Святые тела.. и их угодники

-Айда шабашить! Пора!: - разинув беззубую пасть, Совушкина перекрестилась грязной рукой, набитой на срачах, и рыгнула громко и страшно , как умеют делать это только гадюкинские мужики.Глухо высморкавшись в подол застиранной ночнушки, купленной по случаю в гадюкинском сельпо за рабочую копеечку , сколоченную чужим чьим-то бывшим мужем на чёрный день, и, подтянув лямку застиранного, то ли бюстгалтера, то ли потника от конской сбруи , то ли другого какого убожества, «Месть и Повесть» гадюкинцев зашипела в родные гадюкинские просторы хреновым дыханием неумело приготовленного пудинга из молодой краснодарской конопли и букета конского щавеля, подаренного ей по непойми какому случаю перданной гадюкинской общественностью.
-Ордена не забудь, паскуда ! Время нонеча суровое, ордена сгодятся для прикрытия! Еле стоявшая на разной длины ногах , наформалиненная дешевым одеколоном сотрудница по работе с гадюкинским персоналом, слюнявя химический во всех отношениях карандаш, выводила на газетном огрызке крест — символ колхозной своей безграмотности и , одновременно, образец банковской подписи. Что что, а в банки Дедушкина подписывала лихо. Задрав ногу, ту, которая у неё была покороче и счастливо жмурясь на одиноко скрипящий уличный гадюкинский фонарь, Дедушкина, как то не по-детски, пуская пузыри в весьма предположительную зону провалившегося вовнутрь сутулого позвоночника жалкого подобия женского декольте, окончательно теряла остатки своего и без того, от природы не сильно удавшегося женского обличья.
Подпись-крест давалась Дедушкиной с трудом. Два в одном, любила повторять, нахлеставшись формалиновой отравой Дедушкина. Два в одном Дедушкину не брало. Тараканов брало - Дедушкину не брало. Гадюкинские тараканы, прячась в пустой черепной коробке Дедушкиной, бывало такие концерты своей новоизбранной «хозяйке» устраивали, чтоб та и сама не скучала и никому в округе скучать не давала, что любой стук соседям по батарее в три часа ночи, показался бы тебе, дорогой Читатель, писком новорожденного мотыля в часто чудившем миазмами Гадюкинском болоте.
-Чаво вылупилась на меня, лахудра?! Иди буди Кикимору визгливую, иди буди это Лихо лупоглазое, быра! Я сказала! Кто на нашем гадюкинском Первомае флагами буит махать лучше и дальше всех? Ты подумала, *илище замкадное? Кто буит тащить на себе всю эту сбрую пролетарскую за долю малую — быть допущенной к поцелую моей холеной в лютой жиже гадюкинских срачей, длани ? Кто понесет бутафорские цветы к твоему последнему пристанищу — Хамзолею? А? Иди буди Лихо, Шестерка гадюкинская, пока я тебя не прибила твоим же ссаным веником, дрянь подзаборная! И, почесав , успевающую поворачиваться на 360 градусов репу добавила тихо, чтоб не настроить против себя Шибанутую: - Если б мне в срачах такие хабалки, как эта Ржавая мочалка были не нужны, сама б её давно пришибла, как скунса вонючего, а так, терплю изо всех последних , нерастраченных в скандалах сил, подружайку свою беспородную.
Скупая слеза Совушкиной, «очертив» дугу , прожгла своей «святостью» очередную брешь в невротическом подсознании душки-Дедушкиной.
Собрав всю свою вздрюченную годами и физиологическими проблемами смелость в тонкий ротик-гузку, скривив полудетские пальцы в смачную «фигу» Дедушкина размашисто перекрестилась ею на пылящиеся в дальнем, грязном углу своей каморы образа , и выдохнула пискляво: Апшла!
С душистого всеми оттенками рыжего нестерильного гадюкинского сеновала, раздавался заливистый лай Лупоглазки. Сон её был душным и липким, как церковная киноварь. И снился ей очередной святой гадюкинский срач.
-Во, лупит, небось опять стратегического гороху перед праздником нажралась, Нежить лупоглазая!: - подумала , чем смогла Дедушкина, и, быстро отлетевшая в её чугунный лоб Лупоглазкина дверь, указала бессмертному Образчику гадюкинской олигофрении светлый путь к очередному падению.
На пороге стояли: Светлый праздник и Первомай. К ним страстно прижималась Варфоломеевская ночь.



Текст сохранен  от автора****