Жорик и попугай

        Наш Жорик был мастером на все руки. Не было такой домашней работы, которую он не умел и не любил бы делать. Пока он был жив, сантехники и электрики не знали входа ни в нашу квартиру, ни в квартиры наших соседок. Жорик опекал всех, при этом вел себя, как петух в курятнике, устраивая скандалы за малейшую попытку привлечь к ремонту домашней утвари кого-нибудь другого. Он находился в вечном приискании какого-нибудь занятия, особенно зимой, когда местный козлодром не работал, и, если не находил, то начинал ругаться со всеми подряд.
Все было бы ничего, но, как минимум, дважды в год Жорик ложился в госпиталь на профилактику. Кроме того, каждый год он ездил в подмосковный санаторий и почти каждый год после сердечных приступов ехал «отдыхать» в реанимацию. Тут-то самое интересное для хозяек и начиналось…
У нас с мамой и у всех наших соседок была уверенность в том, что Жорик каким-то сверхъестественным образом влияет на наши смесители, унитазы, лампочки и прочие домашние приборы. Как только он уезжал из дома, лампочки тут же перегорали, розетки переставали работать, краны текли, унитазы и раковины засорялись и т.д. и т.п. При этом, во избежание осложнений, специалистов никто не звал. Все терпели и ждали Жорика.
        В госпиталях и санаториях наш Жорик, в свободное от издевательств над врачами и медсестрами время, мечтал о том, как вернется домой и будет чинить все подряд, а все обитательницы его подмандатной территории считали дни до его возвращения и готовы были простить ему все его многочисленные закидоны.
        Много лет все было неизменно, но где-то около 1985 года одна из наших соседок, Анна Аркадьевна, вышла замуж, а ее муж, Петр Аркадьевич, оказался не менее рукастым мужиком, чем Жорик, и точно так же стремился опекать всех женщин вокруг. Конкуренция между Жориком и Петей была жесточайшая. Старый петух гонял условно молодого со своей территории, как собаку. Но, когда Жорик оказывался в госпиталях и санаториях, для Петра Аркадьевича наступал звездный час. Женщины быстро распробовали, что такое жизнь, когда можно не зависеть с починкой всего и вся от Жорика, и в обиду Петра Аркадьевича не давали. Георгий Гаврилович перестал мечтать о том, как, вернувшись домой, будет чинить краны и утюги и учить соседей уму-разуму. Теперь он открыто жаждал мести конкуренту. И летом 1990 года шанс отомстить ему представился.
        В то злополучное лето жена Петра Аркадьевича тяжело заболела и вынуждена была надолго лечь в больницу. Как-то так получилось, что сам Петя в это самое время засобирался в  дальнюю командировку. Женская часть общественности понимающе усмехнулась, услышав о Петиной скоропостижной командировке аж на две недели, но ничего не сказала. Не пойман – не вор. В день отъезда он попросил нас с мамой присмотреть за их с Анной любимцем, говорящим  попугаем Тошей, клетку с которым он принес к нам.
        Теперь звездный час наступил для Жорика. Ирина Николаевна дома его практически не видела. Жорик намертво прилип к клетке с попугаем и целыми днями повторял ему одну и ту же фразу: «Петя – чудак». Разумеется, с другой буквой в начале слова.
        Нам с мамой было дурно. Мало того, что нам приходилось регулярно спасать Тошу от домогательств нашей болонки Чапы, которая все время норовила добраться до его клетки, чтобы познакомиться с гостем поближе, а, нейтрализованная, сидела неподалеку от него и жалистно (не жалобно, а именно жалистно – прочувствуйте разницу, уважаемый читатель) лаяла, так еще и Жорик бубнил одну и ту же фразу целыми вечерами. Я уже молчу о том, как мы предвкушали реакцию даже не Петра Аркадьевича в том случае, если попугай усвоит уроки и поведает хозяину о том, кто он есть. Петя был мужик не без юмора, и подобную шутку оценить был в состоянии. Главная проблема заключалась в предполагаемой реакции Анны Аркадьевны. Она была очень хорошей, но слишком чопорной, а ненормативную лексику вообще не признавала. Мы с мамой с ужасом представляли себе, в каком культурном шоке окажется наша Анечка, если ее Тоша ляпнет при ней то, чему его научил Жорик, и что потом в сердцах  выскажет нам. Если бы она была просто соседкой, было бы полегче, но весь ужас ситуации состоял в том, что Анечка была нам довольно близкой родственницей и точно не промолчала бы.
Мы поговорили с женой Жорика, но Иришка напомнила нам, с кем мы имеем дело. Для порядка мама поругалась с Жориком в надежде, что он хотя бы пару дней после ссоры воздержится от визитов. Щазззз!  К уговорам, ругани и всему остальному Жорик был слеп и глух. У Георгия Гавриловича была цель, и он шел к ней напролом, не обращая внимания на препятствия. Он даже на любимый свой козлодром перестал ходить ради того, чтобы сделать гадость конкуренту.
Дней через десять попугай забыл, что он птичка, что его зовут Тошей, что он хороший и красивый, но зато выучился лаять. Мы с мамой, к тому времени уже чувствовавшие себя обитательницами дурдома, немного воспряли духом в надежде, что дальше у Тоши дело не пойдет. Представьте себе, уважаемый читатель, в каком состоянии мы пребывали, если лающий попугай нас вполне устраивал.
Чем ближе был приезд Петра Аркадьевича из командировки, тем интенсивнее Жорик тренировал попугая, но добиться от птицы ничего не мог. Попугай при виде тренера ограничивался лаем. Жорик от злости материл птицу, нас с мамой, свою жену и особенно Петю.
Наступил день возвращения Петра Аркадьевича. Мы с мамой радовались неудаче Жорика. Как оказалось, наше торжество было преждевременным. Мало  того, что попугай встретил хозяина заливистым лаем, забившись в дальний угол клетки и всем своим ощетинившимся видом показывая, что собирается дорого продать свою жизнь. Когда, отсмеявшийся Петя взял в руки клетку и пошел к дверям, Тоша очень чисто и ясно голосом Жорика поведал ему, кто он такой.
  Нам Петр Аркадьевич ничего не сказал. Он был человеком умным и понимал, что сам подставился Жорику под раздачу. Тем не менее, Тоша еще немного пожил у него, но, когда Анна Аркадьевна выписалась из больницы, дома в клетке жила уже другая птичка.
Что Петя сделал с Тошей, история умалчивает. Сам Петр Аркадьевич никогда об этом не вспоминал, Анечка рассказывала какую-то несуразную историю гибели своего любимца, а нам с мамой совесть не позволяла задавать Пете вопросы.