История с привидением

      Маргарет Флинн, из древнего знатного и всеми почитаемого рода Фаррелов, воспитывала своего единственного позднего ребенка в строгости и порядке, как и подобает воспитывать будущего государственного деятеля. Отец пробыл с семьёй совсем недолго, и вскоре после рождения наследника посвятил себя делам науки и переехал жить в научный городок.

      Маргарет осталась с чадом одна, но ей так было даже легче — муж существовал, но в воспитание сына не вмешивался. Она всегда была уверена, что Энтони станет мэром, как только его образование будет завершено, и он добьётся достаточного уважения в обществе.

      Впрочем, любовь матери была безграничной, даже наказывая маленького Тони, мать делала это с любовью и для блага, без досады и злости. Наказания давались только для того, чтобы мальчик запомнил, каких поступков стоит избегать. Зато и поощрения за правильные дела были достойными. И Энтони любил свою мать той самой беззаветной сыновней любовью, о которой в тайне мечтает любая мать, воспитывающая сына.

      Энтони Флинн стал мэром Эрметриса в довольно молодом возрасте, ему едва исполнилось тридцать два года. К этому торжественному моменту у него уже была невеста, но со свадьбой молодые решили повременить по настоянию лады Маргарет. Она считала, что первый год управления таким огромным городом, столицей всей Бертерры, самым главным городом всего мира, её сын не должен отвлекаться на личную и семейную жизнь. Энтони согласился с матерью, хотя и встречался с невестой по выходным, если был свободен.

      Невеста жила в родительском доме и ждала. Ожидание стало для До;рин Махони самым главным делом всей жизни. Она познакомилась с Энтони на выпускном бале, который устраивался мэрией для лучших выпускников школ каждый год.

      Энтони уже не первый год был одним из главных организаторов мероприятия, он координировал все приготовления, следил за правильностью и своевременностью выполнения работы всех служб. Зато когда бал начинался, он имел право выбрать самую красивую девушку и закружить её в самом первом танце этого бала.

      В тот год Энтони выбрал для первого танца Дорин Махони. Платье небесно-голубого цвета выгодно подчеркивало серо-синий цвет её сверкающих от счастья глаз, а сильные и надёжные руки партнёра уверенно и нежно вели её в танце. Дорин доверилась ему полностью, а Энтони не мог оторвать глаз от милого с правильными чертами личика в обрамлении рыжих кудрей. Её не портили даже веснушки на чуть вздёрнутом носике, а приоткрытые яркие губы манили испить первый поцелуй. Почему-то Тони был уверен, что никто ещё не касался этих губ такой интимной лаской.

      И он был прав! Дорин только в книжных романах читала о том, что бывает между двумя влюблёнными. А то, что она сразу и бесповоротно влюбилась в Энтони, было скорее естественным ходом событий, чем чем-то удивительным.

      Высокий и статный, умный и взрослый, красивый и обходительный молодой человек, заслуживший уважение патриархов города — разве это не романтично? Разве можно восемнадцатилетней девушке не влюбиться в такого мужчину? Ну, и что, что он намного старше, а она всего лишь выпускница школы? Он же сам её выбрал на танец. И танцевал с ней весь вечер, хотя имел право передоверить свою партнёршу по балу доверенным кавалерам, коих было в достатке. Их отбирали из холостых сыновей жителей города по их заслугам и достижениям. Это могли быть и гончары с плотниками, и художники с поэтами, и математики с инженерами и строителями, но все они были достойными гражданами города и стремились найти себе хороших и добрых невест.

      Энтони проводил Дорин после бала до дома, жалея, что живет она совсем недалеко от Ратушной площади, а на прощание подарил ей, а быть может, забрал себе, тот самый Первый Настоящий Поцелуй, в предвкушении которого трепещут все девичьи сердца всю юность. Дорин растаяла от нежности и ласки. Поцелуй был невинен как утренняя роса, и запомнился навсегда прекрасным мгновением вечности, тем самым бриллиантом памяти, которым можно будет любоваться всегда, который никто и никогда не сможет отнять. В этом мгновении можно будет прятаться от невзгод жизни, и пополнять из него силы после усталости трудового дня.

      Расстались в то утро молодые люди, уже решив, когда и где встретятся снова. Роман закрутился, длился долгих пять лет, пока Дорин Махони училась выбранной специальности, и плавно перетёк в помолвку. А в статусе невесты Дорин пробыла ещё целый мучительно долгий и томительный год до свадебной церемонии.

      Роскошная свадьба соответствовала статусу жениха и древности его рода. Невеста была так очаровательна, что даже сердце милады Маргарет чуть-чуть оттаяло, глядя на молодых. Энтони сиял от счастья, Дорин, казалось, и вовсе, не касаясь земли, парила в облаке из белоснежного шелка и тафты. Но красивая церемония завершилась, и начались обычные будни.

      Хозяйкой дома Дорин стала только после смерти свекрови. А умирала Маргарет в муках из-за болезни, разъедающей её плоть. Целитель говорил, что это злоба и зависть с ревностью и жадностью до сыновней любви убивают сильную женщину. Старая лада так и не смогла принять невестку до самой смерти, и умерла так скоро, что даже не увидела внуков, родившихся уже после. Но Маргарет так и не перестала терзать Дорин, являясь ей и с того света привидением каждую ночь.

      Эту историю Инира и Ирис слушали, сидя в высоких креслах за огромным овальным столом в столовой Дорин Флинн. Сам мэр был занят, а дети, погодки мальчик и девочка, уже были в школе, когда подруги зашли в гости к обитателям ратуши. Дорин оказалась заботливой хозяйкой и очень обрадовалась знакомству. Она провела гостей по дому, показала крошечный садик у заднего крыльца и велела помощникам по хозяйству накрывать полдник в столовой.

      В этом мире помощниками по дому называли слуг, но, строго говоря, слугами помощники и не являлись, потому что они просто выполняли свою любимую работу. Кому-то нравится писать картины или романы, а кто-то больше иных дел любит порядок в доме наводить — всякий находит себе занятие по душе, чтобы получать максимум удовольствия от любимого дела.

      В центре стола красовалась пирамида из свежих плюшек, лепестками ромашки вокруг них стояли лодочки с разным вареньем и сладкими соусами, между этими лепестками стояли розеточки с листиками свежей мяты и лимонными дольками, от одного взгляда на которые аппетит требовал сатисфакции. Конфеты и печенье, вазочки с сухофруктами и креманки с цветными шариками мороженого довершали картину полуденного пира.

      Не подумайте, что мэр жил на широкую ногу и шиковал за счет своих сограждан! Такое полуденное чаепитие мог при желании устроить любой житель Бертерры, не говоря уже о гражданах Эрметриса. Поэтому Инира и Ирис ничему не стали удивляться, а просто высказали ладе Дорин свой восторг от оформления полдника. Довольные своей работой помощники уселись рядом с гостями и хозяйкой ратуши за стол и стали весело пересказывать городские новости. Так за непринужденной беседой прошла вся трапеза, и Дорин ни словом не обмолвилась о своей дальнейшей судьбе.

      Подруги волшебницы приятно провели время, приобщились к жизни нового мира, и поехали на всё том же весёлом трамвайчике домой. Ирис уже было пора возвращаться. Надолго в своём мире могла задерживаться только Инира, создательница и хранительница всего здесь сущего.

***

      Дом был поглощен думами, когда вдруг его разбудили стуком дверного кольца. Гостья стояла перед дверью, не решаясь войти, хотя в городе закрытых дверей отродясь не бывало. На ладе был темный длинный плащ с капюшоном, скрывающим лицо, она то нервно оборачивалась, то с надеждой заглядывала в окна к велисте, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу.

      — Здравствуй, Инира, — приветствовала открывшую дверь велисту Дорин, а это была она, — мне нужен твой совет, а, может быть, и помощь. Случилась большая неприятность.

      — Здравствуй, Дорин. Давай поговорим в доме. Ты проходи сразу наверх, в гостиной нам будет удобно.

      Скинув свой плащ, Дорин залюбовалась убранством комнаты.

      — Присаживайся, дорогая, — позвала ладу хозяйка, — в кресле ты почувствуешь облегчение от страданий и сможешь спокойно рассказать о случившемся.

      — Да, мне надо рассказать о произошедшем.
На пару минут воцарилось молчание. Наконец, Дорин собралась с духом и рассказала свою историю дальше.

***

      Милада Маргарет не оставила невестку в покое и после своего ухода из мира живых. Она регулярно являлась ночами к той с двенадцатым ударом часов на башне ратуши, осыпала несчастную оскорблениями и проклятьями одно хлеще другого, и исчезала с рассветом. Так начиналось и в эту ночь.

      Но в этот раз старуха Марго не ограничилась обычными проклятиями, а пообещала забрать с собой в нижний мир маленькую дочку Дорин Нору. Дорин не очень вслушивалась в угрозы старой милады, но после этих слов сердце матери словно прожгло от дурного предчувствия. Дорин вскочила с постели и кинулась в комнату дочери.

      Малютки нигде не было. Дорин и Энтони вместе со старшим сыном Ником обыскали весь дом от чердака до подвала, но не нашли даже следов Норы. И только зловещий смех привидения никак не хотел смолкать под сводчатыми потолками старинного здания. Дорин пришлось всё рассказать мужу. Скрывать дальше явления его покойной матушки стало просто глупо.

      Мэр быстро оделся и ушел, успокоив родных, что решит эту проблему с помощью могущественных горожан. Но к полудню он вернулся домой, разбитый и усталый, раздосадованный и тревожный. Таким Дорин не видела своего Энтони никогда, и это напугало её ещё сильней. Дочку найти не удалось нигде в городе, а судя по звонкам из других городов, и нигде в мире.

      — Понимаешь, Инира, мне и обратиться больше не к кому. Я понимаю, что ты не всесильна, но я слышала, что ты владеешь каким-то волшебством, твоя подруга так и называла тебя волшебницей. И я решила, что ты сможешь дать нам хотя бы совет.

      — Да, кое-что я могу сделать, но в этой ситуации надо разбираться специалистам по колдовству и чародейству, магам и заклинателям духов, а я таких не знаю, но могу поискать. Ты пока тут побудь, а мне надо подумать в одиночестве.

      Инира провела рукой в воздухе рядом с исстрадавшейся матерью, колыхнув ткань реальности совсем чуть-чуть, но Дорин расслабилась, а через несколько мгновений уже сладко спала в уютном кресле, умастив уставшие ноги на пуфик. Тихонько звучала нежнейшая музыка высших сфер, баюкая ладу и навевая ей сладкий сон.

      У себя в кабинете Инира встала лицом к окну, выходившему на ту же сторону, что и окна гостиной, и посмотрела на густые воды реки. Кеона несла свои потоки через весь город от верховий пика Хильдар к бухте Радости, на берегу которой раскинулся Эрметрис. Река знала всё. И всех. В любом из миров. Потому что все реки во всех мирах сёстры, и если одна чего-то не знает, то сестра всегда раскроет нужные знания.

      — Скажи мне, Кеона-река, ты ведаешь, есть ли в этом мире чудотворец, способный входить в нижние миры и заклинать духов и привидения?

      Перед Инирой сгустилась туманное облако в виде закутанной в широкие одежды женщины. Облако струилось и переливалось всеми цветами радуги как речной перламутр, ни на миг не оставаясь в покое.

      — Я ведаю такого чародея, — голос реки был глубокий и журчащий одновременно, говорила она, с уважением склонив голову перед велистой. — Имя его Артафер, а живет он недалеко от меня. Где Трехдомный тупик открывается в Лихов переулок, там ищи чародея-шамана. Но Артафер любит гостинцы, а гостинцами считает украшения и драгоценности, которые делают мастера иных земель этого мира. Ими и расплаты требует. Помни это!

      И растаяло облако из радужных брызг, исчезло, оставив после себя запах свежести и влаги.

      Инира спустилась в гостиную к ладе Дорин. Та открыла глаза, услышав шаги, и привстала в кресле в ожидании ответа.

      — Собирайся, милада, пойдём с тобой к колдуну-чародею с призраком разбираться. Разузнала я, кто помочь сможет. Его имя Артафер, а живет он в Лихом переулке.

      Как услышала Дорин про Лихой переулок, вся аж побелела от страха.

      — Там только чёрные люди ходят. Инира, ты уверена, что нам поможет этот злодей?

      — Как можно быть в чем-то уверенным в нашем мире? — Инира искренне удивилась, ведь мир был задуман изменчивым, а главный его город непостижимым и неизменимым. — Но у нас другого спасителя всё равно нет. Только нужно взять с собой все твои украшения из дома.

      — Все-все, которые есть? — недоверчиво спросила Дорин.

      — Колдун берет в уплату за свои труды те из них, что нравятся ему.

      — Хорошо. Я надеюсь, что муж не будет ругаться, — растеряно пролепетала несчастная мать.

      — Дорин, что тебе дороже? И что может быть дороже любых сокровищ мира, как ни жизнь ребёнка?

      Пристыженная велистой Дорин из бледной превратилась в румяную, так стыдно ей стало за своё малодушие.

      Как и хотела велиста, на набережной возле её дома уже ждала повозка. Она была похожа на странную карету, но без лошадей и даже без места для кучера. Зато крыша была почти прозрачной — на резных стойках был закреплен прозрачный материал, легкий и очень прочный, закрывающий пассажиров от непогоды, но полностью открывающий весь обзор — любуйся окрестностями, сколько хочешь.

      Управлялась повозка устным приказом, а ехала самостоятельно по всем правилам. Просто повозки в этом мире были очень вежливые, уважали друг друга и ни за что не хотели обидеть, а уж тем более покалечить ни одну из повозок. На улицах Эрметриса не было ни заторов, ни аварий. Жители любили свои повозки, для них были построены целые дома, где повозкам было комфортно жить, а некоторые люди посвящали свою жизнь мытью запылившихся и ремонту состарившихся повозок.

      Милады уселись на сидениях, обитых зелёным бархатом, закрыли дверцу, и велиста громко и уверенно произнесла адрес. Повозка тронулась, мир снаружи покатился куда-то назад, перебирая картины бытия и показывая их пассажиркам. Вот они едут мимо парка, где велиста любит гулять, поворачивают на следующий мост, который ведет не в сад, а только соединяет берега Кеоны. Дальше повозка везет их по противоположной набережной до самой Бухты Радости, где граничат набережные реки с улицами порта, где виден огромный морской простор, неохватный глазом, от красоты и величия которого замирает сердце.

      Вот повозка сворачивает на Лодочную улицу. Там стоят дома мастеров, которые делают лодки. Дома разные, но все-все из дерева с резными наличниками и петушками-флюгерами на остроконечных крышах. Домишки, похоже, соревновались друг с другом за право называться Самым Кружевным Домиком. В резных украшениях были не только окна и крыши, но и балкончики, каждое крыльцо и даже собачьи будки и лавочки.

      Пока милады разглядывали деревянное кружево, повозка докатилась до поворота в Лихов переулок. На повороте была вывеска трактира, но Инира не стала её разглядывать, только удивилась, кто же станет останавливаться для трапезы в таком затрапезном, простите за каламбур, месте. Фыркнув от смеха над своими мыслями, Инира рассматривала город, проплывающий за окном повозки.

      Здесь, в Лиховом переулке, дома были неприветливыми, суровыми и во всём сквозило какое-то разочарование жизнью. Краска со стен многих построек, потрескавшись, местами осыпалась, ворота в арках домов были распахнутыми, но из-под тусклой от времени краски виднелась ржавчина. Сами дома стояли только по той стороне, где был порт, и были неуютными, неухоженными, как будто их хозяева давно тут не были, забросив свои дома на произвол судьбы. Напротив домов за рядом почти совсем разрушенных строений, в которых даже не угадывалось, дома это были или сараи, был пустырь, заросший нескошенной травой и невзрачным кустарником. Откуда-то велиста знала, что здешние жители называют его Пустырь Возмутителей. Лихов переулок со стороны пустыря на повороте в Трёхдомный тупик завершался странным домиком.

      Назвать эту постройку полноценным домом было сложно, таким он был маленьким. Но это был именно тот дом, где, по словам духа Кеоны-реки, должен был обитать чудотворец-шаман Артафер. Повозка затормозила и выпустила своих пассажирок на воздух. Пахло цветением разнотравья, от чего дышалось легко и свободно, а по телу разливалась нега, и беспечность овладевала всем существом.

      Крепкая, но не новая дощатая дверь в дом открылась удивительно тихо и легко, но Инира, спохватившись, постучала в дверное кольцо, чтобы предупредить хозяина дома о вторжении в его владения. На стук в глубине дома послышался глухой низкий голос:

      — Заходите уже! Давно вас обеих жду.

      Милады вошли и так и остались стоять, привыкая к полумраку жилища шамана. Их не торопили. Постепенно глазам велисты предстало пестреющее в лучах заходящего солнца висевшее на гвозде под потолком крыло орла, длинными перьями касавшееся грубого дощатого пола, стол с хрустальным шаром, как и положено любому магу, колодой карт и кубком из темного серебра. На столе лежал кинжал с огромным ярко-кровавым рубином на конце резной рукоятки, его лезвие отражало нервный свет от пляшущих на легком сквозняке язычков трех черных свечей. Рядом стояли белая и красная свечи, но они не горели. Хрустальный штоф был полон прозрачной жидкости. Вероятно, всё-таки вода, решила Инира.

      За столом сидел сам маг, худощавый в чёрных обтягивающих кожаных одеждах. Он производил одновременно отталкивающее впечатление из-за резкости черт и сурового выражения лица, но и взгляд от него оторвать было невозможно, так притягивали, манили, затуманивали рассудок его холодные почти бесцветные глаза. Маг тоже не мог отвести взгляда от велисты.

      — Приветствую тебя, велиста, создательница мира сего, — услышала Инира тот же густой низкий голос, который приглашал их войти. — И тебя, Дорин, приветствую, хотя для тебя этот день совсем не добрый.

      — И тебе здравствовать много лет, Артафер! — отозвалась Инира, делая шаг в сторону стола и садясь в одно из стоящих около него высоких кресел.

      — Присаживайтесь, милады, — улыбка шамана произвела на Дорин эффект гипноза, и та, не видя куда, села на второе кресло, не отрываясь глядя волшебнику в глаза. — Я знаю, зачем вы пришли. Девочка обманом взята в нижний мир духом её бабки. Мда… Живых оттуда вернуть очень сложно. Очень. Но с твоей помощью, велиста, я смогу справиться. Мне потребуется капля твоей крови — в ней ключ ко всем мирам.

      — Ты получишь этот ключ, если кроме возвращения девочки и упокоения духа старой Маргарет, ты поклянёшься использовать этот ключ только на благо всех миров, шаман, — голос велисты звучал волшебной музыкой, противиться её воле колдун не мог, да и не хотел.

      — Я клянусь всеми духами и богами всех миров использовать ключ из твоей крови, велиста, только на благо всех миров во имя жизни, смерти и бессмертия. Так и есть!

      — Дай мне свой кинжал, Артафер! — повелела Инира. — Подставь сосуд для крови велисты!

      Маг молнией метнулся к велисте из-за стола с зажатым в руке кинжалом. Казалось, что он решил убить её, но он остановился прямо перед ней и, преклонив одно колено, в поклоне протянул ей кинжал и сосуд — крошечный хрустальный флакон на шелковом шнурке, чтобы носить его на шее.

      — Моя госпожа, моя повелительница, моя велиста… — прошептал маг, склонив голову.
Инира взяла протянутый нож и уколола себя в левую руку немного выше запястья. Алая капля вышла из раны и скользнула в приготовленный флакон, в котором на миг засияла как сотня полуденных солнц. Потом феерия света завершилась, и настало время шаману погружаться во мглу нижнего мира.

      — Пусть мать девочки держит меня за руку, — распорядился волшебник, скрывая своё лицо под капюшоном плотного черного шелкового плаща, — но ни при каких обстоятельствах ни с кем не заговаривай и не смотри мне в лицо, милада. Ты меня поняла?

      — Да, чародей, я поняла, — как далёкое эхо ответила Дорин, вставая в круг, очерченный мелом, рядом с шаманом и беря его за руку так крепко, будто боялась потерять и его.

      — Хорошо, — кивнул Артафер. — Велиста, я надеюсь, что ты подстрахуешь меня…

      — Артафер, ты настолько не уверен в своих силах? Даже с каплей моей крови? — изумилась Инира. — Я была о тебе лучшего мнения, кудесник. И нет причин в тебе разочаровываться. Нет причин. Ты справлялся и не с таким. Я знаю.

      В момент передачи ключа от миров Инире открылась вся жизнь шамана, все его приключения и все его способности, и теперь она могла следить за происходящим с ним его глазами.

      Артафер сжал зубы и шагнул вниз. Он ощутил это, как всегда, как полет с крыши в пылающую бездну. Но дно тут как раз имелось. Там была такая же комната, как у шамана, или это и была та же самая комната, но выглядела она еще более ужасающей. Всюду валялись косточки мелких животных, рваное тряпьё и чьи-то грязные перья. В углах были заросли паутины, откуда на пришедших смотрели восьмиглазые ткачи нижней реальности. За столом мага восседал призрак старухи Маргарет.

      — Ну, что же вы встали, как не родные, — проскрипела старуха, — проходите, располагайтесь. Арахна вас не тронет.

      И голова призрака обвела колким, как при жизни, взглядом всех пауков сразу. Но шаман знал, что выходить из круга нельзя, и удержал, готовую уже сделать шаг, Дорин.

      — Я к тебе не в гости, Маргарет, я забрать живое в жизнь. Девочку, которая тебе не принадлежит, которую ты украла у матери и отца, не имея на это никаких прав.

      — А ты докажи, что у меня нет прав на это! — от хохота старухи призрачная реальность нижнего мира заколыхалась, как от щекотки. Атраферу казалось, что хохочет не старухин дух — над его словами потешался сам нижний мир.

      — У меня есть ключ и к этому миру! — выкрикнул шаман, прикладывая свободную ладонь к груди, где висел флакон с кровью велисты.

      — Хм, а ты неплохо подготовился. Но ты не знаешь всего, дурашка, — Маргарет встала из-за стола и обошла его, вплотную приблизившись к начертанному и здесь кругу. — Дорин продала мне свою дочь. Да-да! Ты не ослышался, чародей, продала! Правда, она и сама об этом не ведает. Но сделки это не отменяет. Поэтому даже с ключом ты не вправе тут командовать. И девчонка останется со мной. Мы будем вместе приходить к Дорин ночами и сводить её с ума, пока она не сбежит в мир, где нет разума. Ха-ха-ха!

      — Что ты дала ей в оплату своей покупки? — шаман кричал изо всех сил, но его мощный в обычном мире голос сейчас был едва слышен. — Что ты ей дала взамен дочери?

      — Сына. Точнее то, что их связало в том мире.

      Старуха дала ответ и исчезла. Аудиенция была окончена, шаман топнул, обернулся, глядя себе за спину, и сделал новый шаг.

      В доме шамана в обычной реальности постепенно рассеивалась мгла, проступали очертания предметов и мебели. Артафер отпустил руку спутницы и тяжело осел в своё кресло за столом, скинув капюшон.

      — Что вас связывает с Энтони, Дорин? Ты должна знать. Скажи мне! Я уже не могу просто так отказаться от этого дела. Либо я одержу победу и верну тебе Нору, или мне придется умереть.

      — Я не знаю, — пролепетала несчастная мать. — Она мне ничего не дарила никогда. Только муж. Он дарил мне разные драгоценности и украшения. Их делали современные мастера, но были и старинные вещи, которые передавались в их семье из поколения в поколение.

      — Ну-ка, ну-ка, расскажи мне про старинные вещи подробно, — заинтересовался колдун.

      — Я их все принесла с собой, — призналась Дорин, доставая из сумочки увесистый парчовый кисет, и высыпая из него на стол мага блестящие украшения. — Вот, тут они все.

      — Сейчас мы их проверим по всем правилам, — глаза Артафера загорелись не то от количества драгоценностей, не то от азарта охотника, перед которым вдруг мелькнул хвост уже упущенной лисицы. И он стал водить над ними ладонями, зажженной красной свечой, брызгал на стол водой из хрустального сосуда, шептал мантры и заклинания. Но всё это было без толку — искомой вещи там не было.

      — Ты хочешь меня обмануть, женщина? — взревел колдун, закончив обряд. — Здесь нет того, что вас связывает с мужем! Ты решила утаить от меня самое главное? Зачем ты тогда ко мне пришла?

      Дорин попятилась в ужасе от шамана и закрыла лицо руками, стараясь сдержать слёзы. На пальце несчастной лады сверкнул лучом крупный камень в обручальном кольце. Артафер увидел его и просиял сам.

      — Вот!!! — закричал он, указывая на обручальное кольцо. — Вот, что вас связывает с мужем! Твоё кольцо! Оно тоже из запасов матушки нашего мэра, его делали старинный мастера, которые умели вставить волшебное заклинание в камень.

      — Да, с ним выходила замуж и сама милада Маргарет за отца моего Энтони… — очнулась Дорин и стала сдирать с руки кольцо. Но кольцо словно вросло в палец и сниматься никак не желало, а когда его всё-таки сняли, на его месте кожа была словно изъедена ядом.

      Артафер положил кольцо на серебряный поднос, полил водой и окропил своей кровью, сделав себе надрез колдовским кинжалом, рубин на рукоятке ярко засверкал, как будто кинжал зарядился, напившись кровью хозяина. Зато кровь, попавшая на кольцо, мгновенно почернела и осыпалась с кольца пеплом. Зато из камня, который перестал быть прозрачным, словно из яйца вылупилась маленькая черная юркая змея. Она попыталась убежать с подноса, чтобы ужалить свою жертву в последний раз, но маг молниеносным взмахом кинжала рассек змеиную голову надвое. Жизнь вышла из змеи облаком черного дыма, и в воздухе явственно запахло тухлятиной.

      — Нам пора снова спуститься в нижний мир, — сказал шаман, входя в круг, увлекая Дорин за руку с собой. В другой руке маг зажал обезображенное превращением обручальное кольцо.

      Шаг в нижний мир дался ему труднее, чем прежде, но старуха их ожидала на прежнем месте. И была в этот раз не одна — в углу комнаты, под паутиной под охраной арахны, восьмиглазо глядящей из всех углов комнаты, стояла маленькая Нора. Она спала, глаза девочки были закрыты. Артафер, увидев это, выдохнул с облегчением. Спит, значит, жива ещё, останется только вовремя разбудить.

      — Принесли моё кольцо? — проскрипела старуха, переводя взгляд колких нечеловеческих глаз с Дорин на шамана. — Ну, давайте мне его и забирайте скорее свою девчонку, пока я не передумала.

      Призрак старухи в предвкушении уже потирал руки, причмокивая губами, будто посасывал напиток через соломинку. Дорин рванулась к дочери, но маг и в этот раз удержал её. Его лицо по-прежнему скрывал капюшон, но в атмосфере разлилась такая горечь укора, что даже Дорин всё поняла, и, вспомнив его наставления, отвернулась и прикусила язык, чтобы не сказать чего-либо в этом чужом мире.

      — Ты недоделала свою работу, а уже хочешь ухватить плату за неё? — ухмыльнулся шаман. — Пусть ребёнок подойдет к матери. У тебя хватит сил удержать её, если я вдруг решу сбежать с ними. Ты же знаешь, о чем я?

      — Твоя взяла, — прорычала Маргарет и хлопнула в ладоши.

      В то же мгновение мать уже прижимала к сердцу своё дитя свободной рукой. Вторую руку намертво удерживал в своей ладони колдун.

      — Ну-у-у-у! — старая карга изнемогала от нетерпения. И шаман кинул ей в лицо перстень. — А-а-а-а-а!!! Ты меня обманул!!! Ты заплатишь за это, мерзавец!!! Теперь я тебя буду терзать всю свою бесконечную призрачную жизнь!!! — вопли и причитания призрака теперь звучали почти комично, голосок старухи стал визгливым, писклявым и капризным, из него куда-то делась вся его былая мощь.

      — А ты думала, что я тебе отдам своими руками всю власть над нижним миром? — удивлённо пожал плечами чародей. — Наивно было предполагать такой исход событий.

      — Я тебя всё равно уничто-о-ожу-у-у! — заходился призрак в стенаниях.

      — Ничего у тебя не выйдет, — спокойно произнёс Артафер и вынул из-за ворота флакончик с каплей крови велисты. Свет сотни полуденных солнц снова залил на миг всё вокруг, будто бы выжигая весь морок, очищая. И, когда погасли лучи, мир уже сиял своей настоящей реальностью, шаман скинул свой страшный плащ и отпустил Дорин. Он подхватил на руки Нору и уложил её прямо на стол, небрежно смахнув с него хрустальный шар и кубок.

      — Теперь мне нужна твоя кровь, Дорин! И побыстрее! Если не разбудить девочку сразу, то она никогда уже не проснётся.

      Шаман расстегивал на ребенке ворот платья, освобождая шею. А Дорин сама схватила колдовской кинжал и надсекла свою руку на запястье. Кровь потекла споро, и маг окунул в неё пальцы, даже не удосужившись собрать её в какой-нибудь сосуд. Артафер начертал магический знак на шее ребёнка, девочка закашлялась и, открыв глаза, увидела мать, с руками в крови, плачущую, но счастливо улыбающуюся ей.

      — Мама! Мама! — Нора соскочила со стола и кинулась к онемевшей от счастья матери. Та притянула к себе своё сокровище, своего ребенка, доченьку любимую, и вывела её из дома волшебника.

      Кровь остановилась сама, раны, нанесённые чародейским кинжалом, тоже затянулись сами собой, а кровавые пятна исчезли с одежды, будто бы ничего и не было. Мать стояла по пояс в траве на пустыре, глядя, как малышка собирает букет из полевых цветов и колосьев травы. Она даже не вспомнила, что оставила на столе у шамана все свои украшения, и что оттуда ещё не вышла велиста.

      Тем временем Инира разглядывала свою руку, на которой остался крошечный белёсый рубец в том месте, где она прокалывала кожу, чтобы сцедить каплю крови.

      — Мы теперь все трое побратались на этом кинжале, — сказала велиста магу, — тебе нужно будет беречь его от чужих взглядов. Спрячь его в надёжном месте. Если мне он будет нужен, я его просто позову, и он явится. Дорин кинжал не понадобится никогда, а ты можешь воспользоваться им только в личных целях, если тебе будет угрожать смертельная опасность, и ничем иным тебе нельзя будет помочь.

      — Благодарю тебя, велиста! — Артафер снова встал на одно колено перед Инирой. На этот раз он поцеловал протянутую ею руку горячими сухими губами, задержавшись немного дольше, чем было бы прилично. Но это очень просто объяснялось — любовь страшная сила, особенно благоговейная любовь чародея к своей богине, высшему существу, создательнице мира. — Мы ещё повстречаемся?

      В вопросе было столько мольбы, что Инира не смогла отвергнуть мага.

      — Я приду на пустырь собирать травы для моей коллекции, если сочту нужным, — расплывчатого обещания было достаточно, чтобы маг остался в счастливом ожидании.

***

      Когда Инира вернулась в свой дом, проводив Дорин и Нору в ратушу, и передав с рук на руки счастливому мэру, на небесах уже сияли ясные звёзды и две луны важно шествовали друг за дружкой от одной крыши к другой. День был таким насыщенным событиями, что Инире едва хватило сил привести себя в порядок и угнездиться прямо на любимом диване в гостиной, чтобы смотреть на огонь в камине, засыпая спокойным бережным сном.