Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 46 глава

46

     Однажды, когда Пифодор спал днем у себя дома, его разбудил привратник.
     – Чего тебе? – недовольно спросил Пифодор. – Что, уже пора? Ну, ладно, встаю.
     Он решил, что Суфлин, как обычно, поднимает его в условленное время, когда пора идти в Акрокоринф, чтобы заступить в ночной караул. Пифодор опустил ноги на пол и сел на ложе, протирая заспанные глаза.
     – Нет, владыка, в стражу пока тебе рано спешить, – сказал Суфлин. – Я тебя бужу потому, что какая-то девка пришла к тебе и…
     – Что?! – перебил его Пифодор. – И ты из-за какой-то девки меня будишь?! Пошел прочь отсюда! И ее гони прочь – я спать хочу!
     – Владыка, я не осмелился бы тебя будить, но она сказала, что пришла к тебе по очень важному и срочному делу, что если ты узнаешь зачем она пришла, а я не разбудил тебя, то ты прибьешь меня. А она все равно скажет. Но будет уже поздно – ты уже не сумеешь сделать то, что, конечно же, очень желаешь сделать.
     – Как это не смогу? Она думает, что я кроме нее бабу не найду себе что ли?
     – Она сказала, что к делам Афродиты это никакого отношения не имеет.
     – Да? – удивился Пифодор. – Ладно, сейчас выйду. Впусти ее.
     Суфлин вышел из комнаты. Пифодор наскоро надел тунику и, застегивая на ходу застежку на плече, вышел во внутренний дворик.
     Здесь он увидел какую-то девушку в красном хитоне, смуглую с густыми хорошо уложенными черными волосами, большим, но изящно очерченным ртом, и огромными карими глазами под длинными тонкими бровями. Лицо ее можно было бы назвать красивым, если б не портящая его слишком широкая скуловатость. Несмотря на дорогое платье девушки, Пифодор сразу понял, что перед ним чья-то служанка.
     – Говори, – велел он ей.
     – То, что я скажу тебе, никто не должен больше слышать, – предупредила она его.
     Пифодор удалился с нею в ближайшую комнату, и, когда закрыл за собою дверь, девушка сказала:
     – Хочешь убить Кидиллу? Если убьешь, никто не узнает, что это ты сделал.
     – Конечно, – удивился и обрадовался Пифодор.
     – Тогда следуй за мной.
     – Погоди – меч возьму сейчас.
     – Не надо. Он тебе не нужен пока. Пока только узнаешь.
     Он не стал брать оружие и вышел за нею на улицу.
     Незнакомка шла впереди и Пифодор невольно любовался ее красивой фигурой, которая угадывалась под тканью хитона, с подвижными при ходьбе складками. Некоторое время это мешало ему думать о чем-нибудь другом. Когда он смог подумать о другом, то явилась мысль: «Куда она ведет меня? Уж не в западню ли? Как же я мог ее послушать и не взять меч? Какой же я все-таки дурак!» Тем не менее он почему-то продолжал идти за нею. Наконец все же спросил:
     – Эй, красотка, куда ты ведешь меня?
     – К Гипподамии.
     – Какой еще Гипподамии?
     – Как, ты не слышал о Гипподамии, о которой все в Коринфе знают?
     – Нет. Понятия не имею кто она такая.
     – Вот мы и пришли уже, – сказала незнакомка, подходя к двухэтажному дому, который выделялся среди соседних более новой, чистой, ярко-белой штукатуркой, более искусно изваянной гермой, стоящей около деревянной двери, с изящной бронзовой обивкой, а также тем, что не имел наружных окон.
     Спутница Пифодора постучала в нее. Открыла дверь тоже хорошо одетая молодая женщина.
     – Входи Пентакион. Гипподамия ждет тебя, – приветливо сказала она.
     Проходя через внутренний дворик, Пифодор увидел такие же страшные приспособления – ловушки для незваных гостей, какие видел в доме Кидиллы и понял, что Гипподамия тоже колдунья.
     Служанка ввела его в небольшую полутемную комнату, где сидела на стуле какая-то старуха. Нетрудно было сразу догадаться, что она колдунья. Об этом говорил ее характерный зловещий наряд – высушенные вплетеные в распущенные длинные волосы змейки, бусы из зубов и клыков животных, долгополое серое платье. Впрочем, не только наряд, но и очень морщинистое, крючконосое, щербатое лицо как нельзя более соответствовало облику колдуньи. И правда, она была колдунья Гипподамия, с которой мы уже встречались вначале нашего повествования, когда Кидилла обращалась к ней за помощью.
     Было заметно, что ей неловко сидя, встречать такого именитого гостя, как наш герой. Она заерзала на стуле. Тем не менее осталась сидеть на месте. Поздоровавшись, поспешила попросить Пентакиона сесть на стоящий рядом с нею стул. При этом нарочито суровое лицо ее на миг смягчилось, сделавшись приветливым и даже добрым.
     Пифодор сел и огляделся. Из мебели здесь были только эти два стула, на которых они сидели. Комнату слабо освещали два маленьких окошечка, обращенные во внутренний дворик. Глаза быстро привыкли к полумраку, и Пифодор увидел красивую мастерски выполненную роспись на стенах, изображавшую жизнь подземных божеств.
     – Ты пришел, чтобы, узнать, как убить Кидиллу? Слушай, – начала Гипподамия. – Сегодня ночью она будет на кладбище совершать обряды. В начале ночи. На рабском кладбище. Подкрадись к ней и убей ее.
     – Одна? Неужели она делает это ночью на кладбище одна?
     – Да, я точно знаю. А больше ей не с кем. У нее нет ни одной служанки, ни одной помощницы.
     – Но,.. но как это можно? Неужели она не боится?
     – Она боится? – усмехнулась Гипподамия. – Она ничего не боится.
     – А ты откуда знаешь, что она будет сегодня ночью там?
     – Она приглашала меня принять участие. Я отказалась.
     – Почему ты хочешь помочь мне?
     – Если ее не будет, то у меня будет гораздо больше заказов. А главное, если ее не убью я, то меня убьет она.
     – Почему?
     – Мне кажется, да нет, я уверена, что она взялась избавляться от своих главных конкуренток. Недавно умерла Панихида. Совсем молодая еще. Она из коринфских колдуний вторая после нее, Кидиллы. Никто не знает от чего она умерла. Но я-то знаю. Ее Кидилла со Света свела. Она умеет это делать как никто. Теперь, я чувствую, она за меня взялась. Я болеть часто стала. Никогда раньше не болела столько. Но ей меня не одолеть чарами. Я обереги разные знаю. Они спасают меня. Кидилла это понимает, конечно. Поняла, что со мною так не покончить. Вот и пригласила меня на кладбище, чтобы там убить меня. Она на много моложе меня, сильнее. Да наверняка какую-нибудь западню мне уготовила там. И не случайно предупредила, чтобы я никого не брала с собою. Конечно, она легко расправится со мною. Пентакион, иди и убей ее. Я понимаю, как ты хочешь это сделать.
     – Как я найду ее там?
     – Очень просто: ты увидешь – горит костер, вот и иди к нему.
     Пифодор вышел из дома Гипподамии взволнованный. Конечно, он был рад возможности покончить с Кидиллой, пресечь ее злодейские преступления, но мысль, что придется ночью идти на кладбище, пробираться в темноте среди могил, пробудила в нем довольно сильный суеверный страх, очень свойственный, как мы уже гововорили выше, древним грекам, умевшим и чтить мертвецов и в то же время видевшим в их близости большую опасность нечестия и угрозу потусторонних черных сил. Смущало и другое. Время, когда нужно было быть на кладбище, совпадало со временем первой стражи, в которую он должен был заступить сегодня. Возникла необходимость просить о назначении в другую смену. Ничего необычного и сложного в таком переназначении не было: иногда солдаты по каким-либо причинам просили начальника караула поменять их с кем-нибудь сменами. Как правило, он не отказывал. Но в том-то и дело, что Пифодору трудно было заставить себя обратиться с просьбой к Патекиску: он знал, что попадет в унизительное положение, что тот не преминит показать свое превосходство начальника над ним, подчиненным, и не сомневался, что откажет из желания не упустить возможность снова причинить ему неприятность.
     Поэтому Пифодор пошел на хитрость. Он сказал одному из солдат, которому предстояло заступить во вторую ночную стражу:
     – Слушай, Диоклет, страдаю я от чар Афродиты. Мучаюсь от любви к вдове одной. Долго ее добивался. Все никак. А тут вдруг мне сама она свиданку назначила. Как раз на начало ночи. На другое время, сам знаешь, никто не назначает, потому что чем дальше в ночь, тем больше не Эрот с Афродитой, а Морфей властвует (примечание: бог сна у древних греков).
     – Так в чем же дело? Пойди к Патекиску, попроси. Он тебя с кем угодно поменяет. Тебе вовсе не надо моего согласия.
     – Так в том-то и дело, Диоклет, я хочу, чтобы ты попросил Патекиска. Мол, тебе нужно позарез и что ты нашел того, кто согласен с тобой поменяться,  –  то есть, меня.
     – Я? А почему я? А ты почему не хочешь сам попросить?
     – Ну, ты же знаешь, как он меня любит. Обязательно откажет из вредности.
     – А, вон оно в чем дело. Но ведь он может поменять меня не с тобой, а с кем-нибудь другим.
     – Ну ты попробуй. Может, и со мной. Ему какая разница? Ведь не я же буду просить, а ты. Обо мне скажи просто так, невзначай будто. Никакой хитрости в этом он не заметит, я уверен.            
     Пифодор сунул в руку Диоклету две драхмы.
     – Хорошо, схожу сейчас, попрошу, – сразу согласился тот.
     Скоро он вернулся и сказал, что Патекиск не возражает.
     Затем Пифодор разыскал тех солдат, которым в первую стражу предстояло охранять Белорофонтовы ворота, и договорился с ними о том, чтобы они впустили его в город, когда он будет возвращаться, якобы, с ночного свидания.