Дорожная потеря

                - 1 -

Венька считал, что он сам всегда жил в этом посёлке при железнодорожной станции. Он почему-то так думал, хотя родители говорили, что после его рождения они какое-то время пожили в небольшом городке Хвалынске, который находится на берегу великой реки Волги, а потом проживали ещё некоторое время в Немцеповолжье. Что-то у них там не заладилось, или заладилось не так, как мечтали, и они, поэтому, снова вернулись жить на эту станцию, близ которой ещё совсем недавно лежал в военном госпитале с простреленным на фронте плечом Венькин отец. Мать Венькина тогда работала в том госпитале медсестрой. Потом военный госпиталь расформировали, а вместо него устроили обыкновенную больницу, в которой она получила место фельдшера. Путешествие Венькиной семьи в поисках лучшей послевоенной жизни оказалось непродолжительным, и Венька снова оказался в том месте, где появился на свет. И он об этом нисколько не жалел. А что было ему жалеть? На то послевоенное время это местечко было для проживания, может быть, одним из лучших в мире. Природа в этом месте не поскупилась. И в доступной от железнодорожной станции близости находились река Сура, несколько озёр, автомобильная трасса союзного значения и большой сосновый бор.
Железная дорога разделяла посёлок на две части. Одна его часть располагалась между железной дорогой и озером – старицей реки Суры, а другая – между этой же железной дорогой и трассой Москва – Куйбышев. В этом месте трасса проходила у подножья гряды невысоких гор, поросших сосновым лесом. Трасса строилась военнопленными, и была построена столь добротно, что потом не менее десятка лет на ней не было видно ни ремонтных бригад, ни дорожно-ремонтной техники. Никто не знал, как назывались те дорожно-строительные технологии, но там, где у дороги был сбоку обрыв, стояли выкрашенные белой краской железобетонные столбики. А, если был обрыв с двух сторон, то под трассой прокладывались тоннели. Открытое же ветрам пространство трассы защищалось деревьями, посаженными теми пленными строго на одинаковом расстоянии друг от друга, вероятно по немецкой технологии.
В самом посёлке, где проживал Венька, несколько прилегающих к трассе улиц носили название Лесных: Первая Лесная, Вторая Лесная, Третья Лесная. По другую же сторону от железнодорожной станции находились: Первая Озёрная, Вторая Озёрная, Третья Озёрная, хотя вряд ли жителей этого посёлка можно было заподозрить в плагиате с американцев, то есть с их любовью к числительным при наименовании улиц. Послевоенная промышленность в этом посёлке тоже шла на подъём. Стране нужны были недорогие строительные материалы, а тут леса, горы строительного песка, глины и камня. В лесу чуть ли не на каждом стволе зрелой сосны затёсы и просечки, по которым стекает в жестяные банки смола. Куда отправляется дальше эта смола, Венька в то время не знал. Станция была удобным перевалочным пунктом для продукции местных колхозов. На реке Суре, прямо напротив посёлка стали возводить местную гидроэлектростанцию. Шло активное межевание свободной территории на окраинах посёлка под строительство частных домов. В общем, послевоенная жизнь здесь била ключом. Кое-кто заговорил о том, что вот, дескать, нужна была война, чтобы, наконец, власть повернулась лицом к народу. А кое-кто утверждал ещё конкретнее – мол, там, наверху, издали указ наладить быстрее жизнь населения, используя на полную катушку всё местное: что растёт, лежит, находится и родится в округе. Так ли думали его родители, Венька тоже не знал, но отец всё чаще стал поговаривать о строительстве собственного дома. Пока же они занимали две небольших комнатки в доме, числившемся на балансе у государства. Этот деревянный дом находился почти в самом центре посёлка и на самой главной его улице, которая называлась… Вот, угадайте, как могла называться центральная улица этого рабочего посёлка? А название той улицы легко можно было угадать, предварительно сообщив, что так называли в то время большинство центральных улиц центральной России.  Улица Ленина – вот так она называлась и называется, вероятно, до сих пор. Все объекты жизнеобеспечения здесь были в шаговой доступности. И Венькино мироощущение долгое время дремало в пределах своей округи и не требовало большего напряжения. В определённое время дня мать поручала ему прийти к ней в больницу за хлебом. Это было удобно, так как не нужно было стоять в магазине в очереди за этим хлебом. Хлеб привозили в больницу не только на больных, но и с расчётом на медперсонал. Когда санитарка Стеша вручала ему буханку мягкого пахучего хлеба, то Венька тащил её домой, и редко удерживался от того, чтобы дорогой не отщипнуть от неё кусочек. Ещё в его обязанности входило принести от соседей молока, а то и сходить за керосином для керосинки, на которой разогревали пищу. Всё остальное время он мог слоняться по прилежащим переулкам и улицам, по дворам уличных друзей, и никто при этом не переживал никогда за его сохранность. Мать переживала по другому поводу. Ей не хотелось, чтобы Венька вырос уличным лоботрясом, и она перед школой отдала его в детский сад. Детский сад Венька почему-то сразу не полюбил, и посещал его лишь по обязанности – может быть, как взрослый человек посещает или выполняет нелюбимую работу. В детском саду он сразу стал Венькой-Бенькой, Венькой-Бебенькой, Венькой-Ступенькой и ещё всякими неправильными Веньками. Но более всего ему не нравился тихий час. Все в этот час должны были спать, но Веньке, почему-то, именно в это время труднее всего было заснуть. Обычно он не спал, а мучился, лежа с полуоткрытыми глазами. Однажды он так лежал и дожидался, когда же можно будет, наконец, встать. А на соседней кроватке спала белокурая девочка. Ему даже показалось, что эта девочка похожа на Мальвину. Её красивые волнистые волосы касались Венькиной кроватки. Веньке неудержимо захотелось их потрогать. Они оказались мягкими и шелковистыми, и он с удовольствием влепил в них, неизвестно откуда взявшийся, кусочек пластилина. С тех пор его кроватка уже ни разу не стояла рядом с кроваткой той красивой девочки, а Веньке устроили по этому поводу такой нагоняй, что он его запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. Помнится, через десяток или более лет, мать той девочки попеняла Венькиной матери при встрече: «Почему-то твой сын, Полина, моих девчонок сторонится?». Вот они – недальновидные матери. Надо было когда-то весь садик «на уши» поднять из-за небольшого кусочка пластилина?.. Потом все всё забыли. Не забыл только он, Венька. Тогда же ему кровать поменяли, и поместили его на время тихого часа рядом с кроваткой Борьки Васина. Вот, говорят, что ни делается – всё к лучшему. Борька оказался таким же не любителем сна во время тихого часа. Обычно, в это время, он поворачивался лицом к Веньке и начинал шёпотом рассказывать тому разные истории. Откуда он брал эти истории неизвестно, но они у него были всегда. Он рассказывал Веньке о войне, пушках, танках, машинах, о поездах, кораблях, путешествиях... Эти рассказы были, конечно, наивными, но слушателю и самому рассказчику они доставляли огромное удовольствие.

                - 2 -

Уже, будучи в старшей группе детского сада, они в тихий час так лежали по соседству, и Борька рассказывал про воздушные бои наших лётчиков с немецкими:
- Немец пикирует на нашего, наш в сторону отлетел и как даст по самолёту со свастикой… Та…, та…, та… «Мессершмитт» сразу загорелся.
Тут, неожиданно, в комнату вбежала воспитательница и голосом, сбивающимся на плач, объявила, чтобы все быстрее вставали и собирались. Послышались звуки из репродуктора – это кто-то на полную громкость включил радио. Из динамика донёсся хорошо известный каждому жителю СССР голос Левитана.
- Сталин умер… Сталин умер… - Рассеянно шептали молоденькие воспитательницы, не осмеливаясь громко произнести эти зловещие слова.
У кого-то из них уже появились на глазах горькие слёзы.
- Что теперь с нами будет?! – Заголосила пожилая нянечка. – Война… Снова война… - И она горько закрыла своё лицо руками и зарыдала.
Слыша и видя такое, некоторые дети тоже заплакали.
- Плачьте, плачьте милые… - Говорила одна из воспитательниц, утирая свои горькие слёзы.
Уходя в этот день из детского сада домой, а уходил он в то время домой самостоятельно, Венька заметил, что над детсадовскими воротами развевается на ветру большой чёрный платок, привязанный за концы к палке, напоминающей посох.
Все в то время боялись новой войны. И всю ту весну во дворах судачили и шептались по поводу смерти великого вождя.
Как-то раз Венька зашёл к Покровским. Его друг, Коля Покровский, был года на два или на три старше Веньки, что совершенно не мешало их тогдашней дружбе. У Коли была сестра, Танька, Венькиного возраста и два совсем взрослых брата. Большой двор Покровских не был отгорожен забором и в этом замечательном дворе часто собирались все окрестные ребята. Семья Покровских всех привечала. У них, во дворе, был сооружён турник, под навесом можно было обнаружить спортивные гири на шестнадцать, на двадцать и на тридцать два килограмма, а также самодельную штангу с колёсами от какого-то сельхоз-агрегата. Рядом с домом Покровских находился казённый дом, на двери которого висела табличка «Районный суд». Вот в этом казённом доме и работал судьёй отец Коли Покровского.
Да, конечно, они действительно тогда с Колей были закадычными друзьями. До сих пор Вениамин Сергеевич с любовью хранит фотографию, сделанную в настоящей «Поселковой фотографии» профессиональным фотографом, на которой стоит он, Венька, ученик первого класса, а рядом в костюме, сшитом под морской китель, стоит его лучший друг того времени, Коля Покровский.
Так, вот, как-то расставили они с Колей шахматы, в которые Венька уже тогда с удовольствием играл, а Коля спрашивает, подавая ему спичечный коробок:
- Ты что видишь на этой этикетке?
Здесь надо сказать, что у ребят в то время было повальное увлечение в собирательстве. Кто-то собирал фантики от конфет, кто-то этикетки со спичечных коробков, кто-то марки, а кто-то, как Колькина сестра Танька, разноцветные склянки. Вениамин Сергеевич теперь объясняет это тем, что тогда доступных детских игрушек было мало.
В общем, задал Колька вопрос, а сам так хитро улыбается. Венька покрутил в руках коробок с очень знакомой этикеткой. Такая у него тоже была.
- Это памятник советскому солдату, - сказал он.
Да, это была спичечная этикетка с изображением памятника солдату-освободителю работы скульптора Вучетича.
- А поверни коробок и снова посмотри, - настаивал Колька. – Что теперь видишь?
Венька повернул коробок боком и, ничего не понимая, стал его рассматривать.
- То же самое, - неуверенно вымолвил он.
- А разница какая-нибудь есть? – Не унимался Колька.
- Вот так он на свой большой меч опирается.
- Ну и …
- А так … Он, как будто, лежит завёрнутый в плащ-палатку и сверху мечом придавлен.
- Вот, вот… - Утвердительно закивал друг, как будто дожидался от Веньки именно такого ответа. – Если так посмотреть, то точь-в-точь, будто Сталин в гробу лежит, - уже шёпотом закончил он, а потом сделал паузу и добавил, озираясь по сторонам:
  - Только ты смотри, никому об этом не говори.
- Ладно, - ответил Венька, - я никому не скажу.
- Даже родителям, - потребовал Колька.
- Честное слово, - подтвердил малолетний друг.
Вениамин Сергеевич до сих пор с каким-то подозрением смотрит на изображение фигуры бронзового воина из Трептов – парка Берлина, если это изображение попадается ему на глаза, а про себя говорит:
- Истинно то, что тот, кто очень сильно хочет что-то увидеть, тот увидит это обязательно.

                - 3 -

Колька Покровский мечтал в детстве стать морским капитаном, и поэтому имел прозвище «Капитан». Это в его доме Венька впервые потрогал своими руками такие замечательные книги, как «Дети капитана Гранта», «Пятнадцатилетний капитан», «20000 лье под водой», «Два капитана». Витавшая в доме Покровских и в Колькиной голове романтика была не беспочвенной. Его старший брат уже учился в то время в военно-морском училище, а средний, Вадим, заканчивал школу, и тоже надеялся стать моряком. Вадим постоянно тягал двухпудовую гирю и возился с самодельной штангой, полагая таким образом добиться необходимых моряку кондиций. Колька старался не отставать от своих старших братьев. В праздничный день, например, на девятое мая, Колька Покровский, как настоящий капитан, наряжался в чёрный китель, пошитый из обмундирования старшего брата. Китель ему сшили на вырост, то есть он, попросту, был Кольке велик, но это никак не мешало его парадности.
- Капитан…  Привет, Капитан!.. – кричали ему вслед местные ребята.
- Какой флаг сегодня на клотике? – Орал ему вдогонку Мулян.
- Советский, - отвечал, не задумываясь, Колька.
Женька Мулян был у Покровских не менее частым гостем, чем Венька. Почему его прозвище было Мулян, похоже, не знал никто. Мулян и Мулян… Все его так звали. Мулян был значительно старше Веньки и года на два старше Кольки - Капитана и, тем не менее, ему нравилось водиться и с тем и с другим. Домик, в котором жил Мулян с матерью и старшей сестрой находился через дорогу от дома Покровских. Внутри этого, оштукатуренного снаружи глиной домика была одна единственная комната с большой русской печкой. Два маленьких окошка этой коморки смотрели на соседские огороды. В комнате, между окнами, находился небольшой обеденный стол, а вдоль стен размещались две односпальные металлические кровати. Кровати предназначались для Женьки Муляна и его сестры, мать же у них спала на печи. Вплотную к домику был пристроен сарай, площадь которого была соизмерима с площадью самого дома. В этом сарае находились куры, козы, кролики и самые для Муляна дорогие пернатые – его голуби. В стае у него были и сизари, и дутыши, и космачи, и турманы, и хохлатые, и чайки, и ещё какие-то, например, как он называл, рыжешалие. Правда, состав его голубей постоянно менялся. Когда Мулян видел в небе над собой  парящую стаю чужих голубей, то подхватывал свой длинный деревянный шест, с привязанным на конце чулком, и гнал в атаку своих «рыжешалих». Частенько его голуби прилетали, захватив в плен какого-нибудь чужака, и тогда Мулян долго радовался этому событию. Но иногда его голуби прилетали в меньшем количестве, чем взлетали в небо. Тогда Мулян, чуть ли не плача, говорил, что в следующий раз он обязательно отомстит своим конкурентам.
Война между голубятниками шла ожесточённая и никогда не заканчивалась, а Муляну часто перепадало от других голубятников. Его подкарауливали, били, но он стойко сносил все побои и своих голубей никому не хотел продавать. Кормил Мулян голубей пшеницей наполовину смешанной с просом.
- Гули, гули, гули… - звал он голубей, посыпая себе под ноги зерно.
Голуби, воркуя, жались к его ногам, ловко постукивая своими клювами. Иногда, на этапе кормления, Мулян резко нагибался и быстро подхватывал голубя. Тут он раздвигал его крылышки, подносил голубя к своему лицу, касался своим носом его головки, а потом, пригладив голубиные перышки, выпускал своего пленника в стаю.
- Хочешь покормить? – Иногда спрашивал он Веньку, заведомо зная, что ответ будет утвердительным.
  Корм Мулян выклянчивал у водителей, приезжающих летом сдавать на элеватор зерно, или подворовывал тут же, если видел, что в очереди на весовую стоят гружённые зерном машины, а уставшие за дорогу крутить баранку водители где-то бродят или, может быть, обедают. Со стороны казалось, что носит Женя Мулян всегда одну и ту же рубаху грязновато-серого цвета и такого же цвета штаны. На нём  также часто можно было увидеть прилипшие стружки или соломины, потому что до самых холодов спал он в сарае, оставив на время свою железную кровать маме Шуре. Там, на настиле из досок, зарывшись в ворох сена и охраняя, таким образом, своих голубей, он и спал всё тёплое, и не очень, время года. Но самое удивительное в том, что в нём всегда клокотала кипучая энергия. Наверное, вряд ли можно было назвать эту энергию созидательной, но Женька всегда был готов делать какие-то поступки, пускай даже не очень укладывающиеся в практичную и здравую голову. При этом Мулян слыл отчаянным насмешником, а его глаза на грязновато-сером лице всегда играли насмешливым и блудливым огоньком. Ни одного из ребят в округе он не называл по имени, а большинство кличек, придуманных им самим, моментально приживались и становились, если не достоянием общественности, то уж точно достоянием уличной ребятни. К Веньке он сразу попытался приклеить кличку «Полина», вероятно за такие же, как у матери, карие глаза. Правда, потом жизнь показала, что это был его не самый удачный опыт. Вообще же, для Веньки всегда было загадкой, откуда брались клички, которые не являлись правильными словами языка. Например, одного из соседских мальчишек почему-то, вероятно с подачи соседа, Муляна, звали Стрекулист.  Другого, будущего Венькиного одноклассника – Дреглый, или мальчика с соседней улицы звали - Хоня. Откуда пришли эти странные клички, накрепко прилепившиеся к соседским ребятам? Ну, понятно там, Толстый – от комплекции, Мартын – от фамилии Мартынов, но откуда взялась кличка Тит, как у Витьки Сайкова, или Хоня, как у Мишки Мельникова. Откуда взялись такие клички, и кто их придумал?
Тит, невысокого роста и очень подвижный, был ровесником Муляна, жил на соседней улице в таком же, как и Мулян, маленьком доме и в такой же неполной семье. Такая участь постигла многих ребят, родившихся в 1941 году, и, в большинстве своём, потерявших на фронте своих отцов. Особенно бедствовали те из них, матери которых не имели определённой профессии. В отличие от длинноногого Муляна, который слыл шалопаем и, кроме своих голубей, мало ещё чем интересовался, невысокий Тит был любознательным парнем, много читал и хорошо успевал в школе. Однако, самое замечательное для такой мелюзги, как Венька, было то, что Тит, с удовольствием и очень ладно, пересказывал ребятам прочитанное им самим. Только он, Тит, мог принести из библиотеки самую интересную книгу, только ему, почему-то, попадались такие книжки.
Даже на улице, перед домом, где жил Тит, сильно пахло козлом. Козёл во дворе Тита был основным кормильцем семьи. Этот козёл слыл известным на всю округу производителем. Если Венька заходил к Титу, то старался от этого козла держаться подальше. Очень уж неприветливое, даже свирепое, было это животное. Надо признать, что козлиные заработки были всё же не велики, семья бедствовала, а Тит всегда хотел есть. Встречая на улице Веньку, он обычно просил:
- Вень, вынеси немного шандры.
Как переводится на нормальный русский язык это слово «шандра», Венька никогда не знал, но тогда он прекрасно понимал, что у него просят кусок хлеба или какой-либо другой еды. Венька забегал домой, отрезал ломоть хлеба и посыпал его солью. Он знал, что Тит любит именно такую «шандру».

                - 4 -

К семи годам Венька уже хорошо ориентировался в окружающем его мире, особенно в том, который граничил с его домом и улицей Ленина. Об остальном мире у него было ещё, весьма и весьма, смутное представление. И вот, перед тем, как ему предстояло пойти в первый класс, отец собрался в гости к сестре и решил взять его с собой. Путешествие предстояло неблизкое – сначала на поезде, а потом на пароходе по Волге до небольшого городка Хвалынска. Венькина мать тогда не скрывала своего волнения. К тому же надо признаться, что Венькин отец в то время не был трезвенником. Да и кто в тогда, из пришедших с фронта, был трезвенником? Если и были такие в стране, то в том посёлке, где жил Венька, таких точно не было. Для тех людей фронтовые сто граммов перед боем были  и остались реальностью.
Победе в войне радовались долго и отмечали это событие всегда с удовольствием, разумеется, не с пустыми стаканами. Так же поступал и Венькин отец, чудом уцелевший на фронте и бывший в войну старшиной пулемётной роты, защищавшей блокадный Ленинград. Конечно, мирная жизнь требовала существенной корректировки поведения фронтовиков, но не всё так просто.
- Что-то боязно мне его с тобой надолго отпускать, Сергей, - говорила мать отцу перед отъездом, показывая на сына.
- Да, что тебе боязно-то? – Удивлённо спрашивал тот. – Семь лет уже. Большой парень. Вон, и дрова топором колоть уже научился. С родными познакомится, а то ведь, когда мы с ним там были, то он ещё совсем мальцом был.
- Большой, а ума-то ещё – кот наплакал. Вон, рядом с домом Покровских упали провода от радио, так он взял Танюшкины игрушки и на эти провода положил.
- Не игрушки, а стёклышки, - поправил мать Венька.
- Пусть так… И зачем ты это сделал? Девочку чуть током не убило.
Венька виновато насупился. А дело было после грозы. Подходя к дому Покровских, Венька заметил лежащие колечком на мокрой земле провода. Провода были с налётом ржавчины и свисали со столба, видно их оборвал упавший в грозу сучок дерева. Венька зачем-то захотел их поднять. Но, как только он зацепился за провода рукой, его руку будто обожгло огнём. Вот после этого он и набросал Танькины стёклышки рядом с кольцом оборванных проводов.
- На проводах от радио неопасное для жизни напряжение, - попробовал возразить отец.
- Я не знаю, опасное там, или не опасное, но девочка потом плакала, чуть ли не до истерики, - ответила Венькина мать и тут же напустилась на сына:
- Не смей больше ничего делать без спроса. Ты понял меня?..
- Понял, - промычал Венька.
- Подтверди, что не будешь без спроса ничего делать, иначе ты никуда не поедешь, - отчётливо произнося слова, проговорила мать.
- Не буду…у, - подтвердил он.
Ехать решили в августе, когда в Среднем Поволжье  поспевает виноград, дыни и арбузы. К назначенному для поездки дню мать заказала для Веньки у настоящей портнихи матроску. Модная в то время голубая матроска выглядела на мальчике замечательно. Даже Колька - Капитан искренне позавидовал такой обновке:
- Класс, - сказал он. – Ты что, тоже решил стать моряком, когда вырастешь?
- А в моряки берут тех, кто плавать не умеет? – вопросом на вопрос ответил Венька.
- Не переживай… Ещё научишься, - как настоящий друг, успокоил его Колька.
Наконец начались сборы в дорогу. В качестве саквояжа выбрали чёрную хозяйственную сумку. С такими сумками хозяйки ходили на базар – в неё могло войти ведро картошки или две трёхлитровые банки. У этой сумки было две ручки, и была она сделана из очень крепкого материала. Вот в эту сумку и сложили продукты, необходимые на дорогу, и гостинец для родственников. В качестве гостинца отец взял четыре бутылки только что выжатого мёда, который он приобрёл у знакомого пчеловода. А, чтобы бутылки не разбились в дороге, их завернули в матерчатую авоську, перевязали бечёвкой и поставили в сумку.
То первое осознанное и желанное для Веньки путешествие начиналось на железной дороге. Он устроился у окна вагона и, как завороженный, смотрел за мелькающими телеграфными столбами. Изредка эти телеграфные столбы перекрывались мчащимися навстречу, по соседнему пути, поездами. Поезда тянули пыхтящие и чадящие паровозы, а чумазые машинисты выглядывали из паровозных дверей, показывая свои очень белые на фоне чёрного лица зубы.

                - 5 -

Рано утром отец с сыном сошли с поезда на станции Сызрань. По плану отца они должны были доехать до Сызрани и тут же пересесть на пароход, который бы и доставил их в этот незнакомый Веньке город Хвалынск. Однако, когда они добрались до сызраньской пристани, то оказалось, что пароход до Хвалынска только что ушёл, а следующего парохода надо было ждать чуть ли не целый день. Вот из-за этой маленькой нестыковки и возникли, вероятно, непредвиденные события. В то время пристани небольших волжских городов представляли деревянные сооружения, которые стояли на сваях, приткнувшись к высоким берегам реки. Сызраньская пристань была с одним причалом, и напоминала Веньке спущенный на воду большой сарай. Этот, окрашенный масляной краской, большой деревянный сарай был обнесён парапетом, с которого проворные мальчишки таскали удочками серебристую плотву. Берег рядом с пристанью был застроен небольшими павильончиками. Было видно, что некоторые из них были совсем недавно подкрашены снаружи, что придавало постройкам и берегу живописный вид. Здесь же находился небольшой базар. Этот, можно сказать, базарчик представлял собой ряд длинных деревянных столов и таких же длинных лавок, приткнутых к столам с одной стороны. Наклонная крыша зонтиком накрывала незатейливое припортовое сооружение. За лавками сидели торговцы, а на столах, рядом с ними, лежала вяленая, копчёная и свежая рыба всех разновидностей, какие только водились в то время в Волге. Расположенные рядом с пристанью павильоны являлись тоже торговыми заведениями. В основном это были придорожные буфеты, где торговали бочечным пивом, предлагали на розлив водку и, ко всему этому, различную закуску.
Один из таких буфетов тут же приглянулся Венькиному отцу, и они вошли внутрь. Внутри было шумно. Папиросный дым стоял столбом и подпирал потолок этого помещения. За стойкой стояла полная женщина в белом грязноватом переднике и беспристрастно водила по помещению глазами. Хотя Венька был небольшого роста, а его голова находилась на том уровне, где воздух был сравнительно чист, но он, войдя в это злачное помещение, закашлялся.
Отец посадил его за свободный столик, а сам пошёл к буфетной стойке. Очереди у стойки не было, и скоро перед Венькой стояли стакан яблочного компота, большая тарелка с горячими щами и тарелка поменьше с куском жареной рыбы. У отца было то же самое, но вместо яблочного компота его стакан был на три четверти наполнен абсолютно прозрачной жидкостью. Венька сразу догадался, что это была водка. Ведь это из-за неё, из-за водки, как говорила мать, между ней и отцом происходили частые раздоры.
- Для аппетита, - почти виновато сказал отец, одним глазом поглядывая на сына, а другим глазом кося на покачивающийся в руке стакан с водкой. – Немного мы с тобой на пароход опоздали. Теперь, вот, дожидайся… Всё настроение испортилось… Ну, с Богом… - Завершил он свою речь и, слегка морщась, опорожнил свой стакан.
За соседним столиком застучали пивными кружками.
- Ну, помянем!.. Мы тогда, значит, только плоты связали, только погрузились на них в темноте, а немец как даст трассирующими пулями… Как врежет, значит… - Донеслось со стороны до Венькиных ушей, но он уже был так поглощён едой, что почти не замечал ни разговоров подвыпивших мужиков, ни папиросного дыма. Щи ему показались гораздо вкуснее тех, которыми его кормили в детском саду, и рыба была такой же вкусной и сладкой, что Венька тут же вспомнил слово «объеденье». Именно так говорила его мать, когда ей что-то особенно нравилось из еды.
Вдруг, до Венькиных ушей долетел слабый гудок парохода.
- Пап, едет, - сказал он, обращаясь к отцу.
- Идет, - поправил тот. – Но это не наш, - добавил он и с сожалением заглянул в свой пустой стакан.
- Пойдём, посмотрим, па… - Стал просить сын.
Они вышли из душного помещения на свежий воздух и, с возвышенности крутого берега, стали наблюдать, как приближается пароход. Вот он, трёхпалубный белый красавец приближается к пристани. Тут, Веньке показалось, что он даже рассмотрел капитана, стоящего на носу судна. Действительно, тот человек был в таком же тёмном кителе, как у Кольки Покровского. Пароход плавно сбавлял ход, а когда его борт почти коснулся причала, то его матросы ловко набросили швартовы и водрузили деревянный трап меду палубой и пристанью. По этому трапу с парохода сошли какие-то люди, а потом по нему забегали жилистые грузчики, таская на своих плечах огромные тюки.

                - 6 -

Пароход, пристань, трап, грузчики, огромные тюки будто плывут на спинах людей – всё это надолго запомнилось Веньке. Но вот, что происходило дальше, и в какой последовательности, он помнит смутно. В его памяти осталось лишь то, что они ещё несколько раз посещали так понравившийся отцу буфет. Он подходил к буфетной стойке и заказывал свои неизменные сто граммов.
- Доедете? – Спрашивала отца дородная продавщица, кивая многозначительно на Веньку и, при этом, невозмутимо отмеряя водку.
- А куда ж мы денемся? – отвечал ей вопросом Венькин отец.
Потом он брал стакан, поворачивал его на свет, как бы убеждаясь в качестве содержимого, и затем, морщась, медленно выпивал водку, закусывая выпитое маленьким кусочком хлеба.
Каждый раз, посещая буфет, он вновь с кем-то там знакомился, что-то кому-то рассказывал, показывал свою простреленную на фронте руку или стучал кулаком в грудь, заверяя таким образом, что говорит истинную правду. Отца уже слегка покачивало, и Венька, как будто предчувствуя, что такое долгое ожидание парохода может плохо для них закончиться, вцепился ему за руку и потащил отца на пристань. Там, в крохотном помещении для пассажиров, стояли несколько деревянных лавок, на которых лежали и сидели несколько человек. Народу было немного, и Венька сразу заметил стоящую у стены пустую лавку.
- Па… Пойдём туда, - потянул он отца за рукав в сторону свободной лавочки.
Рядом с собой Венька пристроил на лавочке дорожную сумку, после чего успокоился и подумал, что отсюда даже лучше будет наблюдать за приплывающими красавцами пароходами.
А отца одолевал сон. Вначале, он ещё кое-как силился противостоять этой напасти и натужно хлопал пьяными глазами, но вскоре его глаза закрылись, и он, придвинувшись в угол, негромко захрапел.
- Пусть немного проспится, - пришли на ум Веньки слова его матери, и он годеливо почувствовал себя взрослым. Потом он в окно долго разглядывал необъятную водяную гладь, и всё это время рядом с пристанью не было видно ни единого судёнышка. Слышался монотонный шум волн и писк чаек, круживших над пристанью.
Венька и сам с удовольствием бы заснул на этой лавочке, но сейчас ему этого никак нельзя было позволить, ведь рядом находилась сумка с гостинцем для родственников, и её надо было охранять. Скромный был, конечно, гостинец – четыре бутылки мёда, но по тем, послевоенным временам, очень даже желательный и приличный.
Время шло медленно. Венька то и дело соскакивал со своей лавки и бежал к окну комнаты посмотреть, не плывёт ли где пароход. Удостоверившись в очередной раз, что перед глазами только волны, он возвращался на своё место, к спящему отцу. Наконец он услышал вдалеке пароходный гудок.
- Наверное, это наш пароход, - радостно подумал он и стал теребить спящего отца:
- Па…, вставай па… - Гундосил Венька, - пароход па…
Тот, спросонья, недовольно отмахивался от сына рукой, но, в конце концов, видимо что-то осознав, отец открыл глаза, посмотрел затуманенным взором на Веньку и, проглатывая некоторые звуки, промычал:
- Под…шёл, гов…ришь?
- Уже приближается, - виновато ответил тот.
Действительно, в окно уже было хорошо видно, как к пристани приближается пароход.
- Это не наш, - потерев глаза, сказал отец, - видишь, он идёт против течения, в сторону Куйбышева. Он ещё раз потёр глаза и потрогал свои виски. Голова болела, и ей, голове, кто-то нашёптывал на ухо:
- Поправиться бы надо…
Отец ещё раз взглянул в окно, на приближающийся пароход, а потом, как будто что-то вспомнив, всполошился:
- Пока наш пароход не подошёл, я ещё на берег успею сбегать… А ты здесь сиди, - приказал он Веньке, - да сумку нашу охраняй.
Он встал, похлопал себя по карманам, будто что-то там проверяя, а перед уходом добавил:
- Сиди и жди… Я скоро.
Он вышел с пристани и стал подниматься на крутой берег по тропинке, ведущей к понравившемуся ему буфету. Как только отец исчез в двери буфета, Веньке стало тревожно. Прошло ещё немного времени, и к пристани причалил пароход, шедший, по мнению Венькиного отца, в сторону города Куйбышева. И снова вереницей засновали грузчики, таская с парохода на своих плечах огромные тюки, а Венька наблюдал за ними, как завороженный. Все  эти грузчики казались тогда ему былинными богатырями. Наблюдая в окно, мальчуган даже пытался вести подсчёт перенесённых с парохода тюков, благо счёт он хорошо освоил в детском саду и мог без запинки досчитать до ста. Он так увлёкся этим занятием, что прозевал прибытие другого парохода. Второй пароход не стал дожидаться отплытия первого, а причалил прямо к нему, как будто первый пароход являлся для него пристанью. Когда Венька заметил второй пароход у пристани, то его охватил испуг. Вот уже нос вновь прибывшего трёхпалубного красавца поравнялся с кормой первого парохода, вот уже перекинут трап между пароходами, вот уже новые люди спешат на берег.
- Ух, ты… - Всполошился Венька, - Раз нос его направлен в сторону течения реки, то, значит, он поплывёт в сторону Хвалынска.
Сидевшие на соседних лавках пассажиры похватали свои вещи и устремились вдогонку друг другу. Лишь грузчики не обращали ни на кого внимания и продолжали разгрузку. Они только изредка покрикивали, ступая на трап:
- Сторонись…, сторонись!
Через несколько минут, в помещении, где находился Венька, охраняя заветный гостинец, кроме него самого никого не осталось. Тут уж и он устремился за всеми, волоча свой заветный саквояж. Перемещаясь по пристани, Венька напряжённо всматривался в пассажиров, отыскивая глазами своего отца. Но отца нигде не было видно.
- Он, наверное, ещё в том буфете, - решил малыш и сошёл с пристани на берег.
По берегу прохаживались пассажиры с обоих пароходов. Кое кто из них уже торговался с местными продавцами на прибрежном базарчике. Волоча за собой хозяйственную сумку, Венька добрался по крутой тропинке до того буфета, за дверью которого, по его мнению, скрывался отец, и удачно прошмыгнул внутрь, когда дверь открыл кто-то из его посетителей. В буфете на этот раз было ещё больше народу. Здесь всё также звенели стаканы и пивные кружки, всё также шумели полупьяные люди, и всё также ел глаза густой папиросный дым. Венька растерянно крутился в помещении буфета, натыкаясь на посетителей, но того, кого искал, он не находил.
- Тебе чего, малыш, здесь надо? – Подозрительно посмотрела на него буфетчица, на мгновение оторвавшись взглядом от кружки с пенным напитком.
На это Венька ничего не ответил. Он ещё раз огляделся по сторонам и, не найдя отца, выскочил из буфета. Стоял солнечный день, и лишь небольшой ветерок сдувал в придорожные канавки кем-то брошенные конфетные фантики и папиросные окурки, а по воде весело пробегали невысокие речные волны. С возвышенности берега была хорошо видна и пристань, и два причаливших к ней парохода, и пассажиры, возвращающиеся с берега на свои места.
- Он там!.. Он, наверное, тоже ищет меня и сумку с гостинцами, - осенило Веньку и он, придерживая двумя руками свою реликтовую сумку, заторопился назад. Спустившись по крутой тропинке вниз и оказавшись вновь на пристани, мальчик снова направился в зал ожидания. Войдя в знакомое помещение, он поначалу очень обрадовался, увидев на лавке, где сам недавно сидел, человека. Но каково же было его разочарование, когда он понял, что это не его отец. Венька тут от горечи чуть не заплакал. Но вдруг его голову осенила свежая мысль:
- Он на втором пароходе… Раз тот пароход идёт на Хвалынск, то па, наверное, решил, что я уже там его поджидаю.
Затесавшись в толпе спешащих пассажиров, Венька благополучно миновал первый, а потом и второй трап и оказался на том пароходе, который пришвартовал последним. На этом, втором пароходе, не было видно суеты портовых грузчиков, а поэтому его стоянка в Сызрани была гораздо короче.

                - 7 -

Попав на этот пароход, Венька, первым делом, заспешил за усаживающимися по своим местам пассажирами и оказался в помещении для пассажиров нижней палубы, путешествующих третьим классом. Здесь, как и на пристани, люди сидели на деревянных лавках, стоящих плотно друг к другу, а у них в ногах находились корзины, мешки и чемоданы, перевязанные солдатскими ремнями и, поэтому, выглядевшие очень тяжёлыми. Венька крутил головой взад-вперёд, разглядывая это пассажирское помещение, но отца и здесь не было видно. Тут он, кажется впервые в жизни, начал осознавать ужас своего положения. Ему тут захотелось горько расплакаться, но было стыдно плакать перед таким большим количеством незнакомых людей. Венька повернул назад, а когда выбрался на палубу, то увидел, как матросы убирают трап и швартовы. Послышался протяжный пароходный гудок. Расстояние до пристани с каждой минутой стремительно росло, а пароход уже несло вниз по течению Волги. Не совсем осознавая, что он делает, Венька кинулся к бортику, отделяющему его от водной стихии, а его глаза устремились в сторону удаляющейся пристани. Там, тоже у бортика, на первом пароходе стоял человек и махал вслед ему рукой. Слёзы брызнули из Венькиных глаз. Он стоял у борта, вцепившись рукой в парапет, смотрел на речные волны и плакал, а внизу, рядом с бортом, клубилась белая пена, и разлетались в стороны водяные брызги. Чем дальше от борта ускользал его взгляд, тем темнее становилась волжская вода, тем тревожнее становилось у Веньки на душе. И река, свободно нёсшая на себе огромный белый пароход, стала казаться ему пугающей и бездонной. Волжский ветерок трепал воротник Венькиной матроски, а он стоял у бортика парохода, обернувшись в сторону стремительно удаляющейся Сызрани, и плакал. Его плача не было слышно из-за шума парохода, а на щеках не было видно слёз, так как резвый ветерок их сдувал и уносил в Волгу.
- Эй, моряк!.. Ты что тут один делаешь? – Услышал Венька почти над своей головой звонкий женский голос.
От неожиданности мальчик вздрогнул, но оглянулся на голос. Совсем рядом, наклонившись к нему, стояла молодая девушка. Она внимательно посмотрела ему в лицо, и голос её стал сдавленным:
- Ба… Да он плачет, - проговорила она, обращаясь уже к молодому человеку.
Только тут Венька заметил хорошо одетого молодого мужчину. Он стоял немного в стороне, держась за перила борта, и любовался игрой волн на волжском просторе.
- Тебя кто-то обидел, мальчик? – Стараясь говорить ласково, произнесла девушка.
Венька вытер рукавом слёзы и насупился. Он просто не знал, что ему ответить.
- А, где твои родители? – Её голос звучал сочувственно.
Венька продолжал молчать.
- Может быть, он немой? – Вступил в разговор молодой человек.
- Нет, я не немой, - смутившись, ответил Венька.
- Тогда рассказывай.
- Подожди, - остановила парня молодая женщина и, присев перед Венькой на корточки, спросила:
- А сколько тебе лет?
- Семь, - не задумываясь, ответил мальчик.
- Расскажи нам, где ты живёшь, - ласково попросила девушка.
Она улыбалась и располагала к себе, но Венька просто не знал, что ему рассказывать, и снова насупился. Нет, он не был тупым и, к семи годам, умел считать, знал много детских стихов, некоторые буквы алфавита, но вот к тому, чтобы назвать адрес своего местожительства, был не готов. Правда, на вопрос, куда он едет, Венька уверенно сказал, что едет он к родным в город Хвалынск. Название этого волжского городка ему приходилось часто слышать в последнее время, и он его хорошо запомнил. А вот сказать, откуда он появился здесь, почему-то не мог.
- Та…, та…, та… - Забарабанил пальцами по парапету молодой человек, видно, что-то при этом обдумывая.
- Хвалынск наш пароход минует без остановки, - произнёс отчётливо он.
Напряжение во взглядах молодых людей росло по мере того, как прояснялась картина произошедшего с мальчиком. Возможно, что парень и девушка были молодожёнами и совершали свадебное путешествие на пароходе. Но, даже, если они были просто друзьями, то все равно такая находка могла сильно испортить им круиз по Волге. Тем не менее, парень достал из своего саквояжа большое румяное яблоко и протянул Веньке.
В конце концов, из сбивчивого Венькиного рассказа им стало понятно, что мальчик потерял в дороге отца и теперь плывёт в неизвестном ему направлении.
- Ничего страшного не случилось, - успокаивая то ли себя, то ли Веньку, щебетала миловидная девушка. – Теперь ты с нами побудешь, а потом и родители твои найдутся.
Небольшой по количеству жителей город Вольск расположился на правом берегу Волги. Вот здесь и сошли на берег молодые люди вместе с семилетним мальчиком в голубой матроске. Молодой человек шагал с вещами немного впереди, а чуть поодаль шла девушка, придерживая за руку, семенящего за ней, Веньку. Венька старался поспевать, но ему мешали собственные мысли и впечатления от вновь увиденных мест. Ему казалось, что вот ещё немного и молодые люди приведут его к себе домой, накормят и уложат отдыхать. Он, поглядывая на соседние дома, рядом с которыми они проходили, уже пытался себе представить, как выглядит дом его новых попечителей и какая в этом доме у них квартира.

                - 8 -

Но Венька зря фантазировал, так как снова ошибся. Через несколько минут он уже сидел в детской комнате милиции. Ему принесли юлу, кубики и ещё какие-то детские игрушки и оставили в комнате на какое-то время одного. К игрушкам Венька был всегда равнодушен. Его снова охватило тревожное чувство, и он снова чуть не заплакал. Может быть, и надо было заплакать, ведь он так никогда и не узнает, кто были те молодые люди, встретившие его на пароходе, а затем доставившие в эту милицию. Почему они сошли на берег в этом Вольске? Может, сами были жителями этого города, а может быть, лишь из-за того, чтобы поскорее избавиться от столь неудобной находки.
Наконец, дверь в Венькину комнату отворилась, и в неё вошла строгая тётя в милицейской форме. Она посадила Веньку за стол, сама уселась напротив и стала его подробно расспрашивать. При этом она спрашивала, как его зовут, сколько ему лет, кто его родители. Она то и дело поднимала на Веньку глаза, а потом, склонив голову над листом бумаги, всё что-то писала, часто макая перьевую ручку в чернильницу. Многие из её вопросов были такие же, что и те, которые он слышал от молодых людей на пароходе. Особенно сильно её раздражало то, что Венька не знает, из какой он области прибыл в этот волжский городок Вольск. А зачем ему было знать в том возрасте про область? Вот название улицы, на которой  он проживал со своими родителями, Венька мог сказать в любое время дня и ночи. Жил он да поживал, не зная печали, в рабочем посёлке, утопающем в зелени деревьев, на улице Ленина. А, поднимаясь на лесистую гору – любимое место игр местных мальчишек, он видел вдали линию горизонта, за которую, как ему казалось, не перешагнёт никогда, просто потому, что не надо ему туда.
- Ещё раз повторяю. Вспомни мальчик, где живут твои родители? – Раздражённо говорила тётя в милицейской форме.
- На улице Ленина, - ещё раз, но уже совсем неуверенно, пролепетал Венька.
Откуда ж ему было знать, что тогда в каждом населённом пункте было по улице Ленина. Строгая тётя - милиционер обречённо взглянула на него и отложила в сторону свою ручку. В тот же день Веньку, прямо из отделения милиции, доставили в местный детский дом.
Оштукатуренное снаружи глиной и окрашенное мелом, одноэтажное деревянное здание под шатровой крышей стояло на крутом берегу Волги. Это и был местный детский дом. Собственно, до самой реки от этого дома было достаточно далеко. Прилегающая к детскому дому территория была огорожена невысоким штакетником, а небольшие ворота с пристроенной к ним калиткой преграждали вход на эту территорию. Проще сказать, к самому детскому дому прилегал большой двор. Во дворе был туалет, какие-то постройки, похожие на сараи и кое-какие спортивные сооружения. Тут же находился умывальник. Наверное, он находился во дворе только в летнее время, но так как Венька появился в этом детском доме летом, он так ему и запомнился. Вообще же, этот большой двор детского дома выглядел неухоженным, неровным, с небольшим буераком и высокой полынью, произрастающей на этом буераке.
- Тебя как зовут? – Подошёл к Веньке и поинтересовался мальчишка года на три его постарше. Светлые прямые волосы топорщились у него на голове, а на носу были мелкие веснушки. Всем своим внешним видом он походил на неподдающегося воспитанию сорванца.
- Веня, - ответил Венька.
- Ваня что ли? – Не понял тот.
- Нет, просто Веня, - отозвался вновь прибывший.
- А меня Пашка зовут. Ты тут за меня держись… Никто не тронет, - посоветовал он Веньке.
Так, неожиданно для себя, Венька стал детдомовским воспитанником. По прибытии, ему выделили кровать, тумбочку, полотенце, снабдили алюминиевой ложкой и небольшой зелёной кружкой. С этого дня он должен был, как и остальные ребята этого детского дома, соблюдать здешний распорядок дня и слушаться своих воспитателей. В этом, для Веньки, не было ничего особенного, почти всё как в его детском саду, только домой теперь ходить не надо.
Обед, в целом, Веньке пришёлся по вкусу, но, вот, какао он не любил и предложил выпить свою порцию Пашке. Пашка от предложения не отказался, а после обеда снова подошёл к новенькому и спросил, во что тот играть умеет.
- В шахматы, - не задумываясь, ответил Венька.
- А здесь шахматы есть, но в них никто не играет, - сказал Пашка, а потом, подумав, добавил, - меня научишь в шахматы играть?
- Ладно, - согласился его новый друг.
Так, пусть на непродолжительное время, у Веньки появился новый товарищ.
- Сегодня нас в кино поведут, - сообщил Пашка на второй или третий день пребывания Веньки в детдоме.
Он радостно потирал руки в предвкушении большого удовольствия.
- Почти про нас, - сказал он, - «Бродяга» называется.
- А ты тоже бродяга? – Спросил в ответ Венька.
- И я, и ты бродяги. Родителей нет, вот и бродяжничаем.
- У меня есть, - решительно не согласился Венька.
- А что же тебя в детский дом отдали? – Не унимался Пашка.
В этот день, после тихого часа, воспитанников детдома построили парами и строем повели смотреть индийский фильм «Бродяга», в котором замечательный артист индийского кино, Радж Капур, часто напевал по ходу фильма:
- А ба-ра-я…а,
Бродяга я…а…
Дорога в даль зовёт меня…а,
Зовёт меня, зовёт меня…а.
Все детдомовские ребята долгое время были под впечатлением этого фильма. Даже Венька и тот тогда решил, что быть бродягой не так уж и плохо.

                - 9 -

Прошло больше недели новой детдомовской жизни, прежде чем Веньке объявили, что за ним приехал отец. Венька, конечно, очень этому обрадовался, а вот Пашка выглядел разочарованным.
- Приезжай к нам, - протянул он Веньке на прощание руку.
- Ладно, - ответил тот, искренне надеясь, что так оно и будет.
Воспитательница детдома открыла замок шкафа и достала с полки чёрную кожаную сумку с четырьмя бутылками мёда. Она вручила сумку отцу.
- Смотрите… Это всё, что с ним было.
Потом, потрепав Веньку по плечу, добавила:
- А он у Вас ничего… Никаких истерик не устраивал… Мужественный малыш.
- Да… Он у меня самостоятельный, - гордо произнёс отец совершенно трезвым голосом.
Когда они вышли за пределы детдомовской территории и пошли по направлению к пристани, Венька инстинктивно обернулся. В этот момент ему показалось, что из-за ворот выглядывает лицо мальчугана, похожего на Пашку. Отец тоже приостановился:
- Пойдём быстрее, - сказал он, поглядев на сына, - а то опять на пароход опоздаем.
За прошедшую неделю, пока Венька его не видел, отец сильно загорел и осунулся. За это время он исколесил всю Волгу и плавал на пароходах в поисках сына до самой Астрахани. Когда же отыскал ребёнка, то тут же дал Венькиной матери телеграмму следующего содержания: «Всё хорошо. Веня нашёлся». Та, после такой телеграммы ничего не могла понять, потому что ей никто перед этим не сообщал, что ребёнок терялся.

27 октября 2011 года