Пифодоровой рати, а затем, следуя вместе с ней, вернулись домой, радостные, уверенные, что за спинами доблестных непобедимых солдат Пентакиона им можно ничего не бояться. И вот теперь захватчики со скотом гнали их в свой лагерь, нагруженных собственным скарбом, тоже ставшим добычей победителей. Селения, в которых побывали ахейцы, предавались огню. Поджигались и посевы. Дым поднимался над еще недавно красивой цветущей местностью.
     Пифодор глядел на все это с большим чувством горечи в душе и жгучей досадой на себя за то, что позволил себе столь легкомысленно недооценить противника. Ему пришлось признать, что привычка к победам сделала его излишне самоуверенным. Теперь же, получив горький урок, он снова, как и прежде, с сознанием всей меры своей ответственности за судьбу отечества, сосредоточенно и проницательно оценивал ситуацию, обдумывал разные варианты возможных действий.
     Дымовая завеса заволокла значительную часть озираемого им пространства. Поэтому стратег выслал лазутчиков следить за передвижением вражеских воинов. Ближе к вечеру ему сообщили, что все ахейцы вернулись в свой лагерь и пируют, празднуя победу.
     «Вот вы мне и попались», – подумал Пифодор и окинул взглядом остатки своей армии. Не более двух тысяч воинов расположились на склоне холма и  у его подножия. Кто сидел, кто лежал. Одни угрюмо молчали, другие смеялись, весело переговаривались. Глядя на этих последних трудно было поверить, что совсем недавно они пережили страшную трагедию. Именно то, что им удалось выжить в ужасной резне и делало их такими радостными. Многие были в крови. Иные сняли шлемы, другие оставались в них. Отражая лучи предзакатного солнца, каски рыжевато блестели. Гребнистые султаны их шевелили дуновения ветра. Жалкое зрелище разбитой армии оживляли веселые лица многих солдат и красивые блестящие бронзовые доспехи. Но более обращали на себя внимание сотни круглых щитов. Они лежали между воинами, большие, выпуклые, с рисунками, надписями или перевернутые и напоминающие тазы. От их множества рябило в глазах.
     «Ну, молодцы. Правда копий ни у кого нет. Зато щиты у всех –  хорошие воины. (Примечание: у древних греков считалось большим позором для воина потерять в бою щит. Хороший воин старался в любом случае сохранить его). И мечи, кажется, тоже у всех есть», – отметил про себя Пифодор. Он велел единственному уцелевшему трубачу играть построение.
     Услышав знакомый сигнал, все сразу встали и быстро, даже с какой-то радостной готовностью, выстроились шеренгами у подножия холма. «Ну, наш задумал что-то, не иначе». – И то верно: он не привык к тому, чтоб его би- ли. – «Он накажет их, клянусь Аресом, хорошо накажет», – такие разговоры слышались в строю.
     Пифодор устроил смотр своему ставшему в четыре раза меньше войску (впрочем, получить точное представление о потерях было пока невозможно, так как много коринфских воинов разбежались куда глаза глядят, не зная где находится их стратег). Оказалось, что почти половина стоявших в строю солдат – легкораненые (имевшие более тяжелые ранения не могли спастись).
     Пифодор велел воинам отправиться в ближайшие кустарники за хворостом и разжечь много костров на склоне этого холма, чтобы убедить ахейцев, которые могли видеть здесь большое скопление коринфян, что те собираются устроиться тут на ночлег и более ни о чем другом не помышляют. Когда костры запылали во множестве, он с неранеными воинами двинулся в лагерь ахейцев, но не прямо, а, обходя холмы, рощу, виноградник, за которыми враги не могли их видеть. Помогала коринфянам маскировать свое передвижение и задымленность местности.
     Они остановились лишь когда облака на западном небосклоне побагровели, и начали сгущаться сумерки. Коринфяне притаились за холмом. На соседнем холме, таком же широком, отстоявшем от этого не более, чем на стадий, и располагался вражеский стан, многолюдный, сверкающий огнями костров. Оттуда доносились мелодичные звуки флейт, смех, веселые крики. Не могло быть более удачного момента для нападения на лагерь ахейцев: уверенные в полной победе, совершенной своей безнаказанности, они беспечно пировали, и многие уже были изрядно пьяны, чему способствовало не только обилие отнятого у местных жителей вина, но особенно очень большая физическая усталость, ведь ахейцам пришлось сегодня и сражаться, и преследовать убегающего врага, и много ходить потом из селения в селение, занимаясь грабежом.
     Атака коринфян оказалась сокрушительна и неотразима. Им, уже успевшим хорошо отдохнуть, трезвым, не составило большого труда расправиться с пьяными, обессиленными, застигнутыми врасплох противниками. Напавшие учинили еще более кровопролитную резню, чем та, которой подверглись сегодня сами. Они стремились отомстить за свой позор и гибель товарищей. Ярость пифодоровых солдат усиливало то, что более половины вражеских воинов были варвары – галаты, карийцы, фракийцы, иллирийцы, мизийцы и др., до этого находившиеся на службе у македонского царя, которыми тот усилил ахейское войско: ненависть к македонянам и их наемникам была в то время в Греции очень велика. (Примечание: на службе у правителей всех крупных эллинистических государств находилось большое число наемников негреков. Греки же всех негреков называли варварами). Лишь немногим удалось спастись от резни и плена. Если б не сгустившиеся сумерки, то не ушел бы, наверно, никто.
     Воины Пифодора освободили из плена соратников и местных жителей. Причем последним возвратили отнятое у них добро. Победившее войско не осталось без добычи: было захваено много дорогого трофейного вооружения, пленных, лошадей. Коринфяне вернули и свое обозное имущество.
     Хотя Пифодор и торопился очень выручить осажденных соотечественников, он вынужден был задержаться здесь на двое суток, занимаясь кремированием своих погибших воинов. Их оказалось почти четыре тысячи. Никогда еще возглавляемое Пентакионом войско не несло таких больших потерь.
     В течение этих двух суток в коринфский лагерь продолжали возвращаться воины, которые спасшись от преследования ахейцев, оказались не в том месте, где сгруппировались бойцы, сумевшие под предводительством Пентакиона взять реванш за поражение. Стратег специально выслал всадников за такими заплутавшими воинами. Те были крайне изумлены, узнав о победе Пентакиона. Иные шутили: «Если победили наши, то от кого же драпали мы?»
     Осаждавшие Коринф ахейцы, получив известие о страшной катастрофе, постигшей основную часть их войска, поспешно отступили в область их союза. Но к этому времени они уже успели вывезти туда все награбленное на оккупированной территории – ничего из добычи не оставили.
     Пифодор возвратился в совершенно разоренную Коринфику. Хотя чествование его было обставлено гораздо скромнее, нежели в прошлый раз, соотечественники ликовали и благодарили его не меньше, а даже больше, чем тогда.