Первый глухарь

"Русский охотничий журнал", N5, 2016 г.

Солнце повернуло к вечеру и его лучи, склонившись над  палаткой, проникли внутрь. Стало совсем жарко. Я продолжал лежать, не пошевельнувшись, только прикрыл глаза рукой от яркого света. В лагере царила тишина – всех охотников сморил сладкий послеобеденный сон. Только неугомонные синички распелись вовсю – их голоса звенели по всей поляне весенней звонкой капелью. Наша охота на Севере Вологодской области подходила к концу. Ещё пара солнечных деньков под злым весенним солнцем и мы, обгоревшие как альпинисты в горах, вернёмся обратно в Москву и разойдёмся кто куда.
Мы, это Ваш покорный слуга, мой сын Артём, недавно демобилизовавшийся из армии, и сослуживец Володя.  Уже больше недели мы втроём жили на берегу таёжного озера, в нашем старом охотничьем лагере. Отведённые на короткую весеннюю охоту деньки заканчивались, и послезавтра пора было собираться в обратный путь. В этот раз всё сложилось как нельзя лучше – погода радовала  солнечными и северными длинными деньками. Ночью светила полная луна, хотя и без неё было бы светло - вечерняя заря, не успев погаснуть, уже вновь занималась розовыми красками восхода. Тетеревиные тока и вечерняя тяга вальдшнепов приятно удивляли изобилием птицы. Все охотники были с добычей: косачи и вальдшнепы, уложенные по пакетам, дожидались отъезда в Москву  в самодельном леднике на берегу озера. Там даже была пара глухарей, взятых вдвоём с Володей на заповедном току. Всё было просто замечательно!
Лишь одно не давало мне покоя: так сложилось, что Артём за всё время охоты так и не смог выбраться на глухариный ток. Он был этим сильно расстроен, хотя настрелялся в этот раз вволю. Вальдшнепы, правда, давались пока с трудом, но вот на тетеревиных токовищах он душу отвёл – около десятка краснобровых косачей было уже на его счету!  Так вот, было решено, что сегодня вечером мы с сыном отправляемся за глухарями.
Валяться в палатке надоело. Я оделся и выполз наружу: надо ещё раз проверить патронташ, собрать «тормозок» и прочее. Артём сидел у костра и кипятил воду для чая: «Может, поедем уже?», - спросил он меня. Ему явно не терпелось оказаться на глухарином току. «Ладно, только чайку попьём на дорожку», - улыбнулся я и пошел собираться. Через полчаса, попрощавшись с Володей, остающимся в лагере за дежурного, мы на нашей «Ладе» тронулись в путь. Ехать предстояло около десяти километров к самой  границе Вологодской области. Там мы оставим машину и уже пешком пойдём на токовище, до которого километра три по оттаявшему болоту и весенней тайге.
Снега на лесной дороге уже не было. Исчез он и на широком клюквенном болоте – жаркое солнце в несколько дней растопило все остатки зимы без следа. Лишь там, где тени деревьев падали на разбитую колею, ещё оставались последние островки рассыпчатого снега. Да в тёмном ельнике  лежали синие подушки старых сугробов. Мы не спеша брели по лесной просеке, выбирая оттаявшие кусочки лесной дороги. Скоро лес кончился, и перед нами открылась большая  вырубка. Дорога разбежалась ручейками в разные концы, и мы побрели напрямик в дальний конец поляны.
Через полчаса хода с распахнутым воротом по жаркому солнцепёку мы останавились на тенистой еловой опушке. Отсюда до тока всего метров двести. В глухом еловом бору, в самой глубине его было спрятано широкое моховое болото, поросшее болотной сосной - отличное место для глухариного тока.  Туда мы поутру и отправимся, а сейчас не стоило лишний раз его беспокоить. Выбрав место для ночлега между двух упавших елок, мы сбросили свои рюкзаки и принялись готовить ночной костёр – таёжную «нодью», сложенную из нескольких длинных и толстых брёвен.  Через полчаса костёр уже горел, были готовы и наши спальные места – охапки лапника с обеих сторон от него.
Солнце садилось за лесом, прямо за нашими спинами. Мы сидели в густой тени деревьев, пили горячий чай и следили за тем, как эта сине-чёрная тень постепенно удлинялась, становясь всё больше. Она росла и росла, накрывая тёмным покрывалом всю вырубку и, вот, уже дотянулась своими черными «пальцами» до леса на другой стороне. Темнота полезла вверх по стене деревьев и они, ещё только что облитые розовым закатным светом, начали гаснуть одно за другим. Словно свечи, задуваемые порывами ветра. Вначале растворились в вечернем сумраке маленькие, невысокие «огарки», потом исчезли те, что повыше. И, наконец, вспыхнув на прощание ослепительной звездой, погасли вершины самых высоких деревьев. На фоне разом потемневшего леса ярко вспыхнули огоньки, бегающие по верхнему краю нодьи.
Мы ещё посидели немного у костра, и я предложил: «Хочешь, сходим на «подслух»?» Артём, новичок в нашем охотничьем деле, не сразу понял, что я имею в виду: «Ну, сходим сейчас потихоньку к току, постоим, послушаем, где поют глухари. На сам ток не полезем, не будем пугать птиц. Заодно узнаем, где кто устроился…» Артём тут же согласился и мы, забрав ружья, не спеша пошли вдоль опушки туда, где заветное болото своим краем почти выходит на вырубку. Скоро болото засветилось сквозь тёмные стволы елей, - над ним ещё горела яркая вечерняя заря.
«Всё! Дальше не пойдём», - прошептал я. Мы остановились, осторожно огляделись и, увидев рядом поваленный ствол, уселись на него: «Теперь - слушай!». В лесу стояла полная тишина, все птицы угомонились на короткие ночные часы. Только по вырубке, прямо за нашими спинами «прохорхал» вальдшнеп и ушёл вдоль опушки в сторону видневшегося вдалеке костра. Да где-то в вышине не переставая «блеял» барашком невидимый бекас. Прошло минут пять и вдруг с какой-то болотной сосны на болоте  донеслось неспешное сухое щёлканье. Это первый глухарь пробовал голос. Мы с Артёмом переглянулись… Глухарь ещё «потэкал» недоверчиво и, наконец, решился - темп его песни ускорился и, вот, - раздался финальный аккорд  – «скирканье», непередаваемый звук, напоминающий звук ножей, которые умелый повар точит друг о друга. Артём слушал, затаив дыхание – первая для него «живая» песня лесного великана звучала в потемневшей тайге.  Я же просто курил в кулак, наслаждаясь тихим вечером и радуясь за сына. Скоро к песне первого глухаря подключились ещё двое – один сидел в стороне, на самой границе болота, песня же другого доносилась издалека – почти с границы слуха.
«Ладно, пойдём обратно! Не будем им мешать», - произнёс я тихо.  Луна успела высоко подняться над тайгой, стыдливая краснота её исчезла и сейчас она ярким неоновым фонарём висела на чёрном небе, освещая каждую веточку под нашими ногами. «Смотри!», - Артём внезапно остановился и ткнул меня в бок. Я вопросительно посмотрел на него, а он лишь кивнул в сторону леса. Недалеко от нас, между деревьев, на залитой голубым светом снежной прогалине сидел грязно-белый заяц. Линялая белая шерсть клочьями торчала во все стороны.  Мы замерли, а он, совершенно не обращая на нас внимания, лениво, даже – нехотя, поковылял (другого слова я и не подберу) к кустикам на краю полянки и вскоре скрылся в них. Проводив взглядами ночного бродягу, мы пошли дальше – к недалёкому уже костру. Пора было ложиться спать.
Ночь прошла быстро, хотя я так и не сомкнул глаз - всё думал о предстоящей охоте и волновался за сына. Еле дождавшись трёх часов утра, мы быстро собрались и осторожно пошли вглубь леса, решив срезать путь и сразу выйти к самому центру тока. Быстро миновав тёмный ельник,  мы оказались на краю болота. Здесь гораздо светлее. Оглядевшись и успокоив дыхание, вступаем на болотный мох. Сапоги по щиколодку уходят в него, оставляя на зелёных подушках тёмные следы. Через пять минут неспешного хода выходим к знакомой поваленной сосне причудливой формы. Пришли! Мы рассаживаемся на бревне в ожидании первой утренней песни лесного красавца.  Небо на восходе посветлело, подёрнулось тёплыми, желтоватыми красками – скоро совсем рассветет. Контуры окружающих деревьев четко видны на фоне утреннего неба.  Мы, не спеша, внимательно оглядываем их, пытаясь уловить любое движение притаившейся птицы. Но, главное – это слух! Он напряжен до предела, пытаясь уловить такие желанные звуки песни проснувшихся глухарей.
Прошло полчаса – болото молчало. Это было странно. В предыдущие мои походы на ток к этому времени глухари уже вовсю начинали пробовать свой голос. А сейчас…  Мы переглядывались, пожимали плечами, не понимая, что происходит. Напугать глухарей мы не могли – во всяком случае, во время нашего выхода на ток мы не слышали ни одного звука от слетевшей птицы. Ждём ещё полчаса – результата нет. Солнце уже скребётся по горизонту – ещё чуть-чуть и оно покажется над лесом. Самое лучшее время охоты безвозвратно уходит, а вокруг, повторяю, полная тишина! Только копалухи изредка перелетают над болотом, квохчут, перекликаются. Но ответной песни лесных кавалеров не слышно. Но мы точно знаем, что они здесь. Вчера «на подслухе» мы же засекли нескольких птиц. Только почему они молчат?
Подождав ещё немного, мы решили сменить место и побрели по болоту в сторону вырубки. Туда, где вечером слушали глухарей. Мы шли, расстроенные, навстречу утреннему солнцу, оглядывали вершины сосен, останавливались, прислушиваясь, в надежде уловить желанное «тэканье». Всё напрасно. Вот и знакомое бревно, на котором мы сидели накануне, наслаждаясь вечерним концертом. Место то же, да настроение не то! Уже с какой-то обреченностью и неверием в успех, я уселся лицом к освещённой вырубке, подставив его солнечным лучам. На Артёма было жалко смотреть. Ещё бы! Завтра уезжать и сегодня у него был последний шанс добыть желанный трофей.
Утро уже совсем разошлось и всё время вышло. Пора было трогаться в обратный путь. Загасив  сигареты, мы встали с бревна и только собрались идти, как до моего слуха донесся какой-то звук! Он шел оттуда, с болота… Жестом приказав Артёму замереть, я стал прислушиваться. Прошло несколько секунд и – вот оно! Точно! Поёт! Там, на болоте, откуда мы ушли, какой-то ненормальный глухарь, дождавшись солнца, наконец, затянул свою песню. Он пел уверенно, с напором, быстро чередуя оба коленца – хотел, должно быть, наверстать утреннее молчание.
«Артём! Вперёд! Как учили! Я иду сзади», - скомандовал я,  и мы широкими шагами под песню тронулись через лес. Через несколько минут опять вышли к болоту и осмотрелись. Глухарь пел где-то на самом краю его, близко к ельнику и до него, судя по звуку, было метров сто пятьдесят-двести. Посоветовавшись, мы решили, что Артём пойдёт прямо к нему, прикрываясь ельником на опушке, я же уйду правее, на мох, на случай, если сын «столкнёт» птицу и она пойдёт  на болото.  Наш глухарь разошёлся не на шутку. Он пел, не переставая и не обращая внимания на высоко поднявшееся солнце, залившее всё вокруг горячим светом. «Вперёд!», - повторил я и Артём, соблюдая все охотничьи правила «заскакал» в направлении певца. Я же не спеша пошёл по болоту, стараясь прикрываться деревьями, чтобы не вспугнуть птицу. Так мы и двигались – фигура Артёма мелькала вдоль опушки, я брёл сзади, наблюдая картину охоты со стороны.
Глухарь уже совсем  рядом. Я, дождавшись нужного колена, сделал ещё пару шагов и замер: на старой кудрявой сосне сидела великолепная птица, раскрыв веером шикарный хвост и вытянув голову навстречу солнцу! До него было метров пятьдесят. Боясь вспугнуть его, я решил не двигаться и стал высматривать сына. Вот он! Артём стоял недалеко от дерева с поющим глухарём. Судя по всему, он его тоже увидел! Но, что он делает? Ружьё этого «горе-охотника» висело на плече, а сам он осторожно шарил руками по карманам. «Что он творит!», - мысли проносились с быстротой молнии: «Ружьё! Ружьё в руках держать нужно». Я застыл в напряжении, сердце колотилось! Вот сейчас, сейчас глухарь слетит и всё! А Артём всё копошился, пытаясь что-то найти у себя в карманах.
Я не выдержал – дождавшись, когда глухарь очередной раз перешел на скирканье, я заорал на всё болото: «Стреля-я-яяй!!!» Артём, вспомнив про ружьё, потихоньку потащил его с плеча. Время тянулось как резина - прошло ещё несколько напряженных секунд пока  он, взяв ружье в руки, не спеша поднял его в направлении беспечной птицы. «Ну же! Ну!!», - кричал я про себя. И, наконец-то, эхо выстрела раскатилось по утреннему лесу!  Глухарь, дёрнувшись на ветке, замер на секунду и, ломая ветки, обрушился на болотный мох.  «Фу-уууу!!!», - я выдохнул и вытер шапкой вспотевший лоб: «Ну, ребята, с вами не соскучишься!»
Достав сигарету, я с наслаждением закурил и не спеша пошел к сосне. Артём был уже там, склонившись над поверженным лесным великаном. Он то поднимал его, то оглаживал перья, трогал широкий хвост – хвост своего первого глухаря! «Ну, и что это было? Что за цирк ты устроил?», - спросил я его. «Да я, понимаешь, его сфотографировать хотел», - ответил Артём: «А потом вспомнил, что фотоаппарат у тебя…» «Ну, ты даёшь! Запомни: на охоте либо фотоаппарат в руках, либо ружьё! Начнёшь совмещать – не получишь ни-че-го!», - сказал я назидательно, роясь в своём рюкзаке. Достав фотоаппарат, я добавил: «А вот теперь давай фотографироваться!» Артём разложил своего красавца – крупного глухаря на мху и присел, поддерживая его руками. Я навёл камеру: «Внимание!.. Снимаю!» Сын поднял голову и взглянул в объектив…
Да-а-аа!.. Таких счастливых, ясных  глаз я давно у него не видел! Помедлив немного, я нажал на спуск затвора. Потом было возвращение к машине по утренней тайге, возвращение весёлое, с бесконечными разговорами, улыбками. Из рюкзака сына победно торчал хвост  такого желанного и такого трудового трофея. Теперь можно было возвращаться в Москву со спокойным сердцем. Я шел, слушал Артёма, а перед моими глазами стоял счастливый взгляд молодого охотника. Он так и остался в моей памяти на долгие-долгие годы, согревая душу. Ведь, в конце концов, именно ради него, ради такого момента я поехал на охоту со своим сыном.