Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 63 глава

63
 
     Пифодор снял шлем и сказал как только мог громко:
     – Ну что, дельфийцы, узнаете меня?! Это же я, Пифодор, сын Аристея, которого вы чтите как героя! Неужели не узнаете?! Это я, Пифодор, сын Аристея, клянусь богами! Давайте же узнавайте скорее – времени нет ждать! Не звать же Пелопида, ваятеля вашего, чтобы он снова подтвердил, что я – сын Аристея! Видите, я Пифодор, сын Аристея! Я опять перед вами, мои дельфийцы!
     Наш герой говорил уверенным, даже торжествующим голосом. В то же время испытывал сильное беспокойство. Он опасался, что его не узнают или за несколько лет у дельфийцев изменилось к нему отношение: теперь уже не будут ему подчиняться.
     Шеренги латников застыли в полнейшем молчании. Пифодор с тревогой скользил взглядом по суровым загорелым лицам, видным между нащечниками шлемов. Они смотрели на него с недоумением. Многие внимательно всматривались ему в лицо.
     – Это он! Это точно он! Пифодор, сын Аристея! Клянусь богами! Как он оказался здесь?! Это же Пифодор, сын Аристея! Я его хорошо помню! Да у нас же на агоре его изображение стоит! Точь в точь! Вот это да! Он опять перед нами! Он опять явился к нам! – воскликнул кто-то.
     По фаланге прошел басовитый гул. Воины что-то говорили между собою. Стали раздаваться другие возгласы, подобные только что прозвучавшему. Пифодор ощутил большое облегчение. Однако продолжало беспокоить опасение, что дельфийцы не захотят ему подчиняться. Все же радость, которая слышалась в голосах обнадеживала.
     Вдруг несколько гоплитов, стоявших прямо перед Пифодором, позвякивая латами, упали на колени, а затем распростерлись перед ним ниц. Вслед за этими воинами то же самое сделали еще несколько, потом еще и еще. И вот уже вся фаланга лежала в благоговейном ужасе перед нашим героем. Он видел длинные ряды широких спин, покрытых голубыми плащами, блестящих касок, с красными, белыми, черными гребнями, на каменных плитах площади.
     «Вот и прекрасно! Они, конечно, пойдут за мною», – окончательно успокоился Пифодор. Он велел воинам встать.
     Снова позвякивая доспехами, они поднялись на ноги. В общем гуле голосов наш герой расслышал слова одного гоплита:
     – Так ведь я же видел его в лагере. Сразу подумал: «Как похож на Пифодора, сына Аристея». Хотел даже сказать вам. Но не стал – мало ли людей похожих.
     Приблизительно то же самое говорили сейчас многие дельфийские воины.
     – Как мы рады, как мы рады, владыка, что опять тебя видим!
     – Как мы рады, что ты наконец вспомнил о нас! Опять явился к нам!
     – Но как же ты оказался здесь, владыка?! Да еще среди коринфян, врагов своих и наших?! – кричали Пифодору гоплиты.
     – Сейчас некогда рассказывать! Потом узнаете! – вначале ответил он, но тут же сообразил, что никак нельзя обойтись сейчас без хотя бы кратчайшего рассказа о причине своего появления здесь, как нельзя обойтись и без того, чтобы солгать. – Ну ладно, узнайте! Расскажу в двух словах! Ко мне отец мой иногда является. Однажды он сказал мне, что прощает коринфян и даже велел мне заботиться о них, защищать их! Чтобы они в благодарность за это, в искупление своей вины возвели ему в Коринфе храм и тоже почитали его как героя!
     Фаланга разразилась всеобщим одобрительным радостным шумом:
     – Если так, то мы тоже их прощаем!
     – Это очень хорошо! Надо, чтобы у Аристея было больше молельщиков!
     – Конечно! Надо, чтобы он и здесь получал положенные ему жертвы и дары!
     – Воины, друзья мои! – снова обратился Пифодор к дельфийцам. – Сейчас мне как никогда нужна ваша помощь! Согласны ли вы пойти за мною в бой, как ходили когда-то за отцом моим?!
     – Конечно, владыка!
     – Пойдем за тобою!      
     – Мы пойдем за тобою хоть куда, хоть против кого!
     – Хоть против Тифауна!
     – Да мы мечтаем пойти за тобой как за Аристеем! – закричали в ответ воины.
     – Тогда слушайте друзья мои, соратники! – произнес Пифодор громким, воинственным и одновременно вдохновенным голосом. – Не позволим варварам топтать нашу землю, не дадим отнять у эллинов свободу! Сейчас варвары здесь празднуют победу! Они расселись по домам, пируют! Они расслаблены, пьяны, ничего плохого не ожидают! Македонян легко сейчас бить, как никогда! Так устроим же им пир, какой они заслужили, кровавый пир!
     Призыв Пифодора как нельзя более отвечал желаниям дельфийцев. Они и раньше готовы были поддержать борьбу против македонян. Но религиозные чувства, обязывающие исполнить обет возмездия, оказались сильнее патриотических. Однако дельфийцы хорошо понимали, что убивать греков, это чень плохо – и антипатриотично, и грешно: во-первых, они – соплеменники, во-вторых, всем известно, что эллины любезны богам. Пифодор дал иное направление осуществлению возмездия: он призывает убивать не греков, а македонян. А разве дельфийцы не мечтают давно об этом? К тому же, действуя путем, указанным сыном Аристея, они получат возможность завершить наконец исполнение обета святой мести за его отца! Разве не к этому стремятся дельфийцы?
     Свое охотное желание последовать призыву Пифодора триста гоплитов выразили воинственным радостным шумом.
     – Тех, кто сдается, не убивайте, – продолжал Пифодор. – Передавайте их коринфянам! Они будут идти за вами! Многие коринфяне, которые вооружатся мечами убитых и пленных, присоединятся к вам!
     Наш герой уже хотел дать приказ приступить к выполнению поставленной задачи, как к нему подбежал командовавший этим отрядом лохаг и воскликнул, озабоченно и взволнованно указывая в сторону другого выхода с агоры:
     – Владыка! Там еще наших триста! Если войдут и начнут резню, то как их мы остановим?!
     Услышав сказанное им, встревоженный наш герой тут же забыл о команде, которую собирался дать.
     – Ну, так просто они уже не войдут. Но поспешить туда надо, – ответил он и, повернувшись, зашагал к выходу с агоры, где держали оборону его воины. Почти сразу перешел на бег. Лохаг побежал за Пифодором. Толпа расступилась переде ними, пропуская их, и скоро они уже взобрались на нагромаждения, перекрывавшие проход в разрыве стои. Отсюда хорошо были видны толпа македонян, а за нею – густая большая колонна дельфийских гоплитов, блестящая бронзой и пестреющая красными, черными, белыми гребнями шлемов. В толпе македонских солдат уже перестали браниться, те, кто снимал с убитых доспехи, уже сняли и даже облачились в них, конечно, не без помощи близ стоящих. Враги явно готовы были начать атаку.
     – Дельфийцы! – закричал сопровождавший нашего героя лохаг. – Большая радость у нас сегодня! Великая радость! Пифодор, сын Аристея наконец вспомнил о нас и снова явился к нам! Вот он!... Слушайте что он скажет!
     Наш герой обладал сильными голосовыми связками, специально тренированными, чтобы уметь держать речь перед целым войском без помощи глашатая и отдавать приказы на поле боя. Поэтому дельфийцы хорошо расслышали его слова. Он рассказал, а вернее, прокричал им то же, что их землякам на агоре и также кратко. Новая встреча с сыном обожествленного героя и здесь произвела на дельфийцев сильнейшее впечатление. Правда, они не могли повергнуться ниц, потому что стояли в плотном строю. Слова Пифодора вызвали у них не меньшее, чем у соотечественников на агоре стремление последовать его призыву.
     Стоящие в толпе македонские воины не двинулись еще снова на мятежников, потому что решили, что их предводитель, а то, что наш герой является таковым, конечно, нетрудно было догадаться, говорит, обращаясь в первую очередь именно к ним, и потому, что согласились его выслушать, поскольку полагали, что он намерен просить принять капитуляцию. Среди них оказалось немало таких, кто хорошо говорил по-гречески (то были наемники, служившие когда-то царям других эллинистических держав). Они переводили слова Пифодора тем, кто не понимал эллинской речи. Македоняне не могли взять в толк, с какой стати он сообщил им, что некий Аристей прощает коринфян. Особое недоумение вызвал призыв идти по этой причине убивать пирующих. Так македонские солдаты и не успели понять к кому в действительности обращены были слова Пифодора: триста закованных в броню дельфийских воинов ринулись на них со всей мощью своих свежих, трезвых, яростных сил. С другой стороны ударили коринфяне. Македоняне оказались зажаты в страшные тиски.
     Несмотря на то, что нападение дельфийцев, кого приняли за подошедших к ним на помощь, было для них чрезвычайно неожиданным, они ничуть не поддались панике, потому что, как известно, пьяных людей напугать довольно трудно. Однако хмель коварный помощник в бою. Повышая храбрость, он в то же время лишает быстроты реакции, точности движений и некоторых других важнейших качеств, необходимых воину, что очень сильно снижает боеспособность. Поэтому толпа пьяных солдат, вдобавок плохо вооруженных и уже порядком уставших, – многие были к тому же ранены, – подверглась быстрому истреблению. При этом погибли лишь четверо дельфийцев. Коринфяне же опять понесли большие потери. Тем не менее выстояли, не дали оттеснить себя настолько, чтобы кому-то из врагов удалось ускользнуть через правый или левый проход между стоей и ближайшими к ней домами.
     После расправы над пьяной толпой дельфийцы устремились в ту сторону, откуда пришли сюда, коринфяне – за ними. Они стали истреблять и пленять пирующих победителей, продвигаясь в том направлении.
     Еще до начала атаки на пьяную толпу, Пифодор вместе с сопровождавшим его дельфийским лохагом поспешил в другой конец площади, где их ожидали в строю триста гоплитов и велел двинуться в наступление и им.
     Дельфийцам не пришлось сражаться со стражниками, охранявшими выход с агоры: раньше остальных македонян узнав о грозившей всему их войску большой неотразимой опасности, они бросились бежать, стремясь поскорее выбраться за городские стены. По пути сообщали встречным о мятеже, поддержанном мощным дельфийским отрядом. Но пировавшие были уже слишком пьяны, чтобы серьезно отнестись к этому ссобщению. Иные, правда, оценили ситуацию достаточно трезво. Но они также, как и остальные македоняне, не смогли оказать нападавшим сколь-либо эффективного сопротивления. Как мы знаем, в Коринфе находились воины, охранявшие сложенную в определенных местах добычу. Караульные не были пьяны, но их было немного и к тому же они сразу поддались панике и сочли самым благоразумным для себя бежать. Также поступили даже тоже совершенно трезвые телохранители Пердикки, охранявшие храм Ареса, где таксиарх пировал со старшими военачальниками. «Ну, вот видишь, я воспользовался твоим приглашением и пришел к вам на пир сюда», – сказал ему Пифодор и велел взять их под стражу. Те были так пьяны, что не оказали никакого сопротивления.
     В освобождении Коринфа вместе с дельфийцами приняли участие все его резервисты, в том числе и те, которые поначалу убоялись поддержать мятеж.
     Возвратив свой город, восставшие сразу затем захватили вражеский лагерь. Охранявшие его триста гоплитов подумали, что на помощь коринфянам со стороны Крисейского залива пришла сильная рать какого-то союзного им государства, что застигнутое врасплох все македонское войско погибло, а, значит, бессмысленно оборонять лагерь, и бросились бежать.
     До наступления ночи коринфяне при помощи дельфийцев вернули Кенхрей, Лехей и Гирей, где расположились около семи тысяч корабельщиков (матросов, гребцов) и более тысячи гоплитов флотилии, блокировавшей Коринф со стороны залива. Как только были опущены массивные цепи, запиравшие входы в гавани, македонские корабли вошли в них. Почти все жители портовых городков к этому времени находились вместе с коринфянами на главной площади Коринфа. Экипажи македонских судов поспешили на берег и приступили к победному пиршеству. Расправиться с ними было даже легче, чем с сухопутной частью войска македонян, потому что, когда очередь дошла до них, они были еще более пьяны.
     В продолжении всей ночи коринфяне ловили недобитых вражеских солдат, плутавших во тьме по незнакомым улицам в надежде выбраться за городские стены.
     Победа была полной и впечатляющей. В Коринфе, Кенхрее, Гирее и Лехее нашли свою смерть около десяти тысяч македонских солдат и корабельщиков. Более четырех тысяч были взяты в плен. Победителям досталось огромное трофейное богатство: одного только дорогостоющего вооружения гоплитов почти на восемь тысяч воинов.  Особенно радовала самая ценная часть добычи – тридцать пять искусной добротной постройки боевых кораблей.