Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 62 глава

62

     Пифодор не ошибался, полагая, что вторая половина сотни Асандра будет некоторое время в начале мятежа бездействовать. Только причиной промедления была не растерянность, вызванная неожиданностью восстания. Просто стражники, охранявшие другой выход с агоры, не видели то, что происходит за противоположной стоей. Разрыв в ней, из которого выдвигалась часть строя воинов Пифодора, теснимых врагами, загораживали торговые ряды на площади. Они же скрывали от глаз караульных скопления и передвижения мятежников перед той галереей. Доносившиеся звуки боя, значительно ослабленные расстоянием, стражники приняли поначалу за отголоски шума очень разгульного пьяного веселья, потом за отзвуки шума большой пьяной групповой драки, что отнюдь не было редкостью на солдатских пирушках. Несколько воинов изъявили желание пойти посмотреть на потосовку, но начальник здешнего караула Теофраст запретил, не терпя проявления подчиненными праздного любопытства при исполнении служебных обязанностей.
     Напомним, что вдоль боковых стой площади снаружи патрулировали по  часовому. Вначале один, а вскоре другой сообщили что в действительности происходит по другую сторону агоры. Теофраст сразу поднял по тревоге отдыхающую смену стражи.
     В это время десятки коринфян бросились разбирать торговые ряды. Взглядам караульных открылись противоположный выход с агоры и целая толпа вооруженных мужчин около него, несколько сторонящаяся, чтобы дать пройти тем, кто носит столы, скамейки, стулья и наваливает их грудами в разрыве галереи.
     У Теофраста были два варианта выбора решения: ударить в тыл мятежникам или остаться на месте. Он выбрал второй. В самом деле, какой смысл нападать на участников восстания, если оно уже явно потерепело неудачу, раз те вынуждены перейти к обороне. Кроме того, атаковать надо было, конечно, основынми силами отряда. Оставшаяся здесь меньшая его часть могла не сдержать натиска толпы, пожелай она прорваться через этот выход. Рассуждая так, начальник караула глядел на тысячи заполняющих площадь коринфян. То были преимущественно женщины, старики, дети, совершенно безоружные, не принимавшие участия в мятеже, испуганно смотревшие на то, что происходит у главного выходы с агоры. Тем не менее они все равно вызывали опасение у Теофраста.
     Вдруг стоящий рядом с ним воин, глядящий в противоположную сторону, радостно воскликнул:
     – О, да нам подмога идет! Вон сколько их! Ну, теперь каюк мятежникам!
    Начальник караула обернулся и увидел, что между  двумя рядами белых двухэтажных домов улицы, ведущей к этому входу на агору, движется сюда, сверкая броней, густая многочисленная колонна тяжеловооруженных воинов.
     Это была половина именно того отряда гоплитов, который остался в лагере македонян в то время, как основная часть их войска  вступила в сдавшийся Коринф. Как помним, Пифодор не мог тогда видеть, что в лагере остался большой отряд латников, который не принял участие во всеобщем победном пиршестве, а продолжал находиться в полной боевой готовности. Мы уже говорили, что если бы наш герой заметил это, то, конечно же, не решился взяться за осуществление задуманного плана мятежа.
     Сейчас, совершенно не подозревающий о приближении шестисот вражеских гоплитов (триста их шли к этому входу и столько же к другому), он намеревался совершить прорыв через противоположный выход с агоры. С этой целью наскоро собрал и построил новый ударный отряд. Впереди поставил девятнадцать мятежников, которые успели надеть трофейные доспехи. Велел им дать мечи. Давшие их поспешили вооружиться ножками от столов. Эти воины заняли места в задних рядах строя. Между ними и латниками поставил десять мятежников, вооруженных только мечами. Численностью отряд приблизительно равнялся противостоящему ему македонскому. Но Пифодор понимал, что ощетинившаяся длинными копьями стража не подпустит к себе его воинов, не имеющих ни щитов, ни копий. Поэтому приказал первому ряду использовать в качестве щитов столы. Каждые двое латников взяли по столу и закрылись им, держа за ножки. Все же и теперь стратег не сомневался, что его воины не смогут сбить с позиции сильный македонский караул. Поэтому призвал всех коринфских мужчин, не занятых в обороне главного входа на агору, подтолкнуть сзади ударный отряд, когда он войдет в соприкосновение со вражеской стражей, рассчитывая просто вытолкнуть ее из выхода. Сразу образовалась толпа человек в триста и двинулась за строем, который повел наш герой. Он надеялся, что на этот раз давка, грубая физическая сила послужат коринфянам.
     Когда Пифодор со своим отрядом дошел до середины площади, шедшая за ними толпа увеличилась по меньшей мере  раз в пять. Причем ее пополняли не только мужчины, но и женщины и даже дети. Но далеко не все коринфяне решились принять участие в мятеже. Многие убежали к боковым галереям и жались к ним испуганными толпами. Иные возмущенно кричали, что не для того сдались македонянам, чтобы нелепо погибнуть в резне, спровоцированной мятежом, обвиняли Пентакиона в том, что ради собственной славы он готов пожертвовать всеми своими соотечественниками. Зато путь перед наступающими коринфянами очистился. Правда, приходилось то и дело переступать через брошенные бежавшими многочисленные стулья, скамеечки, табуретки. Впрочем, многие мужчины подбирали их, чтобы сражаться хотя бы ими.
     Однако храбро идущие на врага коринфяне увидели такое, что лишило их всех надежд, ввергло в ужас, отчаяние и заставило замереть на месте. Они увидели, как из разрыва противоположной стои вышли не сорок, не пятьдесят гоплитов, а никак не меньше двухсот. Причем они все продолжали выходить и строиться перед галереей в фалангу. Хотя копий у нее не было, – и правда, зачем копья, если для резни безоружных людей хватит и мечей, – вид она имела тоже очень грозный.
     Пифодор был ошеломлен не менее, чем остальные коринфяне и тоже остановился. «Откуда они взялись?! Караульные из лагеря ни как не могли подойти так быстро. И те караульные, которые здесь в городе охраняют неживую добычу – тоже. Неужели я промаргал еще какой-то большой караул?! – думал Пифодор. – Ну что ж, будем биться. Главное теперь подороже продать свою жизнь. Немало я их уложу сейчас, пожалуй. Жаль, что это греки. Судя по вооружению, это греки. Да, и знаки на щитах не македонские. Значит, это не наемники царя, а союзники. Рисунки на щитах у всех одинаковые. Значит, это дружина какого-то одного города. Кто же это, интересно? Эпироты? Долопийцы? Фиванцы? Да нет – у них не такие отличительные знаки на щитах… Да это же,… это же!...» – вдруг глаза Пифодора удивленно-радостно просветлели.
     Он повернулся к стоящей за ним толпе и, подняв руку, обратился к ней:
     – Никто не идет за мной! Все стоят на месте!
     Пифодор отдал такое приказание потому, что знал, что многие коринфяне, которые когда-то служили под его началом, обязательно пойдут за ним, как бы много врагов ни было, а это в данной ситуации могло спровоцировать атаку со стороны противника. Тогда выправить положение, спасти тысячи жизней коринфян, надежда на что появилась сейчас у Пифодора, уже шансов не будет.
     – Дельфийцы, воины! Я, Пифодор, сын Аристея, приветствую вас! – подняв руку, как только мог громко произнес наш герой.
    И то были действительно дельфийцы.
    Как мы помним, дельфийцы, желая отомстить за смерть Аристея, поддерживали всех, кто воевал с коринфянами. Не делали этого только тогда, когда наш герой был стратегом, не потому, что знали, что прославленный коринфский военачальник Пентакион есть никто иной, как Пифодор, сын Аристея, – они об этом и не подозревали, – а потому, что молва о блестящих победах его прибавила им благоразумия, внушила, что лучше не воевать с ним. Когда узнали, что он подвергнут опале (слух о том, что это сын Аристея, до них не дошел), даже лишен права подняться по службе выше рядового, то опять стали стремиться к войне с Коринфом. Сами вести ее сил достаточно не имели. Поэтому снова стали подстрекать другие государства к войне с Коринфом, чтобы выступить на их стороне. Тем не менее долго колебались прежде, чем решились поддержать Антигона: то были времена, когда греческие города не охотно вступали в союз с Македонией. Все же через четыре месяца осады Коринфа дельфийцы прислали под его стены свое войско, поддавшись соблазну осуществить желаемое без ощутимых потерь для себя благодаря почти достигнутой другими победе. Нельзя сказать, что Пердикка обрадовался такому запоздалому союзу, с явным расчетом, как ему казалось, поживиться богатой добычей, главная заслуга в обретении возможности взять которую принадлежала македонянам. Тем не мене не отверг предложение помощи, так как помнил, что Антигон очень дорожит союзами с греческими городами.
     Прибытия дельфийской рати Пифодор не заметил, так как в те дни пропадал на охоте. В течение почти месяца не замечал присутствия ее в македонском стане, потому что располагалась она на его краю, довольно далеко от того места, где находилась палатка нашего героя, и где он обычно проводил время. Правда, дельфийцы забредали и сюда, и он узнал бы их по отличительному знаку на щитах, но внутри лагеря, как правило, никто не ходил со щитом, разве что телохранители Пердикки, да и то, когда сопровождали его. Дельфийцы во всеоружии не раз несли службу в караулах, охранявших окружавший Коринф осадный полисад, и Пифодор, конечно же, увидел бы рисунки на их щитах, если бы проверял караулы, но это не входило в обязанности главного советника таксиарха.
     Как и македонские воины, дельфийцы с нетерпением ждали сдачи Коринфа, но если первые желали поскорее взяться за разграбление богатого города, пленение для продажи в рабство его жителей, то последние этих жителей намеревались как можно больше истребить. С радостью они узнали, что всех сдавшихся коринфян заключили под стражу на агоре. Нельзя представить более подходящего места для резни большой толпы людей. Появилась возможность уничтожить всех коринфян поголовно. Такой удачи дельфийцы не ждали. Они решили, что сам Аристей помогает им отомстить за него. Ради этого они с радостью отказались и от неживой добычи, и от участия в пиршестве победителей и даже не боялись подвергнуть себя большой опасности, лишив македонян живой добычи, и, возможно, с боем потом пробиваясь за пределы Коринфа.
     В полной боевой готовности дельфийские гоплиты ожидали подходящий момент для выступления. Когда они решили, что он настал, вошли в город и двинулись к агоре. Приближались к ней двумя колоннами, одна – к главному входу, другая – ко второму, намереваясь запереть оба выхода, чтобы не дать спастись от резни никому из коринфян.