бабушка

Мы с грустью провожаем перелётных птиц.
С радостью встречаем их весной. Но радость омрачается: возвращается птиц намного меньше, чем улетело. Их отстреливают; иные не выдерживают трудного пути.
Мы с маленькой кузиной Рузалиёй не раз наблюдали, как бабушка, заслышав клич уток, семенила на огород, на отрытое место, запрокидывала голову, в белом платке, свисающем до плеч, и тихо голосила на татарском языке: милые… добрались…
Косяк галдел, качался в вышине и двигался неотвратимо, и меня пронзало ощущение жути пред силой природы — олицетворением великой миссии продолжения рода и любви к родине.

Бабушка встречала птиц каждый год. Однажды утопила калоши в разбухшей грязи огорода, и её пришлось выводить в одних носках, подкладывая под ноги доски.
Ютилась она у младшего сына, брата моего отца, у строгой снохи тёти Фаи. Дети боялись её. Особенно бабушка. Потому что пенсию не получала. Старалась мало есть, и меня учила пить чай так: кусок сахара делить на четыре части клещами и завёртывать в носовой платок.
Однако вскоре бабушке назначили пенсию за двух погибших сыновей-орденоносцев. Заплатили сразу за все годы, что она жила без денег, получилась крупная сумма, и, конечно, на её деньги сразу купили телевизор «Рекорд», один из первых на нашей улице.
И всё же бабушка не имела право голоса в семье.
Однажды тётя Фая заставила мужа выставить на двор фикус, что стоял у них в зале — уже не модно. И бабушка ничего не могла поделать.
Вечером я смотрел у них телевизор (у нас ещё не было), кузина сидела на диване и читала книгу,— повесть о том, как старушку в трудный год вывезли умирать в зимний лес.
Рузалия читала быстро, и пока я смотрел кино, одолела книжку.
— Ну? — спросила тётя Фая, обращаясь к дочери.
— Мама! — зарыдала та,— неужели я с тобой такое сделаю?!..
—Ни-ко-гда! — воскликнула тётя Фая.
А кузина испуганно плакала, будто виноватая в том, что написано в книге, и её будут бить
— Никогда, кызым! — уверено повторила тётя Фая и поднялась со стула, поправляя запястьями высокую грудь.

Фикус до осени стоял в саду на столе. Широкие листья его пошли желтизной.
Однажды я играл под яблоней и увидел бабушку. Она волочила калоши по длинной кирпичной тропе в сторону деревца, издали простирая руки.
Она плакала, встав напротив умирающего фикуса, жалела и жалилась — и казалось, не было в мире пронзительней картины!
Была бабушка на то время достаточно стара.
И нет её уже полвека
Недавно хоронили родственницу, клали в её могилу. В пустое место.
Вместо бабушки — земля! Чистая, рыхлая, как на грядке в огороде. Как же бесправна её и посмертная участь!