Застывшая вечность

 Одиноко кружа в медленном вальсе по мрачной свинцовости  пролива Маточкин Шар, опустевшая шлюпка по меткой матросской кличке «Тузик» медленно удалялась в сторону Карского моря. У самой кромки воды, на берегу острова Северный, что входит в Арктический архипелаг Новая Земля, чернела одинокая фигурка человека, облаченного в меховые доспехи спецпошива. Он казался одинокой черной точкой на ослепительно белой полосе побережья. Виной тому был неожиданно налетевший снежный заряд, который в Арктике летом был обычным делом.  В руках он держал бесполезное охотничье ружье, модную «вертикалу»,  похожую на винчестер из ковбойских боевиков.  Прейдя в себя от сковавшего его на какое-то мгновение оцепенения, человек метнулся к воде, но тут- же остановился. Броситься в ледяную воду было равносильно самоубийству. В сознании постепенно сложилась безрадостная картина. Он оказался в полном одиночестве на промерзшем насквозь скалистом острове среди бесконечных просторов Арктики. Только где-то там далеко, на том берегу пролива, приютились люди, с которыми он делил тяготы жизни самого северного в мире ядерного полигона - в зоне, под кодовым названием «Экспедиция Д-9».
  С опозданием в памяти всплыла первейшая заповедь полярников: «С Арктикой будь всегда на ВЫ»! Но охотничий азарт и непреодолимая тяга ко всему неизведанному сделали свое дело. Морской прилив завершил цепочку ошибок. Не принайтованный «Тузик» был беспомощен перед его волей. Что же теперь сказать капитану сторожевика, который сбросил ее на воду в надежде получить печень тюленя?
 Все началось с того, что матрос-наблюдатель сообщил, что к жилому городку приближается льдина с развалившимися на ней тюленями. Пропустить такой случай было грешно. План созрел мгновенно. Необходимо было спуститься на шлюпке ниже по течению, на траверз льдины и развернуть ее носом против течения. Затем залечь на дно шлюпки и ждать, когда льдина, обладающая большей парусностью, догонит ее. Но перед самым выстрелом шлюпку неожиданно качнуло. Тюлени разом слиняли в воду. Все же на снегу остался яркий кровавый след.
  Но охотничий закон гласит, что подранок, чтобы не мучился, должен, во что бы то ни стало, быть добит.  Шлюпочная гонка за раненым животным была благородным, но крайне хлопотным делом. Тюлень с тяжелым вздохом выныривал из-под воды, затем надолго опять погружался под воду. Мгновенно бросить весла и схватить ружье, было крайне сложно. В пылу отчаянной гонки он даже не заметил, как попал в мощное течение. Опомнившись, он схватился за весла, но справиться с ним он не смог. Подранок был тут же забыт, а его понесло к необитаемому острову Северный, что за проливом Маточкин Шар. Но у острова течение неожиданно прижало его к берегу, ему хватило нескольких сильных гребков, чтобы воткнуть нос шлюпки в спасительную прибрежную гальку. Пришлось разменять верную смерть в открытом студеном море на неопределенность пребывания на скалистом, безлюдном острове.
 Он медленно перевел взгляд на далекий противоположный берег. На его чернеющей полоске цепью тянулись заснеженные горы. Левее, устремляясь в высь  голубого, бездонного неба, блистал ослепительной белизной пик Седова. Где-то там, у подножья горы, находился его теплый барак с такой желанной сейчас солдатской кроватью и тумбочкой, туго набитой полярным доп. пайком. Как бы он хотел сейчас войти в эту недавно трижды проклятую пустую комнату, не спеша повесить спецпошив на гвоздь, присесть на кровать и привычно воткнуть лезвие ножа в крышку липкой от солидола банки тушенки.
 Повернувшись, он обвел взглядом разрушенное временем поморское становище. На самом берегу красовались останки древнего коча, похожего на обглоданного до ребер кита. Повыше виднелась убогая полуземлянка, за ней два покосившихся под студёными ветрами креста. Вся эта печальная картина из далекого прошлого поразительно напоминала полотна Рериха или Рокуэла Кента. Та же невозмутимая вечность сквозила во всем.
 В землянке ни останков зимовщиков, ни житейской утвари. Похоже, что они, кроме тех, кто под крестами, спаслись. Нары были пусты, и только на отполированном поморскими локтями столе были вырезаны ножом какие-то письмена со старинными ятями. Неясные послания из далекого прошлого. Ему неожиданно почудилось, что в землянке кто-то есть. Появился густой запах ворвани и пота мужских натруженных тел. Незримо здесь появились те, кто пережил эту трагедию, может быть, столетие, а может, и несколько столетий тому назад. Он инстинктивно оглянулся. Землянка была пуста. И только сквозь приоткрытую дверь плавно залетали одинокие снежинки и, обессилев, ложились на чернеющий пол. Ему стали понятны и близки чувства археологов, впервые проникнувших в погребенные под пеплом людские жилища Помпеи или утробы пирамид Египта тысячелетней древности. Вечная мерзлота, абсолютная стерильность этих мест, как и вулканический пепел, надолго сохраняют следы прошлых столетий. По берегам полярных островов не редкость встретить стволы деревьев, занесенных сюда когда-то льдами с далеких берегов тучных сибирских рек. Человек, проживший здесь длительное время, теряет иммунитет из-за отсутствия бактерий. Цинга, голод, холод, кромешная полугодовая тьма полярной зимы, полное одиночество и призрачные надежды на спасение - таков удел попавших в мертвый капкан Арктики. Скольких жизней мужественных поморов-первооткрывателей стоило освоение этих суровых полуночных краев! Скалы, ледники, тугие ветры под грозным именем бора, таков был их удел. При слабой Боре передвигаться в такую круговерть можно только в лыжных очках, либо с «телевизором». Так назывался кусок прозрачного плексигласа с ручкой, которым прикрывалось лицо от секущего, как наждак, снега. Нужда, как говорится, заставит! На центральной базе в Белушьей губе, где разрешалось проживать с женами, они так и ходили, когда начиналась эта легендарная бора.
 Он еще раз обвел взглядом становище. Оставаться здесь и ждать помощи, было бессмысленно. Забросив ружье за спину, и подхватив рюкзак, он отправился вдоль пролива на восток, хрустя смерзшейся, слегка припорошенной снежком галькой. Этот маршрут у кромки воды был длиннее, но карабкаться по скалам напрямую не хватило бы сил. Да и меховая одежда не для альпинизма. Задача заключалась в том, чтобы выйти на открытое пространство напротив жилой зоны и каким-либо способом привлечь к себе внимание дежурного наблюдателя на вышке. Но все его внимание неизменно приковано к западу, в сторону Баренцева моря, где мог появиться противник или начальство. Он же находился на севере, а со стороны Северного полюса нападения и начальства не ожидалось. Шансов, что его заметят, было мало. Искать его будут на том берегу, хотя кое-какая надежда все же была: это  сторожевой корабль, который должен в ближайшие дни появиться в проливе. Заметить его могли только с него.
  А пока, прямо по курсу маячила гора Монах. Ее расплывшийся облик действительно напоминал преподобного отца Тука либо ненасытного Пантагрюэля. Хотя напрямую она была связана с не менее колоритной фигурой Никиты Сергеевича Хрущева. Неспроста он стучал ботинком по трибуне Организации Объединенных Наций! Не многие тогда знали, что именно здесь, у подола этого Арктического монаха, на полигоне, было испытано самое мощное в мире термоядерное (водородное) оружие, «Царь-бомба» мощностью в 58 мегатонн. Полную ее мощь в 100 мегатонн испытать не рискнули. И мир содрогнулся не от удара ботинка по трибуне, а от всепримеряющего сейсмического толчка, несколько раз обогнувшего Земной шар. Вскоре СССР и США подписали ряд договоров о запрещении ядерных испытаний в трех средах. Земля и так уже тряслась и корчилась от ядерных взрывов, как беременная женщина во время родов.
 Шагать становилось все труднее, меховые брюки малопригодны для таких прогулок. Скрипела галька, ветер студеным сквознячком монотонно свистел в ушах.
  Неожиданно небо закрыло огромное одеяло свинцовых туч, мгновенно потемнело, обрушился водопад мохнатых хлопьев мокрого снега. Это был очередной снежный заряд, который регулярно сменяет сияющее солнце шестимесячного полярного дня. Прибрежная галька покрылась слоем пахнувшего свежестью снега. Ноги стали скользить по неровностям арктического пляжа. Он шел уже несколько часов подряд, когда неожиданно путь преградила выступающая в море скала. Место очень напоминало побережье Крыма в Форосе. Здесь можно было передохнуть, спрятавшись от беспрерывного свиста ветра в ушах. Он вспомнил дежурную шутку моряков: «Лучше северный берег Черного моря, чем южный берег Баренцева». Через некоторое время, так же мгновенно, как и началось, светопреставление прекратилось. Вновь вспыхнуло бездонной голубизной высокое небо, засияли первозданной белизной цепи гор. Он никогда не был в Швейцарии, но был твердо убежден, что именно это пространство, это сочетание суровости и ослепительной чистоты, невозмутимая мудрость вечности превосходит все созданное Творцом в этом мире. Угнетало только полное безразличие Вселенной к крохотной букашке, еле ползущей по ее бескрайней поверхности неизвестно куда и зачем.
 Предательски ярко светило солнце, хотя давно наступила ночь. На выступ скалы присела пуночка, это полярный воробей с необычной бело-черной окраской. Она первый прилетает с материка после долгой полярной ночи. Вслед за пуночками приходил с материка и первый караван кораблей. Помимо грузов с ним приходил дух далекого материка, отступало чувство одиночества и оторванности от человеческого мира. Прилет этой птицы возвещал, что скоро весна, что скоро на остров с гортанными кликами потянутся клинья гусей, быстрокрылые утки, грациозные лебеди, беспокойные стаек куличков и прочей пернатой живности. Выползут на лед погреться черные туши тюленей. Южная часть острова расцветет свей бурной, но очень короткой жизнью, а северная так и останется под вечными ледниками плодить с пушечными выстрелами атлантические айсберги. Его всегда поражало, почему эта беспокойная живность прилетает сюда каждый год, когда кругом еще лежит снег и только кое-где проклевываются черные макушки скал. И это с тучных южных хлебов! Неистребимый инстинкт пернатого мира сильнее человеческой логики. Он гонит их совершать трансконтинентальные перелеты только для того, чтобы вывести птенцов, уберечь их от зубастых песцов, поставить на крыло и наконец, после всех непомерных хлопот, отправиться в обратный путь. С детства он запомнил фотографию из учебника по географии, где изображена колония кайр на скалах архипелага, с надписью: «Птичий базар на Новой Земле». Детство, такое короткое, как полярное лето, детство! Оно началось у него перед самой войной.
   С каждым километром пути рюкзак и ружье становились все тяжелее и тяжелее. Топтать места, где никогда не ступала нога человека, захватывающе интересно, но изматывающие трудно. Ноги потяжелели, а мысли в голове стали спотыкаться. Потерялось чувство времени. Солнце издевательски, то чуть поднималось, то смещалось немного ближе к горизонту. Это означало смену дня и ночи. Необходимо было хоть немного поспать. На припорошенных снегом камнях или промерзшей гальке, это было рискованно. Сняв ружье и рюкзак, он взобрался на ближайшую скалу. Километрах в двух от него сиротливо торчала вышка створного огня. Это была работа всемогущего Севморпути.
Добравшись до вышки, и из последних сил и вскарабкавшись по лестнице на площадку под фонарем, он блаженно растянулся на досках настила. В сон провалился мгновенно. И так же мгновенно, как ему показалось, проснулся. На высоте, на открытом всем ветрам настиле, тянул такой  арктический сквознячок, что его меховая одежда стала казаться ему марлевой тряпочкой. Монотонный свист ветра в ушах сводил с ума. С трудом разминая окоченевшие ноги, он медленно сполз на землю. Все же поспать немного удалось. Вокруг все было покрыто свежим рыхлым снегом. Снежный заряд он проспал. И опять монотонное размеренное движение, шаг за шагом по безжизненному пространству и вспоминая о близком и далеком.
Окружавшие его до горизонта горы практически не двигались, хотя он шел уже вторые сутки. Но ближайшая местность стала меняться. Скалы постепенно отступать от обреза воды, это немного утешило, не требовалось тратить силы на подъемы и спуски по скалам. Вброд обходить выступы скал он не решался, в любой момент можно было уйти в ледяную воду с головой. Натруженные ноги гудели. На одном из пляжей он сел на мерзлую гальку, прислонился спиной к рюкзаку и протянул натруженные ноги. Меховые брюки позволяли посидеть несколько минут без озноба. Вспомнился Гагринский пляж на берегу Черного моря. Ему нестерпимо захотелось перенестись туда, на пляж, с горячей, обжигающей пятки галькой.
 Постепенно он стал ощущать под собой леденящий холод. Небо, утомленное бесконечным кружением солнца, незаметно натянуло на себя серое одеяло  облаков. Все вокруг стало таким же серым и безликим. Он с трудом поднялся и медленно побрел сквозь серое безмолвие, с трудом разминая непослушные, окоченевшие ноги. Ветер, не смолкая, монотонно свистел в ушах. Все тело бил озноб. Память опять понесла его в прошлое, в далекий и такой теплый, Киев.
  Постепенно к нему пришло второе дыхание. Тело стало послушным, шаги свободными и размеренными. Голова освободилась от дурманящего тумана. На горизонте, а может, и прямо перед ним, на слепящем снегу, появился черный предмет. В Арктике часто принимаешь камень на снегу за скалу на горизонте, а скалу за камешек. Удивительный оптический обман. Но в этот раз скала оказалась рядом и снова подъем вверх по острым, обдирающим ладони камням.  На вершине его встретил захватывающий дух простор. Глядя на отвесные скалы, он задумался и вспомнил кадры из документального фильма, где на таких же скалах сидят, а потом взлетают и парят над океаном, белоснежные птицы. Но скалы были пусты, это место было несколько севернее тех,  где были сделаны те кадры.  Мысли медленно растекались по древу. Вокруг ни малейших признаков существования людей на этой одинокой планете. Неужели в этом безмолвном мире он остался один? Неужели это кара свыше за все его земные прегрешения?
 Пора было передохнуть, да провести ревизию рюкзака. Все сводилось к тому, что путь будет долгим, намного дольше, чем он предполагал. Неблизкий путь до места, где через пролив располагался жилой городок, десятикратно увеличивался за счет глубоких заливов и выступающих далеко в море мысов. Скалы не позволяли двигаться напрямую к цели, поэтому припасы необходимо было распределить минимум еще на трое суток. Да еще неизвестно, сколько придется ждать помощи на берегу. Патронов оставалось только два, все остальные пошли на бесполезную погоню за раненым тюленем. Их надо беречь на случай подачи сигнала. Он тщательно разделил небогатые остатки продуктов на пять суток, на каждые сутки приходилось тоскливо мало. Ему почти явственно представилось изобилие свежего оленьего мяса, после охоты на Песцовой горе и чуть не свершившееся затем возмездие.
Опять на пути встала скала, которую невозможно было обойти со стороны моря. Это был не первый случай на его пути по прибрежным пляжам вдоль кромки воды. Но на этот раз он, наконец, решил расстаться с меховыми брюками, так сковывавшими его движения. Проститься с ними насовсем было невозможно, они позволяли хотя бы ненадолго посидеть или полежать на промерзшей гальке пляжей. Пришлось сделать из них скатку и закинуть на плечо. Лазать по скалам стало намного легче, да и шагать по берегу тоже.
Впервые он задумался и стал на ходу вспоминать, а как же одевались в этих широтах Архангельские поморы?
Наконец, где-то там, вдали, за проливом, стало медленно выползать устье быстрой горной реки Шумилихи. Она часто меняла свое русло, поэтому вокруг нее образовалось множество проток, из которых торчали валуны и обломки скал. Отсюда начиналась дорога на горное озеро и к горе Хрустальной, где они промышляли хрусталем. Машинально вскинул левую руку к глазам. Стрелки часов застыли на месте, стекло было покрыто трещинами. Он совсем забыл, что они навечно стали показывать одно и то же время, когда в горячке преследования ударил ими по рукояти весла. Отныне время у него застыло на том злополучном мгновении. Полярный день. Время суток он сможет теперь определить только по положению Солнца. Оно выше, значит день, чуть ниже - ночь.
Он уже сбился со счета, сколько раз это неумолимое светило опускалось ближе к горизонту и опять поднималось. Навалившаяся усталость требовала отдыха. Пройдя еще немного он, к великой своей радости, заметил у подошвы скалы несколько отполированных льдами и снегами бревен, это было то, что надо. Сбросив рюкзак и меховые брюки на гальку, он принялся сооружать ложе. Кровати с периной не получилось, но отдых ногам был обеспечен. Проснулся от смертельного холода, но все же, удалось поспать. Спасибо далеким Сибирским лесам! А как бы он хотел сейчас очутиться в уютной тайге, среди ставших ему  такими родными и желанными кедров, кустарников и трав.
Даже после такого короткого сна на бревнах он почувствовал себя бодрее, но от постоянного недоедания сосало под ложечкой. Скалы тянулись сплошной стеной, но птичьих базаров не было. Все они на морском побережье, да и много южнее. На плоском участке побережья он заметил гусиное гнездо, давно покинутое, только ветер трепал остатки гусиного пуха. Он вернулся на прибрежную гальку и стал упорно отмерять размеренным, экономным шагом свой нелегкий путь. Воспоминания наплывали сами собой. Только они помогали отвлечься от тяжких мыслей о безнадежности его усилий.
 Наконец, где-то далеко впереди, за проливом, всплыла крохотная башенка,  это было самое высокое строение в зоне жилого городка - башня бетонного завода. Мрачное, грязное творение человеческих рук, но без его грохота и цементной пыли не состоялось бы, ни одно испытание. Когда замуровывалось изделие, этот монстр неумолчно грохотал сутками, не переставая и не давая спокойно даже вздремнуть. Но как сейчас, в этой тишине, ему так захотелось услышать его утробный голос! Где-то недалеко за ней находились жилые бараки, там живут люди и пустует его одинокая кровать.
    Ноги еле плелись, ныли под тяжестью ноши плечи и шея. Особенно тяжелым казалось ружье, срочно требовался отдых. Стволы деревьев все не попадались, тогда он облюбовал место между огромных валунов, хоть какая-то защита от нескончаемого, холодного и неумолимого ветра. Он снял рюкзак, скатку из брюк, ружье, натянул на себя меховые брюки и свалился между камней. Через короткое время холод пробрался через меха, пришлось постоянно переворачиваться с бока на бок. О сне не могло быть и речи. Ноги немного отошли, и он, с трудом поднявшись, продолжил путь.  Его не покидала надежда обнаружить выброшенные стволы деревьев, чтобы устроить себе ложе и хотя бы немного поспать.
  Смертельная усталость навалилась как-то сразу. Сказалась тяжелая нагрузка и скудость питания. Все окружающее представлялось тяжелым, затянувшимся сном, который никогда не пройдет. Появилось безразличие к окружающему миру. Он знал, что это состояние опасно, и изо всех сил отгонял от себя мысль лечь, закрыть глаза и поплыть по течению: «Будь, что будет». Нет, нужно было гнать эту мысль прочь, необходимо было держаться до последнего.  К счастью, состояние полного безразличия к себе и ко всему миру скоро прошло. Голова прояснилась. Стало слышно поскрипывание и шуршание смерзшейся гальки под ногами. Небо затянула серая дымка, солнце сквозь нее просматривалось, как кусочек желтого масла в тарелке с теплой кашей. На короткое время даже стих назойливый свист в ушах от холодного, упорного сквозняка с Карского моря. Вдоль берега пошли частые выступы скал,  образовывая небольшие, каменные карманы-беседки. Он присел в одной из них на рюкзак, прислонился спиной к скале и вытянул ноги. Место очень напоминало черноморский Форос.
   Неожиданно скалы отступили от обреза воды. Путь вперед стал свободным, без тяжких усилий для преодоления препятствий. Но небо опять покрыло тяжелое, серое, безликое одеяло. Монотонность шагов убаюкивала. Требовались усилия, чтобы не заснуть на ходу. Тем неожиданней предстала перед ним скала. Она торчала над уходившим вглубь острова заливом, как указующий перст. Ему показалось, что нечто подобное он где-то уже встречал. И действительно, он вспомнил одинокую скалу над озером Зюссе, сплошь заселенную беспокойным семейством горных гусей - казарок. Но эта скала, к сожалению, была пуста. Никаких признаков жизни на ее безмолвных уступах. Пришлось, в который раз, обходить препятствие со стороны острова. Это был большой крюк, но пройти ее по берегу было невозможно, вода подходила к скале вплотную. Зато после этого утомительного маневра судьба преподнесла ему долгожданный подарок. Хотя и далеко впереди, но на абсолютно свободном от всяких препятствий берегу, он заметил несколько бревен. Наконец-то, можно будет устроить долгожданный ночлег! Ноги сами прибавили ход. Он почувствовал, как тело под мехами покрывается испариной. В памяти возникла изнуряющая жара Средней Азии.
 К спасительным бревнам он подошел совершенно обессиленным. Ноги подкашивались. Сел на бревно, как на долгожданную добычу на охоте. Сердце толчками билось где-то под горлом. Неужели он, наконец, ляжет и вытянет натруженные ноги. Его нисколько не интересовало, где сейчас солнце, ночь или день его окружает. Ему нужен был отдых. С большим трудом уложил бревна рядом и, натянув меховые брюки, пристроился на них,  блаженно вытянув ноги. Это были не сучковатые деревья, а именно бревна. Похоже, они попали сюда с того берега, из технической зоны. Вспомнилось, как они устраивали лежневку среди торосов, для доставки грузов и оборуудования с корабля к штольне, по ледовой дороге.
  Он провалился в сон мгновенно. Бревна не были похожи на пуховую перину, однако на короткое время были источником блаженства. Затем бока стал ныть, сон многократно прерывался, постоянно приходилось переворачиваться. Но все же, это был почти полноценный отдых. Окончательно он проснулся от холода, бревна не скала, но и не русская печка. Голова прояснилась. Судя по солнцу, был полдень. После отдыха настроение улучшилось, затеплилась робкая надежда, что его, все же, найдут. Стянув с себя меховые брюки, скатав их и забросив рюкзак с ружьем за спину, он отправился дальше. Это было движение к цели, сквозь никуда, с единственным, твердым решением, что так надо. Ноги и спина продолжали нестерпимо ныть, но в сознании все же, теплился фитилек надежды. Мысли опять вернулись в прошлое, к немногим радостным событиям из прошлой его жизни.
  Облегчение после тревожного сна было недолгим. Неожиданно глаза закрыла черная пелена, к горлу подступил тошнотворный ком. Он понял, что это от голода. Пришлось остановиться и вытащить скудный дневной рацион. Это был кусочек хлеба. Негусто, тогда он стал пробовать жевать мох, занятие не из приятных, хотя и создает иллюзию еды. Но как олени могут жить в таких суровых условиях питаясь только этой  сушеной дрянью? На третье была горсть снега, пахнувшего свежестью и влагой. И снова пришли спасительные воспоминания, под скрежет гальки под ногами, свист ветра в ушах, да размеренный ритм тяжелых шагов, непослушных ног.
  Вскоре, сразу за скалой, открылся вид на вдающийся вглубь острова  узкий залив. Раньше он полюбовался бы этим живописным фьордом, обрамленным мрачными скалами, но не сейчас. Сейчас это означало приличный крюк на пути к цели, а целью была вышка наблюдателя в самом конце городка, который уже появился на далеком противоположном берегу неясными, крохотными предметами.  Долгожданная цель  отодвинулась от него на несколько долгих километров. Пришлось уходить от пролива вглубь острова,  чтобы петлять между скал без троп и дорог, а это не простое дело, когда с трудом волочишь ноги. Подавив в себе раздражение и бесполезную злость, он стал медленно преодолевать новое препятствие. Ему вспомнилась Киргизия, с ее живописными горами и трудными охотничьими тропами.
  Теперь он с каждым шагом удалялся от берега. Это его тревожило. Сторожевик в проливе мог появиться в любой момент, а он все дальше и дальше уходил в это узкое и мрачное ущелье. Голова все спешила и поторапливала, но ноги безвольно плелись где-то сзади, не желая повиноваться. Под ними был не галечный, ровный пляж, а хаос из разбросанных волей природы камней. Ступни постоянно выворачивало в разные стороны, ноги болели нестерпимо, а он все подхлестывал и подхлестывал себя страшной мыслью, что в этот момент сторожевик идет по проливу, а он упускает, может быть, единственную свою надежду на спасение. Где-то впереди, в конце ущелья, послышался шум и плеск бьющейся о камни воды. Еще через некоторое время закончился узкий залив, но появилось устье горной реки. Этого еще не хватало! Мимолетная радость вновь сменилась отчаянием. Горная река билась и дробилась на мелкие протоки среди валунов и обломков скал. Чтобы перебраться на тот берег, ему придется перелезать с одного камня на другой, а это сложно и очень опасно. В любой момент можно оказаться в ледяной воде. Но ему ничего другого не оставалось, у него не было времени даже на короткую передышку. Он понимал, что если хотя бы присядет, то подняться уже не сможет. Внимательно присмотревшись к хаосу камней, он выбрал наиболее подходящий маршрут и стал медленно, очень осторожно, перелезать с одного скользкого валуна на другой. Кровь стучала в висках, голова кружилась от бешеной пляски воды. Шум и грохот ее, казалось, заполнил все пространство. Наконец, он буквально свалился с последнего камня на противоположный берег. Колени дрожали от слабости, ноги отказались слушаться. Ползком он добрался до скалы и сел, прислонившись к ней спиной. Голова закружилась, и он провалился в блаженное небытие. Сознание возвращалось медленно. Он ощущал нестерпимый холод под собой и в спине, но головокружение прошло. С большим трудом он встал и медленно побрел к выходу, прочь из этого сырого, мрачного места.
   Шел, стиснув зубы, его качало из стороны в сторону. Ноги слушались с трудом. Со временем он вошел в какой-то гипнотический транс. Движения стали механическими, тело будто двигалось помимо его воли, само собой. Пропали время и пространство. Он даже не заметил, как вышел на открытый простор пролива, где к действительности его вернули хлынувший на него матовый свет полярного дня и налетевший ледяной ветер. Прямо перед собой, на далеком и желанном, противоположном берегу, он смог различить только крохотную черточку пирса, а рядом с ним игрушечный силуэтик «ОС-30». Это означало, что пока он делал крюк, мимо прошло непредвиденное им спасение. Единственное, что могло его утешить, это то, что ожидаемого сторожевика еще не было. Стресс от увиденного вернул его к действительности. Он осмотрел берег, где предстояло долгое ожидание помощи. От воды до крутого скалистого обрыва он был густо усеян какими-то обломками железа, бревен, досок и разного хлама. Это его удивило и обрадовало, так как походило на следы человеческого присутствия. Подойдя поближе, он обнаружил, что это были обожженные и измочаленные обломки каких-то деревянных конструкций, искореженный металл. Он понял, что провидение, наконец, над ним сжалилось: теперь было из чего разжечь сигнальный костер, обогреться самому и даже отдохнуть на гладких досках.
 Надежда опять закралась в душу. Он догадался, что все это богатство было занесено сюда взрывной волной от самого мощного в Мире термоядерного испытания «Царь бомбы». Он знал, что к востоку от этого места находился когда-то жилой городок, а это его остатки, попавшие под прямое воздействие мощного светового луча и ударной волны. Основная часть городка, прикрытая высоким скалистым берегом, была аккуратно сложена ударной волной, как домино. Это было поразительно, что они так сохранились. В первый год работы на полигоне ему приходилось, по делам, бывать в этих жутких местах. Он тогда с искренним любопытством новичка разглядывал эти останки. Близость знакомых мест несколько его успокоило. Похоже, что смертоносный взрыв второй раз послужит человеку на пользу. Первый раз он побудил две великие державы подписать соглашение о запрете ядерных испытаний в трех средах, а теперь он дает шанс на спасение одному крошечному, измученному человеческому существу.
Превозмогая усталость, он принялся стаскивать обломки обуглившихся досок ближе к проливу на небольшое возвышение. Дело шло медленно, голова кружилась, ослабевшие руки, и ноги не слушались и дрожали. Наконец он сложил костер, а рядом соорудил настил для отдыха. Расщепить размочаленные доски на щепки было несложно. После многократных попыток долгожданный костер разгорелся. Огонь стал жадно лизать доски, потрескивая и перепрыгивая с одной на другую, набираясь сил и поднимаясь все выше и выше. Но, к его горькому разочарованию, нужного черного, клубящегося сигнального дыма не получилось. Ветер стал стелить его по земле, и был он реденьким и белесым. Такой костер на той стороне пролива просто не заметят. Он мог быть виден только темной ночью, но появившееся ополоумевшее солнце все кружило и кружило между горизонтом и зенитом, отмеряя неведомые ему часы и дни. От отчаяния и усталости он свалился на настил и, почти мгновенно, провалился в тяжелый сон.
 Проснувшись от холода и бившего все тело озноба, он сразу посмотрел вдаль, на тот берег. Сторожевика не было видно, значит, надежда все еще оставалась. Он бросил взгляд на костер, доски прогорели, вокруг костра валялись их обугленные концы, а на его месте образовалась черная, продолговатая лужа. Из нее торчала закопченная галька. Вспомнился сибирский охотник и ночлег на теплой, прогретой земле, с тлеющим бревном в ногах. Он решил воспользоваться прошлым опытом. Тело продолжал бить озноб, ощущалась безмерная слабость. Усилием воли он заставил себя подняться и отправиться на сбор дров. С частыми перерывами, были собраны обломки досок, нашлись и два бруса. С трудом он притащил  их волоком. В этот раз разжечь костер удалось быстрее. Появились долгожданные язычки пламени и жизнерадостно заплясали по доскам. Огонь! Сколько горя он приносит людям, но и сколько надежд и радости таится в его колеблющихся животворных язычках. Он развел костер на том же месте, только постелил над прежней лужей настил из досок. Сверху уложил на костер концы двух толстых брусьев, как учил его многоопытный сибиряк. Для большего дыма набросал мох. Это было все, что он мог сделать для своего спасения. От усталости и голода кружилась голова. Свалился на настил, сознание помутилось, и он опять впал в полуобморочное состояние. В голове проплывали неясные отрывки картин из прошлой жизни. Это был какой-то сумбур из недосказанного и недовиденного. Сполохи видений. На какой-то миг он пришел в сознание. Открыл глаза. Недалеко от него, на округлом валуне, немым столбиком сидела огромная, белоснежная полярная сова. На ее саване четко проступали черные мазки горностаевой окраски.
«Ждет своего часа» – подумал он, и опять провалился в небытие. Замелькали картинки довоенного детства. Вот уже война, бомбежки, обстрелы и аэродром. Повешенные партизаны и несколько немецких генералов в Киеве, специальный факультет в Питере. Затем сожженная тайга от рухнувшей на старте ракеты. Ядерные испытания. Образ явившейся Девы Марии. И тоска и раскаяние перед природой за загубленные им жизни и живность, за стадо беззащитных оленей. Неужели это расплата за все его жизненные грехи перед родителями, женщинами, людьми, природой?
 Он очнулся: костер опять прогорел. Рядом, в ногах, дымились два толстых, обугленных бруса. На месте костра образовалась теплая черная лужа. Подтянув непромокаемые защитные брюки, он скатился в нее. По промерзшему телу разлилось долгожданное, живительное тепло. Проваливаясь в темную пропасть небытия, он с каким-то безразличием подумал, что вода вскоре остынет, и он непременно будет вморожен в вечную мерзлоту, как сибирский мамонт. С усилием он разомкнул веки. И опять перед ним это белое изваяние, словно сама смерть в роскошном горностаевом балахоне, с огромными желтыми, неподвижными глазами. Они загадочно мерцали и были направлены прямо в душу человеческого существа. Ему стало страшно даже дышать. Неужели это его судьба? Неужели частички его плоти после смерти перейдут в это загадочное существо? Сколько же у нее терпения неподвижно ждать, когда его душа покинет это измученное тело?
 Последнее, что дошло до его сознания – это далекий металлический перестук двигателя сторожевика. Раздался голос из рупора: «Отбросьте оружие в сторону». Это было спасение.