Волчьи стрелы. Глава 1. Незнакомец

Промокнув лоб рукавом своей посконной рубахи, Фока взял клещи и вынул из пылающего горна поковку. Красный и полупрозрачный, словно обрывок вечерней зари, кусок металла протяжно стонал от жара. Кузнец аккуратно положил заготовку на наковальню и занес над ней свой молот. Но скрип двери и чей-то голос бесцеремонно оторвали его от работы.

- Ты Фока? – громко спросил незнакомец, - Можно, или не ко времени пришел?   

Растекаясь по полу и прокопченным бревенчатым стенам, из дверного проема в кузницу хлынул свет солнца. В ярких лучах вычерчивался, будто угольком, четкий силуэт.

- Раз пришел, так заходи! - ответил кузнец.

Наконец незнакомец подошел ближе. Гиганту Фоке он был по подбородок, но все равно высок и широкоплеч, особенно для своего юного возраста. Карие глаза под маховыми перьями бровей отражали мерцание горна, а темно-русые волосы ниспадали чуть выше плеч, небрежно пушась на лбу поверх серебряного обруча с рубином. Горбинка на переносице, явно полученная в драке, и небольшой шрам на щеке лишь оттеняли ангельские черты его лица. 

- Чем обязан, боярин? – спросил Фока.

Хотя аксамитами, золотом и каменьями юнец вполне сошел бы за княжича. Бирюзовый шелк его роскошной, подпоясанной кушаком рытого бархата свитки капризно морщился складками по бокам. На правом плече пылала золотая фибула в виде лука со стрелой на тетиве, что застегивала пурпурный плащ корзно.

- Не боярин я. Называй меня просто, Владимир. Слыхал я про тебя много. Говорят, мастер ты на все руки, лучший во всем Сеяжске. Хоть меч, хоть топор, а хоть и  драгоценность какую выковать можешь.

- Выковать могу. А мастер, аль нет…. Людям виднее, да только знавал мастеров и искуснее. Здесь, в Панцирной слободе много кудесников…

- Но пришел я к тебе, кузнец, - в голосе его промелькнула начальственная нотка. Однако он быстро одернул сам себя и снова мило улыбнулся.

- Мне тебя рекомендовали, Фока, - продолжил гость, - Есть девица одна, глаз от нее не отвести. Щеки солнца ликого румянее, кожа – луны белее, брови – ночи чернее. Голос ее – точно ангелов пение. Медом уста ее смазаны, а в глазах бездонных – мироздания смысл… Понимаешь кузнец?

- Понимаю, влюбился ты, кажись, боярин, без оглядки - ответил Фока, почесывая свой  косматый затылок огромной пятерней, что, сожми ее в кулак, будет размером с булыжник.

- Да не боярин я, сказал же, Владимиром зови! Так вот, хочу ей брошь подарить – золотую да с жемчугом и самоцветами. Выкуешь?
Молодец вытащил откуда-то из-за пазухи желтоватый обрывок харатьи4, протянул его кузнецу. Фока взял клочок и, нахмурив брови, рассмотрел изображение.

- Искусно! Сам начертил? – спросил кузнец.
Владимир ничего не ответил – лишь сорвал со своего кушака набитую мошну, висевшую рядом с красными сафьяновыми ножнами.

- На вот! Если мало, еще заплачу.
Он кинул мошну кузнецу – тот ловко ее поймал, и увесистые серебряники звякнули в его руке задорнее бубенцов. 

- Три дня хватит тебе? Сделаешь раньше, еще столько же дам.

- Охолонь, боярин!, - поймав недовольный взгляд, он исправился – Владимир… Эк ты скор! Я ведь со златом и серебром уж давно не работаю – все оружие да доспех кую, глянь.

Фока указал в сторону почерневшей бревенчатой стены, на которой распластались, точно шкуры трофейного стального зверя, несколько кольчуг. На незамысловатых дощатых столах лежали, переливаясь сиянием новизны, лезвия мечей, кинжалов, топоров, наконечники копий, грозные навершия шестоперов5 и булав. Кое-где валялись, как осенняя листва под ногами, стальные чешуйки для панцирей и набедренников.

- Да, знаю, бог даст, потом и меч мне выкуешь славный. Но ведь это же ты для самой княжны Алены по поручению великого князя гривны и браслеты чудные ковал? Говорят, тем украшениям равных нет, а тебе ни один златокузнец не ровня. Не скромничай кузнец, или обидеть меня хочешь?
От такого напора Фока не сразу нашелся, что ответить. Снова почесав затылок, он кинул мошну с монетами обратно Владимиру.

- Ладно, сделаю, только золотники мне для работы нужны, да побольше. А серебра раньше сроку не надобно. Не за что платить пока что.

Возвращаясь с шумного Ладнорского торжища, Лебедь с удивлением обнаружила у своих ворот огненную тройку отборных жеребцов, запряженную в расписную колымагу6. Окованные бронзой ворота отворились, и со двора, сверкнув золотом и шелками, вышел гость Фоки. Он ловко запрыгнул в повозку, откинулся на обшитую синим сафьяном спинку, и челядин на облучке дернул поводья. Копыта златогривых красавцев гулко забарабанили по бревенчатым плахам мостовой; весело зазвенели бубенцы, усыпавшие гроздьями серебряных ягод тонкие красные хомуты. Тройка с ветерком пронеслась мимо нее по широкой улице туда, где над обширным посадом7 парил детинец8, венчавший гряду из трех высоких холмов.  Оберегая городской покой, они замерли в ратном построении плечом к плечу.
Красавица Лебедь встретила мужа на дворе возле крыльца избы: подпирая резной столб, он продолжал с интересом разглядывать клочок харатьи.

- Горлица моя ясноглазая, воротилась уже.
Она ласково обняла его за талию, прижалась своей головкой, покрытой зеленым платом, к широченной груди мужа.

- Милый, все трудишься, как пчелка? – Лебедь провела ладонью по его влажной от пота посконной рубахе, подвязанной грубым пеньковым шнуром, - Что это за знатный боярин к нам приходил? Никак дружинник ближний князя нашего? Больно тройка у него хороша, да и одеждами своими за версту сияет. Поди хочет, чтобы ты ему меч выковал?

- Да нет, говорит, не боярин он. Велел просто Владимиром звать. Хочет, чтобы я для его зазнобы брошь золотую выковал, вот, глянь, голубка…
Кузнец показал рисунок жене – ее зеленые глаза загорелись.

- Красиво…  Сильно, видать, любит ее. А мне такую выкуешь?

- Еще лучше тебе выкую, солнышко мое ненаглядное, - сказал он и нежно поцеловал Лебедь.

Фока вернулся в темную жаркую кузницу, чтобы закончить работу, но мысли его путались. Жуткое любопытство, обычно совершенно ему несвойственное, почему-то терзало все новыми вопросами. «Кто же этот Владимир, если не боярин? Почему именно сюда пришел – все, наверное, и забыли уже, что когда-то я был златокузнецом? Зеленый, как трава на лугу, а, кажись, уже кровь в битвах проливал».

- Вот стервец! Сказал же, раньше сроку серебра не надобно! - воскликнул он, когда увидел прямо на своей наковальне ту самую распухшую от монет мошну. Под ней была зажата какая-то записка, тщательно выведенная стройным уставом9, какому мог позавидовать даже летописец.

«Через три дня по полудню жду тебя в роще за Струпными вратами, с брошью. Поспеешь в срок и сделаешь красиво - еще серебра получишь. А не по нраву мне твоя работа будет, головы не сносить тебе… Шутка!».

- Экий шутник, дошутится когда-нибудь, - с ухмылкой сказал Фока.

Раскатом грома хриплый басистый крик огласил княжий двор, потонувший в зелени каштанов, яблонь и кустов смородины. Казалось, даже кроны деревьев всколыхнулись, а пичужки умолкли и замерли на ветвях.
Бедный конюх великого князя стоял, потупив глаза в землю, и боялся пошевелиться. На недавней соколиной охоте княжич наследник Яромир превзошел в озорстве даже самого себя: чуть не убился в чистом поле, чудом удержавшись на необузданном Буяне.

- Да я с тебя кожу сдеру и в кипятке сварю, бездарь проклятый! Да на кой такие, как ты, вообще землю-матушку топчут? Из-под носа твоего мальчишка сопливый жеребца самого резвого умыкнул! Если бы шею дурень сломал – ты бы виновен был!

Как никогда, князь Невер походил на разъяренного быка: приземистый, тяжеловесный, с наклоненной вперед головой и налитыми кровью выпуклыми глазами. Его пушистые совьи брови топорщились. Борода с легкой проседью трепетала, как трава под дуновением ветра.

- Княже! – вдруг раздался знакомый голос.

По аллее цветущих каштанов стремительно приближался дворский10 воевода Дмитрий. На стальной черепице его панциря, туго переплетенного красными ремнями, леденели солнечные блики. Его плечи обтекали латные наплечники. Из-под короткой пластинчатой брони Дмитрия  струились зернистый подол кольчуги и край поддоспешной рубахи, окаймленный ярким орнаментом.

- Государь, разговор есть.

По выражению лица воеводы Невер понял, что это не для посторонних ушей. Он хмуро кивнул другу головой.

- С тобой, аспид, я еще разберусь! Пока судьбу твою не решил, но мало не покажется!, - бросил князь напоследок конюху. 

Небрежным жестом он позвал за собой Дмитрия, и они отправились по аллее в сторону дворца, сияющего, будто ларь резной кости. Между двумя белокаменными палатами в три жилья протянулись длинные сени, над которыми вырастал бревенчатый теремной этаж. Раздвоенные окна улыбались расписной слюдой, а тесовые шатры, венчавшие терем, вонзались в небо пестрыми наконечниками копий. Над резным дубовым крыльцом взгромоздилась толстобокая бочка, похожая на перевернутую кверху килем ладью.
Не дойдя до палат, они свернули к затаившейся в тени раскидистых дубов запруде. В этой части двора было тихо и укромно, ведь все хозяйственные постройки – кузни, мыльни, конюшни, медовуши -  находились в другом конце.
- Ну, Дмитрий, чем порадуешь меня?
Князь уже немного пришел в себя; кровь отхлынула от головы, и глаза его снова стали синими, как небо.
- Княже, людишки мои верные из посадских нашептали, что по полудню Ладим;ра, княжича гривноградского, в Панцирной слободе видали и на Ладнорском торгу. Говорят, бахвалился он, что Гривноград теперь над Сеяжском главенствовать будет, а тебя, государь, ослом трусливым бранил.
- Как? Брешут, гады! Княжич с отцом вместе на рассвете отбыли, ты же сам их до ворот градских провожал! Кто эти людишки твои? По что брешут и смуту сеют?
- Не думаю, княже, что брешут. Люди проверенные, да и стали бы они? Ведь ведают, что вскройся обман, головы им не сносить.
Прищурившись, воевода наморщил лоб, удлиненный залысинами. Лицо его поблескивало капельками пота.
- Государь, тут нечисто что-то, как пить дать. Мы с дружинниками выведали, что потом тройка его через Солнечные врата в сторону Златолесска укатила. Поехали по следу. В двух деревнях его еще видали, а после Ловья его и след простыл. Но соглядатаи божатся, что сам княжич это был.
- Ты что, думаешь, не уехали они, хотят предать наш союз? Неужто моего свата будущего хочешь в измене обвинить, друже?
Воевода присел на дерновую скамью, положил рядом с собой высокий конический шлем с кольчужной бармицей.
- Бог его знает, государь. Кому же можно в наше время верить то? Хотя, не похоже. Гривнограду союз этот как никогда нужен. Праденский рыцарь с запада опять попер, оправился от поражения у Ястребиного холма, раны зализал. Сам знаешь, княже, как Гривноград на помощь твою уповает.
- Да как же не помочь? Ведь они подсобили нам иго степняков поганых сбросить. Если бы не их подмога, до сих пор бы кархарну дань платили. Не верю, вчера только рукобитие заключили. Да моя Аленушка – лучшая партия княжичу гривноградскому!
- Твоя правда, государь. Кстати, кузнец Фока с Панцирной слободы ведь знаком тебе, княже?
- Отчего же не знаком? Искусный мастер, что хочешь сделает, хоть оружие, а хоть и украшение любое. Таких по пальцам перечесть. Да и честен он, цену не задирает. За гривну золотую для княгини я ему еще сверху серебра дал, так ладно получилось. А причем тут Фока?
-  Да говорят, к нему Ладимир, княжич, сегодня в Панцирный конец наведывался. Самого его заприметили, как со двора кузнеца выходил, да и тройка его у ворот стояла.
- Так чего же ты ворон считаешь? Надобно его под микитки взять, да в поруб14 приволочь. На дыбе  соловушкой запоет!
Князь нервно провел ладонью по волнам своих каштановых волос, раздвоенных на массивном лбу.
- Государь, стоит ли? Коль он в чем худом замешан, надобно его постеречь, авось кузнец нас на остальных смутьянов и выведет.
- Ну смотри, дело это тебе лично поручаю. Не подведи!
- Хоть раз подвел? Кровь в сечах за тебя проливал, живота не жалел…
- Ну, будет, будет! Знаю все, на тебя лишь и уповаю!
Невер хлопнул воеводу по стальному наплечнику, пристегнутому к пластинкам панциря сыромятными ремешками, и отправился во дворец, сверкая самоцветами своего круглого  бархатного оплечья.

Диву давался каждый, кто видел, как колдует Фока над золотом или серебром. Как его огромные руки ловко управлялись с крошечными молоточками златокузнеца. Но еще чудеснее оказывался результат: изящество и тонкость работы никак не вязались с внушительным, почти лихим обликом мастера. Возможно, именно поэтому, где-то в глубине стесняясь своего таланта, он и решил посвятить себя грозному оружию и доспеху. Однако навыков он не растерял – брошь вышла на славу и была достойна самой взыскательной госпожи – хоть вирэйской императрицы.
Кузнец шел туда, куда наказал ему Владимир в оставленной записке. Людная улица шумела бурной рекой, а вместо набережных с обеих сторон вставали заостренные частоколы и  дощатые заплоты. Кое-где над ними игриво выглядывали своими резными окнами терема; в беспорядочном танце поднимались шатры, бочки и цветные кровли богатых дубовых хором на подклетах. По соседству едва заметно  серели охлупни скромных изб. Над острыми грядами крыш светились маяками купола многоглавых каменных соборов – шлемы, луковицы, полусферы.
То и дело Фока настороженно оглядывался – люди брели по своим делам. Пронзая толпу, повозки с товарами продолжали тянуться к торгу, раскинувшемуся на берегу могучего Ладнора. Ничего необычного. Но кузнеца не покидало странное, тревожное чувство преследования.

«Не ходи туда, Фокушка! Зачем ему тебя у черта на куличках ждать, в укромном местечке? Никак худое что-то замышляет», - он снова вспомнил предостережение своей жены, но не отступился.

- Здрав будь, кузнец! Принес? –  раздался откуда-то голос, стоило только Фоке прийти в назначенное место. В небольшом ольховнике сразу за городнями17 посада было тихо – окольные валы и стены приглушали городской шум.

- Принес, боярин – ответил кузнец. За спиной он услышал шлепок и почувствовал порыв ветра, будто кто-то спрыгнул с дерева.

- Сказал же, не боярин я! Ну да ладно, показывай…

Фока развернулся – перед ним стоял Владимир, но выглядел он совсем не так, как в прошлый раз. Вместо роскошных шелков на нем висела мешком серая суконная вотола, из которой торчали рукава и подол грубой бедняцкой сорочицы. На лбу уже не сияло серебро, а уныло чернел потрепанный ремешок.

- Ну, показывай, что сотворил!

Фока развязал кожаный кошель, достал оттуда золотую брошь и протянул ее Владимиру. На мозолистой громадной ладони кузнеца переплетались в танце, сливаясь воедино, две великолепные птицы – аист, раскинувший в стороны крылья, и длинношеяя степная дрофа с распушенным, словно у павлина, хвостом. Взяв украшение, юнец поднес его к лицу и стал пристально разглядывать каждую мелочь, каждое золотое перышко, хохолок, лапку. Все выглядело живым и объемным, казалось, подкинь брошь в воздух – птицы оживут и полетят. 

- Если хочешь ее самоцветами разукрасить, могу алмазника посоветовать, в Ладнорском конце живет – равных нет ему, - сказал кузнец.

- Не брешут про тебя, и впрямь кудесник ты, Фока! Ну, как и договорились, вот, бери остальное, заслужил.

Он потянулся к поясу, но вдруг замер и насторожился. Где-то совсем рядом тихонько треснула ветка, зашелестела листва.

- Ты кого с собой привел?

- Стоять, собаки!

Из густых кустов выскочили двое, одетые как простые посадские, но стать и косая сажень в плечах выдавали в них ратников. Один из них метнулся коршуном к Фоке,  приставил к его горлу изогнутый кинжал с посеребренной рукояткой. Кузнец опешил, однако сразу узнал нападавшего: его рыжая курчавая борода и высокий валяный колпак с отворотами постоянно маячили в толпе на улице, когда Фока оборачивался, почуяв что-то неладное.
Второй налетел на Владимира, замахиваясь легким боевым топориком, но встретил неожиданный отпор. С ловкостью рыси юноша пригнулся, нырнул под свистящим лезвием и ударил противника ногой под колено. Завершая контратаку, он засветил пошатнувшемуся воину кулаком промеж глаз с такой силой, что тот рухнул без чувств. Юнец подпрыгнул, зацепился за ветку ольхи и вскарабкался наверх, казалось, опережая даже собственные мысли.

Оттолкнув кузнеца, рыжебородый ринулся за Владимиром, но беглец уже перепрыгнул на соседнее дерево. Послышались шелест и треск, после чего он растворился в ветвях и кронах, как призрак.
 - Все равно тебя достану! Не жить тебе, крысёныш! – выругался преследователь, поняв, что упустил мальчишку.

Вернувшись после мимолетной и безрезультатной погони, он замер на месте. Фока медленно, но решительно шел на него со здоровенной корягой в руках. Без малого три аршина ростом, могучий и косматый, он был точно бурый медведь, вставший на задние лапы.
- Охолонь, кузнец! Мы князя сеяжского, Невера, дружинники. Худого тебе не сделаем. Не тебя, а крысеныша этого плаха дожидается. Но государь с тобой потолковать хочет. Не дури, я должен тебя к нему на двор отвести, - процедил он сквозь рыжую бороду, жадно глотая воздух.

Снизу, с улиц равнинного посада, высокий детинец напоминал княжью шапку. Подобно собольей опушке, тянулись дубовые стены городни; чуть выше замысловатым убором пестрили золото, медь, свинец и кровельный тес. Поднявшись по извилистому спуску, миновав одну из квадратных воротных башен, что щетинилась грубой известняковой  кладкой, кузнец с дружинником направились прямиком на двор к великому князю Неверу.
За весь долгий путь через огромный град Фока так и не решился спросить спутника, ни как его зовут, ни о странном заказчике злосчастной броши. Наконец, зачем пожелал его вдруг видеть сам государь? Рыжебородый ратник тоже был немногословен.

- Пшел отседова! - рявкнул он на нищего мальчугана, приставшего к ним у паперти
Святой Варвары, и кинул к его босым грязным ногам пару медяков. Древний собор истово простер к небу свои девять глав – свинцовые, как тучи, полусферы на массивных световых барабанах. Не побеленный, он застыл серой горой, у подножья расползаясь полукруглыми алтарными апсидами19, крытыми галереями, мощным притвором.

- Второй где? – процедил Невер, когда стража впустила в переднюю его покоев Фоку с дружинником. Поклонившись как можно ниже и чиркнув пальцами по ворсу богатого первенского ковра, воин виновато взглянул на князя. Кузнец так и замер в поклоне, не смея распрямиться.

- Ушел, княже! Точно белка, по деревьям упрыгал и как в воздухе растворился.

- Белка, говоришь?
Глаза князя начали стекленеть, а на воловьем лбу надулась вена.

- Сейчас ты у меня белкой поскачешь! И колесо для тебя есть, в пыточной тебя дожидается! А Протас где?

- Государь, сопляк хитер и быстр оказался. Такого не так просто грубой силой взять. Протас прыти такой от него не ожидал… В общем, головой зашибся, мы его к лекарю по дороге отволокли, а то мало ли, окочурится…

-   Да лучше бы ему самому окочуриться, и тебе вместе с ним! Два лба с мальчишкой совладать не смогли. Вам не мечи носить, а за прялкой сидеть! Я ноги вам отрежу и посажу вас в муравейник!

Подойдя к косящатому окошку, рябившему разноцветными ромбами слюды, несколько мгновений князь стоял неподвижно. Низкие полукруглые своды и оштукатуренные стены заволокла чудная роспись – завитки, цветы, листья, ветви, сказочные птицы Сирин и Алконост. По углам громоздились окованные медью и серебром сундуки. На разложенных аналоях, резных лавках, устланных рытым бархатом, пылились книги и фолианты – многие были открыты. Несмотря на взрывной нрав, нечеловеческую силу и воинскую доблесть, разум Невера еще с отрочества был заточен не хуже меча.

-  Драгомир, сгинь с глаз моих долой! Позже с тобой потолкуем!
Дружинник удалился – князь с Фокой остались одни.

- Ну, кузнец, что скажешь?
Подойдя почти вплотную к Фоке, Невер впился в него своим ледяным взглядом.

- Государь, скажи, каков грех на мне? Чем тебя прогневал? Живу по закону, честным ремеслом кусок хлеба добываю, погородие плачу. Ей богу, в толк не возьму, что худого на мне.

- Отчего же сразу худого? – Невер ухмыльнулся, - Ведомо мне, что своим умением и честностью ты на весь Сеяжск славен, кузнец. Вот только умение свое негоже на смутьянов тратить.

- Да на каких смутьянов, княже? В чем вина моя?

- Кто тот юнец, что три дня назад к тебе прикатил? И сегодня с ним ты виделся, когда мои бездари вас накрыли. Говори кузнец, и не вздумай брехать. Я ведь пока по-хорошему спрашиваю, но могу и по-другому, Фока. Сам ведь щипцы и гвозди куешь, знаешь, поди, как ими можно языки развязывать.

- Так сам ни сном, ни духом, кто он таков, государь. Сам тогда его в первый раз и увидел. Сказал, кто-то ему меня рекомендовал. Назвался Владимиром. Сказал только, что не боярин он, и все.
Выслушав рассказ кузнеца, рассмотрев рисунок броши, что очень кстати оказался у него с собой, князь сумрачно сдвинул пушистые брови и вздохнул.

- Похоже, кузнец, не брошь ты выковал, а постыдного предательства знак, - после небольшой паузы сказал он Фоке.

- И в чем же предательство мое, государь? Где же справедливость твоя, княже, что на весь свет славна?
Невер пропустил эту дерзость мимо ушей.

- Не твое предательство, кузнец. Похоже, и впрямь нет за тобой вины. Верю я тебе. Но если он снова к тебе явится, или ты прознаешь про него что, сразу ко мне идти, понял?