Кн. 1 Том 1 Детство Ираиды Часть 16 В поисках

КНИГА  1  ЭНЦИКЛОПЕДИЯ  НАШИХ  ЖИЗНЕЙ

ТОМ 1  ДЕТСТВО ИРАИДЫ

ЧАСТЬ  16  В  ПОИСКАХ  СУДЬБЫ  1952 год


На фотографии - СТРОИТЕЛЬСТВО  ЗДАНИЯ  МГУ  НА  ВОРОБЬЁВЫХ ГОРАХ.

ВЫСОТНИКИ...            

                В  ПОИСКАХ  СУДЬБЫ

                1 9 5 2 год


Когда я поняла, что отца в ближайшее время ждать не стоит, я призадумалась – что мне делать дальше.

По прежнему у меня не было желания работать в совхозе. Да и жить дома, и вместе со всеми – голодать, не имея возможности помочь чем-то семье, у меня тоже желания не было. Впереди ещё было целое лето.

Бабусе я ничего не сказала о том, что бросила техникум. Соврала ей, что перешла на следующий курс, а теперь всех отпустили на летние каникулы…

 А пока я ездила по Москве и искала – где бы устроиться на работу с общежитием.

Устроилась я на работу на строительство МГУ. Но не на саму стройку, а на очень не плохую работу, на университетские склады.

Параллельно со строительством, для будущего университета закупалось оборудование, аппаратура и разные приборы. Хранились они в коробках и ящиках, на стеллажах. Склады представляли собой длинные бараки. Вдоль основного прохода, тянувшегося через весь склад – перпендикулярно к нему  слева и справа были устроены стеллажи, заполненные оборудованием. Работать была не сложно. Каждому лаборанту (так нас называли), выделяли какой-нибудь стеллаж. Нужно было по порядку брать коробочку, или ящичек, разворачивать  прибор, проверять в каком он состоянии – нет ли ржавчины или повреждений. Затем надо было его смазать техническим вазелином – густым, жирным. Приборы и так были смазаны хорошо, но в некоторых «голых» местах нужно было добавить смазку. Этим мы и занимались. Руководил работами  инженер – Мельников, среднего возраста, спокойный, уравновешенный. Он следил за тем, чтобы приборы опять были тщательно упакованы, и поставлены на место. Большую часть дня он вообще отсутствовал на складе.

Пользуясь его отсутствием, я часто находила на каком-нибудь стеллаже  свободную от приборов полку, забиралась на неё и отсыпалась. А отсыпаться было от чего. Каждый вечер я принимала участие в «посиделках», которые проходили на общественной кухне. Кухня была в отдельном небольшом бараке. Вдоль всех стен были установлены рабочие столы, а в середине барака стояла большая почти промышленная плита. На ней не было комфорок, а было сплошное чёрное покрытие. Можно было ставить кастрюли в любое место на плите, к краю  - меньше нагрев, к середине плиты – очень горячо. Кто хотел приготовить что-нибудь, занимал свободный столик, разделывал продукты, а потом готовил.

Поздно вечером, когда уходили все «поварихи», в пустой огромной кухне было тепло и пусто. И тогда туда собиралась молодёжь. Мы веселились, как могли, рассказывали анекдоты, кокетничали, шутили. В общем, особенно в холодные вечера не хотелось уходить в общежитие.

По кругу от площадки, на которой стояла «кухня», стояли панельные дома. Квартиры первых этажей были отданы под общежитие, а в квартиры, расположенные на этажах выше, заселили семейных.

Мне выделили койку в комнате на троих. Там уже жили две  рабочих девицы, грубые,  нахальные…  У нас не могло быть не только ничего общего, с первых же минут возникла обоюдная антипатия. Тем более, мне интереснее было проводить вечера на «кухне».

На кухне собирались ребята и девчонки самых разных специальностей, поэтому часто вечерами обсуждались интересные проблемы, связанные со строительством основного здания МГУ. Мне было интересно.

Новые знакомые обещали мне экскурсию, которую вскоре осуществили.

Здание было всё сырое и серое, можно даже сказать – мрачное. Огромное количество этажей. Для каждого студента планировались отдельные комнаты. Они были такими маленькими, напоминающими пеналы для карандашей и ручек. В них могла поместиться только кровать, стол и стул. Я не знаю, куда там мог бы втиснуться ещё шкафчик для вещей. Стены и перегородки – всё было бетонное. Строили быстро, отделочные работы ещё не начинались, поэтому пахло везде сырым раствором, которым оштукатуривали стены и перегородки, и всё кругом напоминало большой многоэтажный  улей со множеством сот. Ещё можно было бы это всё сравнить с огромной скалой, в стенах которой ласточки устраивают свои гнёзда. Но самое большое впечатление на меня произвел вид из окон этого великого высотного здания. Вид с высоты птичьего полёта на окрестности. Черёмушки, которые тогда были обычной деревней, были далеко внизу. Домики казались игрушечными, люди – муравьиными головками… На стройку попасть просто так было нельзя, объект считался «закрытым». Поэтому, мне повезло увидеть это чудо века своими глазами изнутри. Правда, наверх пришлось залезать долго, по недостроенным (без перил) лестничным проёмам. А на верхних этажах и лестничных проёмов ещё не было. Временными лестницами служили перекинутые с этажа на этаж балки с набитыми поперечинами из досок. Но, как говорят, цель оправдывает средства.

Получив первую зарплату, я решила съездить в Вельяминово, и признаться, наконец, бабусе, что бросила техникум. Я накупила гостинцев. Не помню – каких, знаю только, что покупала какие-то крупы, и то те, которые подешевле, чтобы больше купить.. Когда я приехала в Вельяминово на выходные, был вечер, и все уже засыпали. Я помню, как с печки протянулись тоненькие ручки Милки и Борьки. Первое, о чём они спросили  - привезла ли я чего-нибудь поесть… Они продолжали жить впроголодь. Помогать им я ничем не могла, так как сама «болталась», как щепка в проруби. А они жили на маленькие мамины заработки и бабусину «копеечную» пенсию…

Я предложила бабусе продать последнее, что у неё оставалось от старой жизни – часы. В своё время все золотые корпуса с часов были сняты и спущены в торксин. Так называли скупку вещей. Туда сдавали всё, что было ценным, что принимали, и платили деньги, на которые спасались от голода. А механизмы от часов сохранились у бабуси до сих времён. Часы-то были все швейцарские, дорогие. У бабуси это была, наверное, последняя память о былых временах и людях, которым эти часы принадлежали. Но мне она никогда и  ни в чём не могла отказать. Поэтому и сейчас она молча мне отдала эти механизмы от часов. Их было штук шесть-семь: от наручных часов, от часов-луковиц, от маленьких дамских часиков.

Конечно, порыв и желания мои были самыми благонамеренными. Но, к сожалению, довести благие намерения до правильного конца, я не смогла. Я не знала, куда в Москве с ними сунуться. Предлагала их  купить в одной, потом в другой мастерской. Но там почему-то этими часами не заинтересовались. Хранить в общежитии  их было нельзя, так как это была не комната, а проходной двор. Тогда я попросила нашего инженера – Мельникова подержать часы у себя и помочь их продать. Он обещал, но говорил, что и у него ничего пока не получается. А потом я просто о них забыла, а, может быть, махнула рукой. Я тогда спокойно перешагивала, не оглядываясь, через свою юность и судьбу, а уж часы-то… Маленькая, бессовестная  дура…

У нас, для работающих на строительстве МГУ, независимо какую бы работу мы не выполняли , организовывали разные мероприятия, в том числе и -  самодеятельность. Естественно, как только я об этом узнала, сразу же записалась в этот кружок. Руководил самодеятельностью мужчина, лет под сорок. «Драмкружок, кружок по фото…» - это было не по его части. Он играл на аккордеоне, и в основном, все номера сводились к песням. Мы на репетициях пели дуэтом, квартетом, хором… Надо учесть, что слуха-то у меня нет, хотя есть  - внутренний слух. Я слышу, когда поют неправильно, врут мелодию. Про себя я знаю, как должно звучать правильно, но сама вслух правильно пропеть не могу.

И вдруг, наш руководитель начинает меня уговаривать – петь соло. Я, естественно, отказывалась. Дальше – больше. Он начал ухаживать за мной. Мне это было даже неприятно. Он стал уговаривать меня согласиться на его предложение – подготовить несколько песен. Он говорил, что у меня хорошие сценические данные, петь меня он выучит, и мы будем выступать в концертах: я – петь, а он аккомпанировать на аккордеоне. Мне надоели его уговоры. По моим понятиям, он был нудным стариком. Я просто перестала ходить на занятие кружка. Он разыскал меня на моей работе. Как-то мне сказали, что меня вызывают на улицу (на склад мы ходили строго по пропускам). Оказалось, меня вызывал этот «поклонник». Я довольно резко поговорила с ним. Он сказал, что никуда не уйдёт, пока я не приму правильного решения. Я ушла и пожаловалась инженеру Мельникову, что один старик (а Мельникову было, наверное, столько же лет), пристаёт ко мне, и не даёт мне прохода. Я попросила Мельникова выйти и разъяснить моему поклоннику, что преследовать  меня бесполезно. Мельников, действительно вышел, о чём они говорили, не знаю. Но, когда он вернулся, сказал мне что с этой минуты я могу не беспокоится, меня оставят в покое…

Был ещё случай. На посиделках на кухне, в меня влюбился рабочий Ваня. Был он крепким, сильным. Имел какие-то заслуги на стройке. А мне он не нравился. Он был года на три старше меня, а я предпочитала встречаться с мальчиками моего возраста.

Однажды, прибегают в выходные  знакомые «по кухне» ребята и зовут меня с собой. Говорят, что Ваня с горя запил, и, если меня не увидит, то что -нибудь с собой сделает. Пришли в мужское общежитие. Лежит Ваня на кровати и плачет. Мне ещё не приходилось иметь дело с пьяными – Бог спасал. Увидел Ваня меня, бухнулся на колени, стал что-то говорить, что-то объяснять, чего-то просить. Рядом стояли его ребята, и тоже не знали, какую роль им отведено в этом спектакле. В конце концов, Ваню уговорили лечь спать, и сказали ему, что разговаривать с ним я буду завтра. Он успокоился, лёг и заснул. Больше я с ним не виделась, избегала его, слава Богу, мне это удавалось.

Время шло. Лето катилось к осени. Работать на складе мне стало надоедать. Я понимала, что надо учиться. Где, на кого?

В общежитии мы с двумя другими жиличками не разговаривали. Я их почему-то раздражала. К ним почти каждую ночь приходили парни. Кровати их были завешаны «балдахинами», вернее, занавесками, наподобие балдахинов. Меня их оргии не интересовали. Честно сказать, я просто не понимала до конца, что у них происходит каждую ночь. Нет, я, конечно, понимала, что у них с парнями взрослые отношения, но что это означает, я и не представляла, да и не задумывалась над этими проблемами. Удивляюсь, как я сама не нарвалась на какие-нибудь неприятные приключения в этом плане. Однажды утром, когда их парни ушли, они долго смеялись. Одна другой рассказывала, что её парень так старался, что, в конце концов, уснул лёжа на ней. Я подумала, что он уснул на ней, потому что кровать узкая, и рядом лежать тесно.

На этом этапе познания этих тем, я пока освоила поцелуи. Целоваться мне нравилось, и я считала это не грехом, а приятным развлечением. Конечно, если нравится мальчик, и флиртовать и встречаться с ним приятно…

Видно, я здорово раздражала своих соседок по комнате своим безразличием. И вот, однажды, прихожу с работы, а мои вещички сложены в сумку и выставлены в коридор. Я попробовала зайти в комнату, они не пустили. Поднялся скандал. А скандалить тогда я ещё не умела. Они объявили мне, что на моё место они подыскали себе другую «товарку», а я могу убираться куда хочу. Я говорю, но в комнате ещё остались мои валенки и кое-какие другие вещи. Они сказали, что у них кое-что пропало, и ещё надо доказать, что в этом виновата не я. Поэтому они конфискуют из моих вещей то, что им понравилось, а если я не уйду, они меня ещё и изобьют.

Ну и куда мне было идти? Решила поехать и позондировать почву – где и кем работает Инка Кондрашова. Дома её не застала. Поплелась к Найке. У той всегда можно было переночевать. Найка приняла меня радушно. Она рассказала, что после общения со спецами, перешла на курсантов лётного училища, а в настоящее время встречается с футболистами. И, действительно, вскоре стали съезжаться гости: модные накрашенные девицы и потом завалилась шумная компания ребят. Правда, среди них почему-то был один молодой военный, в лётной форме – чей-то друг.

За столом засиделись до поздней ночи. Когда все начали укладываться спать, я поняла, что метро уже не работает, и мне тоже придётся задержаться у Найки до утра. Футболисты разобрались с девчонками. Видно, здесь давно уже сформировались пары. Мне показали место за шкафом (вся мебель была расставлена так, чтобы было много спальных изолированных мест).

Я легла не раздеваясь на какой-то жёсткий топчан. И вдруг сюда же направился лётчик. Я его спросила – «А что, больше нет мест?» - «А я на новенького» - «Тогда вы не по адресу. Я здесь случайно»…
 - «Но не могу же я спать на полу»
 - «Чур до меня не дотрагиваться»
- «Все так говорят». Он примостился с краешку топчана, и попробовал меня обнять. Я его оттолкнула. Он сказал
– «Понял. Тогда я посплю»… И, действительно, вскоре заснул.

Утром пораньше я встала и ушла. К моему удивлению лётчик догнал меня на улице. Проводил меня до метро, и наговорил массу комплиментов, уговаривая продолжить знакомство…

Но у меня в голове крутилась единственная мысль – куда идти-то?

Я подумала – наверное, это судьба. Пора мне завязывать с этой стройкой. Коллектив далеко не тот, что был в техникуме, это видно из моего рассказа.

Взяла я сумку, и… - поехала в Вельяминово, домой. Даже документы никакие не забирала. Как всегда, о том, чтобы забрать трудовую книжку, я тоже – не подумала… Только зашла попрощалась с Мельниковым, сказала, что увольняюсь, и уехала.

Бабусе я покаялась, объяснила, что всё-таки поняла, что нужно кончать десятый класс, и поступать в институт.

И вот опять я оказалась в той же Михневской школе, в том же интернате. Приняли меня в десятый класс, засчитав за девятый – два курса кожевенно-обувного техникума.

И опять бабуся копила свою пенсию, чтобы оплачивать мою учёбу.

Несмотря на то, что я поболталась по «самостоятельной» жизни, почти что соприкасалась иногда с житейской грязью и омерзительными сценами, я осталась такой же наивной фантазёркой, какой и была раньше.

Ведь, если я о чём-то рассказывала бабусе, что я хочу того-то и  добьюсь этого, я, ведь верила в это, а не просто «вешала лапшу на уши». А ведь, мне исполнилось уже 17 лет.

В интернате, как и раньше, жили и детдомовские и другие дети. Но играть, как прежде, в пионерские игры мне было не интересно. Меня уже начали интересовать мальчики. А всё свободное время я отдавала художественной самодеятельности.

 В этот раз я увлеклась плясками. В школе кружком художественной самодеятельности руководил преподаватель танцев. В основном мы разучивали русские народные пляски. Как-то так получилось, что у нас в этом плане началось соревнование с параллельным  классом.  У нас из Вельяминово учились ещё девочки. Разговорились, и я узнала, что почти в каждой семье, в сундуках бабушек хранятся старинные народные костюмы – панёвы. Это были яркие сарафаны, блузы, кокошники с лентами. Раньше я думала, что вроде такие   костюмы носили только на Украине, или в Молдавии. А здесь была такая красотища. Я не помню, каким образом нам удалось уговорить бабушек одолжить нам эти костюмы. Наверное, потому, что танцевали в этих панёвах и их внучки.  На концерте мы произвели фурор. Но, к сожалению, победили соперники.

Зима была холодная. Я донашивала какую-то  старую одежду. Помню, однажды, когда я собралась на выходные домой, классная руководительница – учительница химии, Мария Александровна, пригласила  зайти к ней домой. Она напоила меня чаем и подарила огромную вязаную шерстяную из деревенских ниток, шаль. Она окутывала не только голову, но и плечи и спину. Пальтишко-то у меня было тоненькое, отнюдь не зимнее.
Странно, но у меня сохранилось несколько листочков дневника, который я начинала писать, поступив в 10-ый класс. Естественно, начав  писать, вскоре  его забросила.

                Странички блокнотного дневника Иры.


3.4.9.52.

Уже четвёртый день занятия.

5.9.52 г.     И где мы не будем, нигде не  забудем сияние школьных огней!!!

Сейчас сидим на школьном часе..

Сидим на парте – я,  Маша и Клава. Маша достала дневник свой и дала прочитать нам описание одного из воскресений. Было написано  как раз о том, как проводился у них прощальный вечер 10 - ых  классов дневной и вечерней школ. Маша, несмотря на то, что была девятиклассница, тоже попала на этот вечер. У неё за этот день описание кончалось цитатой из песни:

 «И где мы не будем,
  Нигде не забудем
  Сияния школьных огней».

Эти слова мне ссумировали все мои мысли, когда я училась в техникуме, и тогда, когда я поступала в  10 ый  класс.

В техникуме мы являемся ведь тоже учащимися. Но студентов нельзя сравнить     с учеником дневной школы и даже вечерней.

Студенческая жизнь безгранично разнообразна, и интересна. Но там себя, например,  я хоть, чувствовала уже самостоятельной. Меня там не заставляли учиться, как в школе, не  вытягивали, не было тех простых отношений с  учителями всеми, как это было в школе. Я пользовалась авторитетом, меня все хорошо знали, мне, если надо было, предлагали помощь, но всё равно, это уже не то. Резко чувствовалась оторванность от школы. Я думала - неужели мне никогда в жизни не придётся сидеть за партой. В техникуме, в аудиториях мы занимались за столами. Я с сожалением вспоминала, что прошла пора, когда я могла называть себя школьницей.

Ведь школа, учителя, уроки, парты, всё это так знакомо, так близко и дорого, до боли дорого, и всё это связано с самой счастливой порой нашей жизни – детством и юностью, с первой порой нашей золотой юности, которую нам предстоит ещё прожить в институте.

И вот моя мечта, о которой я даже и боялась мечтать, сбылась.
Я учусь в  10 ом  классе Михневской ср. школы. Как гордо это звучит – десятиклассница. Выпусники…

Когда я пришла в эту школу, и после некоторых хлопот – (после  2х   курсов техникума принимают только в 9 ый  класс) – я услышала от Алексей Михайловича Бобова – преподавателя военного дела и зам. директора школы, что решением петсовета принята в 10 Б класс. Я так обрадовалась, что в порыве этой бурной волны нахлынувшего счастья, вскрикнула, а потом сказала – «Давайте я Вас расцелую за такую весть». А Бобик заулыбался в свою очередь, и мне так ответил: - « Ладно, ещё впереди будет время».

 1- го сентября, я, бывшая студентка  Московского  кожевенно-обувного  техникума (теперь уже 3 го курса) экстрактового отделения, вместе со всеми учащимися, села за 1- ую  парту 10 го  «Б» класса.

Затем шла пустая страничка. А ещё на последующих страничках были записаны тексты песенок, которые мы с девчонками иногда напевали…


    Лучший парень на деревне.

Во всей дярёвне, да нету краше парня.
И лучше Ваньки в дярёвне не найти,
Любил он Наську «да эх она каналья,
Меня любить не хочет никоды.

«А что ж ты брешешь, парень окоянный,
Меня обманывал ты зався гды,
Надысь с Авдотьей крепко целовалси,
А на меня смотрел из под углы.

А ну ка - девки собирайтесь в кучу,
Осудим парня да мы судом своим
И зададим ему такую взбучку,
Чтоб не обманывал он боле никоды»
 
«Простите девки, да боля я не буду
Обманывать не буду никоды
А про Авдотью да я теперь забуду
Любил я Насську и боле никовы»

               
       Две   жертвы
 
Пошел купаться Юверлей, Юверлей
Оставив дома Доротею
С собою па-а-ару пузыре-е-ей   
Берет плавать не умея.   
         
     (Последние 2 строчки каждого куплета поются 2 раза).

Но с ним случился рок судьбы, рок судьбы
И он нырнул вниз головою
И голова – а – а, тяжелей но –о - ог,
Она осталась под водою.               

Жена узнавши про беду, про беду
Увидеть  захотела тело
Но Ноги ми – и – илого в пруду – у – у               
Она узрев -  окаменела.

С тех  прошло уж много лет, много лет.
Травою поросли аллеи,
Но всё торчи – и – ит там пара но - о – ог 
И остов бедной Доротеи.
               
Мораль сей песни такова
Не надо было Юверлею
Ходить купа – а – аться без жены – ы – ы   
А надо было вместе с нею.
             
Эту песенку мне пела моя подружка Талочка. Песенка мне так понравилась, что я записала её для памяти в дневнике.

      Цыганочка.

Раз в цыганскую кибитку
Мы случайно забрели
Платки пёстрые в накидку 
К нам цыганки подошли.

В этой песенке тоже две последние строчки каждого куплета повторяются дважды.   

Одна цыганка молодая
Меня за руку брала
Колоду карт в руках держала 
 И говорить мне начала.            
 
От тебя ничто не уходит
И не уйдёт  казённый дом
На квартиру к тебе ходит         
Бубнова дама с королем         .
 
Она тебя так крепко любит
И на твоих она глазах
Но вместе с ней ты жить не будешь 
И топчешь свадьбу  ты в ногах.
 
На этом кончила цыганка
Я за труды ей заплатил
Но в моем сердце стала ранка,          
Как будто кто кинжал всадил. 

   
     Родина.      Муз. Айвазяна .


Милая, я помню поздний час
 Первый раз я у тебя
Не забыть мне блеска твоих  глаз
Милая любовь моя

                Милая, я помню стройный стан
                Джаз играет Родину
                Где то вдалеке мой Ереван
                Я пою мою мечту.

Не могу представить одного
С кем танцуешь ты сейчас
Может быть, целуешь те его
Может быть огонь погас.

                Если в ресторане горе пью,
                Дастою я твой  портрет,
                На него я только посмотрю
                И милее пошлый свет.

Если блюз танцую с девушкой,
Помню я мой друг тебя
 И когда бываю я хмельной
 Я пою судьбу клеймя.

                Милая, я верю в чистоту,
                Верю, что не тронута,
                В ресторане вижу пустоту
                Вижу лишь тебя одну.


А дальше следовало продолжение записей дневника…


Сегодня пятый день занятий. Каждый день  я учила так, что не успевала выучивать уроки, не оставалось ни минуты свободной, но те которые выучивала, знала  более - менее прилично, если не на 5, то на 4 твёрдое. Раньше я математику не любила, тянула на 3, теперь стала учить - она мне понравилась. Сделаю из этого вывод: учи предмет, и он всегда будет нравиться, если его будешь понимать и знать.

Я оставила техникум. Почему я не жалею  об этом. Ведь это всё время самостоятельной жизни, юности, когда пробуешь силы своих знаний и понятий жизни, когда тебе предстоит самой, без посторонней помощи решать жизненные проблемы, вопросы, могущие повлиять на всю дальнейшую жизнь. Жизнь студента – нищего студента интересна не только трудностями, она интересна своей свободой и разнообразием, своей отчасти беспечной весёлостью, разнохарактерностью препровождения свободного времени.

Почему же я не жалею, о той трудной и весёлой жизни, которую я вела, которую ведут все студенты? Ведь если школа дороже, так только тем, что она накрепко связана с прошлым, которого не вернёшь. А студентам можно быть всю жизнь, как говорят про таких – вечный студент.
 – Это раз, а во вторых, что и есть главной причиной, - то, что  мы ещё будем студентами, и я успею вкусить ещё раз студенческую жизнь. И она будет интереснее, т.к. буду студенткой института.

Сейчас такой возраст, такое время, когда хочется испытать большое чувство, чувство истинной дружбы и любви. Это чувство я ставлю так высоко, что в жизни, вокруг себя, кроме книжной болтовни, я ещё не встречала такой взаимной любви у других, которую можно назвать истинно чистой, как родник -  святой любви.

Как сейчас дружат и любят? Девчонка, смотришь, ещё совсем соплячка, а уже стреляет глазами и выслушивает от ребят признания вроде: - «давай с тобой дружить?!!!?», или – «давай с тобой встречаться?!».

 Если ещё этот мальчишка, такой же сопливый, пятнадцати -шестнадцатилетний, которому мама ещё сама, когда он ляжет спать, ставит заплатки на штанишки, да  приговаривает «хорош, когда спит», и если такой мальчишка понравиться девчонке, то она соглашается с ним встречаться.

 Они, проводя вдвоём вечера, представляя себя взрослыми, обнимаются, целуются, ведут глупый   разговор,  в то же время, мечтая про себя: она - с кем изменит ему, а он – какая будет его следующая девочка. Вслух они приходят к общему соглашению – дружить до особого предела во всём, и объясняются монотонно в любви, сами не понимая всей недалёкости  их наигранности.

 А другие про них говорят: «они гуляют»… Или, если про них спросят где они, спокойно ответят: «Ушли дружить».

11.9.52 г.
Ту мысль, которую  я начала развивать в тот раз, закончу потом, а сейчас решила написать о моей новой жизни в 10м классе и вообще в интернате.

Первые 3 дня мы ночевали в столовой интерната. С квартирами в Михнево обстоит трудно, т.к. в Михнево стоит военная часть и офицеры снимают комнаты и дорого за них платят. Поэтому найти дешевые комнаты для интерната – очень трудно. Поселили нас к одной старушке со старичком – Семехановым. Дом их стоит за церковью. Снимаем 2 комнаты. Одна – проходные сени – на 10 человек – огромная, с кривым полом. Там – восьмиклассники.  А для нас отвели бывший чулан. В нём видно хранилось раньше мясо, т.к. долгое время не могли проветрить достаточно хорошо комнату, чтобы можно было входить - не морщась и не затыкая носов. Комнатушка сырая. Матрасы, подушки и одеяла отсырели. Одно окошко выходит на церковь и изнутри не закрывается, другое в сад – с большими ящиками яблок, и закрыто на 2 рамы, так что не открывается  вовсе. Ну, я по старой привычке, схватив эти несколько данных, набросала пару новых четверостиший:

За квартиру платим 30,
А в квартире что твориться,
Одни обломки печки
На них огарок свечки.

Потом набросала про питание. Сейчас нас кормят сравнительно хорошо, считая все трудности питания – 3. р 60 к. в день на каждого, да притом в магазине в Михнево ничего не достанешь.

 В первые же дни нас кормили одной картошкой: на завтрак чай и картошка, обед: картофельный суп и картошка, ужин: чай и картошка. Я написала:

Солнце встаёт и мы встаём
Время идёт и мы идём
         -    В столовую..

А когда мы придём, садимся и ждём
Когда принесут и нам подадут
         -   Готовую:

   Картошку варёную,
   Картошку толчёную,
   Картошку в водах,
   Картошку в жирах,
   Чаёк с сахарином ,
   И хлеб с керосином.

Когда принесут и нам подадут
Сидим и молчим, молчим и едим
             - С аппетитами…

Когда всё сожрём, встаём и идём,
С блеском в глазах, с едой в животах
             -  Набитами:

    Картошкой варёной, 
    Картошкой   толчёной,
    Картошкой   в водах,
    Картошкой   в жирах,
    Чайком с сахарином,
    И хлеб с керосином.

На уроках сидим, в тетради строчим…
В головах садом, всё с великим трудом
                - Понимается.

А учителю в тон, подвывают потом,
не в  меру урча и немного ворча
                -  Переваривается:

    Картошка варёная,
    Картошка   толчёная,
    Картошка   в водах,
    Картошка   в жирах,
    Чайком  с сахарином,
     И хлеб  с керосином.


19 сентября 1952 г.

Давно не писала в дневник. И тот раз так неожиданно прервала записи. Писала на  школьном часе. Подошёл Неучев и вырвал дневник. Ребята убежали с ним на улицу. Но Михалёв потом сказал мне, что они его не читали, т. к. с самого начала им это не понравилось.

Живём у Селиханович. Провели свет. В большой комнате 2ой печник строит русскую большую печь. Потом будет строить печь   и у нас, но не русскую, а небольшую плиту. А пока поставили маленькую железную  печку. Топят вечером  понемножку     дровами хозяйки, но бывает очень тепло.

Решила теперь писать дневник, как и писала, но только прятать подальше.

Только сейчас кончила читать «Студенты» - Трифонова. Трифонову было 25 лет, когда он написал эту книгу. Родился он в 1925 г. Сейчас он ровно на 10 лет старше меня и уже написал такую книгу. Правда, он кончил Литературный институт. Если он окончивший институт, то я - всего лишь будущая студентка. Он в институте учился 5 лет. Значит знаний у него больше, чем у меня на 5 ученических лет.

 Если я попробую сейчас написать рассказ, или повесть. У меня должно выйти в 5 раз хуже, чем у Трифонова. Но ведь и он был таким же, как и я. И он пробовал писать в моих летах. Почему же и мне не попробовать. Пусть будет первый блин комом. Ведь и Трифонов не родился  готовым писателем. Я попробую написать повесть. Работать придётся много. Буду писать повесть по ходу развивающихся событий. Тема: борьба за знания. Буду описывать наш 10ый класс. И повесть так и назову «Десятиклассники».

Буду писать, как есть и так, как думаю, придерживаясь своих убеждений. Главным  лицом если взять себя? А, если потом другие скажут: хочет себя выставить?   Вот уже ловлю себя на боязни, сомнении в том, что  скажут другие. Нехорошо. Ведь многие писатели под каким-либо действующем лицом подразумевает себя и большей частью под главным. Хорошо. Я буду одной из главных героев повести. Стоит ли идеализировать свой образ или ещё чей-нибудь? По-моему не стоит, а писать буду, как и решила -  обо всём так, как и есть всё на самом деле. Стоит ли выводить и подвергать их  критике, со своей точки зрения, - учителей?  По-моему стоит о них писать также, как это всё есть на самом деле…

Итак решено. Я начинаю писать повесть не от лица автора, а вообще - о всех и о себе, как о посторонней девочке. Писать начало, не зная конца этой повести. Можно ли так писать? Ведь говорят, что писатель должен заранее выносить всё своё произведение – детище в своей голове и только после этого уже вылить всё, что обдумано - на бумагу.

 Конечно у меня масса будет, и есть - ошибок. Но попытка не пытка. Попробую. А там ведь, что выйдет. Для повести думаю завести отдельную тетрадь. Думаю, что в дневник придётся писать после этого -  мало. Ведь у меня всё будет записано в повести. Главное, чтобы не было сухо. Пусть это будет всё просто, ясно. Смогу ли? Попробую.

Получила от Оли Медведевой 2ое   письмо. Это – девочка, с которой я училась в техникуме. Я ей писала, что мне нравится Михалёв. Просто, по-моему он здесь лучше всех из ребят. Да и на личико он хорошенький. О том, что мне он нравится, узнали девчата и передали ребятам, а ребята ему, как видно. Он стал немного грубее, и в то же время - учтивее ко мне. Мы сейчас часто спорим, а то и ругаемся, но при случае он вежлив, интересовался моей жизнью в техникуме и т.д. Оля желает мне хороших с ним отношений, но, как и когда это всё будет, и будет ли, не известно. А вообще хочется, чтобы мы с ним были друзьями.

Я помню, как сама Оля рассказывала о школьницах из своего города – Загорска. Там находится семинария. После её окончания, семинаристы получают распределение и перед отъездом на новое место, в свой приход, они спешат жениться. Школьницы старших классов стараются познакомиться с семинаристами. Приглашают их на школьные вечера и стараются после выпускных экзаменов стать невестами семинаристов, чтобы после их выпускных экзаменов выйти за них замуж и уехать из дома.

 В нашем классе есть  Дядин – грек наполовину, я уж забыла с кем.  Чёрный такой. Перепёлочка сказала мне, что он с прошлого года дружит с Шульгой из 10 «А» класса.   Обычно у меня, как и у каждой девчонки, появляются чувства понимания насчёт чувств ребят. Например, я заметила, что Дядину хоть немного, но нравлюсь. По-моему, это свойственно каждой женщине, и почти каждой девушке. Каждая определяет по любому слову, по любому взгляду, - какое отношение мужчины или парня к ней. Каждый взгляд, каждое слово она переводит, иногда и не намеренно, а даже в глубине мысли, машинально, - на процент его  личного чувства к ней, даже, если этот человек ей совсем незнаком. Так и я, не знаю почему, но как-то невольно понимаю, что Дядин смотрит на меня не как на всех. Наши парты стоят рядом. Моя в среднем ряду первая, его в крайнем ряду первая. Он сидел у окна,  рядом Власин, а потом я с Перепёлочкой.  Власин 3 дня болел  и не был в школе. Дядин сидел на его месте и иногда машинально задерживал взгляд на мне. Я  подумала, что если бы была на месте Дядина, обязательно поменялась бы местами с Власиным, чтобы быть ближе ко мне. Власин поправился, и Дядин на самом деле поменялся с ним местами. Сегодня Дядин на перемене стал вставать с парты, а я в это время  о чём-то разговаривала с Русиной. и как засмеюсь. Засмеялась и посмотрела долгим взглядом, как будто машинально  - на Дядина. Смотрю и смеюсь. А он механически перестал вставать с парты и опять сел, продолжал в свою очередь смотреть на меня. 

 Я не знаю почему, но мне хочется, чтобы Дядин громко говоря -«полюбил»  меня. Но ведь я твёрдо знаю, что отвергну его любовь или товарищескую дружбу. А вот хочу всё-таки потягаться с Шульгой – этой красавицей школы. Ну там время покажет.

Думаю, что немного нравлюсь Прозорову, и могла бы понравиться Самоварову. Но Саморову хорошей парочкой была бы Мохова. Думаю, что Перепёлочка моя нравится Бобкову. Ну ладно. Писать кончаю. Сегодня суббота. Домой не поехала. Завтра жду Милку. На улице дождь.

Одновременно с повестью, мне не мешало бы послать парочку стишков в Комсомольскую правду. Сейчас поработаю над темой и попробую написать.

Далее  карандашом написано несколько слов по-немецки. И на этом кончается дневник. Наивный детский дневник… Он лишний раз показывает, как в свои 17 лет я по существу оставалась ещё глупенькой девочкой…

Больше об этом времени я ничего не запомнила…

Единственное, что осталось на память, это несколько стихотворений, наивных, но, отражающих то настроение, которое меня не покидает и сейчас при воспоминаниях об учёбе в Михневской школе...

 Михнево. Интернат.
10-ый класс.

        ОСЕНЬ.

Заметно вечереет,
Но ещё светло.
От заката солнце,
Зажглось огнём окно.
Уже на землю падает
С деревьев желтый лист.
И воздух по осеннему
Прохладен, свеж и чист.
Осеннею порою
Приятно погрустить.
В тихий палисадник окошко отворить.
Наблюдать, как птицы
Все на юг летят,
Как вдали, за рощей
Догорел закат.
Как с полей колхозных,
Окончив день труда,
С радостными песнями
Спешит народ сюда.
Вот пригнано стадо
Колхозным пастухом.
И в воздухе запахло
Парным уж молоком.
Распахнёшь по шире
Ещё своё окно,
На душе так радостно
Привольно и светло…
Смотришь, и смеёшься,
И дышишь во всю грудь…
А счастья столько много,
Что некогда взгрустнуть.
Как хорошо, что именно
Живу в такой стране,
Где обо мне заботятся,
И помнят обо мне.
Где ждут, когда ты вырастешь,
И для своей страны
Новые построишь
Заводы и дворцы.
А, чтобы с полной силой
Вступить в рабочий строй,
Нам много нужно знаний,
Даваемых страной.

Вот такие патриотические стихи писала я в свои 17 лет. Но это ещё что! Мой патриотизм переливался через край и выплёскивался стихами, вроде этих:


         СПАСИБО   ПАРТИИ

Живя счастливо, русское спасибо
Мы говорим родной своей стране,
Великой нашей ПАРТИИ спасибо
За счастье всех, на всей моей земле.

И. если на страну опять нагрянет
Нежданной силой новая война,
Народ за мир стеною плотной встанет
И защищаться будет до конца.

Пусть сильней сияют звёзды над Кремлём!
Человек шагает всё вперёд и выше!
Наш народ живёт счастливей с каждым днём,
С каждым часом к КОММУНИЗМУ ближе.


Я не придумываю. Эти стихи я писала от души. Но были и другие стихи.

             КЛЯТВА.

Опустилась ночь над интернатом,
Лунный свет разлился за окном,
Мы с тобой сидим на койке рядом,
Говорим о будущем своём.

Раньше ты весёлым был мальчишкой,
Я была, как девочка, - глупа.
        И, склонившись рядышком над книжкой,
Мы не знали, как любовь сильна.

Годы мчатся, пробегая мимо,
Мы теперь с тобой выпускники,
Этой же весной, окончив школу,
Разные мы выберем пути.

Сидя каждый день за школьной партой,
Дружбу укрепляли мы свою
Над задачей трудной, и над картой,
Не зная слова этого – люблю.

Ты сейчас сидишь со мною рядом,
Крепко прислонив плечо к плечу.
И другого счастья мне не надо,
Ведь ты знаешь, - я тебя люблю.

Так давай сейчас друг другу скажем
Клятву нашей сбывшейся мечты,
Что всегда друг другу верны будем,
Как сейчас стране своей верны.


Не было у меня ни любви, ни влюблённости, и с мальчишкой на парте я не сидела. Я думаю, что я тосковала по этим чувствам, воображая их по книжкам и по фильмам. И под такими стихами нужно подразумевать призыв любви, но?!?!

   
    ПЕСНЯ   О   ШКОЛЕ.

(на мотив – «Сормовская лирическая»).

Школа родная! Пора золотая!
Тебя никогда и нигде не забыть…
Парты и книжки! Стихи и мальчишки!
Всё в памяти свято мы будем хранить.

О том, как сдували, в кино убегали,
Как подвиг мечтали большой совершить…
О том, как гуляли, стихи сочиняли
И робко мечтали впервой полюбить.

Ещё не забудем, где только не будем,
Учителя образ простой и родной.
Как часто ругал нас, но он воспитал нас
  Всё правильно делать и твёрдой рукой.


Нужно отметить, что задуманное, о котором я вспоминала в конце этих страничек дневника, я всё-таки выполнила. Я задумала написать повесть, но получился только небольшой, наивный, детский рассказ, надуманный и корявый. Но я его всё-таки написала. Мало того, додумалась даже отослать в какую-то редакцию, и в ответ даже получила рецензию. 
    
Рассказ назывался – «Эдик». Сначала я его хотела переписать и поместить в приложении к этой главе. Но  он – небольшой. Поэтому привожу его здесь.
Всё-таки это была моя первая «проба пера»…



                И. В. СТЕПАНОВА

                Э Д И К

Солнце смеялось. Лужи плакали, размазывая по тротуару грязные кляксы. Почки на деревьях, острыми раскрытыми клювиками, тянулись к весне и к солнцу, дразнясь клейкими зелёными язычками. Утро струилось сочной свежестью и приятным предчувствием чего-то нового, ласкового. Была весна.
Александр Борисович, или просто – Саша, так как ему совсем недавно сравнялся четвертной, сидел у окна в кресле довольный, бритый и улыбающийся. Вчера в вечёрке была помещена статья о последней его книге – «ЭДИК». Саша был начинающим писателем, молодым писателем, и, так как писать о взрослых у него не хватало опыта и знаний, он писал для детей. Он любил детей, и дети любили его.

Был у Саши друг – Эдик Баталов – Сашин однофамилец, и жил он этажом выше. Учился Эдик в третьем классе. Родители его были – геологи, и почти всё время находились в отъезде. Эдик оставался на попечении бабушки, которую, кстати говоря, он не слушался. Каждую минуту у Эдика случались приключения, тысячи больших и маленьких неприятностей, и бабушка давалась диву, где только он их находит.

Для Саши Эдик служил наглядным пособием. Свою последнюю книгу он написал о нём, и так и назвал её – «ЭДИК»…

В это же утро Антонида Ивановна, или просто – Тоня, так как её недавно исполнилось только 23 года, стояла у окна в учительской и, глядя на весеннюю улицу, думала: - «скоро у ребят каникулы, а у Эдика две двойки. Самый не аккуратный и беспокойный ученик. Несколько раз она собиралась сходить поговорить о нём к его бабушке и всё почему-то откладывала. Но сегодня…

Сегодня Эдик откуда-то притащил заячий хвост и ухитрился незаметно прицепить булавкой к платью Антониды Ивановны. Это было уже чересчур.

Сейчас у Тони был свободный урок, и она решила, наконец, сходить к Эдику домой.

Тоня остановилась у высокого серого дома.

- Простите пожалуйста, - обратилась она к выходящей из подъезда старушке – мне нужна квартира Баталовых.
- А, знаю, милая, знаю. Под нами живёт – третий этаж, крайняя дверь направо.

Тоня поднялась на третий этаж, и, поправив волосы, позвонила. Послышались лёгкие шаги и дверь открылась.
Саша вопросительно смотрел на Тоню.
-Мне нужна квартира Баталовых. Я насчёт Эдика.
- Эдика? Моего Эдика?
- Да, Я думала, что Вас не застану дома, ведь Вы…
- Проходите, проходите.
Саша помог ей снять пальто и провёл в комнату.
У меня немного беспорядок, Вы извините меня.

Он торопливо смахнул со стола крошки и переставил стакан с недопитым кофе на буфет. Усадив Тоню у окна в кресло, он сел напротив неё.

- Я очень рад, что Вас заинтересовал мой Эдик, мой плод долгих усилий и поисков.
Густые Тонины брови удивлённо взлетели вверх.

- Я учительница. Я считаю своим долгом предупредить Вас, что Вы не совсем правильно понимаете задачи воспитания ребёнка. Нельзя его предоставлять самому себе. У Эдика, Вашего ребёнка,
- Моего детища, Вы хотели сказать.
- Ну, если Вам так угодно – у  Вашего детища столько отрицательных сторон, что он может плохо повлиять на других ребят.
- Я охотно верю, что Вас, как учительницу, заинтересовал мой «Эдик». Экспериментируя, в методах воспитания Вам хочется найти такой метод, который бы позволил детей с пелёнок видеть послушными и примерными.
 Вы только не обижайтесь, пожалуйста, но когда Вы поработаете побольше, Вы поймёте, что дети – есть дети. Ну и пусть себе на здоровье балуются, пока они ещё дети.
- Но, если Эдик балуется на уроках, и получает двойки, дети видят в нём героя и начинают подражать ему. Неужели Вы хотите, чтобы Эдик стал хулиганом, а продолжение такого поведения покажет, что это будет так.
- Продолжение? Но я ещё не думал о продолжении.
- И очень плохо, что не думали. Вам нельзя быть отцом, раз у Вас такие взгляды на воспитание детей.
Тоня резко откинула косы за плечи и продолжала говорить о том, как надо правильно воспитывать детей.
- Я бы на Вашем месте… - Тонины щёки горели. – Я бы на Вашем месте больше внимания уделяла внимания Эдику, а не так – от случая к случаю, как это делаете Вы, молодой папаша.

Саша слушал молча. Когда Тоня назвала себя, он сразу понял, что это – молодая учительница первой ступени, прочитав его книгу, пришла поделиться с ним впечатлением. А она, обманув его ожидания, принялась критиковать его, говорить ему о том, что он плохой воспитатель. Саша становился всё более недовольным. Подумаешь, пришла какая-то девчонка, с длинными косами, с курносым носом и ямочками на щеках, сидит, и невозмутимо читает ему нотацию. Когда она кончила, он довольно сухо сказал:

- Я, конечно, приму Ваши советы к сведению, но всё-таки я сам не плохо знаю всё, что входит в мои функции.

И Саша встал, давая понять, что разговор окончен. Тоня тоже встала. Щёки её покраснели ещё больше, а ямочки на щеках стали ещё глубже. Носик вздёрнулся ещё выше.

- Теперь понятно, откуда берутся у нас такие дети, если сами родители поощряют их поступки…
- Вы хотите сказать, что…
- То, что я уже сказала…

Саша пожал плечами.
- Очень сожалею. Но ничем не могу помочь.
- Тогда я буду принимать другие меры воздействия на Вас, раз Вы не хотите слушать мои советы. До свидания.

Саша ещё раз пожал плечами, помог ей одеться и проводил до дверей.

Тоня шла по дороге, и ругала себя: - «Девчонка, … учительница! Не могла найти подход к человеку! Не смогла объяснить всё, как нужно…».

А Саша сидел недовольный. Допил холодный кофе и, ворчливо думал – «Ходят тут всякие! Знала бы свою школу, а то в чужую душу лезет, учить вздумала…»

В дверь постучали. Это, конечно, Эдик. До звонка он не достаёт и стучит всегда в дверь ногой. Эдик влетел в комнату кубарем, чуть не сбив с ног Сашу.
 - Дядя Саша, дядя Саша! Ко мне училка приходила жаловаться.  А бабушки дома нет, я знаю.

Саша внимательно посмотрел на Эдика.
- Учительница?
- Ну да, Антонида Ивановна.
- С косами?
- Да.
- И ямочки на щеках?
- Да, а Вы откуда знаете?

Саша внезапно понял всё и бросился к дверям. Выбежал на улицу, но Тони уже нигде не было. Саша вернулся домой и, чему-то усмехнувшись, усадил Эдика в то же самое кресло, где только что сидела Тоня и сел рядом.

- Я знаю, Эдик, что ты не слушаешься бабушку, что у тебя две двойки. Так вот, этого больше не будет. Ясно? С сегодняшнего дня я сам буду проверять твои домашние задания. А в воскресенье поедем в цирк.

Потом, подумав немного, Саша взял с этажерки книжку и протянул её Эдику:
- Передай её завтра Антониде Ивановне, и скажи, что с сегодняшнего дня я сам займусь твоим воспитанием, а ещё скажи… скажи, что в воскресенье мы её с собой приглашаем в цирк.

На следующий день, на первом уроке Эдик сидел смирно. Когда Антонида Ивановна проверила по журналу – все ли в классе, Эдик поднял руку. Антонида Ивановна строго посмотрела на него.
- Что ты хочешь сказать, Баталов?
- Антонида Ивановна, дядя Саша просил передать Вам эту книгу. Он теперь будет сам меня воспитывать. А ещё он приглашает Вас и меня в воскресенье, в цирк.

Тоня взяла книгу и прочитала вслух название – «ЭДИК».
- А кто это – дядя Саша?
Девочка, что сидела сзади Эдика и жила с ним в одном доме, подняла руку:
- Можно я скажу? Антонида Ивановна, это писатель. Он живёт в нашем доме, в том же парадном, где и Эдик, только этажом ниже. Он про Эдика книгу написал.

Тоня покраснела, и тихо переспросила:
- Этажом ниже? На третьем этаже, крайняя дверь справа?
- Да.
- Хорошо. Всё ясно. А в воскресенье, если хотите, мы можем пойти в цирк всем классом. Только вы должны тихо сидеть на уроках. А сейчас я должна начать Вас спрашивать.

В этот день Тоня не поставила ни одной двойки , и во время урока почему -то часто  улыбалась.
А за окном сияло солнце, и лужи плакали, размазывая подошвами прохожих по тротуару грязные кляксы…
Была весна.


Рецензия, к сожалению – не сохранилась…