Отображение

                (из дневника стажёра космофлота)

                Повесть
 
   Мне откровенно, не скрывая эмоций, завидовали все однокурсники. Попасть стажёром на легенду и гордость космофлота крейсер-разведчик «Отважный» удача улыбалась не каждому.   
   А как сам, оставшись наедине с собой, ликовал, торжествовал и радовался я. Быть от счастья на седьмом небе в прямом и переносном смысле, не передаваемое ощущение.
   Отличное здоровье, прекрасная успеваемость не служили прямым поводом для зачисления в состав экипажа. Превосходное знание истории космофлота, имена первых космонавтов, покорителей ближнего космоса, написанные золотыми буквами на скрижалях истории – добавляли вес и баллы кандидату-претенденту.
   Продолжительные консультации завершают предварительный отбор. И только после собеседования с членами экзаменационной комиссии, управление экспедиции дальними полётами принимало решение по каждому стажёру индивидуально. Дальше семь ступеней тестирования. Не стоит лелеять несбыточных надежд, их оставляют, переступая порог блока сдачи экзаменов; каждый экзаменатор и большое число ассистентов спят и видят, как завалить коварным вопросом испытуемого, но не помочь в решении трудной задачи.
   С непередаваемым трепетом в груди я ступил на борт «Отважного». Мне хотелось кричать во весь голос небу: «Вот он я, Вселенная, весь перед тобой! Отныне мы с тобой будем на ты!»
   Нам предстояло пройти путём первых космолётчиков, проложивших трассы внутри солнечной системы и за её пределы впоследствии. В этом отношении «Отважный» выступал в роли «Крузенштерна», в прекрасное далёкое время парусных судов, на котором будущие моряки оттачивали своё морское мастерство, учась расправлять паруса и ловить ими ветер. Нас, стажёров, и называли иногда – юнга!
   На смену эпохе исследования малого космоса пришла эра дальних полётов.
   Чтобы не писалось в старых учебниках о покорении межзвёздного пространства и не заявляли позже с высоких трибун, космос после полутораста лет активного исследования пестрел, как бы сказали в отношении нашей планеты те же две сотни лет тому назад, белыми пятнами неисследованных пространств. Поэтому, каждый полёт в космос всегда сопряжён с большим риском для экипажа и корабля.
   Много экспедиций возвращалось из межзвёздного пространства после поисков  с необыкновенными результатами и открытиями, и столько же считались пропавшими без вести.
   Не одними лепестками роз покрыты звёздные трассы, но и кровью…
   В планы полёта входила задача, пройти солнечную систему от Меркурия до Плутона и заглянуть, что там, за краем земли, если говорить образно.
   Край, как сообщали на занятиях в Академии по космической этике, начинается сразу за пределами стратосферы Земли.

                ***
  Как не похоже внутреннее убранство нынешних космических кораблей от экземпляров предыдущих моделей! Воистину сравнить можно следующим образом: первые космические корабли, это лодки-долблёнки, современные – высокотехнологическая техника из фантастических фильмов прошлого.
   Сравнить для примера тот факт, что сейчас каждый член экипажа имеет отдельную каюту.
   Благодаря компьютерным технологиям жизнеобеспечения, на «Отважном» искусственно поддерживался режим земных суток. Это очень облегчает участь первопроходцев космоса, таких как я, но над чем смеются, надо признать должное, не открыто, опытные космонавты.
   Вечером первого дня полёта, весь экипаж, за исключением вахтенного персонала, после ужина собрался в комнате отдыха. Стажёры вроде меня обменяться впечатлениями, другие, чтобы провести время перед сном или вахтой в обществе приятных людей. Можно было запереться в каюте, обложиться книгами и погрузиться в волнующий мир, но я предпочёл общество опытных космонавтов. Выступая внимательным слушателем, можно много чего почерпнуть для себя лично. Да и время летит быстрее.
   На второй день состоялся ритуал посвящения новичков в настоящие космонавты.
   После довольно близкого знакомства, я на правах полноценного члена экипажа взял из рук капитана чайник с солёной, настоящей морской водой. И сделал длинный глоток. Традиция восходит к дальним временам, когда пересекая экватор, новички пили забортную солёную воду, приобщаясь к дружной морской семье. Я тоже пересёк экватор, экватор планеты Земля и космоса. Почитание традиций, выполнение нехитрых правил и вот я член дружной космической семьи космофлотцев! После меня горячо и искренно поздравляли, жали руку. Вечером организовали небольшой фуршет в честь этого события. В группе новичков я принял участие в маленьком представлении: командир «Отважного», переодетый в Посейдона, гонял нас, новичков, заставляя выполнять разные смешные задания.
   Полночи, в земно времяисчислении, не мог уснуть от переполняющих грудь эмоций.

                ***

   Первая вахта.
   В тревожно-взволнованном состоянии провёл ночь, вспоминал почерпнутое из учебников и прочитанные воспоминания первых космопроходцев. Все они как один говорили и упоминали о том высоком чувстве ответственности, которое испытывали, когда становились у приборной панели  и делали первый доклад командиру: «Товарищ командир! Стажёр-навигатор космофлота приступил к исполнению вахтенных обязанностей!»
   Первая вахта.
   Едва переступил комингс кокпита, замер в воодушевлённом восторге: обширное помещение, обставленное по периметру сложной навигационной аппаратурой, заставляло трепетать сердце. (Удивляюсь, как только не потерял сознание от переполнивших меня эмоций!) Моргание разноцветных лампочек на панелях; лёгкое гудение охлаждающих моторов аппаратуры делало обстановку похожей на сон; воздух флагманской рубки, казалось, был наполнен загадочными, фантастическими флюидами.
   Первое потрясение от увиденного прервал колоритный, густой баритон старшего вахтенного офицера:
   - Стажёр-навигатор, разделяю ваше восторженное состояние полностью и всецело. Подходите и принимайте вахту. Работы предстоит много. Рекомендую окунуться в мир профессионализма с изучения бортовой документации приёма-сдачи вахты!

                ***

    Я не настолько наивен, чтобы предполагать, что только в кино и в приключенческих романах для остроты сюжета главного героя и искателя приключений неприятности и лишения преследуют на каждом шагу. Фантазия и воображение авторов опираются на собственные вымыслы и на исключительно правдивые, сколько сарказма я вложил в слово «правдивые», сообщения участников и очевидцев произошедших событий. В этом убедился на собственном опыте. Буквально на следующий день по внутреннему времени корабля.
   Сигнал сирены сорвал меня с тёплой постели пронзительным воем.

                ***
   Как подстёгнутая кнутом беговая лошадь, вскочил с койки. Влез в костюм и выскочил коридор. Сирена продолжала захлёбываться воем.
   Опережая меня, мимо пронеслись члены команды службы безопасности судна.
   Навстречу бежали члены спасательного отряда в экипировке для выхода в открытый космос: тяжело погромыхивали каблуки магнитных ботинок, находящиеся за спиной большие квадратные рюкзаки с кислородной системой ещё не закреплённые болтались и шлёпали по спинам, шлемы в руках, на лицах сосредоточенность.
   Я, как и все члены экипажа занял место, положенное по боевому тревожному расписанию.
   Кто бы мог подумать, причиной большого переполоха окажется маленький камушек, неизвестно каким образом попавший между корпусом и защитным экраном. Когда в кают-компании после устранения неполадок высказался в таком вот роде, меня мягко оборвали, пожурили и напоследок сообщили, космос не прощает легкомыслия.

                ***
  Что собой представляли защитные экраны, узнал на следующий день.
  Оказалось, на нашем крейсере испытывали, по-простому говоря, обкатывали новую систему защиты жизнеобеспечения личного состава и непосредственно космического судна от негативного воздействия внешних факторов, энергетических полей и вездесущей радии. Состояла она, как уже упоминал выше, из экранов, изготовленных из сплава металла и керамики по новейшей технологии. Вот камушек и попал, образно говоря, между молотом и наковальней, в узкий зазор между корпусом и одним из экранов.
   Строились версии, как такое могло произойти, ведь наладка и сборка происходила в исключительно стерильных условиях секретных лабораторий, где каждая деталь берётся рукой, облачённой в тончайшую, одноразовую перчатку из чистого хлопка и рабочие трудятся в таких же хлопчатых комбинезонах. Сколь гипотез не строй, до сути не добрались.
   Собственно, сами экраны должны были испытать при подлёте к Меркурию. Но капитан «Отважного» решил провести внеплановые учения, в ходе которых и проявилась аварийная ситуация. Страшно подумать, случись это, когда бы «Отважный» был в критической близости от Меркурия, где солнечная радиация находится на пике своей разрушающей беспощадности.

                ***
   Немного о маршруте полёта.
   Он пролегает от Меркурия и до Плутона. С остановками на орбите планет, где находятся научно-экспериментальные станции землян. На такие планеты как Меркурий и Марс запланированы высадка групп членов экипажа для ознакомления с обстановкой, царящих в колониях-поселениях и в целях экскурсий для стажёров, чтобы могли поближе познакомиться с жизнью человека за пределами родной Земли.
   Этим маршрутом когда-то немыслимо давно во времени прошли первые легендарные космофлотцы, чьи имена вписаны в историю развития космической науки и покорения дальнего космоса.
   Признаюсь, шальная мыслишка пришла в голову, что и моё имя могут вписать в исторические анналы, при условии, что я совершу поступок, не уступающий по значимости подвигам первых космонавтов, который впоследствии будет назван подвигом. Что моим именем назовут улицы и проспекты городов; что дети будущих поколений будут брать с меня пример, стремиться подражать в поступках; что в мою честь народные сказители будут слагать саги и баллады; и, наконец, Академия космического флота  будет носить моё имя. Руководствовался я пословицей, часто упоминаемой дедом, мол, плох тот солдат, не мечтающий стать генералом.
   Мне до сих пор не верится в мою удачу.
   Не могу привыкнуть к тому, что нахожусь в списках личного состава, пусть и на правах стажёра, легендарного крейсера «Отважный». Стоит подумать, оступись на каком-то этапе экзаменов или собеседования, прояви не настойчивость характера, глубину полученных знаний, личную целеустремлённость, то сейчас перебирал бы пыльные бумажки где-нибудь в библиотеке или архиве. Конечно, этим тоже должен кто-то заниматься, кто-то другой – но не я!
   С молоком матери я не впитал настойчивость и упрямство, родители без вести пропали во время археологической экспедиции в обширных пещерах Марса. Присущие мужчине качества прививал дед, бывший сотрудник Центра аномальных исследований космоса при Всемирной Организации Наций, опытный оперативный сотрудник секретного отдела. С раннего возраста помимо физических дисциплин, под наблюдением опытных учителей изучал литературу, историю, физику и химию, географию и биологию. Всё это происходило после обычного посещения школы. Особое раздражение испытывал при виде алгебраических формул, настроение портилось в геометрии ческой прогрессии на весь день, если не на неделю. «Этим ты пошёл в меня, - с гордостью говорил дед. – Всякие биномы, векторы, синусоиды и прочее взывали стойкую идиосинкразию. Но, внук, учение - свет». «А не учение, - заканчивал всегда я любимую поговорку деда, - тьма».    
   Но сейчас, находясь на борту «Отважного», я только тёплыми словами благодарил дедушку и учителей, коих костерил самыми грозными словами, и глубоко переживал, что дед не дожил до этого счастливого дня, когда я ступил на палубу настоящего космического крейсера.
   Дед ушёл из дому, оставив запечатанный конверт с парой слов в правом углу, когда его вскрыть.
   Я дождался этого дня. Вскрыл. Внутри оказался чистый белый лист бумаги. Я понял, что он хотел этим сказать. Отмечу то, что поиски деда не дали ни положительных, ни отрицательных результатов. Стресс пережил внутри, не выплёскивая наружу ни грамма чувств, замкнулся просто в себе на некоторое время. Это-то больше всего и опасался, как бы члены комиссии не сочли эмоционально неустойчивым, всем прекрасно известна история моей семьи, в связи с потерей близкого родственника и вообще не списали на берег, как говорили в прежние былинные времена бывалые морские волки.

                ***
   Меркурий.
   «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы».
   Вот уж никак нельзя слова этого почти трёхсотлетнего шлягера прямо адресовать этой планете. Глядя на выжженную солнечной радиацией поверхность на экране бортового телеприёмника, у меня сразу возникла ассоциация с глиняным шаром, основательно прокалённого и обожжённого в гончарной печи. Раскалённая поверхность Меркурия лишала надежд на наличие простейших форм жизни. А уж тем более пыли, где можно было оставить следы от ботинок. И каково же было моё искреннее удивление, потрясение постигло позже, когда в день отлёта с орбиты Меркурия командир собрал экипаж и сделал сообщение. Краткий пересказ таков: разведгруппа станции обнаружила на критической глубине более пятнадцати километров вход в пещеру явно искусственного происхождения. «Начальник станции просит помощи у капитана «Отважного» в исследовании, так как количество персонала не позволяет этого сделать самостоятельно, - закруглился капитан. - И мы её окажем».
   Сюрпризы следовали за мной по пятам.
   Посыльный на посту вручил сообщение, в нём капитан ставил меня в известность, что моя кандидатура одобрена лично им, и я внесён в список команды, которую отправляют для исследования обнаруженной пещеры. Сбор на главной площадке крейсера утром следующего дня.
   Сердце готово было выпрыгнуть из груди от радости. 
   От несения вахты освободили. И снова ночь, наполненная радостных ощущений. До подъема глаз так и не сомкнул.
   После полуторачасового спуска в каменные недра Меркурия, шахтная клеть остановилась в двух десятков метров на удивительно ровной площадке перед  входом в загадочную пещеру.
   Вход в неё – идеально круглое отверстие, - совершенство плавных линий! – с ровными отполированными до зеркального блеска краями; язык не поворачивался назвать делом рук природы это поразительное архитектурное строение. Диаметр около полутораста сантиметров при продвижении внутрь пещеры плавно увеличивался в размере и в итоге достиг примерно от четырёх до пяти метров и незаметно перешёл в длинный тоннель. Строители данного объекта явно отдавали предпочтение округлым линиям. Пол плавно переходил в закругляющиеся к потолку стены. Абсолютно ровные и гладкие.
   Более полукилометра продвигались по прямому, без признаков на ответвления тоннелю. Удивительная чистота привлекла не только моё внимание. Остальные члены исследовательского отряда также отметили восхищёнными возгласами этот исключительный факт.
   Место, - мы его для себя обозначили центром,- от которого тоннель разветвлялся на десяток лучей, походило на круглый бассейн. Глубокий, более десяти метров, он внушал необъяснимое уважение к автору и вызвал вопросы об его функциональном использовании. Специалисты-гидрографы вынесли ошеломляющий вердикт – когда-то давно бассейн наполняла вода. Об этом говорили следы, оставленные на стенах сооружения бактериями. Следом удивили учёные-аэрографы, проводившие исследование внутренней атмосферы пещеры. Состав смеси газов оказался идентичным земному и посему, пригодным для дыхания!
   Гладкие и ровные отполированные стены тоннеля вскоре украсили пиктограммы. Простейшие изображения геометрических фигур: круг, треугольник, квадрат, ромб, точки и тире. Чем дальше углублялись в тоннель, выбрали один луч для более детального изучения, тем более усложнялись пиктограммы. Переплетались линии в загадочные узоры. Фигуры выстраивались в определённой последовательности, которая что-то говорила тем, кто их наносил на стены. Появились рисунки. В некоторых прослеживались отдалённые намёки на китайские иероглифы.
    Тоннель заканчивался огромным залом с высочайшим сводом и бездонным колодцем посередине. Малейшее движение, вызывавшее звук,  или слово, сказанное товарищу, сопровождалось странным эхом: в нём слышался морской прибой, шёпот листвы, дуновение ветра, перед глазами тотчас возникли знакомые картины зелёного луга и речки вдалеке, мерцающего в сизом мареве леса и алая полоска заката.
   Магнитом привлекли взгляды фрески на стенах.
   Искусно выписаны контуры земных континентов,  слегка видоизменённые. Именно такими их, должно быть, видели строители странного тоннеля и всего сооружения.
   Мы исследовали только одно ответвление, а сколько загадок таили остальные?
   С собой мы взяли на борт «Отважного» материалы и фотодокументы.
   На пути к следующей планете, и сидя за вахтенным столом и лёжа в каюте во время рекреации, я думал о тех неизвестных строителях странного объекта, оставивших о себе память таким вот образом.

                ***
   Венера.
   Как бы далеко ни расширилась территория космоса, обжитого и обследованного человечеством, Венера в список исследованных не входит.
   Плотный слой ядовитых облаков, проливающих кислотные дожди, покрывающих небо над планетой, как уродливая карнавальная маска, не позволяет приступить к кропотливому и тщательному изучению.
   Беспилотные зонды и аппараты, посылаемые не один десяток раз, пропадали бесследно. Некоторые успевали послать радиосигнал или отправить несколько снимков, но, как правило, сеанс связи был удручающе коротким.
   В этой связи, исследователи-планетологи поступили следующим образом: оставили на орбите небольшой обитаемый модуль с небольшой командой учёных, работающих вахтовым методом. Они снимали показания с приборов, находящихся в верхних слоях атмосферы и при помощи новейшей аппаратуры сканировали поверхность и составляли карту планеты. 
   Ёмкое понятие наука никогда не стоит на месте. Она всегда впереди. В авангарде фонтанирующих идей и мыслей. Здесь на одном поле решают сложные задачи и маститые учёные и любители-одиночки, про которых говорят в народе, что смастерят в подъезде на коленке такую красоту. Что ни одна учёная вошь не придерётся.
   Так я это к чему… На занятиях в Академии преподаватели специальных дисциплин знакомили с перспективными разработками учёных, ведущих работу над созданием материала, способного выдерживать сокрушительное влияние агрессивной среды и других критических воздействий не только на планете Земля, но главным образом, в открытом космосе и на других планетах. Для постройки не одних беспилотных модулей, но и постоянных жилых модулей для персонала. Венера в этом случае прекрасный полигон для обкатки этих новшеств.
   Со звёздной высоты – сравнение, с высоты птичьего полёта не вполне уместно по понятным причинам – я со всеми другими членами экипажа полюбовался негостеприимной красотой Венеры. Не хочу казаться бессердечным удаленным созерцателем, но вид чужого мира не произвёл сильного впечатления, так, скольжение тонких чувств на грани между равнодушием и чувствительностью.  Чтобы уж совсем не быть чёрствым, скажу, что к моменту моего окончания учёбы первые колонисты Венеры будут свободно разгуливать по планете в скафандрах, без риска быть подверженным всяким непредвиденным ситуациям, и жить в постройках с комфортом, как на родной планете.
   Как и с Меркурия, так и со станции на Венере мы взяли некоторую документацию, результаты экспериментов для доставки на околоземную орбиту для тщательного изучения в профильных институтах исследования космоса.
   В свободное от вахты время, вызвал тонкими намёками и бесспорной заинтересованностью на откровенную беседу одного старого пилота и спросил, почему при наличии радиосвязи, прочей аппаратуры копирования и пересылки по сигналам, некоторую информацию отражают на бумаге, опечатывают, вносят в реестр, а не отправляют во время сеанса прямиком в центр. Ответ поразил простотой: при большом выборе электронных носителей информации бумага ещё очень долго будет занимать приоритетные позиции, и задал вопрос в лоб, что, по моему мнению, переживёт пусть не тысячелетия, века, изданная на качественной бумаге книга или пластиковый диск (флеш-карта) с ограниченным сроком годности.
Ответ лежал на поверхности: я и сам частенько дома зачитывался бумажными вариантами опубликованных романов, потому что всегда чувствовал ту неистребимую магию и волшебство пожелтевших страниц, перелистываемых пальцами, с которых на тебя смотрели отважные герои на борту морского пиратского корабля, или они находились где-то в жерле потухшего вулкана, или заблудились посреди необъятного зелёного океана тайги. По этой причине личный дневник доверил бумаге, а не бездушному компьютеру. 


                ***
   Земля.
   Хорошо, что есть на свете это счастье путь домой!
   Со слезами на глазах, которые старательно скрывал от посторонних, смотрел трансляцию встречи капитана и членов околоземного орбитального комплекса по экрану телевизора.
   На дальней орбите родного дома, являющейся колыбелью  для человечества, пробыли недолго.
   Через восемь часов стартовали в направлении Марса. Провожала нас знаковая песня: «Я, Земля, я своих провожаю питомцев… Долетайте до самого солнца и домой возвращайтесь скорей!»

                ***
   Марс.
   Как показало скорое будущее, возвращения может и не быть.
   Красная планета… Неприветливо встретил нас Марс. Недаром его в древней мифологии называли богом войны. До станции добрались через плотную жёлто-серо-коричневую завесу песчаной бури. Эта подвижная стена из песка и мелкой пыли занимала пространство от поверхности до неба.
   Бортовой компьютер уверенно вёл уютный, прочный и надёжный марсомобиль по местности, утонувшей в буре. Первые модели марсомобилей, которые именовались просто марсоходами, отличались простотой изготовления, отсутствовала элементарная защита, обычный железный короб на резиновых колёсах, ну, это я немного утрирую. Их доставляли с земли. Транспортировка занимала много времени. Теперь же производство усовершенствованных марсомобилей налажено на месте. Колония на Марсе самая многочисленная из всех поселений за пределами Земли – более тридцати тысяч человек. На Марсе появился первый город, названный коротко и незатейливо – Марсинск. Вернемся к марсомобилям. Новые модели передвигаются не на колёсах, а на магнитной подушке на высоте немногим более полуметра над поверхностью, предел высоты передвижения десять метров, это в критических ситуациях. Узкое внутреннее пространство старых моделей кажется подарочными картонками, нынешние салоны до безобразия комфортабельны. Удобные мягкие кресла, радио, телевидение, напитки. Прочная обшивка защищает от любых неприятностей, кроме, разве что, прямого попадания крупного метеорита. Но для этих целей есть аппаратура, наблюдающая за окружающей обстановкой. Что ни говори, прогресс приятная штука, хотя иногда хочется окунуться в прошлое и на своей шкуре испытать те ощущения, которые испытывали наши недавние первопроходцы. Пережить тот накал эмоционального всплеска, когда оказываешься с опасностью один на один или встречаешь неизвестное лицом к лицу.
    Давние предположения получили научное подтверждение – жизнь на планете была. Разумная. Не в примитивных бактериальных формах, а именно  высокотехнологическая разумная жизнь и что наши космические соседи имеют удивительное биологическое сходство с земной расой. Долгое время ходили спорные слухи и имели место быть невероятные гипотезы о происхождении пирамид и прочих чудес. Скептики их появление приписывали природным явлениям, эрозийным действием ветра и прочих неизвестных факторов. Оптимисты утверждали – все архитектурные строения есть дело рук человеческих, пусть и не в прямом смысле этого слова. Астроархеологи обнаружили на Марсе разветвлённую сеть тоннелей под поверхностью планеты. Ответ, почему и на Меркурии и на Марсе находят глубокие технические сооружения, лежит на поверхности (простите за каламбур). При планетарном катаклизме или метеоритной угрозе из космоса намного легче сохранить ограниченную популяцию разумных существ, найдя им спасение в построенных технических сооружениях в недрах планеты.
   Я в числе первых прибыл на Марс и убыл последним. По личной просьбе провёл большое количество времени в обнаруженных тоннелях. Мною руководили интерес и любопытство: хорошие профессиональные качества, присущие настоящему космическому разведчику.      
   Исследуя в составе группы опытных учёных покинутые лабиринты марсиан, снова столкнулся с проблемой, которая не давала покоя на Меркурии. Идеальная чистота помещений. Ни пыли, ни мусора. Складывалось впечатление, что чистоплотные хозяева приготовились к встрече гостей, а сами надолго вышли…
   Своими умозаключениями поделился с одним астроархеологом, внешним видом напомнившим родного отца. Увидев его, сердце забилось с такой силой, что трудно было сдержать охватившее меня волнение. Первое, что захотелось сделать, громко крикнуть: «Папа!» При ближайшем знакомстве первые положительные эмоции не развеялись. Кое-что отдалённое, присущее только отцу, действительно, было в нём. Выслушав внимательно, он ответил, эти странности интересуют и беспокоят не одного меня.
    На стенах тоннелей, точь-в-точь как на Меркурии, те же гибкие линии пола, переходящие по округлости в стены и заканчивающиеся на сводчатом потолке, были нанесены простейшие геометрические фигуры и знаки. И на этот вопрос нашёлся элементарный ответ, простота и доступность изображений передаёт нам некое немое послание от древних строителей – если вы мыслите так же, как и мы, вы нас поймёте. Или наоборот. Неизвестно, как у них обстояло с чувством юмора, тех неизвестных талантливых строителей, как муравьи, или кроты, прорывших в толще скального грунта замысловатые и фантастические ходы.
   Чем дальше мы углублялись по разветвляющимся коридорам, тем чаще встречались сложные узоры из переплетённых линий, отыскивались примитивные изображения птиц и животных, отдалённо напоминающих представителей земных видов. Находили помещения, которые после  некоторых споров признавались предназначенными для жилья. Судя по длине спальных мест, можно смело судить о том, что марсиане (буду называть их так) были примерно одного роста с среднестатистическим землянином. Среди рисунков, коими богато украшены стены, не было ни одного, по которому сложилось бы впечатление об образе жизни древних марсиан. И тогда я задумался, а почему именно марсиан, ведь они наверняка как-то по другому называли свою планету, к которой относились с любовью. Наверняка было такое же видовое разнообразие флоры и фауны. Но как они её называли, вот вопрос!
   Температура в тоннелях держалась температурной константы на отметке плюс восемнадцать градусов на всём протяжении. Воздух почти не отличим по составу от земного и не застоявшийся. Следовательно, система жизнеобеспечения до сих пор находится в исправном рабочем состоянии. И. что ни странно, продолжает функционировать.
   Как не жаль было расставаться с великой тайной четвёртой планеты, нужно было возвращаться на «Отважный» и продолжать дальше полёт.
   С борта крейсера, глядя на Марс, я дал себе слово, что обязательно вернусь на эту планету. Однако жизнь в недалёком будущем показала, насколько её  планы имеют мало общего с моими.

                ***
 
   Юпитер.
   Этот великолепный газовый гигант окружён исследовательскими станциями, каждая носит название его спутников, как шея цыганки монисто.
   Некоторые управляются дистанционно при помощи внутренней аппараты. Такие космические станции позволяют приблизиться на предельно близкое расстояние к планете для исследовательских целей. Вызвано это обычным рационализмом: легче рисковать беспилотной станцией, если  она попадёт в поле притяжения Юпитера и исчезнет в его массе, нежели подвергать опасности человека в пилотируемом зонде.
   Мы, весь состав «Отважного», оказались свидетелями эксперимента, когда оснащённая аппаратурой станция, управляемая оператором на расстоянии, передавая на главный приёмник видеосигналы, медленно увлекалась Юпитером в его гигантские объятья. Интересные картинки поступали на экраны даже тогда, когда станция полностью вошла в газового гиганта. Более минуты я смотрел на пустой белый экран, не веря в то, что станция не передаст более ни одного сигнала.
   Встреча с членами научно-исследовательской станции «Зевс». Ответная экскурсия по «Отважному». Пресс-конференция, дружеская встреча. Последующие обмены визитами.
   Каждый шаг заношу в дневник практиканта. Чисто деловые записи. В другую тетрадь – личные впечатления.
   Каждый день на борту крейсера что-то да происходит. За всем не уследить. Но целью таковой не задавался. Отражаю свои внутренние переживания, пропущенные через призму чувств и ощущений. Допускаю, другие стажёры замечают что-то более точно, заостряют внимание на деталях, стараются придать запискам объём, возможно, опираются на слухи, подпитываемые ежедневной болтовнёй при встрече. И пусть нет в моих записках конкретики, нет точных описаний событий, зато присутствуют другие. Я не стараюсь оправдывать чьих-то надежд, я обычный хронист своего первого полёта в космосе на легендарном крейсере «Отважный». 
   Отдельно замечу: как ни прекрасно организована и налажена внутренняя жизнь на борту космического корабля, какие бы суперсовременные технологии не поддерживали комфортные условия существования, всё равно остро ощущается нехватка живительного тепла солнца, его ласковых лучей, не хватает бездонной сини утреннего неба, грозовых туч, упоительной свежести после ливня, дождя и снега, пения птиц. Другими словами, всего того, без чего полноценной жизнь человека назвать нельзя, без тех естественных биоритмов природы, из которых сложено существование человеческого вида.
   Не испытывая проявления фобий, это как раз выясняют на первых этапах медицинского отбора, без затруднений вошёл в новый ритм жизни. Отсутствие солнца компенсировал посещением солярия.

                ***

   Сатурн.
   Что в нём примечательного? Наверное, как и большинство новичков, оказался впечатлён его кольцами.
   Большую часть времени провёл на вахте. Прокладывал на симуляторе маршрут движения корабля. Прорабатывал возникновение кризисных ситуаций и выход с минимальными рисками. Справился на отлично. Наставник, опытный навигатор с большим стажем полётов, похвалил, но чтобы не зазнавался, вылил ушат холодной воды. «Со временем придёт опыт, юнга. Кратковременный успех не должен вызывать эйфории, ибо путь этот приведёт к погибели. Как человека, так и профессионала. Относись ко всему спокойно. Всегда помни слова, сказанные кем-то из великих: хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца».
   На следующий день меня отрядили в команду наружного наблюдения. «Выход в открытый космос!» Тут и дар речи потерять можно.
   Снаружи всё оказалось намного прекраснее и обыденнее. После внимательного обследования обшивки, пришлось устранить несколько микротрещин, нанесённых маленькими метеоритами, всей командой некоторое время любовались открывшимся видом. Вокруг не было темно. Звёзды, как кажется. Когда смотришь на них с земли. Не висят в одиночестве. Обилие красок разных тонов, размытые облака космической пыли с непередаваемой гаммой цветов. Пролетающие вдали тёмные странники астероиды или крупные метеориты, та незначительная мелочь из которой соткана ткань космоса. Только издали они внушают первобытное восхищение. Но ими лучше любоваться на расстоянии, чем стать предметом их пристального интереса и внимания.
   Как тут было не вспомнить летний полдень. В тени разросшейся старой вишни стол, накрытый потёртой клеёнкой. Борщ из петуха, налитый в глубокие миски со сметаной, свежие овощи горкой в глиняной тарелке. Запотевший кувшин молока и крупные ломти свежего хлеба! И сразу откуда-то издалека из загадочных и бездонных глубин вселенной повеяло чем-то родным и знакомым.
   На полпути к Урану пришло скорбное сообщение: станцию «Зевс» атаковали сразу несколько крупных метеоритов. Никто из членов станции не выжил.
   Как тут не вспомнить слова первопроходцев космоса: «Пути покорения космоса устланы не одними розами, иногда они обильно политы кровью».

                ***

   Уран.
   Мной овладела тоска. Тихо и незаметно подкралась и ранила исподтишка в самое сердце. Виной тому одна симпатичная стажёр-астрогеолог. Увидел её во время обеда и потерял ум. Следом испарился покой, исчезла рассудительность. Стал рассеянным, не мог ни на чём сконцентрироваться. Все мысли только о ней. Почему раньше не встретились? Что отвлекало? На чём сосредоточены были мысли? куда смотрели мои глаза? Одни вопросы мельтешили в голове. И только она одна стояла передо мною, смотрел ли вокруг или  во время коротких рекреаций лежал у себя в каюте с закрытыми глазами. В таком мучительном состоянии прошло три дня. Я сказался больным, и меня освободили от вахты. Медик после осмотра вынес вердикт, наедине со мной, что у меня обычный приступ ипохондрии. Она, как правило, лечится, сказал он, приблизился к моему уху и кое-что сообщил. Потом похлопал меня по плечу и выставил за дверь. На прощание сказал, пару дней даёт на поправку здоровья.
   Снова увидел её в столовой. Она сидела в окружении подруг и о чём-то оживлённо беседовала, жестикулируя левой рукой. Её перебивали, прерывала монолог подруг она, то смотрела настойчиво в глаза подругам, то бросала по сторонам быстрые мечтательные взгляды. Иногда запускала левую руку в густую волну шелковых каштановых волос, но при этом водила по пустой тарелке вилкой. Как говорили во времена седой старины, она похитила моё сердце.
   Наши взгляды скрестились, как шпаги, и брызнули искры. Минутная слабость в ногах, дрожь в коленях, волна беспокойства в груди быстро прошли. Она искренне и открыто мне улыбалась. Я улыбнулся в ответ, может быть несколько глуповато и пошёл к ней навстречу. Она поднялась из-за стола и двинулась по проходу вперёд. Ей уступали место, сторонились.
   Встретились мы в намеченной кем-то свыше точке рандеву.
   - Здравствуй, – сказала она. В голосе чувствовалось волнение. – Давно хотела с тобой познакомиться, да не выходило случая.
   Я тупо кивнул головой. Язык мой меня не слушался.
   - Я сейчас свободна, - продолжила она. – Если хочешь, можем пойти…
    Не даю ей закончить, беру тёплую мягкую ладошку в свою руку и увлекаю за собой…

                ***

   Плутон.
   Кто бы мог предположить, что именно за этой планетой начнутся некие странности в поведении экипажа и самого командира крейсера.
   Необычное в поведении некоторых членов экипажа заметил во время завтрака. Равнодушие во взглядах. Скованность движений. И тишина. Полная и абсолютная! Это было так нетипично. Обычно в столовой висел приятный гул мужских и женских голосов. Кто-то делился своими впечатлениями, кто-то рассказывал смешную историю и слышался смех. Но сейчас же…
   Поначалу отнёс сии несообразности к собственной усталости: сменился с вахты, но вместо сна предпочёл работу, несколько дней кряду не записал ни одного слова в дневник.
   Едва открыл страницу. Едва встряхнул пальцами, как пианист резким движением расслабляет их перед исполнением виртуозного произведения. Едва настроил мысли на творческий лад, вдруг сильный топот ног в коридоре отвлёк от работы.               
   Навострил ухо. Прислушался, ожидая чего-то неопределённого…
   Топот стих за дальним поворотом и снова установилась тишина в отсеке.
   Снова вернулся к дневнику. Повторять манипуляции смысла не было. Быстро отщёлкал по клавишам первые слова, как снова раздался топот ног, сотрясших пол и переборки. На этот раз чувство паники дало мелкие, но живучие ростки в груди. Стало вмиг совершенно неуютно. Собственная каюта показалась металлическим саркофагом, украшенным изнутри красивой отделкой под старину из пластика и дерева. Гнетущее ощущение тревоги заколотило в затылок металлической кувалдой.
   Шум нарастал одновременно с двух направлений. Росла звуковая волна, неся на своём гребне далеко не позитивные импульсы. В какой-то момент направленный бег сошёлся в одной точке, шум возрос до критической точки возле двери в мою каюту. Малое время висела тишина, пронизанная шумом, грохотом, вознёй, стуком и металлическим звяканьем. И топот стал равноудаляться от моей каюты. Но к нему присоединился новый звук – воющей сирены; затем в каюте из динамика послышался сигнал тревожного оповещения. Сухой голос назвал номера кают, хозяевам которых категорически запрещено покидать помещение без надлежащего на то разрешения командира.
   Естественно, я был в том списке. «Что за чудеса? – удивился про себя, - в чём причина столь строгих запретов. Почему звучит тревога, что случилось за те немногие минуты, как я покинул вахтенный отсек, позавтракал и вернулся к себе?»               
   Любопытство мной овладело нешуточное. Закрыл страницу. Выключил компьютер. Для чего-то поправил одежду и, не смотря на запрет, приотворил нешироко дверь и выглянул через щель в коридор.
   Меня испугал цвет стен. Они матово блестели серо-стальной краской. Но этого просто не могло быть, так как пару минут назад бойкий яркий изумрудный колер радовал глаз. Однако то, что не могло быть, уже наличествовало. Коридор пуст. И я решился выйти. Едва переступил порог, как меня окрикнули строгим, металлическим голосом:
   - Стажёр, разве вам не запретили покидать каюту без разрешения командира?
   Я повернулся в направлении голоса и чуть не присел на корточки. Передо мной возник, будто из пустоты начальник службы безопасности. Его пустые глаза равнодушно смотрели на меня и сквозь меня. Лицо без эмоций. Плотно, в нитку, сжат рот. Губы побелели. Больше всего поразил костюм. Не привычный для всех членов экипажа, несущих вахту или дежурство, тёмно-синий комбинезон, а двойка – свободные чёрные брюки заправлены в высокие ботинки и куртка-реглан из свинцового цвета материи.
   - Вопрос повторить? – не сказал, проскрипел он.
   - Нет, - бурчу и возвращаюсь в каюту и плотно прикрываю дверь.
   Сел на кровать и задумался. «Сто тысяч парсеков птице Раух под хвост! – чуть не высказался вслух. – Что происходит?»
   Минуту спустя в каюте выключили свет. Над дверью загорелась блёкло-зелёная лампочка дежурного освещения. По коридору изредка раздавались поспешные шаги, таявшие в глубине корабля.
   Прилёг на постель. Закрыл глаза. Что ещё оставалось делать? Попытался уснуть.
   Отдых получился кратковременным. В дверь сильно забарабанили кулаком.
   - Почему долго не открывали, юнга? – с порога спросил начальник Службы Безопасности.
   Я не успел открыть рот, как он огорошил новым вопросом:
   - Эт-то что ещё за карнавальная одёжка?
   Сильные пальцы скрутили ворот, и он уставился своими чёрно-карими глазами на меня в упор. От растерянности я не смог вымолвить ни слова; причём карнавал и одежда, на мне был мой форменный тёмно-синий костюм, не комбинезон, обычная пара из брюк и куртки.
   Он втолкнул меня в каюту. На пороге остались стоять два охранника, которых прежде в глаза не видел, но в этом нет ничего удивительного, численный состав крейсера более четырёхсот человек. Начальник прошёлся по каюте, подозрительно осмотрел все закутки, хотя о каких закутках может идти речь в помещении полезным объемом немногим более шести с половиной метров. Тщательно просмотрел содержание письменного стола. Открыл компьютер и вскользь пролистал файлы. Встал на стул и постучал по потолку. Пустоты в потолке отозвались непривычно мелодичным протяжным гулом. По его виду не мог точно определить, что он пытался отыскать в моей каюте. Затем начальник СБ открыл гардероб: узенький шкаф с парой тройкой вешал с одеждой.
   - Откуда запрещённая форма? – воззрился он на меня, - тайно сочувствуете хроноситам, юнга?
   Я не нашёлся, что и ответить, потому что понятия не имел о них, что и сказал и тотчас же получил сильную оплеуху и оказался на полу.
   - Это самое малое, что вы можете получить за сопричастность к мятежникам!
   «Бог ты мой, - чуть не воскликнул я горестно, - какие ещё мятежники? Где? у нас на крейсере?»
   Но начальник СБ выбросил всю одежду из гардероба на пол. Указал пальцем и приказал быстро сходить на склад и получить новую форму, указательным пальцем ткнул себя в грудь.
   - Сынок, прояви не только расторопность, но и лояльность существующему строю. А не то не ровен час, - он зычно и опасно рассмеялся, - нарвёшься на неприятности.
   Вышвырнутый из каюты, я полетел по коридору. Чтобы придать скорости, начальник пинком под зад придал мне ускорения. Я бежал, по полупустым коридорам не зная, куда: всё, абсолютно всё изменилось. Я не узнавал коридоров хозяйственной части. Мне казалось, крейсер по чьей-то жестокой прихоти изменился не только внутренне, но и наружно. На стенах отсутствовали светильники, матово-серый приглушенный свет лил отовсюду. Он сочился сквозь перфорированный металлический пол. Он проникал через сами металлические стены, постоянно меняющие цветовую окраску от светло-стального до ртутно-медного. Он обрушивался со стеклянного потолка гранитной массой электрических частиц. Я кожей ощущал его давление. Ни в гипертрофированной малости, ни чем-то другим я никак не мог понять, что же происходит.
   На медпункт нарвался совершенно случайно, хотя он должен был находиться в другой стороне и на другой палубе. Просто влетел в раскрытую дверь и замер, едва переступив порог. Искусственная белизна стен, которая сразу говорит о неимоверной чистоте и стерильности любого медучреждения, здесь внушали страх. Он и отразился на моём лице. Растерянно оглянулся по сторонам, учащённо, дыша.
   - Вас это тоже немного шокирует? – послышался из-за спины надтреснутый голос.
   Оглядываюсь, стараясь разглядеть собеседника.
   Из двери, умело скрытой под обшивку вышел наш старый главный доктор. Его серые глаза, подёрнутые лёгким туманом прожитых лет, излучали покой. Киваю головой, просто не в силах, будучи вымолвить слово.
   - В том же состоянии и я был пару часов назад, когда всё это, - он развернулся, сделал широкий жест двумя руками, - когда всё это внезапно произошло. Лежал, читал любимого философа на языке его смокв и тут вдруг…
   Он остановился. Не зная, что нужно сказать, да и нужно ли, решил промолчать и я.
   - Правильно и делаете, что молчите, - отозвался он. – Как говорил один мой старый знакомый, больше узнаешь, чаще молча. Прислушивайтесь ко всему.
   - Может это сон? – вырвался из моих уст хриплый голос. – Я и вы, мы – спим?
   - Сон? – в голосе медика слышались философские нотки, - вряд ли… Однажды оброненное слово может принести через большое количество времени больше вреда, чем безобидный толчок локтём в автобусной толчее.
   Я усиленно работал головой, автобус, толчея, слово. Что за бред?!
   - Сейчас наступил час расплаты, - продолжал, не обращая на меня внимания старый доктор, а больше концентрируясь на собственных ощущениях от сказанных слов. – Не важно, маленькую беду причинил, или большую, наказание будет одинаковым – строгим. И это всего лишь начало… У нас нет обратного пути. Нам некуда перебраться. Эти стены одновременно наше спасение и наша беда. Не будет огненного столба впереди, указующего путь.         
   Он замолчал. Закрыл глаза. Замер в неестественном для человека положении, будто повиснув непроизвольно на невидимых поручнях.
   - Вы идите, куда шли.
   - За одеждой, - промолвил робко я.
   - Идите за одеждой, шагайте за светом, следуйте за тьмой. Идите! Только не стойте на месте!
   Плюнув на лояльность и истекающие из этого выводы, я бросился назад в свою каюту. Нашёл её с большим трудом. Странным образом, она оказалась на верхней палубе третьего жилого отсека, а прежде находилась на первой, второго отсека. Влетел в каюту, захлопнул дверь. Выключил свет. Зажёг ночник над изголовьем кровати и лёг. В голове роились мысли. десятки десятков. Десятки сотен. Десятки тысяч мыслей. И ни одна не давала удовлетворительного ответа, что происходит. Они бились между собой, вызывая страшную головную боль. Я пытался лежать с закрытыми глазами. Это получалось плохо. Перед глазами тотчас начинали плыть разноцветные круги. Из кругов складывались фантастические воздушные фигурки, имеющие обтекаемо-скользкую форму. Некоторые сферы плавно перетекали одна в другую и тогда из них получались удивительные плоско-объёмные предметы. Я сжимал крепче веки, и пульсирующий яркий свет заливал окружающий внутренний мир. Из яркого света выползали наружу тёмно-воздушные предметы странной геометрии. Острые грани углов складывались в плоские вектора направлений. Необычные предметы исчезали. Вместо них появлялись новые, формировались прямо из окружающей атмосферы. Они клубились, переливались всеми цветами чёрно-фиолетового цвета, ярко блестели, отражали свет и по моим векам бегали отражённые лучики, лёгонько покалывая нежную кожу.
   В тот момент жестокого отчаяния я взмолился богу, хотя как и большинство космонавтов был атеистом. Но мне не к кому было больше обратиться. И он мне ответил. Я не разобрал слов, я слышал только звуки. Приятные, как шёпот морских волн, или как невесомо-весеннее дуновение ветерка, заигрывающего с молодой листвой. Звуки сложились в одно слово. Не буду его произносить, но я понял, что нужно делать. Если нельзя изменить ситуацию, нужно войти в неё. Несколько дыхательных упражнений привели меня в спокойное состояние.
   «Вспоминай, - начал, как мантру, внутреннюю настройку, - вспоминай события предшествующего дня, повлекшие за собой эти метаморфозы». Вдох, выдох. Вдох, выдох. Ещё раз. Приятная невесомость в теле, в сознании, в принятии нужного решения. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Оказывается, как просто найти нужное решение.
   «Вспоминай, - повторял я, - вспоминай!»
   Я перебирал события, как чётки на шёлковой нити. Отфильтровывал незначительные, на чём не акцентировал внимания и тогда. Щёлк да щёлк. Стучали чётки. Прорезались более чёткие контуры воспоминаний, исчезает понемногу плавность и расплывчатость линий. От некоторых вчерашних откровений, пусть и запоздалых, бросало в дрожь. Но это было вчера. Оно прошло мимо. Остались за бортом беспричинная тревога после бессонной ночи и пустая болтовня с товарищем по вахте. Канули в прорву забывчивости вчерашние учения, занятия борьбой в спортзале. И внезапно я вспомнил ту минуту, с которой начались определённые непонятности. Это-то я понял сейчас, но тогда воспринял как некую шутку Рока. Да, да, да!.. Как остро воспринимается, как вскинулся капитан, когда на кокпит влетел взъерошенный штурман с дико округлившимися глазами. Его появление приковало всё наше внимание, но он нас не видел. Он выискивал воспалённым взором только одно нужное ему. Отыскав капитана, он бросился прямиком к нему, на пути опрокинув пару стульев и сшибив с ног дежурных офицеров. Не обратив при этом на их возмущённые высказывания ровным счётом никакого внимания. Властным движением руки капитан остановил штурмана. Он, с не свойственной его меланхолической натуре ажитацией, пытался что-то высказать капитану. Но капитан вручил ему в руки стакан с водой. Подождал, пока штурман выпьет и успокоится. Потом… Что же было потом?.. Ведь что-то же должно было быть дальше… Ах, да!.. Капитан увлёк штурмана к себе. Пару минут, может, больше, спустя они вышли вдвоём. Капитан своим видом походил на штурмана в первые минуты появления на кокпите. Все находившиеся на тот момент на дежурстве, с напряжением ждали развития. На лице капитана царила полная растерянность, смешанная с удивлением. «Не может быть никакой ошибки?» – спросил капитан штурмана. Штурман отрицательно покачал головой.   

                ***

   Уверен, не одного меня загипнотизировал вопрос по поводу ошибки. Атмосфера кокпита оказалась нашпигована светящимися от возбуждения электронами. «Ошибка?» Сбились с курса? Нет. Сам вопрос, прозвучавший сомнительно: «не может быть». Безголосое подтверждение штурмана кивком тоже служит доказательством отсутствия каких-либо двойственных толкований сообщения. Оно было высказано прямо. Но мы не слышали, что поведал штурман капитану, и строили, кто вслух, шёпотом, а кто, как и я, мысленно, разные предположения.
   Туману напустил штурман достаточно. Сгустил его капитан вопросом. Мне показалось, что мы сейчас не летим посреди космоса на крейсере-разведчике, а затерялись где-то в океане на земле. Сбились с курса, потеряли ориентиры. Густая облачность укрыла небо от звёзд или от солнца. И мы дрейфуем в полной неизвестности. Стало не по себе. Я внутренне вздрогнул, и это позволило вновь взять себя в руки. Как бы то ни было, настраивал себя на положительный лад, ничего смертельного не произошло. Какая-нибудь малюсенькая ошибочка закралась в расчёты. Пустяк! Справятся! Ведь на «Отважном» собраны самые лучшие, не буду грешить, одни из самых лучших узко-профильных специалистов.
   Туман рассеялся, когда свободных от вахты, к тому времени я почти почивал в своей каюте, почти, потому что стоял возле двери, когда из динамика послышался голос капитана, приказывающий собраться в кают-компании.
   Ох, какое же возбуждение охватило после этих слов! Я почувствовал бурление крови и щекотание нервов. Что ж, значит-таки, что-то же случилось.
   Голос капитана был серьёзен, когда он делал свой доклад.
   Всё сводилось к тому, что за пределами Плутона ещё в давние времена, когда управляемые космические аппараты не удалялись от земли, а были прикованы к её орбите, и только телескопы позволяли заглянуть в прекрасные далёкие глубины Вселенной, архаичные учёные-космофизики выдвинули предположение, что для полного порядка в нашей солнечной системе должна наличествовать ещё одна планета. Для равновесия планет на невидимой чаше вселенских весов. Ей дали гипотетическое название Чёрная планета и многие десятилетия и столетия после не удавалось её обнаружить. Целью нашей экспедиции как раз и был поиск Чёрной планеты.
   И вот мы вышли на орбиту Плутона.
   Пробыли в дрейфующем состоянии целую неделю. Всё это время астрофизики пытались найти уже не путём математических вычислений, а визуально этот таинственный призрак солнечной системы. Мощнейшие радиотелескопы миллиметр за миллиметром просматривали и изучали окружающее пространство. Таинственная планета, если она существовала въяве, должна была быть, поглощать свет и отражать. Обрисовать своё местоположение на небесном своде. Но ничего не обнаружили. Газопылевые облака. Серые и цветные. Открыли пару новых комет; но их лицезреть смогут только наши далёкие предки, потому как эти прекрасные вестницы вселенной находились весьма далеко в нашей галактике.
   Отсутствие открытия тоже открытие. Как и отсутствие результата – результат. Пусть положительный или отрицательный. Учёные поначалу воспрянули духом, величайшая загадка последних двух сотен лет разгадана. Можно смело писать научные труды, не отвлекаясь на посторонние мелочи, досаждающие именно своей малой значимостью.
   Однако рано радовались. Вскоре радары обнаружили за невидимой чертой, прочерченной в космосе, нечто необычное. Это можно сравнить с эффектом внезапного обнаружения старой считавшейся навсегда утерянной вещи, почти семейной реликвии. Вот именно нечто семейной реликвии и обнаружили молодые учёные-практиканты, оставленные маститыми наставниками баловаться разглядыванием космоса, наблюдать за далёкими звёздными скоплениями. Восхищаться и удивляться многогранности и разнообразию природы; восторгаться её полёту фантазии. Ведь даже в самых смелых предположениях трудно достигнуть того эффекта, что не утруждая себя трудами делает Природа. Космос велик и несть чудес на всём его протяжении. Если верить астрофизикам, Вселенная бесконечна. Трудно представить это человеческим умом, измеряющим своими мерками пространство, где обязательно есть начало и конец. Это всё равно, если бы карлики принялись кроить костюм великану, подходя к кройке со своими маленькими лекалами. Так вот, Вселенная – это великан, а человек – карлик. И она – Вселенная – бесконечна. Там где начало, находится конец и от конца берёт она начало. Это огромный круг замкнутой бесконечности.   

                ***

   Первоисточник метаморфоз установлен.
   Быстрее беспроводной связи, из уст в уста, от учёных-практикантов полетела ошеломляющая весть, что за пределами Плутона вместо гипотетической Чёрной планеты ими обнаружена новая планетная система, сильно напоминающая солнечную.
   На ранних этапах удалось погасить волну слухов. Но когда поставили в известность капитана, молчать смысла больше не было.
   Сногсшибательные версии, чтобы это могло быть, курсировали как тяжёлые авианосцы по волнам океана времён позапрошлого века. На слуху только и было что разговоров, что делать с этим открытием. Как поставить в известность научный мир на земле. Какие предпринять шаги. Стоит ли  бросить все силы на разведку нового мира или дождаться консультаций с известными аналитиками в учёной среде.
   Как бы то ни было, каждый встречный мне член экипажа пребывал в ажитации. Каждый норовил при встрече стиснуть руку или плечо и сказать, заглядывая в глаза, мол, что, сбылись великие чаяния всех поколений землян, наконец-то мы отыскали не пресловутый экзо-мир, а самую настоящую живую вселенную. И как полыхали глаза, как сыпались из глаз искры. Какими вдохновенно-романтичными казались их лица. Но никто не желал задуматься, что этот новый мир может быть не одним источником радости, но и горя. Ведь не было совершенно ничего известно, есть ли там обитаемые планеты. Цивилизации находятся на одной ступени развития с нами. Или ниже. Или, что более вероятно, выше. И неизвестно, как они воспримут весть, что в их дом без спроса вошли посторонние. Я пытался достучаться до чьего-то разума. Но двери хоть и были открыты, а войти в них нельзя никак.
   Даже моя любовь, встретившаяся мне в коридоре на третьем уровне технических сооружений, где я старался найти хоть одного человека, мыслящего не фонтанами феерических идей, была полностью в плену нового открытия. «Как ты не можешь понять! – в красивых глазах плескался океан фанатизма средневековой инквизиции, - что мы можем там встретить своих космических близнецов! А что, если кроме земли, там ещё населён Марс или Венера? Ты не думал о том? Нет? Жаль… А вот мне представляется такая радостная картина: иду я по берегу марсианского или венерианского моря, там наверняка другие природные условия, а мне навстречу иду я, только другая. Мы встречаемся. Обнимаемся. Целуемся. Делимся впечатлениями. А потом летим погостить друг к другу по очереди!» Глядя на шёлковый перелив длинных волос подруги как было не вспомнить народную мудрость: волос длинный – ум короткий. Сдержался, промолчал. Прекрасно понимая, что мои доводы не примутся всерьёз. Не стал уговаривать пойти со мной. Охваченная огнём мятежных дум, она незаметно ушла от разговора и скрылась с группой подруг, щебетавших о небывалых перспективах, открывающихся перед человечеством.
   Да, всё преднамеренно шло к тому, что случилось.
   Вечером – по внутрикорабельному времени – капитан приказал дать банкет. В нарядных костюмах мужчины и женщины собрались в большом зале. После короткой, но ёмкой речи капитан дал отмашку и праздник начался. Во всеобщем море ликовании одному мне было не по себе. Это уже сейчас, лёжа на кровати, осознавал я. И анализировал.
   Связь с землёй так и не установилась. Приняли решение исследовать открытую солнечную планетную систему своими силами.
   Подружку в людском водовороте не отыскал.
   Потолкался среди знакомых. Делая вид, что разделяю всеобщую радость, переходил от одной восторженной группы к другой.
   В итоге, мне надоела пустая трепотня, и я пошёл к себе.
   Что было потом? В этом следовало разобраться…
   И чем скорее приду к какому-то выводу, тем будет лучше. Только не давал вопрос о продажности к хроноситам. Откуда они взялись на крейсере и кто вообще такие?

                ***

   В сон провалился совершенно незаметно.
   Что-то снилось, неопределённо-неразборчивое, мутно-размытое, блекло-серое и туманное. Слышал голоса. Они звали за собой. Но стоило мне пойти в том направлении, передо мной возникала прочная невидимая стена. Долго упирался в неё, но определить, из чего она состоит, не получилось. Сон в какой-то миг перерос в реальность. Такое случалось со мной не единожды. Ещё в детстве. И сны были аналогичны этим. Я рассказывал их дедушке, но он относил все эти видения на счёт игры разума со мной. Получалось. Я несознательно проникал в подсознание, и оно одаривало сюрпризами. Тогда они казались приятными. Сейчас же, наоборот. Сквозь сон ощущалась тревога подспудно мучившая меня.
   В очередной раз, наткнувшись на стену, решил двигаться в одном направлении, наверняка надеясь найти место её обрыва. Стена не кончалась, и не оканчивался коридор.
   И лишь на самом краю сознания посреди дремотного мусора послышался знакомый крик: «Ура!»

                ***

   Упругая воздушная волна сбросила меня с постели, вырвав из цепких лап сна.
   Проснулся окончательно. Приложившись головой о сиденье стула. Комнату продолжал освещать зелёный огонёк дежурного освещения.
   Крики «Ура!» и прочие победные вербальные конструкции сотрясали воздух.
   Захотел подняться. Не смог. Пол под ногами вибрировал. Дребезжала в пустом стакане чайная ложка. Снаружи проносились сотни ног в разных направлениях.
   Потом услышал настойчивые удары в дверь.
   На согнутых ногах с трудом подошёл к двери. Открыл. За порогом стоял неизвестный мне мужчина с оружием в руках.
   - Друг! - закричал он и в лицо полетели маленькие брызги слюны, - радостная весть дошла до нас! Не только ближние, но и дальние колонии поддержали наше решение о суверенитете. Только что получена радиограмма и зачитана всему экипажу по громкой связи. Нас поддерживают колониальные сателлиты Зевса (тут я непроизвольно вздрогнул.). С Посейдона идёт на помощь «Храброму» (тут я вздрогнул вторично.) флотилия боевых крейсеров. Почему-то выразили желание сохранять нейтралитет Ареситы, они-де всегда славились дерзостью характера и воинственным духом. Да что говорить, коли уж вечные слюнтяи Афродитанцы и те не остались в стороне. Да, друг, мы покажем этой сволочной шайке узурпаторов и деспотов с Геи, что значит всепланетная солидарность! Железной метлой сметём с насиженного тёплого трона и установим свою власть. Справедливую и  верную. Конечно, они знают о заговоре, не обошлось без предателей хроноситов. Но ничего, мы им припомним многое, когда восторжествует справедливость.
    Кто-то из коридора окликнул моего гостя. Он отвлёкся и снова вернулся к изложению новостей. Но я совершенно ничего не понимал. Почему «Отважный» вдруг назвали «Храбрым». Что за столкновение готовится. Почему ареситы, я уже понимал, что имелся ввиду Марс, оказались в стороне. Колония там обширная, но чтобы дорасти до волеизъявления о свободе, да ещё с оружием в руках, звучит как-то сомнительно. Но тем не менее. Услышанное повергло в шок. Гея, это земля. Откуда там узурпированное и деспотическое правительство? Когда появилось? По каким причинам? Немного прояснилось по поводу хроноситов, это Сатурн, что они поддерживают Гею. Полный компот в голове.
   - Ты можешь усомниться, сумеем ли мы противостоять мощному геянскому флоту, вооружённому по последнему слову военной техники. Зря, у нас есть козырь в рукаве, до поры до времени о нём никто из сведущих не проронит ни слова. И потом, можно взять количеством. Конечно, многие сложат головы в этой неравной битве. Они не пропадут втуне, возложенные на алтарь победы.
   Он ухватил меня за руку и потащил за собой. Упираться смысла не видел, сам хотел разобраться, что к чему. Оказаться в круговороте событий. Хотя всё это напоминало плохо поставленный спектакль. Только вот отсутствие декораций говорило об обратном.

                ***

   Спектакль. Сон. Морок. Я шёл в забывчивости по просторным коридорам среди вооружённых людей. Кое-кого узнавал, но они категорически отказывались здороваться со мной. Делали удивлённый вид и спешили дальше.
   По громкой связи прозвучало сообщение.
   - Колония на Посейдоне выражает уверенность в успехе нашей борьбы. Сейчас зачитаю короткий отрывок. Дорогие братья по оружию! Настал священный для каждого патриота час, когда нужно сделать правильный выбор. Многие этот выбор сделали. Теперь очередь за теми, кто продолжает сомневаться и не верит в успех дела. Не будьте слабо-верными! Укрепитесь духом! С нами вера в торжество справедливости!
   Меня толкали плечами. Я толкался сам. Продираясь через плотные толпы митингующих, старался пробраться вперёд, увидеть и разглядеть зачинщика всех этих преобразований на крейсере. Я всё ещё продолжал верить, что это розыгрыш. Что сейчас все дружно сбросят маски, и я вернусь в привычный мир, где члены экипажа крейсера-разведчика не бредят вооружённым столкновением с силами противника, превосходящими… Впрочем, я заблуждался. Спектакль продолжался. И чем дольше я бродил среди людей, тем больше в этом убеждался. Нет, с ума сошёл не я. Массовое умопомешательство, как вирус поразило весь экипаж.
   После сообщения с Посейдона, поступила информация с Урана. Хоть что-то осталось неизменном в этом мире образовавшегося абсурда. Но слова обращения, точь-в-точь, повторяли услышанное мной прежде. Сложилось впечатление, что автор этих строк один. Сидит себе, поплёвывая в потолок, в комфортной каюте в мягком кресле и развлекается сочинением всякого словесного мусора.               
   С большим трудом отыскал свою каюту. Ворвался в эту тихую пристань, закрыл плотно дверь и завалился спать. Сон не шёл. Прибегнул к старому способу – выпил успокаивающий отвар из трав.

                ***

   Как пробудился и очутился среди митингующей толпы, я не помнил.
   Мне громко орали в уши, что через три часа выйдем на орбиту Хроноса. И вот тут уж предателям-хроноситам придётся не сладко. Они-де выступили с встречным предложением. Надо, дескать, решать любые проблемы цивилизованным способом. Не бряцать без надобности оружием, показывая свою удаль и отвагу, а сесть за стол переговоров. В пылу азарта досталось и ареситам. Мол, и они, стоит им не принять сторону повстанцев-инсургентов, наплачутся вдоволь. Пощады предатель и отступник не дождётся.
   Я пробрался в центральный зал, объёмное круглое помещение. Один сектор занимал экран, на который проецировалось изображение Хроноса и его космических станций. Со страхом, в отличие от остальных, криками приветствовавших посылаемые плазменные заряды, следил, как гибнут эти островки жизни. Огромные белые облака вспучивались и разлетались в стороны горящими осколками. Все двенадцать станций уничтожили одним залпом. Это на ухо прокричал стоящий рядом парень, в котором узнал своего соученика по Академии. Когда сказал ему, не жалко ли погибших на станциях людей, он с опаской спросил, уж не испытываю ли я симпатий к отщепенцам и, дескать, нужно кое-куда дать знать о моих неверных толкованиях событий. Я поспешил удалиться от него, благо среди плотной массы ликующей толпы это сделать не трудно.

                ***

   Я снова не помнил ни момента засыпания, ни момента пробуждения: всё слилось в один нескончаемый поток событий. Очнулся посреди скандирующей: «Зевс! Зевс!» толпы. С тупым отрешением смотрел на экран. Прекрасен Юпитер с красным глазом бушующего шторма многие тысячи лет. А как восхитительно прекрасны спутники. На некоторых обосновались научно-исследовательские станции. Но сейчас творилось что-то невероятное! Сумасшествие продолжалось. Держался на последнем остатке физических и духовных сил.
   Показательное уничтожение Ганимеда. Колонисты тоже проявили верх неосторожности и предложили сесть за стол переговоров.
   На месте спутника образовалось огромное пылевое облако, вскоре втянутое в газовую структуру планеты гравитационным полем.
   «Боже мой! – едва не вырвалось у меня, - куда катится мир?»
   Я смотрел на восторженные лица соседей и пытался понять, откуда у них такая жестокость. Откуда столь большое количество злобы. И ответа не находил.
   Пару раз слушал выступление командира. Он с яростью безумца скандировал наполненные военными репликами речи и призывал к войне до победного конца любым путём. Когда слушал во второй раз, командир закончил свою пламенную речь прямым, как вектор, латинским изречением: «Aut vincere, aut mori!» То бишь, или победа, или смерть. Никак иначе, без свободы выбора.

                ***

   Полная потеря контроля над собой.
   Потихоньку превращаюсь в послушную чужим приказам куклу. В своей каюте не ночую. Сплю, где придётся; непонятные страхи овладевают с каждым днём всё более и более и не принимают чётких форм.
   Однажды проснулся посреди храпящих, пахнущих не особо свежо тел, запутался настолько, что не уверен, как их правильно назвать, то ли борцы с тиранией, то ли ещё бог весть как. Осмотрелся. Огромный ангар оказался погрузочно-разгрузочным модулем. Встал. Неловкий шаг всколыхнул эхо. Неподалёку из-за нагромождений ящиков высунулось заспанное лицо, затем появилась нескладная высокая фигура в чёрно-синем комбинезоне, редкий волос на голове всклокочен. Полагаю, это был часовой.
   - А, это ты! – протянул он с досадой, явно из-за прерванного сна, - что не спится, юнга?
   Увидев моё неопределённое пожимание плечами, ухмыльнулся.
   - Ступай на камбуз, - посоветовал часовой. – Подкрепись чем-нибудь. Войнушка на сегодня отменяется. – В его голосе совершенно не слышалось разочарования. – Так, побрыкаемся чуть-чуть, помашем оружием и покажем фигу.
   Знакомая дорога на камбуз превратилась в непреодолимую полосу препятствий. Повсюду валялись пустые картонные коробки, пластиковые обёртки. Царил хаос и беспорядок, чего представить при прежнем правлении капитана, было сродни преступлению, за которым тотчас же последовало наказание.
   Встреченный пару раз патруль из шести человек каждый пропускал меня через короткий строй: по три человека с каждой стороны. И каждый смотрел на меня так, будто хотел изобличить во мне или клятвопреступника или изменника. Я, как воспитанный человек, всегда спрашивал, верным ли я путём направляюсь на камбуз. И мне не столь вежливо, но и не через зубы отвечали, что нужно следовать по указателям на стене. Но и советчики, и я прекрасно знали, указатели давно не соответствуют истинному положению дел и могут завести в противоположную от искомого сторону. 
   От былой чистоты и порядка на камбузе и в столовой не осталось и следа, как, впрочем, и на всём крейсере.
   Повар или раздатчик в замызганной грязной униформе плеснул горячий суп, авторитетно замечу, не аппетитно пахнущий, на дно тарелки, поставил стакан и дополнил свои манипуляции словами, что чай или кофе налью сам, не разнеженный, чай, геянин, а обычный простолюдин-колонист.
   Ни варево, ни напиток аппетита не возбудили. Для проформы поводил ложкой в супе, имитировал два раза питьё и отнёс посуду к контейнеру для утилизации.
   Нужно чем-то себя занять.

                ***

   Покой взорвала радостная трескотня по радиосвязи.
   Ведущий передачу, захлёбывался словами, кричал с восторгом о силе показательной порки. Из потока слов удалось выудить крохотную информацию: ареситы поддержали требования требующих свободы колоний и присоединились к повстанцам. Конечно, Арес не Ганимед, его одним импульсом не уничтожить, но можно на долгие годы превратить в безжизненную пустыню, не пригодную не только для жизни. Но и для исследовательских целей.
   Сумасшествие оказалось не заразным.
   Симптомов заболевания у себя не обнаружил; всё-таки я проходил тщательное медицинское обследование перед полётом и был признан комиссией стрессо-устойчивым человеком.
   Решил для себя следующее: если нельзя исправить ситуацию. Нужно в неё вжиться. Авось да и сыщется лазейка. Куда только, представить не мог.
   Вечером ожидалось прибытие членов повстанческой армии ареситов.
   Атмосфера крейсера насыщена настолько боевым духом, что в ближайшие дни необходимо его выплеснуть, дабы избежать катастрофических последствий внутри корабельной системы. Сжатая пружина должна распрямиться.
   И снова по коридорам шлялись, перемешиваясь, сливаясь и снова распадаясь, потрясая оружием, группы и группки вооружённых людей в разномастных одеждах. Пришлось и мне напялить на себя костюмчик с чужого плеча: брюки ядовито-зелёные, пиджак откровенно издевательски пегий в сияющую искорку на ткани.
   Какой-то типчик всунул в руки продолговатый предмет.
   - Теперь, юнга, ты полностью похож на нас! – торжественно заключил он и скрылся за ближайшим поворотом.
   Рассматривать тщательно длинный обрезок гофрированной трубы и гадать, для чего её приспособить, не стал. Это выглядело шутовством, таскать с собой полтора метра пластика, поэтому скоренько от неё избавился, запрятав в нишу ближайшего гальюна.
   Не отличаясь от прочих нарядом, я мог свободно разгуливать по крейсеру, не привлекая внимания внешним видом и вопросами. Последнее было более главным, так как хотел искренне доискаться до истины, что же произошло на самом деле.
   После трёх часов шатаний и расспросов мне повстречался патруль. Серьёзные до жути мужики, обвешанные оружием должны внушать страх, я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
   Старший, угрюмый мужчина лет около полста посоветовал идти отдыхать.
   - Завтра предстоит решающая схватка, - сообщил он. – Силы пригодятся!

                ***

   «Уничтожь в себе, выжги в своём сердце ростки трусости и предательства, если почувствовал, что они проявились. Лучше быть поверженным героем, чем живым отступником; лучше почивать на лаврах, чем прозябать в постоянной опасности разоблачения. Это к вашей совести, к вашему сердцу, к вашей памяти ваших героических предков обращаюсь я, ваш командир!»
   Ничего себе, можно сказать весьма позитивное начало дня. Из радиоточки продолжали выплёвываться, иначе и слов других нет, подобные выкрики-лозунги ближайших соратников командира. Одни призывали к сверхчувственному обострению ощущений, чтобы не пройти мимо и так дале по тексту. Другие возвышенно и размыто, как весенние грозовые облака, перед началом ливня, витийствовали о патриотизме. Третьи же, наоборот, как такое вообще могло быть возможным, требовали подходить к каждому отдельно взятому вопросу крайне вдумчиво и рассудительно.
   Открывать глаза категорически не хотелось. Засыпая вчера посреди скопления тел на грузовой палубе, куда увлекла основная масса инсургентов, хотелось проснуться в знакомом до слёз и до детских откровений старом мире, где всё разложено по полочкам, расставлено, расписано, пронумеровано, разлинеенно. Открывать глаза пришлось. Природа требовала, нет, возмущённо кричала об исполнении некоторых естественных процедур.
   Слегка приоткрыл веки, увидел приглушённый зелёный свет. Не удивился. Постарался сохранить спокойствие, хотя сердце готово было, учащённо биясь, вырваться из заточения грудной клетки на волю. В помещении грузовой палубы предусматривались только лампы обычного и тревожного, красного, освещения. «Я дома! – затеплилась робкая мысль, - закончился дурной сон с метаморфозами пространства и времени!»
   Повёл рукой по лежаку. Ткань, опустил руку, металл, опустил руку ниже – пробковый пол. Я в своей каюте! Рывком сел на кровати. «Что за пень-тень?!»
   Глаза закрыл и боюсь открыть. А вдруг сон прекратится? Дыхательной гимнастикой возвращаю внутреннее спокойствие. Успокоился. Но осталось ощущение сидения на гранате с выдернутой чекой.
   Что ожидал увидеть, открыв глаза? Поставлю вопрос иначе: что не ожидал увидеть? Или по-другому… Нет, не стоит упражняться в словосочинении. Как бы там ни было, чтобы не творилось за пределами стен, я находился в каюте, где до последнего гвоздя, извините, до последней заклёпки всё знакомо и зримо и на ощупь.
   В дверь сильно забарабанили. В ушах удары отдались сильной болью. «Снова началось?»
   Открываю дверь.
   Стоит начальник СБ в новом костюме: синие брюки, чёрный пиджак с зелёными рукавами, на ногах коричневые полусапожки с высокой шнуровкой на литой платформе.
   - Ждём отдельного приглашения, юнга? – в глазах ни капли эмоций. – По громкой связи объявлен сбор на центральной палубе.

                ***

   Кто бы знал, как хотелось громко и смачно материться!
   На центральной палубе собрался весь экипаж «Отважного», хотя сейчас он носил другое имя – «Храбрый».
   Прежде палуба казалась просторнее. Места хватало, чтобы не стоять впритирку друг к другу. Ныне же, нас было набито, как сельди в бочке. Кто-то жарко дышал мне в затылок, кому-то дышал я. Кто-то больно упирался острым локтем мне в печёнку, кому-то я доставлял схожие неудобства. Но все молчали и в напряженной тишине всматривались в одну точку, в огромный экран, на котором проецировалось изображение с наружных камер. Не знаю, что представлял собой разношёрстный космофлот инсургентов и свободолюбивых представителей разных профессий, ратовавших сражаться за свободу до последнего выстрела из плазменной пушки, но от вида корабельного флота землян, минуточку, простите за вульгаризм, геян, скажу откровенно, становилось страшно.
   Во-первых, их было много. Сплошная ртутно-стальная шеренга крейсеров и эсминцев, с кораблями поменьше, но вооружёнными также отлично, как и большие собратья. Во-вторых, я внутренним чутьём услышал сомнения, посетившие некоторые разгорячённые головы, а что же нам не жилось привольно и мирно при прежней-то власти; какой будет новая, вилами на воде писано. В-третьих, наконец, ожидание атаки с обеих сторон затягивалось, кое-кто шёпотком разносил обнадёживающую весть, что ведутся мирные переговоры.
   Но нет, миром разойтись не захотели.
   С ужасом смотрел, как в сторону геянского флота летят медленно, как в тяжёлом сне, длинные ракеты. И с не меньшей паникой рассмотрел длинную очередь ярко-красных вспышек, это дал ответный залп флот законного правительства.
   Секунду спустя экран погас, следом пропало освещение…

                ***

   Проснулся от непривычного ощущения, в комнате помимо меня находился ещё кто-то.
   Открываю глаза.
   Старший наставник стажёров, седой мужчина, с коротким ёжиком волос, в синем костюме.
   -Ай-ай-ай! – произносит он с сожалением, от которого становится не по себе. – Я, конечно, понимаю, - продолжает он голосом наставника, - что на нашем славном крейсере бояться нечего, но писанные и неписанные правила гласят, дверь каюты должна быть закрыта в любом случае, в целях безопасности. А что я вижу: вы, извините, в каком-то шутовском наряде, - прямо с бала на корабль, смею полагать, - завалились спать на кровать.
   Вскакиваю быстро.
   - Кто проиграл, геяне или инсургенты? – выпаливаю, вытянувшись в струнку.
   С лицом старшего наставника ничего не произошло, но вот глаза прищурились.
   - Вы о чём, молодой человек?
   - Ну как же, - азартно продолжаю, стараясь одновременно почувствовать, где подвох. – Должна была состояться битва. Эпохальное событие для всего свободного человечества, отрицающего узурпацию и деспотию…
   Останавливаюсь.
   - Что же вы остановились? – спрашивает старший наставник. – Продолжайте, весьма увлекательно излагаете. Перед сном прочитали какую-нибудь увлекательную книжонку, их в последнее время развелось, что перхоти?
   Продолжаю, уже неуверенно.
   - Нет, вчера был в самой гуще событий.
   Старший наставник кивает головой.
   - Вон в чём дело.
   - Да, - чувствую, подвохом не пахнет, но что-то такое таинственное в воздухе витает. – Два флота, геян…
   - Простите, кого?
   - Геян, от греческого – Гея, богиня земли.
   - Ну, с греческим и греками у меня в школе было не ахти, - сообщает старший наставник.
   - И вот, - язык бесконтрольно от меня мелет и мелет, - флот геян и инсургентов, сражающихся против узурпации и деспотии геянского правительства стали друг против друга…
   Снова умолкаю. В глазах старшего наставника горят искорки искреннего недоумения.
   Он кивком благословляет на дальнейшее откровение. А я, хоть тресни в лоб, не могу остановиться.
   - Долго длилось ожидание. Никто не хотел брать на себя право первого выстрела. Нервишки, оказалось, не выдержали у повстанцев.
   - Так-так!
   - В сторону геянского флота полетели ракеты. В ответ – яркие вспышки импульсных пушек.
   - И чем же всё кончилось?
   Пожимаю плечами.
   - Не знаю…
   Старший наставник словно собрался. Выпрямился.
   - А вот я кое-что знаю, - строго говорит он. – С вашей фантазией нужно податься в писатели, а не занимать чьё-то место в профессии космофлотца. Но коли вы выбрали эту профессию, мигом привести себя в порядок и через, - он посмотрел на часы. – Через пять минут быть на вахтенном месте.
   Уходя, он добавил, обернувшись в дверях:
   - Надо же такое придумать: геяне, инсургенты, борьба, импульсные пушки…

                ***

   Снова прощание с землёй.
   «Я, земля, я своих провожаю питомцев…»
   Напутственное слово старшего ректора Академии космофлота.
   Я стою среди счастливчиков, кому выпала судьба служить на легенде космофлота крейсере-разведчике «Отважном».
   Гремят литавры, звенит медь труб.
   Первая вахта, как откровение первой любви.
   Космические сны о земле.

                ***

   Это произошло в день моего четырнадцатилетия.
   Самолёт приземлился рано утром в аэропорту Янска, столице Янии, крупном городе на крайнем севере нашей родины.
   Весна в том году выдалась крайне ранняя и тёплая. Мы вылетали из Тульска и мелкий дождик благословил наш путь. Половину полёта я продремал, вторую – читал увлекательный приключенческий роман «Вслед за северным сиянием».
   Не дождь, а крупные, как лопухи, белые снежинки медленно опускались с утреннего промозгло-серого неба. Я задержался на трапе самолёта и восхищённо ловил ртом белые хлопья. Мы с дедом выходили последними, поэтому стюардесса, симпатичная женщина средних лет с печальными серо-голубыми глазами разрешила мне немного задержаться на верхней площадке трапа.
   - Невероятно! – только и мог я выговорить.
   Дед похлопал меня легонько по плечу и улыбнулся краями губ.
   - Это что, - напутствовал он меня бодро. – То ли ещё повидаешь!
   Ненастье длилось три дня, и мы практически не выходили из своего номера в центральной гостинице «За полярный кругом». Снежная завеса, густая, плотная и подвижная три дня соединяла две стихии – земную твердь и небо. Мела позёмка. Ветер крутил роман с вьюгой и вверх поднимались занимательной красоты недолговечные скульптурные композиции. Моя фантазия рисовала и огромные неизвестные цветы, бело-жемчужные стебли которых, извиваясь, тянулись вверх, разбрасывая по сторонам, словно руки, длинные плоские остроконечные листья. Заканчивались цветы прекрасными бархатными бутонами то ли астр, то ли георгинов. Длилось это великолепие какие-то жалкие секунды, но, сколько приносило радостных эмоций и переживаний. Помимо растений моя фантазия создавала снежных воинов, схлестнувшихся в жестокой сече с невидимым противником. И тогда перед моим взором вставали эти неведомые былинные богатыри, крепкие руки сжимали уверенно тяжёлые мечи, влажно серебрилась от снега хрустально-снежная кольчуга, блестели остроконечные шлемы, украшенные фантастическими фигурками. Огромные, завораживающие щиты серо-ртутного цвета укрывали богатырей от вражеских стрел и копий. Конечно, всего этого не было и в помине. Мела метель. Свистел ветер. Косо летел на землю снег. Но… в отдалении бесстрашные богатыри вступали в схватку с неведомым и сильным врагом. Хитрым, как змей, и коварным, как лис. Летели искры от скрещивающихся мечей. Крошились стрелы, ломались копья. Звенела сладостно тетива луков и завораживающее пение стрел наполняло окружающее пространство волшебной песней бесконечной баталии.
   Утро следующего дня встретило меня ярким солнцем. Разлитыми зеркалами луж, в которых отражалась скупая северная природа. Дед вышел из душа с полотенцем в руках.
   - Пять минут гимнастика, - приказал он, - затем водные процедуры, завтрак и вперёд. Мы прилетели сюда не сидеть сидмя в помещении.
   Программа нашего посещения севера оказалась столь насыщенной, что по возвращении домой я отходил несколько дней, находясь под сильным впечатлением от поездки.
   Было с чем поделиться с друзьями.
   Просто удивительно, что находясь во сне, я прекрасно понимал, что это сон. Что это зеркальное повторение предыдущих прожитых дней и что-то моё подсознание хотело этим сказать. Но язык предсказаний и пророчеств ярок и иносказателен. Говорится что-то одно, а вот применить его можно к совершенно не сочетающемуся с ним предметом или событием. Так и мой сон. Я крутился на кровати. Иногда казалось, просыпался и пил воду. Пот тяжёлыми каплями струился по лицу. Резкая и непонятная боль скручивала суставы, выгибала тело.
   Продолжение сна напомнило художественный фильм. Все события в нём приснились в том порядке. В каком прожил их я вместе с дедом при последующем посещении Янска на будущий год.
   В этот раз прилетели летом.
   Прямо из аэропорта на вездеходе, нас встречал сопровождающий из туристической фирмы молодой приятный абориген, весёлый, разговорчивый и улыбчивый. Помню, тогда меня посетила мысль, он, этот наш гид, в самом деле, такой рубаха-парень или отрабатывает деньги; потом, опять-таки во сне, как и тогда наяву, мне стало стыдно, я покраснел и отвернулся в окно.
   Ночь провели в настоящем северном чуме посреди оленеводческого стойбища. Сидели вечером у костра, пили удивительно вкусный чай с молоком, рассказчики не скупились на были и небылицы. Внимали гортанному пению дуэту пожилых янцев, которое через определённое время овладело полностью сознанием и унесло высоко в звёздные просторы космоса. Вился дымок над костром. Трещали сучья. Летели по сторонам искры. За пределами света костра в траве что-то бесшумно проползало. На это вяло реагировали собаки, лениво лая в темноту, не поднимаясь с места.
   Было очень легко и приятно. Спать улеглись во втором часу пополуночи.
   Туман клубился над аласом, а мы уже выехали на автобусе на место нашей прогулки.
   На левый берег Яны, самой большой о полноводной реки Сибири и Янии, мы перебрались на лёгком катере в районе города Петровска. Вместе с проводником, нас в отряде насчитывалось восемь человек. Шестеро мужчин и две женщины: две семейных пары, парочка экологических туристов и мы с дедом. Одна семейная пара была родом из Алемании.
    Около километра неспешным шагом, двигаясь гуськом, пошли по каменистому берегу Яны. Лениво плескались серо-прозрачные волны, набегая на берег. Иногда на воде расходились круги. «Рыба играет, - пояснил проводник, мужчина-янец, сорока лет. – Бросьте хлебных крошек. Глядишь, какая и покажется». Конечно, никто на хлебные крошки не поскупился! И наша щедрость была удовлетворена. Средние и крупные рыбины, хватали раскрытыми ртами хлеб, показывали крутые влажно-зелёно-серые спины и плавники и исчезали в воде. Потом снова выныривали, трясли мокрым телом, игрались между собой, устраивая гонки, и снова исчезали в воде.
   Величественна горная гряда каменных Янских столбов. Если верить проводнику, их возраст насчитывает почти три миллиона лет. Он также сообщил, что на месте этой впадины в доисторические времена плескались воды тёплого пресного океана. Высокие ровные стены из светло-серого известняка упирались верхушками прямо в небо, надевая на свои пики, белые барашки облаков. Так казалось с земли. Когда поинтересовались у проводника, каким образом поднимемся наверх, он усмехнулся, спрятал улыбку в редких чёрных усах и раскосых карих глазах, кивнул вперёд, указал головой на какой-то предмет и сказал, что почти приблизились к концу первой части маршрута.
   То, на что указывал проводник, было небольшим выступом в скале с осыпавшимися краями, поросшим по бокам чахлыми деревцами какого-то северного растения с тускло-зелёной листвой, мелко шевелящейся под лёгким ветерком.
   При внимательном рассмотрении внутри выступа, когда уже приблизились к обозначенному месту, обнаружился маленький лаз. Сантиметров семьдесят-восемьдесят в диаметре. Из чёрного зева пещеры тянуло сыростью и тиной и что-то жгуче-таинственное притягивало внимание, не отпуская от себя ни на шаг.
   Проводник снял рюкзак и сказал, что объявляет привал. Сейчас разведёт костёр, вскипит вода. Мы пообедаем, выпьем чаю и отдохнём и спустя время, отдохнувшие и набравшие сил, продолжим наше путешествие.
   Возражений ни от кого не последовало. Семейная пара из Алемании старалась выглядеть бодренько, а усталые взгляды говорили о желании отдохнуть. И снова трещали дрова в костре, летели по сторонам искры, закипала вода в котелке, над нами кружили комары, назойливым гудением отвлекая от собственных мыслей, но опасались к нам приближаться: дым от костра обозначил невидимой чертой пространство, недоступное им.
   Солнце стояло в зените, когда проводник, тщательно затушив костёр и залив его водой из реки, сказал, что дальнейший путь наверх лежит через пещеру и показал на лаз.
   Кто-то из мужчин не поверил и переспросил, не ослышались ли они, на это проводник ответил отрицательно и поинтересовался, есть ли желающий первым из группы войти внутрь.
   Я первым не вызывался, просто стал на четвереньки, иначе войти в лаз невозможно, и прополз пару метров. Внутри было достаточно светло, не темно и метра через три он расширился, и можно было свободно шагать в полный рост. О чём и сообщил тут же деду и товарищам по путешествию.               
   Вскоре пришлось включить фонарь. Яркое лезвие света разрезало тьму коридора, который по странной округлой траектории уходил влево и забирал вверх. За спиной слышались голоса попутчиков, и маячил свет фонариков.
   Поначалу не присматривался к стенам, уделял внимание дороге под ногами, но когда поднял глаза – охнул от неожиданности: на меня со стены смотрел нарисованный в стиле примитива крупными карими глазами мамонт. Я повёл лучом по стене и обнаружил продолжение. Поодаль от крупного животного расположились полукругом охотники в звериных шкурах с заострёнными палками в руках. Пока я рассматривал художественную роспись подземелья, меня нагнали оставшиеся члены группы. Лезвия фонариков заскользили по стене, выхватывая сценки из жизни и охоты древних людей. Слышались восторженные восклицания, затем ослепительные вспышки фотоаппаратов. Все старались запечатлеть на память картину первобытного художника, донёсшего до нас через тысячелетия правдивые образы своих соплеменников.
   Наблюдая за нами, проводник сообщил, что нас ждёт не менее впечатляющий сюрприз впереди.
   Сразу посыпались вопросы, мол, кто построил этот ход, кто нарисовал древние картины, известно ли, как называли себя древние племена, может, осталось что-нибудь в старых сказаниях и песнях.
   Проводник со знанием дела ответил, проход не является делом рук человеческих. Природа сама потрудилась над этим подземным комплексом. Правда, не обошлось без вмешательства древнего человека, но оно не является основательным, какое могло быть у нашего древнего предка строительное оборудование? Одни каменные скребки и заострённые палки. Это вкратце.
   Следуя медленно дальше по ходу, уходящему вверх по расширяющейся спирали, мы старались внимательно осматривать стены.
   Рисунков было предостаточно, чтобы удовлетворить и насытить своё любопытство. Некоторые наскальные росписи повторялись. Некоторые содержали зачатки орнаментальной росписи, угадывались незатейливые переплетения линий, которые, возможно, впоследствии и назовут арабеской, их можно было отнести к более поздним этапам росписи стен.
   Очередной поворот вывел нашу группу в большой зал.
   Поначалу никто не сообразил в чём дело. Коридор внезапно раскрылся, как бутон тюльпана. Где-то в высоте брезжила серо-матовая расплывчатая клякса света. «Да это же самая настоящая пещера!» - крикнул кто-то, эхо подхватило крик и усилило. Вся наша группа стояла перед входом в историю человечества, боясь переступить невидимую черту.
   Когда прошло первое впечатление, эмоционально-шоковый удар, начали понемногу осматриваться. Снова заскользили лучи фонарей по стенам. Проводник указал на световое пятно и разъяснил, это естественный источник света. Через лабиринт щелей солнечный свет проникает в пещеру и даёт незначительное освещение, которого вполне достаточно, чтобы развести огонь и вести незамысловатое хозяйство.
   Также посоветовал нам не стесняться и пройтись по самой древней стоянке древнего человека, которой насчитывается более трёх миллионов лет.
   Стены украшены ковром прекрасно сохранившихся росписей. Сценки охоты на животных и птиц. Сценки из жизни стойбища. Приготовление пищи, игра детей в какую-то игру со скрученной в ком оленьей шкурой. Изображены мастера, изготавливающие оружие для охоты и женщины, нанизывающие на звериные сухожилия речные ракушки вперемешку с камешками, в которых проделаны отверстия. Если поставить себя на их место, представить отсутствие многих предметов, сделавших жизнь цивилизованного человека богаче, а отчасти, и скучнее, мы вели бы себя точно также: охотились на птиц и животных, готовили пищу, дети играли в свои первобытные игры, мастерили оружие, предавали земле умерших и погибших  соплеменников. Ровным счётом ничего не изменилось под солнцем и луной за прошедшие миллионы лет, разделяющие нас, с нашими далёкими предками.
   Природа позаботилась о своих детях. Я расслышал мелодичное и звонкое пение ручья в тишине пещеры, похожее на трель хрустальных колокольчиков, и поинтересовался у проводника, не послышалось ли мне это. Он ответил, кивнув головой, что в дальнем конце пещеры, резкий жест рукой в предполагаемом направлении, действительно, бьёт родник. 
   Подъём наверх, но уже по суживающейся спирали коридора и мы, спустя время, вышли на свежий воздух, дохнувший в лицо ароматами лета, тайги, трав, цветов и деревьев.
   И я на самую малость представил себя своим далёким предком. Вот, я выхожу из тёмного мрака пещеры на солнечный свет, тугой ветер бьёт в лицо и свежий воздух наполняет грудь. Рядом со мной верные друзья. Окинув с высоты птичьего полёта реку и тайгу, быстрым пружинистым шагом устремляемся в лес на охоту. Так явственно представил себе всё это, что невольно вызванная дрожь сотрясла тело. Хорошо, никто не заметил этого моего состояния.
   Дальнейший путь лежал по скальной гряде природного заповедника Янских столбов.
 
                ***

   Я знаком с чудесами, которые демонстрирует сознание, в извечной неиссякаемой  любознательности оно старается узнать, настолько далеко простираются возможности человеческого терпения.
   Непрерывная череда опытов и экспериментов над человеком иногда приводит к неожиданным результатам. То, что ещё предстоит прожить, вдруг знаешь наперёд. Или наоборот. Потому я легко и манипулирую такими понятиями как «дежа вю» и «конфабуляция». Вот только никак не могу определиться, к какому из них отнести своё состояние. То, что происходит, уже было на моей памяти. И такая незатейливая игра нервной системы ставит в тупик. При любом исходе пострадавшим являюсь я, потому как втянут в непонятную интригу.

                ***
   «Дорогие друзья! Покорение космоса – новая веха в развитии человечества. Покорение, это не только познавание окружающего пространства, но и изучение планет, создание космических станций и поселений колонистов. Наступила пора, когда человечество покидает свою земную колыбель и выходит на новые рубежи. Что нас там ждёт? Полная опасностей и тревог жизнь первооткрывателя. Но также полная новых и интересных открытий. Глядя на ночное звёздное небо, человек всегда задумывался: «А что там?» Пришло время открыть окно и посмотреть. Возможно, мы найдём ответ на вопрос, не единственные ли мы сознательные существа.»
   И снова туш, и снова поздравления, и снова удушающая волна положительных эмоций, и снова не сдержать слёз…

                ***

   Меркурий – неприятная выжженная солнцем планета, похожа на глиняный ком, который слепил гончар и поставил в печь, влекомый одному ему понятным стремлением.
   Солнце сметает радиацией с его поверхности любое проявление жизни и очень странным оказалось, когда командир «Отважного» сообщил, что учёные на станции обнаружили глубоко внутри планеты загадочные ходы, имеющие искусственное происхождение.
   «Стоп, - говорю себе, - это было! Было! Командир предложит мне быть в составе группы, отправленной на помощь тамошним учёным. Так сказать, охватить как можно большее пространство для изучения».
   Я знал, что опустимся на глубину около двух километров. Нет, по наклонной – в прошлый раз это была вертикальная шахта – шахте, по расширенным природным ходам пешком спускались до определённой точки. Ход походил на изломанную кривую, углубляющуюся внутрь планеты.
   Некоторые несовпадения отнёс к игре воображения. А вдруг и в самом деле, мне кое-что приснилось или я до сих пор нахожусь во власти сна?
   Большая округлая площадка, ровная, чистая, будто выметена заботливыми уборщиками. (Всё это было!) Вход… Высокая арка с украшениями по краю в виде вырезанных искусно цветов, стеблей, листьев удлинённо-причудливой формы, несоразмерно вытянутых в длину странных животных с хвостами, раздвоенными на конце и звериными головами, аналога земным прототипам трудно сразу найти. (В прошлый раз вход являл круглое отверстие, без резьбы и прочих фиоритур.)
   Арка запечатана большой каменной плитой. Плазменные резаки с трудом прорезали овальное отверстие, через которое наша исследовательская группа проникла внутрь. Фонарики на шлемах скудно освещали помещение, истаивая где-то в пугающей пустоте. Первая группа в нерешительности топталась на месте, не зная, что предпринять, как внезапно вспыхнул свет. Не яркий, мягкий для глаз и нашим взорам открылся тоннель, уходящий по безукоризненной прямой по слегка наклонной плоскости вперёд. Свет излучали не только стены, потолок, но и пол.
   Если тот тоннель был округлой формы, то пол на этот раз стены начинались от ровной поверхности вверх и заканчивались аркой. Если стены того тоннеля были ровные, то в этом варианте через равные промежутки встречались затенённые ниши, внутри которых мерцая струились прозрачно-жёлтые потоки неведомого газа с подвижными вкраплениями красных, синих, белых и других цветов искорок. Причём, стоит заметить, в каждой нише был свой набор спектра струящегося газа и искр. Кое-где через струящиеся потоки проскальзывали длинные тёмные или фиолетовые зигзаги.
   Чем дальше углублялись по тоннелю, тем больше замечал я отличий. На стенах отсутствовали любые рисунки. Не было ни орнамента из геометрических фигур, не было ни прямых и пересекающихся линий. Строгая, почти аскетическая простота исполнения таинственных строителей, оставивших не меньшую загадку для исследователей, чем та, с которой мы столкнулись в моём прошлом путешествии. (Так я решил для себя называть некоторые вещи: прошлое и настоящее. Где, правда? Не знаю и не уверен, нужна ли она мне.) 

                ***

   С Венерой оказалось всё намного проще.
   Никакой исследовательской станции в новом путешествии не было и в помине. Кто-то из старых пилотов выразился в отношении планеты, мол, не зря-таки, именем её названы некоторые болезни на земле. При этом смачно плюнул в умывальник.
   Я поинтересовался, а были ли попытки обосновать орбитальную станцию. На меня посмотрели сверху, с долей снисходительности, так смотрят на маленького щенка, познающего мир, утыкаясь носом в разные предметы. Ответ был прямолинеен, как линия горизонта, конечно, юнга, но строптивая планета всегда уничтожала любую попытку повесить ей на прелестную шейку какое-нибудь украшение. Спрашиваю, мол, и каким же образом. Меня подвели к экрану и указали на спускающийся зонд. «Смотри и мотай на ус. Будешь потом девкам мозги пудрить необыкновенными рассказами».
   На сцепке из пяти парашютов, круглый, блестящий шар медленно приближался к зоне облачности. Внезапно из сжавшихся в тугую струю серо-зелёно-бежевых туч вытянулся длинный тёмно-красный жгут, из него в направлении зонда протянулась разветвлённая, как земная молния, яркая электрическая вспышка. Несколько минут экран являл собой неприятное зрелище, по нему бежали полосы помех. Затем изображение восстановилось. Снова далёкая и хищная планета, хорошо хранящая свои тайны, мирно покоилась на волнах вселенского океана, как ковчег библейского персонажа.

                ***

  Будь я человеком, глубоко верующим, я назвал бы все эти метаморфозы явлением божиего промысла. Все эти непонятности и умалчивания. Все эти отлично срежиссированные сцены и поставки. Но я был, как и все космофлотцы, убеждённым атеистом. Если я и видел в чём-либо божественное проявление, так это в рождении нового дня, в разыгравшейся буре вкупе с сильным ливнем, в жестоком буране, уведшем заплутавших путников в беде к погибели, в жарком полдне и сумрачном вечере. Может быть, я и не очень поэтичен и мой язык несколько косноязычен, но говорю так, как чувствую, и вижу то, что стоит перед моими глазами.
   Находясь наедине со своими мыслями в каюте между вахтами и просто беседуя со своими товарищами, я пытался понять, что же всё таки произошло, что случилось, какие изменения внутренние и внешние произошли со всеми, когда поутру проснувшись, обнаружил себя на совершенно чужом космическом крейсере, хоть и отдалённо напоминавшем мой прославленный во многих космических рейсах «Отважный».
   Были одни вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы,  вопросы… От которых на языке кипела горечь, как от бесконечного количества выкуренных сигарет. Признаюсь, сам никогда не курил, но от товарищей, увлекающихся курением табака приходилось иногда слышать довольно-таки ёмкие сравнения. Например: «во рту, будто табун лошадей ночевал» или «такое ощущение, запихал в рот солдатскую портянку», были ещё более абстрактные, такие, как «мыши с кошками соревновались, кто больше кучу навалит». Или что-то вроде этого.
    Отвлекался на несении дежурства. Заполнение вахтенного журнала, общение с коллегами отвлекали от наседавших вопросов, которые наедине с собой не давали покоя. В такие минуты, когда чувствовал себя в абсолютном одиночестве среди своих друзей, я отдыхал. Мой мозг мною программировался на выполнение конкретной задачи и посторонние мысли им самим резко отсекались.
   Процесс самопоедания, видимо, приносил мне облегчение.
   Терзаясь вопросами, не находя ответы, натыкаясь в темноту познания на острые углы и упираясь в тупиках на бесконечные стены, я хотел отвлечься. Да, желание узнать, что же на самом деле произошло в тот момент, когда астрофизики сообщили про новую солнечную систему, вывело из равновесия коллектив «Отважного» из стройной системы психических координат. Но не надо же, в самом деле, быть слюнтяями и рохлями! Ведь мы – космофлотцы! И нужно держать марку! Не смотря ни на какие трудности!
    Конечно, первые минуты обнаружения себя на чужом, но таком родном крейсере, и меня ввергли в пучину сомнения и внутреннего заблуждения. Но, как мне помнится, я очень быстро вернулся в обычное расположение духа и принялся искать ответ на не заданный вопрос.
   Внутренняя terra incognito оказалась намного загадочнее и не исследованной, чем все планеты и звёзды необъятного космоса. Пусть вся вселенная ставит на колени своими вопросами не одно поколение землян, ввергает в пучину безумия и бездну мрака, но я чувствовал, что остаюсь самим собой.
   Собой, и, как ни странно, нимало не изменившимся. Я мыслил критериями тех знаний и правил, которые были мною, впитаны с детства. Характерно следующее, всё происходящее воспринималось через некую призму, преломляющую не только световые волны и искажающую пространство, но и изменяющую посредством своих наклонных граней мировосприятие и миро-познание, также все последующие изменения, которыми была наполнена та параллельная жизнь, в которую с головой окунулся не по своей воле.
   Иногда мной овладевала хандра и мечтательное настроение.
   Тогда я выключал свет в каюте, ложился на кровать, накрывался с головой. Ошеломление накатывало тотчас. Как волны цунами накатывают во время землетрясения на низкие и покатистые берега, поглощая и истребляя встречающиеся на своём пути строения и человеческие жизни. Никакие древние божества и идолы не становились на моём пути самопознания и самоотрешения, не создавали препон. Не стремились сладкими посулами вечной жизни или неземными богатствами перетянуть на свою сторону. Признаюсь, адепт из меня был не ахти, какой и привлекательный. Что было проку во мне, стоящем в самом начале жизненного пути? Хотя, именно таких юношей с незамутнённым сознанием и не развращённым вкусом легче лёгкого заставить свернуть с пути, соблазнив несчастного ничего не значащим пустячком.
   Часто было не весело, а горько. Несладко приходилось осознавать, что ты не воспринимаем в серьёз. И тогда слёзы подступали к глазам, и ком боли и отчаяния становился посреди горла.
   Расслабиться себе позволял опять-таки наедине с собой.   
   Слёз моих никто не видел. Стенаний моих никто не слышал. Посему никто не мог утешить моё горе. Разделить всю тяжесть переживаемого. Самопожертвование являлось лишь малой крупицей. Лепта внесена, стены духовного храма возводились неизвестными архитекторами ежедневно. Кирпич за кирпичом, росли ввысь невидимые стены, украшаемые по ходу возведения украшениями невиданной красоты. Перекрывались потолки и по ним во всю длину и ширину распускали дивные цветы чудесной работы мастеров-лепщиков. Гнутые стебли, волнистые листья. Некоторые длинные и острые, некоторые широкие и закруглённые. А ещё цветы. Таких цветов никогда я не встречал в настоящей жизни. Они рождались в воспалённом сознании автора и мгновенно переносились на потолок чудесной волей творца, создаваемые им из неизвестного, но прекрасного материала. Это были неземные бутоны. Ещё не раскрывшиеся, но уже прекрасные, уже раскрывшиеся в своей первой девственной красоте, но ещё полностью не воспринимаемые взором.
   Красота… Красота окружала меня всё время нахождения наедине с собой. Ведь именно так я мог сознавать себя собой. Ведь при малейшем намёке на нечто неимоверно-фантастичное, вдруг приключившееся на борту «Отважного», на меня начинали коситься и сторониться. Даже доктор, тот самый доктор, у которого я нашёл временное пристанище, даже он не осмотрел меня, а посмотрел с сожалением и посоветовал меньше читать книг с текстами, возбуждающих воображение перед сном.
   Но было ещё нечто, что не давало покоя…

                ***

   «Свистать всех наверх!»
   Холодный ковш реальности на раскалённые камни сна вырвал с корнем из запредельных мечтаний.
   «Собрать в жменю свою сладкую жопу и вперёд, нежные юнги, покорять свои Монбланы независимости и невосприимчивости!»
   Весьма трудно вывернуться из цепких лап сна, окутавших с ног до головы.
   «Что, юнга, сладко спится?! А? рывком подорвался – раз-два-три! – принять упор лёжа! На счёт раз…»
   Холодный язык горячо облизал застывший эпидермис лица.
   «Вшо хорошо. Оштавь меня».   
   Мелкие черти нервозного состояния дырявят кожу спины и снежно-ледяные лавины ссыпаются вниз до самого копчика. А внизу кто-то растопил адскую топку, где плавятся сознание и подсознание, только вверх пары не вразумлений.
   «Что стопоримся, юнга? Думаешь, за тебя старшие братья сорвут гребешок удачи с нервной головушки Морского Божества?»
   Хлыст, скрученный трижды кожаный ремень, больно проходится меж лопаток.
   «Раз, два, три, юнга! Подтянул штаны, надел рубашку!»
   Чья-то нога сильно пинает снизу вверх, и я вылетаю пробкой из бутылки из нежных объятий гамака прямиком в жёсткие хватки недружелюбных друзей.
   Брюки закрепляю на поясе ремнём, мешают ножны сабли и короткий острый нож.
   «Не спится, свинья? Садись за вёсла! Что-то я устал».
   Паруса опадают, съедаемые пламенем огня. Свистят пули. Кричат раненные. Рвутся абордажные канаты. В лужах растекающейся крови отображается наплывающий вечер багряными отблесками жути.
   «Как не хочется умирать!..» «Ты о чём?» «О шмерти». «Какой?» «Ледяной». «Брось хандрить! Нас спасут!» «Не вдохновляет твой оптимизм».
   Тугой свист разрывает скомканное пространство на две части: до и после.
   Полная тьма сменяется абсолютной темнотой.
   Отсутствие света не означает наличие тьмы.
   Серая мгла распростёрлась в разные стороны. Зябкая дрожь и сотрясание тела. Стук зубов и скрежетание костей.
   «Почему не женат?» «Ну». «Мама умерла, когда мне исполнилось … Это начальная точка отсчёта новой жизни. Отец женился… Мачеха намного младше… Получился конфликт. Поколений. Шпасла шлужба». «Почему ты иногда оглушаешь звук «с»?»
   Тупым топором трудно рубить даже молоденькие замёрзшие деревца. Размах – ух! – кора в разные стороны, ударная волна подобно векторной отражаемости упирается в лопатки и спину. Второй размах – ух! – топорище почему-то выскальзывает из рук. Снимаю рукавицы. Беру топор. Кожа ладоней примерзает к дереву. Размахиваюсь.
   «Юнга, ты портовая девка, впервые берущая…»
   Мороз не сильный. Можно при должном умении протянуть и до утра. Но у товарища нет желания. Вблизи виднеются чьи-то красные глаза.
   «Если нет, ноги в руки, и вперёд! За своими товарищами! Тебя ждёт ливень разгорячённого свинца враждебных ружей!»
   Как умею, бегаю от середины реки по глубокому снегу на занесённый берег, срубаю тонкие деревца сосенок и елей и волоку за собой.
   Огонь жадно пожирает почерневшие хвоинки. Оголодавшее пламя скользит по гладкому льду хвои и вспыхивает разноцветными радужными огоньками, разбрасывая по сторонам яркие ослепительные искры. Остро пахнет смолой и смолянистым дымом.
   «Крепче держи, юнга, клинок! Руби, коли! Руби, коли! Не бойся крови, она как вино, плоть от плоти земли, одного алого цвета!»
   Друг ослаблено выпускает из рук чашку с чаем. От меня валит пар столбом. В снежном сугробе чёрный чай выплавляет уродливую язву. В образовавшейся каверне проглядывает застывший пласт земли. Тонкие коричневатые стебли травы. Мелкие крошки заледеневших насекомых.
   «Вперёд, юнга!»
   Через высокие голенища сапог плещется морская вода. Противно намокают ноги. Бегу, преодолевая сопротивление одной из сильных стихий природы, вперёд. Брюки намокли. Рубаха с изящной вышивкой и позолоченными кружевами покрыта пятнами крови и грязи. Прилипла к телу.
   «Держись, дружок! Скоро поспеет подмога!» «Не утешай шебя, товарищ!» «Объясни, почему оглушаешь звонкий «с» на «ш»?» «Прошто нравитша. А ещё ешть два любимых шлова на букву «ш», это «шпирт», «шушняк» и «шамогон». Доволен?»
   Берег близок. Кричу как безумный. Я такой не один.  Со мной рядом толпа ревущих и машущих саблями и клинками людей. Кое-кто из них разнаряжен в лохмотья и смотрится нелепо на фоне общей серости. Другие облачены в нательные набедренные повязки, грязные, повязаны чресла широкими кожаными ремнями. На тонких кожаных ремешках болтаются связки ракушек, серебряные колокольчики, связки разноцветных нитей с бахромой на концах.
   «Костёр горит, есть тепло. Как-нибудь до утра дотянем. Вскоре должны кинуться нас, что мы не добрались до соседнего прииска». «Ты себе веришь? Прошло четыре часа, и никто не кинулся. Все либо спят, либо хлещут спирт. Благо вчера подвезли «технаря» три двухсотлитровых бочки».   
   Махать саблей много ума не надо. Мне это впервой. Со стороны, уверен, похож на игрушечного болванчика. Кого-то задевают мои выпады. Эти несчастные падают в солёные волны и уже никогда не поднимутся навстречу солнцу. Свежему утреннему ветру. Навстречу вечерней прохладе. Навстречу загадочному блеску ночных звёзд. Мне одновременно страшно и в то же время паника не овладевает мной полностью.
   «Слышишь, друг, это работает двигатель. Это помощь!» «Ты просто преувеличиваешь. Это обычное выдавание желаемого за действительное». «Да нет же! Я отчётливо различаю сквозь ветра шум работу двигателя!» «Желаемое за действительное».
   Небольшой краб уцепился за палец руки и больно кусает. Прихожу в сознание и поднимаю высоко руку. Превозмогая боль, рассматриваю морское чудовище в уменьшенной копии на солнечный просвет. Краб вертится на кончике пальца, не желая отцепиться от желаемой жертвы. Из глубины острова тянет горящим жильём, глаз рассматривает вдали отдельные струйки сизо-пепельного дыма, стройно устремляющегося в безоблачное экваториальное небо.
   «Не спи! Слышишь, не спи! Струю дракона тебе в нежный ректалий!» «Хо-хо-хо! Узнаю наконец-то моего друга! Ну, скажи ещё что-нибудь!» «Да нету у меня чего-нибудь и что-нибудь! Прошу, только не засыпай! Сон это смерть!» «Нет-нет-нет… Сон – это покой… Сон – это… Нирвана… Вечное блаженство!»
   Слышу поздравления. Кто-то похлопывает по плечу. Кто-то тычет в грудь кулаком и говорит похабные слова, но, тем не менее, поздравляющие. Другие, борясь со слабостью от ран, протягивают стаканы с ромом и кричат здравицы. Хватаю дрожащей рукой оловянный стакан, ром плещется через края. Приятно-пряный аромат расплывается вокруг. Пригубляю стакан и, незаметно для себя, полностью осушаю его.
   «Не спать, клешню краба тебе в ноздрю! Не спать!» «Отштань!» «Не спать!» «Отштань, противный!» «Я вижу свет фар. Это за нами!» «Ангелы?» «Что?» «Или – дьяволы?» «Ты бредишь». «Бред вся наша жизнь. Пошлая интрижка разума с плотью: где мы есть и где мы будем?» «Когда?» «Всегда».
   Свежий вечерний ветерок колышет кроны дерев. Шелестят листья. Поют цикады в траве. Поют ночные птицы. Полный круг жёлтой луны застенчиво смотрит на землю. Загадочный туманно-сумрачный свет завораживает сознание, готовое провалиться в безмятежный сон.
   «Где мы есть и что мы будем?»
   Морская волна набегает на песчаный берег. Слышатся пьяные песни. В прибрежной волне отражаются языки костров. Равнодушные морские воды выбрасывают на берег окровавленные фрагменты лодок, тряпья, морских водорослей.
   «Внучок, я приготовила твои любимые вареники с вишнями!» «Спасибо, бабуль!»

                ***

   Непонятности и недоразумения временами обретали чёткие формы, но устойчивое состояние длилось недолго. Полученные фигуры рассыпались в серо-золотистую пыль, которая следом полностью растворялась в пространстве.
   Нить этих явлений никак не удавалось схватить. И я заметил, ко всему прочему, что мои размышления приобрели некоторый философский наклон.
   Нравилось мысленно рассуждать с самим собой, представляя себя в роли интересного и начитанного собеседника. Только всё это не приближало к разгадке тайны; она лежала на поверхности. Нужно всего-то обнаружить и прочитать. И тогда всё станет на свои места.
   Пока что, искания мои не находили нужного ответа.
   Ежедневная рутина вахта – каюта – отдых – непритязательные развлечения. Всё не то, но начал понемногу замечать и кое-что интересное. Решил сначала проверить на себе. Подолгу задерживался перед зеркалом, вовсе нет, нарциссизмом не страдаю, поворачивался, не сводя со своего отображения взгляда. Становился боком левым, правым. Пытался смотреть на себя со спины. Думаете, начала развиваться какая-то мания? Дудки! Я стремился ухватить ту саму нить, про которую писал выше. И получалось. Пусть и безуспешно. Но то, что иду по верному пути, подкрепляло мои гипотезы.
    Хотя и оставались подозрения, что в разыгравшемся цирке мне была отведена некая шутовская роль, о которой забыли предупредить. Распределить распределили, но когда началось представление, как корабль без мачт и парусов, без киля и руля пустили в свободное плаванье.

                ***

   На вопрос, почему не состоится торжественная встреча на орбите земли, напарник слегка очумело посмотрел на меня и, придя в себя, сказал, что нет необходимости всякий раз устраивать весёлую толчею по поводу и без. Добытые на Меркурии артефакты и составленные документы на землю доставит беспилотный аппарат. И внизу пусть уже разбираются.
   Ответил напарник, отвернулся и пошёл.
   И вот тут-то меня едва не прошиб пот! Я углядел в нём нечто, не соответствовавшее ему, тому, с кем был знаком. Я рассмотрел анатомические изъяны, не бросавшиеся в лицо, но заметные вот так, когда смотришь якобы чуть-чуть искоса, и даже можно сказать, через плечо. Ничего сверхъестественного и архиудивительного не увидел, но, словно подстёгиваемый любопытством нагнал напарника и сказал, что хотел с ним побеседовать по поводу одной особы. Я нёс чушь и ахинею. Я тараторил, не давая ему возможности раскрыть рта, и при этом очень старался не смотреть прямо напарнику в глаза. Отводил глаза. Косил взгляд. Это дало результат: я рассмотрел некоторое анатомическое уродство – слишком узкий лоб, крупные надбровные дуги, нависающие козырьком на глаза, широкий нос (прежде он был длинным и тонким) с крупными ноздрями; узко посаженные к переносице глаза, широкие скулы (тот мой напарник имел удлинённое, аристократическое лицо с ярко выраженным раздвоенным подбородком), лопатообразный подбородок и полное отсутствие растительности на удивительно-неестественной матово-янтарной коже лица! Это был и мой прежний напарник и совершенно другой тип человеческой расы.
   Осознав это, бросил кривляться и ломать комедию, вскрикнув, что вспомнил вдруг об одном совершенно срочном деле. Поспешно удаляясь, ощущал на себе – глазами он просто выжег между лопаток огромадную дырищу! – его подозрительный взгляд. Как тут было не вспомнить слова одной песни, что «удивительное рядом, но оно запрещено»? Я бросился дальше по коридору, останавливал первого встречного и ведя ту же тактику, обнаруживал те же самые анатомические несоответствия. У встреченных женщин практически отсутствовала грудь. Так небольшая выпуклость, у некоторых любителей бодибилдинга эти мышцы развиты намного сильнее. Фигуры женщин не отличались от мужских. Узкие бедра, широкие плечи. Угловатость тела. Матово-янтарный цвет лица и глаза… Вот тут уж не берусь судить, но сначала показалось что зрачок отсутствует. Нет его! Есть глазное яблоко, есть радужная оболочка, нет зрачка. На его месте тонкая-тонкая точка, но при попытке всмотреться в неё, я получил нешуточный психологический удар, выбросивший меня из сложившейся системы координат. Я словно бы посмотрел на мир, из его внутреннего состояния глядя наружу. Вот как-то извернувшись, вывернувшись, скрутившись-сжавшись. Это было настолько необычно, что я даже смутился, чем вызвал очередное подозрение. 
   Обрадованный и в то же время встревоженный открытием, что на малюсенький шаг приблизился к разгадке, что приключившееся со мной не было затянувшимся кошмарным сном, полетел на всех крыльях к себе в каюту. Именно она теперь на всём крейсере «Отважном» казалась надёжным приютом и оплотом безопасности.
   В ней, немного придя в себя, снова встал перед зеркалом. Для чистоты эксперимента пришлось раздеться до нага. Я старался теперь на себе отыскать те анатомические расхождения со мной бывшим. Ежели они существуют. На гениталии не обращал внимания. Так как через одежду невозможно их рассмотреть, не у всех агрегаты выпячиваются на брюках орлиным носом. Я внимательно изучал тело. Вытянул вперёд руки, растопырил пальцы. Пересчитал трижды по три раза, и их всегда на каждой руке оказывалось именно по пять. Все они наличествовали и были на своём месте: большой палец, указательный, он же «перст», средний, безымянный и мизинец, на латыни digitus minumus. Руки и ноги сгибались в локтях и коленях, как им положено. Не выгибались назад как у насекомых. Тело подвижно. Шеей кручу как всегда во время утренней гимнастики. Нет отклонений. Нет угловатостей и рубленных прямых линий. Лицо овальное, глаза – синие с чёрным хрусталиком зрачка. Волосы на голове и слабая щетина на подбородке.
   Убедившись в полной своей аутентичности мне самому, я успокоился. Ненадолго. Теперь предстояло разобраться, как дальше жить с внезапно обнаруженным открытием. Выбрать новую тактику поведения или влиться в общий поток, не вызывая подозрения. А вдруг…

                ***

   Хаотичная посадка на Марсе.
   Оказалось, в планы не входила, но почему-то, пришлось.
   Гибкий, как шланг, металлический марсомобиль, собранный из множества колец, быстро домчал к основной базе колонистов. Летя над красной поверхностью на магнитной подушке. На Марсе я чуточку успокоился и расслабился. Города колонистов находились на прежнем месте. Огромные ангары-купола из белого металла. Высокие шпили антенн, выпуклые чаши локаторов.
   Как ни старался, анатомических отклонений у колонистов не нашёл. Но прибывшие со мной с «Отважного» их имели! И эти отличия не просто бросались в глаза, они резали взор. Но, как мне показалось. Никто из колонистов не заострял на этом внимания.
   Затем последовала научная экспедиция внутрь планеты. Те же ощущения, что были и прежде. Но, есть маленькое отличие: открытые тоннели разительно отличались от увиденных ранее и совершенно не похожи на обнаруженные на Меркурии. Здешние тоннели на сей раз имели форму латинской буквы «U». С прямым перекрытием потолка. Не знаю, кому понравится передвигаться по выпуклому полу и смотреть на ровный потолок, но как выяснилось, неудобства это не принесло и исследовательской группе.
   Удивительная стерильная чистота тоннелей и льющий отовсюду приглушённо-матовый свет. Полная потеря ориентации в пространстве. Ничего интересного не обнаружили, пока не прошли по извилистым тоннелям и ответвлениям, которые кратковременно изучали, оставляя внутри помещений или тупиков сигнальный маяк, более трёх километров. Ровные, чистые стены. Без росписи, без указательных знаков. Коридоры отходят от основного тоннеля под разными углами. Чувствовалось, строители свобоно использовали не одни прямые углы, чтобы избежать монотонности, для разнообразия применяя острые и тупые.
   Посреди огромной пещеры находился самый пресамый настоящий космический корабль. Он и формой и исполнением и плавностью линий отличался от творений земных инженеров. Чувствовалась рука, или что там есть у инопланетян, внеземного разума. Среди явной простоты линий проскальзывало нечто такое, чему в обычном человеческом языке нет определяющего слова. Семантически не к чему было привязать все эти обводы, округлости переходящие в перпендикулярные перекрещивающиеся линии. Глядя на купол корабля, можно со всей уверенностью утверждать, что видишь противоположную поверхность. Что на ней расположено, чем украшена, какие нанесены знаки. Кстати о знаках. Ни капли интригующей таинственности сверхразума инопланетных строителей. Пентаграммы и иные используемые неведомыми строителями символы оказались знакомыми каждому из нас. Я об этом писал выше. А способ передачи речи, как тоже упоминал выше, похож на китайские и египетские иероглифы. Знаковое и образное письмо.
   Немного остановлюсь на чувствах.
   Нахождение вблизи корабля вызывало лёгкую эйфорию. Будто бы тело теряло привычный вес и собиралось воспарить. Я украдкой даже подпрыгнул. Но нет, та же сила притяжения, те же физические проявления. Правда, поймал на себе укоризненно-осуждающий взгляд одного из сотрудников станции колонистов. Видимо, это был руководитель группы, учёный астроархеолог, весьма колоритный высокий крепкий мужчина с большой чёрной бородой и гладким лысым черепом.
   И ещё одно уточнение: находясь вблизи корабля, я почему-то остро почувствовал нечто необыкновенное, я вспомнил родителей, пропавших на Марсе, и мне почему-то показалось, что их пропажа связана с этим кораблём. Ведь тогда исчезла бесследно большая по составу и количеству группа, приблизительно двадцать пять человек.

                ***

  Грустная и скорбная весть о гибели научно-исследовательской станции «Зевс», базирующейся вблизи Юпитера пришла к нам на полпути между Марсом и Юпитером.
   Подробности узнали позже. Станцию атаковала группа метеоритов. Они прилетели внезапно, со стороны, откуда вообще не могло быть никаких сюрпризов. Это ещё раз показало, насколько опасен и непредсказуем космос.
   Вечером выступил по радио капитан.
   Он сказал короткую речь. Суть её сводится к одному знаменателю: пути освоения космоса не устланы розами, они щедро политы кровью космофлотцев.
   В главном коридоре на стене вывесили двадцать восемь фотографий с траурной лентой. Двадцать три мужчины разного возраста и пять девушек.
   Виду не показал, но оканчивая вахту, я знал, что это несчастье должно случиться после нашего посещения «Зевса» и ответного визита членов станции. И ещё я помнил, что женщин среди членов группы не было. Чтобы повторно не вызывать гнев с якобы не понимаем обстановки, я заперся в каюте и, лёжа анализировал ситуацию. И хотя по большей части всё становилось на свои места, главного я ещё не понял. Оно, как истина на дне стакана, находилось рядом. Рядом!.. Как же я полюбил это слово за последние дни долгих и мучительных раздумий. Во время бессонных ночей и во время несения вахты.
   С мыслью, что я всё-таки, найду искомое в ближайшее будущее, уснул глубоким сном без сновидений. Разбудил звонок будильника. Сегодня у меня первая вахта.

                ***

   - Как дела, юнга? – вопрос главного вахтенного офицера несколько вспугнул, я задумался, глядя перед собой. – Неужели спим на вахте?
   Я встал и ответил:
   - Никак нет, задумался!
   Офицер похлопал меня по плечу.
   - Скоро по курсу Сатурн. Знаешь, как его называли древние греки? Кронос, бог времени, пожиратель собственных детей.
   При слове «Кронос» что-то шевельнулось у меня в голове. Пришёл в движение дремавший червячок.
   - Кронос? – переспросил я.
   - А что тебя так удивило, - спокойно отреагировал офицер на мой вопрос. – Кронос.
   Не подумав, спрашиваю:
   - Кто такие хроноситы?
   У офицера брови сперва сложились домиком над переносицей, потом плотно соединились у неё в сплошную линию.
   - Откуда секретная информация? Из справочников? Литературы для ДСП? Или вычитал в библиотеке в беллетристской брошюре?
   Я замялся, замешкался, не зная, что ответить какую принять линию поведения. С чем это слово связано? И ответил, что знал, честно.
   - Нет, товарищ старший вахтенный. Всплыло в голове, а применительно к чему, не понимаю.
   Офицер почесал пальцами подбородок.
   - Дело в том, юнга, что я тоже не обладаю точной информацией. Может быть, это поклонники старинного культа бога Кроноса. Когда в Грецию пришло христианство, они ушли в подполье. Создали тайное общество. Проводили тайные встречи последователей. Приносили ритуальные жертвы. Мирные и, возможно, кровавые. Не знаю. Надо почитать в библиотеке после вахты.
   Насвистывая незатейливую мелодию, офицер переключился на другие проблемы.
   Немного посидев в раздумье, решился подойти к нему.
   - Извините, товарищ старший вахтенный офицер, что отрываю своими глупостями от работы.
   Он махнул рукой.
   - Мелочи. Говорите, юнга!
   - Может быть, что хроноситы – это жители Сатурна?
   Офицер в задумчивости закатил глаза.
   - По идее, может быть всяко. Сатурн планета газообразная, поэтому жизнь нашла воплощение на нём в необычном для нас качестве. Всё возможно. Юнга! Ещё вопросы?
   Я ответил, как любил говаривать старший преподаватель космонавигации, выделяя каждое слово, чуть ли не крича:
   - У матросов нет вопросов!
   - Вот и отлично! – спокойно вздохнул офицер и вернулся на своё рабочее место, избавившись от назойливого персонажа, каковым я был.
   А я же наоборот, впал в крайнюю степень задумчивости. Всплывшее в мозгу слово «хроноситы» не давало покоя. С трудом дождался конца вахты и, не посетив столовую, хотя голод мучил прежестокий. Бегом направился в библиотеку. Вопросом, кто или что собою представляют «хроноситы», тоже выбил из равновесия мыслительного процесса библиотекаря. Он поначалу потянулся указательным пальцем к кнопке выбора заказа, остановился на полпути. Повернул голову.
   - Как вы сказали, юноша…
   Подсказываю:
   - Хроноситы.
   Он кивает головой.
   - Да-да-да… Что-то нечто подобное встречал в каком-то справочнике. Или словаре. – Сказал, но с места не сдвинулся, таращась на меня удивлённо-непонимающими глазами.
   - Вы не ответили, - произношу повторно. – Есть ли у вас литературные источники, содержащие достоверные сведения по этому вопросу?               
   - Сведения… - как-то отстранённо затараторил библиотекарь, суетливо перебирая пальцами стопочку карточек. – Да-да-да!.. Конечно же!.. Всем всегда нужна информация. А где её взять, если не знаешь? Конечно, в библиотеке. Вот только в обычной жизни все мимо проходят, не замечая, будто ты пустое место. А как приспичит узнать кое-что новенькое или вспомнить забытое старое, сразу вспоминают, что есть простой и скромный человек – библиотекарь.
   К чему весь этот словесный сор, я совершенно не понял. Тем более, библиотекарь поднялся и, бормоча всё тоже, только несколько развивая тему, ушёл в соседнее помещение. Я подождал его несколько минут. Потом постучал по стойке. В ответ никакой реакции. Уходя, решил вернуться, чтобы выяснить наверняка об этих загадочных «хроноситах» если всю информацию, то хотя познакомиться с нею поверхностно.
    Медленно-медленно, как при замедленном просмотре фильма я погружался  в сон. С непрекращающимся монотонным гулом самолётных турбин, он отвлекал и мешал сосредоточиться на конкретном предмете. Им был густой молочно-туманный ком, клубившийся в своём внутреннем пространстве. Что-то находилось внутри кома, что притягивало внимание и не отпускало. Минуту или час я рассматривал и всматривался в этот ком, где не происходило ровным счётом никаких изменений. Затем внезапно далеко внутри появилась крошечная точка, более тёмным тоном отличавшаяся от общего фона. Она медленно приближалась и увеличивалась в размере, пока не достигла размера мячика для пинг-понга. И тогда я слышал внутри себя голос. Кто-то поздоровался со мной. Я ответил. Некоторое время длилось молчание. Я не знал, как обращаться к незнакомцу или к тому, кто начал говорить первым. Послышавшиеся слова посоветовали внимательно всмотреться в молочно-туманный ком. Последовав совету, обнаружил выплывающий из глубины кома плохо различимый предмет. Он вертелся и временами блестел, будто отражал падающий свет. В голове всплыл вопрос, мол, что это и тот неизвестный, также мысленно ответил, чтобы я не торопился и продолжал смотреть. Я снова задал вопрос, с кем разговариваю. Услышал ответ, что он представляет тех, о ком недавно я пытался безрезультатно узнать. «Хроноситы?!» Последовало молчание. «Если вам  удобно, называйте нас так. Но мы себя именуем иначе». «Как?» «Вы отвлекаетесь от рассматривания, - послышалось в ответ. – Вы длительное время ломаете голову над мучившею вас загадкой. Увиденное – путь к разгадке». Я вернулся к клубящемуся кому и увидел, что предмет, блестящий и крутящийся в полёте это обыкновенное небольшое карманное зеркальце в простенькой незатейливой пластмассовой оправе, с лёгкими сколами, полученными в процессе пользования. «Это же зеркальце бабушки! – воскликнул я мысленно. – Я частенько смотрелся в него!» «Да, внучок, - произнёс кто-то голосом бабушки. – Этим зеркальцем пользовалась я. Затем, когда подросла твоя мама, оно перешло к ней». «Но я не вижу никакой связи?» - возмутился я. «Какое событие, с чем хочешь связать?» - спросил тот же голос, подражающий бабушке. Растерянность овладела мною. Спустя время, взял себя в руки, успокоился. Обратился к тому, кто со мной заговорил первым, но ответа не дождался. Зеркальце приблизилось ко мне на расстояние вытянутой руки. Протянул руку. Схватил его. Повернул зеркальной стороной к себе и не увидел отражение своего лица.   

                ***

   Всё бы ничего, от ночного сна не осталось воспоминаний. Лежал на койке, расслабившись и закинув руки за голову. Первая вахта сегодня после обеда. Можно лишнюю минуту поваляться в постели. Но не тут-то было!
   Шквал безобразных звуков пронёсся по коридору. В услышанной какофонии разобрал стук подкованных ботинок, лязг металла, тяжёлое, надсадное дыхание, гортанный, резкий командный окрик, выделяющийся на общем фоне посторонних шумов.
   В дверь вломилась небольшая группа юношей, вооружённых автоматами во главе с девушкой. Взглядом она заставила замолчать юношей и посмотрела на меня так недобро, что у меня по спине побежали мурашки. Я узнал в ней ту девушку, что как-то встретилась мне в столовой и с которой впоследствии познакомился. Но сейчас, видя с каким гневным взором, она испепеляет меня, я понял, что это был другой, совершенно другой человек. От той робкой, мечтательной, воодушевлённой особы ровным счётом ничего не осталось.
   - Встать! – рявкнула она и меня подбросило с кройки. – Почему не на месте общего сбора?
   Я стоял в растерянности, понимая, комичности в этой ситуации ровно столько, сколько в комедии трагизма.
   Девушка и вместе с нею юноши, увлечённо тряся автоматами, приблизилась ко мне и ткнула пальцем в грудь.
   - Я тебя, юнга, спрашиваю – почему до сих пор не на пункте сбора?
  От чувствительного удара пальцем я обратно плюхнулся на койку. Но она схватила меня левой рукой за ворот и подняла, а указательный палец правой руки снова упёрла в грудь. Я посмотрел в её глаза и ужаснулся, столько в них было азартного, безумного пылающего огня фанатика, способного идти вперёд за своей идеей. Сознание моё заволокла какая-то мутно-сизая пелена, в глазах появилась рябь, в  них будто сыпанули щедро песку. От продолжающего упираться в грудь пальца появилась сильная боль. Девушка продолжала что-то кричать о долге. Вскользь или полноценно упомянула о предателях ареситах и гермеситах, пообещала в случае полной победы показать этим мозглякам, что значит быть действительно храбрым и отважным человеком, не пасующим перед трудностями переходного революционного периода. При этих словах что-то щёлкнуло в голове. «Дежа вю, - всплыло знакомое слово, - или конфабуляция?» Я был уверен, когда-то кто-то точно в такой же обстановке или чуточку приукрашенной или более суровой говорил захлёбываясь патриотичные слова о долге, который нужно ревностно исполнять перед человечеством, возложившим на мои плечи выполнение тяжёлой миссии. А её, миссию, выполнить необходимо, хоть расшибись в лепёшку. Потому что невыполнимых миссий не бывает…
   Огромные чёрные крылья внезапно обняли сознание, и я провалился в тёмную бездну. Я летел, и полёт был бесконечен. Иногда тьма рассеивалась. Появлялись новые туманно-розовые оттенки, расплывчато-изумрудные, или вовсе уж выскальзывала откуда-то из потаённых глубин тьмы дикая смесь цветов всех красок. Чья-то рука смело смешивала их, получая в итоге невероятные оттенки и тона. Тела своего не чувствовал. Иногда приходила мысль, что я покинул своё бренное физическое тело и перешёл в новую фазу своего нового  существования – плазму. 
   Тьма снова сгустилась ровно, чтобы можно было рассмотреть появившееся впереди по курсу полёта маленькое белое пятно, растущее при приближении.
«Снова отображение? – сформировалась неустойчиво очередная мысль. – На этот раз чего?»
   Открыв глаза, осмотрелся. Лежу на койке в лазарете. Вокруг меня группа старших офицеров. Несколько человек в белых медицинских халатах. У них на грудных кармашках вместо привычного кубка со змеёй круглый красный квадрат с белой молнией. Она пересекает его по диагонали к экватору.
   Зрение вернулось. Вернулся слух. Они, не скрываясь, беседуют обо мне. Это понял из высказанных слов.
   Заметив, что я очнулся, один из медиков обратился ко мне:
   - Юнга, умеете всё же вы выкидывать коленца и сюрпризы!
   Развернулись ко мне и офицеры.
   - Командование космической флотилии Геи и Хроноса выносит вам благодарность. Благодаря вам специальные силы смогли вовремя погасить огонь мятежа и восстановить историческую справедливость. Всё прогрессивное человечество в неоплатном долгу перед вами, юнга!
   Каждый из офицеров по очереди пожали мне руку и быстро вышли из лазарета. 
   Когда они удалились и медики оставили меня наедине со своими мыслями, я почувствовал, что сжимаю левой рукой какой-то предмет. Подношу руку к глазам, и по коже бегут мурашки. Холодная волна нервного озноба прокатилась не один раз по телу. Я держал в руках зеркальце, принадлежавшее бабушке и маме. Зеркальце в простенькой пластмассовой оправе с несколькими сколами, полученными в процессе использования.
   Вернулся доктор со шприцом в руке.
   - Витамин, - сказал он, прочитав мой взгляд. – И успокоительное.
   Сделал укол.
   - Как себя чувствует герой? – в голосе не было намека на насмешку.
   Показываю зеркальце.
   - Где его нашли? – спрашиваю доктора.
   Он пожал плечами.
   - Вы его крепко зажали в руках. Пробовали вынуть, но не смогли. Чем больше прилагали усилий разжать пальцы, тем сильнее они сжимались.
   Укол подействовал, и я снова провалился в неспокойную бездну тьмы и света.

                ***

   Молочно-туманный ком рос до тех пор, пока не занял пространство, охватываемое взором.
   Как и в предыдущий раз в туманно-матовой глубине появилась точка, на этот раз контрастировавшая с окружающим цветом. Вокруг неё вились мелкие росчерки золотисто-лиловых молний и спиралью кружились серебристо-красные точки. Слышалась приятная музыка вместо гула самолётных турбин. По мере приближения, точка увеличивалась и вскоре небольшой ало-сиреневый мерцающий сгусток, размером с куриное яйцо застыл неподвижно передо мной.
   На этот раз не было диалога. Ни мысленного. Ни вербального. Лилась отовсюду музыка и тихое благоговение охватило меня. Дышалось легко и непринуждённо. Я чувствовал, как вздымается грудь. Как наполняются лёгкие удивительной смесью, не похожей на земной воздух. В ней прослеживались нотки хвойного леса и раскинувшихся вширь степей совершенно другой планеты, по просторам которой я брёл в счастливом отрешении. По пути встречались реки и ручьи, холмы и овраги, их я пересекал, оттолкнувшись от земли, ощущая невероятное восхищение полёта. Настойчиво я продвигался вперёд. К изумрудно-багряной тонкой линии горизонта. Внутренний компас вёл меня по незнакомой местности, но я не чувствовал опасности, которая должна бы присутствовать в чужом и незнакомом месте.
   В траве ползали насекомые. В воздухе слышались прекрасные трели птицы отдалённо напоминающей журавля. Вдалеке пробегали небольшие животные, их рассмотреть, никак не получалось. Тёплый ветер ласкал лицо.
   Сверяясь по внутреннему хронометру, я должен был достичь конечной цели, но всё ещё находился где-то на полпути. День не кончался. Солнце находилось в зените, солнце весьма похожее на то, которое согревает мною любимую землю. Усталость отсутствовала. Не хотелось ни кушать, чувство голода будто пропало вовсе, ни пить, о жажде как таковой забыл.
   Менялся ландшафт. Встречались перелески. Деревца и кусты, отдалённо напоминающие земные виды.
   Вот и замаячили горы. В прозрачно-сизо-голубом мареве мерцающие в недостижимой дали.         
   Внезапно один предмет, находящийся далеко впереди, привлёк внимание. Он отражал солнечные лучи, хотя оно находилось позади него. Лучи, как свет маяка, указывали верный путь. Воспрянув духом, хотя за всё время ни разу не он падал, ускорил шаг. Оказалось, эта хитрость только отдалила от меня таинственный предмет. Пришлось сбавить шаг, и сразу же предмет приблизился настолько, что смог рассмотреть, на чём он расположен. Глаза будто приобрели способность, как подзорная труба, приближать находящееся вдали. Это был обыкновенный стол. Кухонный, точно такой мог стоять у нас дома на кухне. Ровные ножки, гладкая поверхность столешницы. И, вот чудо, некий предмет, невысоко ровно висящий над столом. Его. Как ни напрягал зрение, рассмотреть не получалось. Но и всё равно, обрадовался маленькому открытию.
   В трёх шагах от стола резко затормозил, едва не плюхнувшись на пятую точку.
   Предметом, висящим над столом, было обыкновенное карманное зеркальце в простенькой пластмассовой рамочке с несколькими сколами, полученными во время пользования.
   Я подошёл к столу. Зеркальце приняло параллельное столешнице положение.
   Рука дёрнулась к карману. Зеркальце, моё зеркальце находилось там. Я вынул его и рассмотрел. То, что висело параллельно столешнице было точной, выражаясь научным языком, молекулярной копией моего, или наоборот.
   Я сел на появившийся позади стул.
   Растерянность овладела мною. Очередная загадка или простое решение? Вертя оба зеркальца в руках, пытался найти очевидный ответ.
   Всё сложное имеет простое решение. Так точно поступили в далёкой седой древности с гордиевым узлом – перерубили, и нет загадки.
   В процессе манипуляций, ставя зеркальца и так и этак, я вдруг поставил их отображающими поверхностями друг к другу и замер…
   Я увидел бесконечное отображение одной поверхности в другой, уходящей  и скрывающейся далеко за пределами понимания.
   Это открытие вовсе уж и не открытие, им всегда пользовались при гадании на зеркалах. Но сейчас оно что-то же, но значило!
   Простое отображение ничего не говорило. Смотрел и пытался раскрыть тайну. Пусто! «А если сделать так». Послышался в голове знакомый голос. И между зеркальцами возник маленький цветастый шарик, похожий на планету Земля. И тотчас он отобразился и затерялся в бесконечном копировании себя самого в длинной череде зеркал. Что-то стукнуло под темечком, но не сильно. Следом между зеркальцами появилась уменьшенная многократно копия нашей солнечной системы. И она тоже отобразилась, скопировалась и исчезла в бесконечной череде отображений.
   И тут-то я, наконец, понял. Понял, что в бессмысленной суете в поисках неизвестного есть вероятность легко затеряться в погоне. Сбиться с пути. Потерять ориентиры. Потому что впереди лежит та же вселенная, полная копия предыдущей, со своими правилами и устоями. Что не новое открывается за линией исчезающего горизонта, а лишь копируется предыдущее и так продолжается  раз за разом.
   И ещё понял я, что попав в этот замкнутый круг отображений мне никогда из него не вырваться. Я обречён на постоянное движение вперёд. И мне никогда не быть прежним в новом отображении нового мира, как не быть прежним отображённому новому миру…
                24 апреля 2016г.