Новый год

Лера Шубина жила со своей мамой и парализованной бабушкой в небольшой комнате в коммунальной квартире. Все заботы по уходу за бабушкой легли на хрупкие девчачьи плечи, потому, что мама Лариса металась в поисках заработка, да еще в последнее время сильно ударилась в религию. В церкви бывала все свободное время. Лерка отличалась хрупкой фигуркой, тонкими ручками и ножками. У нее были изящно вырезанные ноздри, прекрасные каштановые волосы, которые она по дурости связывала в пучок и прятала зимой под вязаную шапку. Опытный взгляд определил бы в ней то, что называется «породой». Целыми днями, ухаживая за бабушкой, она почти перестала реагировать на окружающее, ей на все было наплевать, почти ничего не интересовало. Чтобы она не делала, результат тут же упирался в лежащую бабушку. Приходящие родственники (двоюродные сестры матери) жалели ее, но помочь реально никто не пытался. Они активно обвиняли в сложившейся ситуации Лериного отца — Юрия Михайловича. Тетки всегда кого-нибудь обсуждали и обвиняли. Их вердикт гласил - «это все он».
У Леры действительно был папа, настоящий, не придуманный в утешение («погиб при выполнении служебного долга» и т.д.). Когда-то они все вместе жили в прекрасной генеральской квартире, глядящей на большой проспект пятью чисто вымытыми окнами, да еще два выходили во двор. И бабушка не болела, и жив был дедушка — капитан 1 ранга, генеральский сын.  Бабушка была тогда красивая, очень шумная, нарядная. Всем в доме командовала она, дедушка ее обожал. А еще безумно любил свою непутевую дочку - Лариску - крыску, как называла ее мать. Своим личиком с мелкими блестящими глазками и острыми зубками она действительно походила на мелкого грызуна. Папа Лерин носил шершавые джинсы и густую бороду. Многие находили его интересным, но острая на язык бабуля считала, что зять не сбривает бороду от лени. Лень ему каждый день бриться, вот и форсит. Папа любил петь, сидя в туалете. У прекрасной квартиры был недостаток, присущий, впрочем, почти всем домам, построенным в пятидесятые и последующие годы — кухня в них соседствовала с уборной. Эти помещения обладали необыкновенной звукопроводимостью. Все, что говорили на кухне, можно было услышать, сидя на горшке, а из кухни слышать туалетные звуки. Девочка тоже пыталась подражать — пела там романсы и туристские песни, любимые папой. Однажды так достала бабушку, что получила подзатыльник. Этот удар, скорее всего, предназначался не ей, а ненавистному зятьку.
Папа, живя с ними, частенько «загуливал». В детстве Лера считала, что он просто после работы заходил на построенную рядом с его институтом детскую площадку и до позднего вечера качался на качелях, крутился на скрипучих каруселях, сваренных из металлических трубок. Все с площадки уходили, а он никак не мог оторваться от любимого занятия, а потом поздно вечером ему было страшно ехать домой в плохо освещенном троллейбусе и приходилось ночевать на скамейке в скверике. А уж потом, утром, являться  с помятым лицом и нечищеными зубами, молча собираться и ехать опять на работу. Но однажды папа «загулял» надолго. Мама плакала, бабушка ругалась и на отца, и на Ларису, а заодно и на маленькую Лерку, уж ни в чем точно не повинную.
Юрий Михайлович появился в семье сразу же после своего поступления в институт. Он приехал в Питер из деревни, поступил в институт, куда в ту же группу поступила и Лариса. После сдачи экзаменов  первокурсников, как  водится, послали на картошку. Как у них все сложилось, никто не знает, но Лариска приехала после картошки с округлившимся животиком. Всем знакомым она говорила, что их так откормили картошкой, что теперь никак не похудеть. На самом деле, живот был набит не картошкой, а Леркой, родившейся через девять месяцев после поездки в колхоз. Бабушка проворонила все это, поняла правду слишком поздно, и Лерку оставили жить. Зять охотно женился на генеральской внучке. Он сообразил, что в богатой семье лучше, чем болтаться голодным и холодным по общежитиям. Здесь он был сыт, одет, обут и беззаботно мог учиться, с ребенком заниматься его не заставляли. Хватало помощников. Лариска бросила учебу, с радостью сидела дома. Дома было хорошо.
Лерка часто вспоминала эту уютную квартиру. Помнила ее запах — запах богатства, как ей представлялось. Богатства ассоциировалось у нее с ароматом кофе, хороших духов, пирогов. Помнила, как пахли цветы, принесенные с мороза зимой. Она обожала нюхать мех. В прихожей висела бабушкина норковая шуба. От нее исходил еле уловимый нежный запах. Маленькая девочка прижималась к широким фалдам, гладила, пальцами ласкала ворсинки. Иногда бабушка покуривала, тогда ко всему присоединялся и хороший табак. С детских лет у нее сохранилось воспоминание о натертых полах. В углах комнат, в полу были вставлены металлические пластины — там проходила вентиляция. А малышке казалось, что это какие-то тайные ходы, о которых никто, кроме нее не знает. Она ложилась на пол и ухом прижималась к металлу, ей казалось — она слышит голоса. А потом все это кончилось, и они очутились в этой вот квартире. Всю свою следующую жизнь ей снился старый дом, его запах. И почему-то она в душе была уверена, что вернется опять сюда.
Кроме них в двух комнатах проживали две толстые тетки — мать и дочь. Лера их различала с трудом. Они разговаривали между собой «толстыми» голосами и не понятно было — ругаются они или нет. Младшая отличалась от старшей одним, когда матери не было дома (где-то дежурила), приводила к себе облезлого мужика. Он снимал в прихожей ботинки и от запаха, исходящего от них можно было задохнуться. Эта вонь перекрывала даже запахи в комнате с лежащей бабушкой. По субботам тетки мылись в ванной и стирали свои вещи. Стиральную машину они не «признавали», все стирали в корыте вручную и сушили (слава Богу) на лоджии, которую называли «лоджа». Даже не приспособленная Лариска, и та купила в кредит стиральную машину-автомат и долго расплачивалась за нее. Тетки ворчали: «жгешь много электричества». Пришлось к расходам на машину прибавить и установку своего счетчика. Так было лучше. Всю субботу в ванную невозможно было зайти. Там стирались огромные панталоны, атласные лифчики и турецкие ночные рубашки, заменяющие соседкам домашние платья. В них они ходили по квартире весь день.
Как получилось, что Леркина семья очутилась в таком положении? Лерка родилась в 89 году, когда по стране шла перестройка. Начались перемены, коснувшиеся всех, особенно имевших деньги. До перестройки семья ни в чем особенно не нуждалась. Деньги хранили в сберкассе, как и многие. Дедушка ездил на «Волге» - самой престижной машине по тем временам. Имели квартиру, дачу и не предполагали никаких бед. Девочка помнила себя играющей в хорошие игрушки, ее возили в автомобиле. После 90 года пошла чехарда. Семья еще держалась на плаву, хоть и потеряла деньги на сберкнижке. Потом сильно заболела бабушка, и ей пришлось делать операцию. Деньги пришлось собирать, продавая вещи. Покупали и продавали в те времена все. Был товарный коллапс. Дедушка был не сведущ в этом. Продажей занималась непутевая Лариска. Дорогие вещи продавала за копейки, лишь бы взяли. Операцию сделали. Бабуля оклемалась. Потом стало еще хуже, упала сломала бедро. Опять слегла. Дедушку хватил инфаркт. У него был критический для мужиков возраст. Как-то быстро сгорел. После похорон папа «загулял» навсегда. Нашел себе молодую дурочку. Ушел к ней. Сказал, что там на него не давят, как здесь. Быстро забыл все, что для него сделали теща и тесть. После его ухода недосчитались кое-каких вещей.
Вскоре случилось ужасное. В почтовый ящик положили квитанции на оплату квартиры и, о ужас! И так непомерно высокая квартплата превышала предыдущую на немыслимую сумму. Платить и так было нечем, а тут...  Папа придумал такую штуку. В стране изменились законы, в том числе и жилищные. Несовершеннолетнего ребенка разрешалось прописать по месту жительства отца или матери без согласия других родственников. Пользуясь неразберихой в семье, Юрий Михайлович, так и не прописался к новой супруге, оставался полноправным жильцом в старой дедушкиной. Поэтому он и прописал новорожденного младенца сюда. «Зацепился».  Младенца выписать стоило огромных трудов. Подали в суд, но папа его выиграл — пришлось искать размен. Искали долго. Лариска измучилась и согласилась на эту вот комнату и доплату, нужную на проживание. Деньги таяли. Бабушка еле ходила, ругалась. При встрече с папой обещала отмстить ему по-старинному. «Я ведь бандитка!» - говорила она. И это было правдой.
Стоит, наверное, рассказать о бабушкиной жизни поподробнее. Звали ее Людмилой, Люсей. Родилась в 1940 году, перед самой войной. Семья была большая, еще два брата, старших. Отец погиб на фронте, как и многие другие. Войну удалось пережить в тылу, у родных. А потом вернулись все в Питер. Мать Люси была женщина, измученная жизнью. Огромных трудов стоило вырастить троих. Сохранилась только одна фотография — на ней строгое худое лицо, хоть и молодая, видно.  Поселились в самом бандитском месте Питера — улица Черняховского. Эта улица параллельна Лиговке. Рядом Московский вокзал, Обводный. Страшно там было ходить даже днем. Ничего, выросли. Люську никто не обижал, кто хотел связываться с братьями. А уж таких гопников свет еще не видел. Люся (хоть и младшая) ими верховодила и частенько помогала в делах. С самого детства ее идеалом была Сонька-Золотая Ручка. Кто-то дал ей почитать старинную, с ятями и твердыми знаками книжку, с иллюстрациями, среди которых — Сонька на Сахалине.  Приключения Соньки завораживали, мечтала вырваться из нищеты, хотелось приключений. Подвиг Павлика Морозова и молодогвардейцев ее страшил. Так бы она не смогла, хотя любила рисковать. Мать целыми днями вкалывала на заводе, что располагался рядом на улице Черняховского, уходила в 7 часов утра, приходила около пяти вечера.  Стояла в очередях, стирала белье в корыте, готовила что-то немудрящее для детей. Она всегда была хмурая, неразговорчивая.  Детей хотя и не ругала, но их появление на свет воспринимала, как великое для себя испытание. Братья и сестра жили как-то отдельно, своей жизнью, несмотря, что ютились все вместе в комнатке на первом этаже. Люська уродилась необыкновенной красавицей. Откуда вдруг среди самой простой родни появилось такое лицо? С самого раннего детства обращала на себя внимание и восхищение. Даже подруги почти не завидовали, что толку, такой никогда не будешь. Свою необыкновенную внешность сохранила и в период раннего отрочества, когда вот только-только казавшиеся хорошенькими девочки, превращались в жирноватые самочки. Ее иногда раздражало внимание к себе, она научилась «портить» себя. Делала глупое выражение лица, как-то кривила губы, даже научилась носить круглые очки, закрывающие точеный нос и яркие блестящие глаза. В глубине души споря с Сонькой Золотой Ручкой, считала, что на дело надо идти незаметной дурнушкой, не выделяться, а быть серой мышкой.
Люся все детство проходила в обносках, отданных соседями по дому и материными подругами. Ноги зимой мерзли в рваных ботинках, летом жарко было в тяжелых спортсменках. А как бы ей пошли красивые туфельки и нарядные платья!  По ночам мечтала, как когда-нибудь выйдет во двор в лакированных туфлях, в платье из панбархата.  По мелочи, на мороженое девочка умела зарабатывать. Шла в ближайший сквер, садилась на лавку и рыдала, вытирая почти настоящие слезы. Обязательно кто-то подходил, особенно дядьки. Спрашивали, почему плачет? Она делал честное лицо и, рыдая, отказывалась говорить. Дело кончалось тем, что ее уговаривали открыться. И тогда Люся рассказывала историю о том, что брат ей велел купить пиво и сигареты, а она потеряла пятьдесят рублей и теперь боится идти домой, убьют!  Частенько эти деньги ей доставались. Бывало и больше. Она умела нравиться.  Часть денег откладывала, часть проедала. Однажды мать нашла ее тайник, но Люся, честно глядя ей в глаза, отперлась. Сыновей мама побаивалась, и ничего им не сказала, решив, что кто-то сделал «заначку». Деньги были спасены. Сообразив, что мама может узнать от кого-нибудь из соседей, увидевших, как она покупает мороженое или конфеты, ходила за сластями подальше от родной улицы.  Как случилось, что мама ушла из жизни, Люся не очень понимала. Ее не стало, сгорела в короткий срок. Денег на похороны почти не было, помогли соседи и работники завода. Дети остались одни. Парни были уже большие, сестра чуть-было не отправилась в детский дом, но оформили опекунство на старшего брата, семья осталась в сборе. Вот тут и начали промышлять. Сестру высылали на приманку, знакомится с одинокими транзитными пассажирами, вокзал был рядом. Она знакомилась, приводила домой. И тут уж они расставались со своими деньгами. По-разному. Или проигрывали в карты, или напивались до бесчувствия и просыпались в ближайшем садике с пустыми карманами. Денежных людей чуяла за километр! Почти не ошибалась в выборе того, кто с ней пойдет. Один раз в доме завязалась драка. Какой-то наивный военный, поверивший Люсе, что ее не пускают домой, пошел ее провожать и нарвался на братьев, пытавшихся отобрать у него деньги. Обвиняли его в домогательстве к несовершеннолетней. Он выпрыгнул в окно. Побежал в милицию. Был скандал, чуть не кончившийся детской комнатой милиции, но и тут девушка вывернулась. Плакала и жаловалась на «чужого дядьку» так искренне, что его увели под руки в отделение.
После этого Людмила решила «работать» одна, тактику надо менять, засыплешься. Стала ходить на танцы. В пятидесятые годы танцы были популярны, народ валил валом, особенно дома культуры и дом офицеров. Заранее просматривала себе пути скорого ухода (на всякий случай), потом меняла внешность — надевала очки, волосы укладывала в дурацкую корзиночку, надевала носочки и тапочки.  После всех ухищрений становилась к стенке среди дурнушек, тех, что пришли на танцы и стояли там весь вечер, не приглашаемые никем. Высматривала среди них тех, у кого получше были вещи — сумочки, туфли. Знакомилась и пользовалась этим. После танцев все бежали в гардероб, где давка была невообразимая, там переодевались в ботики, снимали туфли. Люся доверчиво отдавала выбранной девушке свой номерок, а сама брала из рук дурнушек их сумки и туфли, дескать, иди, я подержу твой сверток (туфли тогда заворачивали в газету и несли в руках). Ей верили, шли в гардероб, куда она заранее сдала какое-нибудь старье. Возвращались к колонне, у которой оставили новую подружку и все... а она уже ехала в трамвае домой.
Однажды вот так нагрела она страшненькую девчушку с длинными косами, простоявшую весь вечер у стены. Приметила ее давно. Та частенько бывала на танцах, да вот кавалеров у нее не находилось, так и простаивала одна, а потом ни с чем уходила, грустная. Видать, хотела здесь с кем-нибудь познакомиться, женихи сюда захаживали солидные, военные. Девушка одета была очень неплохо, каждый раз в новом, но и на это никто не обращал внимания.  А в тот вечер были на ней шикарные туфли — лакированные, с замшевой отделкой, новые, наверно в первый раз надетые. На улице уже холодно было — все переобувались в боты или ботинки.  Познакомились, Люся разохалась: «Вот, никто нас не приглашает, а ведь мы с тобой не хуже других!». Девица сразу отозвалась, стояли вместе, смеялись. Ее туфли и сумка перекочевали в вороватые руки почти сразу. Отдала их, а сама побежала в туалет, сказала: «Подержи, а то я не доеду до дома». Уговорились ехать вместе на трамвае, было по пути по-настоящему. Люся даже решила в этот раз не воровать, стало девицу жалко. Но добыча сама шла в руки, смылась. Как назло, жертву пришли встречать родители — мама и папа в военной форме. Людмила спряталась в хорошо известную ей парадную, видела, как бегали родители с дочерью, высматривали обидчицу. Ушла из укрытия, когда все танцевавшие разошлись.
Дома рассмотрела добычу туфли — таких и не видала никогда, а уж сумка — блеск. Лежали в ней зеркальце, красивый кошелек, вышитый бисером, в нем деньги, приличная сумма, перчатки, крошечный флакончик духов, носовой платок с монограммой, надушенный. К сердцу подкатила обида. Вот такая с картофельным носом — и мама, и папа у нее, а вещи скорее всего, из-за границы откуда-нибудь из Германии. Папаша, видать служил.  Решила не жалеть больше никого. Вот у нее нет ничего, за что ее судьба наказывает? Добыча хорошая, но теперь сюда долго нельзя будет приходить, надо места менять, засыплешься. А потом на Разъезжей часто видела маму обворованной девицы. Она ходила по магазинам нарядная, в шляпке, покупала хорошие продукты, всем улыбалась.  Вот и Люське так хотелось пожить, хоть недолго!  Туфли себе не оставила, маловаты были, да и очень приметные. Пришла к продавщице на Лиговке, сделал честное лицо. Рассказала, что поступила в техникум (на институт не замахивалась), но общежития пока не получила, снимает угол, вот денег не хватило заплатить. Жаль туфель, да что поделаешь. Увидела, как забегали глаза у тетки, тут же вынувшей деньги. Хороший куш получился. А сумочка лежала у нее в потайном месте, иногда вынимала, любовалась, нюхала платок, мечтала!
Много было таких случаев, пока не встретила свою любовь, изменившую жизнь. Его звали Олег, красив он был и честен, как мальчик из фильма «Прощайте, голуби!». Гонял голубей, тогда все этим занимались. Жил с мамой, мама работала в кочегарке, отапливала общежитие углем. Увидел он Люську во всей красе, просто потерял голову. Ходил за ней, свистел, потом однажды догнал. Гуляли долго. Удивлялся, почему бросила учиться, работает за копейки. Сам он страстно мечтал поступить в институт, и мама очень хотела этого. Уговорил поступить в вечернюю школу. Да и она сама ради Олега готова была сделать все, что угодно. Скоро голубятня на крыше стала их общим тайным домом. А потом умерла мама Олега. Двое сирот решили жить вместе. А в восемнадцать расписались. Мальчик поступил в электротехнический, учился с рвением. Участвовал во всех мероприятиях, самодеятельности. И пел, и танцевал в «Весне в ЛЭТИ» не хуже других. Она закончила вечернюю и подала заявление в торговый, не думая, что поступит. В те годы он не пользовался популярностью, приняли сразу, на дневной. Признание подруги о своем прошлом муж принял с ужасом. На коленях просил бросить такое занятие. Ей уже и самой не хотелось. Он говорил: «Людочка, я умру, если ты попадешь в тюрьму. Там с тобой могут сделать ужасное!». Да вот бросил ее первый — еще на первом курсе увлекся альпинизмом. А в год, когда ждали своего первенца, несмотря на все уговоры уехал в горы, погиб, ребенок родился мертвым. От полученного известия молодая жена упала в обморок, а что дальше с ней было, почти не помнила. Братья уже уехали жить на Север, на заработки, осталась одна. Как нашла в себе силы жить!
Потом был у нее и еще один муж, разошлась с ним. Он был полной противоположностью Олегу, но надо же куда притулиться. Прошло десять лет. Красива была по-прежнему, даже лучше. Пережитое сделала лицо нервным, походку увереннее. И вот в тридцать лет встретила Леркиного дедушку, тогда молодого и красивого морского офицера. Любила его или нет, сама не знала, но с ним было хорошо. С головой окунулась в богатую жизнь. Стала носить дорогие вещи, драгоценности, о которых раньше даже думать не смела. Врачи говорили, детей не ждите, больше не будет, но случилось чудо. В 32 родила Лариску, выросшую в генеральской квартире и не имевшую только, пожалуй, птичьего молока! На них все оборачивались. Как же такая семья — папа в черной с золотыми пуговицами и погонами шинели, мама в обалденной шубе из каракуля и дочь в мутоновой шубке.  Люся работала в торговой сети, это было ее любимое занятие! Доставала все по себестоимости, крутилась в этой среде. Ее таланты здесь пригодились, ни разу не было неприятностей. Боялась переборщить, не зарывалась, особенно и не надо было. Завидовали все, дозавидывались... Видать, сильно кто-то поработал, раз так все пошло дальше. И еще принесло зятя из деревни. Отблагодарил.
Папа в самые тяжелые времена не помогал ничем. Наоборот. Изредка являлся и забирал что-то из семейного хрусталя или фарфора. Хватал все, что еще оставалось в семье. Он был редким подлецом, да еще и не умел заработать на корм своему новому младенцу. Новая жена гнала его сюда за добычей. Оба искренне считали все, что находилось в генеральском доме, своим. Юрий Михайлович приходил и орал, доказывая причастность к чужим вещам. Каждый приход сопровождался скандалом. Бабушка Люся таяла и однажды свалилась совсем.
О чем она думала, лежа безмолвно после своего удара, произошедшего во время завтрака? Лариса в этот день поставила на стол купленные с огромным трудом яйца. К этому времени несчастья как-то сблизили троих, таких непохожих друг на друга, но таких родных мать, дочь и внучку. Доживали последние дни в старой квартире, бабулю принесли в новую комнату на носилках. Она уже не ходила и не говорила. Лере исполнилось 10 лет. После переезда пришлось уйти из привычной, может быть и не очень любимой школы. Началась новая жизнь. В стране жизнь уже налаживалась, но в семье была страшная бедность. Почти все вещи были проданы, да и охотников покупать уже было мало. Прилавки наполнились товарами и продуктами. Наши девочки питались очень скудно, даже картошка была роскошь. Девочка привыкла к новой жизни, ей почти ничего не хотелось. В школе все хвастались обновами, приносили невиданные конфеты и шоколадки. Иногда кто-то угощал. В ответ отдарить ей было нечем, и одноклассники стали называть ее «скряга». Смеялись и над одеждой. Но все это проходило мимо. Лера знала, что после уроков ей надо бежать домой. Подкладывать судно, переворачивать тело, скатывать простыни и перестилать новые. Грязные стискивала в комок и засовывала под ванную. Соседки орали. По вечерам мать замачивала и выполаскивала эти вещи и сушила в комнате, на веревке. Лоджия была только у соседок. Дышали ночью мокрыми простынями.
Лера даже полюбила сидеть рядом с бабулей, читала книги. Ей никто не мешал. Бабушка изредка кашляла, что-то мычала. С детства любимым занятием было учиться. Лера любила выискивать трудные задачи по физике и математике в учебниках, решала их с удовольствием, с каким многие люди любят решать кроссворды. Иногда ей удавалось ходить в библиотеку, там брала учебники с более сложными заданиями (для математических школ), это было праздником! Но больше всего сожалела о разлуке с любимой подругой — Хайди. Хайди была немкой. Вернее сказать, мама у нее была русской, а папа немец. Когда-то давно советских граждан за границу не выпускали, но эти как-то поженились. Только после перемен, произошедших в стране, купили квартиру в доме, где жила семья Леры. Жили и в Германии, и в России. Чем занимался папа Хайди, никто не знал, но ездили они на шикарной машине, наряжались, были счастливы. Когда приехали в Питер, боялись девочку выпускать на улицу одну, даже в садик перед домом. Вот тут и появилась подружка из квартиры, напротив. Через месяц обе девчушки затараторили на двух языках, разлучались только на время обучения в школе да на каникулах. Хайди была типичной маленькой немочкой — белобрысой, с толстой попой, но всегда нарядно одета и ухожена. Пахло от нее хорошей косметикой. России она боялась, не понимала, и русской себя не считала, но подругу очень любила. Сколько подарков получила несчастная Лерка от соседской семьи, обещавшей свозить ее в Германию! Этого не произошло, пришлось уехать из хорошего дома, и дружба постепенно «затухла». С Хайди изредка перезванивались, и только. Но главный подарок от этого знакомства — немецкий язык она получила и была счастлива. Читала книги на немецком, как на русском. Говорила почти, как немка, язык выучила в раннем детстве.
Шли годы, Лера заканчивала школу, ее мать где-то работала, что-то зарабатывала. Без диплома никто брать не хотел, убирала, чем-то торговала, без успехов. Денег не было. Забота о доме возлежала полностью на девочке. Лариска ходила в длинных дурацких юбках, в платке, изображала верующую. В церкви, куда она притулилась, ее жалели, давали какие-то продукты.  Приносила домой старые вещи: платья, юбки. Все это невозможно была надеть в школу. Высмеют, мало не покажется. Поэтому приходилось ходить и зимой, и летом в одном и том же — брюках и свитере, до дыр протертом.  Охватившее ее безразличие ко всему помогало. Пусть смеются. Училась она хорошо. Отличницей не была, но потенциальные медалисты частенько консультировались у нее. Она могла решить почти все, что задавали в классе. Иногда говорила: «Ребята, я подумаю». И весь класс сдувал у нее то, что никто не мог разобрать. Почти полкласса занималась с репетиторами, все волновались, поступят в институт или нет. Искали людей, помогающих поступлению.  Наша девочка не волновалась. Ну, не поступлю, что от этого изменится. Все равно каждый день бежать, сломя голову домой. Поправиться ли бабушка, врачи сказать не могли. Была она еще не очень старой по годам. Мать с дочерью иногда вспоминали, как жили раньше, какой была лежащая нынче бабуля. Это так растравляло душу, что разговоры быстро прекращали, Лариска убегала из дому. Иногда Лере было жаль мать, но чаще считала, что надо было мамаше поступать не в технический ВУЗ, а идти в артистки. Так убедительно могла притворяться.
Лера знала, что мать тайком откладывает деньги на бабушкины похороны. Становилось от этого тяжело на душе, кто им поможет если случиться беда? Хотя, беда уже случилась, и какая! Однажды, убирая комнату, в ручке кресла нашла пачку денег, какие-то кольца и серьги. Это, оказалось, было Ларискиным тайником еще со счастливых времен, когда прятала в нем от родителей сигареты и зажигалку, да и другие девичьи секреты. «Вот ведь какая, - сердилась Лера на мать — деньги прячет, а я хожу, как чучело!». Денег никогда не брала, просто знала, лежат вот здесь и все.
В институт поступила легко. Очень удивлялась, сколько разговоров было вокруг этого! Все сразу решила, язык сдала блестяще. Говорила на немецком лучше преподавательницы. Специально, зайдя в аудиторию, заговорила по-немецки. Члены комиссии оторопели. В общем, 1 сентября уже сидела в аудитории. Мать только охнула, она-то рассчитывала, что после школы все пойдет по-прежнему. Она будет убегать из дома, а дочь тихо сидеть дома - варить жидкую кашу и запускать машину-автомат. Стипендия была крошечная, но и этому девочка радовалась. Теперь у нее появились свои деньги. Могла, как все, купить себе пирожок или хот-дог. В группе ее особенно не замечали, но и не обижали. Через некоторое время хором стали у нее списывать. Помогала тому, кто попросит, с радостью. С первого курса на потоке такая любовь началась! Но на нее же никто не смотрел, такая тихая, не активная, что с такой водиться. Нравились бойкие, которые сами на все готовы. Девушки из группы с ней общались, но как-то так, без сердечности. Считали «не от мира сего». Не одевается, не красится, не курит. И т.д., и т.п.
Первый год учебы прошел незаметно. На втором курсе стало легче. Все привыкли, научились выполнять главное, не распыляться, друг друга выручать. Собирались группой часто. Понятно, Лера Шубина не участвовала. Многие гадали, куда она так всегда спешит. Про ее несчастья не знали, что им всем было до странной девчонки. После института шли в кафе, по магазинам. Радости, которых лишена была она, приходили к ним каждый день. На ее одежду особенно никто внимания не обращал. Решили, видимо, у нее такой стиль. Времена ношения обязательного набора одежды прошли. Ну, носит длинную юбку, старый свитер, что такого.  Сама Лера любила смотреть на хорошо одетых людей, понимала и чувствовала стиль. Каким-то особенным зрением выхватывала в толпе красивые лица и драгоценности, настоящие, тонкой ювелирной работы.
Мужчины ее ум не занимали. Когда видела приходящего к соседке мужика, морщилась от отвращения. В мыслях было «не дай Бог такого!». В детстве они с Хайди мечтали о женихах, наивно думали, приедут к ним в карете в платьях с кринолином, золотых туфельках. Рисовали и показывали друг другу свои мечты. Но, ни у нее, ни у немецкой подружки пока не случилось, ни одного романа. У Леры по понятным причинам, а Хайди была пуглива и застенчива, выросла некрасивой, нескладной. Одевалась очень модно и дорого, ходила в салоны, в тренажерные залы, но помогало мало. Все юношеские годы проходила со скобкой на зубах, выравнивала торчащие вперед зубы. Встречались подруги редко. В Германию Лере было не добраться, ни смотря на приглашения и обещания оплатить все расходы. Хайди в Россию приезжать не любила. Звонила часто, облегчали душу на двух языках. Каждый раз обещала вырваться на Новый год, квартира по-прежнему принадлежала их семье. И Лера мечтала уехать в свой старый дом, провести пару дней, вспоминая детство. Куда там! Лариска по утрам исчезала стремительно, возвращалась поздно вечером. Иногда дочери казалось, что мать завела себе мужика. Уж очень довольная возвращалась.
Врачи почти перестали посещать больную, уколы уже не делали. Однажды соседка, глядя на девушку, сказала: «ох, и порча же на вашей семье!». Стала советовать, куда обратиться. Есть, мол, старушка. Пошепчет, снимет.  И креститься советовала. Соседки необыкновенно глупые были, но, как Лерка позже стала понимать, добрые. Никто, ее не жалел, как эти простые бабы. Видели девчонка хорошая, а как измучена! Мать, с головой кинувшаяся в религию, даже не подумала окрестить свою дочь, отвести в церковь, причастить. Как была жуткой эгоисткой, так и осталась. Соседки видя, как Лера голодает, подкладывали на кухонный стол котлеты, куски колбасы. Все было жирное, колбаса нарезалась огромными ломтями. Съедала все равно с удовольствием, дома были каша на воде, да хлеб. Сидя рядом с бабулей, частенько мечтала о простом ванильном сухаре. Взять его, размочить в сладком чае, откусить, прожевать. И повторить!  Была некрещеной, но молилась Богу постоянно, верила, как и принявшие крещение, по-настоящему! Все думала, бывают в жизни чудеса. Вон девочки из группы ездили на Смоленское кладбище, к часовне Ксении Блаженной, в монастырь к Иоанну Кронштадтскому, просили исполнить их желания. Помогло ли это им, кто знает какие у нее были желания? Бабушку жалела. С ней связывалась хорошая, давно ушедшая жизнь.  Хотела выздоровления. Была помоложе, думала, вдруг все ей снится. Встанет утром, бабуля ходит по квартире, пьет кофе, разговаривает по телефону. Дома все, как раньше. Поедут рано утром в субботу на дачу кататься на лыжах, сидеть вечером у камина. Дедушка выпьет, полезет к бабушке целоваться, та будет его гнать, довольная. Вечером в воскресенье, сонная Лерка будет лежать на заднем сиденье «Волги» и мечтать, как дедушка купит ей куколку «Барби» и батончик «Сникерс». Теперь уже о таком не мечтает. Мечт не осталось...
Однажды, придя из института, села, как всегда, заниматься. Пришли соседки. Встали в дверях. «Ну, Валерия, собирайся, пойдем креститься!». Оторопела! Как, так запросто? «Пойдем, пойдем, мы с батюшкой уже договорились, окрестит. Рассказали про тебя. Он так сочувствовал, денег возьмет мало, мы заплатим, что уж, только полотенце возьми и платок, если есть!». «А бабуля?». «Так она и так лежит!».
Собралась вмиг! Пошла с тетками в соседнюю, маленькую церковь. Там было уютно, хорошо. Батюшка, молодой еще мужик, быстро провел крещение, исповедовал, а что она могла сказать на исповеди? «Ой, да ты святая,- удивился он, - в твои-то годы, неужели покурить, погулять не охота?». Так мог сказать только очень современный парень. Исповедоваться перед ним было не стыдно, наоборот, приятно, когда покрыл их покрывалом, пощекотал бородой. Соседки, Тоня и Таня, купили ей и крестик, простой, оловянный.  Валерия (крестильное имя) сразу вспомнила любимого Достоевского. Этого писателя она любила, очень понимала (если кому рассказывала, удивлялись, что ты такое читаешь, читай Маркеса или Стивена Кинга, зачем такая старина?). Лера представляла себе, как она расстанется со своим «сокровищем». Почему-то представлялась Сонечка Мармеладова, пришедшая и, закутавшись в драдедамовый платок, легшая на диван. Платка у них не было, диван был, но жертвовать она пока не могла! Да и жертва ее никому не нужна.
Носить крест ей понравилось, жаль показать было некому. Мама сразу отмахнулась, вот тебе и верующая. Теперь в церковь могла ходить, не задумываясь, можно ей сюда или нет? Соседки после случившегося относились к ней ласково. И перед самым Новым годом подарили подарок — ночную рубашку, всю в кружевах и с бантиком, турецкую. «Ну вот, теперь, я у них своя» - подумала она. И съела с удовольствием шоколадного Деда Мороза, положенного в сверток. Тоня была теперь ей крестная мать, и это все-таки было здорово!
Новый год уже был на пороге. Соседки обещали отвести Леру к бабушке, снимать порчу. После последних событий и есть хотелось меньше. Теперь почти каждый день ее подкармливали — то яйцо вкрутую, то пельмени. Ставили молча на стол, уходили. Простые люди, а понимали, ей будет неловко брать. Поставишь, молча — съест. Конфетки подкладывали, самые простые, и от этого хотелось плакать. Экзамены подошли, сдавала зачеты, чертежи, крутилась, как и все в это время.  Ждала, конечно, Нового года. А ей-то чего ждать? Но все же праздник. По телевизору что-нибудь посмотреть. Пусть старый телевизор, черно-белый. Большой, цветной сгорел вместе с дачей. Место это сохранилось, дом сгорел, все заросло бурьяном. Только бы не отобрали. Такое место, у озера!
Девчонки в группе забегали. Почти все экзамены сдали, только у ребят военная кафедра. Как будем отмечать? Решили собраться у одного парня, живущего неподалеку от института. Скидываться решили по тысяче рублей. И еще взять с собой рублей по 500, на всякий случай. «Шубина, пойдешь?». Она бы пошла, но сумма для нее астрономическая, где взять полторы тысячи? Сказать, что нет стыдно, остальные скидывались запросто. Кое-что уже закупили для праздника, подарки друг другу дарят. Решили, каждая девушка покупает мужской подарок, рублей на 500. А мальчики наоборот!
Ночь почти не спала. Решилась. Засунула руку в кресло, нащупала пачку. Вытащила. Ой, денег-то! Взяла тысячную, пятисотку, подумала и взяла еще одну. «Накоплю, отдам» - думала, сама в это не веря. Когда это все раскроется, как часто мать деньги пересчитывает? Утром встала, долго молилась перед образом Спаса. «Может, простит меня Бог?».  В институте отдала деньги — просто, как будто для нее это было привычно — такие деньги отдавать. Пусть мать, бьет, кричит, не может она не пойти. Все, натерпелась.  В Новый год уйдет обязательно. С бабушкой ничего не будет, убедилась. Весь день вертелась, как на иглах. Деньги отдала, а в чем идти? Опять в свитере? Дома перерыла все. Церковные вещи — одна хуже другой.  А обувь? Была бы Хайди в Питере, помогла бы. Хайди на праздники в Греции, загорает. Стоп... У них с матерью есть ключи от квартиры немцев. Бросила все, поехала. Открыла, сняла охрану. Позже наврет что-нибудь, если сообщат хозяевам. Да кто будет сообщать, код знает. Совсем завралась. Боженька, прости... пробежала по натертым полам. Открыла шкаф. Вещей-то! Выбрала себе нарядные атласные брюки, блузку, всю из кружев, внутрь топик, колготки. Теперь обувь! Вытащила туфли, примерила, велики. Надо сапоги, в них ноги можно замаскировать. Сапоги без каблука подошли. Порылась еще, накопала шубку из блестящего меха. Что за мех, не знала, плюнула, какая разница, надела на себя. Духи, сумочка, косметика из туалетного шкафчика в прихожей. Вспомнила бабушку Люсю. Вот в кого она, наслушалась рассказов о боевой юности. Сложила все в мешок, надела шубку, включила сигнализацию. Сердце билось, вырываясь из груди, а еще крещеная! Долго стояла около парадной, вдруг приедет группа захвата. Нет, не приехали, значит все в порядке. Степенно пошла к метро. Дома ловко все спрятала у соседок за столом в кухне, мамаша туда не заглянет. «Бабушка, дорогая, хоть ты меня прости, пойми, я не могу больше, сойду с ума!».
Следующим утром новость — Тоня и Таня собрались к ясновидящей, ради нее — снимать порчу. «Может и вправду пойти?». Поехали, недалеко на трамвае 2 остановки. Позвонили в квартиру, открыла тетка, не молодая и не старая. В трениках. Посмотрела на Лерку, как насквозь прошила. Дальше помнилось плохо. Над головой жгла свечку, отрезала волосы. Давала попить святой воды. Сказала: «Сильное родовое проклятье». Рассказала историю семьи, все как было. Стало страшно. Еле выдавила: «А как же дальше?». Ей дали воск от переплавленной свечи, нужно отнести в церковь, положить в банку, где собирают огарки свечей. Молиться у семи икон и ставить свечи в течение семи дней. Еще раз прийти дней через десять. Там будет видно, что делать дальше. Тетки вели девочку почти под руки. Лера боялась, что ясновидящая расскажет про обман с вещами и деньгами. Промолчала, не сочла нужным сказать? Увидим. Денег не брала. Это хорошо. Лера слышала, настоящие знахари денег не берут. Просто надо как-то отблагодарить, как? Тоня и тут выручила — положила сверток у порога, была тут не первый раз.
Завтра праздник, как убежать из дома? Может, просто пойти и матери все сказать? Изо всего содеянного девушкой -  это было самое страшное. Как отреагирует? Не отпустит, однозначно. А ей так захотелось, как все - бегать, суетиться, обсуждать новогодние наряды. Девицы в группе хвастались друг перед другом только что купленными обновками.  Лера хотела, как и они закурить и, выпустив дым, описать обновки и добавить: «еду в Германию на две недели». Половина группы ехала за границу, половина на наши лыжные курорты. Народ здесь собрался состоятельный. Таких, как она, полтора человека. Кто и не ехал, врал, что едет. Так принято. Разве она посмеет что-то о себе рассказать при всех? Засмеют, а это так противно!
Вечером вдруг позвонила немка. Затрещала, как всегда на немецком. Рассказала, что папа купил ей на Новый год маленький автомобильчик, с компьютером! Так рада, так рада! Скучает! А что у тебя такое настроение? Куда пойдешь в праздник? Лера только хотела во всем признаться, как Хайди сама в лоб спросила: «Наверное, тебе надеть нечего? Беги к нам, там полно моих вещей. Они мне малы, не обижайся. Хотели отнести все в благотворительную организацию, да не знаю, где в Петербурге! Выбери, хоть все забирай. Там и мамина шубка есть, тоже мала. Тебе очень пойдет. Жаль, приеду только в январе, купила тебе браслетик, такой красивый, закачаешься! Там в зеленой коробочке, называется «малахитовая шкатулка» лежат всякие цацки. Посмотри, что тебе подойдет». У Леры камень спал с души, чуть не заревела.
А вот с матерью начались проблемы. Утром дочь заметалась, занервничала. Даже Тоня сказала: «Ты что, девка, бегаешь, пятый раз в туалет ходишь?». И пошла на Лариску: «Девчонка не в себе, пусть хоть на праздник куда пойдет, отпусти! Мы за бабкой присмотрим!». Мама губы поджала, как это отпусти. Ей и пойти - то некуда!». Тут Лера не выдержала - «нет, есть, меня ждут, уйду, ты дома сиди! В церкви в Новый год тебе делать нечего!». Вдруг Лариска взметнулась:
; а наденешь что?
; мне Хайди разрешила, взяла у нее.
Лицо матери как-то изменилось, видно из-за квартиры немцев рассердилась. Вдруг осенило — да она сама туда ходит, отдохнуть от нищеты. Может и не одна...
Вытащила мешок с вещами, все такое красивое. Хоть украшений нет, только крестик, все равно красиво. Набрала воздух в легкие:
«Мама, я у тебя деньги взяла. Я верну!».
Ларка обалдела:
; ты нашла тайник?
; я о нем давно знаю, прости меня.
Сдерживалась, чтобы не зареветь.
; ты взяла мои деньги, я коплю давно, уеду к чертовой матери от вас за границу!
Лера изумилась, думала, мать копит на похороны или на лечение бабушки, а она только о себе думает, «за границу»! Жалела непутевую мамашу, молодая, так не повезло, а она...  Действительно, может собраться и уехать, эгоистка, каких мало. Драгоценности прячет, тоже для себя. Эти серьги, кольца, цепочки наверняка бабушкины. Сама-то в молодости как одевалась! Рассказывала с сожалением об этом частенько, да и дочка помнит.
Стояла рассерженная напротив матери, слезы высохли, кулачки сжала. Всю свою маленькую жизнь посвятила дому, а толку-то! Лариска растерялась, то ли совесть проснулась, то ли испугалась дочкиного взгляда. Залебезила:
«Валерочка, я тебе дам надеть гарнитурчик. Не потеряешь? Тебе дедушка купил, ты маленькая была».
Ах, вот так, значит, скрывала мои вещи, последние.
; уж не потеряю, не бойся!
Мать порылась в кресле, закрывая содержимое, вытащила мешочек из замши. Извлекла блеснувшие гранями сережки, подвеску и колечко. «Бриллианты!». Надела на дочку. Лера носила только маленькие серебряные колечки в ушах, от этих же   украшений так похорошела, глаз не отвести. Все-таки обняла мать, чуть отстранившуюся.
Весь день прошел в сборах. Мылась, укладывала, как могла волосы. 
Часов в десять сборы были окончены, надела шубку, распустила волосы по плечам. Они почти не отличалась друг от друга — мех и локоны. Надушилась.
Добралась до Петроградской, город знала плохо. Зашла в подъезд большого дома, поднялась на третий этаж, сердце билось. Что ждет сегодня. Весь день твердила про себя детские стихи - «говорят, под новый год, что не пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается!». Эти строки напечатаны были в какой-то детской книжке. И сейчас - «говорят, под новый год...». Позвонила в звонок, никто не открывает, еще раз.  «Неужели адрес перепутала?». В сумке булькала бутылка дорогого виски, купленного для мужского подарка. Ждала, вдруг и у нее будет свой мальчик.
Лерке стало так страшно, как боялась в детстве, входя в темную комнату.  Все надежды рухнули. Что делать? Вытащила мобильник. Это был прошлогодний подарок Хайди. Лера сама никому не звонила, только одногруппники ей - когда не знали расписания или не могли что-то решить сами. Дрожащими пальцами нашла номер подруги, взявшей деньги. «Абонент временно недоступен...». Набрала наугад другой. Ей ответили. Сквозь шум услышала знакомый голос. «Лера, ты?». Лера даже не знала, что сказать. «Я на Петроградской, почему не открывают?». В ответ: «Мы не знали, что ты пойдешь на новый год. Уже все переиграли, едем за город!». «Разве Прокопенко не сказала про меня, я ей деньги отдала и подарок купила, мужской!». «Что ты, Прокопенко в Испанию полетела, родители ей сюрприз сделали на праздник». «Что-мне-то делать!». В трубке зашумело и затихло. Больше не отвечала подружка, как не нажимала Лера на кнопки.
КАК ЖЕ ТАК!  Столько всего пережила за эти дни, оказывается, все напрасно. Вот оно проклятье! Неужели всю жизнь так? Как ехать обратно домой, транспорт уже не ходит, и главное, что сказать матери!
Машинально надавила на звонок еще раз. В соседней квартире залаяла собака. Лера испугалась, сползла по стенке вниз. Дверь открылась. В светлом прямоугольнике двери стоял молодой мужчина с очками на носу и пачкой каких-то бумаг в руках.  Увидев испуганную девчонку, засмеялся.
«Чем вы так напуганы? А плачем почему? Новый год, плакать нельзя!». Потом уже серьезно - «что случилась? Могу помочь?».
Лерка закрыла лицо руками, на пальчике сверкнул бриллиант. «Мне никто уже не поможет, меня все бросили».
«Ну, это вы напрасно, вставайте. Меня тоже все бросили, я вот не плачу. Пошли, пошли, скоро часы бить будут!».
Легонько подтолкнул в дверь. Лера пошла послушно. Так с ней еще никто не разговаривал. Приготовилась к шумной встрече. Квартира большая, шикарная, а никого нет. Только бежевая собака смотрит внимательно. Подумала — бояться или нет. Лучше не бояться.
Скинула шубку. Прошелестела шелковая подкладка. Мужчина подхватил, повесил на вешалку. «Ну и что мы с вами будем делать? Надо как-то отметить встречу нового года. У меня ничего нет, только сегодня приехал. Давайте думать. Или лучше на «ты»?
В полумраке квартиры поблескивали елочные украшения. Значит, кто-то нарядил елку, кто? Проследив за ее взглядом, ответил: «Правда, только сегодня примчался из Стокгольма, вызвали на консультацию. Сестра с семьей на даче, там встречают. Меня ждали, а я задержался, устал, опять за руль неохота. Вот и пса мне подкинули, соседка узнала, что я здесь — привела. Гулять с ним надо. Может, сходим, выведем. А после как-нибудь отметим. Честно признаюсь, холодильник пустой, мои уехали на две недели, меня не ждали. Ну, что все плачешь? Я слышал телефонный разговор, здесь двери железные, слышно хорошо. Не о чем жалеть, гады они. Ты теперь не одна, ты со мной и с Джемом, мальчик пошли, пошли. Как же тебя зовут? А?»
Лера машинально, как в группе, ответила - «меня не зовут, я сама прихожу!». Испугалась, вдруг не так поймет. Посмотрела на мужчину. Он смеялся, показывая безупречные зубы. «Ну, ты - острячка!». «Лера- Валерия Шубина». Он улыбнулся. «Просто замечательно. А я Михаил — Михаил Иванов. Все, познакомились, идем, а то зверь не выдержит». Накинул на нее шубу, пристегнул поводок, видно хорошо знал этого пса, побежали вниз по лестнице. На улице никого, все уже садятся за стол. Как в детстве Лера любила это время!
Зима в этот год не была суровой, скорее теплой. Перед самым праздником лило, как из ведра, но вот сегодня подмерзло, даже прошел снежок. Все было какое-то нереальное. Изо всех окон свет. Они идут вдвоем медленно, молчат, только Джем бегает, довольный.
Лера шла и благодарила Бога, что так получилось. В ее жизни не было никогда такого вечера и спутника.  Хоть минуточку почувствовала себя кому-то интересной. Михаил все играл с собакой, иногда поглядывая на девушку. Спохватились, бежим, Новый год!  Вернулись за одну минуту до боя часов. Включили огромный телевизор.
Мужчина спохватился: «Что мы есть и пить с тобой будем? Я-то планировал за город, на дачу в Орехово, дома пусто». Лерка взяла свою сумку, вынула виски. Она такого не пила, она и другого не пила. В гости к ним приходили только тетки, двоюродные сестры матери. Приносили сухое вино и наливали чуть-чуть в стаканчик. Пить такое крепкое сегодня, после всех волнений! Отказаться просто не было сил. Хлебнула из фужера, задохнулась! И вдруг почувствовала, хорошо! Вот и Новый год наступил. Стояли и улыбались друг другу. Выдавила из себя: «У нас тоже дача в Орехове, 67 км, на озере, наверное, знаешь, Осиновское». Оказалось, знает, рядом живет.
Михаил сказал: «Как здорово! У меня никогда не было такой новогодней встречи!». Лерка кивнула в ответ.  «Ты только не убегай, мне все кажется, ты такая невесомая, растаешь в воздухе.  Не хочу сегодня быть один!».
Понемногу девушка огляделась, осмелела. «А вы здесь живете, это ваша квартира?». «Моя и не моя, мы здесь выросли с сестрой. У нее теперь двое детей, а я один. Места пока хватает, но хочу свою квартиру. Некогда этим заниматься, мотаюсь в Швецию и обратно. Работа все время отнимает. Есть комната, в ней сплю, а так мы все вместе здесь топчемся - в гостиной».
Лерке вдруг стало неудобно, вроде бы пора уходить. Он молчит, не задерживает. Встала, хотела взять шубу и сумку. Михаил встрепенулся. «Не уходи, я, правда, устал очень, но мне с тобой отлично, подожди немного! Я так рад, что ты здесь, как мышка сидишь, молчишь, никогда таких не встречал. Давай пойдем куда-нибудь, перекусим, что-то есть захотелось после твоего виски!».
Опять вышли из квартиры, сопровождаемые собачьим повизгиванием, не взяли бедную собаку. Город слегка ожил. Кто-то вышел прогуляться, вывести собаку, запустить петарду. Они шли по непривычно пустому проспекту. Оглядывались по сторонам, вдруг что-то открыто — кафе, ресторан. Наконец — вдали Макдональдс. Ура!  Они всегда по ночам торгуют из окошка. Гамбургеры можно взять с собой в пакете. Смеясь, подбежали. Накупили всего. Лерка такого себе никогда не могла позволить. Есть начали прямо здесь, на улице. Хватали картошку из пакета руками. Запивали колой. Потихоньку дошли до дома Михаила. Лерка стала прощаться, а уходить - то ей совсем и не хотелось. Но пора уже. Что скажет  мужчина? Он повернулся к Лере и сказал: «Мне все время кажется — ты исчезнешь сейчас, как Золушка с бала. Даже туфельки не останется. Как я тебя найду?».  Она, вся и так раскрасневшаяся от ночной прогулки, залилась краской: «А мне кажется — ты принц из сказки!».  И замолчала, скрывая слезы. «Ну, это ты преувеличиваешь, я не принц — я врач». 
Он как-то очень просто рассказал о себе — только работа, никакой личной жизни, клиника в Швеции, работа в Петербурге, лечу позвоночники, оперирую. Лера думала, что он намного моложе, так молодили очки и светлый ежик волос. Разглядела морщинки вокруг глаз, как улыбается, как смеется, ощутила чувство — влюбленность, неведомое ей, всю жизнь привыкшей быть в одиночестве.
И такая прекрасная ночь кончается! Михаил забеспокоился — «ты устала, я вижу. Действительно пора!». Около дома стоял джип, на крыше которого укреплены четыре мощные фары, достал ключи, завел мотор, быстро домчал ее до дома, развернулся, уехал в глубину темной улицы. Она осталась у парадной, сглатывая слезы. Вот и кончился праздник! Даже до квартиры не проводил. Ну, что хотеть, свалилась ему на голову. Он, посторонний человек, и так к ней отнесся. 
Пошла домой. В дверях встретила Тоню, куда-то собравшуюся, видим в гости. Лерка вдруг развеселилась, так смешно выглядела она — в подпоясанной шубе и шапке (в виде фетрового ведерка), с морковным носом. Искренне прижалась к животу Тони. «С праздником!» Вдохнула запах чего-то печеного и жареного. Слава Богу, я теперь не одна! Вот и Тоня с Таней у меня есть, и Хайди, и Михаил...
Легла в свою постель (кресло-кровать, сломанное и теперь не складывающееся), укрылась. Мысли роем понеслись у нее перед глазами.  Сначала стал себя жалеть, потом вспомнила высказывание героини одной, недавно прочитанной, очень хорошей книги: «ты видела счастье и этого тебе хватит надолго». Да. Сегодня она была счастлива в прекрасной старой квартире с бежевой собакой на ковре, с глотком виски во время боя часов. На какую-то долю секунды мелькнуло сожаление о потерянных деньгах и пренебрежительном к себе отношении. Тут сказала себе: «Нет. Слава Богу, что так получилось! Никто из ребят из группы меня не интересовал. Все они были одинаковые, скучные в своем веселье. Может хоть кто-нибудь из них сравниться с новым знакомцем? Нет». Очень скоро мысли стали мешаться и, наконец, длинный день кончился, она уснула.
Первое января началось, как все обычные дни. Стирка, уборка. Звонить одногруппникам уже не хотелось. О вчерашнем знакомстве думать боялась, зачем душу травить. «Поделиться бы с Хайди. Было у нее такое в жизни или нет? - думала Лера. - Она такая смешная, славная, за меня порадуется, искренне порадуется». 
Повторить визит ей не приходило в голову. Если бы и пришло, ни за что не пошла.
Кто мог бы подумать, что 2-го числа в их очень скромную квартиру позвонили. Тоня пошлепала открывать.  Через дверь Лера услышала, что спрашивают ее. Сердце девичье глухо забилось. На пороге стоял Михаил, в руках букетик, состоящий из невиданных раньше цветов, таких красивых! Девушка вышла в прихожую, как была в старом халатике, голыми ногами, в старых шлепанцах. Переодеться она все равно не смогла, у нее просто не хватило бы на эти силы. Стоял, улыбался. Потом объяснил, что явилась компания соседей, бросивших свою подругу в праздник. Услышал, что приехали, высказал им все, что думал по этому поводу. Молодые парни и девицы оправдывались, обвиняли Лерку во всем.  Стали врать, что ее ждали и Т.Д. Михаил оправдания не слушал, просто потребовал телефон и ему охотно его дали. Лерин номер знали все, пользовались им в своих целях, а вот в праздник забыли.  Кое-кто знал и адрес.
Несчастной девушке пришлось пригласить его в комнату. Стояла красная, а он сбросил ботинки и быстро прошел в комнату. Увидел все. Без всяких расспросов подошел к бабушке, пощупал безжизненные руки и ноги, очень внимательно проделал с ней какие-то манипуляции. «И давно это?». Пришлось рассказать все, что могла, полезла в шкаф и вынула целую кучу медицинских бумаг. Михаил на Леру не смотрел, внимательно читал карточки, анамнезы, заключения, анализы. Долго сидел, не обращая внимания ни на запах, ни на бедность окружающей обстановки. Что-то думал. Потом встал. «Вот что девочка, надо вам помочь, советуйся с мамой. Придется мне взять бабулю к себе. А какая она у вас красавица!». Действительно, бабушка лежала с худым, измученным лицом, но с теми, же тонкими чертами красивого лица, как и раньше.  Что - то говорил еще, Лера почти не понимала. Главное, что он здесь, нашел ее. Стояла, держала в руках цветы, кивала. Не сразу догадалась поставить цветы в вазочку.
Потом опять гуляли по снегу, обсуждали жизнь Лериной семьи, она рассказывала, ничего не утаивая, придумывать не умела. Новый знакомый был специалистом в этой области, но даже и он не мог с уверенностью назвать причину такой болезни. Никаких страшных изменений в организме не было. «Будем разбираться!» -  погладил девушку по волосам. «Не дрейфь!», подмигивал. Она в ответ смеялась, показывая зубы, и этого раньше не было. Одно не сразу понял, Лера в первые минуты знакомства показалась ему успешной, хорошо одетой, от нее пахло духами, в ушах бриллианты. На самом деле вот как оказывается...
Михаил, так понравившуюся ему девчонку, в своих расспросах старался не обидеть. Она со всем соглашалась, обмирая изнутри — чем платить? Михаил понял это. Сам ответил на ее безмолвный вопрос - «пишу диссертацию по этой теме, материалы буду использовать, так, что еще вам буду должен!» Лариска новому знакомству дочери удивилась, но сообразила, оно пригодится.
Пригодилось... Бабушку увезли в больницу. Лера переместилась туда. В институте хвостов не было. Ее однокашники бегали по институту в поисках преподавателей, способных ответить на просьбы о пересдаче.  Деньги пока не были возвращены. Девица, взявшая из Леркиных рук тысячу рублей, вернулась из поездки загоревшая, похорошевшая. На вопрос о долге, подняла выщипанные бровки и сказала: «Ну, знаешь, у меня сейчас нет, отдам, как смогу, все потратила. Неужели тебе так важны такие пустяки?». Осмелевшая девушка вспыхнула и в ответ заявила: «Ну и отдай мне эти пустяки, ты такая богатая, неужели у тебя нет с собой пары тысяч?». Девица сбавила обороты и лисьим тоном стала объяснять, на что ушли чужие денежки и почему прямо сейчас вернуть не может. Лера махнула рукой, отвернулась и ушла.  Что ей какие-то деньги, когда столько нового вокруг!
Новое началось и дома. В комнате стало как-то пусто, вымыто и проветрено. Встречаясь в клинике с Михаилом, девушка наша обмирала от восторга, но о каких-то «взрослых» отношениях с ним она даже подумать боялась. Он, видя ее, улыбался, так как улыбаются взрослые дяди, увидев малолетнего родственника. Делал ей смешные рожи, иногда гладил по волосам. Она, осмелев, съездила на квартиру немцев и притащила еще кое-какие симпатичные одежки. Увидев ее однажды в кожаных брюках, Михаил заметил: «Знаешь, мне кажется, что все вещи, надетые на тебе, не твои, их тебе подарила крестная, как в старом фильме». Да, так оно и было, только подарила их подруга детства. А крестная Тоня, перешептываясь со своей необъятной дочерью, прикрывала рот рукой и говорила: «Ой, что делается, девка-то наша как изменилась, то ли крещение помогло, то ли проклятие сняли!».
Новые события повлияли и на беспутную мать. Лариска в «один прекрасный день» купила себе джинсы, парочку тонких свитерков и опять стала похожей на ту самую «Лариску-крыску», которая носила джинсы, сидела с ногами на диване, обняв своего Юрика, и подпевала ему. Юрий Михайлович действительно вдруг объявился, обладая каким-то фантастическим чутьем на изменение событий. Приходил, интересовался новостями, но наученные горьким опытом обе девушки ничего старались ему не говорить. Да и сами не знали, что их ждет впереди. 
Виделась Лера с Михаилом только в больнице. Он всегда был занят. Носился по коридорам, никого не замечая. Женщины от него млели, еще бы, такой жених! Да уж, обаяния ему было не занимать! Свою новую знакомую он-то помнил, то забывал. Но при воспоминании о ней какой-то комок подкатывал к горлу.  Взрослый мужик, увидевший в жизни очень многое, сам не знал, зачем ему эта девчушка! Постепенно между ними возникло то чувство, которое трудно назвать и объяснить, скорее всего, это и было «предчувствие любви», по силе своей ценнее даже самой любви.
Тем временем, с бабушкой стали происходить изменения. «Положительная динамика»! Вдруг стала что-то шептать, двигать руками. Врачи хором стали убеждать семью, что дело идет на поправку.  Однажды, когда Лера дремала рядом с кроватью, бабушка вдруг сказала хриплым голосом «Хочу сигарету!». Лерка вскочила, понеслась по коридору в кабинет Михаила, кинулась ему на шею, несмотря на то, что рядом было полно каких-то людей. «Дай, дай скорее сигарету!». Михаил понял, в чем дело, закружил девушку. Все смотрели на них с недоумением, когда же услышали причину, стали весело поздравлять, кто-то достал «Мальборо». Решили дать больной покурить, может пойдет на пользу. Людмила затянулась блаженно и сказала «как я об этом мечтала».
Потом все быстро пошло на поправку. Бабушка — такая статная и красивая - стала ковылять по палате с палкой, потом по длинному коридору уже без нее, всем улыбалась и ей в ответ улыбались. Смотрели на нее заинтересованно «кто это?». Лерка загрустила не на шутку. Привыкла здесь быть постоянно, иногда видеть своего кумира. Скоро все кончится, что будет дальше?
Заговорили о выписке. Однажды, выходя на улицу, Лерка увидела Михаила, сглотнула комок в горле. Он заметил ее и, засияв, подошел. «Ну, что подружка моя, как будем отмечать нашу победу?». Они (вернее, он) решили поехать в ближайшие выходные за город, в Орехово.
Субботним утром у дома остановился четырехфарный джип, девушка наша выпорхнула и уже уверенно села в машину. Поехали по заснеженной дороге. Трясло порядочно. При каждом ударе Лерка смотрела на Михаила, смущалась, ей казалось, он будет смеяться над ней, думать, что она боится.
С ним она не боялась ничего! Доехали все равно быстро. Зашли на старую семейную дачу, было страшно холодно. Долго топили печь, пили чай, ели привезенную с собой снедь. Все казалось прекрасным, вкусным, необыкновенным. Гуляли до сумерек. Потом решили пройти до сгоревшей леркиной дачи. Шли по расчищенной грейдером дороге, долго стояли у забора, за которым когда-то был веселый семейный дом. «Все в прошлом» - грустно сказала Лера. Но Михаил думал о чем-то своем, молчал. Потом сказал «мне кажется, ты много в жизни выстрадала, многое потеряла, незаслуженно. Я видел родственников безнадежных родных, никто так не вел себя, как ты. Такая хорошая, добрая и очень умная девочка. Я человек не очень богатый, но хотел бы сделать что-то для тебя материальное. Назови свое заветное желание».
Девушка наша ожидала чего угодно, только не этого. Чужой человек хочет сделать ей подарок? Как ей реагировать? Может быть, у него черные мысли? Разве она дала повод? Верила ему бесконечно, а теперь не знала, что отвечать. Одно желание у нее — только бы видеть его, ничего другого не надо.
А он опять стал смеяться, кружить ее, поцеловал озябшие пальцы. Потащил к своему дому, посадил в джип и погнал по крутой дороге.
Позже, оттаяв, Лерка сказала ему свое самое главное желание — жить в своей старой квартире.  О даче заикнуться боялась. Он заулыбался и на все это ответил: «будет тебе твоя квартира, только одно условие, в ней буду жить и я, Миша Иванов, будущий твой муж!». Вот, свершилось то, о чем боялась мечтать. Ей, такой никому не интересной бедной девочке, делает предложение мужчина. Делает это в такой странной форме, в книгах такого не читала. И вдруг поняла — а ведь он ее тоже стесняется. Не знал, как к ней подойти.
Между ними стало происходить все то, что происходит с влюбленными, не будем об этом говорить, это и так понятно всем. Первой обо всем   узнала бабуля Люся. К ней вернулась речь, а в сознании она, оказывается, была всегда. Помнила, как рядом сидела внучка, убирала, мыла, как плакала от безысходности. Сама Люся переживала за Леру, но руки и все остальное не работало, не могла встать и задать всем жару, так, чтобы разбежались по углам непутевая дочь и сволочной зять Юрик. Михаила она просто обожала. Узнав об отношениях между молодыми людьми, так рада была, не представить. Только не вмешалась бы злая судьба!
Вскоре в Питер приехала загоревшая в Греции Хайди. Подруги не могли наговориться. Оказывается, и немка успела найти свое счастье. Была такая оживленная, радостная. Приехала в сапогах на шпильках, отороченных мехом, меховой шапочке и в обтягивающих джинсах. Издали она была похожа на вставшего на задние лапки пуделя. Привезла обещанный браслет, как и все ранее подаренное немецкой семьей, выбранный с большим вкусом.  Обе похорошевшие до неузнаваемости, радостно сообщили друг другу о предстоящих событиях. На признание о похищении нарядов засмеялась: «Какая ты смешная, я велела тебе взять все, а ты взяла какую-то ерунду. Сегодня же привезем тебе все остальное, не возражай. Ты видишь, как я раздобрела!».
Наши влюбленные стали видеться, причем чаще всего по инициативе Михаила. Его тянуло к Лере, тянуло и к ее бабушке, и к маме, ждущим его с нетерпением. Он просиживал в маленькой комнатке все свободные вечера, скрашивая скудный быт. Приезжал чаще всего без звонка, врывался в прихожую, скидывал ботинки на толстой подошве. Приносил цветы — букеты, не похожие на продающиеся в ближайших киосках. Еще вытаскивал из портфеля бутылку вина или шампанского. Желая подразнить Леру, он извиняющимся тоном говорил «вино для дам, а тебе Лерундия я, к сожалению, выпивки не принес, знаю, что ты употребляешь только виски, тебе в следующий раз!». Она кидалась на него с кулаками, все смеялись. Часто были и подарки — смешные, необычные — пазлы, игрушки, фигурки из фарфора, изображающие собачек, девочек в шляпках, мальчиков с удочками. Лера вдруг стала капризничать. Сказала бабушке: «Ну что он мне приносит, что я маленькая!». На что Люся всплеснула руками «окстись, дурочка, ты посмотри какая марка фарфора, знаешь это сколько стоит!».  Откуда же бедной девочке это знать?
На голос пришедшего гостя выходила и Тоня, шлепая тапками. Прикладывала руки к необъятной груди и грустным голосом ворковала: «доктор, у меня здесь так печет!». Он отвечал ей, слегка приобняв за плечи: «Вы поменьше жирного ешьте, тетя Тоня. Ну, а если серьезно, давайте сделаем вам УЗИ, там посмотрим. Посидите на диете, воды минеральной попьете, глядишь, опять пироги будете нам печь». Пирогами его уже угощали. Как-то очень быстро здесь стал своим, долгожданным.
Однажды вечером Лера стала показывать подаренный Хайди браслет. Все восхитились и вкусу, и доброте подруги. Тут Михаил стал рыться в карманах джинсов, все повторяя, «куда я его дел?». Хлопал себя и по карманам на груди. Наконец, после затянувшегося ожидания, вытащил бархатный футляр и раскрыл его — острыми гранями блестел перстень, изображающий веточку, маленький листочек, на нем розочку, на которой вместо капли росы блестел крупный бриллиант. От его красоты у всех зашлось сердце. Замолчали. После каких-то секунд молчания Михаил сказал: «Все, прошу твоей руки, в присутствии мамы и бабули, официально. Это кольцо — залог моих чувств. Женимся!». Помолчал, опустив глаза - «Если ты согласна!». Конечно, согласна! Смотрели друг на друга. Михаил, несмотря на повышенный к нему интерес со стороны женского пола, делал предложение в первый раз. И все думал, «выгляжу, наверное, как дурак!».
Поохали родительницы, повздыхали, вроде рано еще девице замуж, но каждая в душе была рада, такого мужика у них в доме не было. Тут вспомнили о папаше Юрике, вроде и его посвятить в планы дочери надо.  Всем этого не хотелось. Надоел хуже горькой редьки. Учует добычу. Будет ходить, клянчить, искать для себя выгоды. Он в самые тяжелые времена умудрялся не только не помогать дочери, но и тащить из дома последнее. Такая вот была «шакалья сущность». Это уже было бабушкино выражение. Она все вспоминала, как в голодное время зять сожрал с трудом добытую печенку, предназначенную для малолетней дочери, оставив ее в буквальном смысле голодной, в доме другой еды не было. Много лет ругала дочь Лариску, сделавшую такой выбор. Такого подлеца подобрать еще умудриться надо!
Ну вот, мы и подошли к счастливому концу. Новый год принес Лере такое удивительное изменение судьбы. А что было бы, если одногруппники все же дождались ее? Кто знает?
В конце скажем, Мишины менеджеры здорово постарались и выкупили, в конце концов, старую генеральскую квартиру. Все стало, как и прежде. Пахло цветами, мехом, кофе. По комнате ходила бабушка в длинном халате. Лариска сидела на диване с ногами, трещала по телефону. На Рождество собирались в Стокгольм.
Накануне нового 2011 года беременная Лера вешала украшения на чисто вымытые окна, выходящие на проспект.