Герой

          Г Е Р О Й

  (рассказ)

                - 1 -


     Он, уже далеко не молодой человек, сидел в маршрутном автобусе и глядел через замутнённое окно на мелькающие фасады городских строений. Вот автобус вырулил на одну из центральных улиц города. Эта огромная по протяжённости улица никогда не была в перечне главных улиц города, хотя всегда относилась к центральным, так как один конец этой улицы стыкуется с центральной площадью города. Эта улица, прямая и длинная, почему-то долгое время комплексно не застраивалась, хотя на глазах у Евгения Михайловича, так звали человека, сидевшего у окна в автобусе, уже были застроены и продолжали бурно застраиваться далёкие от центра окраины города. Хотя, если принять во внимание, что одна сторона этой улицы упирается в высокий склон, то причина неспешной застройки становится очевидной.
Евгений Михайлович прильнул к окну автобуса. Всегда, проезжая по этой улице, он внимательно рассматривал склон, стараясь оценить, какие же изменения здесь произошли в последнее время. Но ему почему-то всегда казалось, что здесь всё осталось так, как было много лет назад. Видимо, это было не совсем так, просто на крутом склоне не появлялись многоэтажные постройки. А вот, на другой стороне улицы шло интенсивное строительство.  Со времен его молодости она изменилась до неузнаваемости. Может быть поэтому, она была Евгению Михайловичу абсолютно неинтересна. Не было на этой, ставшей ему неинтересной, стороне улицы того дворика и того дома, которые приютили его, юного Женю, много лет назад.
Когда он попал на эту улицу, в тот двор и тот дом, жизнь будто раздвинула перед ним свои бескрайние ворота. Она так резко для него изменилась, будто бы началась сначала.
Тот двор и тот дом находились почти в центре той улицы, так не похожей на эту, хотя имеющей с ней одинаковое название. Там, где теперь распластался во всю свою многометровую длину девятиэтажный дом из красного кирпича с огромным магазином и многочисленными офисами на первом этаже, был небольшой дворик, отделённый от пешеходного тротуара деревянными воротами. С противоположной от ворот стороны дворик упирался в небольшой огород, а по бокам – в строения, которые, с большой натяжкой, можно было назвать двумя многоквартирными домами и продолжениями этих, уже потрёпанных временем деревянных домов, в виде неказистых сараев, приспособленных под складские помещения.
Если не считать находившихся на постое квартирантов, к каковым можно было отнести и Евгения, то собственниками этого двора были пять семей из двух соседних домов. Уютный дворик был излюбленным местом посиделок взрослых и игр ребятни.
От дверей всех квартир шли протоптанные дорожки к единственному дощатому туалету, построенному в форме скворечника, и гордо маячившему на окраине огорода.
Автобус подъехал к перекрёстку и замер у светофора. Евгений Михайлович огляделся по сторонам. Слева двигались двухрядным потоком машины. Каких машин только теперь не было. Преодолеть перекрёсток спешили отечественные «лады» и «волги», зарубежные «форды», «ниссаны» и «тайоты».
- А ведь тогда даже общественного транспорта не было на этой улице, - промелькнули в голове Евгения Михайловича воспоминания о начале шестидесятых годов.
- Этот перекрёсток был тогда узким переулком, если мне память не изменяет.
Нет, конечно, память ему пока не изменяла, да и можно ли было забыть впечатления о первых годах самостоятельной жизни.

                - 2 -

Хозяева поселили Евгения в маленькой комнатке, где едва помещалась кровать и небольшой столик. Передняя спинка железной кровати соседствовала с окном, подоконник которого касался крышки столика, а противоположная от кровати стена была наполовину стенкой кирпичной голландки. В окно открывался вид на соседскую яблоню и часть чужого двора. В общем, Евгений искренне считал, что с квартирой ему очень повезло.
Хозяин квартиры, дядя Лёша, и хозяйка, тётя Катя, были людьми преклонного возраста.
- Ты не стесняйся, - говорил дядя Лёша.
- Если хочешь слушать радио, то приходи в большую комнату.
Слушать радио было для хозяина основным занятием и увлечением. Евгению иногда казалось, что дядя Лёша готов спать в обнимку с репродуктором. Раньше он не мог обходиться без газет, но теперь его зрение резко упало, и ему стало трудно читать даже в очках. Вообще, он производил впечатление начитанного интеллигентного человека, а его пытливый ум до глубокой старости не знал покоя.
- Молодец Никита, - говорил он про Н.С.Хрущёва, - сам на месте не сидит и другим не даёт.
- У нас, ведь, какой народ, - делился он своими мыслями, - не шевели его, ещё лет двадцать будет гулять, празднуя победу над Германией.
Его жена, тётя Катя, казалась его полной противоположностью. На первый взгляд, эта невысокая, полная, пожилая женщина напоминала деревенскую простушку. Хотя, первое впечатление было обманчивым. На самом деле оказывалось, что эта малограмотная женщина легко отбивала дяди Лёшину критику в свой адрес, а, когда требовалось, то становилась главным управляющим в доме.
Как только Евгений появился на пороге её квартиры, тётя Катя, без обиняков, сразу ему заявила:
- Будешь платить за месяц вперёд сто двадцать рублей за квартиру и ещё десять рублей за свет.
Затем, сделав паузу, добавила:
- До самого допоздна со светом не сидеть, поддерживать в комнате порядок, а ещё в твои обязанности входит приносить воду из колонки и следить в сенях, не закончилась ли она там в вёдрах.
Евгений в ответ только кивал головой, а интеллигентный дядя Лёша недовольно ворчал:
- Ну, ну… Куда ты лошадей гонишь? Дай парню вначале опомниться. Пусть привыкает. А там разберёмся, что к чему.
В этом доме всё шло, как планировала тётя Катя. Правда, через короткое время грянула денежная реформа. Деньги стали в десять раз дороже, и Евгений уже платил только двенадцать рублей за квартиру плюс один рубль за свет.
Жизнь в городе становилась для него постепенно обычной. Занятия в техникуме, по современному в колледже, отнимали много времени, но было интересно. Впервые в его лексиконе появились слова: лекции, семинары, аудитории. В своей комнатке он часами просиживал за конспектами и учебниками. Уже тогда ему стало казаться, что где-то в другой жизни остались прежние друзья и увлечения. В городе было всё по-другому. Здесь и идти-то ему было некуда, а его личный бюджет, равный одному рублю в день, позволял разве что сходить раз в неделю в кино и купить пару порций мороженого.
- Всё учишь? – заглядывал в его комнатку дядя Лёша.
- Сходи, прогуляйся по городу, - сердобольно советовал он.
- Я уж в твоё время на девок начинал заглядываться.
- Дядя Лёш, - менял тему разговора Евгений, - а почему тебя на фронт не взяли.
- Так мне тогда уже пятьдесят стукнуло… Вот и не взяли. Зато сын, Костя, всю войну прошёл. С девятнадцати лет воевать начал.
Этот неведомый Костя долгое время оставался в сознании Евгения большой загадкой. Хозяин с хозяйкой совсем не горели желанием посвящать своего квартиранта в какие бы ни было подробности относительно своей семьи. Но всё же через некоторое время Евгению стало кое-что известно о Косте.

                - 3 -

Костя принадлежал к тем людям, о которых тогда шла слава, как о героях прошедшей войны. Хотя у него не было звезды героя Советского Союза, однако он был награждён тремя орденами Великой отечественной войны.
Какие это были ордена, теперь Евгений Михайлович не помнил, но точно помнил, что тогда, в юношеском сознании Евгения, Костя прочно занял место героя.
- Дядя Лёш, а почему Костя к вам не приходит? - Как-то спросил Евгений.
- Придёт когда-нибудь, - уклончиво ответил дядя Лёша и ещё ближе придвинул своё ухо к динамику радиоприёмника.
Радиоприёмник появился в квартире совсем недавно, а у дяди Лёши теперь появилась возможность слушать несколько радиостанций. И, хотя их голоса то и дело заглушались помехами, дядя Лёша души не чаял в своём новом друге.
За стеной, у которой находилась кровать Евгения, жил со своей семьёй младший брат дяди Лёши, Фёдор. Дядя Фёдор был глухонемым с рождения. Несмотря на свою глухонемоту и довольно преклонный возраст, это был деятельный и отзывчивый человек. Он постоянно копошился в своём дворовом сарае, который был не складом всякого хлама, как у остальных жильцов подобных дворов, а самой настоящей столярной мастерской. Оттуда постоянно во двор доносились визг пилы и удары молотка. Когда дядя Фёдор выходил из своего сарая, то всегда энергично размахивал руками, показывая окружающим какие-то знаки, казавшиеся в то время Евгению смешными и совершенно непонятными.
Добротная и большая лавочка, стоявшая во дворе, была делом рук немого дяди Фёдора. Она и пространство рядом с ней, кажется, никогда не пустовали. Вокруг неё жильцы окружающих квартир обсуждали различные дворовые, и не только дворовые, новости. Рядом с ней играли в «классики» и «клёк» дворовые ребята, к ней же устремлялись случайно вошедшие во двор люди, чтобы передохнуть с дороги или навести у местных какие-то справки. В общем, лавочка считалась центром этого двора.
Дворовые ребята вначале поглядывали на Евгения недоверчиво, но после того, как он принял участие в дворовых соревнованиях по бегу на ходулях, которые смастерил опять-таки дядя Фёдор, его отношения с дворовыми ребятами наладились. Когда он выходил во двор, его уже не сторонились, а, наоборот, звали погонять в футбол или сыграть во что-то другое. В то время футбольным полем была небольшая, заросшая мягкой травой, площадка, расположенная чуть ли не посреди улицы напротив двора, между дорогой и пешеходным тротуаром.
Евгений Михайлович ещё раз посмотрел в окно автобуса и подумал, что, вероятно, вот здесь, где проходит встречное движение автомобилей, и была та футбольная площадка.
Серая фотография молодого мужчины в лётном шлеме, висевшая в деревянной рамке на стене около дяди Лёшиного приёмника, будто всё время говорила о том, что в этом доме кого-то не хватает. С тех пор, как Евгений стал квартирантом, прошло достаточно много дней, но герой войны, Костя, так и не появлялся у своих престарелых родителей.
- Может быть, он живет в другом городе, - думал Евгений.
- Может быть, он очень занятой человек, – занимает какую-нибудь ответственную должность по восстановлению послевоенного народного хозяйства. А кому, как не героям войны, занимать высокие должности и восстанавливать советскую промышленность?
- Вода в рукомойнике кончается, - слышался за занавеской ворчливый голос хозяйки, бабы Кати.
Это уже касалось его, Евгения. Он вскакивал, мгновенно отбросив свои докучливые мысли, чтобы наполнить рукомойник водой, а затем сбегать с вёдрами до колонки. Других дел тоже хватало.
Первые летние студенческие каникулы Евгений дожидался с большим нетерпением. Как ни хорошо было ему жить в почти собственной каморке на территории хозяйской квартиры, но дома, у своих родителей, лучше. Перед отъездом на свою малую родину, он должен был заплатить за свой арендованный угол вперёд за два месяца, иначе, перед началом следующего учебного года, мог остаться без жилья. Сумма превышала его месячную стипендию, но рисковать, а после в спешке искать новую квартиру он не решился.
Первые студенческие каникулы, как и всё самое хорошее, пролетели быстро и незаметно. Когда же он снова появился в областном центре, то в дверях хозяйской квартиры столкнулся с довольно крупным мужчиной. На вид ему было лет сорок, а его коричневое от загара лицо рассекал косой шрам. Он что-то, не спеша, перекладывал из посылочного ящика. Движения его были уверенные, а сам он казался человеком, поглощенным неотложным делом.
- Здравствуйте, - остановившись, сказал Евгений.
Мужчина оторвал глаза от ящика, и, поведя ими сверху вниз, с любопытством осмотрел вошедшего. На его обветренном лице будто застыл недоумённый вопрос:
- А это что ещё за фрукт?
- Я здесь снимал комнату, - заспешил с объяснениями  Евгений.
- На время каникул я всё оплатил, - зачем-то выпалил он, возможно предполагая, что этот тип – новый квартирант, заплативший за комнату больше, чем он.
- Ну, раз снимал, то проходи, - снисходительно бросил незнакомец, и, как показалось Евгению, сразу потерял к нему всякий интерес.

                - 4 -

Через какое-то мгновение его чёрные глаза снова изучали содержимое посылочного ящика. Евгений открыл дверь и перешагнул через порог квартиры. Теперь до него дошло, что он только что встретился с дяди Лешиным сыном, Костей.
- Кажется, вот это место, где стояла водоразборная колонка, - подумал Евгений Михайлович, глядя в окно автобуса.
Он хорошо помнил те вёдра, с которыми ему приходилось бегать на ту колонку. Вёдра были большие, цилиндрической формы, а не конусной. Такие вёдра редко продавались в хозяйственных магазинах. Их можно было наполнить водой до краёв и нести, не боясь расплескать половину.
Знакомство с героем войны Костей оставило глубокий и противоречивый след в памяти Евгения Михайловича.
О своих военных подвигах сам Костя не любил рассказывать. Но Евгению стало известно, что как только он попал на фронт, то его направили сначала в лётную школу, и уже через три месяца он стал лётчиком. За войну ему пришлось гореть в самолёте, прыгать с парашютом, выбираться с захваченной врагом территории, быть не один раз раненым. После очередного госпиталя он снова возвращался в строй.
- Я везучий,- говорил Костя, - ранений хоть и много, но все были относительно лёгкими. Вот видишь, даже не на костылях. И ноги и руки целы.
В составе своей эскадрильи Костя облетел чуть ли не все страны  континентальной Европы. Демобилизовали его через месяц после объявления окончания войны. Вот, собственно, и все, что стало известно Евгению о героическом прошлом этого фронтового лётчика.
Война была уже в прошлом. Она была в его личном прошлом, которое не могло бесследно пройти. С окончанием войны он наяву спустился с неба на землю и оказался даже не на запасном аэродроме. Там бы он знал, что делать. А здесь, в этом провинциальном городе, праздничное ликование и восторги победителей стали быстро исчезать, сменяясь мелкими повседневными заботами. Он, Костя, интуитивно противился этому. Сразу, после войны, ему хотелось бесконечно радоваться жизни, которой так долго приходилось рисковать. А он, Костя, заслужил к себе уважение на всю оставшуюся жизнь. При этом его сильно раздражало, если кто-то, в этом небольшом городе, не видел в нём настоящего героя.
Время шло. Надо было обустраиваться в мирной жизни – что-то решать, думать о новой профессии. Но появлялись друзья, может и не такие, как он, герои войны, однако, тоже фронтовики. Друзья предлагали пойти в «кабак», где после выпитой второй он снова начинал чувствовать себя настоящим героем. Официальных заведений с названием «кабак» к этому времени в стране уже не было, но водочку разливали, возможно, в угоду бывшим фронтовикам, во всех точках общепита. Разливали водку везде, где было естественное скопление людей: в городских столовых, в привокзальных ларьках и различных буфетах. Там бурлила жизнь, а поднаторевшие буфетчицы ловко отмеряли на глаз «после-фронтовые» сто грамм. Особо уважаемым клиентам они наливали даже в долг, отмечая химическим карандашом в засаленной тетрадке штрафные граммы, и, при этом, даже не требуя с них расписок.
Невест в послевоенное время для таких героев, как Костя, даже уровнем помельче, было пруд пруди. Но Костя хотел, как, вероятно, и полагалось герою, выбрать себе самую-самую красивую. Поэтому он и не спешил с женитьбой.
Кроме того, ему надо было срочно осваивать какую-нибудь мирную профессию. Бог не обидел Костю способностями, но остановиться на чём-то одном он почему-то никак не мог. Он пробовал столярничать на пару с немым дядей Федей. Но эта работа не приносила ему удовлетворения, а мозоли, появившиеся на его руках от жёсткого деревянного рубанка, принижали, как ему казалось, его героическое прошлое. Неплохо рисуя, Костя попытался быть художником. Но у него не было художественного образования, и заказы на плакаты для памятных советских дат ему редко перепадали. Он даже пробовал шить костюмы на старинной ножной швейной машинке «Зингер». Кажется, и это у него неплохо получалось. Но, как только он садился за швейную машинку и дотрагивался правой рукой до колеса приводного механизма, перед его глазами всплывал штурвал военного самолёта-истребителя. Это было для него так мучительно, что шов застилало пеленой, а строчка начинала кривиться. В таких случаях он бросал машинку и отправлялся на поиски друзей-собутыльников.

                - 5 -

Пожилые родители Кости тешили себя надеждой, что он вот-вот женится, и тогда молодая жена возьмёт его в свои правильные руки. Почти так оно и случилось. Косте встретилась молодая и красивая комсомольская активистка. Её чувство послевоенного патриотизма к своей стране било через край. Родись она на несколько лет раньше, и, возможно, сама геройски отличилась бы на фронтах прошедшей войны. Впрочем, стать подругой героя было для неё также престижно. А, когда случай свёл её с бравым Костей, то она поняла, что это её судьба.
В конце концов, Костя, не устояв перед чарами обаятельной комсомолки, женился  на ней. А через некоторое время перебрался к своей молодой жене на место жительства. Мало того, он перестал встречаться со своими приятелями и, даже, какое-то время не притрагивался к водке. Новые, влиятельные для этого города родственники, готовы были оказать ему содействие в трудоустройстве на ответственную работу. Для этого Косте нужно  было лишь вступить в коммунистическую партию. Уж кому-кому, как не героям войны быть в рядах КПСС, считали многие. Но сам Костя почему-то так не считал. К изумлению всех он оказался убеждённым противником своей принадлежности к рядам КПСС.
- Уж, если я на фронте не вступил в партию, то теперь и подавно не вступлю, - говорил он.
С чем это было связано – для Евгения так и осталось загадкой.
Сменив в течение короткого времени несколько профессий, Костя, наконец, решил стать шофёром. Он благополучно окончил водительские курсы и получил права на вождение грузовика. Такая работа его больше устраивала. Возможно, кабина грузовика ему чем-то напоминала кабину самолёта. Казалось, что его жизнь налаживается.
Наверное, так какое-то время казалось не только ему самому, но и его жене. Ей это казалось до тех пор, пока она не начала стремительно расти по партийной карьере, а её недовольство мужем стало отчётливо проявляться по мере её карьерного роста, а особенно после того, как она стала ответственной за культуру целого района города. Почему-то тогда ей всё чаще стали приходить на ум мысли, что не такой уж  он, Костя, герой. Да и что геройского в том, чтобы сидеть за баранкой вонючего грузовика.
Несмотря на то, что в их семье уже подрастала дочь, отношения между супругами всё больше портились. Костю стали всё чаще видеть в компании прежних друзей-собутыльников. Жена, отвечающая за культуру целого района города, уже никак не могла терпеть такое безобразие. Она, в один прекрасный момент, просто выставила Костю из своей квартиры.
В стране в это время твёрдой поступью уже шла другая эпоха свершений. Из всех репродукторов лилась на необъятные просторы СССР зазывающая песня:

«Ждёт нас дорога длинная,
Здравствуй земля целинная…»

        Когда же дядя Лёша включал свой новый ненаглядный радиоприёмник, то оттуда тоже частенько слышалось юному квартиранту:

                " Ты ко мне приедешь раннею весною
                Молодой хозяйкой прямо в новый дом..."

Возвращаться в дом родителей Косте не хотелось, и он решил завербоваться на целину. Вот там, будучи уже целинником, Костя и совершил аварию на своём грузовике. До ушей Евгения доходило, что якобы аварию, в которой пострадали люди, Костя совершил, будучи за рулём пьяным. Так ли это было или нет, неизвестно. Но Костю тогда осудили на четыре года тюрьмы. После суда его жена тут же подала на развод, прекратила отношения с Костиными родителями, и не позволяла им видеться со своей внучкой.
И вот, летом 1961 года, то ли в связи с полётом первого космонавта, то ли с учётом героического прошлого Кости, его освободили из колонии на полгода досрочно.
Когда Евгений повстречал Костю, ковыряющегося в хламе посылочного ящика у порога хозяйской квартиры, то он интуитивно уже догадывался, кто этот человек. Однако догадка не вызвала прилива радости. Напротив, в душе возникло какое-то щемящее чувство, так уже знакомое при приближении опасности.
Евгений прошёл в дом. За кухонным столом суетилась, приготавливая обед, тётя Катя.
- Здравствуйте, - излишне возбуждённо произнес он, обнимая за плечи старушку и устремляясь в комнату, где, прислонившись ухом к приёмнику, как всегда сидел дядя Лёша.
- Дядя Лёш, у вас радость. Не иначе, как сын Костя на побывку приехал?
Дядя Лёша приложил палец к губам и издал звук, похожий на шипение.
Немного растерявшись, Евгений спросил:
- Дядя Лёш, может мне того… Бежать и срочно подыскивать новую квартиру?
- Живи пока, а там видно будет, - услышал он за своей спиной голос тёти Кати.
С появлением Кости, жизнь для Евгения, на первых порах, мало в чём изменилась. Возвращаясь с занятий, он бежал в самую дешёвую столовую города, где можно было за полтинник съесть первое, второе и третье с четырьмя кусками хлеба. Затем спешил домой и в своей каморке допоздна просиживал за учебниками. Особенно трудно ему давался немецкий язык, но он упорно зубрил трудно выговариваемые слова, так как надо было тянуть на стипендию.

                - 6 -

По мере проживания под одной крышей Евгения с Костей расширялось и их знакомство. Костя оказался весьма начитанным человеком. Когда он был трезв, то его суждения поражали юного Евгения ясностью и точностью мысли. Он мог интересно говорить о политике, литературе и даже об искусстве. В такие моменты Евгению казалось, что Костя знает всё и обо всём.
Несмотря на то, что он только что вернулся из мест заключения и официально нигде не был трудоустроен, проблемы заработать на жизнь или на бутылку водки у него, кажется, никогда не было. Об этом говорило хотя бы то, что Евгений часто заставал Костю за каким-нибудь новым необычным занятием. То тот делал подрамник и натягивал на него кусок материи, отрезанной от мешка, в котором ещё недавно была крупа. То он точил ножи, собранные, кажется, не только в собственном дворе, но и в соседних дворах, или же обрабатывал и сушил таблички для каких-то неведомых Евгению кабинетов.
Евгений Михайлович посмотрел на кондукторшу, отрывающую билетики, и усмехнулся своим собственным мыслям. Примитивная технология. А, вот, технология изготовления Костей канцелярских табличек так поразила в своё время Евгения, что до сих пор осталась в его памяти.
Тогда Косте удалось получить большой заказ на оформление надписями кабинетов, только что построенного здания какой-то государственной организации. Он пообщался со знакомым прорабом, и уже через несколько минут у его дома стоял автомобиль с ящиком битого стекла. Видно, этот ящик то ли неосторожно выгрузили, то ли слишком резко погрузили, то ли излишне подбросили на ухабах при доставке к месту назначения. Затем Костя быстро превратил бесформенные куски стекла в аккуратную стопку прямоугольных плиток. Всю эту операцию он успешно провёл, воспользовавшись столярным помещением немого дяди Фёдора и его же замечательным алмазным стеклорезом. Затем Костя попросил у Евгения испорченный с одной стороны лист ватманской бумаги, на котором классическим шрифтом нарисовал различные буквы. Далее, он вырезал эти буквы и развёл жидкий раствор клейстера. Затем, положив на стеклянную пластину линейку, ровненько приклеил к стеклу нужные буковки. Когда буквы были приклеены, он закрасил поверхность стекла со стороны букв. Для первой окраски ему подошёл черный битумный лак по цене рубль с копейками за пол-литровую бутылку. Аналогичным способом он обработал все заготовки и аккуратно разложил их во дворе под навесом. Когда краска высохла, Костя опустил все заготовки на несколько минут в воду, а затем очистил стёкла от приклеенной ранее бумаги. Далее заготовки были вновь просушены, а поверхность с рабочей стороны была снова закрашена, но уже бронзовой краской. И уже битумный лак завершил дело. Он лёг на бронзовую краску, видимо, для придания золотистым надписям долговечности.
Когда Евгений с любопытством рассматривал творение Костиных рук, то таблички с канцелярской информацией были почти полностью готовы, оставалось только нарезать под них такие же по размеру фанерные плитки для удобства крепления на стене.
- Ну, как? – спросил его Костя, явно довольный своей работой.
- Здорово, - не мог удержаться от похвалы Евгений.
- Как с фабрики… И так быстро! Просто номер для цирковой программы.
Но деньги, заработанные трудом, порой граничащим с искусством, самому Косте не приносили никакой пользы. Как только в его карманах начинали звенеть монеты, так тут же на этот звон начинали слетаться какие-то друзья, готовые немедленно идти с Костей в кабак и там заглушить этот раздражающий всех звон.
В дни загулов Костя приходил, а чаще его приводили, очень поздно. В это время Евгений по обыкновению спал, но и сквозь сон до него доносилось, как Костю укладывают на диван и как при этом причитает его старенькая мать.
Утром, когда Евгений собирал свои тетради и учебники, чтобы отправиться на занятия, просыпался и Костя. Он, тяжко постанывая, взывал со своего дивана:
- Мать!.. Найди сто грамм опохмелиться. Ой, не могу… Всё болит… Мать, только сто грамм и всё.
В ответ слышался голос хозяйки:
- Нет у меня. Где вчера пил, там и бери свои сто граммов.
- Ой, не могу… Сейчас умру, – продолжал канючить  Костя.
- Ну, ладно. Вот маленький стаканчик, а больше нет. Выпей и пообещай, что в последний раз, - требовала тётя Катя.
- Да, уж ладно, пообещаю, - торопил свою мать Костя.
Обещания оставались только на словах. Всё продолжалось по-прежнему. Бедная стареющая женщина была настолько озадачена свалившимися проблемами, что даже обратилась за советом к юному Евгению.
- Как ты думаешь? – спросила как-то она.
- Одна соседка говорит, что своего мужика отучила от водки. Она опустила в самогон лягушку, настояла это и дала мужику опохмелиться. Говорит, что теперь её мужика и от самогона, и от водки воротит.
- Не знаю, тётя Кать, - уклончиво ответил Евгений, но, чтобы не расстраивать добрую женщину, тут же добавил.
- Вообще-то, попытка – не пытка.
Эта фраза уже была модной на его курсе, и ему показалось, что теперь она пришлась как нельзя кстати.
В то время в их дворе проблем с лягушками не было. Сама же тётя Катя недели полторы ходила с видом заговорщицы или, может быть, с видом сотрудницы первого отдела какого-нибудь секретного НИИ. Она частенько посещала тёмный чулан, а когда выходила оттуда, то жмурилась от света и поджимала губы, будто обещая окружающим устроить в скором будущем сенсацию.

                - 7 -

Очередной Костин загул ей долго ждать не пришлось. А, когда тот наутро, после пьянки, стал просить спасительные сто граммов, то тётя Катя подсунула ему выдержанную на лягушке настойку. Костя одним махом осушил стаканчик, и после гулял ещё несколько дней, пока у него не перестали греметь в карманах монеты.
Вскоре эта история стала известна всему двору. Дошла она и до ушей самого Кости. Он только посмеивался, а когда, в очередной раз, оказывался в состоянии глубокого похмелья, то от него, наряду с обычными причитаниями, можно было услышать и такое:
- Мать, ну, может, найдёшь сто граммов? Посмотри… Должно с лягушкой остаться. Последний раз, сто граммов, хотя бы с лягушкой…
- Вот, уж, может быть, другой раз женится… Жена в руки возьмёт, - увещевала себя новой надеждой тётя Катя.
- Сорок лет ведь ему только, - обращалась она к Евгению.
- Найдёт хорошую женщину и всё наладится. И детей ещё могут родить, и жить, как нормальные люди живут.
Дядя Лёша не скрывал раздражения своим сыном.
- Знаешь, Катька, старинную пословицу? - отрывался он от своего приёмника.
- Двадцать лет – ума нет… Его и не будет. Тридцать лет – счастья нет… Его и не будет. Сорок лет – богатства нет… Его и не будет.
- Заладил, окаянный, - слышалось в ответ.
- Эти, твои пословицы давно устарели. Нет, чтобы родное дитя наставлять на правильный путь, а он своими дурацкими пословицами обходится.
И вот, однажды, Костя пришёл домой, в меру навеселе, с молоденькой, невысокой и хрупкой женщиной. Перешагнув через порог дома, он сразу объявил:
- Это моя жена, Татьяна! Прошу любить и жаловать.
Симпатичное лицо женщины казалось очень смущённым. Костя, слегка подталкивая спутницу вперёд, перешёл в наступление.
- Чего все оробели-то? Мать, накрывай на стол. Что там у тебя в заначке припрятано?..
Танька, как стала называть тётя Катя новую жену Кости, работала официанткой в небольшом ресторанчике недалеко от центра города. Вообще-то, для выбранной профессии, она, по мнению Евгения, была слишком скромным, даже в какой-то степени забитым человеком. Может быть, бросающиеся в глаза отчуждённость и скрытность, были у неё на генетическом уровне, а может быть из-за того, что вся её до-городская жизнь проходила в бедном и далёком от ростков цивилизации колхозе. К тому же, война, во время которой протекало её детство, также сделала своё чёрное дело. Если бы не её приятное, даже порой красивое лицо, то она напоминала бы Евгению маленького затравленного зверька. Вскоре Евгений убедился, что эта Танька – совсем не глупенькая девчонка. Такой вывод напрашивался сам собой, стоило только понаблюдать, чем она предпочитает заниматься в свободное время. Танька в свободное время читала. Она, буквально, набросилась на книги, стоявшие на дяди Лёшиной полке, причём выбирала такие, которые и Евгений не смог до конца одолеть. Например, того же «Финансиста» Драйзера, которого Евгений мусолил-мусолил никак не меньше месяца, а потом так и поставил на полку, не дочитав до конца, Танька «проглотила» эту, на Женькин взгляд, нудную книгу за несколько дней. Прочитав книгу, она стремилась поделиться прочитанным с окружающими: дать свои оценки или подметить, какие ситуации могли бы, на её взгляд, случиться в жизни, а какие она считает надуманными.
         Вообще, прошло совсем немного времени, как она появилась в доме, и отношение к ней окружающих стало по-семейному тёплым. За это время она выросла в глазах не только Евгения, но, что было более важно, в глазах дяди Лёши.
С приходом в дом Таньки уже ощущалась теснота квартиры, однако общая атмосфера заметно улучшилась. Даже тётя Катя почти успокоилась, переложив большую часть ответственности за судьбу своего неординарного сына на хрупкие Танькины плечи. Костя тоже, вроде бы, взялся за ум – не исчезал по вечерам из дома, а целыми днями что-то делал в столярке своего немого дяди. Это «что-то» через некоторое время воплотилось в добротный двухстворчатый шифоньер с зеркалом в большой дверце. На деревянной поверхности шифоньера не было ни сколов, ни зазубрин. Он был отполирован наждачными шкурками разного калибра и весь светился естественным цветом натурального дерева. Чтобы во время окраски шифоньера к его поверхности не прилипла пыль или мелкая стружка, кружившие внутри помещения столярки, Костя поставил шифоньер в сенях, а потом, сидя рядом с ним на табурете, обдумывал технологию окраски.
- Это ты сам сделал? – спросил, вернувшийся с занятий, изумлённый Евгений.
Костя лишь снисходительно фыркнул.
- Учись студент! – добавил он после некоторой паузы.
- Мне кажется, что его вообще не надо красить, - неуверенно предложил Евгений.
- Он без окраски чистенький, гладенький и красивый.
- Нельзя, - задумчиво ответил Костя.
- Влагу начнёт быстро впитывать, грязь собирать. Видишь, сейчас дверка плотненько закрывается, а может покоробиться. Краска, лак – они не столько красоты прибавляют, сколько поверхность защищают.

                - 8 -

          В субботний день, после окончания занятий в техникуме, Евгений, прихватив свой небольшой чемоданчик, отправился за город навестить своих родителей. Перед отправкой на вокзал он задержался в сенях и ещё раз полюбовался на творение Костиных рук.
В город Евгений вернулся через сутки.
Когда он забежал на крыльцо и толкнул сенную дверь, то перед его глазами возникла картина, способная вселить в юной душе, если не ужас, то уж точно чудовищное ошеломление. Вчера ещё новенький красавец, шифоньер, теперь представлял груду изрубленного в щепки дерева, а на полу валялись куски битого зеркала.
Евгений замер на месте. Тут он услышал шум и какие-то крики за дверью. Может быть, ему надо было повернуть назад, исчезнуть на время в каком-нибудь сквере города, но он стремительно распахнул дверь и вошёл в квартиру.
Уже с порога ему было видно, что в его маленькой комнатке что-то металось и вопило. У проёма с отдёрнутой занавеской – входом в его комнатку, суетились дядя Лёша с тётей Катей, не решаясь проникнуть внутрь.
Тётя Катя беспомощно причитала:
- Костя, Костя… Что ты делаешь?
А подслеповатый дядя Лёша, будто рыба, только раскрывал рот, но его слов не было слышно.
Подскочив к ним, Евгений увидел, что обезумевший Костя, держит одной рукой свою молодую жену за волосы, а другой отвешивает ей увесистые тумаки. Маленькая ростом Татьяна показалась ему «Дюймовочкой», попавшей в безжалостные лапы огромного жука. Она рвалась, визжала, но Костя вцепился в неё своими ручищами, как клешнями, и всё норовил прижать к кровати.
Не раздумывая больше ни секунды, Евгений, оттолкнув тётю Катю, бросился через проём и клещом вцепился в этого, обезумевшего героя прошедшей войны. Наверное, Костя такого никак не ожидал. А, если быть точнее, то и не мог ожидать, так как был сильно пьян.
Отбросив Таньку, он, будто разъярённый лев, бросился на своего нового обидчика. Его правая рука сжалась в огромный кулак, и этот кулак через мгновение должен был размазать по стенке физиономию юного студента. Однако тот успел вовремя уклониться, и огромный кулак, описав дугу, врезался в косяк проёма. Костя взвыл от боли и повалился на кровать, а Евгений даже не оторвал рук от его ворота. Загремела и рухнула кровать, а они, оказавшись на полу, всё боролись, путаясь в одеялах и скомканном белье. Наконец, в комнатку втиснулся ещё кто-то и навалился на Костю. Это был его немой дядя, дядя Фёдор.
Прижатый к полу, Костя продолжал ругаться и грозить.
- Убью падлу… И тебя тоже убью.
Первая его угроза, вероятно, относилась к молодой жене, а вот вторая явно подходила для Евгения.
Обессилив, Костя замолчал и лежал, не двигаясь. Его, почти волоком, перетащили на диван, укрыли одеялом, а дядя Леша даже выключил свой приёмник. Через несколько минут, с того места, где стоял диван, уже доносилось мерное похрапывание. Постепенно приходил в себя и Евгений. Он снял с себя порванную рубашку, умылся и привёл в порядок свою, рухнувшую во время потасовки, кровать.
В этот вечер Евгений долго не мог заснуть. Из соседней комнаты до него доносилось похрапывание, периодически сменяющееся мычанием, героя битв прошедшей войны, Кости. За стенкой, в квартире немого дяди Фёдора, вероятно, уже крепко спала побитая Танька. А Женька никак не мог заснуть.
- Оценит ли мой подвиг Танька? – думалось ему.
- Да, что я ей?.. И, что мне она? А, вот, за Костю обидно. Не должны быть такими герои. Наверное, война калечит не только тела, но и души людей, даже таких, которые приходят с войны героями, - впервые так думал он.
- Надо будет завтра сходить к директору и снова попросить место в общежитии. Семестр почти закончился, и есть выпускные группы. Возможно, и место в общаге скоро освободится, или уже освободилось.
С этими мыслями Евгений крепко уснул.
После этого прошла неделя, и для Евгения началась новая жизнь. Ну, не то, чтобы он вновь родился, однако, новые люди и полная смена окружающей обстановки создавали образ совсем другой жизни.
- Сколько раз, вот так, в течение одной жизни приходится начинать чуть ли не с чистого листа? – Подумалось Евгению Михайловичу.
- Площадь Жукова, - громко провозгласила кондуктор.
Евгений Михайлович будто пробудился ото сна.
- Сейчас выходить, - встрепенулся он.
- Вот, Жуков – всем известный герой Второй мировой войны. А Костю, кто же теперь знает? – промелькнуло у него в голове.
Он встал со своего места в автобусе и задумчиво направился к выходу.


Август 2009 год.