Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 59 глава

59

     В самом начале нашего повествования мы уже описывали коринфскую агору 3 в. до н.э. (Примечание: гораздо позже она была стерта с лица земли вместе со всем городом римлянами за упорное сопротивление коринфян их окупации, но в дальнейшем римляне занова отстроили Коринф, вместе с агорой, которые уже были совсем другие. Так что описание античного Коринфа римским историком Павсанием не совпадает с изображением этого города, которое даем мы). Напомним, что это была торговая площадь, окруженная стоей, то есть, галереей. Большой правильный прямоугольник стои отделял агору от окружающих ее многочисленных строений города. Четыре длинных ряда изящных белых колон галереи окаймляли площадь.
     Поскольку стоя была достаточно высокой, а лестницы, порой используемые для починки ее четырех двухскатных черепичных крыш, предусмотрительно забрали македоняне, поскольку все четыре внешних стены стои имели маленькие окошки, через которые не мог пролезть человек, поскольку выходы из агоры тщательно охранялись, то это было идеальное место для содержания под стражей большого количества людей. Сейчас здесь находились девять тысяч коринфян и две тысячи их рабов.
     Наиболее скученно люди сидели и лежали под крышами стои и под навесами не разобранных торговых рядов. Тысячи людей разместились на открытых пространствах площади.
     Многие сидели на складных стульях, принесенных с собою. Большинство же сидели и лежали на тоже взятых из дома циновках, подстилках из бараньих, воловьих, козьих шкур. Некоторые принесли даже большие защищающие от солнца зонты, установили их здесь и расположились под ними.
     Женщины были одеты в хламиды и хитоны, в зависимости от имущественного положения. Голову и туловище многих покрывала дорожная накидка – гиматий (тоже кому достаток позволял иметь его). Одеяние мужчин, если бедность не вынуждала их довольствоваться только набедренной повязкой, составляли преимущественно дорожные широкополые шляпы, плащи, туники или хламиды. Дети были одеты также, как и взрослые, только широкополые шляпы имели лишь некоторые. Многие женщины, как во время траура прикрывали лицо гиматием. Даже богачи надели сегодня недорогие одежды, понимая, что дорогие сохранить не удастся.
     Каждая семья держалась несколько обособленно от остальных. Отцы, матери, заключив в объятия детей и друг друга, сидели почти безмолвно, поглощенные тяжкими переживаниями. Они знали, что скоро их разлучат навсегда и дорожили последними часами, проводимыми вместе. Трудно было найти картину более печальную, чем вид этих подавленных горем семей. Да и вся агора представляла собой вид чрезвычайно унылый. Она не шумела обычной деловой жизнью, ее не наполняли толпы движущихся людей. Правда, людей и сейчас здесь было много, даже больше, чем всегда, но люди эти лежали, сидели, молчаливо страдая. Слышались порой плачь, рыдания, крики отчаяния. Как ни могло показаться странным и удивительным, но местами раздавались застольные песни, громкие, отнюдь не грустные разговоры и даже смех. Многие принесли амфоры с вином, чтобы творить возлияния богам, а также для того, чтобы пить в надежде, что опьянение уменьшит душевную боль. Поглощение коварного хмельного напитка иных довело до веселья, которое выглядело здесь как пир во время чумы и  не только не оживляло общей удручающей картины, но, пожалуй, лишь оттеняло трагизм ситуации.
     Многие молились перед большими статуями богов, возвышающимися на площади, над толпами людей, которым осталось лишь уповать на их милость.
     Наиболее истощенными были рабы и бедняки: от недоедания и других тягот осады им пришлось страдать сильнее, чем остальным. Именно физическая слабость невольников спасла в большинстве случаев от справедливого возмездия их хозяев, которых теперь вполне можно уже было назвать бывшими. Совершить расправу над своими угнетателями, волей обстоятельств оказавшихся в таком же как и они положении, лишенных обычной защиты, имели сейчас соблазн очень многие рабы, но, как правило, не имели сил для этого. Все же некоторые еще были в состоянии свести счеты с бывшими жестокими хозяевами. То в одном месте площади, то в другом они нападали на них и избивали, при полнейшем безразличии окружающих. Мстители говорили избитым, что оставляют им жизнь не из жалости, а только из желания не лишать их возможности тоже испытать муки рабства.
     Входов на агору было два. Они находились в противоположных концах площади и представляли собой обыкновенные промежутки, шириной шагов двадцать, в разрывах параллельных линий стои.
     Входы на агору, как мы знаем, охранял отряд лохага Асандра. Его пехотная сотня, понесшая небольшие потери в последних боях и еще не пополненная полностью, насчитывала девяносто два человека. Командир разделил ее на две равные части. Первую поставил охранять один вход, вторую – другой. Эти отряды тоже были поделены на две равные половины. Они поочередно несли караульную службу и отдыхали, то есть спали, потому что солдаты никогда не упускают возможность поспать, особенно, если знают, что предстоит бессонная ночь. Хотя галерея, как говорилось выше, была непреодолима для тех, кто попытался бы перебраться через нее, все же македоняне, установили наблюдение за боковыми, самыми длинными, сторонами прямоугольника стои: по одному воину от каждого отряда прохаживалось взад-вперед под каменными побеленными стенами этого строения.
      Наш герой со своими спутниками подошел ко входу на агору, который считался главным. Пять гоплитов в полном вооружении стояли в пространстве между торцами стои, где был сделан в ней проход. Перед ним на стульях и стульчиках, взятых из ближайших домов, сидели кружками, играя в кости, еще семнадцать стражников. Внутри каждого кружка выпуклостью вниз лежал круглый полый бронзовый щит, куда кидались кости, издававшие звонкий стук, словно падали в медный таз. Сидевшие воины были в доспехах, но без шлемов. Около каждого из них на земле или каменных плитах мостовой, ведущей на агору, стоял бронзовый, с высоким выгнутым верхом, македонский шлем. Тут же лежали копья, щиты.
     Увидев подходящих, воины громко сказали им по-македонски:
     – Сюда нельзя!
     – Нельзя на агору! Не велено!
     – Не будет дележа живой добычи сегодня!
     – Да и завтра, наверно!
     – Послезавтра, может, быть! 
     Некоторые узнали Пентакиона. Они сразу встали. Остальные поняли, что перед ними какой-то большой начальник. Еще сидевшие тоже встали.
     Рослый широкоплечий воин, с копной пшеничных волос на голове и такими же усами, большими, почти закрывающими губы, глядя на Пифодора почтительно-виновато серыми под кустистыми бровями глазами, произнес:         
     – Не велено никого пускать, владыка… Но если вас послали подкормить коринфян, то можно, наверно. Но все равно надо сотника спросить. Так надо, владыка. Положено.
     – Я как раз и хочу, чтобы вы позвали сотника, – ответил Пифодор.   
     Воин с пшеничными волосами, по всей видимости, главный в этой смене, велел одному из гоплитов пойти позвать лохага. Посланный ушел в ближайший дом. Гоплиты, которые были без шлемов, поспешили надеть их. Они торопливо застегивали под подбородками ремешки. Теперь в блестяших шлемах с широкими нащечниками и защитной планкой на переносице, все воины стали одноликими и грозными. Скоро из ближайшего дома вышел сотник Асандр. Это был невысокого роста крепкого телосложения муж в вооружении гоплита, но без шлема, щита и копья. На боку висел короткий меч в красивых с золотыми узорами ножнах. Густые коротко постриженные волосы Асандра были уже совершенно седыми, но широкое, открытое, ясноглазое лицо его выглядело совсем молодым. Большие губы, казалось, слегка пренебрежительно улыбаются, но это было обманчивое впечатление, создаваемое особыми очертаниями их, данными от природы.
     За лохагом шел посланный за ним воин.
     Подойдя сюда, Асандр приветствовал Пифодора и приказал стражникам:
     – Пропустить Пентакиона и слуг его. Ему разрешено уже сегодня получить свою долю живой добычи. Двадцать пять человек выберет, кого хочет. Таксиарх разрешил.
     – Подкормить их хочешь, соотечественников? – кивнул Асандр на корзины с хлебом, обращаясь уже к Пифодору.   
     – Да, соотечественники все же. Конечно, они враги мне, раз враги царю нашему, которому я теперь служу. Однако, ведь земляки – какие-никакие, а земляки все-таки. Почему не облегчить им хотя бы чуть-чуть их тяжкую участь. Вот я и подумал, почему это не сделать, если я могу это сделать?
     – Это хорошо, правильно. А то иные, может, и до завтра не дотянут. Я думал, котлы привезут – кашу варить будут. Но никто ничего не везет. Хоть и обещали им, что всех накормят, как только сдадутся. Может, привезут еще. Попозже…
     – Я решил не дожидаться когда привезут. Да и привезут ли?
     – Тебя понять можно. Ведь соотечественники. Как не пожалеть? Хоть плохие, а все же соотечественники. Я слышал что они сделали с тобой. Вряд ли после этого у тебя остались здесь друзья. Но, наверно, не все стремились тебя погубить. Должно быть, были и такие, кто осмелился тебя поддержать. Повидимому, их-то ты и хочешь сейчас отблагодарить, этим хлебом?
     –  Конечно. Ты прав, Асандр. Ты угадал. Не все коринфяне плохие и враги мне. Но есть такие, которых я лютой ненавистью ненавижу. Они мне причинили жесточайшее зло, которое простить невозможно. Их я собираюсь покарать смертью.
     – О, это правильно. Это очень правильно. Возмездье – святое дело. Эрринии будут довольны. Но ты имеешь право убить коринфян только из тех, на кого руку собираешься наложить, которые собственностью твоей будут. Других нельзя: они не твоими рабами будут.
     – Ну, разумеется, Асандр. Не беспокойся: я тебя не подведу – убью только тех, кого выберу себе, чтобы сделать своими рабами.
     Пифодор рассказал каким именно образом собирается совершить возмездие.
     – Ты в самом деле хочешь так сделать? – удивился лохаг.
     – Я уже несколько лет об этом мечтаю.
     – Не понимаю, зачем тебе подвергать себя такой опасности? Они же могут и ранить тебя, и даже убить. Ты можешь поступить куда безопаснее для себя. Они же рабами твоими будут. В полной твоей власти. Делай с ними, что хочешь. Отведи душу пыткой. Потом убей. И ты будешь доволен, и эрринии будут довольны.
     – Я хочу, чтоб все честно было. Понимаешь, Асандр, я воин. И буду мстить я как воин, как настоящий воин, как нам завещали наши предки. Пусть меня и врагов моих рассудят боги в честном бою.
     – Ну что ж, это и по-нашему тоже, – с восхищением посмотрел сотник на Пифодора. – Мы, македоняне, тоже любим честно решать такие споры.
     – Клянусь Аресом, – обратился он к стоявшим рядом гоплитам, – скучать нам не придется сегодня в карауле. Думаю, это развлечет нас.
     Воины рассмеялись. Они тоже обрадовались возможности стать зрителями кровавого смертельного зрелища и увидеть, как сражается Пентакион, о котором знали как о лучшем бойце осаждавшего Коринф войска.
     – Говорят, даже среди телохранителей таксиарха ему нет равных, – сказал один из воинов.
     – Вот и посмотрим, как он рубится, – проговорил бодрым и довольным голосом лохаг.
     – Только не думайте, что я уже прямо сейчас буду драться. Мне же еще надо найти их, этих мерзавцев. Да и тех, кому хлеб собираюсь дать, тоже еще выбрать надо. На все это время нужно, – предупредил Пифодор.
     – Да, конечно, – согласился Асандр и бросил подчиненным:
     – Позовете, когда он свое представление начнет.
     Сказав так, лохаг пошел в дом, из которого вышел.   
     Когда Пифодор со спутниками вошел на агору, их глазам открылась печальная картина, уже описанная нами. Не раз такую же он видел в других городах, тех, что завоевывал сам. Теперь увидел в своем родном Коринфе.
     Четыре корзины с носильщиками он оставил поблизости от входа, остальным носильщикам велел следовать с их ношей за ним далее.
     На первый взгляд казалось, что люди на площади сидят и лежат так плотно, что между ними нельзя пройти. Но оказалось, что идти можно достаточно свободно: люди расположились небольшими группами, между которыми оставались небольшие зигзагообразные проходы.
     Появление здесь нашего героя вызвало у всех сильнейшее изумление и такое же негодование. Поднялся шум.
     – Глядите, это кто?! Глядите, это же Пентакион!
     – Глядите, это Пентакион! 
     – Он самый!
     – Да он жив, он жив, оказывается!
     – Как же так? Ведь мы же казнили его!
     – Да его, значит, македоняне со столба сняли, пока он не успел еще сдохнуть!
     – Да, они же спешили своим на выручку! Им, видать, сообщил кто-то, что те в беду попали!      
     – Да, плохо мы его казнили! Надо было как-нибудь по-другому! Чтобы сдох поскорее!
     – Вот кто главный виновник нашей беды! Он погубил нас!
     – А теперь он пришел сюда насладиться нашим несчастьем, нашим позором!
     – Будь ты проклят, собака, сволочь! – сыпались на Пифодора гневные возгласы. Но шедший за ним Фолиокл злорадно хохотал и кричал в ответ коринфянам:
     – Эх, глупцы! Эх и глупцы! Как вы могли казнить совершенно невиновного перед вами человека, человека, который вдобавок столько раз спасал вас?! Не он, а я, я вас погубил! Только я, я один довел вас то того, чем вы сейчас стали! Не он, а я привел сюда отряд ваших изгнанников, не он, а я показал им слабое место Акрокоринфа, благодаря чему им удалось взять его! Только потому, что изгнанники захватили Акрокоринф, сюда пришел Антигон! Изгнанники обещали ему отдать Акрокоринф в обмен на ваш Нижний Город, который он пришел завоевывать для них! Я это сделал, потому что мне хорошо заплатили и потому, что хотел наказать вас за вашу спесь! Вот и наказаны, вот вы и повергнуты мною в ничтожество, в прах!
     Он кидал в толпу и много других фраз, подобных этим, упиваясь чувством злого торжества.
     Коринфяне были потрясены тем, что узнали от него. Их настрорение изменилось в совершенно противоположную сторону. Теперь они кидались к Пифодору с мольбами простить их, били себя кулаками по голове, раздирали в кровь ногтями лицо, кляня себя за дикую несправедливость, непростительную ошибку.
     Одним из самых первых подошел к Пифодору Трофий. Он был очень худ, в рабской холстяной хламиде.
     – Как я рад, как я рад, что ты  жив! Хвала богам! Да еще, чувствуется, большой начальник на службе царской! Хвала богам! – воскликнул Трофий.
     Пифодор был тоже очень рад встречи с ним. Он крепко обнял его. При этом шепнул на ухо:
     – Держись подальше от меня. Ты мне нужен будешь, но потом. Сейчас же мне проку от тебя никакого – только зря погубишь себя.
     Трофий удивленно, непонимающе посмотрел на Пифодора, но кивнул головой в знак того, что выполнит просьбу. От него наш герой узнал, что при конфискации его имущества Трофий снова был обращен в рабство, хотя он предъявил исполнителям решения суда вольную, хотя все в Коринфе знали, что он давно свободный. По отношению к нему, чужеземцу, отпущеннику, лишенному покровительства своего бывшего хозяина, к тому же осужденного на смертную казнь, было проявлено явное беззаконие. Конечно, Пифодор поспешил накормить Трофия.   
     Наш герой указывал слуге на самых изможденных, и тот наделял их кусочками хлеба. Понятно, что доставалось в основном беднякам и рабам. Это возмущало иных коринфян. При виде хлеба многие совершенно потеряли контроль над собой и словно превратились в животных: со звериной жадной необузданностью они бросались к Пифодору, умоляя накормить их. Казалось, вот-вот нападут, отнимут и растащат хлеб. Наш герой велел носильщикам обножить мечи. Те сделали это без всяких возражений, потому что сами боялись нападения.
     Вид обнаженных мечей образумил обезумивших от голода людей. Теперь они только продолжали умолять накормить их и упрекали Пифодора за то, что он каких-то бедняков и даже рабов предпочитает достойным гражданам.
     Наш герой стал выкликать своих бывших телохранителей. Те тут же, радостные, явились перед ним, словно только и ждали его зова. Пифодор указал на один из углов Агоры в той стороне ее, где находился главный вход, и велел им идти туда.
     Кто-то сказал: «Конечно, Пентакион сейчас у Антигона служит. Видно, он хочет самых лучших воинов в свой отряд взять». Это предположение превратилось в слух, который быстро облетел всю площадь. Со всех сторон к Пифодору стали подходить мужчины и просить зачислить их в его отряд. Всех коринфских резервистов, которыми когда-то наш герой командовал, участвуя с ними в частых воинских упражнениях, в боевых действиях, он знал в лицо и знал даже, кто что представляет из себя как воин. Пифодор отобрал человек двести, самых лучших, а, главное, не изможденных. Он отправлял их туда же, куда и своих бывших телохранителей. Когда закончился хлеб в корзинах, велел и носильщикам идти в тот угол агоры. А сам вернулся к тем носильщикам, которых оставил поблизости от входа. Они тоже стояли с обнаженными мечами, хотя, как мы знаем, желания вынимать их из ножен поначалу не имели.  Взяться за клинки и этих носильщиков тоже вынудила боязнь подвергнуться нападению голодной толпы. Благодаря этой боязни содержимое корзин их осталось в сохранности.
     Наш герой приказал носильщикам взять корзины и идти за ним. Они пришли к тому углу галереи, где его ожидали отобранные им мужчины.      
     Пифодор не случайно выбрал это место. Оно не было видно как воинам, охранявшим главный вход, поскольку те находились по другую сторону стои, так и стражникам у противоположного входа: многочисленные немудреные сооружения рыночных лавок загораживали от их глаз этот угол агоры. У Пифодора было достаточное основание опасаться того, что это место попадет в поле зрения македонян: он понимал, что большое скопление одних только мужчин не может не вызвать подозрение.
     До прихода сюда отобранных резервистов здесь сидело и лежало немало ожидающих своей участи коринфян. Бывшие телохранители Пифодора попросили их перебраться куда-нибудь в другое место, ссылаясь на приказ Пентакиона, который, как они предупредили, теперь большой начальник в македонском войске. Те подчинились.
     Толпа мужчин заполнила освободившиеся угол галереи и пространство перед ним. Когда наш герой со слугой и носильщиками подошел к ним, все устремили взоры не столько на него, сколько на корзины. Пифодор велел слуге наделить их хлебом, показав какие нужно отрезать порции. Они были совсем небольшими. Зато всем хватило.
     Конечно, первыми накормил своих бывших телохранителей. Среди них были восемь самых ненавистных ему врагов. Он велел им следовать за ним. К Пифодору подскочили носильщики.
     – Владыка, а как же плата?! Ты же еще не полностью рассчитался с нами!– озабоченно-требовательно воскликнул один из них и пригрозил: – У нас твои мечи. Мы можем уйти с ними – такая плата нас вполне устроит!
     – Обождите чуть-чуть. Я не ухожу совсем. Сейчас вернусь и расплачусь с вами полностью, – пообещал Пифодор, и те отстали.
     Он вывел своих врагов через главный выход с агоры.
     – Охраняйте их. И можете звать лохага, – сказал стражникам и вернулся обратно.
     Пифодор привел носильщиков в одну из комнатушек под крышей стои. Недавно здесь был склад, находившийся в смежном помещении лавки. Сейчас от хранившегося в нем товара остались только валяющиеся на полу черепки разбитых амфор, тускло освещенные светом, проникающим через маленькое окошко и открытую дверь соседней комнаты.
     Наш герой велел слуге выдать каждому носильщику вторую половину условленной платы. Они хотели отдать ему мечи, но он сказал:
     – Подержите их пока у себя и побудьте здесь покуда. Недолго. Когда я вернусь, вы получите вдвое больше, чем уже получили, – сказал им Пифодор. Те с радостью согласились.