Так бывает...

Так бывает…

«Так бывает…» - сказал он себе и закрыл шторы. В одно мгновение залитая ярким февральским солнечным светом комната стала подобием склепа.

Их встреча не была случайной хотя бы потому, что, не имея ни малейшего представления о существовании друг друга, их соединило совпадение знакомств и интересов таких разных людей, в круге которых каждый из них двоих вращался. Когда в аэропорту Н-ска он увидел ее искрящиеся теплотой глаза, прикрытые элегантными очками он даже представить себе не мог, что вот здесь и сейчас начинается такая долгая и такая скоротечная, такая радостная и такая грустная история, которая займет в его сердце главное место надолго. А она просто его встречала, как сотрудник компании, гостем и партнером которой ему предстояло быть ближайшие дни.

Они ехали по разбитому асфальту вдоль городских кварталов, корпусов живых и умирающих предприятий, мимо мемориала стойкости и мужества людей, отстоявших эту землю много лет назад. Они ехали и разговаривали, словно пробуя друг друга на вкус, на отношение к каким-то важным для каждого вопросам. Поток апрельской свежести сменялся производственными "ароматами", а потом вновь наполнял через опущенное стекло салон машины дурманящим запахом влажной земли, начинающих цветение растений и принесенным с просторов Волги предвкушением весеннего хода воблы...

Она сопровождала его в течение всего дня, заботливо знакомила с компанией, людьми, работающими в ней и помогала подготовиться к тем встречам, ради которых он и приехал сюда. Вечером она на машине с водителем отвезла его в гостиницу, отпустила машину и быстро попрощавшись ушла.

Эти несколько дней в Н-ске пролетели как одно мгновение. Были споры, открытия, радость успеха и въедливый разбор ошибок. Люди трудились и искали в себе новые ресурсы, а он... он просто был рядом с ними, незаметно помогал, поддерживал их. А она… Она была рядом с ним. Незаметно помогала, поддерживала.

Было что-то необычное в ней. Маленькой, щуплой с худым и одновременно широким своей улыбкой лицом. Пышная шапка ее волос походила на одуванчиковый шар, также водруженный на тоненький стебелек. Днем накануне своего отлета он увидел ее семью - двух очаровательных доченек с льняными волосами, светлыми и улыбчивыми личиками и супруга - высокого, с бородатым и великодушным лицом мужчину лет сорока, одетого в черные церковные одежды. Ба, так она же Матушка! Все вдруг стало понятно... и непонятно одновременно. Вот! Вот тот момент, с которого пружина этой истории начала скручиваться, накапливая энергию для последующего мощного и беспощадного удара!

Он не испытывал к ней влечения как к женщине (или почти не испытывал). Но что-то неуловимое притягивало его к ней как к другу, как к человеку, которому хочется рассказать о радостном или наболевшем, с которым хочется поделиться или разделить с ним что-то важное и даже всякую ежедневную проходную ерунду. И самое странное, что, тщательно скрывая от самого себя эти мысли, он ощущал идущее от нее в его сторону тепло и некоторую беззащитность. Нет, нет - говорил себе он. У меня и у нее есть семья, дети, родители. Сложившийся уклад жизни. Нет, нет и нет!

С этими мыслями он трясся на переднем сидении замученного провинциальными дорогами Рено Логан, которым весьма ловко управляла хрупкая и, оказывается, сильная женщина. Сильная, потому что взвалила на свои плечи тяжесть добывания средств в семейный бюджет. Нет, неправильно. Не тяжесть, а ответственность (это потяжелей будет). Они шли вдвоем, перепрыгивая через лужи, еще наполненные талой водой к зданию аэропорта. До вылета было немногим более часа, и он пригласил ее выпить кофе в кафе. Он не помнит, о чем они тогда говорили. Помнит только ее глаза, которые вдруг стали печальны, помнит руку, которой коснулся случайно, подавая ей бумажный стаканчик с ароматным, кофе (не вкусным, но разве это важно в такой момент?) ... Этот час был прерван неожиданным объявлением по зданию аэропорта: "Гражданин такой-то, срочно пройдите к выходу на посадку..." Гражданин "такой-то? Это ж я!" выдохнул он. Со смехом, вперемежку с волнением они скатились на первый этаж и коротко простившись он рванул к стойке Аэрофлота. Время, как песок стремительно таяло, а чувство страха упустить что-то важное стремительно нарастало. Он обернулся и увидел ее, стоящую на границе стерильной зоны аэропорта. Что-то необъяснимое взорвалось в его сердце в этот момент, и он бросился к ней. На глазах у изумленных контролеров он обнял ее и шепнул в ушко что-то теплое и обнадеживающее... Он смотрел через иллюминатор на удаляющуюся землю и погружался в накатившие на него противоречивые чувства.

Они «задружились» в «одноклассниках» и «скайпе». Она приезжала в Москву на сессии своего любимого института, где получала второе образование. Поездки эти были нечастыми и не сильно для нее комфортными, поскольку после ночи в автобусе или поезде нужно было прилежно трудиться. Но разве для неё это трудности? Она просто брызгала своей энергией вокруг, заражая всех, и его в том числе, каким-то задором и радостным отношением к жизни. Он в такие дни, когда получалось, перехватывал ее днем или вечером, и они гуляли по старым переулкам, аптекарскому огороду или Новодевичьим прудам. В этом не было ничего предосудительного - они просто делились друг с другом чем-то важным и значимым. Делились своими переживаниями, планами, поддерживали друг друга. Но время от времени он ощущал исходящее от нее желание прильнуть и разделить близость не только на вербальном, но и на тактильном уровне. Нет, нет - это не было пошло или сексуально. Это было так, как ребенок пытается прильнуть к близкому человеку, ища у него защиты и покоя. И это его страшило. Он знал, как может быть краток путь от привязанности к женщине до страсти.

Пришла осень. Он в очередной раз провожал ее на Павелецком вокзале домой и, коротая оставшееся до отхода поезда время, они сидели в какой-то то ли столовой, то ли кафе. Она поделилась своей болью и переживаниями о том, как неодолимо ее тянет вырваться из замкнутого круга той жизни, которая ждет ее там, в Н-ске. О том, какой замечательный человечище ее муж и как он старается подзаработать той профессией, что получил в юности и как это непросто, с учетом забот и обязанностей его церковной должности в глубинке, проеденной безденежьем, нищетой и безнадегой. О том, как опустошает ее работа в самой конфликтной части пусть и большого, стабильного и успешного бизнеса. Как плачет сама, когда видит, как выгорают ее девчули-сотрудницы, оказываясь продолжительное время между криком души клиентов (правы они или нет) и прагматичной системой ценностей бизнеса. Как хочется заниматься любимым делом и не думать постоянно о куске хлеба и новых туфлях для дочки взамен стоптанных, как хочется путешествовать и увидеть мир, а не заниматься выживанием... Что он чувствовал? Искреннее сопереживание, желание помочь хоть маленьким, но делом. И он по-прежнему не переходил ту невидимую линию, за которой, он понимал, страсти поглотят и переломают то тонкое и трогательное чувство заботы, которое знакомо наверно старшим братьям, которых лет в 14 родители одарили сестренкой... Ему не повезло. Он был один у своих родителей. «Ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?» - спросила она его. «Нет» – ответил он, точно понимая о какой женщине и каком мужчине сейчас она ведет речь. «А зря, вот увидишь – это возможно» - ответила она. Поезд звякнул сцепками и медленно покатился вдоль московских новостроек и подмосковных гаражей в далекие степи Приволжья...

После новогодних праздников и Рождества она с семьей перебралась в Москву. Он предложил ей работу в компании, которой руководил и был горд необыкновенно тем, что такой замечательный, искренний и увлеченный профессией человек будет теперь работать рядом с ним. У нее тоже произошли перемены, которые так были нужны ей. Она рассказала мужу о своих переживаниях и отчаянии, которое приходит при мысли, что так придется прожить всю жизнь. Сказала, что будет менять эту жизнь. Что хотела бы делать это с ним, но если он не найдет в себе силы к этим переменам, то без него. Муж - сильный человек: пройдя через смятение на фоне осознания возможной потери своей любимой, нашел возможность пригласить её на несколько дней в Прагу, где, видимо и состоялось столь нужное ей соглашение на неприятие стагнации и застоя, и принятие целеустремленного развития, и движения вперед. Вместе. Вот такая она – творческая, увлеченная и увлекающаяся, ранимая, тонкая, твердая и жесткая личность.

Вот про нее все ему было ясно. А про себя? Почему его так тянуло к ней? Почему он так готов был открывать свои самые потаенные мысли и переживания ей? Ей, а не своей супруге, родившей ему двух сыновей и прожившей с ним под одной крышей 23 года. Почему? И он стал мысленно загибать пальцы, перечисляя эти причины:

Потому что устал от её дурацких наездов и скандалов, то во время «месячных отчетов», то на фоне её безапелляционного перфекционизма, выливающегося на головы детей, не готовых к таким требованиям и уходящим в глубокую «оборону» под натиском её криков, «вытрясывания души» из них, обещания «выгнать жить на лестницу к бомжам» или отдать в кадетское училище (тогда это еще не считалось престижным и при поступлении в них не было конкурса).

Потому что не чувствовал в её словах и действиях искреннего чувства по отношению к себе, а в моменты ссор замечал, что только попытка уйти от прямого столкновения, воспринимаемая ею как угроза его ухода из семьи, мгновенно меняла её тон с угрожающего и обвинительного, на умоляющий и протестующий против его ухода. Она боялась его потерять как боятся потерять вещь, к которой сильно привыкли.

Потому что он перестал задумываться о том, почему ему так легко задерживаться на работе и не тянет побыстрей домой, где он столкнется с её дежурным приветствием, сам разогреет себе ужин, хлопнет рюмку и впадет в забытие до утра или получит очередной бестактный вопрос от старшего сына, с требованием материального обеспечения его недешевого хобби и вопросами из серии «вот ты так много работаешь, а что у нас так мало денег»… Общение с людьми из другого круга, с более высоким уровнем доходов, развило у него снобизм и пренебрежение теми усилиями, которые прилагают родители к обеспечению нужд семьи. А жена просто не реагирует на это, не придает этим его словам никакого значения! В последний раз сын, тонко чувствующий температуру конфликта и уже научившийся умело манипулировать своей матерью, так зашелся, что остановил его только кулак, неожиданно для всех не исключая и самого отца, прилетевший в левую бровь разошедшегося юноши. Рассеченная бровь щедро брызнула кровью и это стало ещё одним метром железобетонной стены, отдалявшей его от этих людей, являющихся его семьёй…

У него оставался без ответа только один вопрос к себе: «Почему ты за эти 23 года так и не нашел в себе силы изменить или прекратить это безобразие?»

А с ней, с ней все было иначе! Она с неподдельным интересом и участием слушала его рассказы о поездках к клиентам, встречах с коллегами или друзьями, его байки и шутки не оставались пустым звуком для нее. Когда она рассказывала что-то своё – её хотелось слушать, не отвлекаясь на чтобы-то ни было. С ней хотелось расти. С ней было тепло. Её хотелось обнять.

Однажды утром, после очередной кратковременной разлуки команды единомышленников то ли на праздники, то ли на командировки, в офисе собрались ребята и девчонки, наполнив помещение веселым смехом, громкими репликами и позитивным настроением. На дворе было лето и было тепло, светло и беспечно, несмотря на непростую ситуацию по бизнесу. Вот тут-то и прозвучала коварная фраза, ставшая хитом после рекламы одной телекоммуникационной компании: «Обнимашки!»…

Так в одночасье был преодолен барьер ограничений на тактильные контакты с ней. Все безобидно и даже публично. Но снежный ком уже начал свое движение…

Они ездили вдвоем на переговоры и встречи с клиентами, участвовали в тендерных демонстрациях и работали на мероприятиях, но самым увлекательным оказалось совместное выступление. Впервые он это понял, когда на встрече с руководством одного из клиентов он начал рисовать графический образ предлагаемого продукта, а она, неожиданно, подхватила, добавила важных красок и акцентов, после чего опять вернула «эстафетную палочку» ему. Он внес свои важные детали и, уже абсолютно осознанно, вернул слово ей… Когда они вышли на улицу после окончания этой встречи он ощущал себя на седьмом небе от счастья, ему хотелось петь, хотелось обхватить этот худенький «одуванчик» за талию и подбрасывать его в небо, как это делают радующиеся молодые отцы со своими малышами… Потом были и не раз совместные выступления, которые закрепили в его ощущениях это чувство – чувство радости от совместного с ней творчества, дополнения и обогащения друг друга и разделения с ней результатов совместной работы.

Тем временем стремительно сжимающийся рынок услуг, на котором существовала его компания, заставлял сокращать затраты, искать новые решения и новых клиентов за пределами освоенной индустрии. Это было сложное время, которое день за днем съедало его уверенность в завтрашнем дне, а переговоры с некоторыми клиентами приобрели характер затяжного и нерезультативного переливания из пустого в порожнее. На дворе была осень.

И это была осень их отношений. Отношений, которые не могли привести ни к чему хорошему, не разрушая жизнь каждого из них и жизни людей, членами семей которых был каждый из них. У них даже состоялся разговор, лейтмотивом которого стала фраза «И что мы будем с этим делать?». А что можно делать с сердцем, которое уже получило укол адреналина и молотит уже находясь в полном неподчинении разуму своего владельца? Он исполнил свою роль в её сценарии.  Нет, нет, она и не думала делать ему больно. Просто так получилось, что, только выведя его из состояния обороны своего сердца перед ней, она вдруг поняла, что не знает, что теперь с ним делать! И испугалась. Испугалась за себя, за свою семью, за своё спокойствие. Ведь опыт преследования обезумевшим «влюбленным» у нее уже был в юные годы. И был опыт жестокого избиения любимого человека неизвестными подонками, направленными, вероятнее всего этим маньяком… Было страшно вновь оказаться на этой огненной передовой, на которой рушатся сердца, судьбы, семьи, жизнь…

Но он, как нормальный влюбленный не слышал сигналов, которые она тактично давала ему – меняй своё отношение ко мне. Или я уйду. Но как, скажите, как он мог изменить своё отношение, если оно живет не в мозге, а в сердце? Отрезвление пришло не сразу. Он, так провалился в эту бездну своей привязанности, если не сказать зависимости от неё, что, только получив от неё резкую смену отношения и уведомление о планируемом уходе из компании вдруг опомнился и испытал смятение от осознания того, что он её потерял! Он был полностью дезориентирован этой ситуацией. Он предлагал ей остаться на её условиях, он убеждал её, что она может заняться своей практикой, уделяя работе в его компании ровно столько времени, сколько сама пожелает. Но нет. Она ушла. Ушла молча. Ушла жестко. Оставив его один на один со своим разбитым сердцем. Потом была тишина.

Он добился от неё согласия на ещё одну встречу, месяца через четыре после её ухода. Он так хотел вернуть её в свою жизнь такой, какой она была до «обнимашек», до её переезда в Москву, такой, какую он на самом деле любил и мог любить всегда. Она пришла в кафе и демонстративно отказавшись от предложенного им стула села на тот, который был рядом с ним. Через мгновенье пересела самостоятельно туда, куда он и предлагал и с интонацией терапевта сказала: «Я слушаю». Он улыбнулся ей и нет, ему не показалось, она не смогла сдержаться и теплые лучики улыбки коснулись уголков её губ. Но то было мгновение. Последнее мгновение, когда он видел перед собой её такой, какую запомнит навсегда. Он попросил прощения у неё, у её мужа и у её детей. «Отношения взрослых людей – это всегда ответственность двоих…» продолжил было он, и тут же она прервала его: «Ты так хорошо начал, а теперь ты меня обвиняешь?!!»
«Ну, нет же, нет - ты не хочешь слышать меня» - кричала его душа, но он лишь произнес слово «Нет». Возникла нелепая пауза, в течение которой он так и не нашел в себе силы подобрать слова, которые помогли бы вернуть её. Он только спросил её: «Почему ты не поговорила со мной откровенно? Почему ты ушла молча?». Она ответила чуть дрогнувшим голосом: «Мне было страшно». Пауза. «У тебя есть ещё ко мне вопросы?» - спросила она уже голосом терапевта. «Я могу идти?». Комок подкатил к его горлу. Не было ещё в его жизни слова, произнести которое было бы так трудно. «Иди… иди» - повторил он. Она сняла с вешалки свое пальто и тенью пробежала по лестнице на улицу.

А ему страшно не было. Ему было просто больно. Больно от того, что обманулся. Ведь с друзьями или с любимыми так не поступают? Больно от того, что позволил себе сдаться ей, открыться перед ней и оказаться с оголенной душой и совершенно безоружным перед жестокой реальностью. Больно от того, что теперь внутри него так стремительно любовное отчаяние сменяется агрессией в её адрес, а только что спокойное «я проживу без тебя» на «почему ты так обошлась со мной?». Больно, потому что его тихое одиночество, к которому он привык уже за долгие годы, вдруг стало кричащим, вопиющим и неотвратимым.
«Так бывает…» - сказал он себе и закрыл шторы. В одно мгновение залитая ярким апрельским солнечным светом комната стала подобием склепа…