Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 53 глава

                53

     «Значит, македонянин все-таки откликнулся на призыв коринфских изгнанников – прислал войско. Расчет был верный – он не мог не прислать», – понял Пифодор и не ошибся: македонский царь Антигон Второй Гонат действительно прислал под стены Коринфа своих воинов.
     Этому предшествовали вот какие события. Македония стремилась вернуть некогда завоеванные, а затем потерянные за границей  свои владения, и прежде всего, в Греции. Греческие полисы, как это уже неоднократно бывало в прошлом, не все объединились для отражения внешней агрессии. Небольшая коалиция городов-государств, истощенных бесчисленными кровавыми и опустошительными усобицами, не смогла дать отпор обладающей высокой боеспособностью армии Антигона Гоната. Ему удалось восстановить власть Македонии в некоторых материковых областях Греции.
     Когда боевой отряд коринфских изгнанников захватил Акрокоринф, македоняне осаждали Афины. Организаторы и участники этого дерзкого захвата более всего и рассчитывали на близость Антигона и его армии. Тот, однако, поначалу отказался оказать им помощь, считая их затею слишком невыполнимой и не желая зря терять воинов. Когда же получил сообщение, что они все-таки смогли взять Акрокоринф, то чрезвычайно обрадовался и, конечно, сразу решил поддержать их.
     Но послать войско, достаточное для разгрома пусть и малочисленной армии Коринфа, а тем более для осады этого довольно обширного города, с его Длинными стенами и тремя большими портами, он не мог: много воинов требовалось для осады еще более крупных Афин, имеющих тоже и Длинные стены, и  большие гавани. Антигон находит решение, позволяющее и подготовить условия для будущей осады Коринфа, и в тоже время укрепить дух новых защитников его акрополя, а также показать другим державам эллинистического мира, что Македония не собирается отказываться от своих притязаний на эту знаменитую, столь влекущую к себе многих завоевателей крепость. Он посылает к Коринфу тысячу кавалеристов с заданием уничтожить те запасы собранного урожая, которые сельские жители  при приближении неприятеля не успеют забрать с собой в город, и которые, в противном случае, переправленные туда, позволят осажденным дольше выдерживать блокаду. Появление в окрестностях Коринфа большого македонского отряда, подготовка благоприятных условий для  предстоящей осады, о чем будет свидетельствовать дым сжигаемого зерна в хуторах, убедят боевиков коринфских изгнанников в серьезном намерении Антигона оказать им помощь. Осуществление этого набега упрощало то, что лежащая между Аттикой и Коринфикой Мегарида уже находилась под властью македонян, а, значит, не могла воспрепятствовать продвижению их отряда по своей территории.
     Антигон не знал, что когда получил известие о захвате Акрокоринфа и когда отправлял в набег коваллерию, коринфяне уже вернули свой акрополь.
     Стража Акрокоринфа с высокого холма заметила посланный македонским царем отряд еще когда он передвигался по Мегариде. Однако ни у кого не возникло опасений: стражники решишли, что просто македоняне проводят какую-то боевую операцию по подавлению еще, возможно, местами не сломленного сопротивления мегарийцев. Но вот большая колонна конницы, таявшая в голубоватой дымке, посверкивая множеством искр неверного дальнего блеска доспехов, приблизилась к рубежам Коринфики. Стало ясно, что она собирается вторгнуться в нее. Тут же был дан сигнал тревоги – большой уходящий в небо столб смоляного дыма над акрополем, видный отовсюду. И сразу все, кто находился в окрестностях Коринфа, устремились к нему, под защиту его стен, забирая с собою все свое, что могли унести, увезти и увести. Именно тогда Пифодор и слышал мычание и блеяние скота, решив, что его гонят с пастбищ домой. Что же происходило на самом деле, он не мог видеть, так как, ослепленный солнцем, держал глаза закрытыми или глядел вниз, когда голова свешивалась. По этой же причине он не мог видеть и сигнальный дым в небе. Впрочем, не мог видеть и потому, что дул северо-западный ветер. Этот же ветер не позволял ему и почувствовать запах гари, когда македоняне начали сжигать оставленные запасы зерна в хуторах.
     Наш герой и не подозревал, что в это время смерть, которую он так желал и которую тщетно надеялся получить от копья часового и мечей проезжих путников, была очень близко от него, можно сказать, сама шла к нему, даже бежала. Охранявшие распятых караульные вместе с беженцами ушли в город. Впрочем, от них и не требовалось оставаться на месте при нападении многочисленных противников. Когда городские ворота закрылись, многие коринфяне вспомнили о Пентакионе. Высказывали опасение, что враги могут снять и освободить его. Стали спрашивать стражников, не забыли ли они умертвить распятого, когда покидали пост. Те честно признались, что забыли. Это вызвало сильное возмущение у окружающих. На стражников посыпались упреки, обвинения в трусливой поспешности, небрежении долгом, угрозы пожаловаться стратегу и архонтам. Причем уверения, что Пентакион теперь в любом случае скоро умрет мучительной смертью от «внутреннего огня» не выглядели достаточно убедительными. Десятник Баллион, испугавшись, что начальство строго взыщет с него за такое упущение, велел одному из своих подчиненных немедленно поспешить умертвить Пентакиона, пока еще есть возможность. Стражник, хотя очень не желал исполнять приказ, боясь подвергнуться большой опасности, все же подчинился. Ворота приоткрылись, выпуская его, и он побежал к Пифодору, досадуя на то, что не убил распятого, когда тот сам просил об этом: спешащий сейчас к нему воин, как раз был стражник, к которому обратился измученный болью наш герой. На полпути бегущий остановился и побежал обратно – между холмами, домами и деревьями уже показались всадники, и он понял, что если продолжит выполнять приказ, то успеет убить Пентакиона, но потом вряд ли сможет убежать от кавалеристов.
     Коринфский стратег располагал еще слишком недостаточными силами для ответного удара, но они возрастали: как только был дан сигнал тревоги, сразу начался сбор ополчения, составлявшего основную силу в армии любого демократического греческого полиса. Наиболее пожилые военнообязанные мужчины заменяли на городских оборонительных укреплениях стражников- наемников и эфебов, которые спешили к храму Ареса, куда сходились и ополченцы. Сбор ополчения, как обычно, шел отнюдь не быстро, но через два-три часа в обширном дворе святилища толпились уже до тысячи воинов в полном вооружении. Почти четыреста из них были находящиеся на постоянной службе и всегда готовые к войне наемники и эфебы. Из наемных воинов не привлекались в спешно собираемую рать только караульные Акрокоринфа и блюстители порядка на улицах города.
     Опытный македонский военачальник хилиарх грек Менесфий понимал, что коринфяне могут и раньше, с меньшими силами, сделать решительную вылазку, не желая мириться с безнаказанным разорением окрестностей. Поэтому намеревался пять лучших своих сотен отправить к городским стенам для отражения возможной вылазки, чтобы дать остальным без помехи заниматься, как сейчас бы сказали, диверсионной деятельностью. Однако он узнал то, что заставило его принять другое решение, более соответствующее реальной обстановке.
     Не все жители окрестностей Коринфа спешили укрыться за его стенами. Иные, напротив, прятались в надежде, что их не найдут и не уведут туда насильно, как других таких же, как они, кого хозяева старались сохранить как свое ценное имущество, кого гнали в город подобно скоту и редко к кому относились лучше, чем к скоту. Конечно, это были рабы. Некоторым война давала возможность избавиться наконец от тяжкой неволи. Самое худшее, что ожидало таких беглецов в случае захвата воинами противника, это остаться рабами, лишь поменяв хозяина, что для кого-то было даже улучшением прежнего положения. Рабы считались одним из наиболее ценных видов добычи и брались в плен не менее охотно, чем свободные граждане, обрекавшиеся их не завидной участи. Все же шанс на свободу был: если воины по какой-нибудь причине не желали обременять себя добычей, то они просто отпускали беглецов, удовлетворяясь уже тем, что, теряя рабов, противник несет материальный ущерб.
     Повезло и четырем невольникам из усадьбы, одной из ближайших к южным городским воротам, тем самым, напротив которых находились распятые. Но прежде, чем отпустить беглецов, македоняне хорошо их расспросили и к великому своему изумлению узнали, что коринфяне уже вернули свой акрополь, а распятые, длинная вереница которых тянется параллельно дороге, это пленные  из числа дерзких захватчиков Акрокоринфа, причем крайний в их череде, со стороны сельской местности, никто иной как сам Пентакион, хорошо известный всем стратег. О рассказе невольников было немедленно сообщено хилиарху. Тот тоже их допросил. Менесфий понимал, что нет оснований им не верить, ведь, как правило, сочувствующим врагам хозяев или по крайней мере занимающим по отношению к ним нейтральную позицию, рабам не было смысла обманывать македонян. Все же он задержал невольников до тех пор, пока не будет найдено подтверждения их словам. Подтвердили правдивость рассказа рабов то, что македонские воины нашли распятого Пентакиона и утвердительный ответ его на вопрос, верно ли, что коринфяне взяли крепость. Менесфий отпустил невольников.
     Стало ясно, что отпала необходимость выполнять задание Антигона, поскольку представлялось маловероятным, чтобы он, обманувшись в выгодной сделке с коринфскими изгнанниками, станет осаждать или штурмовать Коринф: Менесфий точно знал, что Антигон пока не собирается вторгаться на Пелопоннес, не имея достаточных средств начинать новую крупномасштабную компанию. Но хилиарх не мог себе позволить отменить приказ царя. Поэтому продолжал его выполнять.
     Девять сотен всадников, рассыпавшихся по живописной местности, объезжали хутора, усадьбы. Во многих местах к небу поднимался сизый, коричневатый, лиловый, рыжеватый дым, красиво расцвеченный лучами предзакатного солнца и подхватываемый северо-западным ветром. Но не прошло и часа, как Менесфий велел трубить сбор. Кавалеристские отряды стали стекаться на звуки трубы к усадьбе, около которой находились хилиарх, его телохранители, лекарь, небольшой обоз из девятнадцати повозок с провиантом  (личные запасы каждый воин возил на своем коне в переметных сумках), Пифодор и та сотня воинов, которые выполнили приказ скакать к распятым и оказать помощь всем, кто еще жив из них (конечно, никого, кроме Пентакиона, они не могли найти живым).
     Лекарь хотел осмотреть его, но, видя, какой он бодрый, веселый, передумал: врачи в те времена не особенно утруждали себя медосмотрами, если необходимость их не казалась очевидной.
     Между Пифодором и хилиархом состоялся короткий разговор. Причем тысячнику  не  пришлось  спрашивать нашего героя, правда  ли  тот Пентакион – он сразу узнал его: еще будучи сотником, Менесфий два раза сопровождал македонское посольство в Коринф и видел там Пифодора, который был стратегом.
     Наш герой успел сообразить, как нужно держать себя и говорить в новых обстоятельствах. Более того, у него уже родился далеко идущий замысел. Поэтому он взвешивал каждое свое слово и не сказал ничего, что могло бы навредить ему и успешному осуществлению задуманных действий.
     Тысяча построилась в колонну и двинулась в обратный путь.