Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 39 глава

39

     Как-то Пифодор возвращался из своей загородной усадьбы. Его сопровождал раб-мидиец Орандат, мужчина средних лет, рослый, смуглый. Он был лысоголовый, горбоносый, с кудрявой черной бородою и красивыми выразительными большими карими глазами, то печальными, то веселыми, но все равно с оттенком грусти. Трудолюбивый, покорный, преданный хозяину Орандат не сомневался, что скоро, как тот и обещал, получит долгожданную свободу и намеревался остаться продолжать служить ему, ценя его доброту, честность и потому, что, будучи потомственным невольником, не имел никакой связи со своими родственниками в Мидии, о которых вообще ничего не знал, и опасался, что не сможет избежать там бедности и, возможно, даже нищеты.
     Орандат нес на плече толстую палку – корамысло. С одного ее конца свисала сетка, полная овощей и фруктов, с другого конца – сетка с кусками сыра и бурдюком молока.
     Дорога, хорошо утоптанная и уезжанная, вела через небольшую рощу. Когда путники вошли в нее, то с радостным благодарным чувством ощутили приятную освежающую прохладу. Их окружали невысокие, но с раскидистыми ветвями и пышной листвой деревья. Жители находящихся поблизости усадеб приходили сюда за хворостом. Поэтому подлесок здесь был большей частью редкий, но все же местами довольно густой, почему ни Пифодор, ни его спутник не заметили вовремя угрожающей им опасности.
     Через шагов триста они подошли к месту, где просека начинала поворачивать вправо. Из-за поворота вышли какие-то трое мужчин, в дорожных плащах, с мечами на боку, не видные до этого за высоким густым кустарником, росшем на изгибе обочины дороги. Незнакомцы приближались. Пифодор сразу заметил, что смотрят они как-то странно. Впрочем, за пределами города все тогда глядели на встречных незнакомых людей настороженно-внимательно, но у этих во взглядах был враждебный холод, точно такой же, какой Пифодор видел обычно перед боем в глазах приближающихся противников.
     «Что это они так смотрят?!» – подумал он, нисколько, однако, не подозревая какой-либо угрозы, а лишь удивляясь. Еще больше удивился, когда ему показалось, что незнакомцы смотрят не только на него и Орандата, а еще на кого-то, кто находится за ними. Пифодор обернулся и увидел сзади совсем близко еще троих мужчин в дорожных плащах. В руках они держали обнаженные мечи, зловеще блестящие короткими широкими лезвиями. Пифодор успел выхватить свой меч из ножен и повернуться к ним раньше, чем они могли пронзить его, что явно намеревались сделать.
     Он стал стремительно отражать их удары и наносить свои. Нашему герою не пришлось, как когда-то, просить раба помочь ему защищаться от нападающих: он не сомневался, что хотя бы на несколько мгновений спина его надежно защищена. И действительно, Орандат, хотя невольники не торопились в подобных случаях, оказывать помощь хозяину, скинул с корамысла поклажу и так стал размахивать им, что подошедшие спереди незнакомцы, тоже обнажившие мечи, поначалу не могли приблизиться к нему и Пифодору настолько, чтобы достать их клинками. Конечно, очень скоро палка, хоть и была толстой и довольно крепкой, превратилась в обрубок, и раб пал, пронзенный сразу двумя мечами. Но тех нескольких мгновений, которые ему удалось выиграть для своего хозяина, тому хватило, чтобы двоих нападающих заколоть, а третьего рубануть мечом по голове. Они явно уступали Пифодору в мастерстве владения оружием, в ловкости и силе.
     Он повернулся к другим троим незнакомцам. Те, увидев, как быстро и легко расправился противник с их товарищами, пришли в ужас, и, предпочтя не искушать судьбу, пустились наутек.
     Пифодор бросился преследовать врагов, но, вспомнив об Орандате, которому могла быть нужна помощь, остановился. Проследив взглядом за убегающими, чтобы убедиться, что те не намерены возвратиться, вернулся к месту схватки.
     Орандату помощь уже была не нужна. Широко раскинув руки, весь в крови, он лежал посреди дороги. Лицо уже побледнело, глаза безжизненно смотрели в небо.
     Испустив стон горчайшего сожаления, Пифодор опустился рядом на колени. Благодарно и нежно положив ладонь на холодное чело убитого, он тяжело вздохнул и произнес.
     – Спасибо тебе, дорогой Орандат. Как жаль, что не могу отблагодарить тебя живого. Но ты удостоишься посмертных почестей, как свободный человек, а главное, как настоящий воин.
     Сзади послышался стон. Пифодор обернулся и увидел, что один из сраженных им противников дышет. Стратег встал и подошел к нему. Это был тот самый незнакомец, который получил ранение в голову. Окровавленное лицо его было похоже на красную маску. Необычно и страшно глядели из этой маски окруженные кровью ясные голубые глаза.
     Удостоверившись, что двое других сраженных противников действительно мертвы, Пифодор снова обратился к еще живому.
     Тот смотрел на него со страхом и мольбою. Окровавленные губы приоткрылись, обнажив белые зубы, и  разбойник тихо, с трудом произнес:
     – Прикончи меня.
     – Нет. Это сделаю не я. Тебя ждет такая же смерть, какая ждет всякого разбойника, который все-таки попался палачу. Но прежде расскажешь где прячутся твои сотоварищи.
     – Умоляю… Правду узнаешь… Кто тебя убить подослал…. Сейчас узнаешь… Если поклянешься, что убьешь меня сразу, как скажу.
     – Хорошо. Кто подослал?
     – Мойрами клянись.
     – Я поклянусь. Даже монетку в рот тебе положу и горсть земли на тебя кину. (Примечание: у древних греков был обычай кинуть на мертвого хотя бы горсть земли, если нет возможности или желания похоронить его. Считалось, что это дает душе усопшего шанс попасть в Царство мертвых). Но и ты поклянись, что скажешь правду. Хороном клянись – если солжешь, он не возьмет тебя в свою лодку.
     – Нам, разбойникам, этого только и надо, – чуть заметно улыбнулся раненый. – Лучше по… бережку… гулять, чем в… тартар угодить.
     – Тогда Аластором клянись – он тебя и за рекой Стикс сыщет и в тартар ввергнет, если солжешь сейчас, клятву нарушишь.
     – Аластором клянусь,.. если солгу,.. пусть меня покарает…Теперь ты… клянись.
     – Мойрами клянусь убить тебя сразу после того, как ты мне правду скажешь. Пусть Атропос сейчас же прервет нить моей жизни, если я солгу.
     – Нас нанял… тебя убить… Евкратис.
     – Что-о?! Вот это да! Неужели он до такого дошел?! Вот собака! – воскликнул ошеломленный Пифодор, который до этого был уверен, что чуть не стал жертвой самых обыкновенных разбойников, имеющих самую обычную для них цель – убить и ограбить.
     – Да, он… хорошо заплатил… И в два раза больше обещал… потом…
     – Клянусь Гефестом, чего угодно от него ожидал, но только не такого… Теперь вижу, тебе можно верить… Но ты не все сказал. Где ваше логово, говори. Как этот подлец сумел найти вас?! Мои воины столько лет охотятся за вами – найти ваш вертеп не могут. А этот нашел-таки. Не для того, чтобы вас уничтожить, а чтобы руками вашими подлое преступление совершить. Не даром говорят, что он большой ловкач, умелец проворачивать хитрые штуки.
     – Да что нас… искать-то? Мы не те, что… в горах прячутся. Мы… среди вас… живем…. В городе.    
     – В городе?!
     – Да,.. в порту, в притонах,.. кабаках… Там он и нашел нас… Точнее, не он, а… слуга его… Я все сказал… Правду… Зачем мне… лгать? Зачем… мне утаивать где… они прячутся?.. Я зол на них… Они же бросили меня… раненого,.. не добили, как… у нас принято… Теперь… дело за тобой…. Давай… Ведь ты же… клялся.
     Глаза раненого сузились – видно было, что он внутренне напрягся, собрал волю в кулак, готовясь принять в себя железное лезвие.
     Пифодор осмотрел рану. Она не казалась смертельной: удар, нанесший ее, не был достаточно сильным. Разбойник имел шанс выжить, если бы смог перенести обильную потерю крови.
     Пифодор испытал большое искушение оставить пока ему жизнь, чтобы он дал показания в суде против Евкратиса. Но после колебаний и уговоров раненого все же исполнил клятву.
     Затем пошел в ближайшую усадьбу. Там нашел человека, который взялся за плату отвезти его и мертвеца в Коринф. Запрягши в дрожки осла, этот крестьянин приехал с Пифодором туда, где лежали трупы, помог погрузить на повозку тело Орандата, и они поехали в город.
     Пифодор сидел на облучке рядом с возницей, глядел на приближающиеся мощные стены Коринфа, огромный холм за ними, с крепостью на вершине, и думал, переживая случившееся. Он очень сожалел о том, что погиб Орандат, что не успел дать ему вольную, а также о том, что упустил очень хорошую возможность избавиться от козней Евкратиса, расправиться с ним законным образом.
     По обеим сторонам дороги тянулись ограды, грубо сложенные из неотесанных камней. Местами они, недостроенные, прерывались, и тогда взору открывались нивы, сады, огороды, работающие полуобнаженные люди, редкие дома, сараи, другие постройки.
     Вдруг Пифодору пришла идея потребовать вызова в суд для допроса под пыткой домашних рабов Евкратиса. В судебной практике имелось немало прецидентов, когда достаточным основанием для допрашивания рабов с применением пыток являлось лишь подозрение их хозяина в преступлении. «Правда, председатель суда может воспротивиться, – размышлял Пифодор. – Кажется он побаивается Евкратиса. Его многие побаиваются. Но тогда надо потребовать созыва Народного Собрания. Нападение на стратега разве недостаточный повод? А уж Собрание, конечно, даст добро. Можно не сомневаться – народ любит такие зрелища. Так что возможность изобличить Евкратиса еще есть».
     Но, подъехав к городским воротам, Пифодор уже отказался от выполнения этого замысла: ему стало не по себе при мысли, что совершенно невинные люди, возможно, и дети, будут подвергнуты жесточайшим мучениям, и он устыдился желания решить свою проблему за счет страдания других.
     Похоронил Пифодор Орандата не как раба, а, как свободного, причем с почестями, какие обычно воздавались геройски погибшим воинам.