Настенька

Эта командировка состоялась лет 25 назад. Одна из многих. Но по сей день меня не покидает горькое послевкусие...

На  работе я проявил инициативу, предложил заняться изучением молоканской общины в Грузии.  Её члены массово эмигрировали в РФ. Один из пожилых сотрудников заметил, что ещё с детства помнит, как в Тифлисе молокане традиционно работали извозчиками. Другой поделился наблюдением, как на базаре молоканки, светловолосые полные румяные девицы - «кровь с молоком!», продавали соления и постное масло.
На следующий день я выехал на электричке в Кахетию, в деревню У., где община жила компактно. Добрался до нужной станции, долго напрасно ждал автобус в сторону села. Времена были тяжёлые, в стране не хватало горючего. Я махнул рукой и пошёл пешком по грунтовой дороге. Прошёл километров 5-6. Вокруг тянулись поля подсолнухов. Погода была пасмурная и уже темнело, поэтому, видимо, они не показались мне весёлыми. Их головки поникли. Перед тем, как оказаться в У., надо было пройти два грузинских села. Деревни располагались одна за другой. Повсюду было темно из-за отсутствия электричества. В окнах домов горели керосиновые лампы.
 - Вы, дорогой гость, должны поспешить, а то Матвей ровно в это время  закругляется, - сказал мне прохожий - бородатый старик (настоящий молоканин!). Он шёл по дороге мне навстречу и тащил за собой понурую корову.
Я еле подоспел. Матвей, местный голова, мужик в кепке, с рыжеватой щетиной на лице уже закрывал дверь управы на замок. Увидев «гостя» с папкой, он растерялся. В дверях я рассказал о цели моего приезда. Он выслушал и предложил зайти утром. Потом извинился и добавил, что в деревне нет гостиницы. Мялся в нерешительности, видно было, что не собирался приглашать к себе на ночлег. Я вернулся в грузинскую деревню, которую прошёл раннее. Нашёл дом тамошнего управляющего. Напрашиваться не пришлось. Меня приняли с готовностью. Хозяин как раз включил мотор, чтобы заработал телевизор. В большой комнате собрался народ со всей округи смотреть сериал. Фильм закончился, мотор отключили. Люди расходились в темноте и обсуждали перипетии мексиканской мелодрамы. Потом при свете лампы мы поужинали, поближе познакомились. 
- Вы должны понять Матвея, - сказала мне жена управляющего, приятная интеллигентная женщина, - у него сын после службы в Афганистане непредсказуемым стал. С психикой что-то.
   
С утра у меня началась обычная работа. Матвей уступил мне комнату в здании управы. Я разложил на столах социологические анкеты. Начальничек старался вовсю. Зычным голосом на деревенский манер он зазывал проходящий народ: «Мишка, Машка... , в управу!»
Край, где находилось село, был богатым. Но в конторе было не прибрано, не комфортно. Пасмурная погода усугубляла это ощущение.  Сельчане были одеты не бедно, но непритязательно, ноги - в резиновых, грязных от распутицы ботах. Девушки и женщины все сплошь носили косынки. «Совсем равнодушные к моде», - подумал я про себя.
Среди опрашиваемых встречались горожане – мужчины с рабочими профессиями – крановщики, экскаваторщики. Из-за безработицы они вернулись в деревню. Позже я говорил помянутому пожилому сотруднику, что русские в Тбилиси, работающие на строительной технике – с большой вероятностью могут быть молоканами.
Опрос шёл вяло. Непривычно для селянина с утра пораньше возиться с «бумажками», когда тебе надо на ферму, в поле.
… Я возился с одним старичком. Тот забыл очки дома, пришлось мне всю анкету озвучивать. Именно в этот момент в комнате незаметно появился новый респондент, молодая женщина. На улице было тихо, Матвей вроде никого не зазывал. Она примостилась у стола и стала вчитываться в вопросник. «Всё понятно?» - спросил я. «Вроде, да», - был её ответ.
Её голова была непокрытой, чёрные волосы заплетены в толстую короткую косу. Чистый бледный лоб, свод чёрных бровей. Она явно отличалась от белолицых румяных светленьких молоканок. Правильные благородные черты лица, высокая шея, серые глаза. Руки ухоженные, маникюр на пальцах, на одном из них красовалось кольцо с сапфиром.
- Местная интеллигенция? - подумал я, - но, точно, не библиотекарь и не учительница. Скорее всего, бухгалтер.
Так  и оказалось. Настя (так её звали) работала на местной фабрике по изготовлению подсолнечного масла.
- Меня сократили, - сказала она как-то легко.
Мы разговорились. Темы были будничные. Она осталась и начала помогать мне в опросе. Настя общалась просто, что со мной, что с респондентами. Я ей приглянулся. Признаться, мне удавалось производить впечатление - «гладкий вид» (как выразилась одна из моих знакомых), правильная речь, внешность, чего скромничать, ничего собой. Спросив разрешения, я взял её за руку, чтобы поближе рассмотреть кольцо. Она вспыхнула.
В этот момент вошла молодая белокурая женщина с нарочито серьёзным видом. Как оказалось, она – дочь главы местной общины. Женщина смотрела вызывающе, как бы сверху. Она чуть покраснела, когда я, обратившись к ней, позволил себе немного флирта. Подчёркнутое внимание командировочного было приятно ей. Но и серьёзность надо было соблюсти. Матвей, зашедший за ней, деланно покашливал, будто о чём-то хотел напомнить. Она посмотрела вопросительно, мол, зачем ему тревожиться. Я оглянулся на Настю. Мне показалось, что она волновалась, и, кажется... ревновала к той белокурой.

Респонденты заходили всё реже.
- Теперь жди вечера, когда народ обратно будет проходить мимо управы,  - заметила Настя.
Я попросил её отсчитать двадцать пустых вопросников, дескать, надо будет по домам пройтись. Пока ходили по деревне, Настя весело разговаривала, смеялась. Она взялась нести анкеты, держала их на виду, прижав левой рукой к груди. На улице её развязно окликнул проходивший мимо мужик, мол, городского закадрила. Моя спутница не ответила. «Кто этот хам?» - спросил я. «Сосед, Юркой зовут!» - ответил она.
Обошли несколько домов. Я наблюдал молокан в быту – колоритных стариков с бородами, старушек в цветастых платках и передниках. Собственно о причинах отъезда общинников мне рассказала одна женщина со строгим выражением лица. В огромном деревянном доме, окрашенном в голубой цвет, она пребывала в одиночестве. С её слов, сейчас в Грузии экономический кризис, работы не стало, поэтому сельчане уезжают. На вопрос, нет ли ограничений со свободой веры, она только усмехнулась. «Местная молодёжь давно в Россию потянулась. Живут совсем не в молоканских поселениях. Нашей жизни она предпочитает другую. Кому нам мешать? Никогда такого не было».
Под конец опроса Настя пригласила меня к себе. Её мать, статная женщина с благородной проседью в волосах, приветливо встретила меня. Для пущего гостеприимства она с трудом, но выговорила несколько фраз на грузинском языке. Я увидел дочь Насти – подростка, страдающего синдромом Дауна. Девочка накрыла на стол. У молокан особой пышности хлеб. Мы пили чай (спиртное здесь не потребляют), ели молоканскую лапшу. Я похвалил несчастного подростка за старания. На вопрос о муже Настя ответила уклончиво. Ещё заметил, что дом был обставлен со вкусом, не так, как у простоватых соседей.
Довольные, мы возвращались в управу. Она совершенно освоилась в моей компании, даже несколько раз как бы невзначай прижалась ко мне.

Но произошло нечто...
Нам остановили машину руководитель управы соседней грузинской деревни, у которого я остановился на ночлег. Рядом с ним сидел его заместитель. В дороге они расспросили меня о делах. Я отметил старания Матвея и особенно Насти. Тут последовала реплика заместителя. Произнёс он её деловито. Он обратился к Насте, имея в виду ещё услугу, которую она могла бы оказать гостю. Я было возразил ему, стоит ли так без обиняков. Меня осадил тот же холодной тон с примесью лёгкой обиды, дескать, он хорошо понимает о чём говорит. Сама Настя сидела рядом и не протестовала...
 
Мы вышли у здания управы. Меня предупредили, что через час заедут за мной, пригласили в ресторан. Меня одолевали разные мысли, но я сделал вид, что ничего не произошло. У моей спутницы упало настроение. Уже вечерело, втроем с Матвеем мы сидели при свете керосиновой лампы. Больше молчали. Матвей подготовил для меня ящик с постным маслом. Поговорили о масле. Приехала  машина. Когда мы прощалась, Настя сделала паузу. То ли ждала, что я скажу что-то, то ли сама хотела это сделать. Я пожал ей руку и удалился.
Вместе со мной в ресторан взяли Матвея. Никто уже не помнил о Насте. Кроме меня.