Из дневников матери. 1935-1959 годы

Долгие годы лежали в книжном шкафу папки. Огромные папки с бумагами. С тех пор, как я помню свою мать, - она уже там ничего не писала. Не записывала. Не вела. Своими впечатлениями и мыслями она делилась с нами – с дочками. Дневник был заброшен, забыт. Когда она была жива – у меня не было потребности ее читать. Я просто спрашивала у нее. Когда она умерла, я несколько раз пыталась, но почерк этот так просто не разобрать. И я, снова погружаясь в свои дела и суету, оставляла это на потом. Вот только небольшая часть ее дневников, что смогла разобрать.
Тут все не по датам. Я расположила отрывки так, как смогла разобрать. Кусками.
О матери. Родилась в 1919 году. Под Москвой. В деревне Манихино Истринского района. Мать ее была неграмотной батрачкой. Умерла в 40 лет, в начале войны. Отец – был профессиональным портным. В семье было 8 человек детей. Мать моя была старшей. На фото она в матроске. Сразу после школы она поступила в институт цветных металлов и золота. Закончить его не успела. Война застала ее на практике. В 1941 году семья оказалась в оккупации. 11 дней стояли немцы под Москвой. В дом попала бомба. Он был уничтожен. Когда началось наше наступление, они всей гурьбой пешком ушли в Москву. Осели в Тушино. В бараке. Мать поступила на военный завод, сестры в госпиталь. После войны мать закончила институт- защитила диплом, и родила двоих детей от разных отцов.

Письмо 1956года.
Письмо твоё полно тревоги.
Я стараюсь представить себе существо так взволновавшее тебя "неприятностью".
Чем могу я тебя утешить, чем помочь? Я очень часто думаю, что люди призывающие других на подвиги самоотречения, сами живут культом самосохранения, культом сплошной корысти.
Это стало трагедией партии. Всё очень естественно. Положение партии, как господствующей в государстве сделало её уродом от насыщения честолюбцами, шкурниками, карьеристами, а партийная дисциплина, требующая от её членов солдатского повиновения, привела её, или в конце концов приведёт к морально-идеологическому кризису, вследствие того, что коммунисты, как солдаты, утрачивают способность к инициативе мысли.
не потому ли французские коммунисты заговорили о необходимости демократизации партии.
Об этом очень больно думать, и тем больнее говорить, но это настолько очевидный факт, что не замечать его невозможно.
Я иногда думаю, что рутинёрство - это национальная трагедия. В ответ на эти мысли мне вспоминается Бунин:
"Ты подумай только: пашут целую тысячу лет, да что я - больше! - а
пахать путем - то есть ни единая душа не умеет! Единственное свое дело не
умеют делать! Не знают, когда в поле надо выезжать! Когда надо сеять, когда
косить! "Как люди, так и мы", - только и всего. Заметь! - строго крикнул он,
сдвигая брови, как когда-то кричал на него Кузьма. - "Как люди, так и мы!"
Хлеба ни единая баба не умеет спечь, - верхняя корка вся к черту
отваливается, а под коркой - кислая вода!"
Венгерские события многих заставили думать.
Вот факты:

Директор почти каждый день бывает в цехе. Заливщики и стреженщики требуют улучшить условия труда( вентиляцию). Сказали был шумным. требуют пересмотреть продолжительность рабочего дня, продолжительность отпуска и продолжительность стажа для пенсии. Директор вступил в ходатайство перед ЦК Профсоюзов.
Чтобы получить премию за октябрь старший мастер ходил с делегацией к Пугину. Премию получили.
Но это - рутинерство в законодательстве!(т.н. бюрократизм).
А экономика, а производство? Здесь рутина может лишь проявиться как обнищание народа, экономическая и технологическая отсталость государства.
Меньше всего я думаю, что это трагедия системы. Система- единственно возможная, даже со всем её несовершенством. А несовершенство ее до сих пор!- опять-таки результат рутины, результат национальной трагедии, которая, по моему мнению не только исторический факт, но и национально-психологический.
Прости, что я наполняю свои письма подобными трактатами. Мне бы хотелось написать тебе что-нибудь такое, что могло бы ободрить тебя, ещё больше хотелось бы видеть тебя.
Я буду ждать тебя на Нов. год в Тушино, если ты приехать не сможешь, то приглашай в гости - я приеду к тебе, как только получу отпуск на дипломную работу(очевидно в январе).
Будь здоров и бодр, письма не рви, а написав, отправляй сразу, чтобы я не ждала их так долго.


2августа 1945 г.
г. Красноуральск.
И здесь живут люди..., вернее проживают здесь... Почему они здесь живут? Почему они молчат, превращаясь в травоядных животных? ПОЧЕМУ МОЛЧАТ ИЗО ДНЯ В ДЕНЬ, ПРЕВРАЩАЯСЬ В ЖМЫХОВЫЕ ОТХОДЫ ПОТОГОННОГО ПРОИзводтсва? Почему они послушны необходимости труда, когда нет элементарных условий существования?
ГОЛОД. Это всесильное божество всех живых на земле теряет свою силу перед безграничным тупо-покорным терпением русских людей.
Голод... Настоящий, русский, уральский - это не хлеб черный без мяса, это не маргарин, это - не сон без ужина, не день без обеда.
Это - желанный кусочек хлеба, это - вываренная в воде крапива, это - лепешки из лебеды, это вода и травы, травы, травы - всех сортов и семейств.
Вот - самый ценный и самый дешевый травоядный рабочий скот. Послушный, разумный...- Разве это не самые ценные качества? Но КОМУ и зачем он нужен? В Том-то и парадокс, что он не нужен ни Уралу, ни России, ни Правительству, ни самим Красноуральским правителям. Никому не нужен. И всё же здесь не только стихия.
Рахметов спящий на гвоздях ради воспитания волевых качеств; готовясь к будущему.
Разница: Рахметов только готовился к будущему, а для народа это уже испытания.
Во имя чего, за что борьба? Неужели ещё долго не будут знакомы народу гуманность, демократия, благополучие? Испытания во имя идеи, жертвы во имя идеи, лишения во имя идеи всеобщего благосостояния, голод ради изобилия - в будущем!!! АУ!!! Будущее далеко ли ты? Не слишком ли много взяток собрал ты с моего народа? Нахально пользуясь его природной откровенностью, ты тянешь из него жилы. А кто знает, можно ли верить тебе каналья? Пока верим, народ верит. Тому доказательством неисчислимые жертвы, принесенные к алтарю этой веры. Тому доказательством - СТАЛИН. Сталин...
Только эта вера и исключительное терпение, стойкость и упорство народа объясняет пока успех диктатуры.



10 июля. Вторник.
В субботу приехал Сергей. Иван вернулся из поездки в Дорогобуж(?). Встреча в Тучково.
Размышления об эмансипации женщин. Женщина прежде всего человек. Это справедливо. Но может ли эта истина быть достаточным обоснованием теории эмансипации? Эмансипаторы - это гуманисты, творящие зло. С желанием добра. Женщина не может быть свободна. Эмансипация - утопия.
она раба домашнего очага, но вырвите ее из семьи, и она становится несчастной. Дифференциация понятнее женщине, мы говорим: дочь, жена, мать.
Это ее путь, её атрибуты. Восприимчивость женщины, её эмоциональные особенности объясняют то, что атмосфера любви - ее жизненная среда. Развиваясь от дочерней до материнской, эта любовь становится смыслом и содержанием её дней. Женщина отдается ей до конца. самоотверженно, становясь полной, добровольной ей рабой. Но в атмосфере этого рабства она счастлива. Вырвите её из семьи, и она засохнет, как пересаженная в зной трава.
Общественное воспитание. Что ж, голь на выдумки хитра. Если трудно избавить людей от нищеты, то избавить мать от детей легче, может быть??



15 мая 45 год.
Снова на перепутье. Чего я хочу?
Я знаю - творчества, поприща благородного труда. Но где и в чем обрести его - этого я не знаю.
Может быть так и останется вся жизнь только горячкой..
Нет будущего, нет прошлого, нет настоящего. Пустота...Её унесу в могилу, с ней проклиная все и себя, скоротаю все свои дни, она же жадно растворит память обо мне на земле.
..............
30.6.45.
Вот...Победа Родины...Авторитет СССР на международной арене растет. В сущности, это мировое признание нашей военной мощи. Фактически - блестящая, дорогая броня на голодном пузе, воплощение русской поговорки: на пузе шелк, в животе щёлк.
Плоды диктатуры Пролетариата? Главное диктатуры. Это особенности нашего народа: у него никогда не было седовласых мудрецов, были самородки вроде Добролюбова, Белинского и других, сгоревших как метеориты, мгновенно вспыхнув. Русские люди отдаются делу до конца, до последнего фибра души, с азартом, с ожесточением, не щадя себя. Народ и диктатура, это -
(продолжение утрачено)




23 ноября 1945
Юность на закате, - равновесие, установившийся пессимизм, способное отчаяние, молчаливое разочарование...
Нет желаний, поиски кажутся беспомощными, да и что искать: разве уже по привычке?
Прошлое кажется глупостью, но начинать сначала не пожелала б. Единственное желание - не отдать дешево то, что называется жизнью. Но это не есть отречение от её созерцания. Наоборот - это девиз, призывающий к уплотнению времени пребывания на земле. Коротко оно, - это время! Коротко!
И досадно сознание седого старика, что все прошлое было лишь подготовительным временем, основное время отдается могиле. Человек есть прежде всего производитель. Женщина - бобыль - создание жалкое, несчастное, бесполезное.
Жизнь выхолощена. Или требуется тотальная мобилизация воли, сил, стремлений? Зачем, когда ясно предвидение неизбежной капитуляции. каждый шаг предупреждает сомнения в его нужности. Я не требую от жизни больше того, что необходимо обыкновенному человеку. Но человек всегда требует комплекса условий; одностороннее удовлетворение потребностей, оказывает отрицательное воздействие, подобно браку в человечности.
Сомнения, сомнения, сомнения... мнительность. Финал без обещаний, ждать нечего. остается жить для созерцания. Жалка роль безучастного наблюдателя. Но что же делать?
...........
29 ноября 1945
Гордость спасает бедняка от нищенства...
Не хочу питаться обрезками с чужого стола...
Так спасало меня острое чувство человеческого достоинства в дни детства, теперь...
Злюсь, но без желания мести. Знаю, что все не то... Стараюсь быть последовательной - так будет! Нет свидетелей, кроме этих строчек, судья - Бог.
..........
5 декабря.
В Париже конгресс женщин. Это голос гуманизма. Нет более страстного противника войн чем женщина.
Смерть никто не презирает сильнее матери. Мать источник жизни на земле. Война - стихия смерти. Материнский инстинкт сам - по себе уже голос мира.
Это одна из самых вопиющих несправедливостей на земле становится фактором множества человеческих бедствий.
Но женщина, источник всего прекрасного и сильного на земле, сама слабее тех кого производит. Дайте силу матери- воспитательнице и в Нюрнберге навсегда опустеет скамья подсудимых, потому что не будет на земле столько сирот, столько вдов, столько скорбящих матерей. Потому что никто не станет убивать людей, со всей страстью юности любивших жизнь.
Не будет пепла, развалин, столько руин на местах прекрасных произведений человеческого труда.
Дайте силу матери, создайте ее форму - формы творца человека, укажите ей ее место в истории. и обществе, выведите ее из заднего угла общественной жизни и она даст миру нового человека, способного построить мир на святых началах гуманизма и правды.
Я не гиперболизирую роль матери- воспитательницы, так же как не стараюсь принизить роль общественного воспитания.
Но организация общественного воспитания (правильная организация!), задача сложная, новая, тогда как семья всегда была и будет сильным катализатором процесса формирования человеческой психики. И не только катализатором. Знаменитый ...(неразборчиво), указывая на огромную роль воспитания и формирования образа человека, 90 процентов его возлагал на семью.
Таким образом каждая семья становится маленькой мастерской человеческих душ. И не смотря на особенную, чрезвычайную важность этого производства, оно остается всего лишь жалким ремеслом.
И мать, этот творец поколений, остается лишь неорганизованным, стихийным производителем-ремесленником.
Это не метафизика - это констатирование факта недооценки материнского воспитания. Мать- кустарь-самоучка - вот фактор моральных изъянов человека, его духовных уродств.
....................
7 декабря.45 год.
Нечего записать. В душе - осенняя слякоть. Хоть бы мороз, но заморозков не предвещает прогноз погоды, а весна... может быть уже не вернется.
26 - пустых, бесполезно утраченных лет. Мечты уже не насыщают душу, действительность - пустое, глупое настоящее. жажда жизни спасает от самоубийства, её питают ещё явно - бесплодные надежды. На что? желания неопределенны
.......................
11 декабря 1945.
Итак, Иван уехал.( в Киев) Он написал, не хотел заехать. Я понимаю его, понимаю, но простить не могу. Весь он - вулкан страстей.
Украина - величавая возлюбленная, с которой соперничать я не могу.
В конце концов, разве любовь - единственное содержание жизни? Разве не довольно уже отроческих мечтаний, бесплодных и буйных. творить, действовать, значит жить! Вперед! Это значит работать. Немножко одухотворенности, немного идейности, немного тщеславия - только все это в комплексе, и цель достигнута.
Только сильные душевные потрясения вернут мне жизнь.



Вы молчите.......
Укутались в лохмотья европейского уюта? Очарованы суррогатом домашнего очага? Не верю. Я знаю русских людей: в Сицилии они "ищут серенькие тона своей родины", оттепельная, плаксивая зима Нюрнберга за месяц процесса уже так надоела Леонову, что он готов с палочкой через всю Европу брести домой, под горностаевую шубку русских снегов. Россия... Что может быть сладостней, отрадней даже мечты о ней? Нам, сверстникам Советской России, все в ней особенно дорого, незаменимо и братски- близко. Когда я говорю - Родина - я представляю подмосковную деревню, где прошло босоногое детство, пестрые поля кругом, за ними на холме березовую рощу, всегда нарядную и заманчивую летом. Помните вы звонкоголосую тишину березовых рощ? Вспомните царственную прелесть бархатных мшистых полянок, аппетитный сок земляники, или детский восторг, с которым кладется в берестовый лубочек большеголовый зеленик. Помните ли?
Или, может быть, детская ткань вашего мозга навсегда запечатлела зубчатый силуэт кремля на фоне лиловатого неба вечерней Москвы, бронзовых коней большого театра, великого Пушкина с книгой в руке на его площади, садик во дворе, переулок, где учились ходить, вцепившись в руку матери. Родина....Это земля, изученная на четвереньках, земля хранящая влагу выделений детского носа, плаксивого и хрупкого у всех, кто начинает ходить. Знакомые тропинки, кустарники в оврагах, речка, замшевшая дедовская скамья в саду, старая яблоня, большая ветвистая и бесплодная, хранимая дедом как памятник, серый валун за околицей у перекрестка дороги и даже каждый булыжник на дроге....
Все такое близкое до боли, неотделимое, родное...
Родина... Это тысячи мирных, полудремлющих, неистребимых российских сел, царственная Москва, красавец древний Киев, сын петров на Неве, из плена недавно вызволенный невольник, Порт-Артур, это Петропавловск на Камчатке, Мурманск в седой мантилье туманов, знойный Ашхабад, непробудно спящий под снегом северный полюс .
Это наша Родина... Вы улыбаетесь...
Но моя патриотическая тирада не бесцельна.
Вам, отделенным от Родины не только пространством, но и значительным временем, напоминание о ней не помешает: Ваша миссия в Европе (кроме других целей) имеет также задачей научить Европу понимать, уважать и любить нашу Россию. Это важная и довольно сложная задача. От вашего умения решать ее зависит многое в ближайшей судьбе народов. Справитесь ли?
Хотелось бы узнать про ваш европейский быт., народ, с которым вы живете, общаетесь.
Страдаю иногда от пожара страстей. Страсть к путешествиям - язва моей души. Наше время раскроет ворота в сказочный век великой дружбы народов. Еще очень тесны эти ворота, и не один порог еще придется перешагнуть. Они уже открыты и отчетливо видны очертания расплескавшегося за ними прекрасного мира. И одно созерцание его - наше счастье. да, огромное счастье взамен растерзанных ураганной войной миллионов маленьких человеческих жизней.
Вы опять, кажется, улыбаетесь. Я представляюсь Вам юродствующей в теориях человеческого счастья. Не знаю...
И сама иногда думаю о том, хватит ли этого огромного счастья предвидения будущего последующих поколений, чтобы заполнить свою маленькую, но кажется беззащитную чашу короткой человеческой жизни. Хватит ли?
Жажда жизни неукротима. Это хорошо. Она стимулирует деятельность. Но бывают мгновения, когда болезненно ощущается паралич каждого нерва, каждого мускула, каждой клетки души. такие минуты пышут пессимизмом.
Но довольно, кажется попадаю в беличье колесо...Жду ваших писем, только пожалуйста не отмахивайтесь лаконической игрой слов, а то мне начинает казаться, что вас охватило поветрие европейской любви к "эрзацам".
..............................
25января 1946 г.
Отчаяние достигает своего апогея при полном разочаровании в людях. Заблуждение - страшное зло. Правильно воспринимать жизнь...- сохранять здоровье и бодрость духа...
Иван Деминович - замечательный человек (уж разве так показалось?), жаль, что такие люди часто не находят своего счастья.
Воля к жизни ... в нем упряма, как у дж лондона. таким должен быть человек! Я не говорю, что он букет идеалов,( ещё я не могу этого сказать), но он не...!
.........................................
Лихорадка познания
.............................................
осенью прошлого года я была на Урале. На обогатительной фабрике работают девушки, мобилизованные из бывших в оккупации районов Курска, Брянска и др. Многие из них потеряли всё: семью, дом, близких.
Но как не похожи они на тех, что оказывались в тупике короткого обрыва жизни. Бодрость, удалая энергия, саркастическая насмешка над жизнью, к её пинкам, и, кроме всего этого, - вера. Вера в своё будущее, свободную дорогу в него.
20-летняя Мария Синельникова работает в дробильном отделении обогатительной фабрики. Вечером смывает под душем жирный слой концентрата, и, снова превратившись в цветущую блондинку, она садится за учебники, или идёт на занятия драм кружка. Она охотно рассказывает о себе: деревню её немцы сожгли, мать умерла в период оккупации, сестра - сельская учительница, уехала из села до оккупации - о ней она ничего не знает, жених погиб в боях еще в 42 году. Но она не распространяет своего горя, заключив его в строгие рамки фактов. Закончив их перечень она, мило обнажив плотные ровные зубы, рассказывает о себе: сперва неуютно здесь было - всё новое, незнакомое. А теперь - другое дело.
Самое трудное освоить производство. ( Ведь мы все новички прибыли). Когда не умеешь делать - всё немило. (теперь-то все почти мастера своего дела). Зимой ухожу учиться в Иркутск, в металлургический техникум. Металлургия- интересное дело, нужно только его очень хорошо знать. - И она с увлечением, с жаром начинает рассказывать о том, что можно было бы сделать, если бы только уметь, знать как.
Знать многое - многое уметь делать - вот к чему тянется сейчас наша молодежь. Образование, образование, образование - всё шире и острее встаёт сейчас этот вопрос перед народом, перед молодёжью.
Это чародейский плод обвораживает издали, но вкусивший его однажды ощущает жажду и бесконечную страсть поглощения.
.....................................
29 декабря 1946.
Канун нового года. Ещё одного тяжелого года горячечного беспамятства.
Долго ли ещё швыряться жизнью, долго ли ещё с закрытыми глазами гнать дни? Дикая гонка голодных, бестолковых, пустых и тяжелых дней. А жизнь тает, тает, как густой предрассветный туман - дотянешь ли до рассвета, увидишь ли самого себя, лицо собственного уголка в жизни? Что делать, куда направить дикий бег времени и бушующую энергию сознания? Неужели всё дело в силах? Что я, когда молчат титаны. Разве переродились гении? Нет, они цепенеют, может быть, вымирают, едва родившись.
Посмотришь вокруг и дикий ужас леденит кровь.
Я видела дороги страны - с востока на запад. Россия, ты никогда не славилась благополучием, но видели ли наши недавние предки столько горя, столько отчаянья, голода, болезней, такое господство смертей и бродяжничества на своих дорогах.
Я видела девушку - подростка, полусгнившую от экземы, нагую и босую. Она бродит по дорогам в поисках дома, которого нет. Она идёт из заключения - преступный ребёнок, однажды проспавший в холодном бараке в тяжелый утренний час гудок. Это - развалина, передвигающийся, но уже гниющий труп; Ночью у порога чужих домов она будит людей воплями изголодавшегося затравленного зверька - "Мамочка, куда же мне деваться!!!!!"- Куда деваться - от холода, от голода, от безысходности... Куда деваться - спрашивают люди. скитающиеся по дорогам, по вокзалам, по лесам Литвы, бродяги с упрямым желанием жить, драться за жизнь. Что делать???? Кого обвинять??? Это кризис.
Упрямую волю к жизни должны иметь люди, желающие жить, жить во что бы то ни стало, но жить!
.................
1 июня 1946 г.(суббота)
В Москве... Улица горького...
Москва, Москва! Люблю тебя как сын, как русский...сильно, пламенно и нежно."
В глубине Советской площади находится здание ин-та Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. У него вид крематорский - мрачный, суровый, таинственный. Додумаются ли его реконструировать.
...................................
15 июня.
Самое глупое в жизни - отчаяние. Жаль, что нельзя прожить дважды, очень жаль. Жизнь наша короткая слишком. Кроме того - ошибки её кургузят. Беспощадное время не уступает тем, кто оступится. Как продлить жизнь?
.................................
13 августа 1946.
... уехала. Тяжело. очень грустно. В памяти воскрешены другие расставания: Вокзалы, перроны, поезд, уносящий живую частицу души, мучительно её разрывая.
...........................
15 августа.
Нашей литературе не хватает того, что не нашел Стендаль в брюлловской "Гибели Помпей".
Талант художника определяется способностью уловить нить будущего в современности. Мне кажется внуки не поймут ни "Радуги" ни "Молодой гвардии"; так потрясающих чувства нашего поколения. Гнев наши художники изображают как проявление инстинкта. Разумеется, это невежество.
Русские, может быть, вечно останутся русскими. Но Россия, со временем станет штатом(огромного) всемирного государства. Поймут ли "Радугу" тогда? Что скажет Эренбург своей "Бурей".
..................................
1 сентября.
Искушение велико. Вериги, я не святой Антоний. Кравченко...Вчера приехала Сергей. нужно удалиться от людей. - Они смущают.( Утопия!)
Засасывает мелочность. - Эта глубокая трясина, она угрожает мне не шутя. Неужели рассею жизнь. Глупо! Это путь Зощенко.
Путь угара. Неужели не хватит силы, не соберу её в своей шаткой натуре?...
..................
5
Состояние: в грязном, затхлом углу вынули душу, чистую, солнечную, нежную душу. Поняли? Всё?
Нужны головы руководителям.
............................
23-24.
Незабываемый вечер. Он вернулся - мой Иван! Вот где энергия жизни. Он - мой глоток энергии, мой Бог!
Вчера вокзал, проводы. Кремль, Красная площадь, Василий Блаженный.
Приехал Володя - демобилизовался. Жизнь прекрасна. Страшно проспать, продремать, прозевать её.



20-ое января 1945 г.
Явно заметно атрофируется способность глубоко чувствовать жизнь. Сознание единственности земных дней вдохновляет на подвиги, которые в обществе назовут самоволием. Дисциплина? Это - цепи. Долг? Я признаю лишь законы имени сердца и мысли. Обязанности - это понятие относительное, субъективное, я отношу к ним то, что считаю необходимым за них принимать.
13 февраля 1945 г
Корень пессимизма - усталость. Материя определяет дух, его характер, его колорит, объем, движения. Устала жить. Это физическая усталость. - Не духовная. Клеткам организма много не достаёт. Притупляется дееспособность, приземляются мысли, отсутствуют мечты; душа черствеет.
25 февраля.
Капля в море - человек в обществе. Капля - ничто, море - неизмеримо великая, неукротимая сила. Понимаю это, но протестую всеми фибрами своей души. Против своего ничтожества. Хочу быть заметной силой.
Хочу быть хоть каплей в седом гребне прибое, разрушающем скалы. Тщеславие, честолюбие? Жажда славы? Нет. Это - желание творить, окутанное пылким нетерпением видеть плоды своего творчества.
Человек - категория созидательная. Человеческая жизнь сама по себе - есть производство. Всякий человек создает что-то: один - великое, другой - малое. Вместе все они, проходя через сопло истории, приводят в движение эту гигантскую турбину.
Моё упадничество есть следствие неудовлетворенности сделанным. Такая категория пессимизма никогда не может венчаться самоубийством. Жизнь - прекраснейшее достояние земли, люблю жизнь, как проявление деятельности, как очаг творческой жажды. Человек становится самоубийцей, если условия жизни не пробуждают в нём творческой силы.
22 марта 45 г.
Болела - целые 10 дней. Ангина, зубы, - простудилась, кроме того - тревожно на душе. Покоя и человечности жаждет душа. Нет их.
Иван - зубная боль. Вернее - больной зуб.
Удалить - каково быть беззубым? Оставить - боль мучительна. Я не могу даже упрекнуть себя в нерешительности. Что должно, что можно сделать? Оставить друг- друга? Разойтись? А не будет ли это повторением прошлогодней комедии? Я не люблю его - это ясно как день, как само солнце. Я лишь уважаю в нем некоторые, присущие ему черты: медлительно-непреклонную способность к мышлению, и некоторую склонность к искренности.
20 апреля 1945 г.
Открытие столь поразительное, сколь убийственное: Иван умолчал о сыне - он отец! Это не меняет положение на сегодня, но это убивает сознание безвыходности. тупика.
Познание - понятие объективное. Человеческий разум - явление общественное. Отец - сугубо единственное. незаменимое лицо. он принадлежит сыну так же неоспоримо, как самому себе.
Отрекаться от сына - преступно. Любить отца, отрекающегося от сына - преступление женщины. не только преступление- парадокс! Разве не преступление оставить сына любимого человека на руках женщины обманутой и обманувшейся? Пассивный, полупечеринский эгоизм Ивана объясняет его тупо-безучастное отношение к судьбе близких. Что ему до участи других. В сложной путанице явлений тяжело выступать обвиняемым. Виноват ли Иван? Трудно сказать. Я не могу его винить потому что мне свойственно всех и всегда оправдывать в моём чрезмерно дифференцированном подходе к людям. Знаю только одно и знаю твердо: я не должна быть соперницей МАТЕРИ, а тем более сына.
4 мая 45 года.
Пал - Берлин. Немцы объявили о самоубийстве Гитлера(2 мая). Мы торжествуем победу.
7 мая 45.
Тупею. не в абсолютном содержании, а в способности воспринимать окружающее. Круг интересов суживается, чувствуется удушливая атмосфера материальных нужд и поисков их удовлетворения.
Сознание ничтожества твоих земных дней, данных тебе однажды, твоя неспособность использовать их с толком - убийственны.
Или глуп мир. или я играю в нём бесконечно глупую роль. Вероятнее - второе, потому что многие признают мир прекрасным.
9 Мая!
День победы! Победа!
Нет, это не мой праздник. Из моего календаря он вычеркнут в день смерти Валентина. Торжество этого дня для меня навсегда утрачено; оно истекло кровью его ран, моими слезами.





4.06.45.
Вчера была в деревне. Природа - прекрасна, но человек жалок. Не телом, конечно, - духом.
Заросшее бурьяном родное пепелище не всколыхнуло души, будто и там - глухие бурьянные заросли. Только одно воспоминание о тех, несравненно дорогих сердцу людях, которые навсегда остались в этой земле, пробежало в душе мелким ознобом.
24 июля. 1949.
Это было давно. шесть лет назад, но каждую весну, вечерами девушки из ближайших сел приходят убирать холмик полевыми цветами, каждую весну в сердце моём ноет старая рана. Я не ищу забвений, эта боль стала ощущением жизни, потому что она есть святая память о павшем друге и муже в боях за жизнь.
- Знаешь, что я бы сделал сейчас с тобой: разорвал бы грудь и посадил бы тебя туда всю, как есть.
Затаив дыхание я слушаю его. Я обнимаю его крепко обоими руками. Мы долго сидим неподвижно молча. Я вижу небольшой клочок неба - по нему быстро проносятся низкие разорванные облака, то обнажая, то снова скрывая крупную одинокую звезду. Изредка доносятся отделённые раскаты грома. Короткие отсветы далеких молний слабо озаряют лохмотья неба, кустарник, наш участок. Трудно верить, что все это наяву. Разве можно верить глазам, если неуловимым взмахом ресниц, как волшебным жезлом разрушаются самые чудные видения. Он говорит задумчиво:
- Хочется долго, долго жить. - не меньше века. Сколько бы ты хотела?
- Я? - вопрос настигает меня врасплох среди моих дум. - Я хотела б только увидеть сына - красивым, сильным, 22-ти летним... умным.
Он вдруг сразу оживляется, сильным движением приподнимает меня за плечи. На расстоянии вытянутых рук я вижу его лицо, ставшее без улыбки торжественно-серьёзным:
- А я хочу видеть внуков; больших, взрослых уже...
Потом помолчав добавляет:
- Это будет, будет... И мне кажется смешным, что я когда-то буду сгорбленным немощным стариком. Буду, конечно. седым и столетним, но немощным...Нет, невозможно...Неужели время может вынудить эти мышцы...Оно взрастило и закалило их. Ведь это наше время, наше, как же оно может нас не любить так же, как мы его.
Руки мои лежат на его предплечьях и сквозь жёсткую ткань пиджака я чувствую их каменную упругость.
- Да у тебя отличные мышцы.
- Какие?
- Отличные, говорю!
И словно любуясь собственной силой, с тихим смехом тормошит мои плечи:
- А ты, ты - неужели такая слабенькая, что не рассчитываешь прожить столько...
- Боюсь просчитаться.
- Трусиха! А хочешь разделим пополам сумму?
И прислонившись горячей щекой к моему лбу повторил совсем тихо:
- Хочешь?
...................
Большинство людей воспринимает истины без колебаний и сомнений с верой в авторитетность их изречения. Нередко и без анализа. В школе они заучивают афоризмы, формулы, теории, не вникая в логику выводов.
Во мне всякая истина утверждалась не сразу, она вызревала как фурункул, комок противоречий, упрямой логикой изысканий, иногда сомнений и недоверия. Потому всякая истина, усвоенная мной, есть глубокий шрам на душе.
21 ноября 1949 года.
Паня завидует моей романтичной истории. Я не знаю. чему здесь завидовать. Я похожу на священника- атеиста, который утратив безотчетную веру в бога, проповедует свою религию лишь потому что привык кормиться приходом, да и не знает, как поведут себя люди без уз религии. В религии он продолжает видеть кодекс самых могущественных законов, и ради общего благополучия насаждает в людях уважение к этим законам.
.................................
Ежедневно я прохожу мимо лагеря военнопленных немцев. Они работают на жилищном строительстве. Один из них постоянно провожает меня какими- то неопределенными звуками, очевидно желая обратить на себя внимание. а мне хочется всякий раз сказать ему по-немецки какую-нибудь (далее немецкий).
Как тогда - 8 лет назад. Восемь лет назад они пришли к нам, сжигая и разрушая все на пути. А теперь они строят.
Что они звери? Люди, обыкновенные люди - тогда их заставляли разрушать, теперь. уже другая сила, заставляет их строить.
И они исполняют и то и другое аккуратно. 8 лет!!! Фокус жизни! Нелепость!
35 год.
На платформе, приготовившись к посадке, стояла группа- человек 15 арестованных. Среди них, маленький и худой, сгорбленный и посиневший от холода в одном летнем плаще стоял отец. Отец! С ним связана вся моя 16 летняя жизнь, он- такой дорогой, такой близкий и теперь- такой жалкий, такой маленький человек, - стоял среди таких же жалких людей под конвоем. Мать принесла ему ватный пиджак. Целую ночь она спешила ему его отшить из какого-то старого спорка. Пиджак вышел неуклюжий, некрасивый, но тёплый. Только это и было нужно, и теперь она рада, что этой её работе будет он благодарен.
- А меня цыганская дрожь пробирает, - сказал отец, на ходу одевая пиджак с полными слёз глазами. Что это были за слёзы? Благодарности или обиды?
Молча, ни проронив ни слова, мы расстались с отцом у ночного вагона. Ещё раз в окне мелькнуло его лицо, полное отчаяния, искаженное сдерживаемыми слезами. Он молча помахал рукой. Поезд уже тронулся.
- Мать берегите, слушайтесь, - теперь он плакал не утирая слёз, глядя в сторону.
Я подумала, что ему стыдно сквозь слёзы смотреть в мои сухие глаза, но как-то невольно оглянулась. Мать! Вместе с ней мы вышли из отделения милиции, но она отстала по дороге, не успевая за мной. Она была вся мокрая: по лицу, сливаясь в один ручей стекали слёзы и пот, платье всё вымокло и испачкалось. Она бежала, вернее, силилась бежать, но её не слушались ноги, они слабели с каждым шагом, как будто поезд уносил её последние силы. Положив голову мне на плечо, она рыдала долго и глухо, беззвучно, вздрагивая всем телом. Тихонько целуя её платок, плакала и я. Так стояли мы на опустевшей платформе, убитые и беспомощные перед пропастью будущего. Поезд давно уже скрылся за поворотом, в тёмную глубину далекого леса. Всё слабее доносился грохот колёс, наконец, всё смолко. Я давно уже перестала плакать. Мне хотелось выглядеть бодрее и мужественнее, чтобы поддержать мать. Когда слёзы немного подсохли, я сказала как можно спокойнее: " Ну пойдём, мамка!" Мать вздрогнула, будто очнувшись от кошмарных видений. Лицо её было бледно и почти сухо. Только большие, ввалившиеся глаза, потемневшие овалы глазниц и осунувшийся большой острый нос, - говорили о глубоком внезапном потрясении. В больших, тёмных глазах застыла тревога и, казалось, отчаяние. Молча зашагала по краю платформы в сторону ушедшего поезда. Молча вместе свернули на просёлочную дорогу, ведущую к деревне через поле и небольшой овраг. Я знала, что мне всё равно не утешить мать. Мать могла утешать людей сама в их горе, но своё горе переносила лучше в одиночестве, без сочувствий других. Такие люди вырастают в бедах, их колыбель- несчастье. Но они не выглядят жалкими и беспомощными. Они живы верой в свои силы. Так всю дорогу шли мы молча. Возле деревни я взглянула на мать. Лицо её было спокойно, сурово. Лишь глубокие складки на лбу стали резче, тонкие губы слились в резкую линию. Складки у рта углубились. Она улыбнулась мне печальной и ободряющей улыбкой, будто говоря: "Ничего, мы проживём"! Мы зашагали быстрее.
Вечер. Трещат в буржуйке сухие щепы. Чуть освещает избу огонёк ночника. Тихо. Ребята улеглись рано спать. На койках, на печи, на полу - везде постели, везде мерное посвистывание детских носов. У печки сидит мать, поддерживая огонь. Её осаждают мысли тяжелые, неугомонные, нерадостные. Что делать дальше. Чем накормить их завтра? Во всём доме ни куска хлеба, совсем мало картошки. Ничего нет. Отец. Он воровал у государства Разве она может его оправдать. Она на него зла. Но она не хочет думать о нём. Дети! Вот её забота. Они её жизнь. кроме них у неё никого нет. 8 раз она - мать. 8 раз она терпела адские муки родов. И она всегда с гордостью говорила: "чтобы быть столько раз матерью - нужно быть сильной"! Она отличалось необыкновенной волей, упорством, упрямством. Она сама неграмотная. С семи лет отдали её в няньки. Она росла батрачкой в людях. Потом - на фабрике, работала ткачихой. Безрадостной и грустной была её жизнь с самого детства. Да, теперь не то время! Все ходят в школу! Школы, везде школы! Школы то воспитают. Только вот теперь надо достать хлеба детям! А впереди у них светлое будущее. Мать забывается коротким тревожным сном Тишина Лишь громко тикают ходики.
Детство. Сама ребенок, она нянчила чужих детей. Пинки, брань, в вечной спешке, стараясь избежать упреков. Понуканий. Босиком, по холодной осенней росе загнать коров, а потом где-нибудь в углу ноги отогревает, - красные закоченевшие. Не даром они теперь часто в острых приступах ревматизма. Ей - 40. А она чувствует себя гораздо старше, почти старухой.
Послесловие.
Бабка умерла в 40 лет от разрыва вен на ногах. Её везли в больницу, и по дороге вены прорвались. В больнице ничего не могли сделать -её привезли домой и там она истекла кровью. В 35 году моей матери было 16 лет. Деда посадили- он был неграмотным главой швейной артели. Почему- за что- неизвестно. Растрату. После письма Калинину с вложенной туда фотографией- деда отпустили. Он вернулся, и бабка тут же умерла.



46 год.
Мысль о том, что именно от нас потребуют, не вызывала ни страха, ни даже тревоги. Но необходимость повиновения вызывали в душе бессильные судороги сопротивления. Всё, что составляло содержание жизни, - мечты, чаяния, надежды, цель, - концентрировались в одном - в протесте. Уже один повелительный окрик, сопровождаемый бряцанием оружия поднимает ураган протеста. Хочется драться, впиваться зубами в жилистые, чёрные от грязи и пороха шеи немцев. Но в упрямых надеждах было ещё достаточно пищи здравому смыслу. Это мгновенное желание цепенело. Лишь блеск гневного взгляда выражал его. Но они, казалось, ничего не замечали, вероятно, так уже привыкли к подобному, что считали мрачный бешенный взгляд национальной русской особенностью. В избе царил полумрак - из трёх окон, смотревших в улицу, одно было завешено одеялом, в другом- выбитое стекло было заткнуто подушкой. Пахло сеном, свежей соломой, кислым солдатским потом и ещё чем-то - то ли табаком, то ли мылом. И смесь этих запахов казалась ароматом жизни.
С кухни вышел немец. Собственно, не вышел, а остановился в дверях, прислонившись к косяку, в другой упёршись носком сапога. Играя зажатой в углу губ папиросой, щурясь от дыма, осматривал меня нахальным ощупывающим взглядом. Старое пальто с огромным меховым воротником, кирзовые сапоги, посеревшее, осунувшееся лицо, бабушкин черный платок, - всё это делало возраст её неопределённым. Белобрысые ресницы немецкого офицера наблюдательно вздрагивали. На губах появилась брезгливая гримаса. Я с благодарностью подумала о бабушкиной предусмотрительности с этим черным рваным платком. Я стояла, опираясь на подоконник, готовая к любой схватке. Офицер, обращаясь к тому, что брился за столом в большой комнате, - хмыкнул. Тот ответил что-то негромко, коротко. Тут же на столе, лежали грязные портянки. Офицер вышел и тут же вернулся с пустой миской и ложкой. Он забарабанил ложкой по краям металлической миски и кивнул на портянки. Я смотрела и видела только руки - холеные несолдатские руки, с золотым пушком у запястья и мерцающий огонёк большого перстня на среднем пальце. Почему он решил забавлять меня этой музыкой? Что-то знакомое показалось в этом дразнящем позвякивании. Непонятное, но знакомое. И вдруг всё стало ясным. Рекс! Моя собака. Я сама учила её отзываться на эти звуки. Всё связывалось с пищей. Я подзывала так всегда Рекса, чтобы покормить и поиграть с ним, заставляя его вставать на задние лапки.
Это что же- они теперь станут со мной поступать так же? Боль чудовищного оскорбления коробит душу. Они даже не видят во мне человека. Бешено вихрятся мысли. На всю жизнь запомнится теперь эта рука с мигающим огоньком топаза. Если бы та же рука приставила в спину мне автомат, вероятно, было бы страшно, но не было бы так мучительно. Тогда это была б просто рука солдата, привыкшего покорять всё силой огня, душило б бессильной яростью, досадой, отчаянием, но всё же не унижало бы, не оскорбляло бы так человеческого достоинства, как этот дрессирующий жест.
Тогда у развалин учительского дома, я была поражена картиной невиданного убийства. Немцы представлялись канонадным маршем смерти, шквалом бомбовой чумы.
Война была только громом изрыгающего лаву Везувия. Вулканической магмой было рабство. Европа была уже погребённой под ней Помпеей.
- Znerdtwaghem(неразборчиво немецкий), потом ей дадут тарелку супа, что бы было "nochwaghen. Znerdtwaghen" потом "nochwadchen", и опять h? noch? nochwagchen. А институт, а лекции, а дело, работа...Неожиданно для себя я произнесла по-немецки:"Благодарю, я не хочу есть". Рыжие щёточки офицерских бровей подпрыгнули: "Speeches ... (неразборчиво)?" ( Вы жили в Германии?).Нет, я не жила в Германии, язык изучала в школе. - Разве у вас в школах изучают немецкий язык? - Да, но чаще- английский. - И много таких школ? -Много, среднее образование обязательно. - А кто вы? - Студентка, дочь колхозницы.
Удивление на лице немецкого офицера постепенно сменилось смешанным выражением растерянности и досады. А на душе у меня стало как будто легче. Невежды! Именно моральное убожество взлелеявших фашизм невежд и есть почва, на которой он возник.
Пришел Егор с водой, аккуратно поставил вёдра, положил на лавку овчинные рукавицы.
- Надо бы щей сварить. А то плохо погорельцам без горячего.
Неторопливо, будто не замечая наблюдавшего за ним офицера, отыскал под лавкой в углу большой чугун, примерил сковороду как крышку. Плеснул из ведра воды в чугун, сказал
- Помой.
Я старательно стала мыть. Не успела я закончить, как меня снова окликнул офицер:
-komneirfrau!
Два немца принесли термос.
- Вот, - сказал одному из них позвавший меня офицер - она знает язык, можете...
Последние слова я поняла не сразу. "zutub...tachen...(неразборчиво)..- что это он сказал... Призёмистый, румяный толстяк, в длинной, натянутой на полушубок шинели оглядывал меня с недоверчивым любопытством. "Zummuf....."- нужно вспомнить. Но толстяк не ждал - эта женщина для немецкой кухни должна набрать и начистить картошки... Аааа.... Теперь всё понятно! И даже сразу вспомнилось значение слов - "...немецкий" - ПОЛЬЗОВАТЬСЯ, воспользоваться. Вот оно что - переводчицей! Досадно, горько стало за свою оплошность, так противна была эта роль.
- пойдешь с ними переводчицей, - кивнул рыжий сердито, увидев, что я застыла с чугунком.
Как появится перед выжившими, сидевшими в подвале овощехранилища, вместе с этими солдатами, в позорной, унизительной роли их переводчицы? Как тяжелы слова, которые нужно будет переводить...Подёргивая тонким, обтянутым гольф, коленом, офицер впился в меня нетерпеливым взглядом.
- Nun?
За спиной оскорбительно хмыкнули. Я оглянулась. Френч нараспашку в прилизанных волосах тонкая нить пробора. Из открытого термоса аппетитно тянуло суповым паром. Этот немец потянулся к автомату. Он не нуждался в переводчике - язык автомата интернационален. А разве не все они владеют им в совершенстве?
- Пошли, - коротко кинул он, и не оглядываясь на спутников, направился к двери. Офицер поймал меня за рукав.
- Поняли всё?
Не останавливаясь, я ответила по-немецки. Уже из прихожей я услышала, как тот же хрипловатый голос сказал:
- У этих дикарей всегда встретишь что-нибудь несуразное. Представь. Эта девка училась в университете.
В тоне, каким сказаны были эти слова, была циничная беззлобная снисходительность. Но ни этот тон, ни наглое причисление к дикарям не возмутили и не оскорбили меня так, как прошедшее время глагола "училась".



Записки матери.46 год.
Мамочка, дорогая моя, как тяжело мне тревожить покой твой, твои лежащие в земле кости и светлую память. Но только одну минутку оторви для бедной своей несчастной дочурки. Дорогая моя, что для тебя эта одна минутка из твоей звёздной и чистой вечности, ведь ты из своей короткой и стремительной жизни своей отдала мне лучшую её долю. Любившая меня, как тяжело мне! Только в образе твоём, большом и светлом, я нахожу сейчас утешение. Удели же мне маленькую долю своего небытия, я поделюсь с тобой тяжестью своей печали. Ты ведь всегда с нами. Ты слышишь меня, мамулька? Я бессильна, всё труднее мне сдержать свою клятву, данную над твоим гробом. Что делать? Научи же меня мудрая, вечная.


17.12.48.
Экономика увлекает. Но как только мысли освобождаются от калькуляций и анализов - вползают философские размышления о проблемах души и жизни.
Неужели возможно жить только ради себя самой? Для меня целесообразность всегда была связана со степенью нужности людям. Мне было 17 лет, когда умерла мать. Сёстры и братишки были младше меня. 8 лет я заменяла им мать. Теперь все они уже взрослые, отец женился. Страдаю недугом сомнений. Ни одна истина не кажется мне абсолютной. Пытливость ли это ума, или просто глупая женская нерешительность?
Иногда, абсолютное неверие доводит меня до отчаяния. Воспоминание о совершенной ошибке. Но нет, это не предсмертное томление самоубийцы. Это только раскаяние, страшной, знающей глубины. Сознание совершенной глупости, болезненно взвинтившей нервы до припадка шизофрении.

Земля! Я чувствую её лопатками. Холодная, твёрдая, =- она кажется мне телом невозможного великана - покойника. Чуть- чуть жутко. Вспоминаю, как несла из мертвецкой холодное, тяжелое, твёрдое тело матери. Земля! Смерть породнила нас. Ты, моя мать, мой любимый, сын его, убитый недоношенным. Разве я могу тебя обвинять? Ты только приютила их.
Я плачу, но глаза мои сухи. Это слезы ума. Вот здесь, в ста шагах от меня лежит мать. Плачь! Плачь, родная, ты должна оплакать не рождение внука. Самой бы заплакать. Нет слёз, только спазм перехватывает горло. Всё тело напряженно сжимается в мускульный ком.
Не смей искать утешений, детоубийца, не смей укрываться в лапах надежд от мук раскаяния. Это говорит судья. Робкий, жалкий, раскаявшийся преступник не оправдывается. Я не ищу оправданий. В чём они? Боязнь бедности, вечное стремление к самоусовершенствованию. Разве это оправдания? Не есть ли это мелкое проявление эгоизма, вечная пескарья дрожь за жизнь, цена которой может не оказаться ломанным грошом...Может оказаться... Блистательные, титановые мечты мешали совершить даже маленький самый человеческий долг каждого на земле. Оправдания? - Пескарь, нечего прятаться в больших тенях. Трусишка, - подлый, мелочный, безнравственный трус.
Найти бы в душе хоть бы маленький какой-нибудь, хотя бы фантастической нежности. Бодрящего, тёплого чувства...Ничего нет... Гнетущая, отчаянная пустота...
Неужели этим и кончить? Есть ещё выход - материнство. Я всегда помнила о нём. Настало время им воспользоваться. Одно усилие воли. Связь - и - ребёнок. Постараться, чтобы вышло красиво, не отчаянно грязно.

15 апреля 1959 года.
Думалось, пройду сквозь жизнь, как парусное судно петровских времён по глади тихого моря.
Жизнь я никогда не пойму. Я не чувствую её уроков. Неужели я такая тупица?
Всегда верила в силу глубокой мысли, но есть стратегические приёмы хитрости, они сложнее. Может быть потому, что они требуют особых способностей? таланта Остапа Бендера?
В детстве было только презрение к ним, брезгливая отчужденность, игнорирование.
Но вот, оказавшись, вдруг, в пекле боя и нет возможности уцелеть, не огрызаясь. Становишься стратегом. Отвратительным. Жалким стратегом. Ну что такое противник, поздно разгадывающий маневр врага? Победу обеспечивает лишь тот полководец, который умеет предупреждать тактику неприятеля, а не только её угадывать.
_________________________________________
Это вопит бабья беспомощность. Да что в том, ну и пусть. Нет ни воли, ни самолюбия, ни чести. Было бы побольше жемчужин бездумия, и то легче, чем бесконечный туман, туман, туман.

27 апреля 1949 года.
На днях беседовала с Артамоновым. Рассчитывает быть в коммунизме через 15 лет. Убежденность даже в сроке.

24 мая 1949 года.
Май, весенняя горячка. Нет любви, но я ищу её жадно, как бесплодно, но жадно глотает воздух умирающий от чахотки.
Нет, я не чувствую её так, как прежде, какая-то безумная, почти развратная потребность в ней толкает меня на поиски приключений.
Это не чувственный разврат, - ещё слишком обильна душа, чтобы до него опуститься. Души хватит еще на всю "знойную Аргентину". Нужно только суметь не опалённую перенести её в "Забытую Австралию", чтобы пополнять там разумно, целесообразно, плодотворно. Всё-таки страшно за неё: от расточительства всего лишь шаг до банкротства.
"Эх ты!"
Чего я хочу? Разве я могу ответить на этот вопрос, разве я знаю, чего добиваюсь. То, чего хочет рассудок, отрицает сердце. И наоборот.
В этой бесконечной схватке противоречий можно незаметно растратить жизнь, и у финиша дней ужаснуться их бесплодности, последним смертным отчаянием пожалеть об утрате единственного, неповторимого. Это мёртвая точка.

2 июня 1949. Четверг.
У меня была одна цель - исследования. Средства меня не пугали, это мой принцип - не считаться со средствами. Правда, объект исследований был слишком своеобразный: мне хотелось изучить современного Дон- Жуана - низкой, но весьма ходовой марки. Единственное, что могло бы меня остановить - это разочарование. Но, ведь я знала - у русских Донжуанов всегда была Печоринская душа, злая, эгоистичная и всё же прекрасная своим многообразием.
Психологи тем и отличаются от следователя, что кроме вещественных доказательств очень легко пользуются способностью домыслить, восстановить логикой неясное, неощутимое для первородной мысли.
Самое ценное в человеке- это душа, раскалённая до ковкости, как выдержанное в горне железо. Какой это благодатный материал!- Хорошо знают кузнецы. В их руках бесформенные куски приобретают самые необычные формы. Но в глупых, неумелых руках они становятся источником бедствий. Температура ковкого железа воспламеняет любой горючий материал. Это пожар- бедствие. А что толку в бедствии- чужое оно, или своё?
Наблюдая донжуанов, я поняла, что их похождения проходят равнодушно для них самих, без упоение восторгом, без злорадства, без всяких чувств. Воспламеняя чужие души, сами они не испытывают даже злобы. Бедствие чужой души- для них не причина выпасть из равнодушного состояния апатии. И это самое страшное. Это ведь не только чужие бедствия. Человек, это не ты, не я, не "она" - НЕТ! Это одно, огромное В ОДНОМ ЦЕЛОМ. Растлевая чужие души, он растлевает самого себя.



15 июля 1949 года.
Иногда становится страшно - до бешенства, до отчаяния страшно. В неволе проходят дни. И когда вечером выйдешь за проходную, хочется бежать во след уходящему солнцу, догнать угасающий день, вернуть его, чтобы посмотреть в глаза ему, сказать : время! есть ли у тебя совесть? Но будто окованные свинцом непослушные ноги, тело, чужое уставшее, вымотанное томлением, состарившееся незаметно, ненужно.
Всё чаще упрекаю себя в том, что не туда иду. Но почему , почему, нет воли повернуть туда, куда нужно? Правда ли, что нет сил? Правда ли?
Знаю, сильные не родятся. Нужно воспитать силу. Счастье- это глупейшее слово, без смысла и содержания. "Не гонись за большим, - упустишь малое".
Этого усвоить я не могу. Нет энергии без материи. Чтобы получить её, эту энергию, нужно спалить саму жизнь. Другого источника нет.


12 апреля 44 года.
Я обожаю дипломатов, жуликов, взломщиков различных замков... и особенно - замков черепных коробок. Это самые искусные взломщики - так как эти замки наиболее сложные из всех известных. Но я презираю людей, которые неопытно, неумело принимаясь за такие дела наталкиваются на более опытного и ... не смущаются.
Я презираю хитрецов, которых легко разгадываю, но уважаю и ценю хитрость на удочку которой попадаю сама.
Цинизм? А что такое цинизм? Всякая откровенность, как бы ни была она груба, есть шаг на дороге правды, дороге сильных. Самое пагубное, что может быть в человеке, - это трусливая ложь - она изобличает слабость духа и воли, бесхарактерность и скудость стремлений.



45 год.
Не хотелось думать, но мысли вползали украдкой, втискиваясь в тяжелую голову, заливая мозг терпким, ядовитым зельем. Вспомнились аудитории, последние лекции. На западных окраинах росли баррикады. Эвакуировались предприятия, больницы, москвичи, те, кто не становились бойцами. Это был конец октября. Теперь в Алма-Ате снова читают лекции. Почему-то вспомнился Николай Иванович, преподаватель математики. Его благодушное, чуть ироничное - "не знаешь, дорогой товарищ. Да! Не знаешь. Ленишься! Лень - враг человека! Она требует жизни. Да! Да! Это крыса противная и жирная крыса, грызет и грызет жизнь и окургузит её. Знания -мертвы. Но они материал для умеющих думать! Учитесь думать, товарищи! Думать!"
А что теперь ждать? Была цель. Были мечты, стремления, желания. Мать хвасталась соседке: " Галька инженером будет!" Она и не понимала, что это за инженер такой, только твёрдо верила, что никогда уже дочь её не будет батрачкой. Никогда не узнает того, в чем прошла половина жизни.
И вот жизнь. Шёл человек по простому светлому, длинному коридору. Шёл не один, целая ватага веселых, сильных, смелых, не знающих горя людей шла в манящую светлую перспективу. И вот коридор закрыт. Замурован. Затемнен. Ждать. Что ждать? В Алма-Ате идут лекции. Карпов, Рахмин, П...(неразборчиво) Саша, - лучшие из лучших ушли в ополченческие отряды.
Болезнь матери затянулась. А немцы все продвигались и продвигались. Наверно можно было уехать... Мать...Бабушка... Не могли нас бросить в опасности. Москва думает о них...
Все равно ты тут не поможешь...Нужно продолжать учиться... Неизвестно, когда все кончится...Специалисты будут нужны после победы...Мать бессильно металась. Спрашивала о немцах. Но все скрывали от нее правду - она убивала и здоровых. Мать верила - зверьё полосатое. Ишь чего захотели - прут себе! Она задыхалась. Казалось, её душа - гнев. Она высохла, пожелтела, плотно вросла в постель. Это был труп с живыми глазами. Округлившиеся в глубоких глазницах, они лихорадочно поблескивали. Изредка ловила в темноте руку- просила пить. Пила жадно, много, крупными, булькающими глотками :- "Горит там всё. Не встать мне видно". Но больше этого никогда о смерти не говорила. В этом она сильно отличалась от бабушки. Бабушка могла часами обсуждать платье, в котором нужно будет ее положить в гроб. Мать часто перебивала её - "зачем говорить о пустяках? ну умру я, значит перестану делать, что делаю сейчас, перестану дышать. Но люди-то останутся. Дети останутся. Они сделают больше меня, и лучше меня, потому что они умнее. И они увидят то, ради чего мы все трудились, и чего не дождемся. " В голосе чувствовалась вера, вера в будущее и людей. И после её слов казались глупыми приготовления бабушки, её платье и платок с голубыми васильками.
Последние минуты у постели больной. Она теряла сознание. Бредила. Но и в бреду жила её упрямая осмысленная вера в будущее. "Галька-то в титу-те?...Грудь болит... Болит…помогите...Иосиф Виссарионыч..."
Умерла она тихо, плотно сжав высохшие губы, вытянувшись в струну и разметавши руки, тяжелые, большие, пожелтевшие руки.


Фашизм - это такой комбинат, который производит из невежд автоматы с приемами садистов. И эти автоматы опасны, потому что против них бессильны все обыкновенные человеческие средства, - только ловкость, хитрость, изворотливость, вооруженные техникой истребления и яростью...

Бывает иногда такое состояние - хочется прожечь жизнь; нырнуть в её манящую глубину, нырнуть без раздумья, без размышлений. Это искушение велико, его сила иногда кажется неодолимой. Оно разъедает, подталкивает, извращает, гармонируя с меланхолией и отчаянием. Энергия парализуется. Человек действительно сложная задача. Её нельзя разрешить одним направлением мыслей. Она требует одновременного анализа в нескольких направлениях. Трудно быть человеком, очень трудно. Следует ли создавать себя по проекту, или отдаться стихии чувств и желаний. Первое требует концентрации, ограничений, второе, наоборот, скорее стихийности, подобных урагану порывов.
Сегодня 3 сентября - день победы над Японией. Это был конец великой войны и начало отсчета новых бедствий на земле. Душит злоба. Хочется плюнуть в лицо пьяным от крови поджигателям войн. Но у них барабанные перепонки ушей из кожи слона, а сердца в металлической броне обогащения. Поймут ли когда-нибудь эти люди, сделавшие миллионы своим идеалом человека. Человеческие качества им недоступны. Их миллионы нас не затрагивают, их богатства для нас - плесень. Богатство настоящего человека в чувстве движения. В движении - сила, как бы им не доказывали обратное их пунктуальные подсчёты статистов.
Но их миллионы мешают нам. Они строят баррикады на нашей дороге. Борьба не кончилась, и черт знает, когда кончится. Борьба за человека.