Венок бури

Не ищите крайнего, или Венок бури

Постарею, побелею, как трава зимой, а где же земля, под травой.
Это песня, слушал ее в молодости. Из песни слова не выкинешь, и это слово как раз земля, хорошо, хоть не семя. А где же трава, под небом, траве крыша не нужна, хуже того, противопоказана. А где же небо, над нами, кроме неба нам нужна крыша. Хуже того, показана. Землю попираем сапогами, или подошвами другой обуви, неужели другими подошвами. А небо, только взорами, ну еще мыслями, иногда. Если есть трава, под ней земля, обязательно. Не может быть травы в земле, или под землей, в подземелье, разве что под ногами. Трава пробьется, из-под ног, небо прольется, небольшое, но все ж утешение. Если к нему добавить еще утепление, пусть небольшое, но постоянное отопление. К отоплению истопника, к нему повара, к повару пригородный совхоз.
Куда занесло, чего проще, открыть глаза, осмотреться.
В парк, кажется это парк.
Точнее, старый парк. Еще точнее, когда-то здесь был старинный парк, теперь бурелом. Или что-то похоже на бурелом. Поваленные деревья, бурьян. Что чувствует человек, заходя в заброшенный парк, куда меня несет. Повернуться бы, влево или вправо, крикнуть бы, ты не слушаешь меня. В полном варианте, почему ты не слушаешь. Но первое слово можно опустить. Почему, не интересно. Не слушает, когда должен слушать. Войти в старинный парк. Или в старый. Или в заброшенный. И выйти оттуда. Из заброшенного выйти можно. Из старого тоже можно. А вот из старинного выйти слишком трудно. Может, тогда не заходить, верно, лучше не заходить. Но как отличить старый парк от старинного. По бурелому. По соснам. По липам. Но вернее всего, по дубам. Вот этому дубу уже четыреста лет, а этому еще только двести. Кто сажал первый дуб, неизвестно. Кто второй, тоже, известно только, что через несколько лет он уехал к себе домой, во Францию.

Куда меня несет, или уже принесло, предпочитаю, занесло.
Влево или вправо, сразу не разберешь. Снова песня, снова из молодости, не лучше ли остановиться, прерваться. Налево дуб, это точно, дуб я узнаю, по листьям. Направо, наверное, липа, у нее тоже листья. Если листьев нет, а есть иголки, это признак сосны. А мне бы хотелось увидеть призрак сосны. Самой сосны уже нет, последняя треть восемнадцатого века. Треть или четверть, неважно, в этом случае они совпадают. А вот вторая половина этого же века? Может она совпадать с последней третью, или с последней четвертью этого же века. Во второй половине есть, присутствуют и последняя треть, и последняя четверть. В третьей трети, потому она и последняя, присутствует четвертая четверть, последняя по той же причине. А вот в последней четверти нет, чего же там нет? она не может содержать в себе всю последнюю треть. Не может содержать в себе всю вторую половину века. Всю содержать не может, тем не менее, в ней присутствует и вторая половина, и последняя треть. Какой-то своей частью, при желании можно посчитать, но желание гаснет, едва проснувшись.
В половине, в трети, в четверти присутствует все тот же век.
Как бы остаться в этом веке. Последняя четверть – это вторая половина от второй половины века. Здесь можно выбирать, первая половина, она же третья четверть. Или вторая половина, она же четвертая четверть. Если родиться в первой половине, на самом рубеже? К моменту нашествия Наполеона достигнешь солидного возраста, уважительная причина, чтобы не брать в руки ружье, а без ружья как выходить на поле боя. Если родиться на рубеже последней четверти, встретишь Наполеона в прекрасном возрасте. Придется брать ружьишко, становится в строй, гнать Бонапарта. Блеск славы русского оружия ляжет и на тебя. К чему мне эти героические оды, они же сны. Родиться надо так, чтобы не застать Катерины, той, которая вторая. Скажем, через год после ее ухода. Ко времени нашествия еще не дотянешь до призывного возраста два или три года. Придется провожать старших братьев, они будут обязательно. Вот они и будут качать головами. Ты будешь успокаивать их, заодно и себя. Не волнуйтесь, братишки, на Сенатскую площадь подойду в расцвете сил и здоровья, встану в каре, буду стоять до последнего. Как вы стояли перед Бонапартом, так и я буду стоять. А надо ли было стоять, до Дворцовой площади шагов четыреста. Не бегом, скорым шагом, сделать всего четыреста шагов. Стража только и успеет протереть глаза, после чего бросится врассыпную. Входи, занимай. Почему не прошли эти четыреста шагов, так и остались стоять, ждать, дождались картечи. Как это понять. Был взрыв отчаяния, но не было в этом взрыве силы. Бессильный взрыв отчаяния, это и есть бунт. А где же, взрыв отчаянной силы? чего теперь спрашивать,
эй! который на краю, подвинься.