Обжора

     День  подошёл  к  концу.  Раскалённый  добела  солнечный   диск  нырнул  за  горы,  окружающие  бухту.  Теплоход, закончив  свой рабочий  день,  ошвартовался  в  тихой  бухте  и  стоял   у  причала,  остывая  от  дневной  жары.   Команда приводит  в порядок свои  заведования.   Матрос  Галушко  занимается приборкой  на  верхней  палубе,  Гринёв  в  ходовой  рубке  у  штурманского  стола  приводит  в  порядок  свои  бумаги,  моторист  Володя  Серёжкин, закончив  свои  дела  в  машинном  отделении,  уже  успел    сходить  на  рынок  и купить  себе  на  ужин  помидоров.  Он  забрался  на  сквознячок  в ходовую  рубку,  уселся  на  стол  возле пульта  управления  и  разложил  рядом  справа  от  себя  свой провиант:  чёрный хлеб,  соль  и  помидоры.  Они  были  спелые, упругие  и…мелкие. Володя блаженствовал, трапезничая.  Он  разрезал  помидор  пополам, брал  сочную, прохладную половинку, посыпал  её  солью  и  отправлял  в рот.
    
В  рубку поднялся  матрос  Галушко,  чтобы сделать  тут  приборку.  Серёжкин  посмотрел  сверху  из-под  подволока  рубки  на   Галушко,  возящегося  со  шваброй  где-то  там  у   него  под  ногами,  и  ему, вероятно, стало  жаль  «бедного»  матроса,  которому  и  поужинать некогда.

— Послушай,  Алик!  Ты  отложи  свою  швабру  на  время  и присоединяйся  ко  мне,  покушай.  Тут  помидоров  много.  А  то,  пока ты  закончишь  приборку,  все  столовые  и  кафе  закроются, – радушно, с теплотой  в  голосе  пригласил  Володя.

Гринёв  покосился  на  Алика,  ожидая  от  того  какой–нибудь  шутки  или  остроты.  Он знал его  как  доброго,  весьма  общительного  парня,  любителя  шуток  и  розыгрышей.  Это  был  человек  артистического  склада  характера.  Алик  плутовато,  с  благодарным  выражением  на  лице  поглядел  на  Володю.

— А!  Спасибо!  Перекусить  можно, – заулыбался  он.

Помидоры, хотя  и   мелкие,  но  их  было  более  двух  десятков.  Галушко  со  смиренным  видом  подошёл  к  столу,   где  восседал  трапезничающий  Серёжкин.

— Вот  хлеб,  вот  соль,  помидоры,  вот  бери  ножик,  не  стесняйся,  кушай, – угощал   Володя.

— Спасибо!  Я  без  ножа  люблю, – скромно  ответствовал  Алик. 
    
Володя  откусил  хлеба,  разрезал  помидор  пополам,  взял  половинку, обмакнул  её  в  соль,  положил  в  рот  и  с наслаждением  начал  жевать, ощущая  приятную  прохладу  во  рту.
    
Алик  в  это  время  взял  помидор,  обмакнул  его  в  соль,  задрал  голову  вверх,  сильно вытянув  шею,  широко,  словно  удав,  открыл  рот.  При этом  губы  у  него  вытянулись  и  как–то  заострились.  Поэтому  рот  его  стал  похож  на  раскрытый  клюв  неоперившегося  кукушонка,  когда  тому  принесли  червячка  или  гусеницу.  Он ловко  «уронил»  помидор  в  этот  импровизированный  клюв,  захлопнул  его,  раздавив  помидор,  и  тут  же  проглотил.
    
Серёжкин  прыснул  смехом, едва  не  поперхнувшись  ещё  не  прожёванной  половинкой.   Пока  он  дожевал  первую  половинку,  Алик проглотил  три  помидора.  После того,  как  Володя  съел две половинки,  а  Алик  проглотил  шесть  помидоров  и  всё  это  с  деловито – серьёзным  выражением  на лице, у Серёжкина  исчезла  улыбка, и  он  погрузился  в  раздумье,   молча  глядя на своего  сотрапезника.   Он  решал  задачу: как  выйти  из  такой  ситуации.    Хотя  помидоров  было  вроде  бы  и  много,  но  при  такой  производительности  гостя  через  пару  минут  стол  опустеет,  кроме  хлеба  и  соли,  да  Володиных  ягодиц  там  ничего  не  останется.  Но  и отказать  уже  как – то   неудобно, ведь  сам  же  пригласил  этого  типа  на  угощенье. 
   
 Но  когда  Галушко  проглотил  девятый  помидор,  а  Серёжкин  сжевал  только  третью половинку,  наступила  развязка  этого  шоу.
Володя  разрубил  гордиев  узел.  Лицо  его  приняло  суровый  и  решительный  вид,  он,  согнув  в  локте  левую  руку,  загрёб  все  помидоры  к  своему  бедру  и  вызверился  на  Алика.

— А  ну,  иди  отсюда  к чёртовой  матери,  обжора!  Хватит!
    
Галушко,  Гринёв  и,  поднявшийся  к  этому  времени  в  рубку,  пожилой  механик  Пётр  Кириллович,  дружно  расхохотались.
Алик  был  на  седьмом  небе  от  удовольствия.  Розыгрыш  удался  на  славу,  хотя  и  исполнялся  экспромтом.    Он  взял  свою  швабру  и  пошёл  из  рубки,  сказав  Серёжкину:

— Ладно.  Не  буду  тебе  портить  аппетит.  Я  тут  после  уберу.  Всё равно  мне  заступать  на  ночную  вахту.  Спасибо  за  угощенье!
 
— Иди, иди, обжора, – уже  миролюбиво  и  с улыбкой  напутствовал  его  Володя.