То ли стеб, то ли сказка-рассказка

О КНЯЗЕ ВЕЛИКОМ И ЛЮДЯХ МАЛЫХ         
           Жил-был князь, и не какой-нибудь простой князь, а Великий... Или, быть может, даже Величайший Князь Всех Времён и Народов, во всяком случае, именно на такой титул он претендовал. И всё-то у него было хорошо: и местность обширна – разной степени холмистости, и водными ресурсами Господь не обидел: не только там речушки кое-какие или болота непролазные, как у некоторых других, завалящих, князей. Нет, этот князь был в полном порядке: у него даже свой окиян в полном владении имелся и моря разноцветные тоже в изобилии существовали: и самое синее в мире Чёрное море, и Белое, само собой, тоже имелось. Ну и другие – иной раз  с такими заковыристыми прозваниями, что и понять их не по силам уму княжескому было, не то, что название затвердить. А чему тут удивляться – не князья эти моря-океяны изыскуют, а простолюдины необразованные, от них благородства в поименованиях разве дождешься? Да бес с ними, с поименованиями – главное, чтоб у других князей, от всего этого природного богачества чужого, им неподвластного, животы крутило да зубы ломило и прочие завидки  по частям разбирали.
          Ну, про живность всякую, тварь водяную и речь вести не стоит: считать начнёшь, так не то что пальцев на руках и ногах, но и волос... на всём теле не хватит, чтоб всех поименовать и никого не упустить, чтоб никому обиды не было. А-то ведь как в жизни бывает? Некоторые про медведей, соболей и прочих осетров упомянут, а вот про комара или жука какого-нибудь непременно забудут. От этой дискриминации в животном мире всякие волнения возможны: обидятся, к примеру, комары и улетят на болото к другому Великому Князю. Оскудеет, значит, местная экологическая среда обретания, и лягушкам жрать нечего станет... Лягушки с голоду подохнут – цаплям жрать нечего будет... И так до самой конечной бесконечности!
          Так вот, чтобы не случилось бунта в результате подобной статистической небрежности или злокозненной дискриминации всяких там козявок и букашек, Князь тот Великий повелел назвать всякую тварь поимённо: издал Указ, мол, требую немедля провести перепись населения... Тьфу! Назвать всякую тварь, значит! Короче, раз Указ есть, то и Приказ писчий не греши, а прими к исполнению! В Приказе же том, как Указ прочли – у всех руки к кошелям потянулись, чтоб мошну свою подальше упрятать, а средства на такие вздорные княжеские прихоти в казне затребовать!  Ибо перепись всего в том княжестве сущего – дело было, ясен пень, не простое, а воистину золотое: одного папирусу заморского на это перечисление уйдёт видимо-невидимо. Ну и чернила бочками отгружать придется, а им учёт вести – не репу грести! Опять же затраты на транспортные мероприятия – всему свое питание требуется: сено – лошадям, самогонка – возчикам, деготь – колесам… Да ещё свечи, кресала … Ну и  стенографистки по вызову – тоже штука накладная и временами страсть какая скандальная! А егерям местным подношение, чтоб какую козявку не припрятали из лесной вредности! А гостинцы лешим, кикиморам болотным, дедушкам водяным, старухам ягистым – ох, всех и не учесть! – а ведь уважение всяк к себе востребует, да самым нечистым и грубым образом!  А ведь есть ещё твари, само существование которых на современную науку сильные сомнения навевает. Или наоборот: наука в существовании вида не сомневается, а твари – все сдохли или пересекли рубежи своей исторической родины в неизвестных направлениях и следов не оставили. Как с ними быть? Сомнение на сомнении так волосенки на головах и дыбят, шапки с самых грамотных голов и то сшибают! Да ещё это слово заморское «политкорректность» – что оно означает, никто толком не знает, а соблюдения требует! А соблюсти его – дело непростое: не так шагнёшь, и ладно бы в лужу или во что похуже вляпаешься, а ну как, в какой масштабный кризис местного значения  влетишь, да так что не отмоешься и не отопрёшься, а крайним окажешься?
Князь тем временем тоже кручинился, хотя чего ему кручиниться – никто уразуметь толком не мог! Всего-то у нашего князюшки было вдоволь и помимо окружающей природы: и казна не вся пропита, и княгиня – тётка крепкая, на ней хоть воду вози! Но на княгинях это, как правило, не практикуется: им больше положено сидеть в высоком тереме и утирать чистым носовым платком жемчужные слёзы… Или, если со слезами не заладится, – девок сенных за косы таскать: хоть какое неказистое, а все развлечение!
          Итак, повторюсь: всё-то у нашего Князюшки было. Только с одним ему не повезло... Так, мелочь, дрянь! По делу об этом и упоминать бы не стоило, но князю обстоятельство это спокойной жизни не давало и в желудке язвило изрядно: народишко ему – бывает же такое княжеское невезение! –  никудышный достался. Князь так и сказал как-то с утрева, только зенки продрав,  толь сон не в ту руку выпал, толь не с той ноги встать изволил, да баретки попутал: – Ну и народишко мне достался, бояре, – шваль одна! Нет, чтобы прогуливаться туда-сюда в лавровишневых венках и  свого князюшку славить с утра и на ночь... Так нет! Они, сволочи, недовольства всё какие-то тайные имеют. Оттого и сны мне мерзкие являются! Опасаюсь я... Нет, даже просто боюсь, что все они попросту жрать хотят! А ежели им в этом потачку дать, то они не только весь годовой валовой национальный продукт уметут, но и на стратегические запасы покуситься могут! Казне такого не выдюжать ни в жисть!
          Но князь, хоть сам себя и с большой буквы величал – Князь! -  был не прав! Ему так один боярин и сказал: «Не прав ты, Князь!», но он ему не поверил: сильное заблуждение в этом вопросе имел. А зря! Ибо жрать давным-давно хотели далеко не все людишки из этого самого народонаселения, а только самые наглые! А их всех по глазам с лёгкостью узнать можно: у них, у охальников этих, в глазах этакий наглый голодный блеск завсегда имеется! Так и зыркают, так зенками и сверкают: не доглядишь – искры полетят! А из искры – пламени возгореться не долго! Известное дело – не впервой! Остальные от жратвы уже давно отвыкли, а может, и прежде такой глупой привычки не имели. Жили одними идеями и алкали пищу исключительно духовную. И сущность у них была самая, что ни на есть, возвышенная и предельно утончённая. К примеру: идея бутерброда вполне заменяла им сам бутерброд. А уж про идею жареной курицы и говорить не стоит. Они и сами называли себя идеалистами. И даже были ими, что гораздо важнее! Ведь для форсу себя кем хочешь поименовать можно, хоть Островом-Буяном, а вот, поди, стань им – это, извините, не всякой аномалии по силам! И влекла народец княжеский пища духовная, ибо были они нищие духом. Но Князь и бояре всякие принимали сие народонаселение за простых нищих, и вся эта непрезентабельная публика очень их раздражала. Но князя и бояр тоже понять можно, ведь эта утонченная сущность была облачена в такое мерзкое и драное тряпьё! О высокой моде и бутиках там всяких – понятия ни малейшего! А приглядываться, да различать, что там, за оскорбляющий благородный взгляд ветошью скрывается, это только для бездельников и дураков занятие. Не благородного ума это дело! И всякий деликатный и благонамеренный смерд эту тонкость сам понимать должон и, чтоб свою лояльность кому надо выказать, мог бы тогда своей тупой башкой сам додуматься до дела самого нехитрого: хотя бы из рядовой берёзы или чернобыльника  венок себе справить на античный манер, коль на лаврушку ресурсу денежного не хватает.
           И уж так князь загоревал, закручинился на людишек своих убогих глядючи, что один раз даже к обеду опоздал. Княгиня ему выговаривать стала: – Ты чего, князь, с дуба рухнул или как? Я тебе не девка сенная, чтоб борщ каженные две минуты подогревать! Какая микроволновка такой напор выдюжит?
Князь заплакал и говорит: – Имей же ты, Маруся, уважение к печали княжеской, а не только к колымагам заморским и рухляди иноземной! – И даже кулаком по столу – хрясь! – У других князей народ, как народ, а у меня – сплошное невзрачное народонаселение, да еще в пращуровских фантазиях погрязшее... Как его одемократить и олиберастить – ума не приложу?
           Княгиня и подскажи: прессу несвободную, мол, и всякие прочие электронные чудасии зря что ль кормим? Нет, мил друг, как раз для такого случая! В ладоши трижды хлопнула... Ну, сей момент, не по щучьему велению, а по её высочайшему хотению, все самые несвободные журналюги бегом набежали, чуть лбы себе не порасшибали, и на счёт «раз» донесли-таки до народонаселения непутевого страдания княжеские.
          А народонаселение – ась! – возьми и народом окажись! Да еще каким – весьма жертвенным…  Понял люд: чтоб князюшку не огорчать, самое ему время пришло хором перемереть! Ну, пробовать стал: и так, и эдак… Но не тут-то было! Народ Князя своего Великого от всей души уважить желает, а помереть не получается. С голодухи не помрёшь – давно идеями питаются! Утопнуть – при таком весе вода не принимает! Пробовали с колокольни сигать – летят, как пёрышки воробьиные! Думали-думали и надумали: порешили всем миром живьём на небо вознестись. Собрались на площади... Построились по ранжиру, всё путём! Поднатужились... Но, врать не буду, не вознеслись. Нет, не вознеслись: воспарения не случилось. И того дурням этим жертвенным  невдомёк, что лапти, хоть и худые, одно название, а не лапти, а все ж телеса их сильно перевешивают: к земле-матушке притягивают... Так-то!

Ольга Пустовалова,  иллюстрация автора
Москва, 2003 год