Два купца и телега

Какой русский мужик не любит ярмарку? А если и не любит, то баба его точно ярмарку любит – чего купить можно, себя показать, детишек порадовать, - и пойти за ней мужику всё равно придётся. Но больше всего, конечно, ярмарку любят купцы и купчихи, некоторые, говорят, тем и занимаются, что только по ярмаркам ездят, так и зарабатывают прилично и живут от этого хорошо, припеваючи.
Иногда хочется, чтобы ярмарка вовсе не прекращалась, чтобы навсегда остались певцы, чтобы играла каждый день музыка, чтобы пахло мёдом и колбасой, сметаной и выпечкой, яблоками и водкой, чтобы все друг другу улыбались, суетились, торговались, чтобы бегали босоногие ребятишки между рядов, чтобы покрикивали на них родители, чтобы те не потерялись или – не дай бог – не опрокинули чей-то кувшин или не отломили случайно какой-нибудь деревянной игрушке ручку или ножку.
Но никого не осталось, стоит только последний купец, который задержался дольше всех из-за кучера, который поздно начал готовить тройку лошадей к выезду. Только ветер свистит в уши и усы трясутся у купца, говорить ему вовсе не хочется, но себя превозмогает и пытается подгонять кучера, хотя понимает, что сам виноват в задержке по некоторым причинам, поэтому подгоняет деликатным, как ему кажется, способом:
- Вот бы поскорее домой добраться, спать охота! Слышишь, Федя? Спать не хочешь?
- Хочу, Юрий Григорьевич, очень хочу! Скоро тронемся, вы, главное, не переживайте!
- Детишки, наверное, заждались уже, я им обещал гостинцев привезти. А обещания держать надо, Федя?
- Надо, не могу не согласиться, Юрий Григорьевич!
Солнце устало опускалось по небу, ветер стих, так что усы у купца двигались теперь только лишь от нетерпения. Одежды его не согревали, потому что он мало двигался, потому слегка озяб. А когда кучер сказал, что всё готово, очень обрадовался, даже повеселел и быстро залез в телегу. Только кучер хлестнул лошадей, как ниоткуда возьмись, появился Пётр Васильевич – ещё один купец, с которым по соседству торговал Юрий Григорьевич и с которым он очень даже подружился.
- Стойте, Христа ради! – как будто вопил он, пытаясь догнать телегу, но телега даже и не разогналась, поэтому за несколько мгновений лошади остановились, - Мне бы… Кого я вижу, Юрий Григорьевич! Как же я рад вас видеть!
- А я вас сразу узнал! Ну-с, что случилось?
- Да как сказать-то, выехали южной дорогой час назад, а телега поломалась, я кучера оставил –  пусть сам разбирается, а я, говорю, поеду с кем угодно, лишь бы сегодня домой добраться. Но, как вижу, с кем угодно не придётся – с вами ехать одно удовольствие будет!
- Да, да, припоминаю, вы же из Н., а я, как вы помните, из К., так что верст десять нам очень даже по пути будет!
Пётр Васильевич засиял от радости и будто стоял в нерешительности, не зная, что делать.
- Да запрыгивайте вы в телегу, садитесь, вон, рядом со мной, у меня лошадки хорошие, дома будем скоро, ещё до заката!
Кучер погнал лошадей, понесли они сегодня на одного купца больше, чем привезли вчера. Экипаж через некоторое время выехал в чистое поле, на небе стала видна яркая звезда. Всё это время Юрий Григорьевич и Пётр Васильевич обсуждали свои торговые дела, обменялись мнениями о ярмарке, о других купцах и особенно купчиках, о местных и приезжих крестьянах.
Когда заговорили об успехах своих дел, оба начали с хвастовства, оба желали напустить некоторой важности, но постепенно перешли на более скромные нотки, иногда даже прибеднялись в чём-то друг перед другом («не дай бог подумает, что на мне нажиться можно»). Но желание щегольнуть всё равно было сильнее, и – то тут, то там – прорывались фразы об успехах, об особых умениях в делах и т.п.
- У меня, Юрий Григорьевич, что-то совсем не удалась торговля, - начал было жаловаться Пётр Васильевич, но Юрий Григорьевич сразу его перебил:
- Почему же? У вас товара – ого! – сколько продано было, у вас ведь ничего почти не осталось, впрочем, как и у меня. Следовательно-с, мы оба уж никак не обеднели, я бы даже сказал, что мы очень даже одинаково наторговали!
- Но я много товару за полцены отдал, а много раз мог продать и дороже, да люди что-то вредные попадались, то им что грязное, или слишком сладкое, или большое, или слишком маленькое. Ничем не угодишь! А когда я пытался что-то объяснить, то носом воротили и больше их не видал я.
- Ну, не знаю-с, может быть вы и правы, но мне кажется, кричать на людей иногда не стоит, это для них не будет объяснением или разумным убеждением. Надо быть аккуратней.
- Я и так был аккуратней, меня в высшем обществе принимали третьего дня, так там один известный в М. человек был, он мне дал несколько советов.
- Значит, советы подействовали, потому что телега ваша, Пётр Васильевич, отбыла, как я помню, почти пустая!
- Возможно, вы правы, - Пётр Васильевич посмотрел вдаль, увидел тёмную полосу леса, обрадовался, что ещё полдороги осталось, и вдруг предложил: - а давайте, Юрий Григорьевич, хватит! Хватит обсуждать прошедшую ярмарку! Была, и нет уже, правда?
- Правда… - задумчиво протянул Юрий Григорьевич.
- А мы с вами как друзья уже стали, может быть, в гости даже приглашу вас! Я много чего мог бы показать интересного!
- С удовольствием  приму ваше приглашение, Пётр Васильевич!
- Но я не о том, давайте сейчас, как настоящие друзья, поговорим о чём-нибудь высоком, о бане например; вы в карты играть любите?
- Люблю, но причём здесь баня, разве это – высокое?
- Ну, я так, к слову, предлагаю тему сменить, потому что, кажется, с цифрами в голове усну, и сниться они мне будут всю ночь. Хочется отдохнуть от ярмарки, побыть простым человеком!
- Я вас понял, Пётр Васильевич! Тогда вот что могу спросить, стихи пишите-с?
- Стихи! Поэзия! Мне кажется, что у нас намного больше общего, чем мне показалось с первых минут нашего знакомства и даже дальнейших бесед!
- Согласен, Пётр Васильевич! И мне очень приятно видеть человека, который разделяет некоторые мои пристрастия! Как же сложилось так, интересно, не правда ли?
Оба купца, столь обрадованные новой идеей, принялись читать друг другу стихи на память – «у кого поэтический дар и память, так сказать, более развиты». Дело приняло забавный оборот, началось дружеское соперничество, у каждого появился спортивный интерес. Внезапно Юрий Григорьевич предложил самим на ходу сочинять строки. «Так сказать, живая поэзия». А поскольку никто раньше своих стихов особо не писал (хотя в этом они друг другу не признались, но каждый это подозревал в своём собеседнике), то тем более стало интересно, и притом каждый понимал, что никто из них в грязь лицом не ударит.
Первым взялся за «живую поэзию» Юрий Григорьевич. Проезжая через какую-то деревню, вдохновившись каким-то увиденным эпизодом, он резко объявил, что сейчас прочитает свои стихи, но сначала попросил дать ему минуту на подготовку. Вдохнув полную грудь воздуха, он чуть было не запел, так что на него сразу обратили внимание бегающие ребятишки, которые остановились, пооткрывав рты («смотри, Алёша, барин поёт в телеге!»).

Из дома девочка идёт,
Подгоняет корову и теля,
Книжку папину несёт,
Её школа – открытые поля!

- Браво, Юрий Григорьевич, у вас талант! Ну, теперь моя очередь, и я готов поделиться своей идей прямо уже. – Пётр Васильевич засиял радостью, потому что на самом деле стишок он придумал ещё раньше, перед въездом в деревню, но нарочно хотел быть вторым, чтобы и блеснуть своими способностями, – мол, как скоро могу сочинить поэзию, - и от убеждения, что тот, кто будет последним, того поэзия больше запомниться, получается, тот как будто более красноречив. Не приставая, но выровняв спину, он будто вложил всю свою душу в следующие четыре строчки:

Сидела баба на крыльце:
Мух от чая прогоняла,
Её все годы – на лице:
Мужа с армии всё ждала.

- Как-то грустно и.. – «мерзко», подумалось Юрию Григорьевичу, но он решил не задевать тонкую душевную струну своего друга, поэтому он помолчал несколько секунд, а потом как будто в задумчивости произнёс, - но что-то в этом есть! Высокий смысл! И как же у вас быстро вышло – а вы мне ещё льстите, что у меня талант, - нет-с, у вас талант явно не хуже!
Недолго они обсуждали способности друг друга, потому что не знали, что такое правильная критика, поэтому был некоторый страх неправильно выразиться и сразу обнаружить своё незнание в поэтических делах. Поэтому быстро перешли, так сказать, к новому этапу соревнования. Начал снова Юрий Григорьевич:

Покосилось крыльцо,
Стены немного устали,
Но пока в доме тепло,
Дитю хорошо в спальне.

- Трогательно! И такую идею – да в четыре строки! Ах! Я вас люблю, Юрий Григорьевич, как я рад, что подружился с вами! Но это ничего, у меня тоже мотивчик уже готов, а потому сразу приступаю, обсудим потом:

Мальчик бублик разделил –
Поделился с младшим братом,
Но тот его случайно уронил –
За что был обруган матом!

Пётр Васильевич сразу же залился смехом, на что Юрий Григорьевич подумал «Нет, это слишком мерзко, неужели так можно?», но опять ответил, что «что-то в этом есть», а Пётр Васильевич искренне поверил в эти его слова.
Было видно, что купцы устали, но были в весёлом расположении духа. Обоих начал одолевать сон, хотя солнце ещё было далеко до горизонта, но на всякий случай Юрий Григорьевич приказал кучеру перед поворотом на К., в случае чего, разбудить Пётра Васильевича, чтобы тот благополучно добрался домой. Были они в таком интересном состоянии, которое подвигло обоих к какому-то ребячеству. Чувствовали они себя уже как старые друзья, поэтому не напрягали свои умы и разговор их начал превращаться в детский по существу, но ещё взрослый по форме. Будто общаются два мальчишки, каждый из которых хочет казаться взрослым, и каждый думает, что убедительно у него всё получается, каждый друг другу верит, что всё так, как надо, но стоит только на них посмотреть со стороны – сразу становится видным, что всё это игра, и самое удивительное в том, что оба мальчишки верят в свои роли. Так получилось, что стечение некоторых обстоятельств расположило их друг к другу именно в таком качестве, что бывает очень редко.
- Слушайте, Юрий Григорьевич, вот вы говорите, что мои стихи более грустные, и по глазам вашим вижу, что вы о них немного иного мнения, чем заявляете (но я на это не обижаюсь нисколько). Но мне кажется, что всё это так потому вышло, что ехал я с левой стороны, а вы с правой: я видел то, что видел и описал в своей живой поэзии так, как это было, а вы видели другие сюжеты со своей стороны. То есть я имею в виду то, что, если бы я ехал с вашей стороны, а вы с моей, тогда бы мои стихи были бы более оптимистичны, а у вас – более пессимистичны.
- Хорошая мысль, Пётр Васильевич, - усатый кучер засмеялся, так понравилась ему мысль его нового друга, - вероятно, что так оно и было. А давайте – поменяемся местами, и посмотрим, что у нас выйдет?
- Давайте, я тоже как раз об этом думал!
Купцы поменялись местами, на что кучер даже не обратил внимания – он думал о лошадях, дороге и о том, как он хорошо поест, когда приедет домой. Купцы немного пошумели, уселись удобно, а когда вполне привыкли, продолжили свою беседу. И очень быстро перешли к главному:
- Ну что, Юрий Григорьевич, вы теперь там, где я был, - давайте, опишите, что видно с моего места! Чую, что всё по-другому сейчас будет!
Юрий Григорьевич пошевелил усами, немного нахмурил брови, подумал с минуту, а может чуть больше, и выдал:

Колышется лодка в пруду,
Вчера там её я оставил,
А сейчас пойду – и найду,
Так во сне я представил!

- Любите вы размышлять, Юрий Григорьевич, в стихах ваша натура открывается. Думается мне, нужно вам писать для публики – получите признание, а может быть и напечатаетесь где-нибудь! У меня более материально получается, но оттого, скажу я вам, и более натурально, так сказать, неподдельно и понятно. Вот, послушайте, будьте любезны! 

Мужик два стакана осушил
И всем кричит: отстаньте!
Но ведром его кто-то оглушил
И всех призвал: гуляйте!

- Всё хорошо, Пётр Васильевич, но опять что-то не то!
- Это как же, что не то?
- Поменялись мы местами, а всё равно у вас грубости какие-то, вам так не кажется?
- Да, должен согласиться, это так. Но эта сторона…
Юрию Григорьевичу надоело это дело, и он громко перебил:
- К чёрту эти стороны, не в них дело, Пётр Васильевич! Не серьёзно это всё!
- Но почему у вас получается более так, а у меня более эдак?
- Не знаю, не знаю и понять не могу!
Даже кучер обратил своё внимание на происходящее позади него. Казалось, что даже он понял, в чём проблема, но решил остаться безучастным до самого конца. Купцы начали друг друга попрекать, на чём свет стоит: какая сторона виновата, что и когда было видно лучше и так далее. А кучер смеялся про себя и думал «Вот же два дурака, ну не телега же виновата!».