Мама
Она родилась в 1925 году в семье узбекских аристократов, род её отца был влиятельнейшим в долине озера Иссык-Куль. До тридцатых годов красногвардейцы весь их род или истребили, или раскулачили, но её отца оставили в живых, заставили работать надзирателем в тюрьме, его - уважаемого ходжу, «белую кость» мусульманской общины. Мой дед пошёл на это, надо было сохранить семью, вызволить брата из заключения. И ему всё удалось.
Моя мама росла единственной дочерью из пяти детей. Она была старшей и поэтому, вместо сына, всегда помогала отцу, гоняла верхом на скакунах по горным долинам искуснее многих джигитов. В школе училась хорошо, поэтому, после окончания 10-го класса, была направлена в педагогическое училище. Война с немцами внесла свои коррективы, в 1943 году всех студенток педучилища отправили на курсы медсестер и готовили для отправки на фронт. По окончании медицинских курсов все подружки ушли на фронт. А маму обманом дедушка отправил к своей сестре в Узбекистан, якобы та тяжело заболела и перед фронтом надо её навестить. А там уже муж тёти не выпустил мою маму назад в Пржевальск, он был прокурором района и сумел обосновать отсрочку от мобилизации. Из двадцати девочек ушедших на фронт вернулась домой только одна, и то без ноги. Можно как угодно обвинять моего деда, но мало кто поступил бы по-другому со своей единственной дочерью. А мама всю жизнь чувствовала себя виноватой, особенно перед той, вернувшейся с фронта без ноги. Я знаю это, я дружил с её сыном, он, как и я, окончил суворовское училище, только на два года раньше меня.
В конце войны она вышла замуж за инвалида-фронтовика, поставила его на ноги с костылей и родила ему восьмерых детей. Первая большая беда пришла к ней, когда умерла третья дочь в шестилетнем возрасте. Потом потеряла не родившуюся семимесячную двойню. Потом операция по удалению желчного пузыря. Потом инфаркты у мужа и шесть лет у постели больного. Апофеозом стала потеря самых близких в течение одного года. Сначала умерла её мама, через полгода папа, ещё через полгода муж. Вдова с семью детьми и только две старшие дочери выданы замуж. Она была очень сильной женщиной, добилась того, чтобы шестеро детей закончили ВУЗы, стали врачом, инженерами и старшими офицерами. Здоровье, конечно, подорвала непосильным трудом, забарахлило сердце. Много лет лечилась в домашних условиях, последние годы один из сыновей перевез её из Фрунзе в Ташкент, купил хорошую квартиру в центре города, нанимал специальную помощницу. До последней минуты жизни она была центром огромной семьи, все дети, внуки, правнуки вертелись вокруг неё. И ничего не решалось и не делалось без её напутствия и одобрения. Это был беспредельный матриархат, и никто даже пискнуть не думал. Она правила кланом железной рукой, но в этой руке было столько справедливости, добра и любви. Все члены клана росли вольными, умными и дерзкими, своевольными и бескомпромиссными. И со всеми она знала, как обращаться, знала особенности характера каждого, умела ободрить, обласкать, если надо жестко урезонить.
Незадолго до её ухода на вечный покой, я заехал к ней в свой обеденный перерыв, она всегда трепетно следила за тем, чтобы я вовремя питался. Мы сидели на лоджии, помощница её подала нам обед. Она ласково смотрела на то, как я, в спешке, уплетал за обе щеки.
- Скоро тебе придётся играть свадьбу, сынок, - как то с грустью сказала она мне.
- С чего вдруг такие прогнозы? – Удивился я.
- Уже несколько дней замечаю, как твой старшенький ходит мимо моих окон с красивой, но очень маленькой девушкой. А потом заходит ко мне один и ничего про неё не говорит. И пока он сидит у меня, эта девочка ждёт его где-то на скамеечке. Раньше внук подолгу со мной болтал, а теперь всё время как-то торопится. Мне девочка понравилась, а твой бармалей мне про неё не рассказывает. Ты знаешь, почему я его особенно люблю? Он мне напоминает твоего папу. Такая же стать, высокий рост, манера держать плечи и голову. А эта маленькая девочка, совсем такая же как я когда-то с твоим ада*. Они так смотрят друг на друга, что всё становится ясно, без слов.
Я даже не предполагал, что мой сын за кем-то серьезно ухаживает и был очень удивлен осведомленностью мамы. Но мне почувствовалась в её словах какая-то грусть.
- Все, что ни случается с нами – к лучшему, - философски заключил я, - а что так грустим? Если той* ожидается, веселиться надо.
-Да, сынок. Будет то, что аллах пошлёт.
Я поцеловал маму и убежал на работу.
Через два месяца её не станет. Свадьба моего сына будет, но уже через полтора года после её смерти, по прошествии годового траура.
Когда в клане происходят большие торжественные события, я всегда себя спрашиваю, почему её от нас забрал всевышний, почему она лишена возможности видеть эти празднества. Ведь её подружки ещё полны сил и здравствуют даже сегодня. Но вдумчиво оценив все годы, прошедшие после смерти, я понимаю, что всевышний избавил её от больших горестей. Через два года после её смерти, я сам чудом выжил после обширного трансмурального инфаркта, ещё через год умерла в цвете лет её любимая невестка-сиротка, жена старшего моего брата. Потом как из ящика Пандоры: болезнь одной её дочери, второй, болезнь её старшего сына, мои повторные операции на сердце, потом смерть больного старшего сына и тяжелейшая болезнь дочери. И опять мой инфаркт и опять операция на сердце. Я сейчас отец трёх детей, дед восьми внуков, и я представлю, что значит пережить болезнь любого из моих кровиночек, а тем более, тяжелую болезнь или операцию. Хочу верить, что всевышний очень сильно её любит и уберег от необходимости присутствовать при болезни и смерти своих детей. Она достаточно натерпелась в нашем бренном мире. Пусть пребывает в мире и покое, она это заслужила. И наша любовь к ней не иссякнет, пока мы есть.
Примечания:
- саратон – узбекское название летней 40-дневной жары в июне-августе,
- ада – папа по-узбекски,
- той - свадьба, торжество по-узбекски.
Ташкент,
25 апреля 2016 года.
Свидетельство о публикации №216042501033