Ночной инцидент в гарнизоне

«Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся».
-----------------------------------------------------------

Разъярённый начальник караула с раздутыми от гнева ноздрями и выпученными глазами, налитыми кровью, стуча об брусчатку подкованными сапогами, выбежал на середину улицы и, брызгая слюной, что есть силы, заорал: «Стоять! Я приказываю стоять! Вы арестованы!». Но «Волга», пронзительно взвизгнув полысевшими покрышками, уже рванула с места, виляя задом и разрывая рёвом мотора ночную тишину узкой брусчатой улочки этого тихого восточно-германского городка. Досада и чувство оскорблённого достоинства окончательно снесли старому служаке крышу, и тут произошло невероятное. Взбешённый старший прапорщик выхватил из кобуры табельный Макаров, изготовился к стрельбе в прямой стойке на слегка согнутых ногах и, держа пистолет обеими руками, как американские полицейские в кинобоевиках, открыл прицельную стрельбу по удалявшейся служебной машине военного коменданта гарнизона.

Внезапный вызов

В набитом битком клубе, пропитанном запахом кирзовых сапог и солдатского пота, шёл вечерний просмотр кинофильма для личного состава частей охраны и обеспечения штаба 2-й Гвардейской танковой армии Группы советских войск в Германии, дислоцированного в городке Фюрстенберг, что на реке Хафель в 90 километрах к северу от Берлина. Солдаты, которых за день вымотали прапорщики и сержанты, обессиленные, не следили за действием киноленты, так как спали, сложив головы друг другу на плечи, на спинки узких кресел или себе на грудь, мешая при этом соседям своим сопением и боцманским храпом. Зато с интересом картину смотрели старослужащие и дембеля – сытые, довольные и самоуверенные как жирные и охамевшие коты на продовольственном складе. Уже прошли завязку сюжета, ухватили суть драматургических конфликтов, внимательно следили за развитием захватывающего действия, как вдруг, к всеобщему неудовольствию, отворилась левая входная дверь, та, что ближе к экрану, и темноту кинозала разрезал, хоть и вечерний, но всё-таки ещё достаточно яркий свет с улицы, на которой стояли долгие летние дни. В проёме показались: опоясанный портупеей дежурный по части офицер с соответствующей красной повязкой на рукаве, какой-то подполковник, прапорщик и ещё кто-то, невидимый за их спинами.

«Младший сержант Литовченко, на выход!» – прогорланил дежурный по части на весь кинозал!

«Да чтоб ты провалился!» – подумал тот, кого вызвали, так как ему очень хотелось досмотреть захватывающую картину. Но делать было нечего – не станешь же скрывать свое присутствие в зале? – пришлось встать, обозначиться и направиться в правлении выхода, ощущая на себе неприязненные взгляды кинозрителей, вынужденных терпеть такие неудобства из-за кого-то там младшего сержанта.

Выйдя из здания клуба, Литовченко, щурясь от света, разглядел припаркованный возле него УАЗ с надписью «Военная комендатура». Подполковник тут же распорядился: «Давай, живо в машину!» Уже в дороге офицер представился военным комендантом гарнизона по фамилии Сидоров. Прапорщик, сопровождавший его, оказался инспектором ВАИ этой же воинской части. Повернувшись левым боком к сидящему сзади солдату, комендант спросил:

– Так, значит, немецким свободно владеешь?

– Так точно.

– Вот и отлично, надо помочь. Солдат в бегах, может, слышал? Полиция постоянно названивает, а наш штатный переводчик зашивается: как назло ДТП за ДТП, с длительными выездами, некому на телефоне сидеть.

– Так, а…

– С твоим начальством всё согласовано. Заночуешь у нас, место есть. Как всё утихнет, вернёшься в свою часть.

То, что в отряде спецпропаганды политотдела армии, обозначаемом эвфемизмом «агитотряд» (тогда ещё стеснялись называть вещи своими именами), а, по сути, подразделении информационно-психологического противоборства служит сержант-срочник, владеющий немецким, знали многие начальники. Подполковник, в чьём подчинении находилось это подразделение, по специальности был японологом, но по иронии судьбы служил в ГСВГ, а до этого в Ленинградском военном округе. Обычная у нас практика. Возможно, что какой-то германист вместо него служил на Дальнем Востоке, а синолог не на китайской границе, а где-нибудь в Венгрии. Начальнику, курировавшему отряд и владевшему японским, а не немецким, по долгу службы приходилось регулярно посещать партийные органы правящей Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), воинские части Национальной Народной Армии (ННА) – вооружённых сил ГДР, муниципальные органы и районные администрации, и он нередко прихватывал с собой младшего сержанта Литовченко в качестве переводчика к глубокому неудовлетворению офицеров и прапорщиков отряда. Как же, те лямку тянут: то дежурными по части, то на прослушивании вражеских голосов, и составлении на основе этого информационных записок для политотдела армии, то ещё что-то там, а этот срочник, дескать, с подполковником с одного приёма на другой разъезжает, вместо того, чтобы, например, лишний раз в наряд по роте заступить или в автопарке свою станцию драить.

Сопровождая подполковника в поездках, Литовченко даже довелось как-то раз нанести визит кандидату в члены политбюро СЕПГ Маргарите Мюллер, которая с 1963 года, состояла не только в ЦК, но и была депутатом Народной палаты (парламента), а с 1971 по 1989 входила в состав Госсовета ГДР. Наряду с Ингебург Ланге и супругой Эриха Хоннекера – Марго Хоннекер она была одной из немногих женщин в высшем эшелоне власти восточногерманского государства. Одновременно эта энергичная женщина занималась и производственной деятельностью в сельскохозяйственном секторе экономики, возглавляя с 1973 года различные предприятия в сфере растениеводства. В ходе самоликвидации ГДР в 1989-1991 годах М. Мюллер была лишена всех своих партийных и государственных постов и оттеснена на обочину жизни, будучи социально деклассированной. Такая у немцев политическая культура.

Иногда случались курьёзные эпизоды, так сказать по прямому функциональному назначению. Как-то в 1988 году отряд спецпропаганды политотдела армии на полевом сборе принимал участие в совместных двусторонних учениях с аналогичным подразделением военного округа V сухопутных сил ГДР. На общих построениях попеременно командовали, то немецкий, то советский офицер. Литовченко, стоя с офицером перед строем, дублировал эти команды, соответственно, то на русском, то на немецком языке, испытывая при этом некоторую неловкость оттого, что только после его, младшего сержанта, слов, хотя и переводных, офицеры и прапорщики обеих армий выполняли те или иные строевые команды.

Но вот вызовом из солдатского клуба началась история служебных взаимоотношений младшего сержанта Литовченко с военной комендатурой гарнизона.

Что русскому полковнику впрок, то немецкому смерть

Когда его перевели в автобат бригады материального обеспечения армии на должность водителя автозаправщика, он ни разу не видел машину, за которой был закреплён согласно штатному расписанию, т.к. числился на этой должности формально. Он даже не имел на тот момент водительского удостоверения, а на занятиях по боевой готовности, в случае тревоги, имел предписание бежать не автопарк, а в штаб батальона, чтобы выносить сейфы в ходе эвакуации. В бригаде Литовченко в качестве переводчика использовали на полную катушку. Он, помогая согласовывать организационные моменты, то и дело колесил с начальником продовольственной службы по северным округам ГДР, объезжая местные сельхозпредприятия, поставлявшие в бригаду овощи и фрукты. С заместителем командира бригады по технической части посещал ремонтные предприятия, когда требовались запчасти для каких-то служебных машин высоких начальников в штабе армии. Нередко Егора в тех же целях «сдавали в аренду» другим службам армии или вышестоящим начальникам для решения их личных вопросов, в основном медицинского или ветеринарного характера: то супругу какого-нибудь полковника из штаба армии к немецкому гинекологу сводить, то выпавшего из окна второго этажа котёнка на рентген свозить, то за породистыми щенками в питомник съездить.

Но чаще всего к услугам младшего сержанта прибегали политработники. Как-то раз ему пришлось даже сопровождать генерала – члена военного совета армии – в один из полков, где с участием солдата срочной службы произошло происшествие, в котором пострадали местные жители, и надо было уладить некоторые вопросы с районной полицией и потерпевшими.

Выезды офицеров-политработников к «братьям по оружию», куда непременно брали Литовченко, обычно заканчивались обильными возлияниями. Однажды один из таких визитов возглавил сам начальник политотдела бригады Заливаев, здоровенный полковник, грузный, с большим животом, но при этом с хорошей осанкой, мясистым рыхлым лицом, не позволявшим точно определить его возраст. Он, должно быть, имел термоядерную печень, ибо никогда не обнаруживал признаков опьянения, хотя поглощал спиртное в неимоверных количествах. В тот раз в состав делегации кроме полковника входили пропагандист бригады подполковник Белобоков, а также заместитель командира автомобильного батальона по политической части майор Забодалов, любитель выпить, читать философско-воспитательные нотации и обладатель язвы желудка в запущенной форме. Внешне он напоминал ожившую мумию какого-нибудь Аменхотепа IV – настолько он был сух, скрючен и тёмен кожей.

Прибыв в крупную воинскую часть ННА ГДР, дислоцировавшуюся в городе Пренцлау в казармах ещё времён кайзера, делегация была радушно принята немецкими коллегами – командованием и высшими политработниками части. После официальной части, когда все формальности были соблюдены, а торжественное мероприятие проведено «для галочки», хозяева предложили гостям продолжит беседу в неформальной обстановке в кабинете замполита части. Участники «беседы» заняли свои места за приставным столом хозяина кабинета, тот открыл сейф и советские коллеги ахнули: вся верхняя половина этого хранилища была плотно нашпигована горизонтально лежавшими бутылками разноцветных спиртных напитков. Пока принимавшая сторона вытаскивала часть этого боекомплекта на стол, начальник политотдела бригады прямо, по-военному, без экивоков, но с глубоким уважением в голосе поинтересовался у своего коллеги по функционалу:

– А вы это за свои деньги покупаете?

– Да нет же, что вы?! – ужаснулся вопросом «собрат по оружию» – На это нам выделяются средства из презентационного фонда, – «успокоил» он посетителей.

– Ничего себе! – сразился таким ответом глава делегации – Вот это я понимаю, на должном уровне у вас политработа поставлена, молодцы!

– А мы вот даже на представительские цели за свои приобретаем, – выдал военную тайну подполковник-пропагандист в порыве откровения и нахлынувшей обиды, тяжело и с завистью вздохнув при этом.

Слово за слово, и потекла задушевная беседа, прерываемая частыми опрокидываниями сосудов за братство по оружию, за наши армии, за успехи в службе, за германо-советскую дружбу. Когда спиртосодержащий боекомплект иссяк настолько, что высвободил всю занятую им ранее половину сейфа, старший немецкий офицер, как гостеприимный хозяин счёл важным обратить внимание советских коллег на ту незначительную деталь, что арсенал был, вообще-то, рассчитан на пару месяцев. Ну да чёрт с ним! Чем только не пожертвуешь ради братства по оружию?

Первым из строя выбыл замполит батальона, старый майор-язвенник Забодалов. Он, еле держась на ногах, испросил у начальника политотдела разрешения отдохнуть в УАЗе и дождаться там завершения этого важного политического мероприятия. Начальник политотдела бригады не возражал, и младший сержант Литовченко сопроводил майора до машины, где вместе с водителем уложил потерявшего силы политработника на заднее сидение.

Вернувшись назад, сержант боковым зрением зарегистрировал, что сидевший по левую руку от него немецкий полковник – хозяин кабинета – заметно сник, закрыл глаза и оставался так некоторое время в сидячем положении. Его неучастие в беседе остальных нисколько не беспокоило, и на него перестали обращать внимание. Но тут, неожиданно для всех, он привлёк к себе внимание тем, что в один «прекрасный» момент склонился на правый бок и грохнулся на пол, довольно сильно ударившись об него головой. Литовченко показалось, что даже трезвый человек потерял бы сознание от удара такой силы. Оживлённая беседа прервалась, участники «обмена опытом», проходившего без каких-либо закусок, хмуря брови, уставились на свалившееся тело в полковничьей форме. Первым прервал молчание руководитель советской делегации, предложив отвезти несчастного домой. Так и решили, к великой радости других офицеров ННА, силы которых также опустились ниже нулевого значения. Как говориться, что русскому впрок, то немцу смерть. Один из немецких офицеров вызвался показать путь к военному городку, где проживали семьи военнослужащих ННА. Не приходящего в сознание спящего на заднем сидении майора Забодалова пришлось ориентировать вертикально, чтобы освободить место для других. Рядом с ним разложили тело полковника ННА и отправились к нему домой. Когда дверь квартиры распахнулась, то ужаснувшаяся супруга увидела обмякшее бессознательное тело своего мужа, висевшее на плечах двух советских офицеров. При этом сопровождавший немецкий офицер, заместитель полковника, бросился давать обомлевшей женщине пояснения, дескать, вот затянулось совещание с советскими друзьями. «Короче, куда класть?» – подвёл он итог. Оставив полковника на попечительство ошарашенной супруги, все вернулись к машине. Тут немецкий подполковник заявил:

– А знаете, я здесь рядом живу в военном городке, может, подбросите, ко мне зайдём?

– Поехали! – скупо и решительно распорядился начальник политотдела бригады, для которого всё только начиналось.

Подъехали к блочной пятиэтажке, в которой проживал подполковник с семьёй. Оставив в УАЗе на попечительство водителя бесчувственный полутруп замполита, наверх, в квартиру немецкого коллеги поднялись начальник политотдела бригады Заливаев, подполковник-пропагандист Белобоков и младший сержант Литовченко. В уютной, но малогабаритной трёхкомнатной квартире немецкого брата по оружию пропагандист находился исключительно для мебели с целью сопровождения своего начальника и изо всех сил боролся с действием алкоголя и одолевавшим его сном. Полковник же опустошил несколько рюмок шнапса, к явному неудовлетворению хозяйки неуклюжим движением руки разбил пару фужеров, залив содержимым мягкое напольное покрытие гостиной, и, заметив, что пропагандист из последних сил отбивается от объятий Морфея, принял бесповоротное решение выдвигаться в пункт постоянной дислокации, озаботившись тем, что тела сослуживцев надо бы ещё развести по домам.

«Не с кем работать!»

На обратном пути начальник политотдела пребывал в прекрасном расположении духа: оживлённо болтал, подшучивал над мучавшимися опьянением сослуживцами, посмеивался над слабаком-полковником ННА, грохнувшимся на пол, хотя что там было пить? Когда до расположения части оставалось ещё около сорока минут езды, он внезапно обратился к Литовченко:

– Слушай, а ты не знаешь, тут где-нибудь, поблизости, нет ли какой деревенской пивной?

– Да будет тут одна деревенька, только с трассы километра 3-4 съехать придётся. Ну а в каждой деревне обязательно найдётся пивная. Вот, кстати, и съезд сейчас справа будет – ответил младший сержант, хорошо изучивший округу благодаря частому сопровождению различных начальников в их служебных поездках.

– Сворачивай! – приказал полковник рядовому-водителю.

– Товарищ полковник, – взмолился пропагандист Белобоков – так, до дому тут уже рукой подать, зачем ещё в пивную?

– Закрой рот, ничего с тобой не случится, если на пол часа позже приедем – задушил дискуссию в зародыше старый опытный политработник – хочу посидеть в немецкой пивной, тем более вон переводчик под рукой – кивнул огромной своей головой в сторону Литовченко.

Появление советских офицеров в звании подполковника и полковника в пивной этой захолустной деревушки вызвало заметное недоумение среди немногих посетителей, обернувшихся в сторону входной двери. Очевидно, такие гости там были редкостью. Громкость застольных разговоров сразу уменьшилась вдвое. Заняв свободный столик и расположившись поудобнее, полковник обратился к Литовченко:

– А ну-ка пойди, закажи нам шнапса! Да, и себе чего-нибудь возьми.

– Разрешите пива? – уточник сержант, пользуясь случаем и рискуя нарваться на неприятности.

– Валяй, разрешаю – снизошёл начальник политработников, нарушая служебную субординацию и воинский устав, но проявляя человечность.

Когда хозяин пивной принёс шнапс в стандартных, предусмотренных для этого, рюмках, полковник, изображая негодование, «наехал» на сержанта:

– Это что такое, что за мензурки?

– Товарищ полковник, шнапс принято подавать в такой таре и в таких объёмах. Максимум можно заказать двойную дозу – ввернул Литовченко этнокультурное пояснение.

– Ты давай тут не умничай, а пойди и закажи в нормальных стаканах или вот, например, пускай как тебе, в кружки нальёт.

Когда сержант передал возле стойки эту просьбу трактирщику, тот изумлённо уставился на него, затем, похоже, подумав, что от русских ожидать нечто подобное вполне уместно, наполнил доверху две пивные кружки шнапсом и доставил их к столу. Посетители пивной, заметив это, прервали свои разговоры, в помещении воцарилась мёртвая тишина. Рыхлое и полное лицо начальника политотдела, перевалившись через воротник, расплылось по погонам в довольной улыбке:

– Ну вот, совсем другое дело! Так, давайте выпьем да поедим – он поднял свою кружку. Но тут взмолился пропагандист:

– Товарищ полковник, разрешите мне не пить, не могу, поверьте, даже смотреть уже невмоготу на это – кивнул на вторую кружку.

– Это что за бунт на корабле! – изобразил негодование его начальник – Ты не подчиняешься моему приказу? Пей, мать твою!…

Неуверенным движением руки подполковник взял, было, свою посудину, но, приблизив её ко рту, резко поставил на стол и быстро выбежал вон из помещения на улицу. Там его вырвало.

– Тьфу, блин! – выразил своё брезгливое отношение к этому неприглядному поступку партийный работник старой закалки. Затем нескольким крупными глотками, опустошил пивную кружку со шнапсом, около половины отпил из второй, не использованной Белобоковым, глубоко вздохнул и, обращаясь к Литовченко, грустно выдохнул, кивнув в сторону выхода, очевидно, имея в виду и пропагандиста, и лежавшего в машине замполита батальона – Видишь, брат, с кем работать приходится? Не с кем работать! Одни слабаки.

При этих словах вернулся помятый Белобоков. Он имел жалкий, виноватый вид, словно промотал в элитном борделе всё золото партии и, мучаясь угрызениями партийной совести, явился на суд чести. Не исключено, что завсегдатаи той пивной до сих пор слагают легенды о крепком русском полковнике, и будут передавать их из поколения в поколение.

Прибыв в расположение части и высадив пропагандиста, полковник, выходя из машины, приказал водителю и Литовченко доставить домой тело замполита батальона, покоившегося на заднем сидении УАЗа. Полуживую мумию язвенника парням пришлось взвалить себе на плечи, вытащить из машины и волочить ногами по ступенькам крыльца, слава богу, жильё располагалось на первом этаже одного из старинных особняков. На звонок открылась дверь, в проёме которой появилась сухая низкая фигура многолетней боевой подруги, являвшейся по совместительству председателем женсовета части. Супруга благоверного вскинула руки в драматическом жесте – была такая склонность у неё – и не менее драматично, выпучив и без того навыкате глаза, выкрикнула в адрес солдат такой вполне «уместный» в данной ситуации и «будничный» вопрос:

– Боже мой! Что вы с ним сделали?

Разумеется, на это был дан лаконичный и самый распространённый после «не знаю» солдатский ответ:

– Это не мы.

Такой ответ не удовлетворил подругу жизни замполита, и с укором обращаясь к Литовченко, она спросила:

– Егор, ну ты-то куда смотрел?

Вопрос обезоружил своей неуместностью: Егор не ожидал, что председатель женсовета закрепила за ним шефство над замполитом батальона.

Опять в комендатуру

Разумеется, служба сержанта Литовченко в ГСВГ не сводилась только к подобным курьёзам. Были и занятия по боевой готовности, и полевые выезды, и дежурства по роте, и прочая солдатская рутина, но, надо признать, что запомнились именно такие события, так как они значительно разнообразили армейские будни. Однажды рутину разбавила настоящая авантюра, скорее, даже из ряда вон выходящее происшествие, в огласке которого не были заинтересованы вовлечённые в него лица.

В один прекрасный день младшего сержанта Литовченко вызвал комбат и приказал:

– Отправляешься в комендатуру. Там какое-то ЧП и проблемы с переводчиком. Поступаешь в распоряжение военного коменданта гарнизона. Понял?

– Так точно!

– Выполнять! Вон машина ждёт.

– Есть! – не без приятного волнения отчеканил солдат, любивший смену обстановки и захватывающие задачи.

В одной из частей гарнизона солдат, неся службу в карауле, совершил побег с оружием – то ли снесло крышу от письма любимой, уведомившей, как водится, о своём неожиданном и предательском замужестве, то ли ещё по одной из распространённых причин. Побег вооружённого солдата всегда поднимал на ноги полицию ГДР, во всяком случае, окрестных районов, и являлся чрезвычайным происшествием, сулившим массу неприятностей соответствующим начальникам, не говоря уже о самом беглеце, совершившим воинское преступление. Хорошо, если обходилось без случайных жертв или вооружённых нападений на граждан ГДР. В этот раз ситуация была сложная, беглец ещё не найден, военный комендант и служба войск работали в круглосуточном режиме, а тут как на грех переводчик комендатуры, сержант-сверхсрочник, числившийся где-то в одной из частей на второстепенной должности, но фактически служивший в комендатуре, ушёл в очередной глубокий запой. Причём в этот раз приступ пьянства был настолько длительным и крепким, а сержант впал в такой беспробудный сон, что его несколько дней никто не мог растолкать и привести в чувство. Срок его службы подходил к концу, и ему стало на всё чихать, хотелось перед отправкой в СССР как следует расслабиться. А, может, запил с горя из-за того, что завершался сверхсрочный контракт. Тут-то комендант Сидоров и вспомнил о младшем сержанте Литовченко, который уже выручал прежде в аналогичной ситуации, когда его забрали с просмотра кинофильма. Солдат не иголка в стоге сена, с командиром батальона, где служил младший сержант, быстро договорились, и вот он снова в знакомой ему обстановке.

Спустя пару дней беглый солдат попался в сети полиции и был доставлен на гауптвахту комендатуры. Проблема разрешилась. К этому моменту постепенно вышел из запоя и переводчик-сверчок. Улучшив момент, Литовченко зашёл в кабинет начальника и обратился к коменданту с вопросом:

– Товарищ подполковник, когда вы отправите меня назад в батальон?

Комендант задумчиво свёл брови, сфокусировав свой взгляд на какой-то воображаемой точке, затем перевёл его на солдата и, вздёрнув брови кверху и откинувшись на спинку кресла, решил:

– А знаешь, про тебя там ещё никто не спрашивал, оставайся-ка ты тут, пока не хватятся, задач всегда валом.

Такое решение обрадовала младшего сержанта. Разнообразие проблем, с которыми приходилось сталкиваться в комендатуре, частые выезды, встречи с множеством официальных и неофициальных лиц выгодно отличались от монотонности казарменного образа жизни. Время службы летело быстрее и увлекательнее.

В ходе этой затянувшейся командировки Литовченко поближе познакомился с солдатами срочной службы этой небольшой части: рядовым Сашей Петуховым – водителем коменданта, а также ефрейтором, латышом Валдисом – водителем старшего инспектора ВАИ гарнизона. Служба этих ребят совсем не походила на традиционное армейское бытие, жили они достаточно вольготно. Размещались прямо в здании комендатуры в просторной жилой комнате. Кроме непосредственных начальников – коменданта и главного ваишника гарнизона – никаких иных патронов над собой не знали. Никаких тебе утренних зарядок и многокилометровых кроссов, нарядов по кухне или роте, строевых смотров, занятий по боевой готовности, полевых выходов, учений, марш-бросков и прочих тягот и лишений армейской службы. Почти студенческая жизнь. В то время как в ГСВГ большинство военнослужащих срочной службы за исключением экскурсий почти никогда не выбиралось за пределы расположения своей части, эти были ежедневно в разъездах, имели возможность знакомиться со страной пребывания, расширяли свой кругозор. Комендант и старший инспектор ВАИ гарнизона относились к ним без обычного служебного официоза, обращались по имени, закрывали глаза на мелкие нарушения формы одежды: будь то расстёгнутый воротник или бляха ремня в районе генофонда и тому подобные шалости. Бывало, конечно, наедут, гаркнут или под горячую руку пригрозят перевести в мотострелковую часть дослуживать, если те уж совсем наглели и садились на голову. Порою, вечерами, развезя своих начальников по домам, водители грешили тем, что самовольно садились за руль своих машин и разъезжали по территории города или за его пределами в поисках приключений или за пивом. Кто же в гарнизоне остановит машину военного коменданта или ВАИ, чтобы выяснять, почему водитель без старшего машины? Может, как раз за ним и едет. От автомобиля коменданта офицеры и прапорщики, вообще, старались во избежание придирок и лишних вопросов шарахнуться в ближайший проулок, чтобы не попадаться на глаза. Понятно, что такая вольность разбалтывает неокрепшую молодую психику, относительная свобода кружит голову, связь с реальностью ослабевает, не говоря уже об элементарной дисциплине. Вот такими и узнал Литовченко своих новых сослуживцев, поселившись временно в их комнате. Но нарыв, как правило, когда-нибудь прорвётся. Если для этого созрели причины, повод всегда подвернётся. Он и подвернулся, да ещё какой, прямо-таки гарнизонная Санта-Барбара получились!

Роковой казан с картошкой

Питание водителей в комендатуре осуществлялось тут же в здании, в помещении караула гарнизонной гауптвахты, поскольку для двух-трёх срочников и одного или двух арестованных не были предусмотрены столовая или пищеблок. Они питались совместно с караулом в отведённой для этого комнате, а тот завозил себе еду из столовой расположенного неподалёку ремонтного батальона. Начальник столовой рембата щедростью не отличался, поэтому пища для арестованных и караула гауптвахты, а, следовательно, и для водителей всегда была, мягко выражаясь, скудного ассортимента, без кулинарных изысков и походила на что угодно, только не на еду, а если и на еду, то переработанную живым организмом. Поэтому водители предпочитали самостоятельно ездить в рембат на приём пищи, о чём существовала неофициальная договорённость между комендантом и командиром этой части.

Как-то раз комендант и старший инспектор ВАИ совместно выехали на тяжёлое ДТП с участием граждан ГДР в отдалённый населённый пункт. Вернулись уже поздно вечером, отдав распоряжения, разъехались по домам. В тот вечер службу в карауле нёс наряд воинской части, из которой Егор Литовченко был прикомандирован к комендатуре. Начальником караула заступил командир ремонтного взвода, низкорослый коренастый, уже в летах, старший прапорщик Дубов, старавшийся выглядеть служакой, суровым воином, эдаким капитаном Сливой из повести А.И. Куприна «Поединок», для которого устав был «книгой книг». За ним водились различные грешки. Так, например, поговаривали, что он – сам заядлый охотник – в ремонтных мастерских по заказам сослуживцев подпольно за деньги изготавливает нарезные стволы-вкладыши для охотничьих ружей под патрон от АК-74. Но поскольку своё основное дело он знал великолепно, кому-то что-то всегда справлял-чинил, начальство на это закрывало глаза, а он, похоже, показным служебным рвением старался дать понять, что глаза закрывают не зря.

Развезя своих начальников по домам и вернувшись, водители позвали Литовченко с собою в караул на приём пищи. Подошли втроём к караулке, рядовой Петухов нажал кнопку звонка. Из-за двери послышалась ломаная речь с тюркским акцентом:

– Кто тым, парол?

– Давай, открывай, какой на ... пароль? Я – водитель коменданта, на ужин пришли.

– Щаз, далжит ната.

– Так иди, докладывай, чурка! – нагрубил задира Петухов караульному на ровном месте. Через некоторое мгновение за дверью раздалось:

– Наачкар сказал, рано пришли, штаат ната…

В ответ водитель коменданта выпустил длинную очередь всего своего нецензурного лексикона в адрес «собеседника», места откуда он родом, не забыв близких родственников, начальника караула и, казалось, был готов пойти на более крутые меры, но Валдис, водитель гарнизонного ваишника, длинный худой уроженец Латвии, с более прохладной кровью, оттащил сослуживца за рукав от двери караульного помещения, предложив:

– Да поехали в рембат, может, там ещё успеем что-то ухватить?

– Поехали в рембат от греха подальше – поддержал его Литовченко, знавший особенности личности начальника караула и уже тогда предчувствовавший неладное.

Взбаламученный и взъерошенный буян, недовольный тем, что какой-то там прапорщик, пусть даже и старший, посмел не допустить его к миске, отдёрнув руку, насупившись и сопя носом, молча и решительно отправился к машине. За ним вдогонку – Литовченко и Валдис.

Столовую ремонтного батальона к тому времени покинуло последнее подразделение, и наряд по кухне начал её уборку, опрокидывая на столы лавки, липкие от вековой грязи. Начал распространяться неприятный запах помоев и хлорки. Трём визитёрам из комендатуры стало ясно: ужин прошёл мимо них. У кого-то недовольно забурчал желудок. Чувство голода мужчин озлобляет и делает решительнее. Опять рванули в караулку комендатуры. Там всё в точности повторилось, как и в первый раз. Старший прапорщик – начкар, похоже, решил показать данную ему уставом власть и поставить на место этих, с его точки зрения, разгильдяев, воспользовавшись отсутствием комендатурного начальства, превышая при этом свои полномочия. Но есть хотелось уже не на шутку, и тут чёрт дёрнул Литовченко предложить водителям отужинать «как люди» в находящимся по соседству с комендатурой немецком трактире, откуда доносились заманчивые запахи мясных блюд. Егор расценил так: забегаловка расположена возле комендатуры, поэтому советские офицеры и прапорщики обходят её стороной – нарваться на кого-либо там маловероятно. Путь подхода-отхода минимальный, всего пара шагов, да и потом, дежурным по комендатуре этот участок не просматривается. Идея водителям изрядно понравилась, и те даже удивились, что такое простое и очевидное решение проблемы им не пришло в голову самим – с переводчиком то почему не отужинать у немцев? На кой хрен им эта караулка с арестантским пайком? Три голодных товарища нащупали в карманах марки, прикинули, что их вполне хватит и, предвкушая цивильную пищу, заторопились навстречу манящим запахам уютной немецкой пивной.

Кто служил в ГСВГ/ЗГВ знает: встретить в пивной пирующих солдат срочной службы, событие утопическое, поэтому эти трое сразу притянули к себе изумлённые взгляды всех присутствовавших там. Но хозяйка заведения – соседка комендатуры – их узнала и была отнюдь не против дополнительного заработка. Друзья заняли свободный столик прямо у входа. Решили отужинать по-царски: заказали всем шницель, салаты и пиво. Аппетитные блюда, расслабляющее действие пенящегося напитка воскресили в памяти Литовченко счастливую студенческую жизнь в одном из городов Тюрингии. Только стало подниматься настроение, как в трактир вбежал узбек из караулки и тут же его испортил. Надо же, кто-то всё-таки заметил их визит в злачное место.

– Началник карул приказал ити на ущин, всё катоф – доложил сын узбекского народа.

В кровеносной системе водителя коменданта произошло пенообразование, и он неожиданно для сотрапезников выпалил:

– Да пошёл он на …, твой начальник караула, вали отсюда!

Посыльный невозмутимо и, надо признать, вполне резонно уточнил:

– Такх и передат?

– Да, так и передай! – не унимался задира.

Вестовой пожал плечами и тут же умчался, громыхая сапогами, похоже, большего размера, чем необходимо.

– Зря ты на рожон полез, это может плохо кончиться – предостерёг Егор расходившегося буяна.

– Да будет мне тут какой-то прапорщик указывать, когда и где мне ужинать! Оборзел вконец! – не унимался дебошир.

Тут вновь послышался уже знакомый грохот сапог, и на пороге заведения появился всё тот же выходец из междуречья Амударьи и Сырдарьи:

– Начкаар сказал всем вас искат. Ощен злой – уведомил он троих, объявленных в розыск, и снова загромыхал сапогами в обратном направлении.

– Так, – решил внести корректировку в ход событий Литовченко – быстро доедаем и идём на ужин в караулку «для галочки», чтобы отметиться и угомонить прапора. Я его знаю: крыша не на месте, тем более, закусил удила, судя по всему. Выдвигаемся по одному, встречаемся возле входа в караульное помещение.

Водители спорить не стали. Так и поступили. Расплатившись с хозяйкой, первым на объект со свирепым прапорщиком в целях рекогносцировки опасной зоны, выдвинулся младший сержант Литовченко, поэтому он не мог видеть, как латыш Валдис, покидая пивную, приобрёл у трактирщицы бутылку коньяка, которая всплыла спустя некоторое время, а до того момента была припрятана водителями в одном из УАЗов, стоявших в гараже. Собравшись возле входа в караульное помещение, сообщники увидели, что дверь открыта и прошли вовнутрь. В помещении для приёма пищи стало ясно, что и караул, и арестанты уже давно поужинали, а для личного состава комендатуры «добрый» старший прапорщик оставил лишь то, что не доели предыдущие. В наличии было немного похлёбки, похожей на помои, и перловой каши, уже остывшей. Поморщив нос от такого контраста с предыдущими блюдами, Литовченко развернулся и вышел из караульного помещения. За ним последовал водитель старшего инспектора ВАИ. Второй водила задержался. Оставлять его там одного, как показали развивавшиеся события, было роковой ошибкой, которая вызвала цепь фатальных взаимозависимостей.

Выйдя на открытый воздух, Литовченко, чтобы насладиться приятной вечерней прохладой, направился к озеру, на берегу которого раскинулась территория комендатуры, взошёл на причальный мостик с привязанной лодкой и стал любоваться едва колыхавшейся водной гладью, серебрящейся в тусклом свете начинавших сгущаться сумерек.

Задержавшись в караулке, задира Петухов обратил внимание на стоявший поодаль огромный казан, которого прежде никогда там не замечал. Подошёл, прикоснулся – чугун-то горячий! Вытащил из кармана носовой платок, чтобы не обжечь пальцы, и приподнял тяжёлую крышку. Из чугунной ёмкости вкусно пахнуло, присмотрелся – ба, да она доверху набита картошкой, жареной на сале! «Гады», – сделал вывод распетушившийся солдат, – «нам, значит, помои оставили, а себе, стало быть, картошку с салом пожарили!» Чувство глубокой обиды от такой вопиющей несправедливости посетило не в меру расходившегося солдата, и он, не долго думая, нашёл тряпки, решительно схватил чугунную посуду и уверенной поступью направился к выходу, не обращая внимания на ломаную речь растерявшегося от неожиданности узбекского рядового, который что-то там пытался ему вслед втолковать. Водитель не разобрал его речевой сумбур, да и не очень то прислушивался. Чувство мести оглушило его рассудок. Если бы этого не произошло, то задира услышал бы, что жареная картошка представляла собой не вечернее меню личного состава караула, а персональный ужин старшего прапорщика – начальника караула, который и прихватил с собою в наряд казан, картофель и сало, чтобы скрасить домашней пищей тяготы суточной службы на гауптвахте.

Вспомнив, что в гараже в одном из УАЗиков припасена бутылка коньяка, купленная пару минут назад в пивной, буян решил, что этот благородный горячительный напиток в армейских условиях прекрасно сочетается с жареной на сале картошкой, и рванул в гараж. По пути он проинформировал о своём достижении водителя ВАИ Валдиса и предложил ему сбегать за стариком Адольфом, жившем в частном доме по соседству с комендатурой через два домовладения.

Адольф или как его чаше ласково называли Ади, был местный житель, пенсионер, давний друг всех комендантов, дружба которого с комендатурой передавалась по наследству от прежних начальников ко вновь назначенным. Ему было уже за далеко семьдесят, его низкорослая сухого телосложения сутулая фигура выдавали в нём человека, всю жизнь занимавшегося тяжёлым физическим трудом. Из-за кривых ног и тёмной кожи он внешне, скорее, походил на кавказского аксакала, чем на немца. Всё свободное время Ади проводил на своём огороде, не разгибая спины. Во время второй мировой войны он попал в советский плен на Восточном фронте и до пятидесятых годов работал на угольных шахтах в Ростовской области, где сносно научился говорить по-русски на бытовом уровне. Несмотря на многолетние тяжёлые принудительные работы под землёй в качестве военнопленного, к русским Адольф пропитался большой симпатией и к великому неудовлетворению своей престарелой супруги всегда с восхищением отзывался о русских женщинах. Кроме возделывания огорода, он часто рыбачил на местных озёрах и был непревзойдённым мастером по копчению свежей рыбы. Это его умение всегда было востребовано комендантами. Дело в том, что по долгу службы военные коменданты поддерживали деловые отношения с местным рыбнадзором и лесничеством, т.к. время от времени по выходным обеспечивали организованный досуг для советских офицеров, прапорщиков и сверхсрочников в виде охоты и легальной рыбалки. Рыбнадзор частенько угощал комендантов недоступным для местных жителей лакомством – угрями. Ловить угрей кому-либо, кроме специально уполномоченных рыболовецких хозяйств, в ГДР было строжайше запрещено и уголовно преследовалось. Такой деликатес являлся для восточногерманского государства источником конвертируемой валюты и предназначался только для экспорта на Запад. Но рыбнадзор по блату привозил в комендатуру один-другой ящик с жирными живыми угрями. Их тут же передавали Адольфу для приготовления. Коптильня находилась прямо на его огороде. Некоторую часть рыбы старик оставлял себе, в виде гонорара, а остальную возвращал комендантам. Но время от времени он в тайне от коменданта делился гонораром и с солдатами комендатуры, приглашая их отведать копченых угрей у себя на участке. Баловал, так сказать, по-отечески. Кое-чем водители делились и со своим благодетелем: то тушёнку подбросят, то бензина отольют. Поэтому поглощать жареную картошку с коньяком без друга Адольфа они сочли неподобающим жестом.

Дедушка Ади, не осведомлённый о щекотливых подробностях того вечера, с радостью принял приглашение своих молодых приятелей, а чтобы не явиться с пустыми руками прихватил из заначки на своём огороде утаённую от супруги бутылку шнапса. Когда он прибыл, водители из солидарности и для языковой поддержки позвали на этот праздник жизни и Егора, оторвав его от философского созерцания сумеречных красот озера. Заглянув в гараж, Литовченко увидел на откинутом задке УАЗа чугунный казан, полный завораживающе пахнувшим жареным картофелем, улыбавшегося званного гостя Адольфа, с которым уже успел познакомиться за время пребывания в комендатуре, четыре алюминиевых кружки и раскупоренную бутылку коньяка, о происхождении которой его тут же и проинформировали. Не без удивления поинтересовался у водителей:

– Откуда же такая классная картошка?

– А, в караулке наряд себе пожарил, и вот нас угостили – солгал водитель коменданта, дабы уклониться от дальнейших расспросов.

Такая щедрость несколько изумила Егора, но, вспомнив, что им после караульных достались лишь малопривлекательные объедки, допустил, что те решили таким способом скомпенсировать своё неколлегиальное поведение.

Итак, все четверо с вновь разгоревшимся аппетитом молодых организмов приступили ко второй части своего затянувшегося в тот вечер ужина. Когда опустошёнными оказались и казан, и бутылка коньяка, а вторая, со шнапсом, опустела уже наполовину, ночную тишину, нависшую над военным объектом, потряс нечеловеческий вопль, в караулке захлопали двери, за пределами гаража послышался топот многочисленных пар сапог и возбуждённые голоса караульных. Вопль произвёл старший прапорщик, отсутствовавший до тех пор неизвестно где – возможно, трепал языком в дежурке комендатуры – и явившийся в караульное помещение, чтобы с наслаждением вкусить приготовленного ему по-домашнему блюда. Не обнаружив принадлежавшего ему казана с картошкой, он, задав соответствующий вопрос, выслушал от подчинённых развёрнутый и потрясший его отчёт о событиях, предшествовавших его приходу. Такого с ним не случалось за всю многолетнюю службу в Вооружённых Силах, чтобы какой-то сопляк, рядовой, наглость которого достигла умопомрачительных вершин, увёл из-под носа его ужин, его личный казан?! И где, в карауле?! Сознание отказывалось в это верить, и он вновь, от бессильной злобы стал орать на всех, кто ему попадался на глаза и – главное – приказал найти и доставить к ниму на расправу водителя коменданта.

Погоня

Когда дело запахло керосином, Литовченко понял, что полученные объяснения относительно происхождения казана с картофелем не соответствовали действительности, и пожалел, что, вообще, ввязался в эту аферу. Но делать было уже нечего, нужно было как-то выходить сухими из воды. Адольф также быстро смекнул, что обстановка накалилась и по совету Егора стал выдвигаться с объекта не через основные ворота, а соседскими огородами вдоль берега озера, где его не мог заметить наряд по комендатуре, а то, не ровен час, и арестовали бы для выяснения обстоятельств. Сообщники приняли решение рассредоточиться по одному и также независимо друг от друга, по возможности незаметно, проникнуть в расположение спального помещения, чтобы произвести отбой. В то время когда личный состав караула искал на территории объекта обидчика своего начальника, на задний двор вбежал дежурный по комендатуре и крикнул:

– Водителю коменданта на выезд! Комендант срочно вызывает, только что звонил.

– Да мы сами его все ищем – ответил кто-то из караульных.

Услышав это, буян оживился: у него появился железный повод исчезнуть, тем более по приказу своего непосредственного начальника – командира части, у которого старший прапорщик по уставу во время несения службы в наряде находился в подчинении. Он отряхнул парадно-выходную форму одежды, в которую облачился ещё утром по приказу коменданта, не стал, однако, застегивать китель, и уверенно шагнул за пределы гаража в направлении основного выхода к стоявшей на внешней парковке служебной «Волге». Он уже достиг ворот, когда его заметил разъярённый старший прапорщик Дубов, который заслонил своей массивной приземистой фигурой калитку ворот.

– Товарищ рядовой, стоять! – скомандовал начкар.

– Товарищ старший прапорщик, мне не до вас, меня вызвал комендант, не задерживайте! – вновь начал петушиться водила.

– Приведите форму одежды в порядок!

– Что?!

– Застегнитесь!

– Да я перед полковниками не застёгиваюсь – понесло дебошира на рожон.

– Что?!

– А то – огрызнулся солдат и, изловчившись, прошмыгнул в калитку, перебежал дорогу, вскочил в стоявшую на противоположной парковке машину и завёл двигатель.

Не привыкший к такому неподчинению старший прапорщик, который в своём ремонтном взводе чувствовал себя полновластным диктатором, опешил от такого отпора и неуважения к званию. Придя через секунду в себя, он кинулся вдогонку за солдатом, но тот уже успел запустить двигатель, заблокировать двери машины и с торжествующим видом выехал на проезжую часть.

На участке домовладения, прилегавшего к пивной, что по соседству с комендатурой, жил старый матёрый кот по кличке Макс. Его широкая морда, вся в шрамах и постоянно имевшая наглое выражение, смотрела на всех с неизменным презрением и омерзением. Он любил вечерами прогуливаться по окрестным огородам в поисках мелкой живности, скорее для развлечения, чем для пропитания. Иногда взбирался на крышу своего дома, чтобы расширить сектор обзора и удовлетворить природное кошачье любопытство. Так он поступил и на сей раз. Лениво сидел на коньке крыши и с наслаждением переваривал полёвку, пойманную в сарае за два часа до этого, с блаженством вдыхая влажные вечерние запахи, тянувшиеся с огородов и берега озера. Но вдруг громкий топот, доносившийся снизу, заставил его прервать это созерцание, втянуть голову между лопаток и заложить уши. Макс своим цепким зрением разглядел в темноте бегущего внизу солдата, преследуемого каким-то неприятным человеком, опоясанным ремнями. Опытным глазом и кошачьей интуицией Макс сразу определил: «Этот тип ненавидит нашего брата. У-у-у, какая неприятная физиономия! Хорошо, что я не оказался на его пути, наверняка бы пнул меня в рёбра своим тяжёлым сапогом, сволочь». Не успел Макс это подумать, как вызвавшее у него отвращение двуногое существо с раздутыми ноздрями и бешеными глазами, стуча об брусчатку увесистыми сапогами, выбежало на середину проезжей части и начало там что-то громко орать. Но Макс не понимал русскую речь.

«Стоять! Я приказываю стоять! Вы арестованы!» – орал старший прапорщик, брызгая слюной. Но «Волга», пронзительно взвизгнув полысевшими покрышками, уже рванула с места, виляя задом и разрывая рёвом мотора ночную тишину узкой брусчатой улочки этого тихого немецкого городка. Досада и чувство оскорблённого достоинства окончательно снесли начальнику караула крышу, и тут произошло невероятное. Взбешённый солдафон, позабывший о своём карауле, выхватил из кобуры табельный Макаров, изготовился к стрельбе в прямой стойке на слегка согнутых ногах и, держа пистолет обеими руками, как американские полицейские в кинобоевиках, открыл прицельную стрельбу по удалявшейся служебной машине военного коменданта гарнизона. Уже при первом выстреле, Макс, опасавшийся за свою кошачью жизнь, метнулся прочь с крыши, едва помня себя от страха: он никогда ещё не слышал пальбу на своей тихой улице. Кошачья интуиция насчёт этого омерзительно типа не подвела. Она Макса ещё никогда не подводила.

Проверка караула

Пару часов тому назад начальник штаба автомобильного батальона капитан Долбачёв закончил проведение вечернего развода. Он любил это ежедневное мероприятие. Ему нравилось видеть офицеров и прапорщиков, вытянувшихся перед ним на плацу по стойке «смирно». Тут он наслаждался своей властью, данной ему армейским уставом. Любил долго и нудно, расхаживая взад-вперёд перед строем, в назидание другим, кого-нибудь песочить за реальные и мнимые недостатки, искусственно доводя себя до максимального раздражения, от которого у него в конвульсиях начинали дёргаться пухлые рыхлые щёки. При этом ближе обычного, почти вплотную, подходил к «обвиняемому» и как-то загадочно снизу вверх, чуть склонив в сторону голову, заглядывал ему в глаза, словно нанизывая несчастного на воображаемый шомпол. Вернувшись домой, он поглотил ужин, заботливо приготовленный супругой, и тут бы расслабиться, отдохнуть, но в тот вечер душа была не на месте, что-то тревожило капитана, которому по выслуге лет уже давно следовало бы ходить в майорах. Ему только не хватало каких-нибудь проколов по службе. Тогда об очередном звании можно забыть ещё на пару лет. Подсознание подсказывало, что рано отдыхать, надо бы проверить службу в караулах. Осознав, что ему с такими беспокойными мыслями не заснуть, капитан оделся и вызвал служебную машину.

Первым делом он счёл необходимым проверить службу караула в автопарке – основном объекте автомобильного батальона бригады материального обеспечения армии, в задачу которого, в случае войны, входила дозаправка танковых колонн горючим после первого марш-броска на Запад. Внезапная проверка караула удовлетворила начальника штаба и немного успокоила. «Но сегодня в наряд на гауптвахту гарнизонной комендатуры заступил личный состав ремонтного взвода старшего прапорщика Дубова. Своих подчинённых Дубов умеет держать в руках, но чем чёрт не шутит? Нет, лучше не лениться, а проехать и проверить службу караула гауптвахты. Кстати, там и младший сержант Литовченко прикомандирован, поглядим, чем занимается этот разгильдяй – любимчик политработников, таких же бездельников, как и он сам». Эти мысли пронеслись в голове капитана, когда он уже в потёмках возвращался к машине. «Давай, в комендатуру!» – приказал он поджидавшему водителю.

УАЗ свернул с главной городской улицы на брусчатку переулка, ведущего к военной комендатуре. «Ну вот, проверю Дубова и домой. Теперь душа на месте будет» – подумал капитан. Когда до объекта оставалось метров пятьдесят, он заметил, что с парковки ему навстречу рванула служебная «Волга» коменданта. «Ну, даёт подполковник, допоздна торчит на службе, что ли? Чёрт, зря приехал, в присутствии коменданта Дубов, наверняка, корчил из себя образцового начкара» – подумал капитан и тут вдруг он заметил приземистую фигуру самого Дубова, выбежавшего на середину проезжей части. «Чёрт подери! Что он тут делает, почему не в карауле? Что это?! Что у него в руках? Пистолет?! Куда это он целится?» – начальник штаба не поверил своим глазам, припал к лобовому стеклу, чтобы в свете фар лучше рассмотреть подчинённого.

Когда раздался первый выстрел, капитан рефлекторно втянул голову в плечи и пригнулся. Послышался ещё один выстрел. Осознав, что начальник караула гауптвахты ведёт прицельный огонь по машине коменданта гарнизона, капитан пришёл в ужас. Перед его взором пронеслись образы специальной комиссии по расследованию из главного штаба ГСВГ, отстранение от должности, допросы в военной прокуратуре, увольнение из рядов Вооружённых Сил или, в лучшем случае, «живописные» пейзажи отдалённого гарнизона в Заполярье. Неприятно засосало в области солнечного сплетения, по спине пробежал холод, предательски задёргалась правая щека.

Напротив небольшого городского вокзала на участке примерно в шесть соток стоял старинный двухэтажный особняк. Как поведал Егору один из местных старожилов, в молодости состоявший в молодёжной фашистской организации Гитлерюгенд, а впоследствии воевавший на Западном фронте и попавший в плен к французам, этот старинный дом до второй мировой войны принадлежал то ли членам семьи промышленника Фридриха Флика, то ли самому Флику, тому самому единоличному владельцу одного из крупнейших в Германии концернов – «Фридрих Флик». С начала 1930-х годов Флик начал оказывать негласную материальную поддержку нацистскому движению, а в 1937 году вступил в члены НСДАП. Он входил в ближайшее окружение Гитлера и пользовался огромным влиянием на экономическую политику нацистов, прежде всего, в области чёрной металлургии. Так вот, по словам того местного жителя, который был ещё весьма активен, бодр и в твёрдой памяти, его отец являлся в 1930-х годах активистом фашистской НСДАП и однажды был задействован на обеспечении тайного визита Гитлера в этот небольшой городок для секретной встречи фюрера с Фликом, на которой шла речь о финансировании партии. Гитлер ведь тогда только рвался к власти, к которой пришёл лишь 30 января 1933 года. Городок был выбран по причине относительной удалённости от Берлина, подальше от ненужных глаз, а особняк Флика – из-за шаговой доступности к железнодорожному вокзалу, чтобы вождю нацистов также остаться, по возможности, незамеченным на этом коротком участке – юркнул с вокзала через площадь в дом и порядок. После приведения Гитлера к власти концерн получил целый ряд преференций, так, например, на его заводах использовался каторжный труд заключённых концлагерей. Это поразительно, но в 1980-х годах в ФРГ разгорелся политический скандал вокруг концерна, вошедший в историю как «Афера Флика». В этот раз речь шла о подкупе руководством компании чиновников министерства экономики ФРГ с целью принятия выгодных для концерна политических решений. Сила традиции, так сказать. Этот скандал потряс тогда всю политическую систему Западной Германии. Таким образом, особняк являлся зданием, в известной мере, историческим. В конце войны советская армия для своих нужд, разумеется, занимала сохранившиеся добротные здания. Этот дом был отведён для расквартирования личного состава военной комендатуры.

Отворилась массивная резная входная дверь, по ступенькам особняка спустились военный комендант гарнизона Сидоров и сопровождавшая его дама. Женщина работала в комендатуре секретарём, а по совместительству являлась законной женой заместителя командира одного из близлежащих полков. Супруг её находился в командировке, а жена коменданта по семейным обстоятельствам выехала в Советский Союз. Странным свойством обладал этот старинный особняк, был удобен для тайных встреч, притягивал их. Время близилось к полуночи, «секретарше» пора было возвращаться домой после затянувшегося «рабочего» дня. Комендант уже вызвал служебную «Волгу», чтобы та доставила сотрудницу ведомства в пункт постоянной дислокации. Сверхурочная работа и ненормированный день в комендатуре были в порядке вещей. Машину влюблённые ожидали напротив калитки под покровом темноты и раскидистых деревьев, улица была безлюдна, ночная прохлада усиливала запахи растительности, ах, как чудесно прошёл вечер!

Да вот и машина показалась вдалеке на пустынной проезжей части, свернув на перекрёстке в сторону дома. Какая-то странная у неё посадка в этот раз. Когда «Волга» припарковалась, комендант понял, в чём дело – пробито правое заднее колесо.

– Ты почему на спущенной шине приехал? – поинтересовался он недовольно у водителя: торчать здесь лишнее время и ждать, пока будет устранена поломка, не входило в его планы.

– Ой, наверное, гвоздь поймал – соврал Петухов, догадавшийся ещё по пути сюда, что начальник караула не промахнулся: целился в колёса.

– Ну, так давай, ставь запаску, живо!

Солдат кивнул, достал из багажника резервное колесо и домкрат. Только он присел возле повреждённого колеса, чтобы открутить крепёжные болты, как возле «Волги», взвизгнув тормозами, неожиданно для коменданта и его спутницы остановился УАЗ начальника штаба автомобильного батальона, вознамерившегося проверить караул гауптвахты. Распахнулась задняя дверца и из машины, словно коршун на добычу, вылетел старший прапорщик Дубов с пистолетом в правой руке. Он одним ловким прыжком оказался возле сидевшего на корточках солдата, схватил его за плечо левой рукой, приставил ему к виску Макаров и торжествующе заорал на всю безмолвную немецкую улицу: «Вы арестованы!»

Комендант, не говоря уже о стоявшей рядом женщине, обомлел. Тут ещё из УАЗа выскочил перепуганный капитан из автобата. Вот только лишних свидетелей тут не хватало. Подполковник в тот момент сам ещё чётко не осознал, что именно его больше взбесило, неожиданное появление непрошенных очевидцев его амурных похождений, дискредитация дамы или поведение этого сумасшедшего прапорщика, напавшего с пистолетом на его водителя. «Вот только трупов мне тут ещё не хватало, чёрт бы вас всех побрал, мать вашу!» – пронеслось в голове подполковника.

Гауптвахта

После того как водитель коменданта отправился по вызову своего начальника, а старик Адольф благополучно огородами покинул территорию комендатуру, и гараж опустел, Литовченко привёл себя в порядок, одёрнул форму, поправил ремень, не привлекая внимания, вышел из гаража, пересёк задний двор и незаметно для дежурного по комендатуре, склонившегося за стойкой над журналом дежурств и заполнявшего его, прошмыгнул на второй этаж в спальное помещение для производства отбоя. В спальне никого не было. Куда-то запропастился Валдис. «Наверное, изощряется в попытках остаться незамеченным для взбесившегося прапора» – подумал Егор, разделся и лёг спать.

Сквозь глубокий сон почувствовал какую-то неприятную тряску. Не сразу осознал, что кто-то теребит его за плечо:

– Эй, вставай, комендант вызывает! Слышишь? Эй, давай … – неустанно повторял какой-то солдат из наряда по комендатуре.

– Какого чёрта трясёшь? – огрызнулся Литовченко, недовольный таким беспардонным отношением к своему праву на ночной отдых.

– Комендант вызывает.

– Куда?

– В своём кабинете ждёт.

Егор оглянулся, никого кроме него в спальном помещении не было. «Значит, водила ваишника так и не приходил сюда» – сделал он вывод. Встал, оделся, растёр лицо и вышел из спального помещения.

– Товарищ подполковник, младший сержант Литовченко по вашему приказанию прибыл – бодро доложил Егор, задержавшись взглядом на двух водителях, понуро стоявших возле огромного рабочего стола коменданта. Кроме них в кабинете, не смотря глубокую ночь, находился вызванный сюда начальник гауптвахты старший прапорщик Пофигенов. Это и понятно: ЧП касалось его непосредственной зоны ответственности.

Подполковник Сидоров бросил на Егора неприязненный взгляд и обратился с вопросом почему-то к водителю ваишника Валдису:

– Так, ещё раз расскажи, кто участвовал в этой пирушке?

– Мы с Сашей и вот Егор. А, ещё Адольф приходил в гараж.

«Вот козёл! – резанула мысль в голове Егора – «сами по дурости попались и остальных с собою топят! Да уж, с такими сослуживцами не дай бог в разведку попасть».

В этот момент он обратил внимание на стоявшую на столе коменданта опустошённую бутылку коньяка, купленную Валдисом при выходе из пивной. «Ага, стало быть, кто-то, скорее всего, начальник гауптвахты или начальник караула, обшарил гараж и обнаружил там пустой казан и эту улику» – смекнул Литовченко.

– Так, всё ясно – отрезал подполковник и перевёл свой негодующий взгляд на Литовченко, ты, Егор, среди них – кивнул на водителей – старший по возрасту и по званию, значит ты и организатор всего этого беспредела.

Такой вердикт показался Егору проявлением высшей степени несправедливости, но он полагал унизительным для себя оправдываться, поэтому внешне невозмутимо выслушал умозаключение командира части.

Обращаясь к Пофигенову, комендант приказал:

– Всем троим четверо суток гауптвахты! Водителей в одну камеру. А этого – начальник опять пренебрежительным кивком обозначил Егора – в одиночку и первые сутки не давать ни пить, ни есть, а также не отстёгивать нары – пусть на полу валяется.

«Но это уже явно перебор» – обозлился теперь Литовченко, в свою очередь, но, как говориться, ни один мускул не дрогнул на его лице. «Пригодится любой опыт» – попытался он позитивно, философски отнестись к этому повороту судьбы.

Старший прапорщик Дубов торжествовал, служба в карауле выдалась на славу: скучать не пришлось, были и погоня со стрельбой, и обыски, и задержание обидчиков, и возмездие – словом увлекательная череда событий и всё за одну единственную ночь. Он чувствовал себя сполна отмщённым, как-то легче стало на душе, вот только жареную картошку всё же было жаль.

Когда за спиной Егора захлопнули дверь камеры, он оказался в мрачном бетонном склепе. Замызганная лампа накаливания, не более чем на 25 ватт, тускло освещала серого цвета стены, отделанные острой цементной «шубой», чтобы обитателю помещения к ним было невозможно прислониться. Небольшое оконце под сводом камеры было настолько коричнево-грязным, что сразу убило надежду увидеть естественный свет даже в разгар дня. Единственные нары были пристёгнуты к стене и заперты в таком положении навесным замком. Оглянулся – на двери со стороны камеры ни одной ручки. Это обстоятельство производило неприятный психологический эффект – ощущение полной зависимости от тех, кто снаружи, например, в случае пожара или ещё чего-нибудь. «Ну, делать нечего, – решил узник – в пять часов утра станут будить, поэтому надо бы успеть поспать хотя бы остаток ночи».

Егор растянулся прямо на бетонном полу лицом вверх. Ему вспомнился визит в одну из частей армии ГДР с командиром батальона охраны штаба армии. Когда майор узнал, что в части имеется гауптвахта, он напросился осмотреть её. Вопреки ожиданиям гауптвахта представляла собой одно из помещений главного КПП. Это была просторная с огромными окнами залитая солнцем комната, походившая, скорее, на номер скромной гостиницы. В углу стояла довольно просторная кровать с матрацем, толщиною сантиметров 25-30. Рядом с кроватью находился журнальный столик со стопкой газет и журналов, которых хватило бы на неделю чтения. На стене под окнами висели добротные радиаторы. Советский майор изумлённо окинул взглядом такое место заключения и поинтересовался у сопровождавшего его немецкого офицера:

– Это что выходит, ваши арестанты тут проводят свой срок отсидки, пока в подразделениях идёт боевая учёба, ходят в наряды, выполняют работы?

– Разумеется, всё время здесь.

– А кровать, она что, круглые сутки тут стоит и не выносится среди дня?

– А зачем её выносить? – недоумевал офицер ННА.

– Ну, как же, арестованный ведь может лечь на неё, когда ему вдумается.

– Так они весь день в кровати и проводят, газеты читают. Что им ещё делать?

– Так, а в чём же тогда смысл наказания заключается? – поразился майор.

– Ограничение свободы, всё-таки! Ведь если срок ареста попадает на выходные дни, наказанного военнослужащего не отпускают домой, выходные он проводит в этой комнате. А еду сюда приносят – добил немец своего гостя такими подробностями.

Ещё раз окинув взглядом место своего заточения, Егор вздохнул, сопоставив форму и содержание наказаний в Советской Армии и Национальной Народной армии ГДР, и заставил себя уснуть, вопреки моральному и физическому дискомфорту от пребывания на бетонном полу этого сырого тёмного склепа.

Эпилог

Несмотря на достаточно большое количество вовлеченных в инцидент лиц, все участники и свидетели были заинтересованы в сокрытии этого чрезвычайного происшествия, внёсшего, надо признать, оживление и разнообразие в монотонность гарнизонной жизни. Комендант не был заинтересован в разглашении этого ЧП, ибо ему пришлось бы нести ответственность за него перед генералом – начальником гарнизона, выкручиваться из служебных расследований, писать объяснительные. Тем более не в его интересах была огласка своих амурных авантюр. Начальнику штаба батальона, откуда заступил наряд в караул по гауптвахте, также было совсем не нужно отчитываться перед вышестоящим начальством за действия своего прапорщика, открывшего пальбу посреди спящего немецкого городка. Еще неизвестно, чтобы наплёл этот непредсказуемый солдафон в рамках служебного расследования. Старший прапорщик Дубов избежал необходимости писать объяснительные о причине расхода патронов в магазине своего табельного пистолета во время несения службы в карауле. Слава богу, из местных жителей никто не сообщил в полицию о ночных выстрелах. Инцидент тихо замяли.

Как развивались события дальше? Арестантов выпустили на четвёртый день. Егору, действительно, не давали сутки еды и пищи, а нары отстегнули только на второй день отсидки. Приказ подполковника в этой части был выполнен точно и неукоснительно. Водители продолжили свою службу в прежних должностях, но не долго. Вскоре их рассовали по строевым частям, заменив на новобранцев, не успевших ещё распоясаться. Старшего прапорщика Дубова, от греха подальше, никогда больше не назначали ни в наряд по комендатуре, ни в караул гауптвахты.

Младшего сержанта Литовченко после отсидки отправили в свой батальон, где он, не успев сбрить щетину – сразу в штаб доставили – предстал пред светлы очи сначала командира, а затем его заместителя по политической части, того самого язвенника и любителя философских нотаций майора Забодалова. Наличие щетины и употребление спиртных напитков в комендатуре, куда его откомандировали совсем не для этого, дало основания комбату сделать вывод о том, что Егор окончательно опустился и отправил потерявшего моральный облик Литовченко в распоряжение замполита на перевоспитание. Политработник прочёл стоявшему перед ним по стойке смирно солдату долгую лекцию о недопустимости конформизма и вреде алкоголизма. Уж он-то знал, о чём говорит. Оставшийся срок службы Литовченко старался не попадаться на глаза начальнику штаба части, у которого при виде Егора начинало злобно дергаться лицо.

Спустя пол года после описанных событий с гауптвахты гарнизонной комендатуры по халатности караула, во время прогулки осуществил побег находившейся под следствием солдат, совершивший тяжкое воинское преступление – убийство сослуживца в результате неуставных взаимоотношений. Это ЧП скрыть уже никто не был в силах. Беглеца спустя неделю поймали с помощью немецкой полиции, но коменданта за это сняли с должности и отправили в СССР в отдалённый северный гарнизон командиром штрафного батальона. Это событие случилось как раз в тот момент, когда Литовченко предстояло увольнение в запас по завершению срочной службы. Приемник подполковника Сидорова официально предложил Егору остаться в так хорошо знакомом ему ведомстве штатным переводчиком. Но это, как говорится, уже совсем другая история. В той же, что рассказана выше, мы присвоили реальным персонажам вымышленные имена и, следуя логике событий, постарались с помощью несложных художественных приёмов, реконструировать ход их мыслей и движение чувств, сохранив при этом правдивой основную канву приключений, в которые действующих лиц затянул водоворот такой нескучной армейской жизни, сведя их судьбы в одном из гарнизонов Группы советских войск в Германии.

Рассказанные выше эпизоды так бы и остались жить в памяти автора этих строк и других «фигурантов дела». Но это, наверное, неправильно. Наверняка, каждый, кто часть жизни отдал армии, сможет вспомнить подобные или ещё более курьёзные истории. Многие, наверное, помнят российский телевизионный сериал «Граница. Таёжный роман», вышедший на экраны в 2000 году, и на основе которого был смонтирован полнометражный фильм «Таёжный роман». Действие фильма происходит в 70-е годы прошлого века на Дальнем Востоке в военном гарнизоне на границе с Китаем. От просмотра фильма создалось впечатление, что его создатели соткали сюжетную линию из многочисленных подобных преданий, которыми так богато гарнизонное житье-бытье, и которые, наверняка, до сих пор рассказываются то там, то здесь. Фильм вызвал ностальгические переживания, тронул душу, заставил вспомнить свои армейские похождения. Аналогичные художественные кинопроизведения про ГСВГ не созданы до сих пор. Удивительно, что никто из продюсеров и кинематографистов не заинтересовался этим богатейшим пластом советской истории, а ведь это неисчерпаемый материал для творческого осмысления, ибо в истории ГСВГ отразились и глобальная политика, и вооружённое противостояние блоков, и острое противоборство секретных служб Востока и Запада, в которых причудливо переплелись человеческие жизни наших современников. Удивительно и жаль…