Ночевальщики

Василина Гай - http://www.proza.ru/avtor/wasilina

Как-то в конце зимы по деревне разнесся слух: ожидается прибытие колонны немцев, перегоняемых по этапу то ли на север, то ли на восток. Колхозники бурно обсуждали эту новость.

Председателем сельсовета в ту пору была Евдокия Алексеенко, выдающаяся женщина. Ее уважали за открытый характер и готовность всегда прийти на помощь. Роста она была богатырского и силы недюжинной. Председательствовала около года, потом сдала дела эвакуированной Фае Залман, а сама стала работать молотобойцем в колхозной кузнице. Получив похоронку на мужа, сама подняла троих детей.

В один из февральских дней Евдокия на конных санях проехала по деревне. В ногах председательши, умело управлявшей каурым мерином, стояло ведро с угольками. У каждой избы Евдокия останавливалась, брала уголек и писала на ставнях или дверном косяке какое-нибудь число. На избе, в которой жила семья двенадцатилетнего Володьки, была нарисована кривоватая восьмерка.

Солнце уже склонилось к ощетинившимся на горизонте лескам, когда со стороны станции Сара показалась голова колонны конвоируемых немцев. Их было не меньше тысячи. Влезшему на крышу избы Володьке показалось, что через снежное пространство ползет, извиваясь, огромная серо-бурая змея. По обе стороны от змеящейся ленты скакали верховые.

- Дед, а это те самые немцы, которых наш Санько бьет? – спрашивал внизу младший Володькин брат.
- Не, то другие. Санько с германскими немцами воюет, с фашистами, а эти русские.
- А разве бывают русские немцы? А за что их сарестовали? А зачем… - вопросы посыпались, как из дырявого мешка, но дед строго прицыкнул на внука и отправился по своим делам.

Примерно половину людей разместили в школе. Остальных повели по улице, отсчитывая возле каждой избы количество человек, соответствующее записанному угольком числу.

Среди размещенных в их избе Володька приметил двоих – высокого статного пожилого мужчину с неожиданно молодыми синими глазами на обветренном лице и худенького бледного юношу, кашлявшего так надсадно, что порой казалось, у него внутри вот-вот что-то оторвется.  Мужчина поддерживал спотыкающегося паренька, укрывал его дрожащие плечи каким-то рваным обрывком одеяла, ночью прижимал его к своей широкой груди, чтобы хоть немного заглушить лающий кашель и не разбудить спящих в доме. Впрочем, получалось у него не очень хорошо.

Среди ночи Володькин дед не выдержал, вышел с фонарем в темные сенцы и принес склянку с остатками старого, еще из довоенных запасов, гусиного жира.
- Возьми чуток, грудь ему разотри, легче станет.
Пока мужчина, зачерпнув пальцем жир, растирал впалую грудь паренька, дед принес кипятка в железной кружке. Пожилой немец отлил немного в свою посуду, подул и, напоив молодого, поплотнее укутал его.
- Внук, что ли?
- Сын. Младший. Мать его родами умерла. Немолодая уж была, не справилась.
- А старший где?
- Погибли. Оба. Сразу, в сорок первом. Повезло, - при этих словах мужчина спохватился, стал поправлять на сыне сбившееся одеяло.
Дед помолчал, собрав в кулак бороду, потом принес еще кипятка и ушел к себе. Володька, наблюдавший эту сцену с высокой лежанки, не мог понять, почему странный  постоялец считал смерть своих сыновей везением. Засыпая, решил потом спросить у деда.   

Наутро в окно постучал конвойный. У ворот уже стояла колонна сгорбленных понурых людей. Выходивших из дома пересчитывали, сверяли все с тем же числом на двери, после чего ставили в строй. Собрав таким образом всех размещенных по дворам, конвоиры сделали перекличку, и колонна двинулась в сторону Башкирии.

Из школы Володька вернулся в тот день практически сразу.  В небольших кабинетах и коридорах, где ночевали полтысячи человек, стоял такой тяжелый дух, что директор распорядился занятия отменить, а помещение отмыть и проветрить. Пришлось также очищать и школьный двор, который ночью использовали в качестве туалета.

Володька пытался поговорить с дедом о странных словах ночного постояльца, но тот погрозил пальцем:
- Приснилось тебе это. Забудь. И у других не спрашивай, коли беды нам не желаешь.
Поначалу мальчонка все же вспоминал странных ночевальщиков, но постепенно повседневные заботы вытеснили этот эпизод из памяти.

Забот хватало – из-за отсутствия мужиков к колхозным работам постоянно привлекали школьников. Да и сами они не старались сидеть на печи. Как и многие его сверстники, Володька уже понимал, что на их большую семью трудодней матери и деда не хватит. Работа в колхозе давала возможность получить дополнительный паек. И хотя похлебка, сваренная из размолотых между двух камней отсыревших отходов и сдобренная собранным с бараньих кишок жиром, изрядно отдавала душком, рады были и ей. Есть Володька хотел постоянно и так сильно, что думал, уже никогда не сможет наесться досыта. Уставал, замерзал, вымокал до нитки. Много лиха хлебнуть довелось. Известное дело – война, будь она неладна.

Но все когда-нибудь заканчивается, закончилось и военное лихолетье. Возвращались в колхоз мужики, сменяли на тракторах мальчишек и девчат. Правда, происходило это не так быстро, как хотелось бы. Володька и его друг Степка, с пятнадцати лет оседлавшие железного коня, продолжали работать без смены.

Володьке подошел уже призывной возраст, даже повестка в сельсовет пришла. Но председатель колхоза, узнав об этом, поехал в райком партии и упросил секретаря выйти на военкомат с ходатайством о предоставлении отсрочки незаменимому трактористу. Военком вошел в положение, Володька отпахал и посевную, и уборку, и только потом, уже не со своим годом, отправился служить на границу с Китаем. Но это позже, а вот в то лето выпала ему нежданная встреча.

Как-то летом над деревней пронесся сильный ливень. Со всех окрестных холмов сбегали мутные ручейки, соединялись в ручьи и уже бурным потоком мчались по оврагу, размывая пересекавшую его летнюю дорогу. Водитель видавшей виды полуторки, спустившейся по башкирскому тракту, попытался преодолеть водное препятствие, но засел так прочно, что безуспешно буксовал уже полчаса. И сам шофер, и два его пассажира были забрызганы грязью до бровей, но вытолкать засевшую машину не могли. На их счастье, заслышав натужный рев мотора, из близлежащих домов на выручку сбежались люди. Среди прибежавших был и Володька. С большим трудом грузовичок вытолкали на сушу. Обессиленные мужики попадали на траву.

Пока возились в грязи, Володьке некогда было глядеть по сторонам. Сейчас, лежа на влажном ковыле, он смотрел, как один из пассажиров полуторки обтирает лицо большим листом лопуха. Что-то смутно знакомое почудилось парню в облике седого незнакомца, в его высокой, согнутой под бременем лет фигуре. Старик, обернувшись, глянул исподлобья неожиданно яркими синими глазами.
- Дядько, а я вас знаю! Вы в нашей хате на постое стояли. С вами еще парнишка был, худенький такой, кашлял все время. Сын...
Старик вздрогнул, сгорбился еще сильнее, сглотнул подступивший к горлу ком и глухо произнес:
- Умер сын. Не уберег я.
- Да как же? - растерялся Володька. - Он же молодой совсем. Красивый такой... был.
- Был, - глухим эхом подхватил старик  и отвернулся. Сгорбленные плечи его напряглись, изредка вздрагивая.
 Волна боли, накрывшая незнакомца, захлестнула и Володьку. Ему было неловко оттого, что нечаянно задел незаживающую рану, но он не мог придумать, чем смягчить эту боль. Через время старик, справившись с чувствами, сам обернулся к подавленному парню.
- Я тебя тоже помню. И деда твоего помню, как он растирание давал. Спасибо ему передай. И тебе спасибо, что помнишь моего мальчика. Хоть кто-то... - и старик снова замолчал, смахнув слезу.

Вскоре водитель завел мотор, пассажиры забрались в кузов полуторки, и машина побежала по тракту в сторону станции. Володька долго смотрел ей вслед.