Солдат и любовь

Вячеслав Шуленин.                Повесть

    И долго тем любезен буду я народу (шатурскому)
    Что чувства добрые я музой пробуждал
      А.С. Пушкин               


. Солдат и любовь.

    Посвящается моему брату Сергею. Он погиб в двадцать лет в звании сержанта в мирное время при прохождении службы в Советской армии в самый последний день службы

             Прощальные лучи осеннего солнца играют бликами на штыках знамённого взвода. В парадном строю застыли воины, уходящие в запас. Кумачовое полотнище, прошедшее с боевым личным составом горнило Великой Отечественной  не было сдано в музей, как в расформированных воинских частях.  Гвардейский стяг, храня богатую историю и славные традиции, гордо стоит на правом фланге, символизируя мужество, сплочённость и честь воинского коллектива. Осталась позади трудная, но незабываемая пора суровой, военной службы, которая на ближайшие годы станет предметом особой гордости, как самого отслужившего  солдата, так и его родных, близких и, конечно же, любимой девушки. В жизни молодых парней девушки занимали особое  место. Некоторые их них, у кого была такая возможность, приехали, чтобы сразу же обнять своих любимых и никогда с ними больше не расставаться. Счастливые лица влюблённых девчонок привлекали внимание. На них светилось столько неописуемой радости и восторга, что они  могли бы посоперничать с  ярким, весенним солнцем.
             Кажется, совсем недавно безусые мальчишки надели строгую военную форму, а сегодня они уже бывалые солдаты, закалившиеся в учениях, прошедшие неповторимую школу жизненной зрелости. На торжественном митинге с тёплым напутственным словом  выступил замполит Куимов Леонид Петрович, вложивший немало добрых зёрен в душу молодых парней, покидающих ставшую  родной воинскую часть. Многим за безупречную службу в военкоматы по месту жительства отправлены благодарственные письма с описанием их доблестных поступков и перечислением заслуг. Лучшим из лучших командир полка лично вручил  почётные грамоты, их имена вписаны в боевой путь части и занесены в Книгу Почёта.
             Среди взволнованных, уходящих в запас ребят заметно выделяется высокий, подтянутый юноша Сергей Ширяев. На груди у него медаль «За отвагу», он крепко держит в руках автомат Калашникова  с начищенным до блеска воронёным стволом. По сложившейся традиции через несколько минут боевое оружие он передаст стоящему в шеренге напротив зелёному салажонку. Форма на новобранцах топорщилась, как на взъерошенных воробьях, что невольно взывало сдержанную улыбку. В праздничный памятный день во взгляде Сергея угадывался неуместный для торжественной обстановки оттенок грусти и печали. На правой щеке небольшой шрам, уходящий под воротничок гимнастерки, не портил красоту лица юноши, от этого юный воин выглядел более мужественным и казался лишь чуточку старше своих сверстников. Если повнимательней присмотреться к солдату, то с близкого расстояния можно разглядеть маленькую седую прядку, выбивающуюся из-под фуражки. Внешне угадывалось, что личное, скрываемое, внутреннее переживание мешало ему в полной мере разделить царящую атмосферу радостного торжества.
             Он вглядывался в пёструю, красочную стайку разнаряженных девчат, надевших свои лучшие, праздничные платья, и в глубине души надеялся, что среди них появится Она, но желаемого чуда не происходило. Между ними произошла очень странная, окутанная плотной тьмой, размолвка, ни он, ни она не сказали друг другу никаких обидных слов, но какая-то тайная, безмолвная сила незримым колдовством, как в печальной  сказке о лебедином озере, разлучила их. Последние дни он только и думал о ней и ходил, как неприкаянный. Она уехала в другой город, он даже не знал в какой, и  совершенно не представлял, как теперь увидеться с ней. Не так давно он не знал, как благодарить судьбу за то, что подарила ему неземную любовь, а теперь едва не сходил с ума, от того, что мимолётное счастье так быстро и безжалостно покинуло его. Сколько раз он мысленно представлял, что после увольнения попросит разрешения у её родителей поехать вместе с ней к нему на родину в Подмосковную Шатуру, где его с нетерпением ждала родная мама, но это были только мечты. Слушая его, школьница выпускного класса мысленно уносилась на его Малую Родину и зачарованно смотрела на него, как может смотреть на своего парня влюбленная девчонка. Вдвоем они какбудто заглядывали в свое будущее, которое им казалось  безоблачным и бесконечно счастливым.  Во сне, как наяву, он  катал её на лодке на живописных, Шатурских озёрах, которых было почти, как в Карелии, большое множество, ходил с ней вместе в богатые леса за осенними грибами. Грибные места с осенними опятами он до сих пор хорошо помнил.  А теперь все радужные мечты враз рассыпались, как карточный домик, оставив на душе тяжёлый осадок. Наверное, она уже студентка первокурсница, а он простой шофёр, отслуживший положенные два года. Не забыла ли она его, не отвергла ли? Без неё, без Наташи Буланниковой он не представлял своей дальнейшей жизни и не знал, к какому берегу прибиться. Можно было пойти к её родителям, но в последний раз на вокзале её мама, Татьяна Витальевна  посмотрела на него с таким невысказанным упрёком, что от предстоящей встречи он не ожидал ничего хорошего. Можно было что-нибудь узнать о Наташе у её подруги Наташи Горюновой, но во первых он не знал, где она живёт, а во вторых было неизвестно, осталась ли она в городе после окончания школы. Сильней всего его обескураживал последний взгляд Наташи. Когда он мчался вслед за медленно набирающим скорость поездом, её лицо мелькнуло в окне вагона, на нём он успел заметить целую гамму противоречивых чувств, которые для него оставались сплошной загадкой. Увидев его, она сильно побледнела, как будто чего-то испугалась, потом по щекам побежали слёзы, были ли это слёзы радости или слёзы обиды он не мог сказать определённо. Но потом  с безжалостным самоуничижением сам себе  говорил,   конечно,  это были слёзы обиды, он помнил, как   в её взгляде на миг застыл немой упрёк,  а тень слабой улыбки ему просто померещилась. Наташа бежала по вагону до самого последнего окна, но на прощание  даже не помахала  рукой. Множество вопросов роилось у него в голове, и не на один из них он не мог дать чёткого, вразумительного ответа. Вместе они были бесконечно счастливы, а теперь он один. При мысли, что она тоже одна и, возможно, страдает так же, как и он, становилось муторно на душе. Безответная любовь, что она только ни делает с людьми. Крепкий, мужественный солдат распустил сентиментальные  нюни, как маменькин сынок. Хотя по определению он таковым никогда не мог бы быть. Тоскливыми, тёплыми вечерами уходящего лета  он сравнивал себя с несчастным принцем, оставшемся с призрачной надеждой, как  с хрустальным каблучком. Сложно и неровно складывался у него путь к сегодняшнему дню, до чего же всё нелепо вышло. Судьба преподнесла ему суровый урок, во всём он винил только одного себя, и в то же время, как это ни странно, ему казалось, если бы всё снова повторилось, он, наверное, повёл бы себя точно так же.


             После окончания школы через военкомат Сергей проходил допризывную подготовку в Шатурской автошколе ДОСААФ. Начальник автошколы Буслаков Владимир Николаевич сразу заприметил смышлёного парня, который целеустремлённо, с особым старанием и настойчивостью изучал правила дорожного движения и дотошно разбирал любую деталь автомобиля. В гараже парень пропадал до позднего вечера, до тех пор, пока строгие охранники начинали требовать покинуть территорию.  Проработавший с зелёной молодёжью не один год, начальник автошколы с первых дней понял, что юноша нашёл своё призвание. Учёба Сергею давалась легко, многое он схватывал на лету. Простые, будничные занятия  не только обогащали знаниями, во время занятий он почти всегда находился в каком-то приподнятом настроении, задавая оптимистический тон  всем курсантам. Не мудрено, что экзамен по вождению и теорию он сдал с первого захода. Кроме того, он обладал харизмой, что без особого труда помогло ему завоевать авторитет у шатурских ребят. Вокруг него сплотились, как преданные мушкетёры Андрей Пантелеев, Витька Гольский, и Андрей Анашкин.  Шофёр, что называется, от Бога явление не частое. Глядя на него, Владимир Николаевич строил далеко идущие планы, в мыслях он надеялся помочь ему получить отсрочку до осеннего призыва. Способный юноша сам просил об этом, чтобы помочь матери по хозяйству. Буслакову это было на руку, он понимал, что парень, поработав у Шаршова Валерия Михайловича в грузовом автохозяйстве, крепче станет на ноги, как профессиональный шофёр. А после армии рассчитывал пригласить его к себе на работу в качестве инструктора, если, конечно, тот сам того захочет. У просчитавшего все ходы начальника, была уверенность, что захочет. Он планировал направить его от Шатурского ДОСААФ в Московский автодорожный институт на заочное отделение. В том, что тот осилит программу ВУЗа, он не сомневался. Парень он крепкий, рос без отца, а матери одной не потянуть его учёбу в институте, но при поддержке со стороны это вполне осуществимая идея. А уж дальше он будет волен сам распорядиться своей судьбой, глядишь, и надумает стать его преемником. Буслаков был патриот своего района, ему очень хотелось, чтобы хорошие парни, типа  Ширяева пускали свои корни в Шатуре. Однако на этот счёт твёрдой уверенности совершенно не было. Сергей был не по годам серьёзным парнем, девчонками он не увлекался и по складу характера посматривал на них свысока, как на легкомысленные создания. Видно  он дал себе клятву, пока не встанет крепко на ноги, ни о каких девчонках не думать, его сердце для них было накрепко закрыто. Это было хорошо и плохо, из-за юных проказниц многие  парни по молодости крепко спотыкались, и в тоже время хотелось, чтобы хорошая, надёжная девушка вскружила ему голову, тогда бы его потянуло в родные края, как магнитом. Буслаков понимал, что рано или поздно тот влюбится, природу не обманешь, но ему было неведомо, что в недалёком будущем, вдали от дома у его любимчика  после долгого затворничества, сдерживаемые чувства вырвутся наружу, как в проснувшемся вулкане, он совсем потеряет голову и наломает кучу дров.
            Среди девчонок, пожелавших получить водительские права, начальник автошколы заприметил симпатичную десятиклассницу Нину Гришину. Смышлёная, юная девушка выделялась среди других  не только привлекательной внешностью, но и добрым, отзывчивым характером. В ней гармонично уживалось довольно редкое сочетание броской красоты, душевной теплоты и сообразительности. От него не ускользнуло, что она не равнодушно и застенчиво заглядывалась на Сергея, это могла бы быть чудесная, замечательная пара.
            В разгар мечтаний Владимир Николаевич взглянул в окно и от неожиданности вздрогнул. В проулок, ведущий к автошколе, на КамАЗе въехал курсант, о котором он только что думал. Его  сопровождала ГАИшная машина с проблесковыми маячками. Когда же из милицейской машины вышел, ставший легендой Шатурского ГАИ, подполковник Афонин Александр Васильевич, начальник автошколы мысленно отругал себя: «Ну, надо же, хорошего парня сглазил. Наверняка случилось что-то серьёзное. Просто так сам Афонин не пожаловал бы». Однако видавший виды Буслаков впервые в жизни профессионально ошибался. Начальник ГАИ был в хорошем расположении духа и с порога опроверг мрачное предположение.
              - Привет Николаевич!
              - Здравствуй Александр Васильевич! Чем обязан визиту столь знатного гостя?
             - Да ты не пугайся, - с улыбкой говорил Афонин, снимая настороженность Буслакова, - ничего страшного не произошло, я к тебе с самыми добрыми намерениями, с ходатайством о поощрении твоего курсанта, если, конечно, он не разгильдяй.  То, что он сотворил, можно назвать цирковым  чудом.
             - Не тяни за душу, Александр Васильевич, скажи толком, в чём его вина, где он набедокурил? Парень он хороший, я за него переживаю.
             - Да что ты всё паникуешь, никакой вины его нет, и  ничего он не набедокурил.  Хороших орлов ты готовишь, а этот парень, что надо! Твой на деле показал высокое профессиональное мастерство, не всякий опытный водитель на его месте смог бы так хладнокровно избежать беды. Не тебе не знать, какая узкая дорога от Левошево до Петровской. Так именно на этом участке, обгоняя автобус, навстречу ему выскочила легковушка, за рулём сидел водитель со стажем без году неделя. Казалось лобового столкновения не избежать, не трудно представить, что могло бы стать с тем балбесом,  если бы ни твой курсант.    Когда он увидел мчащегося на него придурка, он не растерялся  и на приличной скорости,  допустимой дорожным знаком, влетел в кювет. При этом он показал    филигранную технику вождения, только каким-то чудом ему удалось не перевернуться. На наших русских колдобинах он поставил КамАЗ на два колеса, и, сохраняя равновесие, сорвав травяной покров, погасил скорость. Он в аккурат остановился около бабулькиного забора, только немного его  повалил, но тут же извинился и пообещал к исходу дня забор подправить. Конечно,  я заставлю забор чинить виновника ДТП, а ты поощри своего парня. Когда замерили тормозной путь и сняли все параметры, мои менты в ГАИ были в восторге от профессионального мастерства, они до сих пор гудят от восхищения и  наезжают на меня, требуют наградить его грамотой.
             - Ты знаешь, Александр Васильевич, кажется, мне тебя сам Бог послал. Поедем к военкому Морозову Михаилу Николаевичу.
            - Это ещё зачем?
            - Ты же приехал с ходатайством о поощрении.
            - Ну, да! – пришла очередь удивляться Афонину.
            - Михаил Николаевич мужик военный, а военные они упрямые. Помоги мне уговорить его дать отсрочку до осеннего призыва. Это и мне нужно и хорошему парню.
           - Парня понять можно, а тебе-то зачем?
            - Можно я не буду отвечать на этот вопрос, это мой секрет, поверь на слово, очень надо.
           - Ну ладно, раз надо, так надо. Тебе – то, как старому другу можно поверить.
           Морозов встретил визитёров настороженно, он их не приглашал. А когда речь зашла об отсрочке, как и ожидалось, сразу заартачился.
             - Вы что мужики, меня к коррупции склоняете!?
             - Ты что, опупел, - сразу обиделся Афонин, - мы что, деньги себе в карман кладём или тебе взятку предлагаем.
             После долгих уговоров больше всех заинтересованного начальника автошколы военком сдался, но напоследок добавил:
             - С вас причитается.
             - За этим дело не станет. После работы жду тебя, - пообещал Буслаков и уже, выйдя на улицу, он добавил:
              - Спасибо тебе Александр Васильевич за поддержку, в одиночку я бы его не одолел. Здорово ты ему намекнул, что от него нет никакой благодарности за подготовку достойных кадров. Ты тоже после работы заходи, как ни как, это моя маленькая победа, грех не отметить.
             - Темнило ты, Николаевич, ладно после работы загляну.



             Став солдатом, Ширяеву не пришлось осваивать новую профессию, он уже имел права водителя второго класса. Кроме того, завоёванные на гражданке спортивные разряды по плаванью и по лыжам укрепили в нём выносливость, так необходимую на первых порах молодому воину. Он довольно легко преодолевал многокилометровые марш-броски и после них не валился в изнеможении от усталости, чем заметно выделялся в общей массе новобранцев. Благодаря этому служба у него складывалась довольно успешно. За короткое время он успел сдружиться с многими ребятами, он был хорошим другом и многим бескорыстно помогал, даже старослужащие относились к нему с уважением. В скором времени его назначили командиром отделения и присвоили звание младшего сержанта. Когда же встал вопрос, кем заменить уходящего в запас шофёра с командирского Уазика, Ширяев оказался самым подходящим кандидатом. Надо отметить, что стать водителем командирской машины это вожделенная мечта каждого солдата автороты. Все друзья доброжелательно и с пониманием отнеслись к его новому назначению, которое Сергей заслужил честно, добросовестным трудом. Однако, не обошлось и без ядовитой зависти, которая исходила от рядового Терентьева. Терентьев считал себя незаслуженно обойдённым, потому что у него был первый разряд по лёгкой атлетике. Будучи невысокого роста, он, тем не менее, говорил, что был чемпионом области в беге на короткие дистанции.  Когда Ширяева провожали в соседнее подразделение, друзья говорили ему наперебой:
             - Удачи тебе на новом месте.
             - Жалко, когда хороший друг уходит.
             - Повезло тебе, Серёга.
             Строгий старшина по-отечески напутствовал его:
             - Смотри, не подведи нас, дело тебе доверяют ответственное, и, для солидности сделав паузу, добавил, - главное не зазнавайся, живи со всеми в дружбе, в армии это много значит, и нас не забывай.
              - Он  уже сейчас  витает в облаках, а через неделю и не вспомнит о нас, если даже не раньше.
             Сказано это было завистливым Терентьевым, который, как уже говорилось, не раз хвастался тем, что ещё в юношеской спортивной школе он добивался высоких результатов.  С   его слов после девятого класса его приглашали участвовать в городских соревнованиях. Потом он говорил, что был чемпионом области среди юношей, у него была блестящая спортивная карьера, которую прервала служба в армии. Он козырял фамилиями известных тренеров, которые с ним работали. У начальства Терентьев сумел завоевать авторитет, старшине и командиру взвода можно было пустить пыль в глаза корочками спортивных разрядов, но солдат, с которыми живёшь бок о бок и ешь кашу из одного котла, обмануть невозможно, они судят по практическим делам, позже выяснилось, что он не гнушался доносами. Поначалу неопытные новобранцы принимали его явное хвастовство за чистую монету и слушали его с разинутыми ртами, но постепенно стали сомневаться. Как-то его спросили, почему при таких талантах его не отправили служить в спортивную роту? На что он, не моргнув глазом, ответил, что начальству видней. Потом вспомнили, что на марш-бросках он ничем не выделялся и, как правило, финишировал в группе замыкающих, едва укладывавшихся в положенный норматив. Но тогда об этом ему никто не говорил, многим ребятам было тяжело, они выкладывались из последних сил, чтобы не ударить в грязь лицом. Всё это стало вспоминаться по мере его растущего зазнайства, его стали недолюбливать. Сказанная им не к месту фраза, вызвала всеобщее возмущение.
             - Что ты за человек!?
             - Терентьев, ты любишь, чтобы только тебя одного хвалили.
             - Вечно всё светлое омрачить хочет.
             - Хотя бы в таком случае промолчал.
             - Да что вы его слушаете.
             - Не обращайте на него внимания.
             Терентьев, насупившись, замолчал. А будущий шофёр  командирской машины благодарил товарищей за искренние, добрые пожелания. Пусть недолго довелось служить с ними, но в тесном кругу общения он успел за короткий срок  привыкнуть и подружиться со многими ребятами, призванными из разных уголков страны. Ширяев был немного рассеян и невнимателен, что сразу по своему, в меру своей испорченности, истолковал Терентьев. Но робкое, неуверенное поведение оказавшегося впереди солдата было обусловлено никак не пренебрежительным отношением к провожающим, он никак не мог справиться с сильным волнением.  Ему улыбнулось счастье подняться на ту ступеньку, о которой втайне мечтает каждый водитель автороты, но до конца не верилось в счастливую судьбу, а, вдруг, во время личной беседы командир отставит его кандидатуру, как тогда возвращаться назад? Тогда лучше сквозь землю провалиться.
             Однако его опасения оказались совершенно напрасными. Командир авиационного полка полковник Абрамов Виталий Иванович, мужчина в расцвете сил побывал во многих горячих точках, о чём свидетельствовали многочисленные боевые награды. Поначалу он был немногословен, а когда узнал, что его новый шофёр призывался из Шатуры, отступил от официального тона и произнёс с улыбкой:
              - Много раз мне доводилось пролетать над твоей Малой Родиной. Красивая у вас природа, особенно впечатлительно смотрятся с высоты полёта живописные озёра  по берегам окаймлённые густой сочной зеленью.
             - Так точно, товарищ полковник, красота у нас неописуемая.
             - Ну как справишься с новой должностью? Сколько тебе времени потребуется для изучения машины и для стажировки?
             - У меня второй класс. Допризывную подготовку я проходил на КАМАЗе. Но помимо этого, после основных занятий  в гараже изучал устройство Уазика. Часто приходилось начальника автошколы подвозить по различным служебным делам.
             - Нравится машину водить?
             - Очень нравится.
             - А девушка твоя не ревновала тебя к ней?
             - У меня нет девушки, - покраснев, признался Сергей.
             Полковник рассмеялся добрым переливчатым смехом.
             - Ну, это у тебя ещё впереди.
             Заканчивая беседу, он добавил:
             - Ну что ж, тогда в добрый путь.
             В голосе седого полковника Сергею послышались добрые, отеческие нотки, которых ему так не хватало по жизни. В казарме, в приподнятом настроении, по дороге к своей кровати он трижды высоко подпрыгнул, пытаясь рукой достать до потолка. Однако, телячий восторг быстро осел, солдат отчётливо представлял, что  с этого дня на его плечи  легла большая ответственность за постоянное поддержание машины в исправном состоянии. Машиной он владел в совершенстве и, тем не менее, подолгу находился в гараже, он буквально сдувал с неё пылинки. Если бы кто-нибудь из женщин увидел его в эти минуты, то наверняка позавидовал бы такому трогательному  мужскому вниманию и заботе. Когда приходилось выезжать в город,  ухоженная машина привлекала внимание водителей и пешеходов исключительной чистотой, она блестела, как игрушка.  Солдатская служба, сделав крутой вираж, потекла совершенно по иному руслу, появилось много приятных  моментов, о которых он и не предполагал. Молодому парню нравились выезды за пределы военного городка и, особенно, когда командира полка приглашали на встречи, как ветерана,  участника боевых действий. Тогда на Сергее преломлялись добрые, участливые взгляды матерей, как на родном сыне, служившем где-то далеко от дома. Девушки с нескрываемым интересом поглядывали на статного, подтянутого юношу и тут же, словно спохватившись, отводили глаза, пытаясь казаться равнодушными. Ему эта  хитрость была хорошо знакома, Он, поступал точно также до тех пор, пока этот дряхлый и  ветхий, как старый мир, приём оказался слабым и абсолютно безнадёжным перед небесной  красотой  совсем юной, очаровательной девчонки.
             Случилась эта великая беда накануне Дня Защитника Отечества. Командира пригласили выступить в одной из городских школ перед старшеклассниками. В  современном, просторном, светлом здании Ширяев пружинистой спортивной походкой шёл по широкому коридору  на полшага сзади седого, боевого полковника Абрамова, на парадном мундире которого сверкало и переливалось множество наград. Ребячий гвалт стихал при виде военных. Восхищённые взгляды мальчишек и девчонок останавливались на орденах и медалях заслуженного лётчика, завистливо скользили по юному, похожему на мальчишку, воину, важно шагающему рядом с ветераном.
             Пара военных олицетворяла собой прекрасное сочетание почтенного возраста, отягощённого богатым багажом бесстрашных подвигов с безусой, чистой юностью, готовой к самым решительным ратным свершениям, но пока ничего не имеющей за плечами кроме безупречной выправки и огромного желания быть похожим на командира.
             Когда полковник вошёл в кабинет директора, солдат прошёл вперёд по коридору и в ожидании прислонился к подоконнику. Мимо него степенно, чуточку важничая, шли две подружки, одна худенькая, рыжая с весенними конопушками, но с приятными чертами лица, а другая была настоящая стройная красавица с густой пышной копной вьющихся волос, роскошно спадающих на плечи. Сергей невольно встретился с ней взглядом и, как всегда, как это уверенно и твёрдо он делал раньше, поспешил отвернуться, чтобы подчеркнуть своё полное безразличие. Однако на сей раз жест равнодушия получился каким-то неестественным. Впервые не сработал проверенный приём, солдат это сразу понял, и  почувствовал, как учащённо забилось сердце, готовое выскочить из груди. Он даже напыжился, чтобы удержаться от соблазна ещё раз взглянуть на ту божественную красавицу.  С ним ничего подобного никогда раньше не происходило, видимо со стороны он выглядел смешным и неуклюжим. Рыжая и конопатая, вполне владевшая собой, как в зеркале, прочла на его лице смятение и не упустила возможность острым язычком,  этим великим оружием слабого пола уколоть сильного, симпатичного парня:
             - А вы что, тоже ветеран и очень волнуетесь перед выступлением?
             Сергей оставил без внимания колкость, но он воспринял её как представившийся, естественный шанс при сохранении собственного глупого достоинства  ещё раз взглянуть на красивую девушку и, кажется, пропал безнадёжно. На сей раз ему и в голову не пришло отвести взгляд, он смотрел на неё, как околдованный. Она улыбалась открытой, приветливой улыбкой, и, к счастью у него ещё сохранилась капля трезвого разума, чтобы в этот короткий миг понять, что она не поддерживала насмешливость подружки, а застенчиво и нежно улыбалась именно ему. Какой-то бестолковый внутренний голос настойчиво твердил, что нужно немедленно отвернуться хотя бы для приличия и для сохранения собственного достоинства. Но солдат ничего не мог с собой поделать, он лишь растерянно шевельнул враз отяжелевшими руками, не зная, куда их деть, и рассерженно засунул их в карманы, будто они были виноваты в том, что не помогли ему в трудную минуту скрыть внезапно вспыхнувшие  чувства. В улыбке девушки было столько доброты и притягательности, что только последний кретин мог не понять, что она по детски доверчиво и глубоко искренне распахнула ему своё сердце. От такого невинного, безбрежного, как океан, взгляда у парня пошла голова кругом, он хотел сказать что-то приятное, доброе, но язык словно присох к нёбу, возникло такое ощущение, что через какое-то мгновение он не удержится и полетит под откос на ходу быстро идущего поезда.
Солдат, пожалуй, впервые в жизни почувствовал полную беспомощность перед открывшимся ему девичьим очарованием, он парил, словно в невесомости, он искал и не мог найти  твёрдую точку опоры, чтобы как-то заговорить с девчонкой, сказать ей простые слова и спросить хотя бы как её зовут. Волна захлестнувших чувств выбила его из колеи, лишила дара речи, он даже не смог достойно ответить на колкость, что раньше ему удавалось без особого труда. Вид у него был явно растерянный, он покраснел до самых мочек ушей. Девчонки, окончательно добивая его, прыснули со смеху, а, когда за ними захлопнулась дверь с табличкой «11 А», он уже не мог слышать, как та, что обворожила его, смущённо сказала своей верной подружке: «А он ничего, симпатичный». На что рыжая тут же отшила её: «И что ты хорошего нашла в этом тюфяке?»
              Как заворожённый Сергей продолжал стоять у окна, не в силах сделать хотя бы один шаг. Внутри у него всё оборвалось, сапоги приросли к полу, на щеках не спадал яркий румянец. С сержантом, командовавшим целым  отделением, произошло что-то невероятное, он не был застенчивым парнем и, когда надо, мог дать достойный отпор колючим язычкам заносчивых особ прекрасного пола. А тут не было сказано ни единого слова и, вдруг, какая-то «промокашка» только очаровательной внешностью, только одним взглядом, только одной улыбкой капитально обескуражила его. Внутренний голос говорил ему, ну что ты кипятишься, как медный самовар, зачем незаслуженно обижаешь хорошую девчонку. Будь мужчиной, ты же видел, какой у неё прекрасный взгляд, он дорогого стоит. Однако, кипевшую досаду надо было на ком-то выместить и он переключился на вредную подружку, которая так бесцеремонно царапнула по мужскому самолюбию, что он от злости сжал в карманах кулаки. Несколько минут назад, до появления девчонок бравый воин находился в приподнятом настроении. Он же видел, как восторженно, с какой завистью смотрели на него ребятишки. Его распирало чувство гордости от причастности к праздничному торжеству, а теперь в один миг всё куда-то испарилось. Восторженное, возвышенное состояние сменилось смятением, растревоженным покоем.
              «И что я в ней хорошего нашёл? – овладев собой после ошеломительного потрясения, с деланным равнодушием рассуждал без памяти влюбившийся юноша, - была бы хоть девчонка нормальная, а то так себе, соплячка, красивая как кукла». Основательно задетая мужская гордость сгоряча пыталась отыскать в ней ещё другие недостатки, но сердце от этого не успокаивалось  и не стало тише биться в груди. А внутренний голос с нескрываемым ехидством говорил ему, как тебе не стыдно, дурак ты беспросветный.  Это был тебе прекрасный знак, им дорожить надо и бережно хранить в душе, а ты из-за глупого гонора готов безжалостно растоптать светлые, безоблачные чувства, которые возможно больше никогда не повторятся в твоей жизни, и ты будешь жалеть об этом до конца своих дней. На сей раз внутренний голос, кажется, был прав, трезвый разум всё-таки взял верх. Сергею страстно захотелось, чтобы она вышла из класса и снова прошлась мимо, только без вредной подружки, тогда бы может быть удалось с ней заговорить. Однако ожидаемого чуда не произошло, зазвенел звонок, в класс вошёл учитель. Высокая деревянная дверь, словно вынося жёсткий приговор, безжалостно захлопнулась и оставалась плотно закрытой, разрушив последнюю радужную мечту.  Чувство глубокого уныния навалилось на молодого парня непомерной тяжестью. Огромный, совсем недавно наполненный звонкими детскими голосами, школьный коридор сразу опустел и хранил тягостное безмолвие. Воцарившаяся, гнетущая тишина обостряла чувство одиночества, словно помогая ему понять, что несколько минут назад он упустил что-то очень драгоценное, без чего он дальше не сможет спокойно жить, так, как живут все люди. Медленно приходя в себя, он наконец-то стал адекватно воспринимать происшедшее событие, в нём проснулся голос настоящего Ширяева. Мысленно, как клятву,  он произнёс слова, достойные настоящего мужчины: «Прости меня прекрасная Незнакомка, я сделаю всё, чтобы мы были вместе».
             Надолго потерял душевный покой влюблённый юноша. Он не подозревал и не догадывался, что она тоже с той минуты непрестанно думала о нём. По вечерам в короткий отрезок свободного времени, сидя в казарме, он задумывался, почему на гражданке люди могут пойти куда хотят, встречаться с кем хотят, а в армии всё это запрещено. Жди увольнительную целую неделю и то на несколько часов, разве можно так отыскать приглянувшуюся девушку?
             Уж так устроена наша жизнь, любовь,  она слепа. Когда у влюблённых что-либо не заладится в личных отношениях, они готовы обвинить в несовершенном устройстве весь мир. Эту особенность очень выразительно подметил лишь одной гениальной строкой великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин: «Кто не был глуп, тот не был молод».
             Иногда у Сергея появлялись  виртуальные радужные планы, они не имели под собой никакой реальной почвы и являли собой плод безудержного воображения, когда чаще всего желаемое выдавалось за действительное. Однако от непрерывных размышлений и безудержных фантазий появлялась придуманная надежда,  и в душе царило ликование. Голубые выразительные глаза неотступно сопровождали его, а в них ему виделась пьянящая открытость и глубокая бесконечность, как сама Вселенная. В отличие от него она не сделала ни малейшей попытки скрыть охватившие её чувства, он в этом был уверен. В тот короткий миг, когда он потерял голову, ему посчастливилось прочесть в её взгляде что-то по детски доверчивое и ласковое, предназначавшееся только ему одному. Запавшее в душу тепло и нежность этого взгляда не давали ему покоя, неудержимо влекли к ней. Он тонул в её голубых глазах, как в живописных Шатурских озёрах.
             Приближение выходного дня было связано с нетерпеливым ожиданием увольнения. За всё время службы, которая перевалила на вторую половину и приближалась к заключительной фазе, он всего лишь пару раз брал увольнительную, чтобы запечатлеть в памяти город, в котором  довелось служить. А, когда посчастливилось стать шофёром командирской машины, и нередко приходилось выезжать за пределы воинской части, как-то само по себе пропало желание  погулять по городу в воскресный день. Но сейчас, сложившиеся в сознании привычные представления перевернулись вверх дном. Он, как избалованный ребёнок, которому вынь да положь, буквально сгорал от нетерпения в ожидании намеченного дня и часа. Стрелки часов, будто подчиняясь недоброй воле злого колдуна, ползли ужасно медленно. Он любил подолгу пропадать в гараже, и жизнь его текла размеренно и спокойно, насколько это определение уместно применительно к воинской службе. Но сейчас засидевшегося жениха, (как в ближайшее время окрестит его обидным прозвищем всё тот же  злополучный недруг Терентьев) подхватил бурный водоворот неведомых, сладостных чувств. С ним произошли непредсказуемые, невероятно крутые перемены, всё свободное время уходило на подготовку парадной формы  к предстоящему выходному.  При других обстоятельствах незначительные складки на кителе и на брюках остались бы без внимания, а сейчас это казалось совершенно недопустимым. Когда он заканчивал усердно разглаживать полы шинели, в бытовке скопилась очередь.  Спонтанно собравшиеся парни, в ожидании были рады общению, они вели спокойный, непринуждённый разговор, пока на горизонте ни появился вездесущий, въедливый хвальбун и неудачник. Увидев причину необычного скопления, он подговорил ещё нескольких солдат погладить форму, и сам первый взял в каптёрке китель и брюки  и вошёл в бытовку с твёрдым намерением досадить ненавистному и более удачливому сопернику.
              - Ты что, рехнулся, гладишь шинель, когда в очереди скопилось столько народу, - с деланным возмущением и нарочито громко произнёс злопыхатель.
             До сих пор, не обращавшие внимание на задержку, сослуживцы дружно поддержали Терентьева.
             - Сергей, всё равно в ближайшее время придётся её в скатку сворачивать.
             - Ребята, замечание справедливое, я сейчас, ещё минуточку.
             Пришлось поторопиться и уступить место очереднику.
             - С какой стати ты вдруг пижоном стал? – после очевидно провалившейся попытки устроить скандал, не скрывая ехидства, спросил злопыхатель.
             Сергей посмотрел на него, как на безнадёжно больного и предпочёл очередной выпад оставить без ответа. Терентьева, попавшего в ДТП, лишили прав, материалы по заявлению пострадавших направили в следственные  органы, но после досконального изучения всех обстоятельств происшествия выяснилось, что вины его не было. Просто из-за слабохарактерности он неосмотрительно оговорил сам себя и подписал протокол. В автороте многие недоумевали, как такое могло произойти, вряд ли этот проныра мог так легко опростоволоситься, что-то здесь было не так. Все видели, что не лежала душа у нерадивого солдата к технике, его машина из-за частых поломок подолгу стояла на ремонте. Вначале говорили, что ему крепко не везёт, но постепенно это мнение стало меняться, потому, что он сам не умел и не стремился научиться устранять неисправности. Он откровенно сачковал, толкался без дела в гараже и филонил  под предлогом отсутствия запасных частей. Закончилась эта неблаговидная история тем, что по рапорту командира взвода его перевели из автороты вслед за Ширяевым.
              Так они снова оказались в одном подразделении. Терентьева, сумевшего ещё раньше завоевать благосклонность начальства, назначили полковым писарем. У него обнаружилось ещё одно достоинство, он неплохо умел печатать на машинке. Никто не спрашивал, каким образом он сумел получить эту странную специальность, но это  определило его новое назначение. Ему доверили печатать плановые таблицы полётов.  Сергей был, мягко говоря, не в восторге от появления амбициозного, завистливого соседа, хотя они начинали службу вместе, и какое-то время прослужили бок обок в одном отделении.   У него хватало мудрости  и выдержки держаться подальше от, ехидного  неудачника и никак не реагировать на очевидную, нескрываемую зависть. Справедливости ради, надо отметить, что у Сергея хорошо получалось бесконфликтно отмахиваться от недобрых выпадов, как от назойливых кровопийцев-комаров.  Такое пренебрежительное, если не сказать большего,  отношение к собственной убогой и гадкой персоне ещё больше злило непорядочного недоброжелателя.
              Влюблённый без ума парень был охвачен совсем иными, новыми, неведомыми ранее и куда более приятными заботами. Наконец-то наступил долгожданный миг, когда за спиной осталась проходная. Шагая по городским тротуарам, странный юноша в военной форме внимательно, будто разведчик, присматривался к веренице прохожих, твёрдо веря в случайность встречи. Вконец обалдев от радужных надежд, он не задумывался, что его поведение выглядит бестактным, и совсем не замечал изредка бросаемых на него недоумённых взглядов.  При виде похожей девушки он замедлял шаг, его охватывала робость. «Как ей задать первый вопрос, о чём с ней заговорить, как построить интересную беседу?» Но все эти вопросы сразу отпадали, когда он видел, что это не она. Однако в нём ни на минуту не угасала надежда на успех и пустое предчувствие удачи. Крепкий, полный сил солдат жаждал чем-то отличиться. Взбудораженные мечты уносили его в небеса, он надеялся совершить геройский поступок, тога о нём напишут статью в местной газете, и он попросит поместить его фотографию. Тогда Она узнает его, прочтёт о его благородном поступке, и потом они обязательно встретятся. Она через газету сама найдёт его, в её взаимных чувствах он ни капельки не сомневался. Как жаль, что до сих пор ни он, ни она не знают имени друг друга.  Воспалённое воображение рисовало самые невероятные картины, при этом девушка, о которой он мечтал, казалась ему слабой и беззащитной, а сам он представлялся себе сильным, готовым на любой подвиг ради неё. Воистину сто раз был прав великий Пушкин, когда написал: «Кто не был глуп, тот не был молод».
              Было начало марта, прозрачные сосульки, чистые, как первая любовь, свисали с крыш и падали на землю, символизируя бесповоротное отступление зимы. Воздух, наполненный неповторимым ароматом тающего снега, густым нектаром вливался в грудь, волновал молодую кровь, усиливал любовное томление.  В душе солдата, несмотря на неудачи, на полную мощь господствовала весна.
              Весь день прошёл в бесцельном скитании по городу, бессознательно солдат оказался  у ограды пустынной школы. Как много от неё разбегается дорожек, какая из них ведёт к дому любимой девушки, как отыскать её, неповторимую и безумно красивую? Тёмные глазницы широких окон безучастно молчали, они навевали тоску и уныние, не в одном окне не горел огонёк, который мог бы  согреть душу и вселить надежду. Недавно восторженное состояние казалось наивной глупостью, чувство безнадёжности и удушливой апатии, как густым туманом обволакивало сердце юноши. Когда время увольнения стало подходить к концу, от бесплодных поисков он совсем упал духом.
             Запоздало влюбившийся парень с особой остротой почувствовал, что без взаимной любви очень нелегко. И как он только мог в самом счастливом  возрасте  жить до сих пор без любимой девушки? Возвращаясь в гарнизон, он вдруг понял, что бродил по городу, как наивный и безнадёжный романтик.  Всевышний обделил его прагматичностью, он поступал всегда, как подсказывает сердце, и судьба щадила его, его жизнь текла, как по наезженной колее, однако на сей раз его постигла неудача. Объективная реальность на ниве розовых мечтаний стала пробивать первые ростки обдуманных, прозаичных планов.
            Уже при самом подходе к проходной внутренний голос начал ругать его за бесцельно потраченное время. Зачем  надо было весь день шататься по городу, чтобы прийти к школе, заведомо зная, что там никого нет кроме заспанного сторожа или сторожихи. Гораздо разумней было бы погулять в парке, где обычно горожане отдыхали или постоять у кинотеатра перед началом сеанса и, на худой конец, просто походить по магазинам, расположенным неподалёку от школы. Она наверняка жила где-то поблизости, не могла же она ходить в школу с другого конца города. Кажется, на сей раз ты прав дружище, ответил он своему внутреннему голосу.
              А ночью ему приснился родной дом, на стене у них висела гитара, последнее время уже много лет мама не брала её в руки. Но ему вспомнилось, когда он был маленьким, по праздникам мама любила под гитару напевать шуточную песню про отважного капитана, который объехал много стран, раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул, но не разу даже глазом не моргнул, а потом влюбился как простой мальчуган.
Во сне Сергей радостно рассмеялся и спросил: «Мама, откуда ты знаешь про мою любовь?» «Ну, я же твоя мама».
                Дневальным по казарме в ту ночь был Терентьев, услышав громкий смех, он посчитал своим долгом восстановить нарушенную ночную тишину, грубо толкнул Сергея в бок и высказал:
              - Что ты ржёшь, как жеребец, людям спать не даёшь.
              Ширяев не сразу понял, что происходит, а когда пришёл в себя, равнодушно промолвил:
              - А, это опять ты. Чтобы тебе в канализацию провалиться.
              Он перевернулся на другой бок, натянул на себя одеяло и с улыбкой на глазах быстро уснул, но мама ему больше не явилась во сне.
              На следующее увольнение Сергей составил твёрдый план и очень надеялся на успешное его осуществление.  Однако в природе существует необъяснимая несовместимость возвышенных чувств  и трезвого расчёта. Всякая попытка соединить их вместе неизбежно  даёт серьёзную трещину, а то может произойти что-то ещё более худшее. Как правило, душевное ликование врывается спонтанно, когда его совсем не ждёшь. Лжеучёный Зигмунд Фрейд утверждал, что первенство разума далеко, но не недосягаемо далеко. Сергей на собственном горьком опыте убедился, как это утверждение с треском провалилось.  Всё досконально рассчитав, он встретил любимую девушку в городском парке, но лучше бы этой встречи не было. В душе он надеялся, что она будет гулять со своей вредной подружкой, и во всеоружии готовился к этой встрече. Однако произошло что-то ужасное, что не могло присниться в самом страшном сне, его разочарованию не было предела.
             Она шла с другим  взрослым парнем, Она узнала его, от радости запрыгала на месте и приветливо помахала  рукой.  Она улыбалась той очаровательной улыбкой, которая околдовала, свела его с ума при первой встрече. На сей раз он не заметил, а точнее сказать не захотел заметить той неизменной искренности и бесконечной преданности, которые излучала всем своим существом юная девчонка, ещё почти девочка. Он остолбенел и какое-то время постоял на месте, как истукан, потом резко повернулся и быстрым шагом пошёл прочь, он едва сдерживался, чтобы не побежать во весь опор, чтобы подальше убежать от коварной измены. На ходу он повернулся назад и к ещё большему ужасу увидел, что она положила голову на грудь этому великовозрастному парню. Он не мог видеть слёз, которые бежали по её щекам. Парень что-то крикнул ему, но Ширяев уже не хотел ничего слышать. Закусив удила, он шагал, а точнее сказать почти летел от подлого предательства, будто можно было убежать от нестерпимой душевной боли и от своего позора.
              В городе ему больше было делать нечего, задолго до окончания увольнительной он вернулся в казарму, переоделся в рабочую робу и отправился в гараж. На сей раз внутренний голос стыдливо молчал и не смел даже рта открыть, всё было до слёз предельно ясно. От этой очевидной ясности в душе поселилась такая тоска и уныние, что хотелось волком выть. Его подавленное настроение не осталось незамеченным заботливым старшиной. В соответствии с воинским Уставом, что в равной степени приравнивалось к личному убеждению старшины, последний не удержался от замечания:
             - Солдат всегда должен находиться в бодром расположении духа, так требует воинский Устав.
             - Так точно, товарищ старшина! – ответил Сергей, это ему хорошо было известно.
             О том, что сердцу не прикажешь, он умолчал, о своих переживаниях он даже с родной мамой никогда не поделился бы. Но не думать о безумно понравившейся девчонке на своё несчастье и на свою беду он не мог. Увиденная собственными глазами картина немыслимого предательства обжигала сердце. Чтобы полностью забыться и совсем не думать о ней, он с головой окунулся в работу. Всё свободное время он тратил на непрерывное техобслуживание своей машины, которую он полюбил, как родную и надо отдать должное, она сияла чистотой в любую погоду, как настоящая красавица. Кроме того, он брался за любую тяжёлую работу, помогая товарищам. Трудился он с подъёмом, удивляя своей неутомимостью, бескорыстием и дружелюбием. Чувство неразделенной любви и то душевное тепло, которое предназначалось любимой девушке, в нём не угасало. Только теперь оно безмерно щедро дарилось товарищам, которые находились рядом, и с которыми его неразрывно связывала воинская дружба. За некоторыми молодыми солдатами были закреплены большегрузные вездеходы, трёхосные ЗИЛы, которые за их тяжёлое управление обидно окрестили «колунами». Малоопытные солдаты чаще всего обращались за помощью и были бесконечно благодарны за быстрое устранение неисправностей. Однажды Ширяев очень наглядно продемонстрировал недюжинную физическую силу и высокие профессиональные способности. Он без домкрата, без чьей-то помощи, в одиночку заменил колесо на тяжёлом грузовике, причём сделал это за считанные минуты. Скопившиеся поблизости товарищи, поражённые невиданным мастерством, не скрывали восторженного восхищения.
              - Серёга, ты родился шофёром!
              - Смотри, простое дело, а никто не мог додуматься!
              - Золотые руки!
              - Ты нигде не пропадёшь!
              Сержант сдержанно улыбался, похвалы, и комплименты глубоко не проникали в душу молодого парня. Растревоженное сердце никак не давало ему покоя, как ни старался он вычеркнуть из памяти полюбившуюся, юную девчонку  и совсем не думать о ней, у него ничего не получалось. А тут ещё, как назло, снова приснилась мама, она словно подлила масла в огонь, усилила и без того тяжёлые муки любви. «Не думай о ней плохо, у вас всё будет хорошо». «Мама постой, - крикнул он во сне, - почему ты не договариваешь?» Он в смятении побежал за ней, замахал руками и ногами, одеяло слетело на пол, от чего он проснулся, так и не получив ответа. Что-то недовольно бурча себе под нос, он снова укрылся одеялом, но уснуть так и не мог до самого утра. За окнами брезжил рассвет, предвещая наступление продлённого весеннего дня.
             Шло время, мартовские метели чередовались с безмятежной солнечной погодой. Только  влюбившемуся в первый раз в жизни молодому человеку спокойствие ни на минуту не приходило, он думал о ней и днём и ночью. Отбушевал капризными метелями и солнечными оттепелями своенравный март. Остался позади роковой день весеннего равноденствия, который ничего не изменил в судьбе. На дворе уверенно вступил в свои права озорной апрель, а безнадёжно, без памяти влюбившийся юноша, как ни старался, не мог забыть очаровательную, голубоглазую школьницу.
             Глубоко несчастному парню было совершенно неведомо, что для устранения довлеющих над ним тяжёлым грузом, грусти и печали, за его спиной по всем правилам военного искусства с соблюдением строжайшей секретности, развернулась бурная подготовка к самой настоящей, крупномасштабной операции. Её многогранности и талантливой  изощрённости могли бы позавидовать в российском Генеральном Штабе или в американском Пентагоне. Но справедливости ради, следует оговориться, захватывающие события пока разворачивались в тесных стенах городской средней школы, где недавно довелось побывать Сергею.
              Да простит автора читатель за несколько нарушенную последовательность повествования. В самом начале, с конца описываемой, любовной драмы были названы имена неразлучных подружек Наташи Буланниковой и Наташи Горюновой, а в дальнейшем, на протяжении   значительного периода, девочки оставались безымянными. Обе школьницы были подружками, что называется, не разлей вода, их сердца были настежь распахнуты друг другу. У них не было секретов, они делились между собой самыми сокровенными девичьими тайнами. И, вдруг, стало происходить что-то непонятное, что называется, из рук вон. Наташа  без видимых причин в последние дни  стала  замкнутой, грустной и печальной. Она избегала откровенных разговоров, которые до этого момента были привычной нормой девичьего общения. Почувствовав, что с Буланниковой происходит что-то неладное, Наташа не на шутку обеспокоилась. Нависла реальная угроза потерять самую лучшую, самую преданную, самую надёжную подругу. Пустить всё на самотёк, отстать от неё, и оставить её наедине с собой в расстроенных чувствах было бы просто предательством. На такой поступок в силу своего характера, Наташа была просто не способна.
              Нужен был какой-то план действий, нужно было с чего-то начинать. Неплохо было бы как-то узнать о причине свалившейся беды от кого-нибудь постороннего, но никаких видимых окольных путей решения проблемы не просматривалось. Твёрдой решительности Наташе было не занимать, и она решила действовать напролом, хотя прекрасно понимала, что придётся бередить больную рану своей лучшей подруге. Выяснение загадочной причины болезненной хандры оказалось невероятно сложной задачей, несколько предпринятых попыток оказались безуспешными. Взломать упрямство и вызвать на откровенный разговор страдающую подругу оказалось не по силам. У боевой, незнающей поражений Наташки впервые опустились руки. Но тут её осенила  блестящая идея  из области психологии, наиболее тяжёлое переживание для девичьей души приносит ощущение отвергнутой. Замысел был острый и болезненный, как скальпель хирурга. Самое лучшее, это инсценировать полное безразличие к девичьим страданиям, делать равнодушный вид и не приставать ни с какими расспросами. К скрываемой обиде, прибавится ещё одна обида, которую в замкнутом молчании у хрупкой, бедной девочки не хватит сил одолеть. Тогда она  расколется и сама выложит всё, как на тарелочке. Расчёт был безжалостно жестоким, но оказался невероятно точным и эффективным. Когда, наконец, выяснилась, довольно банальная причина, Наташа с возмущением произнесла:
              - Оказывается этот тюфяк ещё и с характером, наверное, не одну девчонку доводил до слёз. Дохлый симпатяга, возомнил о себе невесть что. Ну, я ему покажу, он у меня ещё попляшет и будет прощение просить.
               Наташе, с присущей молодости горячностью, не приходило в голову, что она могла глубоко ошибаться.
             - Ты что надумала? - испуганно воскликнула Буланникова, он ничего плохого не сделал.
             - Как не сделал? Ты посмотри на себя. Была самая весёлая, самая жизнерадостная в классе, а сейчас на кого ты стала похожа? Хуже мокрой курицы. И ты ещё защищаешь его, говоришь, что он ни в чём не виноват.
            - Я так и знала! – Наташа  плакала и уже горько сожалела, что во всех подробностях рассказала о своей личной беде.
             Юная, совсем неопытная девчонка больше всего на свете боялась потерять безумно понравившегося парня.
             - Не плачь Наташенька, я тебя очень люблю! Я разгоню все самые хмурые тучи над твоей головой. Над нами, как поётся в песне, солнце будет сиять ярче, чем на Мадагаскаре. Вы должны обязательно встретиться и объясниться.
             - Но, как это сделать!? – заливаясь горькими слезами, едва выговорила бедная школьница.
             - А это уже моя забота. Ты вытри слёзы, а то обо мне Бог весть, что подумают. Ты знаешь, какой у нас народ.
             Наташу не выбрали старостой класса из-за чрезмерной её активности и  трудной управляемости. Однако она цепко держала класс в своих руках, оставаясь в тени, она как серый кардинал руководила ребятами и девчонками. Если ребята подчинялись ей почти как Жанне д, Арк, то хитроватые девчонки воспринимали её более или менее сдержанно. Но на данный момент это был не тот случай, когда надо было в чём-то хитрить и притворяться. В классе давно начали завязываться школьные романы, некоторые наиболее ветреные и легкомысленные девчонки успели повлюбляться по второму разу. Экскурсия в воинскую часть вызывала  у них искусно скрываемый, но гораздо больший интерес, чем у ребят. Ребята зацикливались на автоматах и боевой технике, а у их сверстниц, созревающих намного раньше, на уме было совсем другое. Их привлекала встреча с крепкими, сильными парнями. Девчонки горели желанием пообщаться с более взрослыми ребятами, а там, кто знает?.. Как бы там ни было, но Наташке удалось создать крепкий "сцеп". Этот анахронизм в недалёком будущем вернёт из прошлого века в словарь русских слов Президент страны Путин Владимир Владимирович. В  одном из ежегодных посланий Федеральному Собранию он будет говорить о необходимости его укрепления в общественном сознании.
              А впереди оставалась самая последняя преграда, уговорить классную руководительницу Дёмину Зинаиду Александровну организовать экскурсию в воинскую часть. Здесь без поддержки старосты класса Альфии Рыбаковой невозможно было обойтись. Дело осложнялось тем, что она оказалась соперницей при выборе старосты, Рыбакова победила, потому что все мальчишки отдали голоса за неё, за её умение красиво одеваться. Альфия справедливо была признана первой модницей в классе, она первая появилась в школе в изящных лосинах, а когда многие девчонки разбомбили предков на лосины, она тут же отказалась от них и стала носить голубую водолазку и джинсовый сарафан – предмет мечтаний и зависти всех школьниц старшеклассниц. В арсенале её одежды была не менее модная и дефицитная джинсовая куртка. На ногах у неё были ботинки на высокой платформе с толстым каблуком и немыслимой шнуровкой в виде пышного банта. Школьные мальчишки старшеклассники бросали на неё восхищённые взгляды, но она на них не обращала ни малейшего внимания. Она вздыхала о Руслане, который учился в строительном институте он приезжал на каникулы или на стажировку, на какую-нибудь городскую стройку и совершенно  её не замечал.
             У Горюновой, как у талантливого полководца, мгновенно созрел план действий, как обуздать строптивую Рыбакову и сделать её своей покладистой союзницей. Для этого всего лишь нужно было разрешить её любовную драму, что у Наташки всегда получалось легко и успешно:
             - Хочешь, приворожу к тебе Руслана?
             Альфия от неожиданного предложения покраснела и неуверенно ответила:
             - Хочу, а как ты это сделаешь?
             - Ты знаешь, где он работает?
              - Конечно, знаю. Я почти каждый вечер провожаю его на километровой дистанции, а он меня совсем не замечает.
             - Он с другой девчонкой ходит?
             - Нет, он один.
             - Ну, ты даёшь подруга, за километр и слона можно не разглядеть.
             - Я боюсь идти рядом.
             - Когда  ты собираешься его провожать?
             - Сегодня.
             - Тогда пойдём вместе.
               Заговорщицы остановились на обочине дороги и издали ждали появление «объекта». Когда  он вышел и приблизился на небольшое расстояние, они вышли из укрытия  и пошли в попутном направлении медленным шагом, с таким расчётом, чтобы он нагнал их.  Когда «объект» поравнялся, у Альфии от страха сердечко замерло в груди, если он пройдёт мимо и опять не обратит на неё ни малейшего внимания, она не переживёт этого. Совсем по другому вела себя бесстрашная Наташка, по дороге она весело молола всякую чепуху, а когда наступил решающий момент, она сменила интонацию и серьёзным тоном строгого прораба, как будто в продолжение начатого разговора, сказала:
             - Ходит, как башенный кран, как будто перед глазами одни бетонные плиты и корыта с цементным раствором.
             Руслан удивлённо посмотрел в их сторону, но они, заранее договорившись, даже глазом не повели в его сторону и как будто продолжали давно начатый разговор:
             - Ну и парни пошли, в голове одна пустота, ничего не замечают вокруг.
             - Девчонки, это вы про меня говорите?
             - С какой стати, мы вас совсем не знаем, - ответила за двоих Наташка.
             - А можно я с вами немножко прогуляюсь?
             - А вы кто? Мы вас совсем не знаем.
             Руслан, слегка задумавшись, быстро нашёлся с ответом:
              - Я башенный кран.
              Девчонки звонко рассмеялись, не рассмеяться было просто невозможно. Сам по себе легко завязался непринуждённый, оживлённый разговор, причём, ни о каких преднамеренных хитрых планах не было сказано ни слова ни с той ни с другой стороны, всё произошло "случайно". «Ну, кажется всё в порядке, теперь дело в шляпе, мне здесь делать больше нечего» - подумала про себя Наташка, а вслух, словно спохватившись, сказала:
             - Ой, меня мама в магазин послала, я теперь точно нагоняй получу. Альфия и башенный кран, до свидания.
             - Меня, между прочим, Руслан зовут, - ответил повеселевший  парень.
             На следующий день Альфия сияла, как майская роза.
             - Он меня до дома проводил.
             - Свидание назначил?
             - Да! – ответила ошалевшая от счастья девчонка.
             - Вот что, Альфия, теперь ты мне помоги, как староста класса.
             - Наташенька, расшибусь, но сделаю всё, что скажешь.
              - Надо нашу классную уговорить, чтобы организовала экскурсию в воинскую часть.
             - Сделаем, но только надо хорошенько всё обдумать.
             - Молодец, соображаешь, нашу классную на мякине не проведёшь, вместе будем думать.
             Девчонкам не составило особого труда уговорить мальчишек под предлогом приближения Дня Победы с определённым интервалом обращаться к классной с одним и тем же вопросом. В конце концов, Зинаида Александровна собрала всех на классный час.
             - Это с какой стати вы воспылали  таким горячим желанием? – строго спросила Зинаида Александровна, - до Дня Победы ещё о-го-го как далеко.
             - Ну, Зинаида Александровна, этого весь класс хочет, - почти хныкала Альфия.
             Наташа Горюнова предпочитала оставаться в тени, она молчала, но в душе сердилась: «Разве так надо начинать разговор?»
             - Вспомните, как я вас насильно загоняла в кинотеатр на бесплатный просмотр фильма о Солженицыне. Вы все прекрасно знали, что этот фильм предусмотрен школьной программой, однако вы не постеснялись устроить самый настоящий, бессовестный бунт. Выходит, я должна считаться с вашими желаниями, а вам на мои требования можно начихать. Нет, мои дорогие, у вас ничего не выйдет.
             - Но тут неожиданно, преодолев  себя, оставив без внимания справедливый упрёк, как храбрый заяц, заговорила Альфия:
             - Зинаида Александровна, ко мне почти весь класс обратился, как к старосте, а вы подрываете мой авторитет. Тогда на моё место пусть другого человека выбирают.
             «Молодец, - подумала про себя Наташка», - но это ещё не означало победы.
             У Зинаиды Александровны не было никакой альтернативы, кроме Горюновой, а с этой ещё больше хлопот не оберёшься, но вслух она строго сказала:
             - Хорошо, я подумаю над этим вопросом.
             Казалось, что собрание закончится ничем. У всех ещё на слуху был этот довольно неприятный инцидент с кинофильмом про Солженицина, и Горюнова предвидела эту преграду. Откуда у неё, только бралась такая прозорливость? Говорят, умение руководить, это умение предвидеть. Наташка заранее проштудировала и надёжно подготовила любимицу классной, отличницу, Олю Пронникову, которая в разыгранной инсценировке неплохо сыграла отведённую ей роль.
             - Зинаида Александровна, мы понимаем, что до Дня Победы ещё очень далеко, но многие в классе хотели бы заранее подготовиться и написать хорошее сочинение к этому великому празднику. Я разговаривала с ребятами, почти у каждого есть что-то личное, семейное, что хотелось бы добавить к этой патриотической теме.
             - А ты, с каких пор записалась в адвокаты? Ты говоришь хорошие слова, как настоящий дипломат, но я в них не услыхала искренности.
             - Никуда я не записывалась, - обиженно ответила Оля.
              Чувствуя какой-то подвох, классная никак не могла уловить истинную суть замысла. Подозрительно тихо вели себя две главные заводилы. Она предприняла ещё одну попытку разоблачить хитрецов и строго посмотрела на Горюнову:
             - Это ты взбаламутила всех?
             - Что вы, Зинаида Александровна? – сделала изумлённый вид Наташка.
             В эту минуту её актёрскому  мастерству могли бы позавидовать именитые профессионалы. Зинаида Александровна перевела взгляд на Буланникову.
             - А ты что молчишь? То звенела на всю школу, как серебряный колокольчик, а сейчас словно воды в рот набрала.
             Вид у Наташи был такой горестный, что классная подумала: «Не заболела ли она? Наверное, поссорились неразлучные подруги». Обычно всегда сидевшие рядом,  за одной партой, они находились  в разных углах, далеко друг от друга.
             - Я тоже хочу на экскурсию, - тихо сказала по-настоящему грустившая Наташа.
              Сказано это было  очень выразительным, жалобным тоном, похожим на стон, идущий из самой глубины души. Никто ничего не понимал, поэтому все дружно рассмеялись, а Наташа опрометью выбежала из класса. В пустынном коридоре, заливаясь слезами, она ругала себя: «Разве можно нашу классную провести, и зачем только надо было идти на поводу у Наташки. Это же самая, что ни на есть, глупая авантюра, заведомо обречённая на провал».
              Но Зинаида Александровна вдруг задумалась: «Что творится в голове у подростков, наверное, сам Бог не разберёт». И тут же переключилась на себя: «А я тоже хороша. И зачем надо было так жёстко упрямиться? Замысел у них в душе хороший, его надо поддержать и Бог с ними, с детскими хитростями, которыми они меня хотят провести. С чего я стала такой чёрствой? Наверное, из-за нашего нечистого на руку директора, который пытается прикрыть свои неблаговидные дела чрезмерной жестокостью». А вслух она снова повторила уже сказанную раньше фразу:
             - Хорошо, я подумаю.
             Конечный результат оказался самым благоприятным. Наташка отыскала  безутешно плачущую подругу и вся, ликуя и сияя от торжества одержанной победы, сообщила долгожданную, радостную весть:
             - Ура!!! Через три дня идём на экскурсию!
             Наташа вся встрепенулась, порывисто обняла преданную подругу.
             - Спасибо тебе огромное! Я не знаю, что бы я без тебя делала, наверное, умерла бы от горя.
            - Ну, теперь он от нас никуда не денется.
             За последние две-три грустные недели красивое личико Наташи вновь засияло полной радостных надежд улыбкой. За неразгаданной загадкой Зинаида Александровна так и не узнала, что сделала одну влюблённую пару самой счастливой на свете.
            

               Замполит полка Куимов Леонид Петрович распорядился, чтобы все переоделись в парадную форму и далеко не расходились. Он сам лично встречал гостей на проходной.
             - Что-то рановато вы на этот раз к нам пожаловали, Зинаида Александровна.
             - Что поделаешь, навалились на меня всем классом. И жить торопятся, и чувствовать спешат.
             Ширяев был готов ко всему на свете, но только не к этому. В шумной толпе школьников он увидел знакомых девчонок и снова обомлел, как в первый раз. Сердце у него испуганно заметалось, как у привязанного кролика перед приближением коварной лисы. Рыжая вышла вперёд и прямым ходом направилась к нему. Сергей интуитивно  почувствовал её агрессивный настрой, который не предвещал ему ничего хорошего, она надвигалась на него, как бронетранспортёр. Застыв от изумления на какой-то миг, он испуганно  начал отступать назад, прячась за чужие спины ребят. Но было поздно, она ещё раньше заметила его, расстояние между ними стремительно сокращалось. Она вплотную приблизилась к нему и негромко спросила:
              - Как тебя зовут?
              - Сергей.
              - А меня Наташа, и её тоже Наташа.
              - Очень приятно.
              - Ничего приятного. Иди немедленно извинись.
               Однако сержант был уже не тот, что в первый день встречи, он уже пришёл в себя и стал самим собой. В нём ещё не улеглась недавняя обида, и он готов был сразиться с этой заносчивой особой.
             - С какой стати я должен извиняться? И чего ты тут раскомандовалась? Ты не дома.
            - Тише, балбес, не привлекай внимание. Ты увидел Наташу с её братом.
            Ширяев был не первый, с кем Наташка расправлялась, как повар с картошкой. Услышанные слова оглушили его,  как разорвавшийся под ногами крупнокалиберный снаряд, оскорбительный «балбес» остался незамеченным. В ушах, как от взрывной волны, нестерпимо зазвенело, земля стала уходить из-под ног, перед глазами всё поплыло белыми кругами, он всеми фибрами души почувствовал, что находится на грани умопомрачения. Несчастный влюблённый находился в такой растерянности, что на какое-то мгновение потерял дар речи. Потом, постепенно приходя в себя, заикаясь, с трудом вымолвил:
             - Наташенька, милая, ради Бога прости меня!.. О, Боже мой!.. Кто бы мог подумать?!.. За что мне такое?!
              Наташа в нерешительности стояла, не двигаясь на месте, смущённо, застенчиво улыбалась и медленно приходила в себя. Они выглядели такими растерянными и несчастными, что у Горюновой в насмешливой голове мелькнуло: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Слова любимого парня, сказанные Наташе, словно вернули её к прежним, радостным краскам жизни. Между ними не было трудно перевариваемого объяснения в любви, но перенесённые в одиночестве страдания дали чётко понять, что им не жить друг без друга. Оба одинаково  понимали, что без слов  уже давно очень многое сказано, они чувствовали себя бесконечно близкими и родными. Как говорят, не познав страданий, не познаешь и любви.
              Наташа, зорко наблюдавшая за ними, тонко уловила, что влюблённые, опьянённые радостью встречи, полностью потеряли контроль над собой. «Сейчас начнут обниматься и целоваться. Тогда пиши пропало, вокруг было множество глаз. Зинаида Александровна сразу догадается, что её обвели вокруг пальца, и сдерёт не с кого-нибудь, а с неё, с Горюновой три шкуры». Получить крепкую взбучку никак не входило в её планы, она поспешила поближе подойти к ним. До неё донеслись слова:
             - Наташенька, хочешь, я встану перед  тобой на колени и буду у тебя просить прощения.
            - Не вздумай, - решительно прервала его Горюнова, - надо вовремя уметь включать голову, а с этим у тебя, кажется не всё в порядке. Если ты выкинешь что-нибудь подобное, то нам не сдобровать. Ты не представляешь, какого труда, хитрости и обмана нам стоило добиться этой экскурсии, а, если сейчас все узнают, что мы их дурачили только ради того, чтобы Наташа могла встретиться с тобой, то над нами вся школа на несколько лет вперёд будет хохотать до упаду. Вы меня хотя бы пощадите, если Зинаида Александровна догадается, она с меня три шкуры сдерёт.
             Короткое нравоучение быстро охладило жаркий пыл сгорающих от любви влюблённых. Они опустились в суровый мир окружающей реальности, не считаться с которым, и не брать во внимание было бы себе дороже. Сказав тихим, как угрожающим, ползущим, шипением самое главное предупреждение, инициативная подруга перешла на громкий, насколько позволяли голосовые связки, голос и обратилась как к совершенно незнакомому Сергею:
             - Товарищ сержант, вы не могли бы нам рассказать про какое-нибудь, самое интересное,  событие в истории  вашей части.
              А про себя она подумала: «Пожалуй, самое значимое, самое захватывающее событие происходит именно сегодня».
             - О! У нас  много волнующих, по-настоящему интересных историй, идите за мной.
             Сергей словно опомнился, поняв, что он не один, и охотно откликнулся на просьбу в надежде, что это поможет хоть как-то прикрыть распирающее ликование души. Он привёл подружек в просторный зал музея Боевой Славы. Школьники и школьницы парами или маленькими группами, постояв у одних экспонатов, степенно переходили к другим. Изредка за уточнением они обращались к замполиту Куимову Леониду Петровичу. Лукавые девичьи глазёнки не так уж сильно были заинтересованы разглядыванием воинских реликвий, им гораздо больше нравилось разговаривать и, скрывая восхищение, смотреть на сопровождающих их взрослых парней в военной форме с безупречной выправкой.
             Две подружки, оказавшись в плену музейной тишины, притихли. Они уже не могли себя вести так самоуверенно со снисходительной насмешливостью, как в стенах родной школы. Сергей быстро уловил, что в развитии событий наступил переломный момент, и  незамедлительно воспользовался им. Говоря военным языком, он стал наращивать успех, инициатива целиком и полностью перешла в его руки, как господство в воздухе. Внимание подружек привлекла скромная, семейная фотография довоенных лет, на ней был запечатлён военный лётчик, старший лейтенант с женой и маленьким сыном.
             - Жизнь этого человека неразрывно связана с историей полка, - с душевным подъёмом рассказывал Сергей, - в начале войны его семья оказалась на оккупированной территории, и он ничего не знал о судьбе жены и сына. Старший лейтенант Геннадий Сапронов по праву считался отважным и бесстрашным лётчиком, на его счету был не один сбитый самолёт. Когда он поднимался в небо, чтобы сразиться в воздушном бою с врагами, фашистские пилоты в панике кричали: «Ахтунг! Ахтунг! (Внимание! Внимание!) В воздухе Сапронов». В 1943году, когда велись кровопролитные бои за освобождение Брянска, за мужество и героизм, проявленные в ходе наступательной операции, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Сапронов некоторое время служил в нашем полку, впоследствии он стал генералом, но не забывал своих однополчан, с которыми прошёл всю войну, за исключением недолгого пребывания в партизанском отряде. Его приезд всегда был событием, офицеры с жёнами и с детьми и, конечно же, все солдаты срочной службы заполняли гарнизонный клуб до отказа. Из казармы приносили все табуретки, и всё равно всем места не хватало, многие стояли в проходе.
               Горюнова всё сильнее чувствовала себя неловко, она поняла, что крепко перегнула палку. Разве можно было слишком бесцеремонно разговаривать с парнем, достойным глубокого уважения.
              - А жена и сын остались живы? – уже совсем откровенно робея, одновременно спросили подружки.
              - О! об этом написана целая повесть, сам  боевой лётчик старался не говорить о постигшей горечи утраты. Но иногда, когда кто-то из зала  задавал  такой тяжёлый вопрос, у старого генерала не прошеные слёзы наворачивались на глаза. Трагические события развернулись в небе недалеко от города Жиздра над деревней Ослинка, что примерно в пятидесяти километрах от  Брянска. Оттуда родом была его жена. Вблизи родных мест в паре со своим ведомым  воздушный асс вступил в  бой с целой эскадрильей фашистских стервятников, которые прикрывали армаду бомбардировщиков, вылетевших с аэродрома Сеща бомбить мирные города Сухиничи и Козельск. Сапронову удалось сбить три вражеских самолёта, но силы были явно неравны, вначале сбили его ведомого. Оставшись без прикрытия, в одиночку отважный лётчик продолжал вести неравный бой и  сумел сбить ещё один самолёт. Вскоре и  самолёт Сапронова был подбит и загорелся в воздухе. Раненый, истекающий кровью лётчик, с большим трудом покинул неуправляемую машину и раскрыл парашют. Кажется, сама судьба хранила его, к большому счастью, он приземлился в расположении партизанского отряда. После выздоровления он ходил на боевые задания и бил врага в тылу. Видимо душа у лётчика была кристально чистая, и сам Бог на короткий миг послал ему великое счастье. Во время одной партизанской вылазки была отбита группа пленных мирных жителей, среди них оказались его жена и сын.
            - Ой, как здорово! - одновременно воскликнули обе девчонки.
            Сергей к великому своему удовлетворению заметил, что школьницы внимательно слушали его и не замечали, что у них, как у маленьких детей, слегка был приоткрыт рот.
             - Да, велика была их радость, но продлилась она недолго. Недобитый немецкий конвоир, держа в ослабших руках автомат, бесцельно, наугад сделал выстрел. Шальная пуля смертельно ранила жену, а сын остался жив, он тоже служил в нашем полку. Когда он учился  в Военно-воздушной академии имени Юрия Алексеевича Гагарина, он каждый год приезжал в родную часть на стажировку.
             - Генерал, конечно, второй раз женился, - почти в один голос сказали подружки.
             - Нет, он остался один и всю жизнь посвятил авиации и единственному сыну.
             - Видно сильная была у него любовь, - задумчиво сказала Наташа Булынникова.
             На девушек сильное впечатление произвела необычайно трогательная и печальная история, они едва сдерживали навернувшиеся слёзы. Юноша в солдатской форме, которого рыжая Горюнова поспешно и несправедливо окрестила тюфяком, на самом деле оказался очень интересным парнем. Он обладал сильной харизмой и безо всяких усилий завоевал её расположение. Она стала непохожей сама на себя и почувствовала, что сама может влюбиться в него. Рыжая и смелая смотрела на него уважительно, не так, как в школьном коридоре, Не было уже и тени гордой снисходительности и насмешливости, как к множеству парней, которые через чур откровенно засматривались на неё и на её красавицу подружку.
              Сергей с Наташей стали о чём-то шептаться, нетрудно было догадаться, что они договаривались о предстоящей встрече. Горюнова теперь была спокойна, одержанная победа и искренняя радость за подругу окрыляли. Никто ни о чём не догадался, но на всякий случай не лишне было ещё раз предупредить:
              - Только ради Бога, не вздумайте здесь целоваться. Теперь у вас будет много возможностей для этого.
              Она не прислушивалась к тому, о чём ворковали счастливые голубки, но до неё донеслась последняя фраза:
              - Но я приду со своей подружкой.
              - Да ты что, с ума сошла?! Что я с вами буду делать? – возмутилась Горюнова.
              - А что я буду делать одна, если его не пустят в увольнение?
              - Ничего, перетопчешься, - возвращаясь к своей привычной, командной  роли, парировала Наташка.
              - В увольнение! Да я когда захочу, тогда и пойду! Запальчиво воскликнул сержант.
             - Может не в увольнение, а в самоволку? - подсмеиваясь над очевидным бахвальством, приколола рыжая.
             Наташа, видя, что её парню стало неловко из-за опрометчивого обещания, поспешила на помощь:
             - Хорошо, я буду ждать.
             Заговорщики Мадридского двора вышли из музея в открытую боковую дверь и за выступом стены оказались невидимыми для посторонних глаз. Переполнявшая Наташу радость словно прорвала сдерживающую плотину   и нашла не совсем обычный выход, она подбежала к преданной подруге и поцеловала её.
             - Если Серёжку нельзя целовать, то тебя-то можно.
             - Ты с ума сошла! Серёжа, она у тебя пока не буйная, но что-то социально опасное в ней проклёвывается.
             Вся весёлая троица дружно рассмеялась, озорной апрель покровительствовал благосклонностью молодым сердцам. До конца недели, а стало быть, до увольнения остались считанные дни.
             В воскресенье выдался безоблачный, тёплый, весенний день, под стать ему и солдат сиял, как начищенный медный самовар. Его настроение перекликалось с праздничным убранством города, как будто  флаги, транспаранты, гирлянды лампочек были развешаны в его честь. Окрылённый, жизнерадостный молодой человек шёл на свидание, бережно держа в руках скромный букетик первых весенних цветов. Короткий, робкий поцелуй под взглядами прохожих, мороженое с шоколадом, потом кино. Девчонка, от одного взгляда на которую пела душа, на дневном сеансе сидит рядом, её рука доверчиво прильнула к нему. Из того, что происходит на экране, он почти ничего не воспринимает,  а витает мыслями где-то в облаках, на самом седьмом небе. Он поворачивается к ней, и она отвечает взаимностью, сладкий нектар её губ растекается по всему телу, волнует молодую кровь. Теперь ему и в голову не приходит скрывать свои чувства, как он неуклюже делал это раньше. Зачем нужны глупые попытки проявлять сдержанность и скрывать пьянящую радость, тогда радость будет неполной. Внутренний голос разума откуда-то издалека подсказывал, что безмерное расточительство может быстро, раньше времени иссушить сладостный источник, но сердце восставало против.
             На выходе из затемнённого зала солнце ярким светом  ударило в глаза, Сергей и Наташа на миг зажмурились в приятном томлении. На ветках деревьев молоденькие, светлые листочки, какими они бывают только перед наступлением мая, нежным шелестом приветствовали появление влюблённой пары. В чистой, почти прозрачной листве струился нежный свет солнечных лучей, играл, переливался весенними, радостными бликами.
              - Так хорошо, что хочется мурлыкать, -  сказал Сергей.
              - А ты умеешь?
              - Нет, но кажется, сегодня научусь.
              - Не надо, ты совсем не похож на котёнка.
              - А у тебя есть котёнок?
              - Есть.
              - И ты его любишь?
              - Очень люблю.
              - Как бы я хотел оказаться на его месте.
              Наташа радостно рассмеялась, наверное, впервые в жизни она чувствовала себя такой бесконечно счастливой.  После тяжёлой хандры её смех снова звенел как серебряный колокольчик, который был очень узнаваем одноклассниками.
              - Теперь я буду любить вас двоих и ещё маму, папу и своего старшего брата, он живёт в Минске, его послали в командировку, он проездом задержался у нас только на один день. Когда ты убежал, увидев нас, он сразу догадался: «Сестрёнка, да ты никак влюбилась?», за что я стукнула его кулачком в грудь. Он стал звать тебя, но твой след простыл, ещё он назвал тебя строптивым ревнивцем, но я точно знаю, что ты никакой не строптивый.
             От этих слов Сергей покраснел и чувствовал себя очень неловко. Наташа сразу это заметила и тут же спохватилась:
             - Ой, Серёженька, прости, я, кажется, наболтала лишнего.
             - Это хорошо, что ты всё высказала, я ни капельки не сержусь, но это не самое лучшее наше воспоминание, оно не прибавляет хорошего настроения. Давай с тобой договоримся, что больше никогда не будем вспоминать этот нелепый случай и навсегда забудем этот самый чёрный день в моей жизни.
             - И в моей жизни тоже, я обещаю, никогда не буду вспоминать. Пусть у нас будет, как поёт Газманов: «А я хмурые дни оставляю судьбе, а я светлые дни оставляю себе». В свой дневник я буду записывать только хорошие события.
             В знак нерушимой солидарности клятвенное обещание они скрепили крепким поцелуем. Влюблённые, взявшись за руки, бесцельно  бродили по улицам, наполненным сиянием улыбок и весёлым, весенним настроением прохожих. Город весело бурлил в преддверии майских праздников, среди которых главным был, конечно, День Победы. До него пока было далеко, но убелённые сединой ветераны, завидев солдата, с доброй, отеческой улыбкой говорили:
             - Какие орлы служат у нас!
             - Безупречная выправка чего только стоит!
             Откуда-то с эстрадной площадки доносились задорные мелодии и, вдруг, на смену им зазвенел бравурный марш, под который влюблённые, уподобляясь шагающим в строю военным, озорно стали печатать свои шаги на асфальте.
             - Ты каблуки сломаешь.
             - Ну и пусть.
              Потом музыка стихла, незаметно они оказались на окраине, где городской шум был едва слышен. Наташа с первых минут, когда увидела Сергея, прониклась к нему безграничным доверием, он хотел изобразить по отношению к ней полное безразличие, но у него ничего не получилось, он сам себя поставил  в неловкое, смешное положение. Она потом не раз вспоминала этот волшебный миг с радостной улыбкой, которая была сродни возвышенному, душевному ликованию. Именно тогда словно кто-то осенил с небес, что он её судьба, и чем дольше они находились вместе, тем крепче становилось это чувство. Сияющая школьница благодарила неведомые волшебные силы за то, что в тот день, в тот час они повстречались и в тот короткий миг успели посмотреть друг другу в глаза. Курьёзное и сказочное в своей невинной прелести мгновение предопределило дальнейшее развитие событий, она не знала, какой он жизнью жил раньше и ни о чём не спрашивала, она даже не задала ему традиционный вопрос, была ли у него девушка? Она безгранично доверяла ему,  у неё появилось желание рассказать о себе, интуиция подсказывала, что в доверительном разговоре она станет ему   ещё ближе и дороже, и она рассказывала, а он внимательно слушал и молил небеса, чтобы трогательный, как исповедь, рассказ никогда не кончался. Так он узнал, что её мама известная всему городу, заслуженная учительница, а папа инженер и работает в почтовом ящике. К её чести следует отметить, что своё слово она держала крепко и о брате не обмолвилась ни единым словечком. Мама мечтает, чтобы дочка продолжила её дело, сама Наташа очень гордится мамой, хочет во всём быть похожей на неё. Вопрос о продолжении учёбы не вызывал никаких разночтений, она обязательно поступит в педагогический институт.
             Беседа их текла, как звонкий ручеёк, и часто пересыпалась добрым, серебряным смехом. Они говорили простые слова и находили в них для себя особую прелесть, рядом друг с другом им было удивительно легко и хорошо, их светлые души порхали как бабочки на разноцветном лугу. Наташе казалось, что даже с самой лучшей, с самой надёжной своей подружкой,  с командиршей  Наташкой она никогда  не чувствовала себя так беззаботно и непринуждённо, Она и Он с головой купались во власти бесконечного блаженства. Во взаимной, глубоко искренней, первой любви открылось столько неизведанного очарования, что они пьянели без вина. Даже когда они молчали, не возникало чувства неловкости, видимо их общая радость объединяла их чувства и мысли, которые текли в едином русле. Её глаза он окрестил Шатурскими голубыми озёрами, он в них смотрел, и она не отводила их. В них струилось столько тепла, любви и доброты, предназначавшихся только ему одному, что у него кружилась голова. Их выразительные взгляды заканчивались долгим поцелуем, и никакие слова им были не нужны, и так всё было ясно.
             Солдат так же, как и она, впервые чувствовал себя таким бесконечно счастливым, и он невольно задавал себе вопрос, как же до сих пор он мог жить без любви!? Видимо, так распорядились небеса, так было уготовано судьбой, что ни с какой другой, а только с ней, шагая  по жизни, в полной мере, полной чашей он мог испить сладостный нектар любви. Время пролетело незаметно, ему пора было возвращаться в часть, но так не хотелось расставаться с любимой девушкой, когда ласковый май так приветливо распахивал влюблённым свои тёплые объятия. Проводив Наташу до крыльца дома, Ширяев быстрым шагом возвращался в гарнизон, предстояло покрыть порядочное расстояние, он с тревогой поглядывал на часы и прибавлял шагу. Весеннее солнце ещё вовсю светило на небе и усиливало сожаление о расставании, наступившем слишком рано.
               За всё непродолжительное время короткой жизни впервые  так резко он столкнулся с необходимостью считаться с жёсткими правилами окружающей действительности, которые встали непреодолимой преградой на пути личных, благородных, возвышенных желаний. По его мнению, они шли вразрез со здравым смыслом, Он и Она предназначены друг для друга, и порознь они не могут в полной мере насладиться радостями жизни, отпущенными им Всевышним. Он абсолютно  забывал,  что покорно исполнял ограждающие запреты детства, нельзя много есть мороженого, нельзя много есть пирожных и вкусного маминого варенья, это совершенно выпадало из памяти. Сейчас происходило всё то же самое, но на более высоком, на более зрелом витке философской спирали жизни. Противоречивые мысли назойливо  крутились в голове, быстрая ходьба не мешала спорить с назойливым, несносным внутренним голосом: «Сколько влюблённых пар гуляет под луной до самого утра, а он лишён такой возможности. Почему? Почему то, что для парней на гражданке является естественным и законным, для него запрещено?» Нудный, внутренний голос, словно из другого измерения возражал: «Но им тоже нужно идти на работу и выполнять очерченный круг обязанностей перед коллективом и перед обществом в целом». «Пусть будет так, зато после работы они вольны в своих поступках и могут встречаться, когда захотят, а от меня требуют находиться за оградой. Разве это справедливо?» «Все они прошли или пройдут твой путь. Ты призван исполнить  долг, как это на протяжении веков делали твои предки, ты должен закалить, ты должен выдержать характер». «Да разве среди нас найдётся такой, кто может подвести в трудную минуту?» «Наверное, жизнь показала, что, не прочувствовав  строгой, армейской дисциплины, не каждый сможет достойно отразить грозящую опасность и защитить свою семью, своих родных, свою Родину».
               Споря сам с собой, Сергей не забывал посматривать на часы, он миновал проходную минута в минуту. Дежурный офицер взглянул на часы, потом на разгорячённого быстрой ходьбой сержанта, изумлённо покачал головой и с внутренним удовлетворением отметил увольнительную. Видимо, вспомнилась счастливая пора своей влюблённости, и захотелось, как в молодости, блеснуть эрудицией:
              - Молодец! Точность это вежливость королей.
              Прошло ещё два светлых, счастливых воскресенья, но разве они могли утолить жажду пылкого, любящего сердца, острое желание новых встреч разгоралось жарким пламенем. Ему хотелось видеть её каждый день и каждый час, однако его особое положение исключало такую возможность целиком и полностью. Очевидное острое противоречие желаемого и жёсткой действительности вызывало медленно нарастающий внутренний разлад. На безмятежном светлом горизонте, как отдалённое, недоброе пророчество, появились первые тени тёмных облаков.
              Наташе предстояло готовиться к выпускным экзаменам, она уже не могла себе позволить беззаботно гулять по городу целый день, но, тем не менее, она просила навещать её хотя бы на часок, без него ей не запомнить ни одного билета. Если бы она могла себе представить и вовремя понять, что своими капризами загоняет его в тупик, в безвыходное положение. Впереди вырисовывались почти непреодолимые преграды, четвёртый раз подряд надо просить увольнительную, хотя ещё в прошлый раз старшина вычеркнул его фамилию из списка увольняемых. Тогда с большим трудом кое-как его удалось уговорить, а как быть теперь?... Об этом перед любимой девушкой он не обмолвился ни единым словом, ему даже подумать было страшно, что будет, если она обидится.
              Позже, задним умом он думал: «Не лучше ли было бы под предлогом подготовки к экзаменам на какое-то время прервать короткие встречи и честно сказать о своём затруднительном положении». Тогда у него на это  не хватило духу. Она так жалобно его уговаривала, что он больше всего на свете боялся, что она его неправильно поймёт, и оборвётся их хрупкая дружба. Запоздало он ругал себя на чём свет стоит за опрометчивое бахвальство о неограниченных возможностях с увольнением. В душе он не любил и даже презирал хвальбунов, а сам?... Зачем нужно было так хвалиться, если она перестанет ему доверять, то это будет равносильно катастрофе. Кроме того была ещё одна, пожалуй, самая главная причина, его слабоволие и малодушие. Переживая за свои ошибочные поступки, он ничего не делал, чтобы остановиться в своём падении. Просто он не хотел, ему не хватало характера отказаться от волшебной радости встреч, которые сладостно кружили голову, они были так коротки, а ожидание их томительным и бесконечно долгим.
            До боли в висках вконец потерявший голову влюблённый сержант размышлял над тем, как разрулить безвыходную, безнадёжную ситуацию. Ничего не оставалось делать, как воспользоваться единственным, чреватым тяжёлыми последствиями, выходом, это самовольно, без разрешения покинуть расположение части. Это безрассудное решение крепло с нарастающей силой, ему даже нашлось какое-то зыбкое оправдание, ведь покинуть часть надо всего лишь на два, три часа.
             Видимо у молодых людей в судьбе, также как и в природе, с наступлением мая раздаются первые раскаты грома.


             Сейчас, в последние часы воинской службы, находясь в строю, рядом с полковой святыней, с кумачовым Боевым Знаменем, оформившийся воин с горечью размышлял о понесённых  тяжёлых,  моральных потерях, о сломанной своей судьбе. Нелепый случай с братом, из-за которого он много дней по-настоящему страдал, теперь казался пустяковым недоразумением. Потерять самую лучшую в мире девушку было в сто раз больней, она подарила ему неповторимый миг любви во время выпускного вечера, о котором он будет помнить всю жизнь и не забудет никогда. Как быстро улетучилось прекрасное мгновение, как от удара грома, оно осталось в прошлом, а впереди, как в непроницаемом тумане, серая, сумрачная неизвестность. Когда на него обрушилась беда, он написал немало писем, которые остались без ответа, видимо, она догадывалась, что он не раскрывал истинную суть,  и хранила горделивое молчание. Его лукавство было продиктовано самыми добрыми намерениями, боязнью потерять необыкновенную девушку, но, как говорят, благими намерениями дорога вымощена в ад. Где-то в глубине души у него теплилась надежда, тогда они ещё были вместе, опьянённые любовью, и не ведали, что над ними уже разразилась гроза. Она говорила, что если жестокая судьба их разлучит и им не суждено быть вместе,  она всё равно будет любить его. Её слова оказались роковым пророчеством, вспоминая их, он решительно настраивал себя, во что бы то ни стало разыскать её и рассказать начистоту о недостойных, хитрых уловках, он будет вымаливать у неё прощение. А что, если она не поверит и не простит, и её слова окажутся только словами, не подтверждёнными на деле. Внутренний голос говорил ему: «Такого быть не может, тебе даже во сне явилась мама и сказала, что у вас всё будет хорошо». Но это было только во сне. С каждой минутой близился финал, и он казнил себя за то, что все обрушившиеся беды произошли из-за неумения владеть собой или, как говорила рыжая Наташка, из-за неумения вовремя включать голову. В эти минуты, как стон из глубины души, он давал клятву, обращённую к Наташе:  «Как бы ни сложилась наша жизнь, я буду жить с мечтой о тебе, моя любимая, видно, не судьба нам быть вместе». Хотелось винить ещё кого-то со стороны, и такой виновник быстро нашёлся. Был бы командир полка к нему построже и не потворствовал бы сиюминутным, пагубным желаниям, тогда бы не было потока неприятностей, которые посыпались на сержанта, как из рога изобилия. Лучше бы  не было  тогда представившегося удобного случая, которым он хитро воспользовался наперекор совести. Именно с того момента у него в душе окончательно сформировался глубокий внутренний разлад, за что он крепко сам расплачивался, подвёл полковника Абрамова Виталия Ивановича, относившегося к нему с отеческой теплотой, и принёс страдания любимой девушке, которую, кажется, потерял навсегда. Бог ты мой! За что мне такое?!...


              В самый критический момент, в последний день рабочей недели он вплотную приблизился к опасной черте самовольной отлучки, но небесный ангел хранитель отвёл от него  надвигающуюся беду. На Уазике он с командиром полка возвращался из соседнего гарнизона. Перед въездом в город их взору открылась чудесная панорама, не залюбоваться которой было невозможно. Полковник Абрамов попросил сбавить скорость, любуясь неповторимой земной красотой, которую Всевышний дарит людям только раз в году. Буйное цветение садов захватило господство в природе и вышло на первое место. В ярких лучах весеннего солнца нежно-розовые и снежно-белые цветы сплошным ковром покрыли землю, за ними едва угадывались небольшие садовые постройки. Яблони, груши, вишни, сливы, словно на конкурс красоты оделись в свои великолепные наряды. Тонкий аромат цветущих садов  струился в чистом воздухе и проникал не только в кабину машины, но и во все поры человеческой души.
              - Эх, красота-то, какая!- не удержался от восклицания седой полковник.
              - В такую прекрасную пору хорошо бы в увольнение сходить, - в тон ему с оттенком грусти произнёс Сергей.
             Созерцание природного великолепия и ощущение предстоящей безысходности ещё больше усиливало грусть. Но командир как будто не заметил уныние водителя, он засмеялся и весело сказал:
             - Увольнение надо заслужить!
             Сержант ухватился за нить разговора, как утопающий хватается за соломинку.
            - Да, у нашего старшины заслужишь, он, скорее наряд вне очереди даст.
            - Всё правильно, старшине иначе нельзя, дисциплину надо держать крепко, - довольный требовательностью старшины снова улыбнулся командир.
             Неожиданно седой полковник тихонько замурлыкал давно знакомую, замечательную русскую песню:

                Лучше нету того свету, когда яблоня цветёт
                Лучше нету той минуты, когда милая идёт
                Как увижу, как услышу, всё во мне заговорит
                Вся душа моя пылает, вся душа моя горит.    
             Несмотря на доброжелательный настрой полковника, Сергей не смог продолжить разговор, ему стало не по себе, он солгал. Их старшина, недавно проводивший сына в армию, был не в меру добр к солдатам. На душе стало очень гадко, зачем так низко опускаться? Зачем быть похожим  на негодного Терентьева, который хитрыми интригами доставлял много неприятностей не только ему и его товарищам, но и старшине. Не лучше ли, пока не поздно сказать командиру правду и честно попросить внеочередное увольнение. Но тут некстати вспомнился самый первый их разговор, в котором он искренне признался, что у него нет девушки.  Мучимый угрызениями совести, он уже не рад был этому, казалось бы, благоприятно складывающемуся разговору, Сергей замолчал. Покривив душой, он надеялся, что не будет дальнейшего развития событий в изначально задуманном непорядочном замысле. Однако командир, находившийся в благодушном расположении духа, молчание водителя расценил совершенно по иному и по приезду в часть, отдал соответствующее распоряжение.
             Когда Сергей узнал, что включён в списки увольняемых, он несказанно обрадовался, все сомнения, как мутный осадок, осели глубоко на дно. К беспечной радости примешивались волнения грешника, вкусившего запретный плод, всё складывалось как нельзя лучше. Скрывая внутреннее ликование, он кинулся готовиться к увольнению и в первую очередь начистил пуговицы, которые под стать его приподнятому настроению засверкали весёлым блеском. Но радость его была омрачена  вполне предсказуемым далеко нерадостным событием. Когда в бытовке, мурлыкая себе под нос весёлую, шуточную песенку, как хорошо быть генералом, он тщательно наглаживал парадную форму, в дверном проёме показался старшина. Немного поодаль за его спиной, как зловещий призрак, маячил Терентьев. Как трусливый шакал, он всегда выбирал момент, когда его жертва станет наиболее уязвимой. Казалось, что все жизненные помыслы злопыхателя сводились к тому, чтобы побольней досадить удачливому сослуживцу.
              - Ширяев, подойдите ко мне! – приказал старшина.
              Сержант беспрекословно повиновался, он выключил утюг, заправил гимнастёрку в предчувствии неприятного разговора.
             - Почему вы так неуважительно относитесь к товарищам?
             - В каком смысле?
             - А в таком, что в воскресенье многим хочется побывать в городе.
             - Ну и пусть идут, я же никого не держу.
             - Перестань прикидываться валенком, - раздражённо перешёл на «ты» старшина, ты прекрасно знаешь, что число увольняемых из расположения части в интересах поддержания боеготовности строго регламентировано Уставом.
             - А я здесь причём?
             - При том, что  целый месяц каждое воскресенье ты выпрашиваешь у командира увольнительные, а других солдат, у которых подошла законная очередь, из-за тебя приходится несправедливо лишать увольнения. До каких пор это будет продолжаться?
             - Товарищ старшина! Ребята! Поймите, у меня замечательная девушка, - попытался перейти на миролюбивый тон Сергей.
            - А у нас что, девушек нет что ли? – вмешался в разговор только начинающий службу рядовой Виктор Звягин.
            - А ты бы лучше помолчал, салажонок, ещё молоко на губах не обсохло, а уже о девушках заговорил. Тебе ещё служить как медному котелку.
             Разрасталась ссора, исподволь расчётливо подготовленная и успешно  развиваемая талантливым  интриганом.  Не в меру амбициозный Терентьев относился к разряду завистливых людей, которые чувствовали себя плохо, когда кому-то рядом было очень хорошо. Многие солдаты испытывали к нему неприязнь, но побаивались его, у него не было ни друзей, ни единомышленников. Несмотря на это он обладал каким-то дьявольским даром, умением натравить коллектив на намеченную жертву. Просматривалась какая-то справедливость в том, что он носил фамилию, похожую на предателя полицая господина Тереха в одном из военных кинофильмов. Делать гадости, разжигать скандалы, приносить людям огорчения было какой-то необъяснимой, болезненной потребностью этого человека, ему доставляло моральное удовлетворение наблюдать переживания сослуживцев. Наиболее ярким и наиболее привлекательным объектом для излияния его нездоровых помыслов оказался самый удачливый, несчастный соперник. Частые увольнения последнего были удобным поводом, чтобы развенчать и вызвать недоброжелательное отношение к порядочному парню, пользующемуся заслуженным авторитетом. Многим было обидно чувствовать себя несправедливо обойдёнными при увольнении в город.
                Ширяев чувствовал, что поступает нехорошо, в душе он покаялся в нечестных намерениях и фактически не просил увольнения у командира полка, но со стороны  выглядел нарушителем субординации, нарушителем воинского Устава, неукоснительным соблюдением которого так гордился старшина. Злопыхатель терпеливо наблюдал за тем, как у многих постепенно нарастает  недоброжелание, но до поры молчал. Выждав удобный момент, как  бы, между прочим, он напомнил о том, что шофёр командирской машины нагло поступил в обход непосредственных начальников. Старшина, как и все, недолюбливал скользкого типа, но в данном случае изобретательный негодяй расчётливо задел его личное самолюбие. Обычно сдержанный, особенно в последнее время, он не мог пойти против воли командира и в то же время не мог оставить без внимания нарушение Устава. Своё негодование он обрушил на голову без вины виноватого, бедного влюблённого который и без того весь исстрадался от раздираемых внутренних противоречий и от переживаний за   очаровательную девчонку, не зная, как оградить её от назревающих, как неизбежность, огорчений. 
              Привлечённые громким разговором солдаты, встали на сторону старшины и вступились за молодого Виктора Звягина. Поддержка салажонка больно задела амбиции старослужащего воина и уже никакие тормоза благоразумия не могли остановить его пыл.
             - Надо командиру полка доложить о его поведении, предложил кто-то.
             - За ябедничество тебя, наверное, в детстве мало били, - огрызнулся Сергей
             От накалившихся страстей, не отдавая себе в том отчёта, он машинально расстегнул две верхних пуговицы на гимнастёрке, что тут же подхватил поджуживающий Терентьев.
             - Вы посмотрите, как он разговаривает, он на нас на всех наплевал, даже в присутствии старшины не соизволит застегнуться.
             - Выгнали тебя из автороты, и отсюда выгонят.
             - Это мы ещё посмотрим, кого вперёд выгонят.
             Тяжело приходится человеку, когда у него не остаётся никакой поддержки от ребят, которых он считал своими друзьями. Старшина был доволен, что против нарушителя восстал весь коллектив, преисполненный сознанием исполненного долга, он неторопливо удалился в канцелярию.  Сергей не замечал, что ремень  сбился на бок, и гимнастёрка колом торчала на спине, разгорячённый и негодующий от никчёмного, несправедливого судилища, он выскочил из казармы и нос к носу столкнулся с командиром взвода.
             - Сержант Ширяев, - строгим тоном произнёс старший лейтенант, - где ваша пилотка, почему гимнастёрка расстёгнута?
             Солдат в расстроенных чувствах вместо того, чтобы извиниться и привести себя в порядок, лишь досадливо махнул рукой. Опомнился он лишь тогда, когда командир взвода объявил ему наряд на кухню чистить  картошку. Атмосфера недоброжелания, окружившая закусившего удила, строптивого парня действовала на него удручающе. Он был рассеян и ещё несколько раз получил замечания за не отдание чести и нарушение формы одежды. О его мелких проступках пока не осмеливались докладывать наверх, все хорошо знали, насколько благосклонно командир относился к своему водителю за поддержание машины в безупречном состоянии и мастерское вождение. В любви солдату сказочно везло, а в службе началась чёрная полоса невезения. Вредный червь сомнения зашевелился в глубине души, впервые в жизни своё благополучие он строил за счёт своих товарищей, чего раньше он и в мыслях себе не мог позволить. Произошло раздвоение, он не мог допустить, чтобы необыкновенная, очаровательная, любимая Наташа из-за его отсутствия грустила и страдала в тоскливом одиночестве. И в тоже время, привыкший быть лидером,  он отчётливо ощущал, что над ним нависла реальная угроза потери уважения в коллективе. При его внутренней порядочности в тесных рамках армейской среды опасный синдром ощущался  особенно остро и болезненно. Как неприкаянный, он не знал, к какому берегу прибиться, он пытался найти себе какое-то оправдание и загнать в дальний угол острые укоры совести, но из этого ничего не получалось, твёрдой моральной опоры в себе он так и не приобрёл.
              Пустяшное наказание он снёс безропотно, оно лишь подстегнуло его амбиции. На кухне, когда с яростью он чистил ненавистную картошку, на ум пришло твёрдое, спасительное решение. Он понял, что из-за нерешительности его будут постоянно преследовать неприятности и неудачи. Служить осталось недолго, с ребятами скоро придётся расстаться, а с Наташей Буланниковой он тесно связывал своё будущее,  её ему сам Бог послал, такое  счастье в жизни приходит один раз, за него надо бороться, а всякая борьба без издержек не бывает. Во время одной дальней поездки, набравшись смелости, он рассказал командиру начистоту, как родному отцу, о том, что познакомился с хорошей школьницей выпускницей, когда они ездили в городскую среднюю школу, и о возникших проблемах. Его признание прозвучало, как просьба о родительском благословении Полковник Абрамов Виталий Иванович, растроганный таким доверием, участливо поинтересовался, насколько серьёзны его намерения, и ворчливо напутствовал, чтобы  не обижал и не обманывал доверчивую юную девчонку пустыми, несбыточными обещаниями. Заячье хвастовство о неограниченных возможностях с увольнением непредсказуемо обернулись пророческой реальностью.
             Короткие свидания с ненаглядной, любимой Наташей были живительным бальзамом для молодого парня. Рядом с ней он забывал обо всём на свете и с каждой новой встречей открывал в ней всё больше и больше чудесного обаяния. Сладостный нектар первой, чистой любви окрылял, и напрочь забывались все неприятности, свалившиеся на его голову. Только изредка непрошенные мысли из-за служебных неурядиц нет, нет, да и мелькали в голове. Тогда Наташа улыбалась ему, и своей светлой, почти детской улыбкой и, как волшебной палочкой, снимала с его лица пасмурные тени. Если он долго молчал, она, как чуткий барометр, легонько прижималась к нему и поворачивала к нему своё прелестное личико, по которому он сходил с ума.
             - Можно, я твои глаза буду называть Шатурскими голубыми озёрами?
             Наташа звонко рассмеялась.
             - Голубых озёр не бывает, о них так только в песнях поют  или стихи сочиняют, на самом деле они темно-синие.
             - Нет, честное слово, у нас точно голубые, после увольнения я тебя туда обязательно свожу.
             - А где находится эта твоя Шатура?
             - О! Этот вопрос очень интересный. Многие наши земляки на него отвечают одинаково с простодушным удивлением и с восторгом собственного превосходства: «Как, вы не знаете? Да под ней Москва стоит!»
             Смех Наташи, не переставая, звенел, как серебряный колокольчик, каким его привыкли слышать в школе.
             - У вас в городе, наверное, живут хорошие и весёлые люди.
             - Насчёт весёлости не знаю, а насчёт того, что хорошие, это точно, в этом я на себе убедился, когда меня провожали в армию.
             Наташа вдруг замолчала и стала непривычно серьёзной, и он с чуткостью любящего сердца догадался  о неожиданной перемене настроения.
             - А почему ты никогда не спрашивала, осталась ли у меня в Шатуре девушка?
             Она испуганно посмотрела на него и с простодушной искренностью призналась:
             - Я боялась.
             - Глупенькая, никого у меня не было кроме тебя, об этом знает даже наш командир полка, он мужчина, что надо, я ему доверяю как отцу. Ты прости меня за дурацкий вопрос, я тебя безумно люблю, после первой, мимолётной встречи в школе, я сразу понял, что ты моя судьба, со мной такое случилось впервые в жизни. Дружбу с девчонками я воспринимал, как что-то несерьёзное, и при встрече с тобой хотел показать, что ты, как и все, мне безразлична, но у меня, к большому счастью, ничего не получилось. Твоя рыжая Наташка сразу догадалась и заставила меня покраснеть, я от досады даже сжал в кармане кулаки, а когда смятение улеглось, я дал клятву: «Прекрасная незнакомка, я сделаю всё, чтобы мы были вместе!»
             Откровенное, глубоко искреннее признание в любви ласкало слух. Она с признательной улыбкой посмотрела на него, и вновь её взгляд был наполнен необыкновенной нежностью и добротой, которые так поразили его при первой встрече. От этого взгляда, шедшего из самой глубины души, Сергею хотелось сделать что-то большое и доброе, он готов был сразиться со всем миром, лишь бы защитить и уберечь её
от всего, что могло бы омрачить их прекрасные отношения. Ей было хорошо с ним, это было видно невооружённым глазом, и он чувствовал сердцем, что она вся до последней капли готова принадлежать ему. И у него у самого восторженно пела душа, и он парил где-то на самом седьмом небе только от того, что она была рядом с ним.
             Проводив её до крыльца дома, он словно переступил черту, разделяющую день  и ночь. Оставшись наедине с собой, по дороге в воинскую часть, он снова задавал себе мучительный вопрос, почему его товарищи, боевые друзья отвернулись от него, они стали словно чужими, почему в их зачерствевших сердцах не находилось отклика и понимания его светлых и возвышенных чувств. Он пытался найти убедительные доводы для утверждения собственной позиции, но все они выглядели зыбким и непрочными и не придавали уверенности в своей правоте. Всякий раз возвращение солдата в казарму было нерадостным, хандра и печаль неотступно сопровождали его, он стал замкнутым, неразговорчивым и избегал откровенного общения. Рыцарем печального образа окрестил сам себя то ликующий, то страдающий влюблённый юноша. Чтобы отвлечься от нерадостных мыслей, навеваемых отчуждением сослуживцев, он вспоминал мельчайшие подробности минувших встреч, улыбался сам себе и тем самым прогонял с души печаль. В светлые майские ночи уходящей весны, когда молодых, здоровых парней задолго до захода солнца укладывают спать, он, укрывшись с головой одеялом, закрывал глаза и вызывал в своём воображении любимую девушку, её то весёлое и озорное, то доверчиво детское лицо. Образ хрупкой, голубоглазой школьницы незримо и  всецело господствовал над ним, ради неё он готов был на любой безрассудный поступок, на который  только способна юная, пылкая душа.
              В день сдачи последнего экзамена по истории Сергей дожидался Наташу около школы. Она, как весенняя птица, вылетела к нему навстречу окрылённая и бесконечно счастливая.
             - Пятёрка! – радостно сообщила она, - всё, экзамены позади! Приглашаю тебя на выпускной вечер!
             Наташка Горюнова наблюдала за ними издалека, она радовалась от души за свою  подругу, и в то же время почувствовала, что в ней проснулось чувство зависти, но это была добрая, белая зависть. Похоже, что недолго осталось ждать до предстоящей счастливой свадьбы. Преданная подруга благоразумно предпочла не попадать в поле зрения влюблённой пары,  она третья, была бы лишней.
             С этого момента перед парнем жизнь вновь засверкала самыми яркими, самыми радостными красками. На фоне головокружительного известия неприятности и неурядицы по службе в мгновенье ока стали казаться мелкими и незначительными. Всё, связанное со службой, отошло на второй план, мутный разлад в душе, противоречия с самим собой забылись и перестали тревожить. Кажется, и сослуживцы стали относиться к нему благосклонно, с пониманием, никто не приставал с  упрёками, видимо каждому вспоминался свой выпускной вечер, со дня которого прошло не так уж много времени. Лишь гадкий Терентьев не мог смириться с благоприятным развитием событий и чёрной завистью завидовал удачливому солдату, на лице которого  вместо пасмурных теней  изредка стало появляться какое-то подобие улыбки. Невзирая на столь знаменательное предстоящее событие, завистник, как въедливый клещ, предпринял очередную попытку омрачить хрупкое счастье влюблённого по уши солдата, он попытался затеять, как в прошлый раз, ссору, однако на сей раз недоброе намерение не принесло ожидаемого результата. Всё тот же молодой солдат Виктор Звягин, который поддержал однажды злопыхателя, посмотрел на него с явным неодобрением и жёстко сказал, как отрезал:
             - Отстань ты от него, может он жениться хочет.
             - А мне какое дело до его женитьбы.
             - Глядишь, на свадьбе погуляешь, если хорошо, без ядовитой желчи себя вести будешь.
             Виктор Звягин хотя и числился в салажёнках, но в нём отчётливо просматривалась уверенность человека с твёрдым, справедливым складом характера, его слова звучали веско, к нему прислушивались. Злопыхатель умолк, лишь посмотрел в сторону смелого, независимого парня с недобрыми, затаёнными помыслами. А Ширяев впервые всерьёз задумался над прозвучавшими словами, над дальнейшим продолжением дружбы с любимой девушкой. То, что он женится на ней, это само собой разумеется, на этот счёт не было никаких сомнений, а, как и когда это произойдёт в реальности, он представлял себе довольно смутно.
               Когда, наконец, наступил долгожданный день, Сергей в приподнятом настроении оставил за спиной проходную. В городе он несколько замешкался в поисках цветочного магазина. На все имевшиеся деньги он купил большой букет роз и по проторенной дорожке направился к дому, в котором его ждали, сегодня предстояло познакомиться с Наташиными родителями. Никогда не терявшийся в сложных дорожных ситуациях, взрослый парень откровенно робел, как мальчишка, ведь такое необычайное событие  у него было первый раз в жизни.
             Едва он переступил порог квартиры, как Наташа в лёгком, домашнем платьице вихрем налетела на него, взяла цветы и в знак благодарности поцеловала в щёку, чем сразу повергла его в смущение и заставила покраснеть. Такой смелости в присутствии родителей он никак не ожидал от неё. С букетом в руках в каком-то немыслимом, неугомонном танце она закружилась по комнате.
             - Мамочка, посмотри, какие розы мне подарил Сергей!
             - О! Такие цветы дарят только от всего сердца! Наташенька, ты бы нас представила друг другу, а то мне как-то неловко.
             Приняв царственно официальный вид, проказница взяла за руку  вконец растерявшегося парня и торжественно сделала несколько шагов вперёд.
             - Заслуженная учительница страны Буланникова Татьяна Витальевна! Представляю вам доблестного защитника Отечества и моего любимого парня Ширяева Сергея!
              Не выдержав серьёзность паузы, она звонко рассмеялась и сквозь смех добавила:
             - А папа наш пропадает пропадом на своей любимой работе, зовут его Александр Николаевич. Он депутат городского совета, работает главным инженером на почтовом ящике и вечно занят.
             Чувствовалось, что Наташа очень гордилась своими родителями, она их нисколько не стеснялась и не пыталась скрыть своей любви. Восторженная радость била из неё ключом, как пушинка, она порхала по квартире. Он очень любит меня, и я его люблю, люблю - пело всё её хрупкое, нежное существо.
              - Наташа, -  строго сказала Татьяна Витальевна, - будь посерьёзней, надо гостя накормить, где твоё гостеприимство?
              - Спасибо, я недавно пообедал.
              - Доченька, тогда чаем угости.
              - Мамочка, вот ты и собери стол, - как шаловливый, избалованный ребёнок, ответила она, - а мне пора переодеваться.
              - Честное слово, я не хочу чай, никак не оправившись от смущения, взмолился Сергей.
              После коротких препирательств, уговоров и отказов Наташа, как её подруга, командирша Горюнова, решительно сказала:
              - Мама, он ничего не хочет, пусть посмотрит наш семейный альбом.
              До сих пор часто робевшая девчонка необычайно осмелела. Она ликовала, таким растерянным он был ей особенно мил. Ей доставляло огромное удовольствие властвовать над этим сильным, взрослым парнем и приводить его в смущение. Татьяна Витальевна со стороны наблюдала за юношей и оценивала каждый его шаг, каждое его слово,  робость, застенчивость, краска на щеках пришлись ей по душе. Проработав много лет с детьми, она безошибочно определила в нём хорошего, надёжного парня, и это успокоило её. Ей было радостно за свою дочь, за её выбор, за её искреннее, раскованное поведение. Как же быстро  и незаметно взрослеют дети, её кровиночка, родная, любимая Наташенька совсем недавно была ещё девочка, а теперь она так неожиданно и так быстро предстала в роли уже повзрослевшей, уверенной  невесты.
              Солдат, отвыкший от домашнего уюта,  с интересом рассматривал гостиную комнату. Мягкая мебель, обитая гобеленом со светло коричневыми узорами, действовали успокаивающе. Большая стенка из светлого дерева была сплошь заставлена книгами. На подоконнике в керамических горшочках росли цветы, заботливо ухоженные, они отливали сочной листвой, а молодые побеги контрастно отличались нежной, светлой зеленью. Подаренные розы стояли в хрустальной вазе на журнальном столике и, казалось, что каждый лепесток наполнен упоительной любовью.  Цветной телевизор чем-то напомнил родной дом с более скромной обстановкой, он так же, как и здесь стоял на тумбочке в углу около окна. После спартанской казарменной обстановки, утонув в мягком  кресле, парень блаженствовал, увлёкшись  фотографиями, на которых была запечатлена  Наташа с самых детских лет.
              Несмотря на то, что неразлучные подруги заранее, за несколько дней в секрете за закрытыми дверями готовили свои бальные платья к выпускному вечеру и колдовали над вариантами будущих причёсок, Наташа провела в своей комнате не меньше часа. Когда же она, наконец, вышла, её невозможно было узнать. И без того красивые, пышные волосы были уложены в шикарную, замысловатую причёску. Длинное вечернее платье  в греческо-имперском стиле длиной в пол выгодно подчёркивало зону скромного декольте. Тонкую, осиную талию украшал эффектный, широкий пояс. Небесно-голубая ткань платья производила потрясающий, летящий эффект, будто девушка, как волшебная птица вот-вот оторвётся от притяжения земли и будет парить в воздухе, как в невесомости. Открытые плечи пленяли взор и выглядели особенно женственными. Даже узкие бретельки удачно вписывались в общий фон, придавая праздничному наряду некое изящество. Руки были полностью открыты, при малейших движениях в них просматривалась лебединая грация, странно, почему до сих пор он не замечал изумительную красоту её рук. В какое-то короткое мгновение вчерашняя школьница неузнаваемо преобразилась, она повзрослела и выросла прямо на глазах.  Видимо, самим Всевышним заложено в девичьи души умение творить чудеса красоты. Сдержанно с подчёркнутым достоинством властвующей царицы  она ещё раз придирчиво осмотрела себя в зеркале. Если бы ни голубые, очаровательные глаза с детской, доверчивой наивностью и добротой, то можно было бы подумать, что вместо  его реальной, любимой девушки откуда-то из виртуального мира перед Сергеем предстала сказочная принцесса. От изумления он на какой-то миг оцепенел, невозможно было поверить своим глазам, он, как маленький ребёнок, после головокружительного  потрясения проглотил слюну.  В открытом изумлённом взгляде она, как в зеркале, прочла его искреннее восхищение, парень на повал был сражён необыкновенным, чудесным перевоплощением. В восторге от своей прекрасной победы Наташа закружилась в весёлом, беспечном танце.
              Пришла очередь переодеваться и Сергею, по его просьбе мама прислала гражданский костюм, а Наташа втайне от родителей хранила его в своей комнате. После грубоватой солдатской формы в модном, безупречно подогнанном костюме переодевшийся солдат казался чуть ли ни настоящим франтом. В то же время широкоплечий, подтянутый, с аккуратной короткой стрижкой, он выглядел этаким крепким, надёжным, наполненным мужской силой парнем. Когда Сергей и Наташа празднично одетые вошли в гостиную, Татьяна Витальевна, не скрывая радости, изумлённо покачала головой, счастливые, мелкие, непрошенные слезинки задрожали на ресницах. Материнское сердце угадывало, что они достойны друг друга и молила небеса, чтобы они оберегали их союз. Ей стало ясно, что они уже не первый день встречались и от того казалось, что ещё рано в дочери проснулась любовь, всё это открылось сразу и очень неожиданно.
              Блистательная, молодая пара в приподнятом настроении вышла из дома, на улице широко разливалась мелодия школьного вальса. Они шли, взявшись за руки, и на протяжении всего пути их сопровождала оптимистическая музыка. Город праздновал вступление в самостоятельную жизнь своих юных граждан, в небольшом городе было всего несколько средних школ. Со всех сторон, словно ручейки, стекались к ним стайки выпускников в сопровождении родителей, дедушек и бабушек, младших братьев и сестричек, или же, как Наташа, в сопровождении любимых. Всю эту многоликую, разных возрастов армию горожан объединяло неповторимое, душевное волнение, вызываемое предстоящим выпускным вечером. Кто из нас даже в самые отдалённые годы прожитой жизни иногда с волнением ни вспомнит праздничную атмосферу прощального школьного бала. Когда официальная часть вызывает лёгкое замирание сердец, когда нежный чистый мир юности грустит и торжествует, когда просторный школьный зал до самых сводов наполнен смехом, ликованием и звенит, как молодое игристое вино.
              При виде рыжей Наташки Горюновой, несмотря на то, что её сопровождал серьёзный, симпатичный кавалер, Сергей по сложившемуся стереотипу  слегка оробел, отчаянная сваха озорно и весело кивнула ему, как старому знакомому. На ней  было сшитое наманер подруги такое потрясающе красивое, длинное платье только  глубоко синего цвета. Оно плотно облегало девичью фигуру и  очень выразительно подчёркивало её командирский характер в нём она выглядела стройной и высокой. Две Наташки,  обнялись, как будто не виделись сто лет.
              - Знакомьтесь, это мой  Женя! А это Сергей!
               Молодые парни с дружеской улыбкой обменялись крепким рукопожатием.
               Только по одному  радостному, восторженному  взгляду Наташки Горюновой безошибочно можно было понять, что она влюблена в симпатичного юношу. Она взяла его за руку и вихрем, самозабвенно закружилась под мелодию школьного вальса, ей казалось, что в эти минуты счастливей её нет никого на свете.
              - А вы, почему не танцуете? – поравнявшись с ними во втором круге, задорно спросила она.
              Сергей с Наташей  переглянулись, и улыбнулись  друг другу, в самом деле, почему они не танцуют? Медленно, робко они закружились в вальсе, в танце, ставшем в последнее время таким непривычным. Он вёл её очень нежно и бережно, словно  один неосторожный шаг  мог  стоить ей жизни. Солдату в гражданской одежде казалось, что изучающие, оценивающие взгляды устремлены на него, и он не ошибался в своём предположении. В это время классная руководительница Дёмина Зинаида Александровна подозвала к себе старосту класса Альфию Рыбакову и спросила:
              - Скажи, пожалуйста, а что это за парень, с которым танцует серебряный                колокольчик. Мне кажется, что я его где-то раньше видела.
              Альфия, прекрасно помнившая удачную аферу, засмущалась и неуверенно ответила:
              - Не помню.
              - Альфия, ты мне никогда не врала, что случилось?
              - Зинаида Александровна, вы только не говорите, что это я вам сказала, вы его видели в воинской части.
              - Ах, я старая ворона, кроме Горюновой никто не сумел бы меня так хитро обвести вокруг пальца. Так вот по кому белугой ревела Буланникова, по такому парню не грех слёзы пролить.
             Горюнова уже издали по смущённому виду Альфии поняла, о чём идёт разговор, она поманила к себе Наташку  и вдвоём, оставив кавалеров, они подбежали к Зинаиде Александровне.
             - Ну, вы и проказницы, сумели меня перехитрить. Наплачутся с вами мужики, которые возьмут вас в жёны.
             - Не наплачутся, мы их будем крепко любить, и вас мы тоже очень любим и никогда не забудем, - одна за всех ответила Горюнова.
             Девчонки с двух сторон зацеловали свою любимую классную.
              - Ну, вы совсем ошалели, вы же уже не дети.
              Две Наташки быстро вернулись к своим кавалерам. Хотя обстановка и прояснилась, но доброжелательный, внимательный взгляд строгой Зинаиды Александровны немного сковывал. Сергей боялся сбиться, но его воздушная девчонка мотыльком порхала рядом с ним и ускользала от медвежьих попыток наступить на ногу, танцевать с ней было необычайно легко. В паре с ней, как по волшебству и его движения в танце стали такими же лёгкими. Танец сменялся танцем, Наташа лишь по движению губ угадывала, что он ей говорил, его короткие фразы доносились до сознания, как во сне. Да и слова им были ни к чему, её глаза выразительно говорили, что ей очень нравится стройный, подтянутый юноша. И она бесконечно влюблена в него, в его неведомый, романтический мир армейского мужества, в котором он жил один, без неё.
             - Для меня это самый счастливый день, - с какой-то необычайной решимостью говорила Наташа, - я хочу, чтобы он нам запомнился на всю жизнь!
             Сергей  окончательно освоился и чувствовал себя школьником, как в недавнем прошлом, на своём выпускном вечере. Он не  догадывался о самом сокровенном смелом женском намерении, прозвучавшем в её словах,  и  беспечно ответил:
              - Я тоже обязательно запомню!
              Счастливые минуты летели с неудержимой быстротой, близился к концу срок увольнения, а праздник только-только набирал головокружительные обороты. Сергей с тревогой посматривал на часы, вначале он решил остаться до конца бала, а там будь, что будет. Такое решение теплилось с самых первых минут увольнения, но только сейчас он понял, что эта мысль совершенно неприемлема, потому что на вечерней поверке обнаружат его отсутствие, и  дежурный офицер пришлёт за ним патруль. Все же знают, где он находится, а каково будет Наташе, когда патрульный офицер с двумя солдатами под конвоем поведут его из зала. Выпускной вечер будет омрачён для всех присутствующих, Наташа бросится к начальнику патруля, и со слезами на глазах будет умолять, не забирать его. А, когда, невзирая на её мольбы, он уйдёт, она, как Золушка убежит с волшебного праздника и будет безутешно плакать до самого утра. От представшей, безрадостной картины он внутренне содрогнулся, нет, он ни за что на свете не допустит этого.
              Наташа заметила внезапную перемену в его настроении, на его лице лежала откровенная тень обеспокоенности, которую он не в силах был скрыть
             - Серёжа, тебе скучно со мной? - огорчённо спросила она.
              - Что ты, о чём ты говоришь, совсем, совсем не скучно! Чтобы ни случилось, ты для меня самая лучшая во всём мире! Я люблю тебя очень, очень! Просто подходит время, когда мне нужно возвращаться в часть.
              В разгар веселья это прозвучало, как гром среди ясного неба.
              - А как же я?
              Только от одной мысли, что она может остаться одна, на душе стало нестерпимо больно, ей с трудом удавалось сдерживать набегающие слёзы. Горькая обида охватила её, путы печали сковали руки и ноги, сразу померк праздник, разгорающийся в безудержном веселье.
              У Сергея защемило сердце, он чувствовал, что разбивается что-то хрупкое и нежное и глубоко переживал своё бессилие перед жестокими обстоятельствами. Ощущение надвигающейся беды, как отдалённое пророчество, будоражило отчаянное воображение молодого парня.
             - Я ненадолго отлучусь, я быстро вернусь, только продлю увольнительную, -успокаивая её, с непоколебимой решимостью говорил он.
             - А разве нельзя было её сразу продлить?
             - Если бы можно было,  разве я не сделал бы этого!
             Сергей говорил неправду, он прекрасно знал, что увольнительную ему никто не продлит, и в то же время он был уверен, что ни за что не оставит её сегодня одну, чего бы это ему ни стоило. Обострённый ум подсказывал дерзкое решение, которое в порыве чувств казалось очень надёжным и безупречно правильным.
             - Серёжа, ну почему ты раньше ничего не сказал об этом? Прошу тебя останься, - с мольбой вымолвила она.
             - Наташенька, прости меня, я с самого начала думал остаться, но только сейчас понял, что за мной пришлют патруль. Лучше потерять один час, чем весь вечер, поверь мне,  всё будет в порядке.
             - Разве могут за тобой прийти? Разве кто-нибудь знает, где ты находишься?
             - Конечно же.
             - Для чего в наше время такие строгости?
             У девчонки не укладывалось в голове, почему должен  быть омрачён самый яркий, самый светлый в жизни праздник. В её незрелом, юном сознании ещё не сформировалось представление о безжалостной, житейской необходимости, девичьи страдания бурно протестовали против несправедливого устройства мира. Эта справедливая несправедливость больно ранила неискушённое, целомудренное сердце.
              - Прошу тебя, не расстраивайся, праздник обязательно будет наш, только для этого мне надо не на долго отлучиться.
              Его непоколебимая уверенность действовала успокаивающе, но Наташа не могла справиться с собой и грустно, вымученно улыбнулась.
             - Ну, хорошо, я согласна.
              - Да не грусти и не отчаивайся ты ради Бога, с этим вынужденным приключением сегодняшний день запомнится ещё крепче.
             - Правда? – с наивной надеждой неуверенно вымолвила она.
             - Вот увидишь, наш вечер будет гораздо интересней, чем у всех.
             - Тогда я с тобой пойду.
             - Хорошо, но обещай ждать меня дома.
             - Нет, я пойду с тобой до самой проходной.
             - Можешь ждать на некотором отдалении, но только не попадайся на глаза дежурного, ты так прекрасно выглядишь, что не можешь не привлечь внимание, дежурный сразу догадается, что ты кого-то ждёшь. А я тебе стопудово обещаю, что обязательно и очень скоро вернусь.
             - Серёженька, а я тебе могу быть, чем нибудь полезной.
             Под его уверенностью и под его влиянием в её душу медленно вползал ядовитый азарт острых ощущений, который, как по проводам, передавался от авантюрной самой  преданной подруги Горюновой.
              - Но я не представляю, что ты можешь сделать?
              - Разреши мне обратиться к твоему командиру, чтобы он отпустил тебя.
              - Во первых, это невозможно, потому что уже поздний час, и командира нет, а во вторых, если бы такое произошло, то меня вся рота подняла бы на смех. У нас есть такие парни, которым палец в рот не клади.
              - Ну, ладно, я буду ждать непдалёку, - с оттенком смущения покорно согласилась она.
              От школы до Наташкиного дома было рукой подать, в квартире в мгновение ока он переоделся в военную форму. Предстоящий путь Сергей проделывал много раз и с точностью до минуты определял оставшееся расстояние, проходя мимо знакомых зданий. Неподалёку от проходной, он оставил Наташу в томительном ожидании, а сам ускоренным шагом направился на территорию, на которую посторонним вход был воспрещён. В эти минуты он не думал о долге, не думал о возможных, тяжёлых последствиях задуманного нарушения, лишь образ любимой девушки, её печальная улыбка неотступно стояли перед ним и диктовали необходимые безошибочные действия.
Отметив увольнительную, он не сдал её, а с помощью хлорки подделал в нужном плане и встал в строй на вечернюю поверку. Перед отбоем, когда все устремились в умывальник и курилку, он аккуратно, без посторонних глаз свернул шинель, положил на постель, взбил подушку, и всё это покрыл сверху одеялом. Отойдя на пару шагов, новоявленный конспиратор придирчиво оглядел правдоподобный манекен и остался доволен. Затем за несколько минут до смены дневальных он вышел из помещения, спрятал под кустом сирени верхнюю часть военной формы и в одних брюках вернулся в казарму. Расчёт был прост и точен, сослуживцы уже привыкли к тому, что Ширяев с вечера, ложась в постель, с головой укрывался простынёй или одеялом. Когда все улеглись и дежурный подал команду: «Отбой!», вновь заступивший дневальный не придал никакого значения тому, что полураздетый солдат вышел на улицу, в таком виде далёко не уйдёшь. Таким образом, его исчезновение осталось незамеченным.
               Бурное волнение нарушителя воинской дисциплины постепенно улеглось, всё складывалось как нельзя лучше. Чтобы не рисковать на проходной поддельной увольнительной, отчаянный парень пробирался по затемнённым закоулкам в сторону дико растущего парка. Миновав здание санчасти, он вздрогнул от раздавшегося поблизости, собачьего лая. «Надо бы подальше обойти сторожевой пост», - мелькнула запоздалая мысль. Прибавив шагу, он с разбега перемахнул высокий забор и оказался в кромешной темноте, в окружении густого кустарника и чёрных стволов деревьев. Собачий лай усилился, слышался звон цепи, на которой метался сторожевой пёс, преданно неся свою службу. Не обращая внимания на крапивные ожоги, на колючки, царапающие руки, загородив лицо, солдат наощупь пробирался через густую поросль. Ради той светлой цели, к которой приближал его каждый шаг, он мог бы преодолеть и не такое. Никакие преграды не могли остановить влюблённого Ромео, как окрестила его рыжая Наташка, наконец, он выбрался из тёмных зарослей.  Узкая пешеходная полоска асфальта причудливо петляла в темноте, слева в глубоких берегах текла небольшая речушка, справа чернели деревья парка. С асфальтовой дорожки он свернул вправо на протоптанную тропинку, которая легко угадывалась на пересечённой местности. Юноша нёсся,  как на крыльях, и вскоре предусмотрительно подальше от проходной, вышел в город. Осталось пройти совсем немного, кажется,   он уже увидел вдалеке  царственно красивое платье, как  раздался строгий окрик:
              - Товарищ сержант, подойдите сюда!
              От неожиданности Сергей вздрогнул и замер на месте, казалось, что все самые опасные препятствия остались позади, и вдруг эта задержка, а, может, и провал. Бежать было поздно, слишком маленькое расстояние разделяло их. Отутюженный, начищенный капитан в сопровождении двух патрульных с повязками на рукавах пристально наблюдал за приближающимся сержантом.
             - Ваши документы!
              Ширяев безропотно достал военный билет и поддельную увольнительную записку, больше всего на свете он боялся, что подделка будет обнаружена.
             Когда офицер придирчиво рассматривал документы, подсвечивая карманным фонариком, его внимание отвлекла Наташа. Она лишь какую-то секунду наблюдала за неожиданно возникшей ситуацией, девичье сердце безошибочно подсказывало, что над ними нависла серьёзная опасность. Страх, что Сергея могут задержать, подстегнул, мобилизовал  сообразительность влюблённой без памяти девчонки. Вспомнив, как всей семьёй, они неоднократно провожали старшего брата на вокзал, она бесстрашно устремилась к мужчинам в военной форме, готовая любой ценой бороться за своё счастье.
              - Товарищ офицер, отпустите его, а то я на поезд опоздаю, мне одной ночью страшно в незнакомом городе.
              - А это ещё что такое? Недовольно произнёс начальник патруля.
              - Это моя сестрёнка, приехала ко мне, мы с ней сироты, меня отпустили проводить её.
              Юная девчонка, предчувствуя успех, смотрела с такой очаровательной, умоляющей улыбкой, от которой, казалось, могло растаять самое чёрствое каменное сердце, но у капитана не промелькнуло и тени снисходительности, при исполнении он был непреклонен.
              - Во сколько ваш поезд? – обратился он к Наташе всё в том же строгом тоне.
              Два молодых солдата, стоящие за спиной своего начальника,  в душе несколько по-иному реагировали на возникшее ночное задержание. Они зачарованно смотрели на необыкновенно красивую девушку, у них на лице, как в зеркале, можно было прочесть, что они завидовали сержанту и готовы поддержать его. Один из них, кажется, даже подмигнул влюблённым и включил дурака.
              - Товарищ капитан, можно я портянку перемотаю, а то мозоль отдаёт нестерпимой болью.
             - Отставить! Ты же совсем не хромал, за неумение наматывать портянки получишь наряд на кухню, и снова, обращаясь к Наташе, повторил свой вопрос, - так, во сколько ваш поезд, вы мне так и не ответили.
             - В половине второго.
             - А почему увольнение до утра?
             Ширяев и тут не растерялся, блеснув своей находчивостью:
             - Поезд проходящий и может опоздать, - не моргнув глазом, соврал он.
             Чувство недоверия шевельнулось в душе блюстителя порядка, уж больно шикарно была одета «сирота», но в темноте он не заметил подделку, и придраться было не к чему. Кроме того у него была достаточно хорошо развита интуиция, он сразу уловил, что на его помощников нельзя положиться. Если сержант вздумает удрать, то они, подчиняясь приказу, побегут за ним, но побегут так, чтобы не догнать, молодость есть молодость. Всё вроде бы было впорядке, какие-то другие более жёсткие меры  для проверки он не стал предпринимать. Если они действительно сироты, то потом греха не оберёшься, и авторитет пострадает, и угрызения совести замучают. Ещё раз, строго посмотрев на сержанта, офицер протянул ему документы.
              - Разрешите идти? – щёлкнул каблуками сержант.
              - Идите.
              Нервное напряжение влюблённой пары спало только после того, как они удалились от патруля на пару кварталов. Окрылённые благополучным исходом,  взявшись за руки, они подхватились и вприпрыжку побежали. Предсказание рискованного юноши сбылось, всё оказалось не более чем острое приключение и особо запоминающееся дополнение к незабываемому празднику. Удачно завершившаяся афера привела молодых людей в неописуемый восторг. Детство, от которого они не так уж далеко отдалились, заиграло в них на полную катушку, захлестнуло с головой. Сергей дурашливо пел песню: «Как хорошо быть генералом. Как хорошо быть генералом!» Наташа, ликуя от счастья, безудержно смеялась, её смех, похожий на серебряный колокольчик, в ночной тишине сливался с лунным светом. В такт озорной мелодии она выстукивала туфельками  на асфальте замысловатую плясовую. Страдающие бессонницей, пожилые люди отодвигали занавески и с любопытством выглядывали из окон. В тёплой летней ночи, окутавшей землю, беспечная молодость веселилась и радовалась жизни. Преодолев возникшую опасную преграду, они как победители были бесконечно счастливы.  Сергей чуть переиначил слова и сопровождал своё пение многозначительными взглядами на любимую девчонку: «Капрал, голубчик не ори, а отпусти меня к Натали, пока ещё девчонка ждёт. Тара-та-та-та –та. Тара-та-та-та». У них получился импровизированный танец, который вполне бы мог смотреться с солидной сцены, точные, гармоничные движения были ярким олицетворением единения двух юных сердец.
             В глазах неискушённой девчонки любовь и уважение к своему парню взметнулись на неимоверную высоту, реальным, отчаянным поступком он до бесконечности усилил её веру в то, что ради любви к ней для него ничего невозможного нет, он способен преодолеть любые преграды. В самом начале выпускного вечера, когда они закружились в вихре танца, ей казалось, что просто танцев и шампанского для того, чтобы этот чудесный день  остался в памяти навсегда, было мало. В ней пробудилось созревшее женское начало, которым она со страхом и стыдом намеревалась самым ярким образом обозначить начало взрослой жизни. У неё ни капельки не было сомнений в прочности их союза, но тот волшебный миг, который она вынашивала в мыслях, сделает их ещё более счастливыми и неразлучными. В дальнейшем продолжении обострённых событий, в которых они балансировали буквально, как на лезвии ножа, это чувство отодвинулось, но не забылось. Сейчас, когда все страхи остались позади, когда Сергей предстал перед ней чуть ли ни в божественном величии, оно вспыхнуло с новой, неимоверной силой непоколебимо укрепило в ней начальное, стыдливое намерение.
              Очень быстро они подошли к дому и вошли в квартиру, он уединился в комнате, чтобы переодеться, а для неё наступил решающий момент истины. Вчерашняя, робкая школьница ещё какое-то время колебалась, но извечный зов любви взял верх и подтолкнул  переступить запретную черту. Она с отчаянной решимостью и с дрожью в сердце сбросила с себя одежды и отбросила напрочь все сомнения.  Кто бы мог подумать, что невинный серебряный колокольчик  в день расставания со школой осмелится на такое. С безумной храбростью и неимоверным страхом она вошла в тот момент, когда он в изумлении замер возле кресла в одних плавках. Нежная, хрупкая, очаровательная девочка его ошарашила  уму непостижимой, бесстрашной выходкой. С недавнего момента их первой встречи,  уже в который раз из-за неё сильный, мужественный воин терял дар речи и застывал в оцепенении. Прекрасное мгновение длилось какие-то доли секунды, но оно запало в душу на всю оставшуюся жизнь. Обжигающая красота обнажённого женского тела повергла целомудренного парня в смятение, его бросило в жар, во рту всё пересохло, сердце бешено забилось. Стройные девичьи бёдра, как нераспустившийся бутон, очаровывали безупречно гармоничными линиями, упругие, налитые груди с тёмными сосками, окружёнными розовыми нимбами, словно отражая состояние души, стыдливо смотрели в разные стороны. Представшее волшебное видение, достойное кисти великого художника, как при мгновенной фотографической вспышке, запечатлелось в памяти крепче и надёжней, чем на многовековом портрете. Она на какой-то миг в нерешительности застыла у двери, но, не выдержав его изумлённого и восхищённого взгляда, стремглав кинулась к нему и спрятала лицо у него на груди, скрывая стыд и страх. Он обнимал её, как хрупкий, пламенный цветок, что творилось с ним не передать никакими, возвышенными эпитетами, у него в душе звучала божественная симфония любви. С бушующим волнением он слегка наклонился  и с такой силой подхватил её на руки, что у неё захватило дух, ей показалось, что она, как лёгкая соломинка улетит под самый потолок. В сладостном испуге она обвила его шею руками, он сделал несколько шагов и бережно, как драгоценный дар судьбы, положил её на постель. У двоих целомудренных неумех лишь поначалу произошла короткая заминка, а потом как будто под благословением Всевышнего у них всё получилось хорошо, естественно и просто.
              Русские писатели классики склоняли читателей к мысли, что все браки по любви свершаются на небесах, и, кажется, они, несомненно, были правы. Короткий вскрик девочки: «О!...», она даже не успела произнести неуместное слово больно, как головокружительное блаженство растеклось по всему телу. А его ликующая душа, словно в космической ракете, взметнулась ввысь, в бескрайние просторы вселенной, посылая в её глубины могучий энергетический всплеск, и вслед за этим расслабленного и обессиленного, в изнеможении, как в невесомости, она плавно опустила своего хозяина в земной рай  рядом с разгорячённым телом возлюбленной. В эти счастливые минуты время словно закрутилось вспять, ему вспомнился её открытый, распахнутый взгляд во время самой первой встречи в школьном коридоре. В доверчивом, безбрежном, как океан, взгляде всё было сказано яснее ясного, что она будет принадлежать только одному ему. В суровых, далеко неромантических реалиях окружающей действительности до обидного в короткий промежуток времени Он и Она могли насладиться  впервые испытанным божественным блаженством. В то время, когда он ещё продолжал витать в головокружительном водовороте чувств, Наташа, отведённой ей Всевышним ролью будущей хозяйки, с первых минут близости надёжно брала бразды правления в свои руки.
              - Серёженька, милый, - с трогательной нежностью говорила она, - теперь я на веки твоя, по каким бы крутым дорогам ни проходила наша жизнь, я буду любить тебя бесконечно, а теперь нам пора, впереди нас ждёт продолжение прекрасного выпускного вечера.
             Сержант, умевший подчинить своей воле людей в сложных, порой немыслимых ситуациях, на сей раз, как приручённый медведь, готов был исполнять малейшие желания  хрупкой, как тростиночка, своей повелительницы. Сила женского могущества во много крат превосходила самые строгие воинские приказы, её превосходство было несомненным. Он  послушно стал одеваться с той мужицкой неторопливой ленцой, которую слабая половина пола окрестила «крепким плечом». В сердце девчонки, как в сердцах многих российских женщин мужская сила вызывала щемящий восторг восхищения. Наташа интуитивно чувствовала проснувшееся в его душе начало мужской  ответственности за её судьбу и ещё за нечто большее. В каждом жесте, в каждом уверенном движении сквозила несокрушимая, внутренняя сила, та сила, которая помогала выстоять России в самых немыслимых, суровых испытаниях. Через некоторое время, держась за руки, молодые люди переступили порог школы и уже в новом качестве мужа и жены вошли в распахнутые двери новой, взрослой жизни. 
             В шумном зале в царящем столпотворении веселья, пожалуй, только одни родители Наташи заметили затянувшееся исчезновение дочери и её кавалера. Рядом с Татьяной Витальевной стоял высокий красивый мужчина с пышной седеющей шевелюрой, его схожесть с дочерью была невероятно поразительной. Увлечённые только собой беспечные молодые люди, даже не соизволили подойти к родителям, как будто никуда не отлучались, они предпочли сходу влиться в водоворот танцующих пар. Тревожившийся отец при их появлении сразу успокоился, однако мама продолжала смотреть на них с волнением и с немым вопросительным укором. Встревоженное, чуткое материнское сердце безошибочно подсказывало, что между ними слишком рано произошло то, что ещё не должно было произойти.
             - Кажется, мама обо всём догадалась, - огорчённо сказала на ухо своему кавалеру грешница дочь, - смотри, с какой пронзительной тревогой и волнением она смотрит на нас, мне кажется, что я скоро сквозь землю провалюсь.
             Сергею стало не по себе, он по складу характера болезненно переживал, если из-за него у кого-то возникали неприятности.
             - Я немедленно всё исправлю, в этот день ни у кого не должно быть никаких тревог и пасмурного настроения.
            - Что ты собираешься сделать?
            - Сейчас увидишь.
            Давно не танцевавший Сергей, окончательно освоился, его, словно подхватил бурный, безудержный поток неслыханного счастья. В прекрасном, вдохновенном душевном порыве он закружил партнёршу в центре зала. Угадывая его желание чем-то отличиться, танцующие благосклонно уступали место. Когда вокруг образовалась достаточно свободная площадка, Наташа взмолилась:
             - Серёженька, милый, давай потише танцевать.
             Но он оставил без внимания её слова, резко остановился и, стоя  перед ней, сделал шаг назад, потом на глазах изумлённых присутствующих, галантно взял её руку, в неподражаемой, изысканной манере припал на одно колено и с пафосом, торжественно произнёс:
             - Наташа, я тебя очень люблю, прошу твоей руки и сердца! Будь моей женой!
             Кто-то вовремя догадался приглушить музыку.  В окружении множества знакомых глаз её любимый парень сделал всеобщим достоянием их сокровенные желания.  Бедная девчонка, не ожидавшая такого крутого развития событий, растерялась, залилась румянцем и не знала, что сказать. К счастью, как будто голос с небес подсказал ей нужные слова:
             - Я согласна.
             Альфия Рыбакова со своим парнем Русланом, отличник Ромка Бурков, Наташка Горюнова с Женькой и все участники экскурсии в воинскую часть восторженно захлопали в ладоши, им-то лучше всех стало понятно, откуда взялся этот замечательный парень. Всё тайное рано или поздно становится явным. Классная руководительница, Зинаида Александровна от радости смахнула набежавшие слезинки и задалась вопросом: «Что бы было, если бы она настояла на своём отказе?»… Под звук несмолкающих аплодисментов в  великолепном стиле, как в балете, он поднялся и, держа суженую за руку, подошёл к её родителям, сделал неподражаемо изящный поклон головой и смело, глядя им прямо в глаза, произнёс:
             - Татьяна Витальевна, Александр Николаевич, я прошу руки вашей прекрасной Наташи и вашего благословения! Я её очень люблю, и мы решили пожениться!
             Растроганная  мама от волнения не могла вымолвить ни слова, слёзы счастья катились по её щекам и насквозь промочили  маленький платочек. Отец в этот день впервые увидел рядом с дочерью стройного, красивого парня, он тоже был неимоверно  взволнован столь  неожиданным, глубоко искренним признанием. Современная жизнь развивалась со стремительной быстротой, надо было что-то сказать и, обращаясь только к дочери, он подобрал не очень удачные слова:
             -  И ты тоже так решила!?
             Грешница дочь не могла  так смело, как Сергей,  смотреть в глаза родителям, она, как трусливый зайчонок спрятала своё прекрасное личико у него на груди и на вопрос отца, не поднимая глаз, неловко кивнула головой, её утвердительный ответ с трудом можно было определить только по движению затылка. По-детски застенчивый жест окончательно выбил из колеи Татьяну Витальевну «О, Бог ты мой, она же ведь совсем ещё ребёнок!», - мелькнуло в голове. У неё хватило сил не произнести это вслух, но не хватило сил сдержать усилившийся поток слёз. Александр Николаевич заботливо достал свой носовой платок.
             - Да что ты на самом деле? Смотри, все вокруг радуются счастью нашей взрослой дочери, а ты расплакалась, как маленький ребёнок.
              Татьяна Витальевна на манер дочери спрятала лицо на груди заботливого мужа, что называется не из родни, а в родню. В зале раздалось громкое «Ура!», пробки шампанского полетели в потолок. Сергей никогда не задумывался над своей родословной, мама не любила ворошить тяжёлое прошлое, она неизменно повторяла: «Всему своё время». Железная колесница войн и революций безжалостно катившаяся по России целое столетие оставила много белых пятен в судьбах миллионов людей. Не в этом ли крылся ответ на недоумённый вопрос, откуда в простом солдате, выросшем в небольшом провинциальном городке, вдруг вспыхнули ярким светом изысканные манеры  высшего общества. Сергей возвышенным поступком словно вдохнул в зал волну уму непостижимого, возвышенного благородства. Молва о неординарном событии, происшедшем в городе Покровске, на выпускном вечере в одной из нескольких средних школ широко разлетелась по городу и району и даже за пределами области. Ещё не наступила эпоха мобильных телефонов, пока многим были недоступны полёты за границу, но, ни с этого ли момента в России взяла начало прекрасная традиция летать в Прагу, чтобы на Вацловском мосту, припав на колено, просить у любимых руки и сердца и произносить трогательное признание в любви. Присутствовавшие на вечере горожане при встрече с Наташей узнавали её, приветливо улыбались и не скупились на самые радужные, добрые пожелания.
               А тем временем вечер, как неиссякаемый, чистый, ключевой родник продолжал бурлить в безудержном веселье. Наташа Горюнова с доброй белой завистью признавалась своему любимому Женьке:
               - Мне здорово повезло, я оказалась счастливой свидетельницей их самой первой встречи. Тогда я Сергея окрестила тюфяком, а у него родители, наверное, занимают солидные должности. Как здорово у них всё получилось!
              - Наташа, давай, и мы повторим то же самое!
              - Ой, Женя! У меня не хватит духу выдержать взгляды моря устремлённых глаз, я от волнения могу и в обморок упасть. В детстве я уверенно чувствовала себя атаманшей, а сейчас со мной происходит что-то странное, я откровенно завидую своей подруге, серебряному колокольчику, и бесконечно рада за неё. Мне хочется, чтобы грубоватые, озорные, детские манеры остались в далёком прошлом, и ещё мне очень, очень хочется, чтобы в нашей жизни было побольше таких же возвышенных моментов, как у них.
               Не только Горюнова с Женькой, многие, продолжая танцевать, с восхищением поглядывали на Сергея и Наташу. К сожалению, июньские ночи в средней полосе России очень коротки, в окнах забрезжили робкие блики утренней зари. Кто-то бросил клич:
              - Идёмте встречать рассвет!
              Кто-то запел:
               - Вперёд заре навстречу…, - но дальше слов никто не знал, и песня смолкла.
              Выпускники шумной ватагой высыпали на улицу и направились к восточной окраине города. Солнце ещё не взошло, но было уже достаточно светло, утренняя заря вовсю занималась на горизонте. Над головой безоблачное небо было подёрнуто прозрачно-матовой дымкой, похожей на нежную, женскую, газовую косынку. Тонкая, зыбкая пелена пленяла, дразнила и словно влекла приоткрыть заманчивые высоты прекрасного будущего. От зависшей в воздухе завесы, как от неопределённости в ближайшем будущем, на земле лежали мягкие, размытые тени. Вчерашние школьники из мира радужных надежд притихли и задумчиво созерцали пробуждение дня, первого дня их самостоятельной жизни. Выпускной вечер удался на славу, особенно восхитительно в силу известных обстоятельств он прошёл для наших главных героев. Превосходное настроение крепко держало в плену очарования молодых людей. Однако, как ни велики и всемогущи были любовные чары, они были бессильны исключить неизбежность расставания. Усталые, находящиеся на верху блаженства, Наташа и Сергей подошли к её дому.
              - Наташа, может быть ты вынесешь мне военную форму, я боюсь порог переступить, у меня коленки дрожат.
              Девчонка в ответ звонко рассмеялась.
              - Ты же никого и ничего не боишься.
              - А сейчас, честное слово, боюсь.
              - Давай, мы потихоньку войдём, а для надёжности я сниму туфли, а ты свои ботинки.
              В спальне у родителей было тихо, Сергей в мгновение ока натянул на себя военную форму, и вдвоём по-кошачьи крадучись, они так же тихо вышли на улицу. Они ещё долго стояли у подъезда дома, взявшись за руки, и никак не могли расстаться. Наконец, юноша пересилил себя и сделал несколько неуверенных шагов навстречу разлуке. Однако, переполненная счастьем,  девчонка всё ещё не хотела мириться с безжалостной необходимостью, она окликнула его, и он вернулся. Сергей как-то по-новому взглянул на её прелестные обнажённые руки, на розовеющие в лучах утреннего солнца, открытые плечи. Наташа перехватила его взгляд, и даже после того, что у них было, не смогла сдержать выступивший румянец. Девичьи чувства были чисты и глубоки, её сердце по-своему откликнулось на этот взгляд оно уже навсегда и безраздельно принадлежало её возлюбленному. Преодолевая всё ещё не отпускающую её прелестную стыдливость, она в трепетном волнении потянулась к нему в объятия и доверчиво, как самому близкому, самому родному, нежно положила голову на грудь.
                Вдруг, какое-то тревожное предчувствие, словно электрическим током, пронзило её, откуда оно взялось, она не могла не понять, не объяснить. «Может быть, мама ругает её за долгое отсутствие? Нет, этого не может быть. Серёжа так искренне  и величаво продемонстрировал на вечере своё признание в любви, что ни у кого не осталось никаких сомнений, и мама, смахнув слёзы, успокоилась, на лице её играла улыбка, какая может быть только у счастливых, матерей. Может быть, что-то случилось с любимым? Но он стоял с ней рядом, в его объятиях она готова была стоять целую вечность». И, тем не менее, ожидание беды, как появление зловещего демона в праздничный день, сильно испугало её. Нависшее, беспричинное тяжёлое предчувствие, что это последняя их встреча, ворвалось устрашающим вихрем и вызвало смятение души. Плечи жизнерадостной девчонки, которую теперь, как и все её одноклассники, он называл серебряным колокольчиком, нервно вздрагивали. Сергей не мог понять, что с ней происходит, он с нежностью держал её в своих объятиях, и сожалел, что на сей раз она была уже не тот хрупкий, пламенеющий цветок, который он в сладостном упоении обнимал несколько часов назад.
              - Наташенька, дорогая, что с тобой? Ты вся дрожишь.
               - Не знаю. Серёженька, милый, я очень, очень тебя люблю! Теперь, благодаря воле Всевышнего, я знаю, что ты есть на земле, а ты знай, чтобы с нами ни случилось, если даже ты разлюбишь меня, я буду жить одним тобой, я буду жить дыханием твоим. Прошу тебя, ты обязательно помни, что ты всегда будешь в моих мыслях и во сне и наяву.
              - Наташенька, перестань, зачем ты хоронишь нашу любовь? Ведь ничего не случилось, я тебя очень люблю и никогда, ты понимаешь, никогда не разлюблю, я буду любить только тебя одну, я это понял с момента самой первой, нашей встречи. Ты мне послана судьбой и Богом!
              С ней происходило что-то странное, он продолжал говорить ей самые нежные и самые изысканные слова, на какие только был способен. Не зная чем и как разогнать пасмурные тени, опутавшие любимую, он нежно поцеловал её в висок и губами ощутил лихорадочное биение тоненькой, голубой жилки. От этого прикосновения Наташа вся встрепенулась, будто какая-то внутренняя пружина разжалась в ней. Она в страстном порыве стала осыпать его поцелуями, потом прильнула к нему всем телом так, что он ощутил прикосновение упругих бугорков созревшей, налитой груди, которую он недавно ласкал своими ладонями и нежно целовал тёмные соски. Сладостное томление охватило его, а Наташа, словно путник в пустыне, не могла утолить жажду вспыхнувшего, тревожного порыва. В ней бурлило неосознанное желание удержать ускользающее счастье. У парня всё плыло перед глазами, от её горячих поцелуев, он испытывал лёгкое головокружение. Она также внезапно отстранилась от него.
              - А теперь, иди.
              Дробно застучали каблучки и затихли в глубине подъезда. Ошеломлённый бурным порывом вспыхнувшей, любовной страсти, юноша ещё некоторое время стоял один и только, придя в себя, он смог направиться по дороге в часть. Однако, через несколько шагов какая-то  неведомая сила заставила его обернуться, он увидел Наташу, она стояла у окна, улыбалась ему и на прощание махала рукой, а по щекам её бежали слёзы. И только, когда она отошла от окна, он смог продолжить свой путь.

 
             Ничто не нарушало покой спящего города, ни один листочек не шевелился на деревьях. Косые лучи утреннего солнца отдельными, робкими зайчиками заглядывали в окна молчаливых домов. В этом утреннем, застывшем царстве казался совершенно случайным, как инородное видение, шагающий по тротуару солдат, солдат мирного времени, не знающий пороха войны, никогда не испытавший щемящей душу тишины, предшествующей бою, за чертой которой таится пугающая неизвестность. Небесный ангел хранитель уберёг его от кошмаров горячих точек, в которых не раз побывал его боевой командир, полковник Абрамов Виталий Иванович. Сергей возвращался в часть, не думая о поддельной увольнительной, лежащей в нагрудном кармане. Ему была непонятна тревога и обеспокоенность Наташи, он задавал себе вопрос, почему она так сильно плакала, и тут же сам себе отвечал, наверное, от избытка счастья, выпавшего им в этот чудесный вечер. На лице его играла лёгкая, беззаботная улыбка, и весь он был настолько погружён в приятные воспоминания, что не заметил настороженности военного городка, не заметил, зашторенных глухими, чёрными шторами окон казарм, штабов и служебных помещений. Слова стоящего с полной выкладкой дневального: «В полку давно объявлена тревога», прозвучали для него страшней раскатов грома. Они были равносильны жестокому выстрелу в его любовь.
              Прошедшая проверка боевой готовности взволновала весь гарнизон, разговоры по этому поводу велись повсюду, при этом неизменно вспоминали Ширяева, одни говорили, что оценку за действия по тревоге снизят, другие, наоборот, клялись, что слышали своим ушами, как генерал сказал: «Полк выполнил боевую задачу, и грош нам цена был бы, если бы боеготовность оценивалась по проступку одного разгильдяя. Окончательных  выводов
никто толком не знал, но недобрая слава о шофёре командирской машины разнеслась широко и вызывала  всеобщее осуждение.
              Приказом по полку сержанту Ширяеву объявили десять суток ареста, но посадили его на гауптвахту не сразу. На командира роты капитана Мухина было подготовлено представление на повышение в должности, однако, после случившегося ЧП кадровикам поступила команда представление придержать. Ротный зол был, как дьявол, он устроил разнос подчинённым и приказал командиру взвода старшему лейтенанту Акимову разобрать разгильдяйский поступок на строевом собрании, чтобы остальным было неповадно. Солдаты срочной службы давно не помнили такого бурного, коллективного осуждения нарушителя воинской дисциплины. В комнате досуга собрался весь личный состав подразделения,  никто не пытался увильнуть от  не очень-то радостного мероприятия, табуретки были плотно сдвинуты. Сергей сидел понуро, как опущенный в воду, вокруг него оставалось свободное пространство. Провинившемуся сержанту было мучительно стыдно за то унизительное положение, в котором он находился, ему отвели место, как на скамье подсудимых. Давно сгустившиеся над его головой хмурые облака недоброжелания соединились в мощную грозовую тучу, готовую метать гром и молнии. Для сослуживцев словно открылся клапан, позволяющий выплеснуться наружу накопившемуся  недовольству и раздражению против него. Если до сих пор добросовестным отношением к профессиональным обязанностям у него оставался шанс противостоять нападкам Терентьева, то сейчас этот шанс сводился к нулю, многие перешли на сторону недоброжелателя. Добрые дела быстро забываются, а чернуха, она очень живуча. Выступающие товарищи с эмоциональным накалом возмущались беспрецедентным поступком и предшествующим вызывающим поведением.
             - Мой старый дедушка до сих пор считает, что без службы в армии не может быть настоящего мужчины, - горячился Гурам Каландаришвили, - испокон веков считалось, что предназначение  мужчины быть честным, бесстрашным воином, а Ширяев разве воин, он всех обманывает, на машине катается да за девочкой в самоволку бегает.
             Никто, как раньше, не улыбнулся темпераментным словам и жестам настоящего кавказского парня, уже много лет назад переехавшего с родителями жить в Россию. В противовес ему Терентьев говорил с эмоциональным злорадством, как будто брал быка за рога, в душе он ликовал и предвкушал вполне прогнозируемую победу.
             - Я считаю, что не место Ширяеву в нашей роте, он подвёл всех находящихся здесь, подвёл командира полка, воевавшего в горячих точках, подвёл командира роты, запятнал честь нашего коллектива. Кроме того, всем хорошо известно его наплевательское, высокомерное отношение к товарищам. Мне кажется, что арест на десять суток недостаточное наказание, за дезертирство его надо отдать под суд и разжаловать до рядового.
             Вроде бы всё правильно он говорил, но какая-то скованность и неловкость повисли в воздухе от его слов. Многое ещё не высказано, а приговор уже готов, если бы говорил кто-то другой, эти жёсткие справедливые слова воспринимались бы по-иному. А Терентьев сам  не лучшим образом зарекомендовал себя на службе. У всех было свежо в памяти ДТП, в котором пострадали люди, а к нему в срочном порядке примчались родители, и он выкрутился из ситуации с признаками уголовного мошенничества. Последующие выступающие не поддержали жёсткое предложение, кто-то трезво, без эмоций возразил:
             - За одно нарушение два наказания запрещены по Уставу.
             Молодые парни, видевшие своё предназначение в честном служении долгу, старались не выступать в роли судей, а высказать то, что у каждого наболело на душе. Сергей сидел впереди  и был не похож сам на себя, от молодцеватой осанки не осталось и следа, он сидел, сгорбившись, взгляд направлен в пол, плечи опущены, весь его внешний вид больше напоминал дряхлого старика. Раньше на строевых собраниях, на которых он присутствовал, царила атмосфера вынужденной серьёзности, будто обсуждались дела Бог весть какой государственной важности. Проходили они похоже одно на другое, как повторяющаяся обязаловка, с видимостью решения важных вопросов. Собрания эти проводились в основном для галочки, штатные ораторы говорили не о том, что волновало, что требовало принятия действенных мер, а переливали из пустого в порожнее, чтобы отвести мысли от необходимых, но трудно решаемых вопросов. Если кто-либо выбивался из наезженной колеи, его тут же водворяли на место. После таких собраний, словно гора сваливалась с плеч, и наступало умиротворение исполненного долга.
               Сейчас же было всё иначе, голоса выступающих звенели искренностью, как туго натянутые струны. Никто не вступился за нарушителя воинской дисциплины, но единого коллективного мнения  в оценке проступка пока не созрело. Ширяева не пугало само наказание, а пугало одиночество, полная незащищённость от упрёков, от возможной пошлости, в которой могли вывалять его светлые чувства. В душе он благодарил Бога за то, что никто не затронул плохим словам образ Наташи, она для него была как святая. Его насторожило выступление Виктора Звягина, от которого он сжался, как упругая пружина. Молодой солдат коснулся самого сокровенного, того главного, чего внутренне ожидали и хотели услышать:
              - Если говорить чисто по-человечески и честно, то мне кажется, что не каждый из нас мог бы поступить так, как надо. Представьте себя на его месте, у кого бы хватило мужества оставить любимую девушку одну на выпускном вечере? Ширяев проявил завидное, рыцарское благородство по отношению к ней, пусть он её любит, не исключено, что и женится на ней, всё это  очень хорошо и понятно. Сейчас, конечно, не война, но представьте себе, что бы было с нашим полком, если бы солдаты и офицеры интересы долга принесли в жертву своим личным интересам, которых у каждого человека бесчисленное множество. В этой связи мне вспоминается встреча с ветеранами в День Победы, где мне больше всего запомнился рассказ полковника в отставке Давыдова Фёдора Спиридоновича.
              Сергей не только помнил, но и отчётливо представлял запавшую в душу страничку из истории Великой Отечественной войны. Перед ним, как наяву, предстал струсивший в бою солдат. Судя по притихшему залу нечто подобное, испытывали и все присутствующие.
             - Для новобранца, - продолжал Виктор Звягин, - самый первый бой оказался роковым и единственным. Когда рота пошла в атаку, он спрятался за небольшим бугорком, поросшем мелкими кустами, за что военный трибунал вынес ему самый суровый приговор. И, когда его вели на расстрел, он думал, почему ему суждено умереть такой позорной смертью? «Ведь он любил Родину, хорошо учился, любил свою школу. А мама! Как она любила его!» Горький комок сдавил горло приговорённому солдату. «Нет!» – кричало у него всё внутри. От неожиданно раздавшихся выстрелов он вздрогнул, странное дело, вокруг него свистели пули, но, ни одна из них не задела его. Когда же до него, наконец, дошло, что они нарвались на диверсионную, вражескую группу, он бросился к своим, взял винтовку убитого солдата и вместе с взводом, который должен был его расстрелять, вступил в бой с врагом. Когда подоспело подкрепление, в живых не осталось никого, только приговорённый солдат, смертельно раненый, подавал слабые признаки жизни. Склонившемуся над ним политруку, он с трудом вымолвил: «Напишите маме…» Это были его последние слова, произнесённые в оборвавшейся короткой жизни.
             Речь Виктора Звягина, спокойная и уверенная, произвела сильное впечатление.  Крепко завладев вниманием солдат, он продолжил говорить:
             - Я не так давно начал службу и знаю Ширяева в основном с плохой стороны, но старослужащие ребята говорили, что он мастерский водитель и очень многим бескорыстно помогал, это очень хорошие качества, но, несмотря на это, в заключение хочу высказать нелицеприятное мнение. В аналогичных условиях, о которых рассказывал ветеран полковник Давыдов, сержант Ширяев погиб бы так же, как тот солдат, который струсил в бою.
             Воцарилась мёртвая тишина, она не нарушалась, а, казалось, ещё больше усилилась от гулких шагов Звягина, идущего между столов к своему месту. Сергей ещё ниже опустил голову, его будто придавило свинцовой тяжестью. Все присутствующие притихли, задумавшись и оценивая каждый себя, свою силу морального духа. Отчётливо слышался каждый звук, назойливо жужжала муха, пытавшаяся пробиться через стекло. Вдруг в гнетущей тишине раздался голос рядового Бычкова, никто не ожидал выступления молчаливого, скромного солдата, который вёл себя по принципу, моя хата с краю, я ничего не знаю.
              - Звягин привёл очень хороший пример, но мне хотелось бы дополнить его рассказом генерала Сапронова, лётчика, воевавшего в нашем полку.
             Подробности этой трагической истории многие знали почти наизусть, но никто не осмелился бросить реплику по этому поводу и Александр Бычков уверенно продолжал:
             - В самом начале войны, когда фашистские стервятники безнаказно бомбили наши мирные города, на его глазах девятка юнкерсов долго кружила вокруг советского аэродрома, всё никак не могла обнаружить тщательно замаскированные самолёты. После нескольких безуспешных заходов фашисты сбросили смертоносный груз на город, в котором жили жёны и дети  пилотов. Генерал Сапронов в то время был командиром звена, у него остались в городе жена и сын. Он не побежал с аэродрома, когда чёрные столбы дыма поднялись над уцелевшими домами, а выпросил разрешение подняться в воздух. На максимальной скорости отважный лётчик настиг беспечно уходящего врага и в отчаянной, святой ярости одним звеном уничтожил всю девятку немецких самолётов. В тот день военная судьба надолго разлучила его с семьёй. Вы знаете, как его жена и сын попали в плен, как потом они встретились. Мы только по рассказам знаем о командире эскадрильи, сыне генерала Сапронова, не так давно уехавшем из нашей части учиться в академию. Вот это дополнительный пример необходимости служения долгу не только для Ширяева, но и для всех нас. Мне могут возразить, тогда война была, но ведь для того нас и призывают в армию, чтобы помимо профессиональных навыков, закалиться физически и морально, пройти психологическую закалку. Я не ошибусь, если скажу, что для Ширяева сегодняшнее собрание серьёзный урок. За совершённый проступок, равносильный дезертирству, он, бесспорно, заслуживает самого серьёзного наказания. Однако, он же наш парень и, как уже говорилось, очень хорошо начинал службу, мне кажется, что наша цель должна состоять не только в том, чтобы жестоко карать. В первую очередь мы должны бороться за своих людей. В Ширяеве заложено немало хороших качеств, благодаря чему ему и доверили ответственное дело, быть водителем командирской машины. Портиться он начал давно, происходило это у нас на глазах, но, надо прямо сказать, к нашему стыду, мы никаких мер не принимали, и только, когда он принёс ЧП, только сегодня мы его разбираем. Подобный разговор должен был состояться гораздо раньше. В первую очередь наша вина в том, что мы не доглядели и вовремя не поставили его на место, надо было давно доложить командиру полка о его зазнайстве и высокомерии. Я считаю, что он достаточно строго наказан по командирской линии, и после того, что с ним случилось, неизвестно, как у него сложатся отношения с девушкой, ради которой он рисковал.
             Бычкова неожиданно прервал рядовой Орлов, которого за его полноту почему-то звали Бабас:
             - Если он хочет связать с ней свою судьбу, то нетрудно понять, как он переживает, а мы лезем ему в душу, может это его самая больная рана, больней, чем десять суток ареста.
            После этих слов начался невообразимый гвалт, в противовес противникам, словно в прорвавшейся плотине, забурлили бурным потоком сторонники провинившегося солдата. Вполне можно предположить, что это были те ребята,  которых дома ждали девушки, в том числе и те девушки,  которые потом приехали к своим любимым парням на день прощания с воинской частью. Командир взвода, старший лейтенант Акимов сидел в одиночестве за столом председательствующего, он требовал прекратить шум и предлагал заслушать самого Ширяева, что он скажет, как  оценивает свой поступок, но взводного никто не слушал, его наивные призывы тонули в громких криках. Ситуация приняла неожиданный, взрывоопасный оборот и выходила из-под контроля, разгоревшиеся страсти требовали выхода, каждому нетерпелось высказать свою точку зрения. Говорить хотели сразу все, но никто никого не хотел слушать, казалось, что этот запал бурных эмоций никогда не кончится. Назревающий конфликт  довёл до критической крайности самый яростный обвинитель Терентьев, чувствуя, что у него почва уходит из-под ног,  что  неожиданно появились союзники у провинившегося недруга, готовые оправдать его, он вскочил на стул и, стараясь всех перекричать, орал громче всех:
               - Да он бабник, у него косой десяток девок осталось на родине, и эту шлюшку он поматросит и бросит, она ему нужна, как собаке пятая нога.
              Кто-то возмущённо крикнул:
              - Заткнись, ты, урод!
              От гадких слов  у Сергея всё помутнело в глазах, в гневе он был страшен, никакие силы не могли его остановить. Прорвавшись через скопление тел, он подскочил к Терентьеву, который не на шутку сдрейфил, увидев разъярённое лицо недруга, и хотел ударить по нему сапогом. Но Ширяев уклонился, удар пришёлся вскользь, задев плечо и оторвав погон. Мерзкий оратор, потеряв равновесие, неловко повалился со стула, в падении он получил такой сокрушительный удар в челюсть, что кубарем полетел в дальний  угол комнаты, увлекая за собой ещё, как минимум, человек пять.
              - Прекратить безобразие!!! – разгневанно орал, покрасневший, как рак, старший лейтенант Акимов.
              Однако гневный голос не возымел должного эффекта, солдаты, увлечённые дракой, на него никак не отреагировали. В завязавшейся потасовке из нагрудного кармана Ширяева незаметно для него вылетела фотография Наташи, она не успела опуститься на пол, её проворно подхватил Звягин. Командир взвода, видя, что накалившаяся до крайности,  обстановка может обернуться  уголовно наказуемым исходом, вытащил из кобуры пистолет, поднял высоко над головой, направляя его в потолок, и закричал что есть мочи:
              - Всем стоять! Стрелять буду!
               На сей раз грозный окрик  с пистолетом подействовал отрезвляюще, солдаты не сразу, но стали постепенно успокаиваться, а распалившийся старший лейтенант, глядя на Ширяева, продолжал кричать:
               - А ты под трибунал пойдёшь, в дисциплинарном батальоне  будешь дослуживать!
              Рядовой Звягин, пытаясь развеять накалившиеся страсти, показал командиру взвода фотографию.
             - За такую красавицу я тоже врезал бы по морде, как следует.
             - Молчать! – кричал молодой офицер, почти ровесник подчинённым, - ты тоже сядешь на гауптвахту, как подстрекатель драки!
             В тот же день Ширяев оказался в одиночной камере, а Звягина, несмотря на прозвучавшую угрозу, не посадили. Лёжа на нарах, Сергей долго не мог уснуть, эпизоды прошедшего дня чредой вставали перед глазами. Прежде всего, ему было неимоверно стыдно  за то, что он подвёл командира полка, который относился к нему с отеческой теплотой. Ради того, чтобы искупить перед ним свою вину, он готов был  выполнить любое, самое рискованное задание, но, к сожалению, такой необходимости не  было.  Словно розовая пелена спала с глаз, перед взором проплывали напряжённые лица солдат, товарищей по оружию, с которыми он начал давно конфликтовать, и эта драматическая развязка стала закономерным финалом  его неблаговидных деяний, в завершение которых он оказался в положении предателя. В военное время его могли бы расстрелять, как  того струсившего солдата, о котором говорил ветеран полковник Давыдов. Думая о Наташе он мысленно просил у неё прощения, её чуткое, хрупкое сердечко с первых минут почувствовало разразившуюся над ними беду, она безутешно плакала, сама не зная почему, а у него не промелькнуло ни капельки тревоги. Он не задумывался о том, что в этот насыщенный, уплотнённый день в нём повторно сыграли гены дворянского происхождения. Ни капли не раздумывая, он ринулся защищать  честь любимой девушки, сейчас он в душе благодарил Всевышнего за то, что разразился скандал в тот момент, когда командир взвода высказал предложение заслушать его с оценкой своего проступка. Если бы строевое собрание пошло по предложенному руслу, ему бы стали задавать вопросы, в том числе и о Наташе. Говорить о том, что по отношению к ней он не мог поступить иначе, потому что не хотел омрачить ей радость чудесного  выпускного вечера, который бывает только раз в жизни. Публично оправдываться и обнажать свои сокровенные чувства, вымаливать себе снисхождение, прикрываясь возвышенными чувствами к любимой девушке для него было бы более, чем унизительно, это противоречило всему складу его характера, на это он не пошёл бы ни за что на свете.
              А дальше в голове всё перемешалось, появилось множество других мыслей вокруг событий двух прошедших, до предела спрессованных дней, они были расплывчаты и неустойчивы. А то главное, к пониманию необходимости которого его приводило сегодняшнее строевое собрание, находилось в самом зародыше. Это главное не  сформировалось в сознании, не приобрело устойчивого осмысленного содержания, без которого невозможно построить твёрдую, обоснованную жизненную позицию. Он пытался сосредоточиться, связать разбегающиеся мысли логическими связями, но у него ничего не получалось. Прославленные русские полководцы приумножали мощь Родины великими военными победами, а плоды побед в реальной жизни не закреплялись, они как будто куда-то уплывали в чужие руки. «Сам погибай, а товарища выручай», - эта и ещё множество других, воинских заповедей прославленного российского Генералиссимуса Суворова, принёсшие исторически неувядающую славу российской армии, в последнее время размывались аморфными догмами.  Злясь на себя за беспомощность перед укоренившимся в сознании, ненавистным формализмом, который, как липкая паутина на молодом деревце, обволакивал и душил свежие, только что пробудившиеся к жизни побеги, солдат с тоской смотрел на зарешёченное, узкое окно. Поймёт ли, простит ли его Наташа, когда узнает всю правду. Происшедшая  драма выглядела ужасно по сравнению с тем, сложившемся у неё представлением о нём, которое он ощущал в каждом взгляде, в каждом движении неискушённой, беззаветно любящей его девчонки. Несомненно, она будет страдать от неизвестности, и будет жить в борьбе с собой. Если бы она была рядом, то вдвоём, поддерживая друг друга, они бы легче пережили обрушившуюся на них форс-мажорную беду. Ненавидя себя, Сергей закрыл глаза, будто тем самым  надеялся удержать в сознании промелькнувшие коротким видением возвышенные моменты и отогнать прочь то, что омрачало до безнадёжности огромное счастье, подаренное им Всевышним. Ничего не видя перед собой, испытывая состояние, подобное тому, как при переходе от света яркого, солнечного дня к темноте глухой камеры, он почувствовал, как горький комок подкатил к горлу, но у него хватило твёрдости характера сдержать слёзы, которые едва не покатились по щекам.
              До недавнего времени бесконечно счастливый солдат, переживал чёрную полосу в своей короткой жизни. Шествие по военному городку в сопровождении конвоира само по себе было уже унизительно, но, мало того, у него отобрали ремень, рабочая гимнастёрка болталась на нём, как короткая, неряшливая, женская юбка. Уборка мусора на тротуаре, чистка свинарника в подсобном хозяйстве никак не способствовали поднятию настроения. «Не унывай, Серёга, - пытался он успокоить сам себя, - солдат, не побывавший на гауптвахте, это не солдат». Однако, надуманная, фальшивая бравада не прибавляла  бодрости духа. После черновой работы, которой до предела был наполнен весь день, его водворяли в одиночную камеру. Угнетённое состояние усиливалось переливчатым грохотом закрывающейся железной двери.
              Тусклое одиночество поневоле настраивало на мрачные размышления, которые вызывали угрызения совести. Через призму небольшого расстояния во времени ему было мучительно стыдно за хитрые уловки, к которым он прибегал, чтобы добиться увольнения. Сейчас он называл это откровенной подлостью, а тогда внутренний разлад сглаживался встречами с Наташей. Ещё издалека, едва завидев друг друга, они ускоряли шаг и почти бежали навстречу, чтобы быстрей обняться и расцеловаться. От одного только взгляда в волшебные «шатурские, голубые озёра», от сияющих радостью улыбок посылаемых ему, как щедрой россыпью изумрудов, у него пела душа. Его охватывало сладостное упоение, которое напрочь заглушало лжефилософские Фрэйдовские доводы о первенстве разума. Счастливчику следовало бы задуматься и понять, что его хитрости и обиды товарищей не могут продолжаться бесконечно долго, сколько верёвочка ни вейся, а конец будет. Но эти мысли и близко не приходили в голову, они даже не просматривались на отдалённом горизонте. Не верилось и даже не  хотелось думать о неизбежности драматического финала, наступившем таким неожиданным и таким безжалостным образом. Судьба есть судьба, её не обойдёшь и не объедешь. Он стоически, мужественно переносил  выпавшее на его долю испытание. Унизительное положение, в котором он оказался, ничего не значило в сравнении с тем, что ему на длительное время не предвиделась возможность увидеться с любимой девушкой. Он сходил по ней с ума и не знал, какими словами объяснить происшедшее, чтобы не омрачить светлые воспоминания выпускного вечера. Тяжёлая, непредсказуемая развязка принесла на чёрных крыльях самые мрачные, самые невыносимые переживания. Особенно мучительно он прочувствовал драматизм своей ситуации в воскресный день, когда по дороге на хозработы, увидел в отдалении группу солдат, идущих в увольнение. В это время его всегда ждала Наташа, и сегодня в весёлом воскресном настроении она его с нетерпением ждёт, на этот счёт у него не было никаких сомнений. Что теперь она подумает о нём? От одной только мысли об этом хотелось волком выть.
              В ненавистном свинарнике невинные хрюшки  подняли невообразимый визг, когда отбывающий наказание солдат приступил к уборке. Бедные поросята, наверное, не так сильно бы визжали, и простили бы ухаживающего за ними человека, если бы понимали, какие невыносимые душевные муки и страдания переживает он. К исходу дня, когда его снова заперли в камере, Сергей с особой остротой ощутил сердцем и по- настоящему понял умом, что находится под арестом. В тот вечер дольше обычного он не мог уснуть. Жёсткие нары особенно остро давили на бока. В мрачных стенах зла и насилия он вставал и начинал ходить из угла в угол до головной боли, до полного изнеможения. Невыносимо угнетала мысль о реально прочувствованной  и, судя по всему, довольно долгой предстоящей разлуке с любимой девушкой, ради которой он готов был снести и осуждение товарищей, и наказание командира. Он готов был совершить любой подвиг ради того, чтобы вернуть утраченную возможность вновь и вновь  видеть её, испытывать то радостное, то блаженное состояние, похожее на захватывающее парение над землёй, которое он испытывал в кино, на выпускном балу, и везде, где они находились вместе.
              Потемнело зарешёченное окно, расположенное под самым потолком, из камеры не было видно ни одной звёздочки на небе, а так хотелось бы повести с ними душевный разговор. Конечно, они не услышат его, но полковник Абрамов Виталий Иванович, у которого не зачерствела душа от кошмаров горячих точек, говорил, что в ночном полёте звёзды дарят нежность. Этой самой нежности в заточении больше всего и нехватало. Светлый, летний день угас, на смену ему пришла тёплая, ласковая ночь, когда кажется, что каждый кустик, каждая былинка шепчут о любви влюблённым парам. Нахлынувшие,  короткие лирические размышления сменились воспоминаниями нелицеприятного конфликта, происшедшего сразу со всем коллективом. Прямые, честные, беспощадные высказывания, прозвучавшие в его адрес на строевом собрании, он воспринимал, как  вполне заслуженные. Если не считать, презрения к своему недоброжелателю, поступки и поведение которого у многих вызывали осуждение, он ни на кого не таил обиду. Более того, он и к ярому недругу испытывал некое подобие жалости из-за того, что тот необъяснимо шёл по жизни по сатанинской тропе, которая ещё никого ни к чему хорошему не приводила. Сослуживцы говорили справедливо, в отличие от Терентьева в их тоне не было зла и ненависти, они открыто выражали накопившееся недовольство его предательством. Но, как ни глубоко он осознавал свою вину, внутренний червячок противоречий не давал покоя. У него даже в отдалённом приближении не возникало в мыслях ни малейшего упрёка в адрес любимой девушки, она была для него святая, как священный образ коровы в Индии. Всю вину и всю ответственность за случившееся он целиком и полностью брал на себя. Однако он пытался найти не существующее в природе осмысленное обоснование, почему, поступив по-рыцарски, защищая её честь, на них свалилось столько горьких бед. И в тоже время, если бы он поступил так, как обязывает долг, то нанёс бы любимой незабываемую, душевную обиду, а то бы и вовсе потерял её. Как же быть? Где здесь истина? Видимо прав был Виктор Звягин, в экстремальной обстановке, в жёстком переплетении личных интересов и интересов долга ему, Ширяеву, суждено погибнуть.
               Близился к концу срок отбывания наказания, в один из последних дней Сергея не повели, как обычно, на хозработы, а, не объясняя причин, оставили сидеть в камере. Для него стал полной неожиданностью визит нештатного военного дознавателя из соседней воинской части, на которую возлагалось радиотехническое и радиоэлектронное обеспечение авиационного полка. Сергей с тревогой и недоумением смотрел на известного в гарнизоне, нештатного представителя правоохранительных органов. На его недоумённый, немой вопрос дознаватель сказал:
               - Терентьев написал на вас заявление в военную прокуратуру за нанесённые, телесные побои.
              От страшного известия Сергей изменился в лице, у него потемнело в глазах.
              - Вот же  негодяй, он же сам во всём виноват, он спровоцировал драку.
              Вы не горячитесь, мне нужно снять с вас показания. Прошу вас не допускайте необдуманных, опрометчивых высказываний. Постарайтесь вспомнить подробно, как всё происходило, каждая, на первый взгляд, незначительная деталь может иметь важное значение. Говорите честно, ничего не прибавляйте в своё оправдание и не умалчивайте о том, что послужило мотивом вашего поступка.
              - Ничего я не буду объяснять! - взорвался Сергей, чувствуя, как сердце защемило в груди.
             Он вспомнил строевое собрание, взгляды ребят, полные осуждения. Ни одного слова в  свою поддержку он не услышал, у него пропала уверенность в себе, почти все тогда дули в одну дудку с прохвостом, и теперь будут жалеть его.
            - Молчание и отказ от дачи показаний только усугубит вашу вину, ответьте на вопрос, что побудило вас кинуться к Терентьеву?
             - Он оскорбил честь моей замечательной девушки, на которой я собирался жениться и оклеветал меня.
             -  Какие оскорбления он произносил? Для следствия это имеет важное значение?
            Сергей с тоской смотрел на дознавателя, во взгляде его сквозило столько мучительной, невысказанной боли, что было ясно, что солдат находится на грани психологического срыва.
             - Да наплевать мне на ваше следствие, не могу я повторить эти гадкие слова! Надо посадить, сажайте! Что вы мне душу гложите?!
            - Здесь вопросы задаю я, я знаю эти слова, о них говорили ваши товарищи, как свидетели. У меня есть ещё вопрос:
            - Кто нанёс первый удар вы или Терентьев?
            - Он хотел сапогом ударить меня в лицо, но я уклонился, удар пришёлся по плечу, только погон сорвал с гимнастёрки.
            - Плечо болит?
            - Болит, но не сильно.
            - Можете мне показать?
            Сергей послушно расстегнул гимнастёрку, на плече был виден широкий синяк, а в центре красный кровоподтек.
            - За медицинской помощью обращались?
            - Нет.
            Следователь обратился к конвоиру:
            - Скажите дежурному, чтобы сюда вызвали врача.
            Когда они остались наедине, дознаватель уменьшил громкость почти до шёпота:
            - Я не имею права  вам это говорить, но я вижу, что вы порядочный человек, если события и дальше будут развиваться, то тогда вам мой совет, говорите, что кинулись к Терентьеву, чтобы заставить его прекратить лить поток оскорблений и клеветы, а он вас ударил сапогом, и больше, ни одного слова лишнего.
             Появился конвоир и доложил:
             - Товарищ старший лейтенант, врача вызвали, скоро подъедет.
             - Хорошо, спасибо! – и, обращаясь к Сергею, дознаватель продолжил,- гимнастёрка с оторванным погоном цела?
             - Не знаю, у старшины надо спросить.
             Было задано ещё много вопросов, беседа длилась более часа, за это время прибыл врач и запротоколировал следы нанесённого удара, а дознаватель достал из кейса предусмотрительно захваченный фотоаппарат и зафиксировал эти следы на фотоплёнку. Перед самым уходом уже, будучи в двери, он предупредил:
             - Возможно, вам ещё предстоит  разговор с представителем прокуратуры военного округа, во всяком случае, к этому надо быть готовым, отнеситесь к этому серьёзно.
             Судя по содержанию беседы, дознаватель вроде бы хотел помочь, он мягко стелил, чтобы завоевать доверие, а в заключение, словно плетью стеганул. В заточении, в одиночестве дополнительно навеянные мрачные мысли угнетали невыносимо. В раздумьях о перспективе получить срок из-за подлеца и негодяя, и навсегда потерять любимую девушку, Сергей в ярости сжимал кулаки и скрежетал зубами. Невольно возникал вопрос, а переживёт ли мама это страшное известие?  Он вплотную приблизился к  опасной черте отчаяния и ходил по камере из угла в угол, как затравленный зверь.
             После гауптвахты, оказавшись в кругу сослуживцев, дышать стало легче. Возвращение в родное подразделение, в котором провинившийся солдат делал свои первые шаги, он воспринял, как должное. Раньше не думалось о том, что по давнишней, сложившейся в авиации с незапамятных времён, традиции службу в автороте окрестили обидной фразой: «заносить хвосты», а сейчас об этом почему-то с грустью вспомнилось.
            Старшина после доклада сержанта о прибытии для дальнейшего продолжения службы, с укором посмотрел на него, но не высказал упрёка и не произнёс своей излюбленной прибаутки: «Прибыл лётчик-нарушитель, теперь предстоит из него сделать лётчика-бомбардировщика». Серьёзность проступка, и угроза возможного сурового наказания не допускали шутливого тона. Слов-то этих старшина не сказал, но в тот же день, перед отбоем отправил Ширяева драить два лестничных пролёта – объект приложения  физической силы нарушителей и разгильдяев. На другой день прибывшего на исправление солдата назначили водителем старенькой кислородной машины, наверное, одной из самых старых в автороте. Ей уже подошёл срок списания, она находилась в эксплуатации лишь потому, что где-то по пути произошла непредвиденная задержка с доставкой новой кислородки. С авиационно-технической базы ещё неделю назад пришла телефонограмма, в которой сообщалось, что новая машина отгружена и ожидает отправки на железнодорожной станции.
              Сергей не зацикливался на получении новой кислородки, он любил свою профессию и заботился о машинах, как о живых существах. У него не было ни капельки обиды за то, что его посадили на изношенную «рухлядь» и ласково окрестил её «старушкой», он перебрал гремевший задний мост, сделал ревизию коробки передач, отрегулировал сцепление. «Старушка» попавшая в надёжные, заботливые руки, как будто помолодела, она, словно в знак благодарности, заработала не хуже новой. Добросовестный водитель попросил прапорщика выписать ему со склада краски, чтобы закрасить на изношенных деталях проступающую ржавчину, но зажимистый прапорщик наотрез отказал:
             - Ты что, к техосмотру готовишься, так он совсем недавно прошёл. И твоей машине осталось до списания, кот наплакал.
            - Ширяев, хватит тебе холить своего «Боливара», он теперь и так десятерых увезёт, - кто-то сказал из дожидавшихся в очереди у дверей склада.
            Сергей сдержанно улыбнулся, но продолжал настаивать на своём:
             - Рано списывать эту машину, она ещё может добрую службу сослужить.
             - От покраски лучше ездить не станет.
             - Товарищ прапорщик, разрешите обратиться к зампотеху.
             - Разрешаю, но учти, краски у меня до весны нет.
             Сергей всё-таки сумел раздобыть краски и лаку, и машина заблестела, как красавица. Сработал классический принцип, если человек захочет сделать дело, то он найдёт способ осуществить свой замысел. Опальный водитель с головой ушёл в работу, это несколько отвлекало от нерадостных ожиданий. Шло время, а обещанный, грозный представитель прокуратуры из штаба военного округа всё не появлялся, постепенно притуплялась острота переживаний от витающей над головой угрозы. Но эти мысли в последнее время неотступно держали его в плену, они неразрывно были связаны с самыми близкими, с самыми дорогими ему людьми, с  родной мамой и с любимой Наташей. Как горячо ему хотелось, чтобы они встретились и подружились, но полная неопределённость в дальнейшей судьбе, вырисовывающаяся в крайне мрачных тонах, полностью исключала радужную мечту, делала её почти несбыточной.
             Надолго лишённый возможности встретиться с любимой девушкой, он не знал, как объяснить ей причину вынужденной разлуки. Написать всё, как есть, не позволяла мужская амбициозность, потому что это известие вызовет в девичьем сердце жалость, а против женской жалости выступало  всё его гордое, светлое, незапятнанное сознание. Помимо этого была ещё одна, казавшаяся более важной, причина, не хотелось, чтобы к чудесным воспоминаниям о выпускном вечере примешивалась эта крайне грустная и печальная история. Он цеплялся за эту мысль и не мог понять замутнённым рассудком, что такой довод выглядел сплошной нелепостью. Наташа ждала его и в неизвестности так же, не меньше, чем он, неимоверно страдала. Те радости, что были отпущены им Всевышним, даже не всплывали в памяти, горечь переживаний господствовала в душе и заглушала все светлые, счастливые воспоминания. После волшебной близости, которую она решительно без  тени сомнения  подарила им обоим, чтобы выпускной вечер запомнился им ещё сильней на всю оставшуюся жизнь, его необъяснимое отсутствие и молчание могло вызвать самые чёрные мысли у кого угодно. Его коробило от собственного бессилия, голова шла кругом, но спасительного решения на ум не приходило. Наконец, вконец истерзанный мучительными раздумьями, он решил солгать, хотя уже имел горький опыт, что хитрость и обман его ни к чему хорошему не приводили. Израсходовав кучу бумаги, несчастный воин с большим трудом сочинил короткое письмо, в котором писал, что его послали  на два месяца в командировку и больше ничего не сообщал, в надежде, что она сама догадается, куда, зачем и почему  не полагается разглашать из соображений военной тайны. Через два месяца он надеялся своим трудолюбием и добросовестной службой заслужить увольнение и объясниться с  любимой девушкой. Поймёт ли она его, простит ли его, этот вопрос оставался открытым. За короткой, продиктованной исключительно благими намерениями ложью, он писал ей почти те же самые слова, которые она говорила, охваченная предчувствием беды, при последнем расставании: «Милая Наташенька, что бы ни случилось с нами, какими бы крутыми тропами ни пролегала наша жизнь, верь мне и всегда помни одно, что я всегда буду любить тебя и никогда не разлюблю. Если чёрным силам зла суждено нас разлучить нас, и, если ты решишь связать свою судьбу с другим, я буду до конца дней своих желать, чтобы ты всегда была счастлива». Он не знал, что его благородную ложь и искреннее, идущее из глубины сердца, жертвенное желание ей счастья навсегда похоронит в нераспечатанном конверте писарь Терентьев, на которого совсем недавно по совместительству возложили обязанности почтальона. Не знал этого пытавшийся успокоить свою совесть страдающий солдат, не знал он и того, что судьба в лице этого негодяя ещё раз более жестоким образом накажет его.


             После первого прошедшего воскресенья без любимого Серёжи, когда тот сидел на гауптвахте, Наташа не находила себе места. Смутное волнение, не покидавшее её всю неделю, ещё больше обострилось. Безотчётный страх потерять любимого, поселившийся в ней при последнем расставании подтверждался   и нарастал огромным комом. Ей была непонятна причина его возникновения, её хрупкая, легкоранимая душа затрепетала от недоброго предчувствия. Почти в беспамятстве, исступлёнными поцелуями она будто хотела виртуально удержать его  при себе и отогнать надвигающуюся беду. То, что над ними разразилась большая беда, она почувствовала в тот момент, когда он был рядом, и она  находилась в его  объятиях,  он никак не мог быть повинным в том, что происходило.   Упрёков в его адрес и плохих мыслей о нём она не допускала, раненое девичье сердце готово было всё ему простить, но почему он сам не хочет ничего сообщить  о себе, разве он не понимает, что поступает нехорошо. Терзаемая неизвестностью, бедная, юная девчонка находилась в тоскливом смятении и не знала, что думать, что предпринять. Спасительница Наташка Горюнова, как и все одноклассники, разъехались кто куда, они, как оперившиеся птенцы, разлетелись  из гнезда. С самых первых  самостоятельных шагов стало ясно, что по крутым извилистым тропам жизни ей придётся идти одной.  Иногда мелькало тревожное предположение, что с ним могло случиться какое-нибудь несчастье, ведь он же был водитель. Но, если бы произошло дорожно-транспортное происшествие с тяжёлыми последствиями, то молва о нём мгновенно разнеслась бы по всему небольшому городку. Прошло в горьком одиночестве одно воскресенье, за ним второе и третье. Летние, светлые дни померкли, время тянулось медленно и тоскливо. Не в силах больше переносить пребывание в изнуряющей, терзающей сердце неизвестности, Наташа набралась смелости и сама отважилась пойти в воинскую часть.
               Она ещё не знала, что судьба оказалась к ней в очередной раз немыслимо жестокой. Надо же было страдающей девчонке прийти со своей бедой именно в тот день и в тот час, когда на проходной дежурил Терентьев. Увидев невероятно красивую девушку, он рассыпался в слащавых любезностях, а когда узнал к кому она пришла, сразу изменился в лице. Но это длилось лишь какие-то доли секунды, в подленькой душонке ярким пламенем вспыхнул ядовитый факел ликования. Он не стал говорить, что его недруг в ближайшее время может оказаться на скамье подсудимых, тогда в ней вспыхнула бы женская жалость, и любовь её усилилась бы многократно. Тогда она стала бы самой ярой его защитницей, и негодующие парни, очарованные её красотой, как свидетели, стали бы давать совсем другие показания в пользу провинившегося. Ему надо было отомстить, и он безошибочно смекнул, как побольнее отравить жизнь до недавнего времени самой счастливой, влюблённой пары.
              - Ах, это вы к нему, - и, переходя на откровенно хамский тон, и понимающе хихикнув, добавил, - да ты у него не одна такая, он почти каждую ночь, как кобель, бегает к кому-то. Если залетела, то не стесняйся, иди прямо к командиру, пока  другая, такая же, как ты, его не перехватила.
              Наташа внутренне настраивала себя услышать самое худшее, но только не такое. Совсем недавно она, как в безбрежном океане,  купалась в лучах безоблачного счастья, а тут на неё с порога будто вылили ушат ядовитых помоев. Поначалу она не поверила своим ушам, не поверила, что мерзкие слова прозвучали в её адрес, в растерянности она оглянулась по сторонам, но вокруг, кроме неё никого не было. От беспомощности, от полной незащищённости у неё перехватило дыхание, болезненным румянцем обожгло щёки. Ухмыляющаяся, наглая физиономия негодяя, стоявшего в дверях, расплылась в однородное, жёлтое пятно. Сгорая от стыда, она стремительно кинулась прочь от проходной, как от проказы, как от приоткрывшихся ворот ада. Через несколько шагов она почувствовала, как горький комок подкатил к горлу, её стало лихорадить. Она мысленно пыталась защитить себя, внутренний голос поддерживал её: «Нет! Он не может быть таким!» В её сознании сложилось твёрдое представление, что в воинской среде, окружённой романтичным  ореолом мужества, благородства и отваги, не может быть места гадости и подлости. Собственно оно так и было, но ослеплённая горечью обиды, она не сразу вспомнила поговорку, что в семье не без урода. После обидного, счастливого курьёза с братом она пролила немало слёз, но тогда же она научилась глубоко в себе таить грусть и печаль. Как испуганная птица, она забилась в глухую чащу одиночества.
              Татьяна Витальевна сразу после выпускного заметила изменения в настроении дочери, но предпочла до поры, ни о чём не спрашивать, у молодых всякое бывает. Но, к удивлению, дочь сама поделилась поселившейся тревогой.
              - Наташенька, это детство прощается с тобой, ты уже стала взрослой, тебе просто грустно без школы.
              - Нет, кажется, случилось что-то серьёзное.
              - А вы, случаем не поссорились?
              - Да что ты, мамочка, - улыбнулась дочь, - мы никогда не будем ссориться.
              - Вы дали такую клятву?
              - Нет, нам не нужны слова, у нас и так всё ясно.
              То, что дочь улыбнулась, то, что поделилась своей тревогой, уже было хорошо, но в дальнейшем развитии событий переживания дочери передались и матери. От того, что Сергей не пришёл, как обычно, в выходной день, лишь подтвердило, что недоброе предчувствие было не напрасным. И чем дальше продолжалась неизвестность, тем сильнее становилось тревожное волнение, тем молчаливей становилась Наташа. А однажды, спустя несколько недель чуткое материнское сердце безошибочно определило, что произошла беда. Уже с порога по выражению лица дочери легко было понять, что на неё обрушилась большое несчастье, от которого она глубоко страдала, и не проявляла ни малейшего желания поделиться свалившемся на неё  горем.
               Поначалу Татьяне Витальевне казалось, что она догадывалась о причине удручённого состояния дочери. Её, как мать, и радовала и пугала серьёзность и глубина охвативших её любимицу чувств. Работая в школе, она видела насколько просто и легко молодёжь относится к своей первой влюблённости. Лишь немногим, наиболее преданным и верным, удавалось сохранить окрылённое, юношеское счастье, с которым было легко и уверенно начинать  шагать по жизни. Материнское сердце и радовалось  и сильно тревожилось: «Если  вдруг у них произойдёт размолвка, то душевная, нравственная рана будет очень больной и глубокой». Но судя по первоначальному, доверчивому откровению, между ними не было банальной ссоры, произошло что-то другое. Она ничего не знала о той дикой, безжалостной, моральной травме, которую бедная девочка получила на проходной. Татьяна Витальевна терялась в догадках и, используя по максимуму богатый опыт и своё педагогическое мастерство, пыталась завести доверительный, душевный разговор, вызвать любимицу на откровенность и помочь материнским советом. Но едва они касались отношений с Сергеем, как её милая глупышка замыкалась в себе и под предлогом подготовки к вступительным экзаменам уходила в свою комнату. «Какие уж тут экзамены?» - со вздохом думала мама, её житейская мудрость подсказывала другой путь: узнать, что же случилось с Сергеем? Насколько она понимала, никакой размолвки между ними не было, от этого обеспокоенность ещё больше возрастала. Своими тревогами она поделилась с мужем и стала уговаривать его навести справки о внезапно исчезнувшем парне. Но Александра Николаевича не надо было уговаривать, он был молчалив и даже при своей занятости на работе не мог не заметить бурно прогрессирующей депрессии Наташи. Его не на шутку тревожило состояние любимой дочери, он уже не один день думал, как ей помочь. На этот счёт у него появились некоторые соображения, связанные с приближающейся сессией депутатов городского совета.


                У ничего неподозревающего Ширяева невесело было на душе, его вновь охватило подавленное настроение. Все неисправности на старенькой машине были устранены, появившееся свободное время не приносило радость, а действовало угнетающе. Именно в этот момент разлетелась весть, что ожидается прибытие в часть следователя из окружной военной прокуратуры, а накануне, ещё раньше к Терентьеву приезжали заботливые родители. Сергей в ожидании допроса ходил мрачнее тучи, его угнетали мысли о своём безрадостном будущем, о горе, которое свалится на плечи матери, о переживаниях Наташи, с которой возможно придётся расстаться навсегда.
              Начищенный до блеска штабной офицер от проходной напрямую проследовал прямо в штаб полка. По дороге он старался не замечать хмурые, недоброжелательные взгляды. В строевых частях не особенно жаловали штабных да ещё из прокуратуры. Но командир полка встретил старшего лейтенанта с дружеской улыбкой, а про себя отметил, что с молодым будет легче разговаривать.
              - Товарищ полковник, мне поручено снять показания с сержанта Ширяева по поводу его самовольной отлучки и по поводу рукоприкладства к своему сослуживцу.
              - За самовольную отлучку он уже отсидел на гауптвахте десять суток, вас это не должно касаться. Если в течение трёх месяцев он повторно совершит подобный проступок, то тогда уже по закону вы будете с ним разбираться. Ещё хотелось бы уточнить, одну деталь он уже не сержант, за драку он разжалован до рядового.
              - Это уже хорошо, похвально, что меры были приняты сразу по горячим следам.
              - Хвалить-то меня не надо, ничего хорошего в этом тухлом деле нет. Вы всегда говорите, что в таких случаях, как в этом,  вопросы задаёте вы. Но надеюсь вам известно, что командир воинской части, в звании полковника наделён полномочиями органа дознания, и ваше руководство периодически проводит сборы для повышения нашей юридической грамотности.
              - Так точно, товарищ полковник.
              - Ответьте мне на один вопрос, у вас есть девушка, которую вы любите?
              - Мы только недавно поженились, у нас ещё не закончился медовый месяц, - с сияющей улыбкой признался молодой офицер.
              - Это здорово! От всей души поздравляю! Примите мои самые искренние поздравления и пожелания вам счастливой  семейной жизни на долгие годы. Чем крепче офицерская семья, тем крепче наши вооружённые силы.
              - Спасибо большое, товарищ полковник, но мы уклоняемся от темы нашего разговора.
              - Извините меня, старший лейтенант, что я делаю некоторое отступление, но от темы я не уклоняюсь, и потому у меня есть ещё один вопрос:
              - Что бы вы сделали, если бы вашу любимую жену за глаза, но в вашем присутствии назвали шлюхой?
              Следователь побагровел от этих слов и едва не вспылил, но сдержался и с горячностью ответил:
              - Я бы,  не раздумывая, дал бы этому гаду в морду.
              - Молодец, вы заслуживаете самого глубокого уважения, коснись это меня, я бы поступил точно так же, как вы сказали.
              - Товарищ полковник, вы куда клоните? – спросил с сомнением старший лейтенант, почувствовав, что попался на хитрую уловку.
              - А клоню я к тому, что Ширяев поступил так, как поступили бы и  мы с вами, оказавшись на его месте. У нас в гарнизоне служит специалист по радиоэлектронике, заочно окончивший юридический институт. Приказом начальника гарнизона он назначен нештатным военным дознавателем, он очень порядочный и добросовестный офицер, и наполовину ваш коллега. По моей просьбе он провёл дознание на высоком профессиональном уровне, и все материалы дела лежат перед вами на столе вот в этой папке.
              - Не хотите сор из избы выносить? Но его же родители будут жаловаться на беззаконие.
             - Насчёт сора из избы и беззакония это лишнее, я лично внимательно изучил материалы дела, в нём по поводу законности нет ни сучка, ни задоринки. А то, что родители не будут жаловаться, есть неубиенные гарантии, можете поверить моему седому опыту. Их драгоценный сыночек не так давно совершил дорожно-транспортное происшествие, в котором пострадали люди. Похоже, что родители люди не бедные, они сами каким-то образом сумели закрыть этот вопрос, как это делается, вы с вашим опытом и подготовкой, наверное, знаете лучше меня. Так вот, наш дознаватель провёл с ними душещипательную беседу по поводу возвращения на пересмотр материалов дела по ДТП. Советую и вам в качестве упреждающего шага на случай всяких неожиданностей наведаться в наше городское ГАИ и ознакомится с материалами дела.
              - Товарищ полковник, вам бы с вашим опытом работать в нашей структуре.
              - Мне и в моей структуре неплохо, я надеюсь дослужить в ней до недалёкой пенсии, а вот насчёт нашего военного дознавателя перед своим начальством замолвите словечко. В вашей структуре, мне кажется, он был бы более успешным.


              Через два дня офицер из окружной военной прокуратуры  уехал, даже не вызвав на допрос Ширяева, которого известили, что уголовное дело  по отношению к нему прекращено. Радостные мысли неудержимым вихрем понеслись в голове, если в его положении можно было чему-то радоваться. Он не знал, как благодарить местного дознавателя, снимавшего с него показания в камере на гауптвахте. Появился свет в конце тоннеля и в отношениях с Наташей, стала отчётливо  вырисовываться перспектива возможной встречи с ней. Началась подготовка к крупномасштабным учениям, в которых автороте вместе с «наступающими» войсками предстояло выполнить многокилометровый марш к новому аэродрому предстоящего базирования авиационного полка. Для Сергея подготовка к учениям стала двойной радостью. Водитель с незаурядными способностями расценивал это событие, как надёжный шанс для того, чтобы отличиться, загладить вину, а главное, получить моральное право вместо благодарности попросить короткое увольнение хотя бы на пару часов. Он тщательно, с каким-то фанатическим старанием готовил кислородку к предстоящему испытанию и искренне верил, что от безотказной работы «старушки» на марше зависит и его судьба, и судьба Наташи.
              Казалось, чёрная полоса невезения осталась позади, однако, в самый разгар работы в автопарке, когда Сергей с энтузиазмом работал на своей машине, а заодно помогал товарищам, если у кого-то, что-то не ладилось, ему принесли полураспечатанное письмо. Похоже, что оно уже кем-то было прочитано, он ни разу не видел подчерка Наташи, но какое-то интуитивное чувство подсказывало, что текст, полный горечи и девичьей обиды, написан каким-то посторонним человеком. Она ни разу не вспомнила о его письме, в котором он клялся в любви и верности, желал ей счастья,  даже если жестокая судьба отнимет её у него и отдаст в объятия другого. Об этом она совершенно ничего не говорила, а только упрекала его в чёрствости, складывалось впечатление, что его и её письмо написаны на разных языках. Наташа сообщала, что в ближайшее время уезжает поступать в Университет, но даже не написала, в каком городе он находится. Какие только мысли ни лезли в голову, порой ему казалось, что у него вот-вот поедет крыша. В поисках логической связи с непонятным, разрозненным текстом, он пришёл к какому-то не очень убедительному заключению и расценил её обиду, её слова упрёков очень упрощённо. Он считал, что она каким-то образом узнала об обмане насчёт придуманной командировки и теперь всё написанное считала ложью. Она не стала утруждать себя поиском слов, раскрывающих её чувства в ответ на его крайне неискреннее послание.
              Было от чего прийти в отчаяние, сразу стало не до марша, не до учений, в сознании пронеслось обжигающее предупреждение о том, что за повторную, самовольную отлучку в течение трёх месяцев могут отдать под суд и придётся дослуживать в дисциплинарном батальоне. Над зажатым в тиски закона солдатом свинцовой тучей, из которой вот-вот посыплются кинжальные стрелы, нависла угроза неизбежности воинского преступления. Но, видимо, влюблённое сердце не подвластно никаким, ни человеческим, ни природным самым суровым законам. Пусть даже разверзнутся  врата ада, но с настоящей любовью он готов пройти и через них. «Плевать на всё! Всевышний подарил им двоим прекрасное мгновение любви, пусть оно было очень коротким, но оно останется в сердце на всю жизнь, - взволнованно думал пылкий юноша, -  пусть будет, что будет, но с Наташей я должен непременно встретиться и объясниться!»


                В то время, когда военные готовились к  проведению учений, городская жизнь протекала в размеренном, устоявшемся русле. В ближайшие дни должна была состояться сессия городского совета депутатов, в число депутатов входил представитель от воинской части майор Куимов Леонид Петрович, исполнявший должность замполита полка. Иногда на заседание приглашали командира части, почтенного возраста полковника убелённого сединой и награждённого множеством боевых наград. Как правило, заседания с приглашением военных проходили  в канун торжественных, военных юбилейных дат. У Наташиного отца  не было с ними тесных точек соприкосновения, но в перерывах они нередко вели общие беседы. Александру Николаевичу замполит запомнился, как толковый, вдумчивый офицер с ясностью суждений, его выступления по проблемам обеспечения жильём офицеров, семей военнослужащих, погибших при исполнении долга, по вопросам ухода за памятниками павшим воинам всегда звучали веско и убедительно. По всем его предложениям, как правило, принимались единогласные решения, кроме того молодой политработник был интересным собеседником. Через него-то Наташин отец и намеревался выяснить, что за парень, о котором так переживала дочь, и куда, без объяснения причин, он исчез. Александру Николаевичу повезло, замполиту присвоили очередное воинское звание подполковник. Это был удобный повод поздравить, а заодно задать интересующие вопросы.
              - Так это ваша дочь до беспамятства околдовала водителя командирской машины?
            - Молода она ещё у меня, чтобы быть командиршей, только в этом году она закончила школу. Скорей он ей вскружил голову, а сам куда-то скрылся. Девчонка вся извелась.
             - Ситуацию, надо прямо сказать, они сами себе создали довольно сложную, парень едва не угодил под трибунал.
           - За что?
           - На кулаках защищал честь вашей дочери.
           - От него такого поступка вполне можно было ожидать. А что собой представляет этот парень?
           - Парень-то он хороший, уважительный, трудолюбивый, но не муж. Мама одна вырастила его, мужицкой твёрдости ему не хватает, видимо, ходить ему под женским каблуком.
             - Это не самое страшное, дочь ещё не доросла до того, чтобы руководить семьёй, кто под кем ходить будет, жизнь покажет. Это категория философская, на меня он произвёл совершенно противоположное впечатление. На выпускном вечере посреди зала под многочисленными взглядами он не дрогнул, припал на одно колено и по-рыцарски попросил руки и сердца у дочери. А потом, ни капли не смущаясь, подошёл к нам с женой и с изысканным поклоном произнёс то же самое. Моя жена конечно в слёзы, два носовых платка насквозь промочила, едва её успокоил. Манеры у него изящные, мне даже показалось, что в роду у него были знатные особы, я проникся к нему полным доверием.
             - Видно отношения у них очень серьёзные, серьёзней, чем мне показалось на первый взгляд, - вперемежку с какими-то новыми навеянными мыслями произнёс замполит.
             - А что с ним сейчас происходит? Куда он исчез?
             - Да никуда он не исчезал, его лишили увольнения.
             - За что?
             Услышав во всех подробностях драматическую историю, послужившую причиной глубоких переживаний дочери. Александр Николаевич в задумчивости сказал:
             - Характерная примета времени, молодёжь ведёт себя так, будто кроме их личных интересов, иногда не очень порядочных, вокруг не существует никаких социальных обязательств, без которых общество не может иметь твёрдой основы и превратится в студень.
             - Письмами-то они хотя бы обменялись? Не охладели ли они друг к другу после обрушившегося сурового испытания?
             - Даже об этом я не могу ничего сказать, разговоры об их отношениях в нашей семье стали запретной темой. Когда после работы прихожу домой, в квартире вместо веселого серебряного смеха дочери стоит гробовая тишина, как будто недавно покойника похоронили. Ну что ж, пусть сами находят выход из трудного положения, которое сами себе создали. Пора начинать задумываться об ответственности, о своём месте в обществе. Любовь у них не угасла, а судя по тому, что удалось узнать, стала ещё крепче, парень он сильный, я думаю, он найдёт выход. Почта работает, письма  писать никому не запрещается. Единственное, что беспокоит, на днях она уезжает поступать в Университет, с таким настроением  не провалилась бы на вступительных экзаменах.
               Замполит Куимов после услышанного стал оценивать ситуацию более утончённо и более глубже. Согласно документам, регламентирующим лётную работу, в его непосредственные обязанности входила работа в семьях, это, пожалуй, самый тонкий и самый щекотливый вопрос, который многому научил. Как правило, серьёзные неурядицы в семье ощутимо сказывались на технике пилотирования, некоторые элементы которой находились на грани физиологических возможностей человека. По этой причине от руководящего состава авиационного  полка и в первую очередь от политработников  требовалось находить тонкий, психологический подход, чтобы привести семейные отношения в доброжелательное русло. Ситуация с солдатом была намного проще, но многолетняя практика подсказывала, что в данном случае происходит что-то непонятное, кажется, какая-то третья сила мешает любящей паре достойно преодолеть возникшее препятствие и наладить добрые отношения.
               Замполит вызвал командира автороты и от него узнал, что Ширяев поначалу рьяно взялся за подготовку изношенной машины к предстоящему маршу. Однако за последние дни с ним произошли необъяснимые, недобрые перемены, после взрывного, душевного подъёма, он внезапно весь скис, работать стал спустя рукава, замкнулся в себе и ни с кем не разговаривает. Заполучив такую информацию, подполковник Куимов ещё больше укрепился в предположении, что в данной ситуации не всё так просто, наверняка здесь есть скрытые подводные камни. Отложив ежедневные текущие дела, он как бы случайно оказался в автопарке. Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы заметить мрачное подавленное состояние бывшего водителя командирской машины. Шофёр явно нервничал, чуть поработав инструментом, он с грохотом бросал его в металлический ящик, садился на корточки и будто замирал в глубокой задумчивости. «Да ты, парень, не в себе, что-то тебя крепко допекло, в таком состоянии тебе на марше делать нечего, ты ходячая предпосылка к неизбежному дорожно-транспортному происшествию», - подумал про себя замполит и отозвал солдата в сторону.
              - Ну как, работы много?
               Ширяев весь напружинился и, как ёжик перед встречей с опасностью, он готов был выложить весь арсенал колючих ответов. Терзаясь в постоянных, непрекращающихся тревогах, он интуитивно чувствовал, что подполковник подошёл к нему неспроста. Пытаясь разгадать причину, он терялся в догадках, но на ум не приходило более или менее вразумительного предположения. Чтобы не сказать чего-то лишнего, он сдержанно ответил:
              - Работы хватает.
              - Недавно пришла телефонограмма,  что с авиационной материально-технической базы в наш адрес отгружена новая кислородная машина.
             - Я уже об этом слышал, жалко только, что она к учениям не поспеет, - с искренним сожалением на какой-то миг встрепенулся солдат и тут же сник.
             Собственно, какое теперь это имеет значение для него.
             - А на этой машине марш осилишь?
             - Осилить-то осилю, только трудно придётся, я запчастей набрал на все случаи возможных отказов, но всё равно всё не предусмотришь.
             - Ну а настроение как? С хорошим настроением трудности легче преодолевать, особенно в дружном коллективе.
              - Это верно…
              Сергей запнулся и насторожился. Представился удобный момент поплакаться в жилетку, излить душу и попробовать выпросить увольнительную, чтобы хотя бы на несколько минут увидеть Наташу, всё объяснить ей и обо всём рассказать начистоту. Его буквально вымотали различные варианты виртуальных вымыслов, которые неотступно преследовали его. Полученное, странное письмо окончательно его доконало, из-за этого он сильно осунулся и даже похудел. Но после совершённого проступка, который был у всех ещё на слуху просить увольнительную, казалось крайне бестактным, да и бесполезным делом. Вне всякого сомнения, подполковник откажет и, возможно, в душе посмеётся над ним, поэтому солдат отчуждённо ответил:
              - Настроение нормальное.
             Замполит уловил, что какие-то мысли гложут парня, но вслух о них он не хочет или не может говорить. Неискренность ответа с оттенком явного недоброжелания подтверждала промелькнувшую версию. Опытный политработник  издалека начал зондировать почву, оставив про запас самые острые вопросы, от которых должен был заговорить со всей искренностью этот неплохой парень.
             - На сослуживцев не обижаешься за резкие высказывания?
             - Чего там обижаться, всё говорилось справедливо, сам виноват.
             Вопрос о мордобое замполит тактично обошёл стороной. Вообще-то по моральной этике за эту выходку солдат заслуживал похвалы. Но нехватало его ещё хвалить за то, что тот едва не угодил под трибунал. Леонид Петрович начал пикировать с другого, более острого направления.
              - А ты подумал, каково теперь Наташе? Она себе места не находит, дома у неё чуть ли не траурная атмосфера царит.
             Сергей, как ужаленный подскочил на месте, он всё что угодно ожидал услышать, но только не это. Откуда у замполита такие сведения? И вдруг, словно от удара тока его осенило: «Так вот откуда Наташа узнала о его неправде, поэтому она написала такое полное отчуждения письмо, которое  больно ранило и напрочь выбило из колеи».
             - Вы были у неё дома и наводили о ней справки? – под впечатлением вспыхнувшей неприязни возмущённо воскликнул обиженный солдат, - неужели есть такая острая необходимость копаться в чужих, любовных делах?! Это же всё глубоко личное!
            - Сядь и успокойся, дома я у неё не был, но в мои обязанности входит всё, что касается подчинённых. В соответствии с лётными, нормативными актами, и я, и командир полка, и его заместители обязаны работать с семьями лётного состава. Лётная работа сопряжена с повышенным риском, выполнение отдельных элементов техники пилотирования находится на грани физиологических возможностей человека. Семейные неурядицы могут серьёзно повлиять на безопасность полётов. Но это тебя не касается, это я так, к слову сказал. О тебе Наташа даже отцу с матерью запрещает говорить, родители в растерянности не знают, что и думать, что предпринять. Девчонка беззаветно тебя любит, а ты, как трус, замкнулся в себе и боишься сказать ей всю правду. Коли уж такое случилось, надо быть мужиком, а не тряпкой.
               Такое беспощадное и справедливое обвинение полностью обескуражило солдата. Таинственность и загадочность источника информации, обидные, уничтожающие, но справедливые слова буквально втоптали его в землю. Он с ужасом подумал, что и Наташа могла подумать о нём, как о трусливом ничтожестве, она будет презирать его и может даже вообще не захочет с ним встречаться. От охватившего волнения испарина выступила на лбу, он почувствовал, как горький комок сдавил горло, понурив голову и сглотнув слюну, он едва смог вымолвить:
              - Она у меня из головы не выходит, больше всего на свете я боюсь потерять её.
              Эти слова были сказаны с такой мучительно невыразимой тоской, что в их искренности трудно было усомниться.
              - Тогда стоило ли из-за нескольких часов самоволки так омрачать жизнь ей и себе?
             - Тут дело не в нескольких часах, а в выпускном вечере, он бывает только один раз в жизни.
             - Ну а дисциплина, долг? Родители переживают за свою юную дочь. А командир полка, которого ты подвёл и подвёл весь коллектив, повесив на нашу воинскую часть позорное ЧП. Почему вы только о себе думаете? Почему забываете, что среди людей живёте?
             - Я уже говорил, что вину свою ни перед кем не отрицаю, я очень виноват и не собираюсь оправдываться. У Наташиных родителей я обязательно попрошу прощения, без этого я не уеду домой. Предстоящий марш я рассчитывал проделать безупречно, чтобы хоть как-то загладить свою вину, и, если честно признаться, в душе у меня теплилась надежда заслужить увольнение. У меня нет ни на кого обиды, я понёс заслуженное наказание, но в то же время мне вспоминается интервью нашего журналиста с американскими космонавтами, которые на вопрос: «Что для вас самое главное в жизни?» - все, как один ответили одинаково: «Я и моя семья».
               Леонид Петрович на какое-то мгновение задумался: «Западная пропаганда хитроумно сеет ядовитые семена общественной разобщённости. Никто не станет отрицать большую значимость крепкой, здоровой семьи. И в то же время, если каждая семья  будет жить только сама по себе, то вряд ли государство станет от этого сильней», - но в данном случае говорить об этом он счёл неуместным и продолжил:
               - Ну вот, теперь ты уже меня и в космос унёс, ну что ж, давай и на этих высотах поговорим. Исходя из жизненного опыта, для меня совершенно очевидно, как бы они поступили в ситуации, аналогичной твоей.
              Солдат с жадностью ловил каждое услышанное слово, его душа истосковалась по мудрому, участливому собеседнику, и он робко спросил:
              - Как же?
              - С американской расчётливостью и практицизмом они из двух зол выбрали бы меньшее, и, наверняка, в жертву принесли бы остаток выпускного вечера.
              - Если бы их чувства были по-настоящему глубокими, то я сомневаюсь, что они поступили бы так, как вы говорите.
              - Возможно, ты прав по своему, многое ещё зависит от возраста, молодо-зелено. Жаль, что у нас нет возможности задать им такой вопрос, но я нисколько не сомневаюсь в том, что все они не стали бы ставить под угрозу фундаментальное благополучие своей семьи ради сиюминутного радостного увлечения. Нельзя не согласиться с тобой в том, что каждый из них сожалел бы об утраченном, неполном празднике, но у них совершенно иная идеология. Россия на протяжении многих веков была крепка крепким сцепом, который методично и последовательно разрушается чуждой пропагандой. Но теперь давай вернёмся на землю и возьмём, к примеру, твою девушку. Когда она готовилась к выпускным экзаменам, то выходила гулять с тобой не на весь день, а на час, другой. Она моложе тебя, но у неё более развито чувство ответственности, чем у тебя. Из-за отсутствия мужской твёрдости ты оказался в таком положении, что можешь совсем потерять Наташу, потому, что  тебе ничего не остаётся, как снова бежать в самоволку, после которой ты неизбежно попадёшь под суд и покалечишь своё пока ещё безоблачное будущее. А, если Наташа от тебя не откажется, то и ей испортишь жизнь, скажи, пожалуйста, кто тебе на это дал право? Надо хотя бы чуть-чуть смотреть дальше своего носа, надо подумать и о будущем своих будущих детей. Кроме того, тебя же ждёт мама, какую ты радость ей принесёшь? Только горечь и слёзы.
               Видя, как побледнел солдат, подполковник Куимов понял, что попал в самую точку. Ширяев и сам не раз с болью в душе думал об этом, он был морально повержен прозорливостью замполита, его удары были больней, чем удары ниже пояса. Было  от чего совсем скиснуть  и чувствовать себя растерянным и беспомощным. Леонид Петрович последовательно добивался намеченной цели, теперь для большей убедительности он намеревался закрепить свои доводы разрешением страдающему от любви парню повидаться с любимой девушкой. Но не хотелось выглядеть примитивным, добрым дядюшкой, ему хотелось сделать так, чтобы тот сам обратился с этой просьбой. Однако солдат уже ни о чём не помышлял, он был морально полностью раздавлен, вид у него был жалкий, нахохлившийся. Мокрая курица, да и только. Чтобы не допустить полного отчуждения, умудрённый опытом политработник решил смягчить разговор осторожной попыткой коснуться  самого сокровенного, из-за чего так переживал солдат.
             - Ты бы письмо ей написал.
             Сергей, находившийся в атмосфере отчуждения, в положении чуть ли не изгоя, вёл себя замкнуто и переживал свалившуюся беду в гордом и горьком одиночестве. Будучи по характеру отзывчивым и общительным, ему было особенно тяжело. Он сам себя лишил общения, которое знаменитый французский лётчик Антуан де Сент-Экзюпери называл великим счастьем. В повседневной, благополучной жизни мы его не замечаем, как не замечаем воздух, которым дышим. Замполит неожиданно простым советом словно прорвал плотину  изоляции, возведённую вокруг нравственно страдающего солдата, открывал ему возможность поделиться своей болью, своими переживаниями. Он заговорил, как на исповеди, торопясь высказать всё, что наболело, при этом ему с трудом удавалось сдерживать бурное волнение вперемежку с возмущением в адрес кого-то неизвестного.
             - Я написал, что меня посылают  на два месяца в командировку, с надеждой, что за это время безупречным, добросовестным отношением к служебным обязанностям смогу заслужить увольнение, но она каким-то образом узнала об обмане.
            - Ложь ещё никого до добра не доводила, рано или поздно она вскрывается, и наступает тяжёлый час расплаты.
            - Мной руководили самые благие намерения, мне очень не хотелось, чтобы к радостным воспоминаниям волшебного выпускного вечера, который Наташа сделала особенно прекрасным, примешивался этот горький осадок.
             - Не зря люди говорят, что благими намерениями дорога вымощена в ад. Но кто же мог тебя разоблачить?
            - Этого я не знаю, несколько минут назад у меня подозрение пало на вас, но сейчас я твёрдо уверен, что это был поспешный, ошибочный и несправедливый вывод, мне даже неудобно вам об этом говорить.
           Интуитивно возникшее предположение, что в этой необычной, сложной ситуации что-то было не так, набирало обороты. Солдат говорил искренне, в этом не было никаких сомнений. Молоденькая, неискушённая девчонка вряд ли могла что-то знать о жизни, протекающей за воротами проходной, которые открывались для школьных экскурсий один раз в году на День Победы. Возможно наговор, возможно, что-то другое, кто-то неведомый и непонятный завязал им недобрый узелок, или даже крепкий узел, докапываться до его сути было бесполезно. Кроме того ситуация была довольно пикантная, вмешиваться в отношения молодых было бы бестактно. Только вдвоём, сами влюблённые могли бы безошибочно во всём разобраться. Чисто по-человечески стало жалко солдата, находящегося на грани отчаянного поступка, как на краю пропасти. Отметая липкую паутину тонкой дипломатии, замполит прямолинейно, по-военному отдал распоряжение:
             - Вот что, доложи старшине и командиру взвода, что я приказал купить в городе канцтовары. Часа тебе хватит?
             Вопрос прозвучал так неожиданно, что солдат, безошибочно ориентирующийся в критических дорожных ситуациях,  когда коснулось дело до личных отношений, оказался в полной растерянности. Будто после длительного нахождения в мрачной, душной комнате открылась какая-то тяжёлая заслонка, и поток свежего, чистого воздуха опьянил его, он едва смог вымолвить:
             - Наверное, хватит.
             - Нет, пусть увольнительную выпишут на два часа!
             Слова невыразимой благодарности застряли у Сергея в груди, замполит словно  вытащил его из тёмной ямы и посадил на вершину Олимпа. Самым невероятным образом сбылось желание, ради которого он был готов пойти на огромный риск. Обалдевший от радости парень с расторопностью, завидной для самых лучших в мире специалистов службы быта, начистил и нагладил форму.
             По улице он шёл быстрым шагом, не чувствуя под собой ног, сердце радостно стучало и готово было вырваться и помчаться впереди. Игривые желания  давно минувшего детства будоражили, кружили голову, хотелось подпрыгивать на ходу, дурачиться, громко петь весёлые песни. Но он шёл чуть ли ни строевым шагом, красивой, отработанной на плацу походкой, как подобает настоящему зрелому военному. Кто бы знал, каких усилий ему стоила эта сдержанность. Не раз хоженая, знакомая до мельчайших деталей дорога, окрещённая им «тропой любви», усиливала волнение по мере приближения к цели. Вот двенадцатиэтажка, одна из немногих в городе, вокруг неё было разбито много клумб, усыпанных разноцветным бисером цветов. Жильцы будто компенсировали недостающее на высоких этажах близкое созерцание земной красоты. По соседству, немного в глубине улицы разместился детский садик, детишки при виде статного военного оставили недостроенные дворцы в песочнице, прекратили беготню и дружно прилипли носами к забору. Одна маленькая девочка восхищённо воскликнула:
             - Какой красивый дяденька!
             - Скажите, почему у вас всё блестит?
             - Дяденька, подарите значок.
             Сергей на ходу улыбнулся, приветливо помахал детворе рукой.
             - Обязательно подарю, только я сейчас очень спешу.
             Наивное внимание детей прибавило к хорошему настроению, помогло отвлечься от тяжёлого раздумья о предстоящем объяснении Наташе причины вынужденного отсутствия. Он решительно намеревался сказать всю правду, с этой мыслью пришло чувство облегчения, и пришла уверенность, что всё образуется, всё будет так же хорошо, как и прежде. «Как всё-таки прекрасно жить честно и открыто». После долгой полосы тягостных переживаний на душе стало так легко и весело, будто у него тяжёлый камень свалился с плеч. «Ну, скоро ли, когда же, наконец» - думал он, прибавляя шагу и всё больше распаляясь от быстрой ходьбы. Уже появился в поле зрения её пятиэтажный дом, осталось миновать лишь один небольшой квартал. Вихрем Сергей влетел на третий этаж и с замиранием сердца нажал кнопку звонка, за дверью ничего не было слышно. Немного подождав, он снова позвонил, безмолвная дверь стояла непреодолимым барьером, казалось бы, к близкому счастью. Ставший почти родным, дорогой, радостный, уютный мир, навстречу с которым он мчался, как на крыльях, вдруг оказался недоступным. «Почему никого нет дома? Неужели ни с чем придётся вернуться в казарму? Видно не судьба, им быть вместе», - мелькнула тоскливая, душераздирающая мысль. Как потерянный, он бессмысленно продолжал давить на равнодушную, бессердечную кнопку. На отчаянные, безответные звонки из соседней квартиры выглянула пожилая женщина.
              - Вы не знаете, где могут быть Буланниковы? – с надеждой и нетерпением спросил он.
             - Молодой человек, вы немного опоздали, Татьяна Витальевна недавно ушла, дочку она провожает на поезд, Наташа уезжает поступать в институт.
            У Сергея, словно всё оборвалось внутри, ноги сделались ватными, возникло такое ощущение, будто, свалившись в пропасть, он летит вниз и не за что было зацепиться, чтобы остановить безудержное падение.
            - Как? Не может этого быть! Почему всё так несправедливо получается? – потеряв всякую связь с действительностью, осоловело спрашивал он.
            Соседка, видя, как посерело лицо солдата, видя, как глубоко он расстроен, сочувственно сказала:
             - Вы, может быть, их догоните, они не так давно ушли.
             Спасительные слова словно сняли парня с тормозов, вся его военная сдержанность полетела под откос. Стремительно, рискуя сломать себе шею, он в два прыжка преодолевал лестничные пролёты. Пулей выскочив из подъезда, он во весь опор помчался на вокзал. С завидной для спортсменов техникой бега, безукоризненно правильной постановкой стопы и лёгким, сильным толчком, он развивал ошеломляющую скорость, он будто летел на воздушной подушке, едва, касаясь земли. Прохожие останавливались, любуясь красивым, мощным бегом, жаль, что некому было зафиксировать несомненный рекорд душевного порыва. Медленно передвигающаяся с палочкой старушка, испуганно перекрестилась.
             - Свят, свят, свят! Не война ли родимец?!
             - Бабушка, только, пожалуйста, не кричи караул, а то меня патрули остановят, а я на поезд опаздываю.
             Но глуховатая старушка восприняла эту просьбу, как сигнал к действию.
            - Караул! - закричала она, и голос для её возраста, надо сказать, был совсем не слабый.
            В другое время можно было бы рассмеяться, как над мимолётной, комичной, театральной миниатюрой, но Сергей мчался вперёд, что есть духу с одной лишь мыслью, только бы не опоздать. Он выскочил на полупустынный перрон, когда поезд уже тронулся. Среди немногих провожающих в глаза сразу бросилась одинокая фигура женщины.
              - Татьяна Витальевна, - закричал он и ринулся в её сторону, обгоняя вагоны.
              Наташина мама, вытирая платочком слёзы, шла по платформе и прощально махала рукой. Она оглянулась на окрик и поначалу растерялась, потом побежала насколько позволял её возраст, за набирающим скорость поездом и кому-то невидимому неловкими жестами стала показывать на бегущего солдата. Натренированный парень до предела выкладывал все силы и мчался вперёд, оставив далеко позади Татьяну Витальевну. Стук колёс с нарастающим беспощадным ритмом, как бой сотен барабанов перед средневековой экзекуцией бил по ушным перепонкам. Несмотря уже на приличную скорость поезда, Сергею всё же удалось обогнать несколько вагонов, и почти в конце перрона на какой-то миг он увидел в окне над белой занавеской грустное девичье лицо. Наташа, к счастью, тоже успела заметить его, в глазах её промелькнул испуг, щёки побледнели, потом на какую-то долю секунды она откликнулась лучистой улыбкой, слёзы то ли радости, толи обиды  побежали по девичьим щекам. Она, как птица в клетке, встрепенулась и стала перебегать от окна к окну и так до самого конца вагона. И тут же сразу всё исчезло так же быстро, как и появилось, или даже ещё быстрей и резче. Как унесённый ветром умчался такой родной, такой желанный образ Наташи, оставив ему на прощание застывший немой укор во взгляде, который неизгладимой болью разлуки запечатлелся в сознании на долгое время.
              Парень в военной форме один остался стоять на краю платформы, рядом вздрагивали стальные полосы рельс, вагоны с грохотом проносились мимо. Поезд уезжал вдаль по предначертанному расписанию и, как злой, чёрный демон, в печальной сказке про лебединое озеро уносил хрупкое счастье двух влюблённых. Созданная высоким разумом и человеческими руками, железная нечеловеческая сила была неподвластна нежным чувствам человеческих сердец. Понурив голову, с виноватым видом Сергей подошёл к вытирающей слёзы Татьяне Витальевне. Ему показалось, что своим внезапным появлением он ещё больше расстроил её и не знал, какие слова утешения были бы уместны. По выработанному  многолетним педагогическим опытом стереотипу она с молчаливым осуждением скользнула по нему взглядом и с нескрываемым материнским огорчением произнесла всего одну фразу:
              - Наташа вас так ждала, вы хотя бы письмо ей написали.
              В её словах прозвучала такая душевная боль, что юноша покраснел и заплетающимся языком едва смог сказать:
              - Я написал…
              Татьяна Витальевна  лишь укоризненно покачала головой, лучше всяких слов давая понять, что она всё знает. Ей и в голову не приходило, что её умозаключение было глубоко ошибочным, что стоящий перед ней парень казнил себя за ложь, о которой до сих пор никто не знал, потому что она где-то валялась в нераспечатанном конверте.
              - Сергей, вы меня извините, я ни о чём не хочу говорить, мне хочется побыть одной, - с этими словами она медленно, как после похорон, вышла из здания вокзала.
              Солдат в растерянности не знал, что делать. Хотя бы ради приличия, он даже не попытался догнать её, попросить прощения и попросить выслушать его. Неловкость и досада, смущение и чувство собственной вины, всё перемешалось в повинной голове. Ему стало казаться, что злой рок довлеет над ним. Будто сама судьба лишила его такой важной, спасительной возможности поговорить с любимой девушкой, отомстив тем самым за лихой обман, совершённый в недалёком прошлом. Но за что страдала Наташа, сколько страданий выпало на её долю, сколько боли он причинил и ей и её родителям? Свои душевные муки солдат в счёт не брал.


              Два часа увольнения и предшествующий разговор с замполитом  потрясли Сергея в гораздо большей степени, чем наказания по служебной линии за совершённые проступки. До сих пор, соглашаясь разумом со многими собственными умозаключениями и безупречными, по его мнению, доводами, он всё-таки где-то в глубине души считал их оторванными от жизни. Куимов Леонид Петрович ничего не говорил в беседе, спасшей от большой беды, и не ссылался ни на один такой довод. Он жёсткой беспощадностью  в сочетании с чуткой душевной добротой помог ему, зелёному юнцу взглянуть серьёзными взрослыми глазами на очевидную житейскую мудрость. Больше всего его поразила и запала в душу простая фраза: «Почему вы забываете, что живёте среди людей?» Через годы он вспомнит эти слова, когда прочтёт ответ Льва Толстого на вопрос: «Что для вас самое важное в жизни?» Великий писатель ответит: «Человек, с которым в данную минуту имею дело». Замполит словно раскрыл ему глаза на необходимость считаться с окружающей действительностью, относится с уважением  к не писанным, сложившимся на протяжении веков, законам жизни, к каждому человеку,  в какой бы среде он ни находился, будь то в армии или на гражданке. Всякие, самые хитрые уловки, самые изощрённые попытки пренебречь общепринятыми, элементарными правилами в угоду сугубо личным, меркантильным интересам, за счёт других людей неизбежно приводят к негативным, крайне нежелательным последствиям, особенно остро это ощущается в строгих рамках армейской среды. Кроме того, скорее не умом, а сердцем солдат чувствовал, что в выполнении воинского долга есть такая сторона поведения, которая требует от человека проявления самых высоких нравственных начал, чести, бескорыстия, благородства. Именно здесь может наиболее полно проявиться красота и сила человеческого духа, способность сконцентрировать волю, чтобы пойти на осмысленный необходимый риск. «Не случайно же, - рассуждал сам с собой солдат, - в Трептов-Парке, в Берлине скульптор изобразил воина с девочкой на руках, которая доверчиво обвила тонкими ручонками шею солдата, найдя в нём самого надёжного защитника».
              Напряжённая подготовка к предстоящим учениям занимала всё свободное время, добросовестный водитель, как перед парадом, холил свою «старушку». В первую очередь, с особой тщательностью он по несколько раз проверил смазку узлов и деталей ходовой части и, если кто-то обращался за помощью, советовал сделать то же самое. Он ещё раз перебрал коробку передач,  с особой тонкостью отрегулировал рулевое и сцепление, тормозные колодки он поменял ещё накануне, они были в безупречном состоянии. По тревоге авторота в строго установленной очерёдности выезжала за ворота автопарка и растянулась в длинную колонну. На марше возникло несколько остановок, но они были  очень кратковременными и не повлияли на конечный результат. Отзывчивый парень при каждой остановке выходил из кабины и спешил помочь устранить возникшую неисправность, благо, что у него на этот счёт был особенный талант. На одной из машин в карбюраторе лопнула пружина, казалось бы, что дальше своим ходом она не сможет продвигаться, но Ширяев перевернул две половинки лопнувшей пружины, приставил к ним по шайбе, и карбюратор снова заработал, как часы. В целом учения прошли успешно, авторота без больших задержек преодолела многокилометровое расстояние, в том числе и участки пересеченной местности. Тяжёлым тягачам не пришлось никого брать на буксир, все благополучно дошли своим ходом до конечной цели, уложившись в установленный норматив. Ширяев ничем особенным не отличился, но то, что на порядком изношенной машине он двигался вперёд наравне со всеми, и из-за него не произошло ни одной задержки, уже дорого стоило. Ему сняли ранее наложенное взыскание, он набрался смелости и попросил, чтобы его включили в списки увольняемых, старшина посмотрел на него многозначительно, но в просьбе не отказал.
               Сергей снова шёл  по проторенной «тропе любви» к дому, который стал ему незабываемым, почти родным. К твёрдому намерению попросить прощение у Наташиных родителей примешивалось нетерпеливое желание узнать, как теперь, после пережитой беды,  она относится к нему. Сам он об этом ни за что на свете не осмелится спросить, но надеялся, что в разговоре сам по себе прольётся свет  на его вопрос. В нагрудном кармане он нёс аккуратно сложенное письмо, на сей раз, без всяких уловок он обстоятельно перечислял все обрушившиеся на него беды, которые принесли всем ни мало горьких переживаний. Он искренне раскаивался в том, что соврал насчёт двухмесячной командировки с благим намерением никого не расстраивать. Про драку с Терентьевым, про её угрожающие последствия, нависшие над ним свинцовыми, грозовыми облаками, он предусмотрительно не обмолвился ни единым словом. Всю дорогу он испытывал волнение, а, вдруг, родители встретят его теми же словами, которыми в нелицеприятной беседе охарактеризовал его замполит, и попросят оставить в покое их дочь. В это мало верилось, он надеялся на понимание обстоятельств форс-мажора, но чувство тревоги нет, нет, да и давало себя знать, когда в памяти всплывал полный горечи,  укоризненный взгляд Наташиной мамы, которым она осуждала его на вокзале. Однако ожидаемые страхи оказались напрасными, так же, как и в прошлый раз, его ожидала встреча с молчаливой дверью. Всё та же пожилая соседка с искренним сочувствием сообщила:
               - Александр Николаевич и Татьяна Витальевна не так давно уехали в отпуск отдыхать.
               Сергей достал письмо из нагрудного кармана и протянул соседке:
               - Я не знаю Наташиного адреса, пожалуйста, передайте это им, когда они вернутся.
               Солдат ещё немного побродил по городу, по знакомым  местам, где они весёлые и беззаботные гуляли вместе. Как же тогда они были бесконечно счастливы! Прошло совсем немного времени, но многое уже изменилось. Самая большое и печальное заключалось в тягостной разлуке, рано или поздно она закончится, но что будет дальше? Солнце заметно опустилось к горизонту и светило не так ярко, в пышных зелёных кронах появились первые жёлтые листочки. Чувствовалось скорое приближение осени, так любимой великим русским поэтом Пушкиным. На душе поселилась тихая грусть, но не было щемящей тоски, когда он, лишённый возможности общения, томился в неизвестности без проблеска надежды. Благодаря чуткости замполита уменьшилась душевная боль, сгладилась острота переживаний. Невольно подумалось, что ему очень везло на хороших людей, при этом вспомнился  начальник Шатурской автошколы Буслаков Владимир Николаевич, который дал ему путёвку в жизнь и с которым возможно в ближайшее время удастся увидеться.
              Казалось грозовые облака, долго кружившие над головой, полностью рассеялись, но осталась некая неопределённость. Удастся ли вернуть волшебные радости жизни в прежнее русло, говорят, что в одну реку невозможно войти дважды. Этот вопрос больше всего волновал влюблённого парня. Как ни велика была  вера в Наташину любовь, но в разлуке, когда остались без ответа многие вопросы, стали появляться негативные сомнения. Простила ли она его, с пониманием ли отнеслась  она ко лжи, продиктованной благими намерениями? Чаще всего такие мысли возникали, когда кто-то из сослуживцев хвастался, приукрашенными, любовными приключениями  с пошлыми подробностями. Тогда вновь возвращалось тусклое уныние. Наташа была очень красивой, вокруг неё было много молодых студентов, которые, несомненно, пытаются ухаживать за ней. Первые признаки неведомой ранее, болезненной ревности больно царапали по сердцу. Чтобы защититься от невесёлых мыслей, он с головой уходил в работу, благо, что после марша её прибавилось в избытке. Приколы остряков над собой и над своим «Боливаром» он воспринимал сдержанно, на глупые не отвечал, на действительно смешные улыбался вместе со всеми. Сам по себе у него установился верный тон с коллективом, отличный шофёр и отзывчивый парень, наделённый харизмой, легко восстановил пошатнувшийся авторитет и уважение товарищей. Благо, что рядом не было Терентьева. Служба, как в самом своём начале, потекла по ровному, размеренному руслу.
              Наконец пришла долгожданная кислородная машина, блестя на солнце белоснежным резервуаром, она контрастно выделялась своей новизной. Несмотря на осевшую снаружи дорожную пыль, она выглядела настоящей красавицей, её поставили в дальний бокс на расконсервацию. Но, странное дело, Сергей с таким нетерпением ждал её, но теперь не испытывал особой радости. Более того, ему стало жалко расставаться  со «старушкой», к которой успел прикипеть сердцем. В безоблачный августовский день уходящего лета Ширяев заступил на дежурство, припарковав машину на стоянку возле командно-диспетчерского пункта. Природа, тронутая первыми багряными признаками увядания, настраивала на безмятежный лад. С лёгкой грустью водитель открыл дверцу, достал из переднего багажника ветошь и по привычке стал наводить марафет. Лёгкими движениями, протирая капот и стёкла, он будто нежно гладил на прощание свою четырёхколёсную подругу, которая не подвела его на учениях, за что он, ей, как живой, был бесконечно благодарен. Лирический настрой души прервал раздавшийся в динамике громкий голос диспетчера:
              - Рядовой Ширяев немедленно прибыть на двенадцатую стоянку, заправить кислородом самолёт! Выезжать немешкая, предстоит срочный вылет!
              Солдат собрал ветошь, быстро забрался в кабину и нажал на стартер, двигатель завёлся с полуоборота. Подъехав к самолёту, опытный водитель на малых оборотах сделал проработку компрессора на холостом ходу, приборы показывали нормальное давление. Авиационный механик торопливо  подсоединил жёсткий, дюритовый шланг к бортовому зарядному штуцеру и крикнул:
              - Начинай!
              Стрелка кислородного манометра уверенно поползла вверх. Вдали показался голубой микроавтобус с лётным экипажем.
               - Осталось десять атмосфер! – стараясь перекричать шум мотора, предупредил механик.
               Сергей приготовился по команде прекратить подачу кислорода. Но, что такое? Откуда появился пронзительный посторонний свист? Обороты пошли в разнос, запахло гарью, рука сама потянулась к вентилю, солдат интуитивно перекрыл кислород и выглянул из кабины. «Почему так растерянно и испуганно смотрит на меня механик и не говорит ни слова?» - едва успел подумать он, а через мгновение сам оцепенел от ужаса. От компрессора во все стороны летели искры, металлические крепления накалились и светились матовым блеском, в любую минуту могла разразиться катастрофа. Достаточно было прорваться малейшей струйке кислорода, чтобы произошёл мощный взрыв. «Бежать! Бежать отсюда!» - назойливо сверлила  мозг липка, трусливая мысль, - «Но самолёт полностью заправлен топливом, и в нём работают авиационные специалисты. Ни подъезжающие лётчики, ни техники, ни механики совсем не подозревают об опасности!» Коротким видением пронёсся в памяти образ струсившего в бою солдата, дальше всё произошло молниеносно.
              - Отсоединяй! – крикнул он механику.
              Но механик, обуреваемый страхом, поднял тревогу и во всю прыть удирал от готовой взорваться в любую минуту кислородки. Вслед за ним в панике разбегались люди, готовившие самолёт к вылету, автобус с ничего не подозревающими лётчиками приближался. Сергей сам схватил гаечный ключ и успел сделать несколько перехватов, но тут же понял, что понапрасну теряет драгоценное время. Не открутив до конца резьбовое соединение, стремглав он заскочил в кабину и резко рванул с места, оставив на зарядном штуцере блестящий след от сорванной резьбы. Машина на бешеной скорости помчалась прочь, мимо мелькали обвалованные капониры, встречные топливозаправщики. «Быстрее, быстрее! Подальше от аэродрома!» - твердил себе рискующий жизнью, молодой парень. Когда остались позади аэродромные постройки, в кабину стал просачиваться едкий дым, защипало глаза, потекли обильные слёзы, мешающие следить за дорогой. Ширяев отъехал на значительное расстояние и хотел остановиться, но в это время сзади раздался взрыв, сильным толчком солдата бросило на баранку, острой болью пронзило спину, и чем-то горячим обожгло шею. На мгновение показалось, что это конец, но машина мчалась вперёд и была вполне управляема. Осколки заднего стекла кабины поранили кисти рук и впились в гимнастёрку, тёплые струйки потекли по спине.                Испуганный водитель со всего хода резко остановил кислородку, громкий, плачущий скрип тормозов царапнул по сердцу, на потёртом сидении расплылись пятна крови.
                Сергей выпрыгнул на дорогу и, подчиняясь необъяснимому, подсознательному чувству, непроизвольно оглянулся назад. В какие-то доли секунды он успел разглядеть, что резервуар и кузов машины ещё целы. Рваные ошмётки от разорвавшегося в жаре запасного колеса висели на задней стенке кабины  и издавали противный, удушающий запах горелой резины. Деревянные борта обуглились и почернели, от них шёл густой, въедливый дым. Раскалённые металлические кронштейны светились матовым светом у самого основания кислородного резервуара. Стало совершенно ясно, что неминуемый, мощный,  разрушительный взрыв ещё впереди,  и он может произойти в любую секунду.   Инстинкт самосохранения подталкивал скорее убежать подальше. Но в это время на дороге появилось несколько встречных грузовых машин, перевозивших личный состав. И вновь, не поколебавшись ни на секунду, преодолев чувство страха, Сергей, смертельно рискуя, кинулся назад. Жаркое дыхание погибающей машины, словно прося о помощи, вызвало дополнительный прилив сил. Превозмогая острую боль, раненый солдат  сорвал огнетушитель  и направил мощную струю пены на раскалённый металл. Высоко вверх взметнулось облако чёрного дыма и заволокло собою всё  вокруг. От обволакивающего запаха гари у бесстрашного юноши перехватило дыхание, он закашлялся и, потеряв равновесие, едва не свалился с подножки.
              Когда дым рассеялся, Сергей вытер пот с лица рукавом гимнастёрки, облегчённо вздохнул и в изнеможении опустился на землю. Над ним, в чистом голубом небе серебристой птицей набирал высоту самолёт, тот самый самолёт, который он успел заправить кислородом, натруженный гул моторов благодарно падал на зелёную траву. Сидящему на обочине солдату шёл всего лишь двадцать первый год, он ещё не знал, что в сбившихся волосах у него появилась первая маленькая седая прядка. Свежая капля крови упала с лица и, скользнув вниз, оставила на гимнастёрке красный след. Молодой парень машинально прислонил руку к щеке и ощутил на ладони вязкую, тепловатую массу. Только сейчас он в полной мере почувствовал всю остроту боли на шее и на плечах. Солдат до конца, с честью выполнивший свой долг, чувствовал, как против воли, та реальность, в которой он минутами назад действовал чётко и безошибочно, находясь на высоте положения, сейчас куда-то уплывала от него, становилась неподвластной, она принимала размытые, расплывчатые очертания. Вершины деревьев, голубое небо, обуглившиеся борта машины и самолёты, стоявшие в открытых капонирах, всё закружилось в неестественном, плавном хороводе. Он почти не различал контуры подъехавших лёгких грузовиков, из которых благодаря предотвращённому взрыву выпрыгивали спасённые солдаты и бежали к нему.  Белая туманная  пелена плотным занавесом застилала глаза, словно оберегая благородного, мужественного воина от происшедшего жуткого наваждения. От  неимоверной усталости, разлившейся по всему телу, от острой боли, которую невозможно было превозмочь, закружилась голова. Полностью потеряв сознание, молодой парень навзничь распластался на земле и уже не слышал тревожного звука сирены подъехавшей санитарной машины.
                В тот же день в санчасть, забинтованному, что называется, по самые уши бесстрашному парню принесли яркую «Молнию» с броским заголовком: «Геройский поступок рядового Ширяева!» и повесили в изголовье над его кроватью.
               А на другой день что-то необъяснимое произошло с Терентьевым, он был на ковре у замполита полка, беседа их длилась больше часа, после чего солдат вышел мрачнее тучи и ни с кем не разговаривал. О чём шла речь, можно было только догадываться, говорили, что крутой разговор был    по поводу недобросовестной  доставки почты. Однако эта информация оказалась лишь частично достоверной, новым почтальоном уже был назначен рядовой Бычков, тот самый, который на памятном строевом собрании посмел робко вступиться за Ширяева в защиту его  любви. В воинскую часть на имя Терентьева курьер достал срочную телеграмму с пометкой «молния», в ней сообщалось о гибели отца, который по неизвестной причине заживо сгорел в дачном домике. Телеграмма не была заверена военкоматом, это обстоятельство вызывало некоторые сомнения, их выяснение поручили подполковнику Куимову для доклада командиру полка.
             - Такое сообщение вряд ли может быть ложным, - в задумчивости произнёс полковник Абрамов.
             Ему невольно вспомнились боевые товарищи, погибшие при боевых действиях в горячих точках. В кабинете экспромтом проходило короткое совещание, на нём присутствовал недавно назначенный начальник штаба майор  Аксёнов Анатолий Афанасьевич, который предложил:
             - Товарищ полковник, это можно проверить по каналам нашей воинской связи.
             - Нет, не стоит этого делать, каналы воинской связи категорически запрещается использовать не по назначению. Ладно, Бог с ним, приказ Министра обороны об увольнении солдат осеннего призыва состоялся, пускай солдат уезжает, хотя он должен бы уехать домой в последнюю очередь, но раз такая беда…  Как думаешь, замполит?
             - Согласен с вами, хотя у меня нет твёрдой уверенности, что мы не допускаем ошибку. Я с ним беседовал больше часа, от его родственников можно ожидать что угодно, скользкие люди. Но я целиком и полностью поддерживаю ваше решение, из двух зол надо выбирать меньшее. Пусть мы окажемся обманутыми, нежели на нашу душу ляжет тяжёлый грех. Если бы, не дай Бог, на его месте оказался  Ширяев, у меня не было бы никаких сомнений.
               - Анатолий Афанасьевич, распорядитесь, чтобы на Терентьева подготовили приказ мне на подпись и проследите, чтобы его сегодня же отправили ближайшим поездом.
              - Есть! Товарищ полковник, разрешите мне один вопрос.
              - Слушаю.
              - Тут коснулись  вскользь Ширяева, за отважный поступок не грех представить бы его к награде.
              Полковник Абрамов радостно улыбнулся:
              - Я сам об этом думал, даже вспомнил своего товарища, с которым вместе учился в Академии Гагарина. Его списали с лётной работы из-за сдвига позвоночника после катапультирования, он сейчас служит в наградном отделе в Главном Управлении кадров  Министерства обороны. Спасибо, тебе майор, что угадал моё намерение, теперь это уже не только моё решение, Леонид Петрович, у тебя не будет возражений?
               - Ни малейших, - ответил с нескрываемой радостью замполит.


               Перед ужином  Сергея навестили рядовые Звягин и Бычков, они сообщили просочившийся слух о представлении его к правительственной награде. Друзья пришли не с пустыми руками, они бросили клич об оказании «гуманитарной помощи» для скорейшего выздоровления Ширяева, на что солдаты дружно откликнулись и пожертвовали свой компот. Две фляжки под самое горлышко наполненные сладкой жидкостью были торжественно водружены на тумбочку пострадавшего. Радостное известие вызвало такой прилив сил, что, превозмогая боль, он поднялся с постели, вышел на улицу и сел на скамейку в маленьком скверике, разбитом медперсоналом. Драматическое испытание, когда, находясь на волоске от гибели, удалось выйти победителем, когда, рискуя жизнью, удалось отделаться неглубокими болезненными ранами, и приятное сообщение, многократно увеличивали радость. Вспомнилось, как тёмной июньской ночью он пробирался по этим местам к забору, за которым находится дикорастущий городской парк. Хотелось взглянуть на пса, добросовестно охранявшего порученный пост, но в дневное время его снимали с дежурства. Полётов не было, над авиационным  городком стояла непривычная тишина, располагающая к безмятежным размышлениям. В воцарившемся в душе оптимистическом настрое нельзя было не залюбоваться багряной росписью, украсившую кроны деревьев. Золотая осень, словно крадучись на мягких лапах, осторожно вступала в свои права. Вдруг благостную тишину нарушили взволнованные возгласы медсестры, которая принесла ужин лежачему больному. Обнаружив его отсутствие, она не на шутку всполошилась.
              - Где он?  Ему нельзя вставать, - беспокойно повторяла она, переходя из палаты в палату.
               Дежурный врач вышел на переполох, когда пропажа уже обнаружилась, когда забинтованного героя водворили на кровать. Сквозь бинты кое-где просачивалась кровь, перепуганная сестра читала ему строгое нравоучение и приготовила внушительный шприц с успокаивающим лекарством. А дежурный врач, возвращаясь в ординаторскую, многозначительно произнёс:
                - Этот парень мог бы прибавить авторитету медицины.
                Сергей попросил прощения у медсестры, пообещал  не вставать с постели и уговорил сделать страшный укол только перед самым отбоем. Он, как маленький ребёнок, послушно съел усиленную порцию солдатской каши. Неизвестно, как долго бы он провалялся на больничной койке, если бы ни трогательная забота и внимание друзей. Сергей очень быстро шёл на поправку. Если бы ещё приехала Наташа, то один только её поцелуй сразу поставил бы его на ноги.  Самые дурашливые, несбыточные мечты будоражили воображение. Радостные краски жизни ярким светом освещали ему ближайшее будущее, через несколько дней в приподнятом настроении он уже выписался из санчасти.


              Митинг подходил к концу, совсем немного времени, буквально считанные минуты отделяли отслуживших парней от расставания с боевым оружием. Казалось, что солнце опустилось ближе к земле, чтобы теплотой бабьего лета обласкать пурпурный шёлк боевого знамени и застывших в строю молодых защитников Родины. Оно скользнуло прощальными лучами по стоящим на лётном поле серебристым самолётам и на какой-то миг скрылось за набежавшим озорным облачком. Под лёгким ветерком одобрительный шелест ветвей бесцеремонно ворвался в торжественную церемонию прощания. Добрая Российская природа, будто по-своему хотела выразить признательность и благодарность воинам, готовым по первому зову встать на защиту рубежей родной земли. Начальник штаба полка зачитывал приказ о поощрении личного состава:
              - Указом Президиума Верховного Совета СССР медалью «ЗА ОТВАГУ» награждается рядовой Ширяев.
             Сергей вздрогнул, услышав свою фамилию, осознав всю ответственность момента, он весь подобрался, расправил плечи и с достоинством вышел из строя. Чётко щёлкнув каблуками, он повернулся и замер перед личным составом полка с гордо поднятой головой. Солдат переживал надолго запоминающиеся священные минуты в своей короткой жизни. На груди, поблескивая воронёной сталью, висел автомат, придавая повзрослевшему парню ещё более внушительный вид. Белоствольные берёзы, этот классический символ Российской природы, по-матерински качая ветвями, нежно прощались с надёжными защитниками Русской земли. Командир полка просто по-житейски пристегнул на гимнастёрку сталистого цвета боевую награду и по-отечески обнял бывшего своего шофёра.
             - Эх ты горе луковое, за твою уважительность и трудолюбие я привязался к тебе, как к родному сыну, и своей добротой едва не погубил тебя.
             - Простите меня, товарищ полковник, я её очень люблю!
              - Знаю, других слов услышать не ожидал. Желаю счастья тебе, сынок, а теперь иди,  отвечай, как положено по Уставу.
             - Служу Советскому Союзу! – отчеканил Ширяев и прежде, чем вернуться в строй, испытал крепкое рукопожатие подполковника Куимова.
             Вслед за этим, как на параде раздались команды. Чётко чеканя шаг по бетону рулёжной дорожки, старослужащие солдаты сделали круг почёта и подошли к строю безусых новобранцев. В воцарившейся тишине под аплодисменты стайки разнаряженных девчонок их парни передали воронёные автоматы молодому пополнению. Прозвучал Гимн Советского Союза, митинг закончился, однако никто не спешил расходиться. Девчонки со своими парнями предложили сфотографироваться на память.
            Сергей пребывал в растерянности, он встал в кучку вместе со всеми, ему было грустно от того, что его запечатлеют на фотографии без Наташи, разные думы одолевали его. Скоро он увидит маму, которая в письмах писала, что его друзья по автошколе Андрей Анашкин, Витька Гольский и Андрей Пантелеев ещё весной вернулись домой. Андрей Анашкин женился на Полине, у них дружба завязалась ещё до армии. Оля Хорева вышла замуж за Дениса Морозова, а Буслаков Владимир Николаевич говорил, что Нина Гришина пока замуж не торопится. Зачем нужны такие подробности, когда он не представляет своей жизни без Наташи Буланниковой?
            Пока продолжалось фотографирование один из новобранцев, услышавший фамилию награжденного солдата торопливо побежал в казарму. Еще раньше в тумбочке, доставшейся ему после Терентьева, он обнаружил письмо и по неопытности не знал, как возвратить его полковому почтальону. Пока парни и девчонки еще не успели разойтись, новобранец примчался назад:
              - Ты Ширяев?
              - Да.
              - В моей тумбочке почему-то лежало письмо из Москвы на твое имя, судя по почтовому штемпелю, оно уже давно пришло, но я не знал, что с ним делать.
              Сергей, с тревогой и с трепетным волнением распечатывал конверт, письмо было от Наташи. По мере чтения счастливый солдат на глазах расцветал, как майская роза. Наташа писала, что успешно сдала экзамены и зачислена на филфак, весь первый курс новоиспеченных студентов отправили на уборку урожая. По тону письма чувствовалось, что она очень счастлива, признавалась, что по прежнему его очень любит. Она спрашивала, когда он заканчивает службу, какие у него планы после увольнения из армии? И в самом конце добавляла, что очень, очень мечтает о встрече и ни капли на него не сердится. Сергей, измученный длительным пребыванием в изнуряющей неизвестности и неопределенности, испытывал самое настоящее глубокое потрясение, он едва не прослезился. Письмо счастья, которое он  так ждал, с которым связывал радужные надежды на возвращение светлой, чистой любви, в чем он видел смысл всей дальнейшей своей жизни, окрыляло. Пережитые испытания, увенчавшиеся в финале счастливым концом, вызывали смятение, целую бурю восторженных чувств, экстремальные перепады наложили на его твердый характер оттенок сентиментальности. Немного успокоившись и придя в себя, ему захотелось уединиться, он укрылся от посторонних глаз за пышным кустом сирени и огляделся по сторонам. Убедившись, что на него никто не смотрит, он нежно поцеловал письмо  и снова стал перечитывать его, и снова в душе у него все пело и ликовало.
               Ему тут же захотелось написать ответ, еще раньше мысленно он прокручивал его в голове сотни раз. Не надо было утруждать себя, чтобы подыскать нужные слова, они сами выстраивались в логически последовательный текст: «Наташенька, милая, прости меня, я понимаю, какие страдания принес тебе, потому что сам их пережил, томясь и терзаясь в неизвестности. Я написал тебе письмо, но оно, кажется, где-то затерялось, в нем с благими намерениями я соврал, что меня на два месяца направили в командировку, а теперь ты знаешь, как все было на самом деле, я очень тебе благодарен за то, что ты на меня не сердишься. Ребята после увольнения приглашали поехать вместе с ними на новостройку, потому что поверили в меня, как в надежного парня. Мне было очень приятно услышать такое лестное предложение, но я упорно отказывался, все мои помыслы были направлены на то, чтобы встретиться с тобой. Хочу тебе честно признаться,  когда от тебя долгое время не было никакой весточки, меня охватили колебания, я стал думать, что многое изменилось в нашей жизни, ты студентка, а я простой шофер, отслуживший положенные два года. Передо мной периодически возникал вопрос, стоит ли отвергать признание ребят, предлагающих мужскую дружбу, это было бы крепкой поддержкой в начале новой жизни на гражданке. В конце концов, хороший шофер не хуже, чем безразличный инженер, получающий диплом ради диплома. Твое письмо напрочь смело все мои сомнения, оно словно вернуло меня к прежним радостям жизни, к нашим самым счастливым дням, которых, надеюсь, у нас будет впереди еще очень много. Ты прости меня, мне очень стыдно за мою минутную слабость, за то, что на какой-то миг позволил себе усомниться в твоей любви, но у меня есть алиби, при любом раскладе судьбы, я искренне, хотя и с болью в душе желал, чтобы ты всегда была счастлива. Из-за меня на твою долю выпали тяжелые переживания, которые не сломили тебя. Ты была первой девчонкой в моей жизни, после первой нашей встречи в школе, когда я даже не знал твоего имени, я дал себе клятву: «Я найду тебя прекрасная Незнакомка, и мы обязательно будем вместе!» Сейчас я хочу тебе сказать то же самое, мы будем учиться вместе, я буду работать и поступлю на заочное отделение Московского автодорожного института. Мы будем ездить к моей маме в Шатуру, ты помнишь, я тебе говорил, что под ней Москва стоит, это всего лишь в двух часах езды на электричке. Сбудется моя заветная мечта, покатать тебя на лодке на Шатурских голубых озерах, ты даже не представляешь, какие там живописные места. Русский философ Иван Александрович Ильин говорил, что российские пейзажи формируют культуру русского человека. Наташка, милая, дорогая, если бы ты знала, как я ждал этой весточки от тебя, она сделала меня самым счастливым на свете, как же я люблю тебя!»
                Продиктованное волею небес письмо, которое никогда не будет написано на бумаге, и которое будет жить до конца дней в душе бесконечно счастливого солдата, соединяло воедино сердца двоих влюбленных, выстрадавших свое трудное счастье. У ошалевшего от радости Сергея совершенно выпало из головы, что не надо писать никакого письма, что он сам приедет раньше в Москву. Опустившись, наконец, с небес на землю, он понял, что надо торопиться с отъездом, но перед этим он обязательно должен поблагодарить нештатного военного дознавателя и навестить Наташиных родителей. Но фчерез несколько минут он понял, что судьба, как захочет, так и играет с человеком, что ему уже не надо никуда торопиться.  Наполненный решимостью Ширяев торопливо подошёл к замполиту и спросил:
               - Товарищ подполковник, как мне выразить благодарность нештатному военному дознавателю из батальона радиотехнического и радиолокационного обеспечения.
              - Не зря тебя Виталий Иванович назвал горем луковым, я обязательно передам дознавателю твою благодарность, но он лишь простой исполнитель. Органом дознания является командир полка, он является главной юридической фигурой, только ему дано право подписывать документы.
              - Эх, какой же я простофиля!
              - Не переживай, смотри Звягин бежит к тебе с радостной вестью.
              - С чего вы взяли, что он бежит ко мне?
              - Мне положено всё знать.
              Звягин привлёк к себе всеобщее внимание, он, оставив своего напарника, с которым дежурил на проходной, ошалело бежал к месту закончившегося митинга, будто боялся опоздать на поезд. Его только-только назначили командиром отделения и присвоили звание младшего сержанта. Недавний молодой солдат ужасно важничал и очень гордился повышением.  Справедливости ради, надо отметить, что солдаты признавали его командиром, потомучто он вёл себя солидно и с достоинством. Но сейчас, как ветром сдуло всю его важность, было непривычно видеть его бегущим во весь опор, забыв о своём «высоком» положении.
              - Сергей, тебя Наташа ждёт на проходной! – крикнул он издалека прерывающимся от быстрого бега голосом.
              - Не может быть! – изумлённо воскликнул солдат и почувствовал, как сердце ёкнуло в груди.
              В тот же миг он, словно сорвавшись с тормозов, стремительно помчался по асфальтовой дорожке, по бокам обсаженной аккуратно постриженными кустами. Звягин едва поспевал за ним и на ходу по-деловому объяснял:
              - Она была ударницей, в два раза перевыполнила норму, её на неделю раньше отпустили с уборки урожая.
              - Что же ты её не пропустил через проходную?
              - Я пропустил, но она чего-то застеснялась или испугалась.
              Далеко оставив позади младшего сержанта, Ширяев лёгкими, пружинистыми шагами мчался, обгоняя ветер. Едва миновав проходную, он увидел родную, улыбающуюся Наташу, как долго он не видел её волшебной, очаровательной улыбки, околдовавшей его с первого взгляда. Она подалась ему навстречу, как при прежних встречах, обвила его шею руками, её ноги сами оторвались от земли и согнулись в коленях. Ликующая, сияющая солнечной улыбкой девчонка, с лёгкостью пушинки повисла на сильном, возмужавшем парне, словно навсегда хотела удержать своё трудно доставшееся счастье. Они слились в крепком поцелуе и ничего не замечали вокруг. В это время из ворот проходной выехал УАЗик, в котором командир полка и замполит ехали на совещание, назначенное начальником гарнизона. Глядя на ничего не замечающую вокруг себя целующуюся пару, они молча переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу, каждый в душе желал им счастья.
                Наташа была одета в рабочей одежде и в какой-то деревенской косынке, от чего она выглядела необычайно милой и красивой, уловив оттенок недоумения, она поспешила объяснить:
               - Я ещё дома не была, и прямо с поезда к тебе.
               - А откуда ты узнала, что я сегодня увольняюсь?
               - Отец сообщил мне даже время, поэтому я очень спешила.
               - Вот, здорово! Домой мы пойдём вместе.
                По её лицу неожиданно пробежала тревожная тень, девчонка, опьянённая радостью встречи, не сразу обратила внимание на шрам, на седую прядку и боевую награду на груди. Наташа замерла и вопросительно посмотрела на любимого. Будущая учительница в ответ на немой вопрос увидела в его взгляде лишь безграничную радость и почувствовала сердцем, что все невзгоды остались позади, что всё обошлось благополучно. Не обращая ни на кого внимания, они снова обнялись и крепко поцеловались, ни дать, ни взять, муж и жена. Запыхавшийся от быстрого бега, Звягин смущённо отвернулся.
               - Картина под названием: «Последний день холостяка», - произнёс кто-то из солдат, наблюдавших за счастливыми влюблёнными.
               
.
      
             
                Г. Шатура                2014г.

      
             
         
 
 
             



   

 
 


 







Вячеслав Шуленин.                Повесть.


. Солдат и любовь.

             Прощальные лучи осеннего солнца играют бликами на штыках знамённого взвода. В парадном строю застыли воины, уходящие в запас. Кумачовое полотнище, прошедшее с боевым личным составом горнило Великой Отечественной  не было сдано в музей, как в расформированных воинских частях.  Гвардейский стяг, храня богатую историю и славные традиции, гордо стоит на правом фланге, символизируя мужество, сплочённость и честь воинского коллектива. Осталась позади трудная, но незабываемая пора суровой, военной службы, которая на ближайшие годы станет предметом особой гордости, как самого отслужившего  солдата, так и его родных, близких и, конечно же, любимой девушки. В жизни молодых парней девушки занимали особое  место. Некоторые их них, у кого была такая возможность, приехали, чтобы сразу же обнять своих любимых и никогда с ними больше не расставаться. Счастливые лица влюблённых девчонок привлекали внимание. На них светилось столько неописуемой радости и восторга, что они  могли бы посоперничать с  ярким, весенним солнцем.
             Кажется, совсем недавно безусые мальчишки надели строгую военную форму, а сегодня они уже бывалые солдаты, закалившиеся в учениях, прошедшие неповторимую школу жизненной зрелости. На торжественном митинге с тёплым напутственным словом  выступил замполит Куимов Леонид Петрович, вложивший немало добрых зёрен в душу молодых парней, покидающих ставшую  родной воинскую часть. Многим за безупречную службу в военкоматы по месту жительства отправлены благодарственные письма с описанием их доблестных поступков и перечислением заслуг. Лучшим из лучших командир полка лично вручил  почётные грамоты, их имена вписаны в боевой путь части и занесены в Книгу Почёта.
             Среди взволнованных, уходящих в запас ребят заметно выделяется высокий, подтянутый юноша Сергей Ширяев. На груди у него медаль «За отвагу», он крепко держит в руках автомат Калашникова  с начищенным до блеска воронёным стволом. По сложившейся традиции через несколько минут боевое оружие он передаст стоящему в шеренге напротив зелёному салажонку. Форма на новобранцах топорщилась, как на взъерошенных воробьях, что невольно взывало сдержанную улыбку. В праздничный памятный день во взгляде Сергея угадывался неуместный для торжественной обстановки оттенок грусти и печали. На правой щеке небольшой шрам, уходящий под воротничок гимнастерки, не портил красоту лица юноши, от этого юный воин выглядел более мужественным и казался лишь чуточку старше своих сверстников. Если повнимательней присмотреться к солдату, то с близкого расстояния можно разглядеть маленькую седую прядку, выбивающуюся из-под фуражки. Внешне угадывалось, что личное, скрываемое, внутреннее переживание мешало ему в полной мере разделить царящую атмосферу радостного торжества.
             Он вглядывался в пёструю, красочную стайку разнаряженных девчат, надевших свои лучшие, праздничные платья, и в глубине души надеялся, что среди них появится Она, но желаемого чуда не происходило. Между ними произошла очень странная, окутанная плотной тьмой, размолвка, ни он, ни она не сказали друг другу никаких обидных слов, но какая-то тайная, безмолвная сила незримым колдовством, как в печальной  сказке о лебедином озере, разлучила их. Последние дни он только и думал о ней и ходил, как неприкаянный. Она уехала в другой город, он даже не знал в какой, и  совершенно не представлял, как теперь увидеться с ней. Не так давно он не знал, как благодарить судьбу за то, что подарила ему неземную любовь, а теперь едва не сходил с ума, от того, что мимолётное счастье так быстро и безжалостно покинуло его. Сколько раз он мысленно представлял, что после увольнения попросит разрешения у её родителей поехать вместе с ней к нему на родину в Подмосковную Шатуру, где его с нетерпением ждала родная мама, но это были только мечты. Слушая его, школьница выпускного класса мысленно уносилась на его Малую Родину и зачарованно смотрела на него, как может смотреть на своего парня влюбленная девчонка. Вдвоем они какбудто заглядывали в свое будущее, которое им казалось  безоблачным и бесконечно счастливым.  Во сне, как наяву, он  катал её на лодке на живописных, Шатурских озёрах, которых было почти, как в Карелии, большое множество, ходил с ней вместе в богатые леса за осенними грибами. Грибные места с осенними опятами он до сих пор хорошо помнил.  А теперь все радужные мечты враз рассыпались, как карточный домик, оставив на душе тяжёлый осадок. Наверное, она уже студентка первокурсница, а он простой шофёр, отслуживший положенные два года. Не забыла ли она его, не отвергла ли? Без неё, без Наташи Буланниковой он не представлял своей дальнейшей жизни и не знал, к какому берегу прибиться. Можно было пойти к её родителям, но в последний раз на вокзале её мама, Татьяна Витальевна  посмотрела на него с таким невысказанным упрёком, что от предстоящей встречи он не ожидал ничего хорошего. Можно было что-нибудь узнать о Наташе у её подруги Наташи Горюновой, но во первых он не знал, где она живёт, а во вторых было неизвестно, осталась ли она в городе после окончания школы. Сильней всего его обескураживал последний взгляд Наташи. Когда он мчался вслед за медленно набирающим скорость поездом, её лицо мелькнуло в окне вагона, на нём он успел заметить целую гамму противоречивых чувств, которые для него оставались сплошной загадкой. Увидев его, она сильно побледнела, как будто чего-то испугалась, потом по щекам побежали слёзы, были ли это слёзы радости или слёзы обиды он не мог сказать определённо. Но потом  с безжалостным самоуничижением сам себе  говорил,   конечно,  это были слёзы обиды, он помнил, как   в её взгляде на миг застыл немой упрёк,  а тень слабой улыбки ему просто померещилась. Наташа бежала по вагону до самого последнего окна, но на прощание  даже не помахала  рукой. Множество вопросов роилось у него в голове, и не на один из них он не мог дать чёткого, вразумительного ответа. Вместе они были бесконечно счастливы, а теперь он один. При мысли, что она тоже одна и, возможно, страдает так же, как и он, становилось муторно на душе. Безответная любовь, что она только ни делает с людьми. Крепкий, мужественный солдат распустил сентиментальные  нюни, как маменькин сынок. Хотя по определению он таковым никогда не мог бы быть. Тоскливыми, тёплыми вечерами уходящего лета  он сравнивал себя с несчастным принцем, оставшемся с призрачной надеждой, как  с хрустальным каблучком. Сложно и неровно складывался у него путь к сегодняшнему дню, до чего же всё нелепо вышло. Судьба преподнесла ему суровый урок, во всём он винил только одного себя, и в то же время, как это ни странно, ему казалось, если бы всё снова повторилось, он, наверное, повёл бы себя точно так же.


             После окончания школы через военкомат Сергей проходил допризывную подготовку в Шатурской автошколе ДОСААФ. Начальник автошколы Буслаков Владимир Николаевич сразу заприметил смышлёного парня, который целеустремлённо, с особым старанием и настойчивостью изучал правила дорожного движения и дотошно разбирал любую деталь автомобиля. В гараже парень пропадал до позднего вечера, до тех пор, пока строгие охранники начинали требовать покинуть территорию.  Проработавший с зелёной молодёжью не один год, начальник автошколы с первых дней понял, что юноша нашёл своё призвание. Учёба Сергею давалась легко, многое он схватывал на лету. Простые, будничные занятия  не только обогащали знаниями, во время занятий он почти всегда находился в каком-то приподнятом настроении, задавая оптимистический тон  всем курсантам. Не мудрено, что экзамен по вождению и теорию он сдал с первого захода. Кроме того, он обладал харизмой, что без особого труда помогло ему завоевать авторитет у шатурских ребят. Вокруг него сплотились, как преданные мушкетёры Андрей Пантелеев, Витька Гольский, и Андрей Анашкин.  Шофёр, что называется, от Бога явление не частое. Глядя на него, Владимир Николаевич строил далеко идущие планы, в мыслях он надеялся помочь ему получить отсрочку до осеннего призыва. Способный юноша сам просил об этом, чтобы помочь матери по хозяйству. Буслакову это было на руку, он понимал, что парень, поработав у Шаршова Валерия Михайловича в грузовом автохозяйстве, крепче станет на ноги, как профессиональный шофёр. А после армии рассчитывал пригласить его к себе на работу в качестве инструктора, если, конечно, тот сам того захочет. У просчитавшего все ходы начальника, была уверенность, что захочет. Он планировал направить его от Шатурского ДОСААФ в Московский автодорожный институт на заочное отделение. В том, что тот осилит программу ВУЗа, он не сомневался. Парень он крепкий, рос без отца, а матери одной не потянуть его учёбу в институте, но при поддержке со стороны это вполне осуществимая идея. А уж дальше он будет волен сам распорядиться своей судьбой, глядишь, и надумает стать его преемником. Буслаков был патриот своего района, ему очень хотелось, чтобы хорошие парни, типа  Ширяева пускали свои корни в Шатуре. Однако на этот счёт твёрдой уверенности совершенно не было. Сергей был не по годам серьёзным парнем, девчонками он не увлекался и по складу характера посматривал на них свысока, как на легкомысленные создания. Видно  он дал себе клятву, пока не встанет крепко на ноги, ни о каких девчонках не думать, его сердце для них было накрепко закрыто. Это было хорошо и плохо, из-за юных проказниц многие  парни по молодости крепко спотыкались, и в тоже время хотелось, чтобы хорошая, надёжная девушка вскружила ему голову, тогда бы его потянуло в родные края, как магнитом. Буслаков понимал, что рано или поздно тот влюбится, природу не обманешь, но ему было неведомо, что в недалёком будущем, вдали от дома у его любимчика  после долгого затворничества, сдерживаемые чувства вырвутся наружу, как в проснувшемся вулкане, он совсем потеряет голову и наломает кучу дров.
            Среди девчонок, пожелавших получить водительские права, начальник автошколы заприметил симпатичную десятиклассницу Нину Гришину. Смышлёная, юная девушка выделялась среди других  не только привлекательной внешностью, но и добрым, отзывчивым характером. В ней гармонично уживалось довольно редкое сочетание броской красоты, душевной теплоты и сообразительности. От него не ускользнуло, что она не равнодушно и застенчиво заглядывалась на Сергея, это могла бы быть чудесная, замечательная пара.
            В разгар мечтаний Владимир Николаевич взглянул в окно и от неожиданности вздрогнул. В проулок, ведущий к автошколе, на КамАЗе въехал курсант, о котором он только что думал. Его  сопровождала ГАИшная машина с проблесковыми маячками. Когда же из милицейской машины вышел, ставший легендой Шатурского ГАИ, подполковник Афонин Александр Васильевич, начальник автошколы мысленно отругал себя: «Ну, надо же, хорошего парня сглазил. Наверняка случилось что-то серьёзное. Просто так сам Афонин не пожаловал бы». Однако видавший виды Буслаков впервые в жизни профессионально ошибался. Начальник ГАИ был в хорошем расположении духа и с порога опроверг мрачное предположение.
              - Привет Николаевич!
              - Здравствуй Александр Васильевич! Чем обязан визиту столь знатного гостя?
             - Да ты не пугайся, - с улыбкой говорил Афонин, снимая настороженность Буслакова, - ничего страшного не произошло, я к тебе с самыми добрыми намерениями, с ходатайством о поощрении твоего курсанта, если, конечно, он не разгильдяй.  То, что он сотворил, можно назвать цирковым  чудом.
             - Не тяни за душу, Александр Васильевич, скажи толком, в чём его вина, где он набедокурил? Парень он хороший, я за него переживаю.
             - Да что ты всё паникуешь, никакой вины его нет, и  ничего он не набедокурил.  Хороших орлов ты готовишь, а этот парень, что надо! Твой на деле показал высокое профессиональное мастерство, не всякий опытный водитель на его месте смог бы так хладнокровно избежать беды. Не тебе не знать, какая узкая дорога от Левошево до Петровской. Так именно на этом участке, обгоняя автобус, навстречу ему выскочила легковушка, за рулём сидел водитель со стажем без году неделя. Казалось лобового столкновения не избежать, не трудно представить, что могло бы стать с тем балбесом,  если бы ни твой курсант.    Когда он увидел мчащегося на него придурка, он не растерялся  и на приличной скорости,  допустимой дорожным знаком, влетел в кювет. При этом он показал    филигранную технику вождения, только каким-то чудом ему удалось не перевернуться. На наших русских колдобинах он поставил КамАЗ на два колеса, и, сохраняя равновесие, сорвав травяной покров, погасил скорость. Он в аккурат остановился около бабулькиного забора, только немного его  повалил, но тут же извинился и пообещал к исходу дня забор подправить. Конечно,  я заставлю забор чинить виновника ДТП, а ты поощри своего парня. Когда замерили тормозной путь и сняли все параметры, мои менты в ГАИ были в восторге от профессионального мастерства, они до сих пор гудят от восхищения и  наезжают на меня, требуют наградить его грамотой.
             - Ты знаешь, Александр Васильевич, кажется, мне тебя сам Бог послал. Поедем к военкому Морозову Михаилу Николаевичу.
            - Это ещё зачем?
            - Ты же приехал с ходатайством о поощрении.
            - Ну, да! – пришла очередь удивляться Афонину.
            - Михаил Николаевич мужик военный, а военные они упрямые. Помоги мне уговорить его дать отсрочку до осеннего призыва. Это и мне нужно и хорошему парню.
           - Парня понять можно, а тебе-то зачем?
            - Можно я не буду отвечать на этот вопрос, это мой секрет, поверь на слово, очень надо.
           - Ну ладно, раз надо, так надо. Тебе – то, как старому другу можно поверить.
           Морозов встретил визитёров настороженно, он их не приглашал. А когда речь зашла об отсрочке, как и ожидалось, сразу заартачился.
             - Вы что мужики, меня к коррупции склоняете!?
             - Ты что, опупел, - сразу обиделся Афонин, - мы что, деньги себе в карман кладём или тебе взятку предлагаем.
             После долгих уговоров больше всех заинтересованного начальника автошколы военком сдался, но напоследок добавил:
             - С вас причитается.
             - За этим дело не станет. После работы жду тебя, - пообещал Буслаков и уже, выйдя на улицу, он добавил:
              - Спасибо тебе Александр Васильевич за поддержку, в одиночку я бы его не одолел. Здорово ты ему намекнул, что от него нет никакой благодарности за подготовку достойных кадров. Ты тоже после работы заходи, как ни как, это моя маленькая победа, грех не отметить.
             - Темнило ты, Николаевич, ладно после работы загляну.



             Став солдатом, Ширяеву не пришлось осваивать новую профессию, он уже имел права водителя второго класса. Кроме того, завоёванные на гражданке спортивные разряды по плаванью и по лыжам укрепили в нём выносливость, так необходимую на первых порах молодому воину. Он довольно легко преодолевал многокилометровые марш-броски и после них не валился в изнеможении от усталости, чем заметно выделялся в общей массе новобранцев. Благодаря этому служба у него складывалась довольно успешно. За короткое время он успел сдружиться с многими ребятами, он был хорошим другом и многим бескорыстно помогал, даже старослужащие относились к нему с уважением. В скором времени его назначили командиром отделения и присвоили звание младшего сержанта. Когда же встал вопрос, кем заменить уходящего в запас шофёра с командирского Уазика, Ширяев оказался самым подходящим кандидатом. Надо отметить, что стать водителем командирской машины это вожделенная мечта каждого солдата автороты. Все друзья доброжелательно и с пониманием отнеслись к его новому назначению, которое Сергей заслужил честно, добросовестным трудом. Однако, не обошлось и без ядовитой зависти, которая исходила от рядового Терентьева. Терентьев считал себя незаслуженно обойдённым, потому что у него был первый разряд по лёгкой атлетике. Будучи невысокого роста, он, тем не менее, говорил, что был чемпионом области в беге на короткие дистанции.  Когда Ширяева провожали в соседнее подразделение, друзья говорили ему наперебой:
             - Удачи тебе на новом месте.
             - Жалко, когда хороший друг уходит.
             - Повезло тебе, Серёга.
             Строгий старшина по-отечески напутствовал его:
             - Смотри, не подведи нас, дело тебе доверяют ответственное, и, для солидности сделав паузу, добавил, - главное не зазнавайся, живи со всеми в дружбе, в армии это много значит, и нас не забывай.
              - Он  уже сейчас  витает в облаках, а через неделю и не вспомнит о нас, если даже не раньше.
             Сказано это было завистливым Терентьевым, который, как уже говорилось, не раз хвастался тем, что ещё в юношеской спортивной школе он добивался высоких результатов.  С   его слов после девятого класса его приглашали участвовать в городских соревнованиях. Потом он говорил, что был чемпионом области среди юношей, у него была блестящая спортивная карьера, которую прервала служба в армии. Он козырял фамилиями известных тренеров, которые с ним работали. У начальства Терентьев сумел завоевать авторитет, старшине и командиру взвода можно было пустить пыль в глаза корочками спортивных разрядов, но солдат, с которыми живёшь бок о бок и ешь кашу из одного котла, обмануть невозможно, они судят по практическим делам, позже выяснилось, что он не гнушался доносами. Поначалу неопытные новобранцы принимали его явное хвастовство за чистую монету и слушали его с разинутыми ртами, но постепенно стали сомневаться. Как-то его спросили, почему при таких талантах его не отправили служить в спортивную роту? На что он, не моргнув глазом, ответил, что начальству видней. Потом вспомнили, что на марш-бросках он ничем не выделялся и, как правило, финишировал в группе замыкающих, едва укладывавшихся в положенный норматив. Но тогда об этом ему никто не говорил, многим ребятам было тяжело, они выкладывались из последних сил, чтобы не ударить в грязь лицом. Всё это стало вспоминаться по мере его растущего зазнайства, его стали недолюбливать. Сказанная им не к месту фраза, вызвала всеобщее возмущение.
             - Что ты за человек!?
             - Терентьев, ты любишь, чтобы только тебя одного хвалили.
             - Вечно всё светлое омрачить хочет.
             - Хотя бы в таком случае промолчал.
             - Да что вы его слушаете.
             - Не обращайте на него внимания.
             Терентьев, насупившись, замолчал. А будущий шофёр  командирской машины благодарил товарищей за искренние, добрые пожелания. Пусть недолго довелось служить с ними, но в тесном кругу общения он успел за короткий срок  привыкнуть и подружиться со многими ребятами, призванными из разных уголков страны. Ширяев был немного рассеян и невнимателен, что сразу по своему, в меру своей испорченности, истолковал Терентьев. Но робкое, неуверенное поведение оказавшегося впереди солдата было обусловлено никак не пренебрежительным отношением к провожающим, он никак не мог справиться с сильным волнением.  Ему улыбнулось счастье подняться на ту ступеньку, о которой втайне мечтает каждый водитель автороты, но до конца не верилось в счастливую судьбу, а, вдруг, во время личной беседы командир отставит его кандидатуру, как тогда возвращаться назад? Тогда лучше сквозь землю провалиться.
             Однако его опасения оказались совершенно напрасными. Командир авиационного полка полковник Абрамов Виталий Иванович, мужчина в расцвете сил побывал во многих горячих точках, о чём свидетельствовали многочисленные боевые награды. Поначалу он был немногословен, а когда узнал, что его новый шофёр призывался из Шатуры, отступил от официального тона и произнёс с улыбкой:
              - Много раз мне доводилось пролетать над твоей Малой Родиной. Красивая у вас природа, особенно впечатлительно смотрятся с высоты полёта живописные озёра  по берегам окаймлённые густой сочной зеленью.
             - Так точно, товарищ полковник, красота у нас неописуемая.
             - Ну как справишься с новой должностью? Сколько тебе времени потребуется для изучения машины и для стажировки?
             - У меня второй класс. Допризывную подготовку я проходил на КАМАЗе. Но помимо этого, после основных занятий  в гараже изучал устройство Уазика. Часто приходилось начальника автошколы подвозить по различным служебным делам.
             - Нравится машину водить?
             - Очень нравится.
             - А девушка твоя не ревновала тебя к ней?
             - У меня нет девушки, - покраснев, признался Сергей.
             Полковник рассмеялся добрым переливчатым смехом.
             - Ну, это у тебя ещё впереди.
             Заканчивая беседу, он добавил:
             - Ну что ж, тогда в добрый путь.
             В голосе седого полковника Сергею послышались добрые, отеческие нотки, которых ему так не хватало по жизни. В казарме, в приподнятом настроении, по дороге к своей кровати он трижды высоко подпрыгнул, пытаясь рукой достать до потолка. Однако, телячий восторг быстро осел, солдат отчётливо представлял, что  с этого дня на его плечи  легла большая ответственность за постоянное поддержание машины в исправном состоянии. Машиной он владел в совершенстве и, тем не менее, подолгу находился в гараже, он буквально сдувал с неё пылинки. Если бы кто-нибудь из женщин увидел его в эти минуты, то наверняка позавидовал бы такому трогательному  мужскому вниманию и заботе. Когда приходилось выезжать в город,  ухоженная машина привлекала внимание водителей и пешеходов исключительной чистотой, она блестела, как игрушка.  Солдатская служба, сделав крутой вираж, потекла совершенно по иному руслу, появилось много приятных  моментов, о которых он и не предполагал. Молодому парню нравились выезды за пределы военного городка и, особенно, когда командира полка приглашали на встречи, как ветерана,  участника боевых действий. Тогда на Сергее преломлялись добрые, участливые взгляды матерей, как на родном сыне, служившем где-то далеко от дома. Девушки с нескрываемым интересом поглядывали на статного, подтянутого юношу и тут же, словно спохватившись, отводили глаза, пытаясь казаться равнодушными. Ему эта  хитрость была хорошо знакома, Он, поступал точно также до тех пор, пока этот дряхлый и  ветхий, как старый мир, приём оказался слабым и абсолютно безнадёжным перед небесной  красотой  совсем юной, очаровательной девчонки.
             Случилась эта великая беда накануне Дня Защитника Отечества. Командира пригласили выступить в одной из городских школ перед старшеклассниками. В  современном, просторном, светлом здании Ширяев пружинистой спортивной походкой шёл по широкому коридору  на полшага сзади седого, боевого полковника Абрамова, на парадном мундире которого сверкало и переливалось множество наград. Ребячий гвалт стихал при виде военных. Восхищённые взгляды мальчишек и девчонок останавливались на орденах и медалях заслуженного лётчика, завистливо скользили по юному, похожему на мальчишку, воину, важно шагающему рядом с ветераном.
             Пара военных олицетворяла собой прекрасное сочетание почтенного возраста, отягощённого богатым багажом бесстрашных подвигов с безусой, чистой юностью, готовой к самым решительным ратным свершениям, но пока ничего не имеющей за плечами кроме безупречной выправки и огромного желания быть похожим на командира.
             Когда полковник вошёл в кабинет директора, солдат прошёл вперёд по коридору и в ожидании прислонился к подоконнику. Мимо него степенно, чуточку важничая, шли две подружки, одна худенькая, рыжая с весенними конопушками, но с приятными чертами лица, а другая была настоящая стройная красавица с густой пышной копной вьющихся волос, роскошно спадающих на плечи. Сергей невольно встретился с ней взглядом и, как всегда, как это уверенно и твёрдо он делал раньше, поспешил отвернуться, чтобы подчеркнуть своё полное безразличие. Однако на сей раз жест равнодушия получился каким-то неестественным. Впервые не сработал проверенный приём, солдат это сразу понял, и  почувствовал, как учащённо забилось сердце, готовое выскочить из груди. Он даже напыжился, чтобы удержаться от соблазна ещё раз взглянуть на ту божественную красавицу.  С ним ничего подобного никогда раньше не происходило, видимо со стороны он выглядел смешным и неуклюжим. Рыжая и конопатая, вполне владевшая собой, как в зеркале, прочла на его лице смятение и не упустила возможность острым язычком,  этим великим оружием слабого пола уколоть сильного, симпатичного парня:
             - А вы что, тоже ветеран и очень волнуетесь перед выступлением?
             Сергей оставил без внимания колкость, но он воспринял её как представившийся, естественный шанс при сохранении собственного глупого достоинства  ещё раз взглянуть на красивую девушку и, кажется, пропал безнадёжно. На сей раз ему и в голову не пришло отвести взгляд, он смотрел на неё, как околдованный. Она улыбалась открытой, приветливой улыбкой, и, к счастью у него ещё сохранилась капля трезвого разума, чтобы в этот короткий миг понять, что она не поддерживала насмешливость подружки, а застенчиво и нежно улыбалась именно ему. Какой-то бестолковый внутренний голос настойчиво твердил, что нужно немедленно отвернуться хотя бы для приличия и для сохранения собственного достоинства. Но солдат ничего не мог с собой поделать, он лишь растерянно шевельнул враз отяжелевшими руками, не зная, куда их деть, и рассерженно засунул их в карманы, будто они были виноваты в том, что не помогли ему в трудную минуту скрыть внезапно вспыхнувшие  чувства. В улыбке девушки было столько доброты и притягательности, что только последний кретин мог не понять, что она по детски доверчиво и глубоко искренне распахнула ему своё сердце. От такого невинного, безбрежного, как океан, взгляда у парня пошла голова кругом, он хотел сказать что-то приятное, доброе, но язык словно присох к нёбу, возникло такое ощущение, что через какое-то мгновение он не удержится и полетит под откос на ходу быстро идущего поезда.
Солдат, пожалуй, впервые в жизни почувствовал полную беспомощность перед открывшимся ему девичьим очарованием, он парил, словно в невесомости, он искал и не мог найти  твёрдую точку опоры, чтобы как-то заговорить с девчонкой, сказать ей простые слова и спросить хотя бы как её зовут. Волна захлестнувших чувств выбила его из колеи, лишила дара речи, он даже не смог достойно ответить на колкость, что раньше ему удавалось без особого труда. Вид у него был явно растерянный, он покраснел до самых мочек ушей. Девчонки, окончательно добивая его, прыснули со смеху, а, когда за ними захлопнулась дверь с табличкой «11 А», он уже не мог слышать, как та, что обворожила его, смущённо сказала своей верной подружке: «А он ничего, симпатичный». На что рыжая тут же отшила её: «И что ты хорошего нашла в этом тюфяке?»
              Как заворожённый Сергей продолжал стоять у окна, не в силах сделать хотя бы один шаг. Внутри у него всё оборвалось, сапоги приросли к полу, на щеках не спадал яркий румянец. С сержантом, командовавшим целым  отделением, произошло что-то невероятное, он не был застенчивым парнем и, когда надо, мог дать достойный отпор колючим язычкам заносчивых особ прекрасного пола. А тут не было сказано ни единого слова и, вдруг, какая-то «промокашка» только очаровательной внешностью, только одним взглядом, только одной улыбкой капитально обескуражила его. Внутренний голос говорил ему, ну что ты кипятишься, как медный самовар, зачем незаслуженно обижаешь хорошую девчонку. Будь мужчиной, ты же видел, какой у неё прекрасный взгляд, он дорогого стоит. Однако, кипевшую досаду надо было на ком-то выместить и он переключился на вредную подружку, которая так бесцеремонно царапнула по мужскому самолюбию, что он от злости сжал в карманах кулаки. Несколько минут назад, до появления девчонок бравый воин находился в приподнятом настроении. Он же видел, как восторженно, с какой завистью смотрели на него ребятишки. Его распирало чувство гордости от причастности к праздничному торжеству, а теперь в один миг всё куда-то испарилось. Восторженное, возвышенное состояние сменилось смятением, растревоженным покоем.
              «И что я в ней хорошего нашёл? – овладев собой после ошеломительного потрясения, с деланным равнодушием рассуждал без памяти влюбившийся юноша, - была бы хоть девчонка нормальная, а то так себе, соплячка, красивая как кукла». Основательно задетая мужская гордость сгоряча пыталась отыскать в ней ещё другие недостатки, но сердце от этого не успокаивалось  и не стало тише биться в груди. А внутренний голос с нескрываемым ехидством говорил ему, как тебе не стыдно, дурак ты беспросветный.  Это был тебе прекрасный знак, им дорожить надо и бережно хранить в душе, а ты из-за глупого гонора готов безжалостно растоптать светлые, безоблачные чувства, которые возможно больше никогда не повторятся в твоей жизни, и ты будешь жалеть об этом до конца своих дней. На сей раз внутренний голос, кажется, был прав, трезвый разум всё-таки взял верх. Сергею страстно захотелось, чтобы она вышла из класса и снова прошлась мимо, только без вредной подружки, тогда бы может быть удалось с ней заговорить. Однако ожидаемого чуда не произошло, зазвенел звонок, в класс вошёл учитель. Высокая деревянная дверь, словно вынося жёсткий приговор, безжалостно захлопнулась и оставалась плотно закрытой, разрушив последнюю радужную мечту.  Чувство глубокого уныния навалилось на молодого парня непомерной тяжестью. Огромный, совсем недавно наполненный звонкими детскими голосами, школьный коридор сразу опустел и хранил тягостное безмолвие. Воцарившаяся, гнетущая тишина обостряла чувство одиночества, словно помогая ему понять, что несколько минут назад он упустил что-то очень драгоценное, без чего он дальше не сможет спокойно жить, так, как живут все люди. Медленно приходя в себя, он наконец-то стал адекватно воспринимать происшедшее событие, в нём проснулся голос настоящего Ширяева. Мысленно, как клятву,  он произнёс слова, достойные настоящего мужчины: «Прости меня прекрасная Незнакомка, я сделаю всё, чтобы мы были вместе».
             Надолго потерял душевный покой влюблённый юноша. Он не подозревал и не догадывался, что она тоже с той минуты непрестанно думала о нём. По вечерам в короткий отрезок свободного времени, сидя в казарме, он задумывался, почему на гражданке люди могут пойти куда хотят, встречаться с кем хотят, а в армии всё это запрещено. Жди увольнительную целую неделю и то на несколько часов, разве можно так отыскать приглянувшуюся девушку?
             Уж так устроена наша жизнь, любовь,  она слепа. Когда у влюблённых что-либо не заладится в личных отношениях, они готовы обвинить в несовершенном устройстве весь мир. Эту особенность очень выразительно подметил лишь одной гениальной строкой великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин: «Кто не был глуп, тот не был молод».
             Иногда у Сергея появлялись  виртуальные радужные планы, они не имели под собой никакой реальной почвы и являли собой плод безудержного воображения, когда чаще всего желаемое выдавалось за действительное. Однако от непрерывных размышлений и безудержных фантазий появлялась придуманная надежда,  и в душе царило ликование. Голубые выразительные глаза неотступно сопровождали его, а в них ему виделась пьянящая открытость и глубокая бесконечность, как сама Вселенная. В отличие от него она не сделала ни малейшей попытки скрыть охватившие её чувства, он в этом был уверен. В тот короткий миг, когда он потерял голову, ему посчастливилось прочесть в её взгляде что-то по детски доверчивое и ласковое, предназначавшееся только ему одному. Запавшее в душу тепло и нежность этого взгляда не давали ему покоя, неудержимо влекли к ней. Он тонул в её голубых глазах, как в живописных Шатурских озёрах.
             Приближение выходного дня было связано с нетерпеливым ожиданием увольнения. За всё время службы, которая перевалила на вторую половину и приближалась к заключительной фазе, он всего лишь пару раз брал увольнительную, чтобы запечатлеть в памяти город, в котором  довелось служить. А, когда посчастливилось стать шофёром командирской машины, и нередко приходилось выезжать за пределы воинской части, как-то само по себе пропало желание  погулять по городу в воскресный день. Но сейчас, сложившиеся в сознании привычные представления перевернулись вверх дном. Он, как избалованный ребёнок, которому вынь да положь, буквально сгорал от нетерпения в ожидании намеченного дня и часа. Стрелки часов, будто подчиняясь недоброй воле злого колдуна, ползли ужасно медленно. Он любил подолгу пропадать в гараже, и жизнь его текла размеренно и спокойно, насколько это определение уместно применительно к воинской службе. Но сейчас засидевшегося жениха, (как в ближайшее время окрестит его обидным прозвищем всё тот же  злополучный недруг Терентьев) подхватил бурный водоворот неведомых, сладостных чувств. С ним произошли непредсказуемые, невероятно крутые перемены, всё свободное время уходило на подготовку парадной формы  к предстоящему выходному.  При других обстоятельствах незначительные складки на кителе и на брюках остались бы без внимания, а сейчас это казалось совершенно недопустимым. Когда он заканчивал усердно разглаживать полы шинели, в бытовке скопилась очередь.  Спонтанно собравшиеся парни, в ожидании были рады общению, они вели спокойный, непринуждённый разговор, пока на горизонте ни появился вездесущий, въедливый хвальбун и неудачник. Увидев причину необычного скопления, он подговорил ещё нескольких солдат погладить форму, и сам первый взял в каптёрке китель и брюки  и вошёл в бытовку с твёрдым намерением досадить ненавистному и более удачливому сопернику.
              - Ты что, рехнулся, гладишь шинель, когда в очереди скопилось столько народу, - с деланным возмущением и нарочито громко произнёс злопыхатель.
             До сих пор, не обращавшие внимание на задержку, сослуживцы дружно поддержали Терентьева.
             - Сергей, всё равно в ближайшее время придётся её в скатку сворачивать.
             - Ребята, замечание справедливое, я сейчас, ещё минуточку.
             Пришлось поторопиться и уступить место очереднику.
             - С какой стати ты вдруг пижоном стал? – после очевидно провалившейся попытки устроить скандал, не скрывая ехидства, спросил злопыхатель.
             Сергей посмотрел на него, как на безнадёжно больного и предпочёл очередной выпад оставить без ответа. Терентьева, попавшего в ДТП, лишили прав, материалы по заявлению пострадавших направили в следственные  органы, но после досконального изучения всех обстоятельств происшествия выяснилось, что вины его не было. Просто из-за слабохарактерности он неосмотрительно оговорил сам себя и подписал протокол. В автороте многие недоумевали, как такое могло произойти, вряд ли этот проныра мог так легко опростоволоситься, что-то здесь было не так. Все видели, что не лежала душа у нерадивого солдата к технике, его машина из-за частых поломок подолгу стояла на ремонте. Вначале говорили, что ему крепко не везёт, но постепенно это мнение стало меняться, потому, что он сам не умел и не стремился научиться устранять неисправности. Он откровенно сачковал, толкался без дела в гараже и филонил  под предлогом отсутствия запасных частей. Закончилась эта неблаговидная история тем, что по рапорту командира взвода его перевели из автороты вслед за Ширяевым.
              Так они снова оказались в одном подразделении. Терентьева, сумевшего ещё раньше завоевать благосклонность начальства, назначили полковым писарем. У него обнаружилось ещё одно достоинство, он неплохо умел печатать на машинке. Никто не спрашивал, каким образом он сумел получить эту странную специальность, но это  определило его новое назначение. Ему доверили печатать плановые таблицы полётов.  Сергей был, мягко говоря, не в восторге от появления амбициозного, завистливого соседа, хотя они начинали службу вместе, и какое-то время прослужили бок обок в одном отделении.   У него хватало мудрости  и выдержки держаться подальше от, ехидного  неудачника и никак не реагировать на очевидную, нескрываемую зависть. Справедливости ради, надо отметить, что у Сергея хорошо получалось бесконфликтно отмахиваться от недобрых выпадов, как от назойливых кровопийцев-комаров.  Такое пренебрежительное, если не сказать большего,  отношение к собственной убогой и гадкой персоне ещё больше злило непорядочного недоброжелателя.
              Влюблённый без ума парень был охвачен совсем иными, новыми, неведомыми ранее и куда более приятными заботами. Наконец-то наступил долгожданный миг, когда за спиной осталась проходная. Шагая по городским тротуарам, странный юноша в военной форме внимательно, будто разведчик, присматривался к веренице прохожих, твёрдо веря в случайность встречи. Вконец обалдев от радужных надежд, он не задумывался, что его поведение выглядит бестактным, и совсем не замечал изредка бросаемых на него недоумённых взглядов.  При виде похожей девушки он замедлял шаг, его охватывала робость. «Как ей задать первый вопрос, о чём с ней заговорить, как построить интересную беседу?» Но все эти вопросы сразу отпадали, когда он видел, что это не она. Однако в нём ни на минуту не угасала надежда на успех и пустое предчувствие удачи. Крепкий, полный сил солдат жаждал чем-то отличиться. Взбудораженные мечты уносили его в небеса, он надеялся совершить геройский поступок, тога о нём напишут статью в местной газете, и он попросит поместить его фотографию. Тогда Она узнает его, прочтёт о его благородном поступке, и потом они обязательно встретятся. Она через газету сама найдёт его, в её взаимных чувствах он ни капельки не сомневался. Как жаль, что до сих пор ни он, ни она не знают имени друг друга.  Воспалённое воображение рисовало самые невероятные картины, при этом девушка, о которой он мечтал, казалась ему слабой и беззащитной, а сам он представлялся себе сильным, готовым на любой подвиг ради неё. Воистину сто раз был прав великий Пушкин, когда написал: «Кто не был глуп, тот не был молод».
              Было начало марта, прозрачные сосульки, чистые, как первая любовь, свисали с крыш и падали на землю, символизируя бесповоротное отступление зимы. Воздух, наполненный неповторимым ароматом тающего снега, густым нектаром вливался в грудь, волновал молодую кровь, усиливал любовное томление.  В душе солдата, несмотря на неудачи, на полную мощь господствовала весна.
              Весь день прошёл в бесцельном скитании по городу, бессознательно солдат оказался  у ограды пустынной школы. Как много от неё разбегается дорожек, какая из них ведёт к дому любимой девушки, как отыскать её, неповторимую и безумно красивую? Тёмные глазницы широких окон безучастно молчали, они навевали тоску и уныние, не в одном окне не горел огонёк, который мог бы  согреть душу и вселить надежду. Недавно восторженное состояние казалось наивной глупостью, чувство безнадёжности и удушливой апатии, как густым туманом обволакивало сердце юноши. Когда время увольнения стало подходить к концу, от бесплодных поисков он совсем упал духом.
             Запоздало влюбившийся парень с особой остротой почувствовал, что без взаимной любви очень нелегко. И как он только мог в самом счастливом  возрасте  жить до сих пор без любимой девушки? Возвращаясь в гарнизон, он вдруг понял, что бродил по городу, как наивный и безнадёжный романтик.  Всевышний обделил его прагматичностью, он поступал всегда, как подсказывает сердце, и судьба щадила его, его жизнь текла, как по наезженной колее, однако на сей раз его постигла неудача. Объективная реальность на ниве розовых мечтаний стала пробивать первые ростки обдуманных, прозаичных планов.
            Уже при самом подходе к проходной внутренний голос начал ругать его за бесцельно потраченное время. Зачем  надо было весь день шататься по городу, чтобы прийти к школе, заведомо зная, что там никого нет кроме заспанного сторожа или сторожихи. Гораздо разумней было бы погулять в парке, где обычно горожане отдыхали или постоять у кинотеатра перед началом сеанса и, на худой конец, просто походить по магазинам, расположенным неподалёку от школы. Она наверняка жила где-то поблизости, не могла же она ходить в школу с другого конца города. Кажется, на сей раз ты прав дружище, ответил он своему внутреннему голосу.
              А ночью ему приснился родной дом, на стене у них висела гитара, последнее время уже много лет мама не брала её в руки. Но ему вспомнилось, когда он был маленьким, по праздникам мама любила под гитару напевать шуточную песню про отважного капитана, который объехал много стран, раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул, но не разу даже глазом не моргнул, а потом влюбился как простой мальчуган.
Во сне Сергей радостно рассмеялся и спросил: «Мама, откуда ты знаешь про мою любовь?» «Ну, я же твоя мама».
                Дневальным по казарме в ту ночь был Терентьев, услышав громкий смех, он посчитал своим долгом восстановить нарушенную ночную тишину, грубо толкнул Сергея в бок и высказал:
              - Что ты ржёшь, как жеребец, людям спать не даёшь.
              Ширяев не сразу понял, что происходит, а когда пришёл в себя, равнодушно промолвил:
              - А, это опять ты. Чтобы тебе в канализацию провалиться.
              Он перевернулся на другой бок, натянул на себя одеяло и с улыбкой на глазах быстро уснул, но мама ему больше не явилась во сне.
              На следующее увольнение Сергей составил твёрдый план и очень надеялся на успешное его осуществление.  Однако в природе существует необъяснимая несовместимость возвышенных чувств  и трезвого расчёта. Всякая попытка соединить их вместе неизбежно  даёт серьёзную трещину, а то может произойти что-то ещё более худшее. Как правило, душевное ликование врывается спонтанно, когда его совсем не ждёшь. Лжеучёный Зигмунд Фрейд утверждал, что первенство разума далеко, но не недосягаемо далеко. Сергей на собственном горьком опыте убедился, как это утверждение с треском провалилось.  Всё досконально рассчитав, он встретил любимую девушку в городском парке, но лучше бы этой встречи не было. В душе он надеялся, что она будет гулять со своей вредной подружкой, и во всеоружии готовился к этой встрече. Однако произошло что-то ужасное, что не могло присниться в самом страшном сне, его разочарованию не было предела.
             Она шла с другим  взрослым парнем, Она узнала его, от радости запрыгала на месте и приветливо помахала  рукой.  Она улыбалась той очаровательной улыбкой, которая околдовала, свела его с ума при первой встрече. На сей раз он не заметил, а точнее сказать не захотел заметить той неизменной искренности и бесконечной преданности, которые излучала всем своим существом юная девчонка, ещё почти девочка. Он остолбенел и какое-то время постоял на месте, как истукан, потом резко повернулся и быстрым шагом пошёл прочь, он едва сдерживался, чтобы не побежать во весь опор, чтобы подальше убежать от коварной измены. На ходу он повернулся назад и к ещё большему ужасу увидел, что она положила голову на грудь этому великовозрастному парню. Он не мог видеть слёз, которые бежали по её щекам. Парень что-то крикнул ему, но Ширяев уже не хотел ничего слышать. Закусив удила, он шагал, а точнее сказать почти летел от подлого предательства, будто можно было убежать от нестерпимой душевной боли и от своего позора.
              В городе ему больше было делать нечего, задолго до окончания увольнительной он вернулся в казарму, переоделся в рабочую робу и отправился в гараж. На сей раз внутренний голос стыдливо молчал и не смел даже рта открыть, всё было до слёз предельно ясно. От этой очевидной ясности в душе поселилась такая тоска и уныние, что хотелось волком выть. Его подавленное настроение не осталось незамеченным заботливым старшиной. В соответствии с воинским Уставом, что в равной степени приравнивалось к личному убеждению старшины, последний не удержался от замечания:
             - Солдат всегда должен находиться в бодром расположении духа, так требует воинский Устав.
             - Так точно, товарищ старшина! – ответил Сергей, это ему хорошо было известно.
             О том, что сердцу не прикажешь, он умолчал, о своих переживаниях он даже с родной мамой никогда не поделился бы. Но не думать о безумно понравившейся девчонке на своё несчастье и на свою беду он не мог. Увиденная собственными глазами картина немыслимого предательства обжигала сердце. Чтобы полностью забыться и совсем не думать о ней, он с головой окунулся в работу. Всё свободное время он тратил на непрерывное техобслуживание своей машины, которую он полюбил, как родную и надо отдать должное, она сияла чистотой в любую погоду, как настоящая красавица. Кроме того, он брался за любую тяжёлую работу, помогая товарищам. Трудился он с подъёмом, удивляя своей неутомимостью, бескорыстием и дружелюбием. Чувство неразделенной любви и то душевное тепло, которое предназначалось любимой девушке, в нём не угасало. Только теперь оно безмерно щедро дарилось товарищам, которые находились рядом, и с которыми его неразрывно связывала воинская дружба. За некоторыми молодыми солдатами были закреплены большегрузные вездеходы, трёхосные ЗИЛы, которые за их тяжёлое управление обидно окрестили «колунами». Малоопытные солдаты чаще всего обращались за помощью и были бесконечно благодарны за быстрое устранение неисправностей. Однажды Ширяев очень наглядно продемонстрировал недюжинную физическую силу и высокие профессиональные способности. Он без домкрата, без чьей-то помощи, в одиночку заменил колесо на тяжёлом грузовике, причём сделал это за считанные минуты. Скопившиеся поблизости товарищи, поражённые невиданным мастерством, не скрывали восторженного восхищения.
              - Серёга, ты родился шофёром!
              - Смотри, простое дело, а никто не мог додуматься!
              - Золотые руки!
              - Ты нигде не пропадёшь!
              Сержант сдержанно улыбался, похвалы, и комплименты глубоко не проникали в душу молодого парня. Растревоженное сердце никак не давало ему покоя, как ни старался он вычеркнуть из памяти полюбившуюся, юную девчонку  и совсем не думать о ней, у него ничего не получалось. А тут ещё, как назло, снова приснилась мама, она словно подлила масла в огонь, усилила и без того тяжёлые муки любви. «Не думай о ней плохо, у вас всё будет хорошо». «Мама постой, - крикнул он во сне, - почему ты не договариваешь?» Он в смятении побежал за ней, замахал руками и ногами, одеяло слетело на пол, от чего он проснулся, так и не получив ответа. Что-то недовольно бурча себе под нос, он снова укрылся одеялом, но уснуть так и не мог до самого утра. За окнами брезжил рассвет, предвещая наступление продлённого весеннего дня.
             Шло время, мартовские метели чередовались с безмятежной солнечной погодой. Только  влюбившемуся в первый раз в жизни молодому человеку спокойствие ни на минуту не приходило, он думал о ней и днём и ночью. Отбушевал капризными метелями и солнечными оттепелями своенравный март. Остался позади роковой день весеннего равноденствия, который ничего не изменил в судьбе. На дворе уверенно вступил в свои права озорной апрель, а безнадёжно, без памяти влюбившийся юноша, как ни старался, не мог забыть очаровательную, голубоглазую школьницу.
             Глубоко несчастному парню было совершенно неведомо, что для устранения довлеющих над ним тяжёлым грузом, грусти и печали, за его спиной по всем правилам военного искусства с соблюдением строжайшей секретности, развернулась бурная подготовка к самой настоящей, крупномасштабной операции. Её многогранности и талантливой  изощрённости могли бы позавидовать в российском Генеральном Штабе или в американском Пентагоне. Но справедливости ради, следует оговориться, захватывающие события пока разворачивались в тесных стенах городской средней школы, где недавно довелось побывать Сергею.
              Да простит автора читатель за несколько нарушенную последовательность повествования. В самом начале, с конца описываемой, любовной драмы были названы имена неразлучных подружек Наташи Буланниковой и Наташи Горюновой, а в дальнейшем, на протяжении   значительного периода, девочки оставались безымянными. Обе школьницы были подружками, что называется, не разлей вода, их сердца были настежь распахнуты друг другу. У них не было секретов, они делились между собой самыми сокровенными девичьими тайнами. И, вдруг, стало происходить что-то непонятное, что называется, из рук вон. Наташа  без видимых причин в последние дни  стала  замкнутой, грустной и печальной. Она избегала откровенных разговоров, которые до этого момента были привычной нормой девичьего общения. Почувствовав, что с Буланниковой происходит что-то неладное, Наташа не на шутку обеспокоилась. Нависла реальная угроза потерять самую лучшую, самую преданную, самую надёжную подругу. Пустить всё на самотёк, отстать от неё, и оставить её наедине с собой в расстроенных чувствах было бы просто предательством. На такой поступок в силу своего характера, Наташа была просто не способна.
              Нужен был какой-то план действий, нужно было с чего-то начинать. Неплохо было бы как-то узнать о причине свалившейся беды от кого-нибудь постороннего, но никаких видимых окольных путей решения проблемы не просматривалось. Твёрдой решительности Наташе было не занимать, и она решила действовать напролом, хотя прекрасно понимала, что придётся бередить больную рану своей лучшей подруге. Выяснение загадочной причины болезненной хандры оказалось невероятно сложной задачей, несколько предпринятых попыток оказались безуспешными. Взломать упрямство и вызвать на откровенный разговор страдающую подругу оказалось не по силам. У боевой, незнающей поражений Наташки впервые опустились руки. Но тут её осенила  блестящая идея  из области психологии, наиболее тяжёлое переживание для девичьей души приносит ощущение отвергнутой. Замысел был острый и болезненный, как скальпель хирурга. Самое лучшее, это инсценировать полное безразличие к девичьим страданиям, делать равнодушный вид и не приставать ни с какими расспросами. К скрываемой обиде, прибавится ещё одна обида, которую в замкнутом молчании у хрупкой, бедной девочки не хватит сил одолеть. Тогда она  расколется и сама выложит всё, как на тарелочке. Расчёт был безжалостно жестоким, но оказался невероятно точным и эффективным. Когда, наконец, выяснилась, довольно банальная причина, Наташа с возмущением произнесла:
              - Оказывается этот тюфяк ещё и с характером, наверное, не одну девчонку доводил до слёз. Дохлый симпатяга, возомнил о себе невесть что. Ну, я ему покажу, он у меня ещё попляшет и будет прощение просить.
               Наташе, с присущей молодости горячностью, не приходило в голову, что она могла глубоко ошибаться.
             - Ты что надумала? - испуганно воскликнула Буланникова, он ничего плохого не сделал.
             - Как не сделал? Ты посмотри на себя. Была самая весёлая, самая жизнерадостная в классе, а сейчас на кого ты стала похожа? Хуже мокрой курицы. И ты ещё защищаешь его, говоришь, что он ни в чём не виноват.
            - Я так и знала! – Наташа  плакала и уже горько сожалела, что во всех подробностях рассказала о своей личной беде.
             Юная, совсем неопытная девчонка больше всего на свете боялась потерять безумно понравившегося парня.
             - Не плачь Наташенька, я тебя очень люблю! Я разгоню все самые хмурые тучи над твоей головой. Над тобой, как поётся в песне, солнце будет сиять ярче, чем на Мадагаскаре. Вы должны обязательно встретиться и объясниться.
             - Но, как это сделать!? – заливаясь горькими слезами, едва выговорила бедная школьница.
             - А это уже моя забота. Ты вытри слёзы, а то обо мне Бог весть, что подумают. Ты знаешь, какой у нас народ.
             Наташу не выбрали старостой класса из-за чрезмерной её активности и  трудной управляемости. Однако она цепко держала класс в своих руках, оставаясь в тени, она как серый кардинал руководила ребятами и девчонками. Если ребята подчинялись ей почти как Жанне д, Арк, то хитроватые девчонки воспринимали её более или менее сдержанно. Но на данный момент это был не тот случай, когда надо было в чём-то хитрить и притворяться. В классе давно начали завязываться школьные романы, некоторые наиболее ветреные и легкомысленные девчонки успели повлюбляться по второму разу. Экскурсия в воинскую часть вызывала  у них искусно скрываемый, но гораздо больший интерес, чем у ребят. Ребята зацикливались на автоматах и боевой технике, а у их сверстниц, созревающих намного раньше, на уме было совсем другое. Их привлекала встреча с крепкими, сильными парнями. Девчонки горели желанием пообщаться с более взрослыми ребятами, а там, кто знает?.. Как бы там ни было, но Наташке удалось создать крепкий сцеп. Этот анахронизм в недалёком будущем вернёт из прошлого века в словарь русских слов Президент страны Путин Владимир Владимирович. В  одном из ежегодных посланий Федеральному Собранию он будет говорить о необходимости его укрепления в общественном сознании.
              А впереди оставалась самая последняя преграда, уговорить классную руководительницу Дёмину Зинаиду Александровну организовать экскурсию в воинскую часть. Здесь без поддержки старосты класса Альфии Рыбаковой невозможно было обойтись. Дело осложнялось тем, что она оказалась соперницей при выборе старосты, Рыбакова победила, потому что все мальчишки отдали голоса за неё, за её умение красиво одеваться. Альфия справедливо была признана первой модницей в классе, она первая появилась в школе в изящных лосинах, а когда многие девчонки разбомбили предков на лосины, она тут же отказалась от них и стала носить голубую водолазку и джинсовый сарафан – предмет мечтаний и зависти всех школьниц старшеклассниц. В арсенале её одежды была не менее модная и дефицитная джинсовая куртка. На ногах у неё были ботинки на высокой платформе с толстым каблуком и немыслимой шнуровкой в виде пышного банта. Школьные мальчишки старшеклассники бросали на неё восхищённые взгляды, но она на них не обращала ни малейшего внимания. Она вздыхала о Руслане, который учился в строительном институте он приезжал на каникулы или на стажировку, на какую-нибудь городскую стройку и совершенно  её не замечал.
             У Горюновой, как у талантливого полководца, мгновенно созрел план действий, как обуздать строптивую Рыбакову и сделать её своей покладистой союзницей. Для этого всего лишь нужно было разрешить её любовную драму, что у Наташки всегда получалось легко и успешно:
             - Хочешь, приворожу к тебе Руслана?
             Альфия от неожиданного предложения покраснела и неуверенно ответила:
             - Хочу, а как ты это сделаешь?
             - Ты знаешь, где он работает?
              - Конечно, знаю. Я почти каждый вечер провожаю его на километровой дистанции, а он меня совсем не замечает.
             - Он с другой девчонкой ходит?
             - Нет, он один.
             - Ну, ты даёшь подруга, за километр и слона можно не разглядеть.
             - Я боюсь идти рядом.
             - Когда  ты собираешься его провожать?
             - Сегодня.
             - Тогда пойдём вместе.
               Заговорщицы остановились на обочине дороги и издали ждали появление «объекта». Когда он приблизился, они вышли из укрытия  и пошли в попутном направлении медленным шагом, с таким расчётом, чтобы он нагнал их. Наташка молола всякую чепуху, а когда «объект» поравнялся, она как будто в продолжение начатого разговора сказала:
             - Ходит, как башенный кран, как будто перед глазами одни бетонные плиты и корыта с цементным раствором.
             Руслан удивлённо посмотрел в их сторону, но они, заранее договорившись, даже глазом не повели в его сторону и как будто продолжали давно начатый разговор:
             - Ну и парни пошли, в голове одна пустота, ничего не замечают вокруг.
             - Девчонки, это вы про меня говорите?
             - С какой стати, мы вас совсем не знаем, - ответила за двоих Наташка.
             - А можно я с вами немножко прогуляюсь?
             - А вы кто?
             Руслан, слегка задумавшись, быстро нашёлся с ответом:
              - Я башенный кран.
              Девчонки звонко рассмеялись, не рассмеяться было просто невозможно. Сам по себе легко завязался непринуждённый, оживлённый разговор, причём, ни о каких преднамеренных хитрых планах не было сказано ни слова ни с той ни с другой стороны, всё произошло случайно. «Ну, кажется всё в порядке, теперь дело в шляпе, мне здесь делать больше нечего» - подумала про себя Наташка, а вслух, словно спохватившись, сказала:
             - Ой, меня мама в магазин послала, я теперь точно нагоняй получу. Альфия и башенный кран, до свидания.
             - Меня между прчим Руслан зовут, - ответил повеселевший  парень.
             На следующий день Альфия сияла, как майская роза.
             - Он меня до дома проводил.
             - Свидание назначил?
             - Да! – ответила ошалевшая от счастья девчонка.
             - Вот что, Альфия, теперь ты мне помоги, как староста класса.
             - Наташенька, расшибусь, но сделаю всё, что скажешь.
              - Надо нашу классную уговорить, чтобы организовала экскурсию в воинскую часть.
             - Сделаем, но только надо хорошенько всё обдумать.
             - Молодец, соображаешь, нашу классную на мякине не проведёшь, вместе будем думать.
             Девчонкам не составило особого труда уговорить мальчишек под предлогом приближения Дня Победы с определённым интервалом обращаться к классной с одним и тем же вопросом. В конце концов, Зинаида Александровна собрала всех на классный час.
             - Это с какой стати вы воспылали  таким горячим желанием? – строго спросила Зинаида Александровна, - до Дня Победы ещё о-го-го как далеко.
             - Ну, Зинаида Александровна, этого весь класс хочет, - почти хныкала Альфия.
             Наташа Горюнова предпочитала оставаться в тени, она молчала, но в душе сердилась: «Разве так надо начинать разговор?»
             - Вспомните, как я вас насильно загоняла в кинотеатр на бесплатный просмотр фильма о Солженицыне. Вы все прекрасно знали, что этот фильм предусмотрен школьной программой, однако вы не постеснялись устроить самый настоящий, бессовестный бунт. Выходит, я должна считаться с вашими желаниями, а вам на мои требования можно начихать. Нет, мои дорогие, у вас ничего не выйдет.
             - Но тут неожиданно, преодолев  себя, оставив без внимания справедливый упрёк, как храбрый заяц, заговорила Альфия:
             - Зинаида Александровна, ко мне почти весь класс обратился, как к старосте, а вы подрываете мой авторитет. Тогда на моё место пусть другого человека выбирают.
             «Молодец, - подумала про себя Наташка», - но это ещё не означало победы.
             У Зинаиды Александровны не было никакой альтернативы, кроме Горюновой, а с этой ещё больше хлопот не оберёшься, но вслух она строго сказала:
             - Хорошо, я подумаю над этим вопросом.
             Казалось, что собрание закончится ничем. У всех ещё на слуху был этот довольно неприятный инцидент, и Горюнова предвидела эту преграду. Откуда у неё, только бралась такая прозорливость? Говорят, умение руководить, это умение предвидеть. Наташка заранее проштудировала и надёжно подготовила любимицу классной, отличницу, Олю Пронникову, которая в разыгранной инсценировке неплохо сыграла отведённую ей роль.
             - Зинаида Александровна, мы понимаем, что до Дня Победы ещё очень далеко, но многие в классе хотели бы заранее подготовиться и написать хорошее сочинение к этому великому празднику. Я разговаривала с ребятами, почти у каждого есть что-то личное, семейное, что хотелось бы добавить к этой патриотической теме.
             - А ты, с каких пор записалась в адвокаты? Ты говоришь хорошие слова, как настоящий дипломат, но я в них не услыхала искренности.
             - Никуда я не записывалась, - обиженно ответила Оля.
              Чувствуя какой-то подвох, классная никак не могла уловить истинную суть замысла. Подозрительно тихо вели себя две главные заводилы. Она предприняла ещё одну попытку разоблачить хитрецов и строго посмотрела на Горюнову:
             - Это ты взбаламутила всех?
             - Что вы, Зинаида Александровна? – сделала изумлённый вид Наташка.
             В эту минуту её актёрскому  мастерству могли бы позавидовать именитые профессионалы. Зинаида Александровна перевела взгляд на Буланникову.
             - А ты что молчишь? То звенела на всю школу, как серебряный колокольчик, а сейчас словно воды в рот набрала.
             Вид у Наташи был такой горестный, что классная подумала: «Не заболела ли она? Наверное, поссорились неразлучные подруги». Обычно всегда сидевшие рядом,  за одной партой, они находились  в разных углах, далеко друг от друга.
             - Я тоже хочу на экскурсию, - тихо сказала по-настоящему грустившая Наташа.
              Сказано это было  очень выразительным, жалобным тоном, похожим на стон, идущий из самой глубины души. Никто ничего не понимал, поэтому все дружно рассмеялись, а Наташа опрометью выбежала из класса. В пустынном коридоре, заливаясь слезами, она ругала себя: «Разве можно нашу классную провести, и зачем только надо было идти на поводу у Наташки. Это же самая, что ни на есть, глупая авантюра, заведомо обречённая на провал».
              Но Зинаида Александровна вдруг задумалась: «Что творится в голове у подростков, наверное, сам Бог не разберёт». И тут же переключилась на себя: «А я тоже хороша. И зачем надо было так жёстко упрямиться? Замысел у них в душе хороший, его надо поддержать и Бог с ними, с детскими хитростями, которыми они меня хотят провести. С чего я стала такой чёрствой? Наверное, из-за нашего нечистого на руку директора, который пытается прикрыть свои неблаговидные дела чрезмерной жестокостью». А вслух она снова повторила уже сказанную раньше фразу:
             - Хорошо, я подумаю.
             Конечный результат оказался самым благоприятным. Наташка отыскала  безутешно плачущую подругу и вся, ликуя и сияя от торжества одержанной победы, сообщила долгожданную, радостную весть:
             - Ура!!! Через три дня идём на экскурсию!
             Наташа вся встрепенулась, порывисто обняла преданную подругу.
             - Спасибо тебе огромное! Я не знаю, что бы я без тебя делала, наверное, умерла бы от горя.
            - Ну, теперь он от нас никуда не денется.
             За последние две-три грустные недели красивое личико Наташи вновь засияло полной радостных надежд улыбкой. За неразгаданной загадкой Зинаида Александровна так и не узнала, что сделала одну влюблённую пару самой счастливой на свете.
            

               Замполит полка Куимов Леонид Петрович распорядился, чтобы все переоделись в парадную форму и далеко не расходились. Он сам лично встречал гостей на проходной.
             - Что-то рановато вы на этот раз к нам пожаловали, Зинаида Александровна.
             - Что поделаешь, навалились на меня всем классом. И жить торопятся, и чувствовать спешат.
             Ширяев был готов ко всему на свете, но только не к этому. В шумной толпе школьников он увидел знакомых девчонок и снова обомлел, как в первый раз. Сердце у него испуганно заметалось, как у привязанного кролика перед приближением коварной лисы. Рыжая вышла вперёд и прямым ходом направилась к нему. Сергей интуитивно  почувствовал её агрессивный настрой, который не предвещал ему ничего хорошего, она надвигалась на него, как бронетранспортёр. Застыв от изумления на какой-то миг, он испуганно  начал отступать назад, прячась за чужие спины ребят. Но было поздно, она ещё раньше заметила его, расстояние между ними стремительно сокращалось. Она вплотную приблизилась к нему и негромко спросила:
              - Как тебя зовут?
              - Сергей.
              - А меня Наташа, и её тоже Наташа.
              - Очень приятно.
              - Ничего приятного. Иди немедленно извинись.
               Однако сержант был уже не тот, что в первый день встречи, он уже пришёл в себя и стал самим собой. В нём ещё не улеглась недавняя обида, и он готов был сразиться с этой заносчивой особой.
             - С какой стати я должен извиняться? И чего ты тут раскомандовалась? Ты не дома.
            - Тише, балбес, не привлекай внимание. Ты увидел Наташу с её братом.
            Ширяев был не первый, с кем Наташка расправлялась, как повар с картошкой. Услышанные слова оглушили его,  как разорвавшийся под ногами крупнокалиберный снаряд, оскорбительный «балбес» остался незамеченным. В ушах, как от взрывной волны, нестерпимо зазвенело, земля стала уходить из-под ног, перед глазами всё поплыло белыми кругами, он всеми фибрами души почувствовал, что находится на грани умопомрачения. Несчастный влюблённый находился в такой растерянности, что на какое-то мгновение потерял дар речи. Потом, постепенно приходя в себя, заикаясь, с трудом вымолвил:
             - Наташенька, милая, ради Бога прости меня! О, Боже мой! Кто бы мог подумать?!
              Наташа в нерешительности стояла, не двигаясь на месте, смущённо, застенчиво улыбалась и медленно приходила в себя. Они выглядели такими растерянными и несчастными, что у Горюновой в насмешливой голове мелькнуло: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Слова любимого парня, сказанные Наташе, словно вернули её к прежним, радостным краскам жизни. Между ними не было трудно перевариваемого объяснения в любви, но перенесённые в одиночестве страдания дали чётко понять, что им не жить друг без друга. Оба одинаково  понимали, что без слов  уже давно очень многое сказано, они чувствовали себя бесконечно близкими и родными. Как говорят, не познав страданий, не познаешь и любви.
              Наташа, зорко наблюдавшая за ними, тонко уловила, что влюблённые, опьянённые радостью встречи, полностью потеряли контроль над собой. «Сейчас начнут обниматься и целоваться. Тогда пиши пропало, вокруг было множество глаз. Зинаида Александровна сразу догадается, что её обвели вокруг пальца, и сдерёт не с кого-нибудь, а с неё, с Горюновой три шкуры». Получить крепкую взбучку никак не входило в её планы, она поспешила поближе подойти к ним. До неё донеслись слова:
             - Наташенька, хочешь, я встану перед  тобой на колени и буду у тебя просить прощения.
            - Не вздумай, - решительно прервала его Горюнова, - надо вовремя уметь включать голову, а с этим у тебя, кажется не всё в порядке. Если ты выкинешь что-нибудь подобное, то нам не сдобровать. Ты не представляешь, какого труда, хитрости и обмана нам стоило добиться этой экскурсии, а, если сейчас все узнают, что мы их дурачили только ради того, чтобы Наташа могла встретиться с тобой, то над нами вся школа на несколько лет вперёд будет хохотать до упаду. Вы меня хотя бы пощадите, если Зинаида Александровна догадается, она с меня три шкуры сдерёт.
             Короткое нравоучение быстро охладило жаркий пыл сгорающих от любви влюблённых. Они опустились в суровый мир окружающей реальности, не считаться с которым, и не брать во внимание было бы себе дороже. Сказав тихим, как угрожающим, ползущим, шипением самое главное предупреждение, инициативная подруга перешла на громкий, насколько позволяли голосовые связки, голос и обратилась как к совершенно незнакомому Сергею:
             - Товарищ сержант, вы не могли бы нам рассказать про какое-нибудь, самое интересное,  событие в истории  вашей части.
              А про себя она подумала: «Пожалуй, самое значимое, самое захватывающее событие происходит именно сегодня».
             - О! У нас  много волнующих, по-настоящему интересных историй, идите за мной.
             Сергей словно опомнился, поняв, что он не один, и охотно откликнулся на просьбу в надежде, что это поможет хоть как-то прикрыть распирающее ликование души. Он привёл подружек в просторный зал музея Боевой Славы. Школьники и школьницы парами или маленькими группами, постояв у одних экспонатов, степенно переходили к другим. Изредка за уточнением они обращались к замполиту Куимову Леониду Петровичу. Лукавые девичьи глазёнки не так уж сильно были заинтересованы разглядыванием воинских реликвий, им гораздо больше нравилось разговаривать и, скрывая восхищение, смотреть на сопровождающих их взрослых парней в военной форме с безупречной выправкой.
             Две подружки, оказавшись в плену музейной тишины, притихли. Они уже не могли себя вести так самоуверенно со снисходительной насмешливостью, как в стенах родной школы. Сергей быстро уловил, что в развитии событий наступил переломный момент, и  незамедлительно воспользовался им. Говоря военным языком, он стал наращивать успех, инициатива целиком и полностью перешла в его руки, как господство в воздухе. Внимание подружек привлекла скромная, семейная фотография довоенных лет, на ней был запечатлён военный лётчик, старший лейтенант с женой и маленьким сыном.
             - Жизнь этого человека неразрывно связана с историей полка, - с душевным подъёмом рассказывал Сергей, - в начале войны его семья оказалась на оккупированной территории, и он ничего не знал о судьбе жены и сына. Старший лейтенант Геннадий Сапронов по праву считался отважным и бесстрашным лётчиком, на его счету был не один сбитый самолёт. Когда он поднимался в небо, чтобы сразиться в воздушном бою с врагами, фашистские пилоты в панике кричали: «Ахтунг! Ахтунг! (Внимание! Внимание!) В воздухе Сапронов». В 1943году, когда велись кровопролитные бои за освобождение Брянска, за мужество и героизм, проявленные в ходе наступательной операции, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Сапронов некоторое время служил в нашем полку, впоследствии он стал генералом, но не забывал своих однополчан, с которыми прошёл всю войну, за исключением недолгого пребывания в партизанском отряде. Его приезд всегда был событием, офицеры с жёнами и с детьми и, конечно же, все солдаты срочной службы заполняли гарнизонный клуб до отказа. Из казармы приносили все табуретки, и всё равно всем места не хватало, многие стояли в проходе.
               Горюнова всё сильнее чувствовала себя неловко, она поняла, что крепко перегнула палку. Разве можно было слишком бесцеремонно разговаривать с парнем, достойным глубокого уважения.
              - А жена и сын остались живы? – уже совсем откровенно робея, одновременно спросили подружки.
              - О! об этом написана целая повесть, сам  боевой лётчик старался не говорить о постигшей горечи утраты. Но иногда, когда кто-то из зала  задавал  такой тяжёлый вопрос, у старого генерала не прошеные слёзы наворачивались на глаза. Трагические события развернулись в небе недалеко от города Жиздра над деревней Ослинка, что примерно в пятидесяти километрах от  Брянска. Оттуда родом была его жена. Вблизи родных мест в паре со своим ведомым  воздушный асс вступил в  бой с целой эскадрильей фашистских стервятников, которые прикрывали армаду бомбардировщиков, вылетевших с аэродрома Сеща бомбить мирные города Сухиничи и Козельск. Сапронову удалось сбить три вражеских самолёта, но силы были явно неравны, вначале сбили его ведомого. Оставшись без прикрытия, в одиночку отважный лётчик продолжал вести неравный бой и  сумел сбить ещё один самолёт. Вскоре и  самолёт Сапронова был подбит и загорелся в воздухе. Раненый, истекающий кровью лётчик, с большим трудом покинул неуправляемую машину и раскрыл парашют. Кажется, сама судьба хранила его, к большому счастью, он приземлился в расположении партизанского отряда. После выздоровления он ходил на боевые задания и бил врага в тылу. Видимо душа у лётчика была кристально чистая, и сам Бог на короткий миг послал ему великое счастье. Во время одной партизанской вылазки была отбита группа пленных мирных жителей, среди них оказались его жена и сын.
            - Ой, как здорово! - одновременно воскликнули обе девчонки.
            Сергей к великому своему удовлетворению заметил, что школьницы внимательно слушали его и не замечали, что у них, как у маленьких детей, слегка был приоткрыт рот.
             - Да, велика была их радость, но продлилась она недолго. Недобитый немецкий конвоир, держа в ослабших руках автомат, бесцельно, наугад сделал выстрел. Шальная пуля смертельно ранила жену, а сын остался жив, он тоже служил в нашем полку. Когда он учился  в Военно-воздушной академии имени Юрия Алексеевича Гагарина, он каждый год приезжал в родную часть на стажировку.
             - Генерал, конечно, второй раз женился, - почти в один голос сказали подружки.
             - Нет, он остался один и всю жизнь посвятил авиации и единственному сыну.
             - Видно сильная была у него любовь, - задумчиво сказала Наташа Булынникова.
             На девушек сильное впечатление произвела необычайно трогательная и печальная история, они едва сдерживали навернувшиеся слёзы. Юноша в солдатской форме, которого рыжая Горюнова поспешно и несправедливо окрестила тюфяком, на самом деле оказался очень интересным парнем. Он обладал сильной харизмой и безо всяких усилий завоевал её расположение. Она стала непохожей сама на себя и почувствовала, что сама может влюбиться в него. Рыжая и смелая смотрела на него уважительно, не так, как в школьном коридоре, Не было уже и тени гордой снисходительности и насмешливости, как к множеству парней, которые через чур откровенно засматривались на неё и на её красавицу подружку.
              Сергей с Наташей стали о чём-то шептаться, нетрудно было догадаться, что они договаривались о предстоящей встрече. Горюнова теперь была спокойна, одержанная победа и искренняя радость за подругу окрыляли. Никто ни о чём не догадался, но на всякий случай не лишне было ещё раз предупредить:
              - Только ради Бога, не вздумайте здесь целоваться. Теперь у вас будет много возможностей для этого.
              Она не прислушивалась к тому, о чём ворковали счастливые голубки, но до неё донеслась последняя фраза:
              - Но я приду со своей подружкой.
              - Да ты что, с ума сошла?! Что я с вами буду делать? – возмутилась Горюнова.
              - А что я буду делать одна, если его не пустят в увольнение?
              - Ничего, перетопчешься, - возвращаясь к своей привычной, командной  роли, парировала Наташка.
              - В увольнение! Да я когда захочу, тогда и пойду! Запальчиво воскликнул сержант.
             - Может не в увольнение, а в самоволку? - подсмеиваясь над очевидным бахвальством, приколола рыжая.
             Наташа, видя, что её парню стало неловко из-за опрометчивого обещания, поспешила на помощь:
             - Хорошо, я буду ждать.
             Заговорщики Мадридского двора вышли из музея в открытую боковую дверь и за выступом стены оказались невидимыми для посторонних глаз. Переполнявшая Наташу радость словно прорвала сдерживающую плотину   и нашла не совсем обычный выход, она подбежала к преданной подруге и поцеловала её.
             - Если Серёжку нельзя целовать, то тебя-то можно.
             - Ты с ума сошла! Серёжа, она у тебя пока не буйная, но что-то социально опасное в ней проклёвывается.
             Вся весёлая троица дружно рассмеялась, озорной апрель покровительствовал благосклонностью молодым сердцам. До конца недели, а стало быть, до увольнения остались считанные дни.
             В воскресенье выдался безоблачный, тёплый, весенний день, под стать ему и солдат сиял, как начищенный медный самовар. Его настроение перекликалось с праздничным убранством города, как будто  флаги, транспаранты, гирлянды лампочек были развешаны в его честь. Окрылённый, жизнерадостный молодой человек шёл на свидание, бережно держа в руках скромный букетик первых весенних цветов. Короткий, робкий поцелуй под взглядами прохожих, мороженое с шоколадом, потом кино. Девчонка, от одного взгляда на которую пела душа, на дневном сеансе сидит рядом, её рука доверчиво прильнула к нему. Из того, что происходит на экране, он почти ничего не воспринимает,  а витает мыслями где-то в облаках, на самом седьмом небе. Он поворачивается к ней, и она отвечает взаимностью, сладкий нектар её губ растекается по всему телу, волнует молодую кровь. Теперь ему и в голову не приходит скрывать свои чувства, как он неуклюже делал это раньше. Зачем нужны глупые попытки проявлять сдержанность и скрывать пьянящую радость, тогда радость будет неполной. Внутренний голос разума откуда-то издалека подсказывал, что безмерное расточительство может быстро, раньше времени иссушить сладостный источник, но сердце восставало против.
             На выходе из затемнённого зала солнце ярким светом  ударило в глаза, Сергей и Наташа на миг зажмурились в приятном томлении. На ветках деревьев молоденькие, светлые листочки, какими они бывают только перед наступлением мая, нежным шелестом приветствовали появление влюблённой пары. В чистой, почти прозрачной листве струился нежный свет солнечных лучей, играл, переливался весенними, радостными бликами.
              - Так хорошо, что хочется мурлыкать, -  сказал Сергей.
              - А ты умеешь?
              - Нет, но кажется, сегодня научусь.
              - Не надо, ты совсем не похож на котёнка.
              - А у тебя есть котёнок?
              - Есть.
              - И ты его любишь?
              - Очень люблю.
              - Как бы я хотел оказаться на его месте.
              Наташа радостно рассмеялась, наверное, впервые в жизни она чувствовала себя такой бесконечно счастливой.  После тяжёлой хандры её смех снова звенел как серебряный колокольчик, который был очень узнаваем одноклассниками.
              - Теперь я буду любить вас двоих и ещё маму, папу и своего старшего брата, он живёт в Минске, его послали в командировку, он проездом задержался у нас только на один день. Когда ты убежал, увидев нас, он сразу догадался: «Сестрёнка, да ты никак влюбилась?», за что я стукнула его кулачком в грудь. Он стал звать тебя, но твой след простыл, ещё он назвал тебя строптивым ревнивцем, но я точно знаю, что ты никакой не строптивый.
             От этих слов Сергей покраснел и чувствовал себя очень неловко. Наташа сразу это заметила и тут же спохватилась:
             - Ой, Серёженька, прости, я, кажется, наболтала лишнего.
             - Это хорошо, что ты всё высказала, я ни капельки не сержусь, но это не самое лучшее наше воспоминание, оно не прибавляет хорошего настроения. Давай с тобой договоримся, что больше никогда не будем вспоминать этот нелепый случай и навсегда забудем этот самый чёрный день в моей жизни.
             - И в моей жизни тоже, я обещаю, никогда не буду вспоминать. Пусть у нас будет, как поёт Газманов: «А я хмурые дни оставляю судьбе, а я светлые дни оставляю себе». В свой дневник я буду записывать только хорошие события.
             В знак нерушимой солидарности клятвенное обещание они скрепили крепким поцелуем. Влюблённые, взявшись за руки, бесцельно  бродили по улицам, наполненным сиянием улыбок и весёлым, весенним настроением прохожих. Город весело бурлил в преддверии майских праздников, среди которых главным был, конечно, День Победы. До него пока было далеко, но убелённые сединой ветераны, завидев солдата, с доброй, отеческой улыбкой говорили:
             - Какие орлы служат у нас!
             - Безупречная выправка чего только стоит!
             Откуда-то с эстрадной площадки доносились задорные мелодии и, вдруг, на смену им зазвенел бравурный марш, под который влюблённые, уподобляясь шагающим в строю военным, озорно стали печатать свои шаги на асфальте.
             - Ты каблуки сломаешь.
             - Ну и пусть.
              Потом музыка стихла, незаметно они оказались на окраине, где городской шум был едва слышен. Наташа с первых минут, когда увидела Сергея, прониклась к нему безграничным доверием, он хотел изобразить по отношению к ней полное безразличие, но у него ничего не получилось, он сам себя поставил  в неловкое, смешное положение. Она потом не раз вспоминала этот волшебный миг с радостной улыбкой, которая была сродни возвышенному, душевному ликованию. Именно тогда словно кто-то осенил с небес, что он её судьба, и чем дольше они находились вместе, тем крепче становилось это чувство. Сияющая школьница благодарила неведомые волшебные силы за то, что в тот день, в тот час они повстречались и в тот короткий миг успели посмотреть друг другу в глаза. Курьёзное и сказочное в своей невинной прелести мгновение предопределило дальнейшее развитие событий, она не знала, какой он жизнью жил раньше и ни о чём не спрашивала, она даже не задала ему традиционный вопрос, была ли у него девушка? Она безгранично доверяла ему,  у неё появилось желание рассказать о себе, интуиция подсказывала, что в доверительном разговоре она станет ему   ещё ближе и дороже, и она рассказывала, а он внимательно слушал и молил небеса, чтобы трогательный, как исповедь, рассказ никогда не кончался. Так он узнал, что её мама известная всему городу, заслуженная учительница, а папа инженер и работает в почтовом ящике. К её чести следует отметить, что своё слово она держала крепко и о брате не обмолвилась ни единым словечком. Мама мечтает, чтобы дочка продолжила её дело, сама Наташа очень гордится мамой, хочет во всём быть похожей на неё. Вопрос о продолжении учёбы не вызывал никаких разночтений, она обязательно поступит в педагогический институт.
             Беседа их текла, как звонкий ручеёк, и часто пересыпалась добрым, серебряным смехом. Они говорили простые слова и находили в них для себя особую прелесть, рядом друг с другом им было удивительно легко и хорошо, их светлые души порхали как бабочки на разноцветном лугу. Наташе казалось, что даже с самой лучшей, с самой надёжной своей подружкой,  с командиршей  Наташкой она никогда  не чувствовала себя так беззаботно и непринуждённо, Она и Он с головой купались во власти бесконечного блаженства. Во взаимной, глубоко искренней, первой любви открылось столько неизведанного очарования, что они пьянели без вина. Даже когда они молчали, не возникало чувства неловкости, видимо их общая радость объединяла их чувства и мысли, которые текли в едином русле. Её глаза он окрестил Шатурскими голубыми озёрами, он в них смотрел, и она не отводила их. В них струилось столько тепла, любви и доброты, предназначавшихся только ему одному, что у него кружилась голова. Их выразительные взгляды заканчивались долгим поцелуем, и никакие слова им были не нужны, и так всё было ясно.
             Солдат так же, как и она, впервые чувствовал себя таким бесконечно счастливым, и он невольно задавал себе вопрос, как же до сих пор он мог жить без любви!? Видимо, так распорядились небеса, так было уготовано судьбой, что ни с какой другой, а только с ней, шагая  по жизни, в полной мере, полной чашей он мог испить сладостный нектар любви. Время пролетело незаметно, ему пора было возвращаться в часть, но так не хотелось расставаться с любимой девушкой, когда ласковый май так приветливо распахивал влюблённым свои тёплые объятия. Проводив Наташу до крыльца дома, Ширяев быстрым шагом возвращался в гарнизон, предстояло покрыть порядочное расстояние, он с тревогой поглядывал на часы и прибавлял шагу. Весеннее солнце ещё вовсю светило на небе и усиливало сожаление о расставании, наступившем слишком рано.
               За всё непродолжительное время короткой жизни впервые  так резко он столкнулся с необходимостью считаться с жёсткими правилами окружающей действительности, которые встали непреодолимой преградой на пути личных, благородных, возвышенных желаний. По его мнению, они шли вразрез со здравым смыслом, Он и Она предназначены друг для друга, и порознь они не могут в полной мере насладиться радостями жизни, отпущенными им Всевышним. Он абсолютно  забывал,  что покорно исполнял ограждающие запреты детства, нельзя много есть мороженого, нельзя много есть пирожных и вкусного маминого варенья, это совершенно выпадало из памяти. Сейчас происходило всё то же самое, но на более высоком, на более зрелом витке философской спирали жизни. Противоречивые мысли назойливо  крутились в голове, быстрая ходьба не мешала спорить с назойливым, несносным внутренним голосом: «Сколько влюблённых пар гуляет под луной до самого утра, а он лишён такой возможности. Почему? Почему то, что для парней на гражданке является естественным и законным, для него запрещено?» Нудный, внутренний голос, словно из другого измерения возражал: «Но им тоже нужно идти на работу и выполнять очерченный круг обязанностей перед коллективом и перед обществом в целом». «Пусть будет так, зато после работы они вольны в своих поступках и могут встречаться, когда захотят, а от меня требуют находиться за оградой. Разве это справедливо?» «Все они прошли или пройдут твой путь. Ты призван исполнить  долг, как это на протяжении веков делали твои предки, ты должен закалить, ты должен выдержать характер». «Да разве среди нас найдётся такой, кто может подвести в трудную минуту?» «Наверное, жизнь показала, что, не прочувствовав  строгой, армейской дисциплины, не каждый сможет достойно отразить грозящую опасность и защитить свою семью, своих родных, свою Родину».
               Споря сам с собой, Сергей не забывал посматривать на часы, он миновал проходную минута в минуту. Дежурный офицер взглянул на часы, потом на разгорячённого быстрой ходьбой сержанта, изумлённо покачал головой и с внутренним удовлетворением отметил увольнительную. Видимо, вспомнилась счастливая пора своей влюблённости, и захотелось, как в молодости, блеснуть эрудицией:
              - Молодец! Точность это вежливость королей.
              Прошло ещё два светлых, счастливых воскресенья, но разве они могли утолить жажду пылкого, любящего сердца, острое желание новых встреч разгоралось жарким пламенем. Ему хотелось видеть её каждый день и каждый час, однако его особое положение исключало такую возможность целиком и полностью. Очевидное острое противоречие желаемого и жёсткой действительности вызывало медленно нарастающий внутренний разлад. На безмятежном светлом горизонте, как отдалённое, недоброе пророчество, появились первые тени тёмных облаков.
              Наташе предстояло готовиться к выпускным экзаменам, она уже не могла себе позволить беззаботно гулять по городу целый день, но, тем не менее, она просила навещать её хотя бы на часок, без него ей не запомнить ни одного билета. Если бы она могла себе представить и вовремя понять, что своими капризами загоняет его в тупик, в безвыходное положение. Впереди вырисовывались почти непреодолимые преграды, четвёртый раз подряд надо просить увольнительную, хотя ещё в прошлый раз старшина вычеркнул его фамилию из списка увольняемых. Тогда с большим трудом кое-как его удалось уговорить, а как быть теперь?... Об этом перед любимой девушкой он не обмолвился ни единым словом, ему даже подумать было страшно, что будет, если она обидится.
              Позже, задним умом он думал: «Не лучше ли было бы под предлогом подготовки к экзаменам на какое-то время прервать короткие встречи и честно сказать о своём затруднительном положении». Тогда у него на это  не хватило духу. Она так жалобно его уговаривала, что он больше всего на свете боялся, что она его неправильно поймёт, и оборвётся их хрупкая дружба. Запоздало он ругал себя на чём свет стоит за опрометчивое бахвальство о неограниченных возможностях с увольнением. В душе он не любил и даже презирал хвальбунов, а сам?... Зачем нужно было так хвалиться, если она перестанет ему доверять, то это будет равносильно катастрофе. Кроме того была ещё одна, пожалуй, самая главная причина, его слабоволие и малодушие. Переживая за свои ошибочные поступки, он ничего не делал, чтобы остановиться в своём падении. Просто он не хотел, ему не хватало характера отказаться от волшебной радости встреч, которые сладостно кружили голову, они были так коротки, а ожидание их томительным и бесконечно долгим.
            До боли в висках вконец потерявший голову влюблённый сержант размышлял над тем, как разрулить безвыходную, безнадёжную ситуацию. Ничего не оставалось делать, как воспользоваться единственным, чреватым тяжёлыми последствиями, выходом, это самовольно, без разрешения покинуть расположение части. Это безрассудное решение крепло с нарастающей силой, ему даже нашлось какое-то зыбкое оправдание, ведь покинуть часть надо всего лишь на два, три часа.
             Видимо у молодых людей в судьбе, также как и в природе, с наступлением мая раздаются первые раскаты грома.


             Сейчас, в последние часы воинской службы, находясь в строю, рядом с полковой святыней, с кумачовым Боевым Знаменем, оформившийся воин с горечью размышлял о понесённых  тяжёлых,  моральных потерях, о сломанной своей судьбе. Нелепый случай с братом, из-за которого он много дней по-настоящему страдал, теперь казался пустяковым недоразумением. Потерять самую лучшую в мире девушку было в сто раз больней, она подарила ему неповторимый миг любви во время выпускного вечера, о котором он будет помнить всю жизнь и не забудет никогда. Как быстро улетучилось прекрасное мгновение, как от удара грома, оно осталось в прошлом, а впереди, как в непроницаемом тумане, серая, сумрачная неизвестность. Когда на него обрушилась беда, он написал немало писем, которые остались без ответа, видимо, она догадывалась, что он не раскрывал истинную суть,  и хранила горделивое молчание. Его лукавство было продиктовано самыми добрыми намерениями, боязнью потерять необыкновенную девушку, но, как говорят, благими намерениями дорога вымощена в ад. Где-то в глубине души у него теплилась надежда, тогда они ещё были вместе, опьянённые любовью, и не ведали, что над ними уже разразилась гроза. Она говорила, что если жестокая судьба их разлучит и им не суждено быть вместе,  она всё равно будет любить его. Её слова оказались роковым пророчеством, вспоминая их, он решительно настраивал себя, во что бы то ни стало разыскать её и рассказать начистоту о недостойных, хитрых уловках, он будет вымаливать у неё прощение. А что, если она не поверит и не простит, и её слова окажутся только словами, не подтверждёнными на деле. Внутренний голос говорил ему: «Такого быть не может, тебе даже во сне явилась мама и сказала, что у вас всё будет хорошо». Но это было только во сне. С каждой минутой близился финал, и он казнил себя за то, что все обрушившиеся беды произошли из-за неумения владеть собой или, как говорила рыжая Наташка, из-за неумения вовремя включать голову. В эти минуты, как стон из глубины души, он давал клятву, обращённую к Наташе:  «Как бы ни сложилась наша жизнь, я буду жить с мечтой о тебе, моя любимая, видно, не судьба нам быть вместе». Хотелось винить ещё кого-то со стороны, и такой виновник быстро нашёлся. Был бы командир полка к нему построже и не потворствовал бы сиюминутным, пагубным желаниям, тогда бы не было потока неприятностей, которые посыпались на сержанта, как из рога изобилия. Лучше бы  не было  тогда представившегося удобного случая, которым он хитро воспользовался наперекор совести. Именно с того момента у него в душе окончательно сформировался глубокий внутренний разлад, за что он крепко сам расплачивался, подвёл полковника Абрамова Виталия Ивановича, относившегося к нему с отеческой теплотой, и принёс страдания любимой девушке, которую, кажется, потерял навсегда. Бог ты мой! За что мне такое?!...


              В самый критический момент, в последний день рабочей недели он вплотную приблизился к опасной черте самовольной отлучки, но небесный ангел хранитель отвёл от него  надвигающуюся беду. На Уазике он с командиром полка возвращался из соседнего гарнизона. Перед въездом в город их взору открылась чудесная панорама, не залюбоваться которой было невозможно. Полковник Абрамов попросил сбавить скорость, любуясь неповторимой земной красотой, которую Всевышний дарит людям только раз в году. Буйное цветение садов захватило господство в природе и вышло на первое место. В ярких лучах весеннего солнца нежно-розовые и снежно-белые цветы сплошным ковром покрыли землю, за ними едва угадывались небольшие садовые постройки. Яблони, груши, вишни, сливы, словно на конкурс красоты оделись в свои великолепные наряды. Тонкий аромат цветущих садов  струился в чистом воздухе и проникал не только в кабину машины, но и во все поры человеческой души.
              - Эх, красота-то, какая!- не удержался от восклицания седой полковник.
              - В такую прекрасную пору хорошо бы в увольнение сходить, - в тон ему с оттенком грусти произнёс Сергей.
             Созерцание природного великолепия и ощущение предстоящей безысходности ещё больше усиливало грусть. Но командир как будто не заметил уныние водителя, он засмеялся и весело сказал:
             - Увольнение надо заслужить!
             Сержант ухватился за нить разговора, как утопающий хватается за соломинку.
            - Да, у нашего старшины заслужишь, он, скорее наряд вне очереди даст.
            - Всё правильно, старшине иначе нельзя, дисциплину надо держать крепко, - довольный требовательностью старшины снова улыбнулся командир.
             Несмотря на доброжелательный настрой полковника, Сергей не смог продолжить разговор, ему стало не по себе, он солгал. Их старшина, недавно проводивший сына в армию, был не в меру добр к солдатам. На душе стало очень гадко, зачем так низко опускаться? Зачем быть похожим  на негодного Терентьева, который хитрыми интригами доставлял много неприятностей не только ему и его товарищам, но и старшине. Не лучше ли, пока не поздно сказать командиру правду и честно попросить внеочередное увольнение. Но тут некстати вспомнился самый первый их разговор, в котором он искренне признался, что у него нет девушки.  Мучимый угрызениями совести, он уже не рад был этому, казалось бы, благоприятно складывающемуся разговору, Сергей замолчал. Покривив душой, он надеялся, что не будет дальнейшего развития событий в изначально задуманном непорядочном замысле. Однако командир, находившийся в благодушном расположении духа, молчание водителя расценил совершенно по иному и по приезду в часть, отдал соответствующее распоряжение.
             Когда Сергей узнал, что включён в списки увольняемых, он несказанно обрадовался, все сомнения, как мутный осадок, осели глубоко на дно. К беспечной радости примешивались волнения грешника, вкусившего запретный плод, всё складывалось как нельзя лучше. Скрывая внутреннее ликование, он кинулся готовиться к увольнению и в первую очередь начистил пуговицы, которые под стать его приподнятому настроению засверкали весёлым блеском. Но радость его была омрачена  вполне предсказуемым далеко нерадостным событием. Когда в бытовке, мурлыкая себе под нос весёлую, шуточную песенку, как хорошо быть генералом, он тщательно наглаживал парадную форму, в дверном проёме показался старшина. Немного поодаль за его спиной, как зловещий призрак, маячил Терентьев. Как трусливый шакал, он всегда выбирал момент, когда его жертва станет наиболее уязвимой. Казалось, что все жизненные помыслы злопыхателя сводились к тому, чтобы побольней досадить удачливому сослуживцу.
              - Ширяев, подойдите ко мне! – приказал старшина.
              Сержант беспрекословно повиновался, он выключил утюг, заправил гимнастёрку в предчувствии неприятного разговора.
             - Почему вы так неуважительно относитесь к товарищам?
             - В каком смысле?
             - А в таком, что в воскресенье многим хочется побывать в городе.
             - Ну и пусть идут, я же никого не держу.
             - Перестань прикидываться валенком, - раздражённо перешёл на «ты» старшина, ты прекрасно знаешь, что число увольняемых из расположения части в интересах поддержания боеготовности строго регламентировано Уставом.
             - А я здесь причём?
             - При том, что  целый месяц каждое воскресенье ты выпрашиваешь у командира увольнительные, а других солдат, у которых подошла законная очередь, из-за тебя приходится несправедливо лишать увольнения. До каких пор это будет продолжаться?
             - Товарищ старшина! Ребята! Поймите, у меня замечательная девушка, - попытался перейти на миролюбивый тон Сергей.
            - А у нас что, девушек нет что ли? – вмешался в разговор только начинающий службу рядовой Виктор Звягин.
            - А ты бы лучше помолчал, салажонок, ещё молоко на губах не обсохло, а уже о девушках заговорил. Тебе ещё служить как медному котелку.
             Разрасталась ссора, исподволь расчётливо подготовленная и успешно  развиваемая талантливым  интриганом.  Не в меру амбициозный Терентьев относился к разряду завистливых людей, которые чувствовали себя плохо, когда кому-то рядом было очень хорошо. Многие солдаты испытывали к нему неприязнь, но побаивались его, у него не было ни друзей, ни единомышленников. Несмотря на это он обладал каким-то дьявольским даром, умением натравить коллектив на намеченную жертву. Просматривалась какая-то справедливость в том, что он носил фамилию, похожую на предателя полицая господина Тереха в одном из военных кинофильмов. Делать гадости, разжигать скандалы, приносить людям огорчения было какой-то необъяснимой, болезненной потребностью этого человека, ему доставляло моральное удовлетворение наблюдать переживания сослуживцев. Наиболее ярким и наиболее привлекательным объектом для излияния его нездоровых помыслов оказался самый удачливый, несчастный соперник. Частые увольнения последнего были удобным поводом, чтобы развенчать и вызвать недоброжелательное отношение к порядочному парню, пользующемуся заслуженным авторитетом. Многим было обидно чувствовать себя несправедливо обойдёнными при увольнении в город.
                Ширяев чувствовал, что поступает нехорошо, в душе он покаялся в нечестных намерениях и фактически не просил увольнения у командира полка, но со стороны  выглядел нарушителем субординации, нарушителем воинского Устава, неукоснительным соблюдением которого так гордился старшина. Злопыхатель терпеливо наблюдал за тем, как у многих постепенно нарастает  недоброжелание, но до поры молчал. Выждав удобный момент, как  бы, между прочим, он напомнил о том, что шофёр командирской машины нагло поступил в обход непосредственных начальников. Старшина, как и все, недолюбливал скользкого типа, но в данном случае изобретательный негодяй расчётливо задел его личное самолюбие. Обычно сдержанный, особенно в последнее время, он не мог пойти против воли командира и в то же время не мог оставить без внимания нарушение Устава. Своё негодование он обрушил на голову без вины виноватого, бедного влюблённого который и без того весь исстрадался от раздираемых внутренних противоречий и от переживаний за   очаровательную девчонку, не зная, как оградить её от назревающих, как неизбежность, огорчений. 
              Привлечённые громким разговором солдаты, встали на сторону старшины и вступились за молодого Виктора Звягина. Поддержка салажонка больно задела амбиции старослужащего воина и уже никакие тормоза благоразумия не могли остановить его пыл.
             - Надо командиру полка доложить о его поведении, предложил кто-то.
             - За ябедничество тебя, наверное, в детстве мало били, - огрызнулся Сергей
             От накалившихся страстей, не отдавая себе в том отчёта, он машинально расстегнул две верхних пуговицы на гимнастёрке, что тут же подхватил поджуживающий Терентьев.
             - Вы посмотрите, как он разговаривает, он на нас на всех наплевал, даже в присутствии старшины не соизволит застегнуться.
             - Выгнали тебя из автороты, и отсюда выгонят.
             - Это мы ещё посмотрим, кого вперёд выгонят.
             Тяжело приходится человеку, когда у него не остаётся никакой поддержки от ребят, которых он считал своими друзьями. Старшина был доволен, что против нарушителя восстал весь коллектив, преисполненный сознанием исполненного долга, он неторопливо удалился в канцелярию.  Сергей не замечал, что ремень  сбился на бок, и гимнастёрка колом торчала на спине, разгорячённый и негодующий от никчёмного, несправедливого судилища, он выскочил из казармы и нос к носу столкнулся с командиром взвода.
             - Сержант Ширяев, - строгим тоном произнёс старший лейтенант, - где ваша пилотка, почему гимнастёрка расстёгнута?
             Солдат в расстроенных чувствах вместо того, чтобы извиниться и привести себя в порядок, лишь досадливо махнул рукой. Опомнился он лишь тогда, когда командир взвода объявил ему наряд на кухню чистить  картошку. Атмосфера недоброжелания, окружившая закусившего удила, строптивого парня действовала на него удручающе. Он был рассеян и ещё несколько раз получил замечания за не отдание чести и нарушение формы одежды. О его мелких проступках пока не осмеливались докладывать наверх, все хорошо знали, насколько благосклонно командир относился к своему водителю за поддержание машины в безупречном состоянии и мастерское вождение. В любви солдату сказочно везло, а в службе началась чёрная полоса невезения. Вредный червь сомнения зашевелился в глубине души, впервые в жизни своё благополучие он строил за счёт своих товарищей, чего раньше он и в мыслях себе не мог позволить. Произошло раздвоение, он не мог допустить, чтобы необыкновенная, очаровательная, любимая Наташа из-за его отсутствия грустила и страдала в тоскливом одиночестве. И в тоже время, привыкший быть лидером,  он отчётливо ощущал, что над ним нависла реальная угроза потери уважения в коллективе. При его внутренней порядочности в тесных рамках армейской среды опасный синдром ощущался  особенно остро и болезненно. Как неприкаянный, он не знал, к какому берегу прибиться, он пытался найти себе какое-то оправдание и загнать в дальний угол острые укоры совести, но из этого ничего не получалось, твёрдой моральной опоры в себе он так и не приобрёл.
              Пустяшное наказание он снёс безропотно, оно лишь подстегнуло его амбиции. На кухне, когда с яростью он чистил ненавистную картошку, на ум пришло твёрдое, спасительное решение. Он понял, что из-за нерешительности его будут постоянно преследовать неприятности и неудачи. Служить осталось недолго, с ребятами скоро придётся расстаться, а с Наташей Буланниковой он тесно связывал своё будущее,  её ему сам Бог послал, такое  счастье в жизни приходит один раз, за него надо бороться, а всякая борьба без издержек не бывает. Во время одной дальней поездки, набравшись смелости, он рассказал командиру начистоту, как родному отцу, о том, что познакомился с хорошей школьницей выпускницей, когда они ездили в городскую среднюю школу, и о возникших проблемах. Его признание прозвучало, как просьба о родительском благословении Полковник Абрамов Виталий Иванович, растроганный таким доверием, участливо поинтересовался, насколько серьёзны его намерения, и ворчливо напутствовал, чтобы  не обижал и не обманывал доверчивую юную девчонку пустыми, несбыточными обещаниями. Заячье хвастовство о неограниченных возможностях с увольнением непредсказуемо обернулись пророческой реальностью.
             Короткие свидания с ненаглядной, любимой Наташей были живительным бальзамом для молодого парня. Рядом с ней он забывал обо всём на свете и с каждой новой встречей открывал в ней всё больше и больше чудесного обаяния. Сладостный нектар первой, чистой любви окрылял, и напрочь забывались все неприятности, свалившиеся на его голову. Только изредка непрошенные мысли из-за служебных неурядиц нет, нет, да и мелькали в голове. Тогда Наташа улыбалась ему, и своей светлой, почти детской улыбкой и, как волшебной палочкой, снимала с его лица пасмурные тени. Если он долго молчал, она, как чуткий барометр, легонько прижималась к нему и поворачивала к нему своё прелестное личико, по которому он сходил с ума.
             - Можно, я твои глаза буду называть Шатурскими голубыми озёрами?
             Наташа звонко рассмеялась.
             - Голубых озёр не бывает, о них так только в песнях поют  или стихи сочиняют, на самом деле они темно-синие.
             - Нет, честное слово, у нас точно голубые, после увольнения я тебя туда обязательно свожу.
             - А где находится эта твоя Шатура?
             - О! Этот вопрос очень интересный. Многие наши земляки на него отвечают одинаково с простодушным удивлением и с восторгом собственного превосходства: «Как, вы не знаете? Да под ней Москва стоит!»
             Смех Наташи, не переставая, звенел, как серебряный колокольчик, каким его привыкли слышать в школе.
             - У вас в городе, наверное, живут хорошие и весёлые люди.
             - Насчёт весёлости не знаю, а насчёт того, что хорошие, это точно, в этом я на себе убедился, когда меня провожали в армию.
             Наташа вдруг замолчала и стала непривычно серьёзной, и он с чуткостью любящего сердца догадался  о неожиданной перемене настроения.
             - А почему ты никогда не спрашивала, осталась ли у меня в Шатуре девушка?
             Она испуганно посмотрела на него и с простодушной искренностью призналась:
             - Я боялась.
             - Глупенькая, никого у меня не было кроме тебя, об этом знает даже наш командир полка, он мужчина, что надо, я ему доверяю как отцу. Ты прости меня за дурацкий вопрос, я тебя безумно люблю, после первой, мимолётной встречи в школе, я сразу понял, что ты моя судьба, со мной такое случилось впервые в жизни. Дружбу с девчонками я воспринимал, как что-то несерьёзное, и при встрече с тобой хотел показать, что ты, как и все, мне безразлична, но у меня, к большому счастью, ничего не получилось. Твоя рыжая Наташка сразу догадалась и заставила меня покраснеть, я от досады даже сжал в кармане кулаки, а когда смятение улеглось, я дал клятву: «Прекрасная незнакомка, я сделаю всё, чтобы мы были вместе!»
             Откровенное, глубоко искреннее признание в любви ласкало слух. Она с признательной улыбкой посмотрела на него, и вновь её взгляд был наполнен необыкновенной нежностью и добротой, которые так поразили его при первой встрече. От этого взгляда, шедшего из самой глубины души, Сергею хотелось сделать что-то большое и доброе, он готов был сразиться со всем миром, лишь бы защитить и уберечь её
от всего, что могло бы омрачить их прекрасные отношения. Ей было хорошо с ним, это было видно невооружённым глазом, и он чувствовал сердцем, что она вся до последней капли готова принадлежать ему. И у него у самого восторженно пела душа, и он парил где-то на самом седьмом небе только от того, что она была рядом с ним.
             Проводив её до крыльца дома, он словно переступил черту, разделяющую день  и ночь. Оставшись наедине с собой, по дороге в воинскую часть, он снова задавал себе мучительный вопрос, почему его товарищи, боевые друзья отвернулись от него, они стали словно чужими, почему в их зачерствевших сердцах не находилось отклика и понимания его светлых и возвышенных чувств. Он пытался найти убедительные доводы для утверждения собственной позиции, но все они выглядели зыбким и непрочными и не придавали уверенности в своей правоте. Всякий раз возвращение солдата в казарму было нерадостным, хандра и печаль неотступно сопровождали его, он стал замкнутым, неразговорчивым и избегал откровенного общения. Рыцарем печального образа окрестил сам себя то ликующий, то страдающий влюблённый юноша. Чтобы отвлечься от нерадостных мыслей, навеваемых отчуждением сослуживцев, он вспоминал мельчайшие подробности минувших встреч, улыбался сам себе и тем самым прогонял с души печаль. В светлые майские ночи уходящей весны, когда молодых, здоровых парней задолго до захода солнца укладывают спать, он, укрывшись с головой одеялом, закрывал глаза и вызывал в своём воображении любимую девушку, её то весёлое и озорное, то доверчиво детское лицо. Образ хрупкой, голубоглазой школьницы незримо и  всецело господствовал над ним, ради неё он готов был на любой безрассудный поступок, на который  только способна юная, пылкая душа.
              В день сдачи последнего экзамена по истории Сергей дожидался Наташу около школы. Она, как весенняя птица, вылетела к нему навстречу окрылённая и бесконечно счастливая.
             - Пятёрка! – радостно сообщила она, - всё, экзамены позади! Приглашаю тебя на выпускной вечер!
             Наташка Горюнова наблюдала за ними издалека, она радовалась от души за свою  подругу, и в то же время почувствовала, что в ней проснулось чувство зависти, но это была добрая, белая зависть. Похоже, что недолго осталось ждать до предстоящей счастливой свадьбы. Преданная подруга благоразумно предпочла не попадать в поле зрения влюблённой пары,  она третья, была бы лишней.
             С этого момента перед парнем жизнь вновь засверкала самыми яркими, самыми радостными красками. На фоне головокружительного известия неприятности и неурядицы по службе в мгновенье ока стали казаться мелкими и незначительными. Всё, связанное со службой, отошло на второй план, мутный разлад в душе, противоречия с самим собой забылись и перестали тревожить. Кажется, и сослуживцы стали относиться к нему благосклонно, с пониманием, никто не приставал с  упрёками, видимо каждому вспоминался свой выпускной вечер, со дня которого прошло не так уж много времени. Лишь гадкий Терентьев не мог смириться с благоприятным развитием событий и чёрной завистью завидовал удачливому солдату, на лице которого  вместо пасмурных теней  изредка стало появляться какое-то подобие улыбки. Невзирая на столь знаменательное предстоящее событие, завистник, как въедливый клещ, предпринял очередную попытку омрачить хрупкое счастье влюблённого по уши солдата, он попытался затеять, как в прошлый раз, ссору, однако на сей раз недоброе намерение не принесло ожидаемого результата. Всё тот же молодой солдат Виктор Звягин, который поддержал однажды злопыхателя, посмотрел на него с явным неодобрением и жёстко сказал, как отрезал:
             - Отстань ты от него, может он жениться хочет.
             - А мне какое дело до его женитьбы.
             - Глядишь, на свадьбе погуляешь, если хорошо, без ядовитой желчи себя вести будешь.
             Виктор Звягин хотя и числился в салажёнках, но в нём отчётливо просматривалась уверенность человека с твёрдым, справедливым складом характера, его слова звучали веско, к нему прислушивались. Злопыхатель умолк, лишь посмотрел в сторону смелого, независимого парня с недобрыми, затаёнными помыслами. А Ширяев впервые всерьёз задумался над прозвучавшими словами, над дальнейшим продолжением дружбы с любимой девушкой. То, что он женится на ней, это само собой разумеется, на этот счёт не было никаких сомнений, а, как и когда это произойдёт в реальности, он представлял себе довольно смутно.
               Когда, наконец, наступил долгожданный день, Сергей в приподнятом настроении оставил за спиной проходную. В городе он несколько замешкался в поисках цветочного магазина. На все имевшиеся деньги он купил большой букет роз и по проторенной дорожке направился к дому, в котором его ждали, сегодня предстояло познакомиться с Наташиными родителями. Никогда не терявшийся в сложных дорожных ситуациях, взрослый парень откровенно робел, как мальчишка, ведь такое необычайное событие  у него было первый раз в жизни.
             Едва он переступил порог квартиры, как Наташа в лёгком, домашнем платьице вихрем налетела на него, взяла цветы и в знак благодарности поцеловала в щёку, чем сразу повергла его в смущение и заставила покраснеть. Такой смелости в присутствии родителей он никак не ожидал от неё. С букетом в руках в каком-то немыслимом, неугомонном танце она закружилась по комнате.
             - Мамочка, посмотри, какие розы мне подарил Сергей!
             - О! Такие цветы дарят только от всего сердца! Наташенька, ты бы нас представила друг другу, а то мне как-то неловко.
             Приняв царственно официальный вид, проказница взяла за руку  вконец растерявшегося парня и торжественно сделала несколько шагов вперёд.
             - Заслуженная учительница страны Буланникова Татьяна Витальевна! Представляю вам доблестного защитника Отечества и моего любимого парня Ширяева Сергея!
              Не выдержав серьёзность паузы, она звонко рассмеялась и сквозь смех добавила:
             - А папа наш пропадает пропадом на своей любимой работе, зовут его Александр Николаевич. Он депутат городского совета, работает главным инженером на почтовом ящике и вечно занят.
             Чувствовалось, что Наташа очень гордилась своими родителями, она их нисколько не стеснялась и не пыталась скрыть своей любви. Восторженная радость била из неё ключом, как пушинка, она порхала по квартире. Он очень любит меня, и я его люблю, люблю - пело всё её хрупкое, нежное существо.
              - Наташа, -  строго сказала Татьяна Витальевна, - будь посерьёзней, надо гостя накормить, где твоё гостеприимство?
              - Спасибо, я недавно пообедал.
              - Доченька, тогда чаем угости.
              - Мамочка, вот ты и собери стол, - как шаловливый, избалованный ребёнок, ответила она, - а мне пора переодеваться.
              - Честное слово, я не хочу чай, никак не оправившись от смущения, взмолился Сергей.
              После коротких препирательств, уговоров и отказов Наташа, как её подруга, командирша Горюнова, решительно сказала:
              - Мама, он ничего не хочет, пусть посмотрит наш семейный альбом.
              До сих пор часто робевшая девчонка необычайно осмелела. Она ликовала, таким растерянным он был ей особенно мил. Ей доставляло огромное удовольствие властвовать над этим сильным, взрослым парнем и приводить его в смущение. Татьяна Витальевна со стороны наблюдала за юношей и оценивала каждый его шаг, каждое его слово,  робость, застенчивость, краска на щеках пришлись ей по душе. Проработав много лет с детьми, она безошибочно определила в нём хорошего, надёжного парня, и это успокоило её. Ей было радостно за свою дочь, за её выбор, за её искреннее, раскованное поведение. Как же быстро  и незаметно взрослеют дети, её кровиночка, родная, любимая Наташенька совсем недавно была ещё девочка, а теперь она так неожиданно и так быстро предстала в роли уже повзрослевшей, уверенной  невесты.
              Солдат, отвыкший от домашнего уюта,  с интересом рассматривал гостиную комнату. Мягкая мебель, обитая гобеленом со светло коричневыми узорами, действовали успокаивающе. Большая стенка из светлого дерева была сплошь заставлена книгами. На подоконнике в керамических горшочках росли цветы, заботливо ухоженные, они отливали сочной листвой, а молодые побеги контрастно отличались нежной, светлой зеленью. Подаренные розы стояли в хрустальной вазе на журнальном столике и, казалось, что каждый лепесток наполнен упоительной любовью.  Цветной телевизор чем-то напомнил родной дом с более скромной обстановкой, он так же, как и здесь стоял на тумбочке в углу около окна. После спартанской казарменной обстановки, утонув в мягком  кресле, парень блаженствовал, увлёкшись  фотографиями, на которых была запечатлена  Наташа с самых детских лет.
              Несмотря на то, что неразлучные подруги заранее, за несколько дней в секрете за закрытыми дверями готовили свои бальные платья к выпускному вечеру и колдовали над вариантами будущих причёсок, Наташа провела в своей комнате не меньше часа. Когда же она, наконец, вышла, её невозможно было узнать. И без того красивые, пышные волосы были уложены в шикарную, замысловатую причёску. Длинное вечернее платье  в греческо-имперском стиле длиной в пол выгодно подчёркивало зону скромного декольте. Тонкую, осиную талию украшал эффектный, широкий пояс. Небесно-голубая ткань платья производила потрясающий, летящий эффект, будто девушка, как волшебная птица вот-вот оторвётся от притяжения земли и будет парить в воздухе, как в невесомости. Открытые плечи пленяли взор и выглядели особенно женственными. Даже узкие бретельки удачно вписывались в общий фон, придавая праздничному наряду некое изящество. Руки были полностью открыты, при малейших движениях в них просматривалась лебединая грация, странно, почему до сих пор он не замечал изумительную красоту её рук. В какое-то короткое мгновение вчерашняя школьница неузнаваемо преобразилась, она повзрослела и выросла прямо на глазах.  Видимо, самим Всевышним заложено в девичьи души умение творить чудеса красоты. Сдержанно с подчёркнутым достоинством властвующей царицы  она ещё раз придирчиво осмотрела себя в зеркале. Если бы ни голубые, очаровательные глаза с детской, доверчивой наивностью и добротой, то можно было бы подумать, что вместо  его реальной, любимой девушки откуда-то из виртуального мира перед Сергеем предстала сказочная принцесса. От изумления он на какой-то миг оцепенел, невозможно было поверить своим глазам, он, как маленький ребёнок, после головокружительного  потрясения проглотил слюну.  В открытом изумлённом взгляде она, как в зеркале, прочла его искреннее восхищение, парень на повал был сражён необыкновенным, чудесным перевоплощением. В восторге от своей прекрасной победы Наташа закружилась в весёлом, беспечном танце.
              Пришла очередь переодеваться и Сергею, по его просьбе мама прислала гражданский костюм, а Наташа втайне от родителей хранила его в своей комнате. После грубоватой солдатской формы в модном, безупречно подогнанном костюме переодевшийся солдат казался чуть ли ни настоящим франтом. В то же время широкоплечий, подтянутый, с аккуратной короткой стрижкой, он выглядел этаким крепким, надёжным, наполненным мужской силой парнем. Когда Сергей и Наташа празднично одетые вошли в гостиную, Татьяна Витальевна, не скрывая радости, изумлённо покачала головой, счастливые, мелкие, непрошенные слезинки задрожали на ресницах. Материнское сердце угадывало, что они достойны друг друга и молила небеса, чтобы они оберегали их союз. Ей стало ясно, что они уже не первый день встречались и от того казалось, что ещё рано в дочери проснулась любовь, всё это открылось сразу и очень неожиданно.
              Блистательная, молодая пара в приподнятом настроении вышла из дома, на улице широко разливалась мелодия школьного вальса. Они шли, взявшись за руки, и на протяжении всего пути их сопровождала оптимистическая музыка. Город праздновал вступление в самостоятельную жизнь своих юных граждан, в небольшом городе было всего несколько средних школ. Со всех сторон, словно ручейки, стекались к ним стайки выпускников в сопровождении родителей, дедушек и бабушек, младших братьев и сестричек, или же, как Наташа, в сопровождении любимых. Всю эту многоликую, разных возрастов армию горожан объединяло неповторимое, душевное волнение, вызываемое предстоящим выпускным вечером. Кто из нас даже в самые отдалённые годы прожитой жизни иногда с волнением ни вспомнит праздничную атмосферу прощального школьного бала. Когда официальная часть вызывает лёгкое замирание сердец, когда нежный чистый мир юности грустит и торжествует, когда просторный школьный зал до самых сводов наполнен смехом, ликованием и звенит, как молодое игристое вино.
              При виде рыжей Наташки Горюновой, несмотря на то, что её сопровождал серьёзный, симпатичный кавалер, Сергей по сложившемуся стереотипу  слегка оробел, отчаянная сваха озорно и весело кивнула ему, как старому знакомому. На ней  было сшитое наманер подруги такое потрясающе красивое, длинное платье только  глубоко синего цвета. Оно плотно облегало девичью фигуру и  очень выразительно подчёркивало её командирский характер в нём она выглядела стройной и высокой. Две Наташки,  обнялись, как будто не виделись сто лет.
              - Знакомьтесь, это мой  Женя! А это Сергей!
               Молодые парни с дружеской улыбкой обменялись крепким рукопожатием.
               Только по одному  радостному, восторженному  взгляду Наташки Горюновой безошибочно можно было понять, что она влюблена в симпатичного юношу. Она взяла его за руку и вихрем, самозабвенно закружилась под мелодию школьного вальса, ей казалось, что в эти минуты счастливей её нет никого на свете.
              - А вы, почему не танцуете? – поравнявшись с ними во втором круге, задорно спросила она.
              Сергей с Наташей  переглянулись, и улыбнулись  друг другу, в самом деле, почему они не танцуют? Медленно, робко они закружились в вальсе, в танце, ставшем в последнее время таким непривычным. Он вёл её очень нежно и бережно, словно  один неосторожный шаг  мог  стоить ей жизни. Солдату в гражданской одежде казалось, что изучающие, оценивающие взгляды устремлены на него, и он не ошибался в своём предположении. В это время классная руководительница Дёмина Зинаида Александровна подозвала к себе старосту класса Альфию Рыбакову и спросила:
              - Скажи, пожалуйста, а что это за парень, с которым танцует серебряный                колокольчик. Мне кажется, что я его где-то раньше видела.
              Альфия, прекрасно помнившая удачную аферу, засмущалась и неуверенно ответила:
              - Не помню.
              - Альфия, ты мне никогда не врала, что случилось?
              - Зинаида Александровна, вы только не говорите, что это я вам сказала, вы его видели в воинской части.
              - Ах, я старая ворона, кроме Горюновой никто не сумел бы меня так хитро обвести вокруг пальца. Так вот по кому белугой ревела Буланникова, по такому парню не грех слёзы пролить.
             Горюнова уже издали по смущённому виду Альфии поняла, о чём идёт разговор, она поманила к себе Наташку  и вдвоём, оставив кавалеров, они подбежали к Зинаиде Александровне.
             - Ну, вы и проказницы, сумели меня перехитрить. Наплачутся с вами мужики, которые возьмут вас в жёны.
             - Не наплачутся, мы их будем крепко любить, и вас мы тоже очень любим и никогда не забудем, - одна за всех ответила Горюнова.
             Девчонки с двух сторон зацеловали свою любимую классную.
              - Ну, вы совсем ошалели, вы же уже не дети.
              Две Наташки быстро вернулись к своим кавалерам. Хотя обстановка и прояснилась, но доброжелательный, внимательный взгляд строгой Зинаиды Александровны немного сковывал. Сергей боялся сбиться, но его воздушная девчонка мотыльком порхала рядом с ним и ускользала от медвежьих попыток наступить на ногу, танцевать с ней было необычайно легко. В паре с ней, как по волшебству и его движения в танце стали такими же лёгкими. Танец сменялся танцем, Наташа лишь по движению губ угадывала, что он ей говорил, его короткие фразы доносились до сознания, как во сне. Да и слова им были ни к чему, её глаза выразительно говорили, что ей очень нравится стройный, подтянутый юноша. И она бесконечно влюблена в него, в его неведомый, романтический мир армейского мужества, в котором он жил один, без неё.
             - Для меня это самый счастливый день, - с какой-то необычайной решимостью говорила Наташа, - я хочу, чтобы он нам запомнился на всю жизнь!
             Сергей  окончательно освоился и чувствовал себя школьником, как в недавнем прошлом, на своём выпускном вечере. Он не  догадывался о самом сокровенном смелом женском намерении, прозвучавшем в её словах,  и  беспечно ответил:
              - Я тоже обязательно запомню!
              Счастливые минуты летели с неудержимой быстротой, близился к концу срок увольнения, а праздник только-только набирал головокружительные обороты. Сергей с тревогой посматривал на часы, вначале он решил остаться до конца бала, а там будь, что будет. Такое решение теплилось с самых первых минут увольнения, но только сейчас он понял, что эта мысль совершенно неприемлема, потому что на вечерней поверке обнаружат его отсутствие, и  дежурный офицер пришлёт за ним патруль. Все же знают, где он находится, а каково будет Наташе, когда патрульный офицер с двумя солдатами под конвоем поведут его из зала. Выпускной вечер будет омрачён для всех присутствующих, Наташа бросится к начальнику патруля, и со слезами на глазах будет умолять, не забирать его. А, когда, невзирая на её мольбы, он уйдёт, она, как Золушка убежит с волшебного праздника и будет безутешно плакать до самого утра. От представшей, безрадостной картины он внутренне содрогнулся, нет, он ни за что на свете не допустит этого.
              Наташа заметила внезапную перемену в его настроении, на его лице лежала откровенная тень обеспокоенности, которую он не в силах был скрыть
             - Серёжа, тебе скучно со мной? - огорчённо спросила она.
              - Что ты, о чём ты говоришь, совсем, совсем не скучно! Чтобы ни случилось, ты для меня самая лучшая во всём мире! Я люблю тебя очень, очень! Просто подходит время, когда мне нужно возвращаться в часть.
              В разгар веселья это прозвучало, как гром среди ясного неба.
              - А как же я?
              Только от одной мысли, что она может остаться одна, на душе стало нестерпимо больно, ей с трудом удавалось сдерживать набегающие слёзы. Горькая обида охватила её, путы печали сковали руки и ноги, сразу померк праздник, разгорающийся в безудержном веселье.
              У Сергея защемило сердце, он чувствовал, что разбивается что-то хрупкое и нежное и глубоко переживал своё бессилие перед жестокими обстоятельствами. Ощущение надвигающейся беды, как отдалённое пророчество, будоражило отчаянное воображение молодого парня.
             - Я ненадолго отлучусь, я быстро вернусь, только продлю увольнительную, -успокаивая её, с непоколебимой решимостью говорил он.
             - А разве нельзя было её сразу продлить?
             - Если бы можно было,  разве я не сделал бы этого!
             Сергей говорил неправду, он прекрасно знал, что увольнительную ему никто не продлит, и в то же время он был уверен, что ни за что не оставит её сегодня одну, чего бы это ему ни стоило. Обострённый ум подсказывал дерзкое решение, которое в порыве чувств казалось очень надёжным и безупречно правильным.
             - Серёжа, ну почему ты раньше ничего не сказал об этом? Прошу тебя останься, - с мольбой вымолвила она.
             - Наташенька, прости меня, я с самого начала думал остаться, но только сейчас понял, что за мной пришлют патруль. Лучше потерять один час, чем весь вечер, поверь мне,  всё будет в порядке.
             - Разве могут за тобой прийти? Разве кто-нибудь знает, где ты находишься?
             - Конечно же.
             - Для чего в наше время такие строгости?
             У девчонки не укладывалось в голове, почему должен  быть омрачён самый яркий, самый светлый в жизни праздник. В её незрелом, юном сознании ещё не сформировалось представление о безжалостной, житейской необходимости, девичьи страдания бурно протестовали против несправедливого устройства мира. Эта справедливая несправедливость больно ранила неискушённое, целомудренное сердце.
              - Прошу тебя, не расстраивайся, праздник обязательно будет наш, только для этого мне надо не на долго отлучиться.
              Его непоколебимая уверенность действовала успокаивающе, но Наташа не могла справиться с собой и грустно, вымученно улыбнулась.
             - Ну, хорошо, я согласна.
              - Да не грусти и не отчаивайся ты ради Бога, с этим вынужденным приключением сегодняшний день запомнится ещё крепче.
             - Правда? – с наивной надеждой неуверенно вымолвила она.
             - Вот увидишь, наш вечер будет гораздо интересней, чем у всех.
             - Тогда я с тобой пойду.
             - Хорошо, но обещай ждать меня дома.
             - Нет, я пойду с тобой до самой проходной.
             - Можешь ждать на некотором отдалении, но только не попадайся на глаза дежурного, ты так прекрасно выглядишь, что не можешь не привлечь внимание, дежурный сразу догадается, что ты кого-то ждёшь. А я тебе стопудово обещаю, что обязательно и очень скоро вернусь.
             - Серёженька, а я тебе могу быть, чем нибудь полезной.
             Под его уверенностью и под его влиянием в её душу медленно вползал ядовитый азарт острых ощущений, который, как по проводам, передавался от авантюрной самой  преданной подруги Горюновой.
              - Но я не представляю, что ты можешь сделать?
              - Разреши мне обратиться к твоему командиру, чтобы он отпустил тебя.
              - Во первых, это невозможно, потому что уже поздний час, и командира нет, а во вторых, если бы такое произошло, то меня вся рота подняла бы на смех. У нас есть такие парни, которым палец в рот не клади.
              - Ну, ладно, я буду ждать непдалёку, - с оттенком смущения покорно согласилась она.
              От школы до Наташкиного дома было рукой подать, в квартире в мгновение ока он переоделся в военную форму. Предстоящий путь Сергей проделывал много раз и с точностью до минуты определял оставшееся расстояние, проходя мимо знакомых зданий. Неподалёку от проходной, он оставил Наташу в томительном ожидании, а сам ускоренным шагом направился на территорию, на которую посторонним вход был воспрещён. В эти минуты он не думал о долге, не думал о возможных, тяжёлых последствиях задуманного нарушения, лишь образ любимой девушки, её печальная улыбка неотступно стояли перед ним и диктовали необходимые безошибочные действия.
Отметив увольнительную, он не сдал её, а с помощью хлорки подделал в нужном плане и встал в строй на вечернюю поверку. Перед отбоем, когда все устремились в умывальник и курилку, он аккуратно, без посторонних глаз свернул шинель, положил на постель, взбил подушку, и всё это покрыл сверху одеялом. Отойдя на пару шагов, новоявленный конспиратор придирчиво оглядел правдоподобный манекен и остался доволен. Затем за несколько минут до смены дневальных он вышел из помещения, спрятал под кустом сирени верхнюю часть военной формы и в одних брюках вернулся в казарму. Расчёт был прост и точен, сослуживцы уже привыкли к тому, что Ширяев с вечера, ложась в постель, с головой укрывался простынёй или одеялом. Когда все улеглись и дежурный подал команду: «Отбой!», вновь заступивший дневальный не придал никакого значения тому, что полураздетый солдат вышел на улицу, в таком виде далёко не уйдёшь. Таким образом, его исчезновение осталось незамеченным.
               Бурное волнение нарушителя воинской дисциплины постепенно улеглось, всё складывалось как нельзя лучше. Чтобы не рисковать на проходной поддельной увольнительной, отчаянный парень пробирался по затемнённым закоулкам в сторону дико растущего парка. Миновав здание санчасти, он вздрогнул от раздавшегося поблизости, собачьего лая. «Надо бы подальше обойти сторожевой пост», - мелькнула запоздалая мысль. Прибавив шагу, он с разбега перемахнул высокий забор и оказался в кромешной темноте, в окружении густого кустарника и чёрных стволов деревьев. Собачий лай усилился, слышался звон цепи, на которой метался сторожевой пёс, преданно неся свою службу. Не обращая внимания на крапивные ожоги, на колючки, царапающие руки, загородив лицо, солдат наощупь пробирался через густую поросль. Ради той светлой цели, к которой приближал его каждый шаг, он мог бы преодолеть и не такое. Никакие преграды не могли остановить влюблённого Ромео, как окрестила его рыжая Наташка, наконец, он выбрался из тёмных зарослей.  Узкая пешеходная полоска асфальта причудливо петляла в темноте, слева в глубоких берегах текла небольшая речушка, справа чернели деревья парка. С асфальтовой дорожки он свернул вправо на протоптанную тропинку, которая легко угадывалась на пересечённой местности. Юноша нёсся,  как на крыльях, и вскоре предусмотрительно подальше от проходной, вышел в город. Осталось пройти совсем немного, кажется,   он уже увидел вдалеке  царственно красивое платье, как  раздался строгий окрик:
              - Товарищ сержант, подойдите сюда!
              От неожиданности Сергей вздрогнул и замер на месте, казалось, что все самые опасные препятствия остались позади, и вдруг эта задержка, а, может, и провал. Бежать было поздно, слишком маленькое расстояние разделяло их. Отутюженный, начищенный капитан в сопровождении двух патрульных с повязками на рукавах пристально наблюдал за приближающимся сержантом.
             - Ваши документы!
              Ширяев безропотно достал военный билет и поддельную увольнительную записку, больше всего на свете он боялся, что подделка будет обнаружена.
             Когда офицер придирчиво рассматривал документы, подсвечивая карманным фонариком, его внимание отвлекла Наташа. Она лишь какую-то секунду наблюдала за неожиданно возникшей ситуацией, девичье сердце безошибочно подсказывало, что над ними нависла серьёзная опасность. Страх, что Сергея могут задержать, подстегнул, мобилизовал  сообразительность влюблённой без памяти девчонки. Вспомнив, как всей семьёй, они неоднократно провожали старшего брата на вокзал, она бесстрашно устремилась к мужчинам в военной форме, готовая любой ценой бороться за своё счастье.
              - Товарищ офицер, отпустите его, а то я на поезд опоздаю, мне одной ночью страшно в незнакомом городе.
              - А это ещё что такое? Недовольно произнёс начальник патруля.
              - Это моя сестрёнка, приехала ко мне, мы с ней сироты, меня отпустили проводить её.
              Юная девчонка, предчувствуя успех, смотрела с такой очаровательной, умоляющей улыбкой, от которой, казалось, могло растаять самое чёрствое каменное сердце, но у капитана не промелькнуло и тени снисходительности, при исполнении он был непреклонен.
              - Во сколько ваш поезд? – обратился он к Наташе всё в том же строгом тоне.
              Два молодых солдата, стоящие за спиной своего начальника,  в душе несколько по-иному реагировали на возникшее ночное задержание. Они зачарованно смотрели на необыкновенно красивую девушку, у них на лице, как в зеркале, можно было прочесть, что они завидовали сержанту и готовы поддержать его. Один из них, кажется, даже подмигнул влюблённым и включил дурака.
              - Товарищ капитан, можно я портянку перемотаю, а то мозоль отдаёт нестерпимой болью.
             - Отставить! Ты же совсем не хромал, за неумение наматывать портянки получишь наряд на кухню, и снова, обращаясь к Наташе, повторил свой вопрос, - так, во сколько ваш поезд, вы мне так и не ответили.
             - В половине второго.
             - А почему увольнение до утра?
             Ширяев и тут не растерялся, блеснув своей находчивостью:
             - Поезд проходящий и может опоздать, - не моргнув глазом, соврал он.
             Чувство недоверия шевельнулось в душе блюстителя порядка, уж больно шикарно была одета «сирота», но в темноте он не заметил подделку, и придраться было не к чему. Кроме того у него была достаточно хорошо развита интуиция, он сразу уловил, что на его помощников нельзя положиться. Если сержант вздумает удрать, то они, подчиняясь приказу, побегут за ним, но побегут так, чтобы не догнать, молодость есть молодость. Всё вроде бы было впорядке, какие-то другие более жёсткие меры  для проверки он не стал предпринимать. Если они действительно сироты, то потом греха не оберёшься, и авторитет пострадает, и угрызения совести замучают. Ещё раз, строго посмотрев на сержанта, офицер протянул ему документы.
              - Разрешите идти? – щёлкнул каблуками сержант.
              - Идите.
              Нервное напряжение влюблённой пары спало только после того, как они удалились от патруля на пару кварталов. Окрылённые благополучным исходом,  взявшись за руки, они подхватились и вприпрыжку побежали. Предсказание рискованного юноши сбылось, всё оказалось не более чем острое приключение и особо запоминающееся дополнение к незабываемому празднику. Удачно завершившаяся афера привела молодых людей в неописуемый восторг. Детство, от которого они не так уж далеко отдалились, заиграло в них на полную катушку, захлестнуло с головой. Сергей дурашливо пел песню: «Как хорошо быть генералом. Как хорошо быть генералом!» Наташа, ликуя от счастья, безудержно смеялась, её смех, похожий на серебряный колокольчик, в ночной тишине сливался с лунным светом. В такт озорной мелодии она выстукивала туфельками  на асфальте замысловатую плясовую. Страдающие бессонницей, пожилые люди отодвигали занавески и с любопытством выглядывали из окон. В тёплой летней ночи, окутавшей землю, беспечная молодость веселилась и радовалась жизни. Преодолев возникшую опасную преграду, они как победители были бесконечно счастливы.  Сергей чуть переиначил слова и сопровождал своё пение многозначительными взглядами на любимую девчонку: «Капрал, голубчик не ори, а отпусти меня к Натали, пока ещё девчонка ждёт. Тара-та-та-та –та. Тара-та-та-та». У них получился импровизированный танец, который вполне бы мог смотреться с солидной сцены, точные, гармоничные движения были ярким олицетворением единения двух юных сердец.
             В глазах неискушённой девчонки любовь и уважение к своему парню взметнулись на неимоверную высоту, реальным, отчаянным поступком он до бесконечности усилил её веру в то, что ради любви к ней для него ничего невозможного нет, он способен преодолеть любые преграды. В самом начале выпускного вечера, когда они закружились в вихре танца, ей казалось, что просто танцев и шампанского для того, чтобы этот чудесный день  остался в памяти навсегда, было мало. В ней пробудилось созревшее женское начало, которым она со страхом и стыдом намеревалась самым ярким образом обозначить начало взрослой жизни. У неё ни капельки не было сомнений в прочности их союза, но тот волшебный миг, который она вынашивала в мыслях, сделает их ещё более счастливыми и неразлучными. В дальнейшем продолжении обострённых событий, в которых они балансировали буквально, как на лезвии ножа, это чувство отодвинулось, но не забылось. Сейчас, когда все страхи остались позади, когда Сергей предстал перед ней чуть ли ни в божественном величии, оно вспыхнуло с новой, неимоверной силой непоколебимо укрепило в ней начальное, стыдливое намерение.
              Очень быстро они подошли к дому и вошли в квартиру, он уединился в комнате, чтобы переодеться, а для неё наступил решающий момент истины. Вчерашняя, робкая школьница ещё какое-то время колебалась, но извечный зов любви взял верх и подтолкнул  переступить запретную черту. Она с отчаянной решимостью и с дрожью в сердце сбросила с себя одежды и отбросила напрочь все сомнения.  Кто бы мог подумать, что невинный серебряный колокольчик  в день расставания со школой осмелится на такое. С безумной храбростью и неимоверным страхом она вошла в тот момент, когда он в изумлении замер возле кресла в одних плавках. Нежная, хрупкая, очаровательная девочка его ошарашила  уму непостижимой, бесстрашной выходкой. С недавнего момента их первой встречи,  уже в который раз из-за неё сильный, мужественный воин терял дар речи и застывал в оцепенении. Прекрасное мгновение длилось какие-то доли секунды, но оно запало в душу на всю оставшуюся жизнь. Обжигающая красота обнажённого женского тела повергла целомудренного парня в смятение, его бросило в жар, во рту всё пересохло, сердце бешено забилось. Стройные девичьи бёдра, как нераспустившийся бутон, очаровывали безупречно гармоничными линиями, упругие, налитые груди с тёмными сосками, окружёнными розовыми нимбами, словно отражая состояние души, стыдливо смотрели в разные стороны. Представшее волшебное видение, достойное кисти великого художника, как при мгновенной фотографической вспышке, запечатлелось в памяти крепче и надёжней, чем на многовековом портрете. Она на какой-то миг в нерешительности застыла у двери, но, не выдержав его изумлённого и восхищённого взгляда, стремглав кинулась к нему и спрятала лицо у него на груди, скрывая стыд и страх. Он обнимал её, как хрупкий, пламенный цветок, что творилось с ним не передать никакими, возвышенными эпитетами, у него в душе звучала божественная симфония любви. С бушующим волнением он слегка наклонился  и с такой силой подхватил её на руки, что у неё захватило дух, ей показалось, что она, как лёгкая соломинка улетит под самый потолок. В сладостном испуге она обвила его шею руками, он сделал несколько шагов и бережно, как драгоценный дар судьбы, положил её на постель. У двоих целомудренных неумех лишь поначалу произошла короткая заминка, а потом как будто под благословением Всевышнего у них всё получилось хорошо, естественно и просто.
              Русские писатели классики склоняли читателей к мысли, что все браки по любви свершаются на небесах, и, кажется, они, несомненно, были правы. Короткий вскрик девочки: «О!...», она даже не успела произнести неуместное слово больно, как головокружительное блаженство растеклось по всему телу. А его ликующая душа, словно в космической ракете, взметнулась ввысь, в бескрайние просторы вселенной, посылая в её глубины могучий энергетический всплеск, и вслед за этим расслабленного и обессиленного, в изнеможении, как в невесомости, она плавно опустила своего хозяина в земной рай  рядом с разгорячённым телом возлюбленной. В эти счастливые минуты время словно закрутилось вспять, ему вспомнился её открытый, распахнутый взгляд во время самой первой встречи в школьном коридоре. В доверчивом, безбрежном, как океан, взгляде всё было сказано яснее ясного, что она будет принадлежать только одному ему. В суровых, далеко неромантических реалиях окружающей действительности до обидного в короткий промежуток времени Он и Она могли насладиться  впервые испытанным божественным блаженством. В то время, когда он ещё продолжал витать в головокружительном водовороте чувств, Наташа, отведённой ей Всевышним ролью будущей хозяйки, с первых минут близости надёжно брала бразды правления в свои руки.
              - Серёженька, милый, - с трогательной нежностью говорила она, - теперь я на веки твоя, по каким бы крутым дорогам ни проходила наша жизнь, я буду любить тебя бесконечно, а теперь нам пора, впереди нас ждёт продолжение прекрасного выпускного вечера.
             Сержант, умевший подчинить своей воле людей в сложных, порой немыслимых ситуациях, на сей раз, как приручённый медведь, готов был исполнять малейшие желания  хрупкой, как тростиночка, своей повелительницы. Сила женского могущества во много крат превосходила самые строгие воинские приказы, её превосходство было несомненным. Он  послушно стал одеваться с той мужицкой неторопливой ленцой, которую слабая половина пола окрестила «крепким плечом». В сердце девчонки, как в сердцах многих российских женщин мужская сила вызывала щемящий восторг восхищения. Наташа интуитивно чувствовала проснувшееся в его душе начало мужской  ответственности за её судьбу и ещё за нечто большее. В каждом жесте, в каждом уверенном движении сквозила несокрушимая, внутренняя сила, та сила, которая помогала выстоять России в самых немыслимых, суровых испытаниях. Через некоторое время, держась за руки, молодые люди переступили порог школы и уже в новом качестве мужа и жены вошли в распахнутые двери новой, взрослой жизни. 
             В шумном зале в царящем столпотворении веселья, пожалуй, только одни родители Наташи заметили затянувшееся исчезновение дочери и её кавалера. Рядом с Татьяной Витальевной стоял высокий красивый мужчина с пышной седеющей шевелюрой, его схожесть с дочерью была невероятно поразительной. Увлечённые только собой беспечные молодые люди, даже не соизволили подойти к родителям, как будто никуда не отлучались, они предпочли сходу влиться в водоворот танцующих пар. Тревожившийся отец при их появлении сразу успокоился, однако мама продолжала смотреть на них с волнением и с немым вопросительным укором. Встревоженное, чуткое материнское сердце безошибочно подсказывало, что между ними слишком рано произошло то, что ещё не должно было произойти.
             - Кажется, мама обо всём догадалась, - огорчённо сказала на ухо своему кавалеру грешница дочь, - смотри, с какой пронзительной тревогой и волнением она смотрит на нас, мне кажется, что я скоро сквозь землю провалюсь.
             Сергею стало не по себе, он по складу характера болезненно переживал, если из-за него у кого-то возникали неприятности.
             - Я немедленно всё исправлю, в этот день ни у кого не должно быть никаких тревог и пасмурного настроения.
            - Что ты собираешься сделать?
            - Сейчас увидишь.
            Давно не танцевавший Сергей, окончательно освоился, его, словно подхватил бурный, безудержный поток неслыханного счастья. В прекрасном, вдохновенном душевном порыве он закружил партнёршу в центре зала. Угадывая его желание чем-то отличиться, танцующие благосклонно уступали место. Когда вокруг образовалась достаточно свободная площадка, Наташа взмолилась:
             - Серёженька, милый, давай потише танцевать.
             Но он оставил без внимания её слова, резко остановился и, стоя  перед ней, сделал шаг назад, потом на глазах изумлённых присутствующих, галантно взял её руку, в неподражаемой, изысканной манере припал на одно колено и с пафосом, торжественно произнёс:
             - Наташа, я тебя очень люблю, прошу твоей руки и сердца! Будь моей женой!
             Кто-то вовремя догадался приглушить музыку.  В окружении множества знакомых глаз её любимый парень сделал всеобщим достоянием их сокровенные желания.  Бедная девчонка, не ожидавшая такого крутого развития событий, растерялась, залилась румянцем и не знала, что сказать. К счастью, как будто голос с небес подсказал ей нужные слова:
             - Я согласна.
             Альфия Рыбакова со своим парнем Русланом, отличник Ромка Бурков, Наташка Горюнова с Женькой и все участники экскурсии в воинскую часть восторженно захлопали в ладоши, им-то лучше всех стало понятно, откуда взялся этот замечательный парень. Всё тайное рано или поздно становится явным. Классная руководительница, Зинаида Александровна от радости смахнула набежавшие слезинки и задалась вопросом: «Что бы было, если бы она настояла на своём отказе?»… Под звук несмолкающих аплодисментов в  великолепном стиле, как в балете, он поднялся и, держа суженую за руку, подошёл к её родителям, сделал неподражаемо изящный поклон головой и смело, глядя им прямо в глаза, произнёс:
             - Татьяна Витальевна, Александр Николаевич, я прошу руки вашей прекрасной Наташи и вашего благословения! Я её очень люблю, и мы решили пожениться!
             Растроганная  мама от волнения не могла вымолвить ни слова, слёзы счастья катились по её щекам и насквозь промочили  маленький платочек. Отец в этот день впервые увидел рядом с дочерью стройного, красивого парня, он тоже был неимоверно  взволнован столь  неожиданным, глубоко искренним признанием. Современная жизнь развивалась со стремительной быстротой, надо было что-то сказать и, обращаясь только к дочери, он подобрал не очень удачные слова:
             -  И ты тоже так решила!?
             Грешница дочь не могла  так смело, как Сергей,  смотреть в глаза родителям, она, как трусливый зайчонок спрятала своё прекрасное личико у него на груди и на вопрос отца, не поднимая глаз, неловко кивнула головой, её утвердительный ответ с трудом можно было определить только по движению затылка. По-детски застенчивый жест окончательно выбил из колеи Татьяну Витальевну «О, Бог ты мой, она же ведь совсем ещё ребёнок!», - мелькнуло в голове. У неё хватило сил не произнести это вслух, но не хватило сил сдержать усилившийся поток слёз. Александр Николаевич заботливо достал свой носовой платок.
             - Да что ты на самом деле? Смотри, все вокруг радуются счастью нашей взрослой дочери, а ты расплакалась, как маленький ребёнок.
              Татьяна Витальевна на манер дочери спрятала лицо на груди заботливого мужа, что называется не из родни, а в родню. В зале раздалось громкое «Ура!», пробки шампанского полетели в потолок. Сергей никогда не задумывался над своей родословной, мама не любила ворошить тяжёлое прошлое, она неизменно повторяла: «Всему своё время». Железная колесница войн и революций безжалостно катившаяся по России целое столетие оставила много белых пятен в судьбах миллионов людей. Не в этом ли крылся ответ на недоумённый вопрос, откуда в простом солдате, выросшем в небольшом провинциальном городке, вдруг вспыхнули ярким светом изысканные манеры  высшего общества. Сергей возвышенным поступком словно вдохнул в зал волну уму непостижимого, возвышенного благородства. Молва о неординарном событии, происшедшем в городе Покровске, на выпускном вечере в одной из нескольких средних школ широко разлетелась по городу и району и даже за пределами области. Ещё не наступила эпоха мобильных телефонов, пока многим были недоступны полёты за границу, но, ни с этого ли момента в России взяла начало прекрасная традиция летать в Прагу, чтобы на Вацловском мосту, припав на колено, просить у любимых руки и сердца и произносить трогательное признание в любви. Присутствовавшие на вечере горожане при встрече с Наташей узнавали её, приветливо улыбались и не скупились на самые радужные, добрые пожелания.
               А тем временем вечер, как неиссякаемый, чистый, ключевой родник продолжал бурлить в безудержном веселье. Наташа Горюнова с доброй белой завистью признавалась своему любимому Женьке:
               - Мне здорово повезло, я оказалась счастливой свидетельницей их самой первой встречи. Тогда я Сергея окрестила тюфяком, а у него родители, наверное, занимают солидные должности. Как здорово у них всё получилось!
              - Наташа, давай, и мы повторим то же самое!
              - Ой, Женя! У меня не хватит духу выдержать взгляды моря устремлённых глаз, я от волнения могу и в обморок упасть. В детстве я уверенно чувствовала себя атаманшей, а сейчас со мной происходит что-то странное, я откровенно завидую своей подруге, серебряному колокольчику, и бесконечно рада за неё. Мне хочется, чтобы грубоватые, озорные, детские манеры остались в далёком прошлом, и ещё мне очень, очень хочется, чтобы в нашей жизни было побольше таких же возвышенных моментов, как у них.
               Не только Горюнова с Женькой, многие, продолжая танцевать, с восхищением поглядывали на Сергея и Наташу. К сожалению, июньские ночи в средней полосе России очень коротки, в окнах забрезжили робкие блики утренней зари. Кто-то бросил клич:
              - Идёмте встречать рассвет!
              Кто-то запел:
               - Вперёд заре навстречу…, - но дальше слов никто не знал, и песня смолкла.
              Выпускники шумной ватагой высыпали на улицу и направились к восточной окраине города. Солнце ещё не взошло, но было уже достаточно светло, утренняя заря вовсю занималась на горизонте. Над головой безоблачное небо было подёрнуто прозрачно-матовой дымкой, похожей на нежную, женскую, газовую косынку. Тонкая, зыбкая пелена пленяла, дразнила и словно влекла приоткрыть заманчивые высоты прекрасного будущего. От зависшей в воздухе завесы, как от неопределённости в ближайшем будущем, на земле лежали мягкие, размытые тени. Вчерашние школьники из мира радужных надежд притихли и задумчиво созерцали пробуждение дня, первого дня их самостоятельной жизни. Выпускной вечер удался на славу, особенно восхитительно в силу известных обстоятельств он прошёл для наших главных героев. Превосходное настроение крепко держало в плену очарования молодых людей. Однако, как ни велики и всемогущи были любовные чары, они были бессильны исключить неизбежность расставания. Усталые, находящиеся на верху блаженства, Наташа и Сергей подошли к её дому.
              - Наташа, может быть ты вынесешь мне военную форму, я боюсь порог переступить, у меня коленки дрожат.
              Девчонка в ответ звонко рассмеялась.
              - Ты же никого и ничего не боишься.
              - А сейчас, честное слово, боюсь.
              - Давай, мы потихоньку войдём, а для надёжности я сниму туфли, а ты свои ботинки.
              В спальне у родителей было тихо, Сергей в мгновение ока натянул на себя военную форму, и вдвоём по-кошачьи крадучись, они так же тихо вышли на улицу. Они ещё долго стояли у подъезда дома, взявшись за руки, и никак не могли расстаться. Наконец, юноша пересилил себя и сделал несколько неуверенных шагов навстречу разлуке. Однако, переполненная счастьем,  девчонка всё ещё не хотела мириться с безжалостной необходимостью, она окликнула его, и он вернулся. Сергей как-то по-новому взглянул на её прелестные обнажённые руки, на розовеющие в лучах утреннего солнца, открытые плечи. Наташа перехватила его взгляд, и даже после того, что у них было, не смогла сдержать выступивший румянец. Девичьи чувства были чисты и глубоки, её сердце по-своему откликнулось на этот взгляд оно уже навсегда и безраздельно принадлежало её возлюбленному. Преодолевая всё ещё не отпускающую её прелестную стыдливость, она в трепетном волнении потянулась к нему в объятия и доверчиво, как самому близкому, самому родному, нежно положила голову на грудь.
                Вдруг, какое-то тревожное предчувствие, словно электрическим током, пронзило её, откуда оно взялось, она не могла не понять, не объяснить. «Может быть, мама ругает её за долгое отсутствие? Нет, этого не может быть. Серёжа так искренне  и величаво продемонстрировал на вечере своё признание в любви, что ни у кого не осталось никаких сомнений, и мама, смахнув слёзы, успокоилась, на лице её играла улыбка, какая может быть только у счастливых, матерей. Может быть, что-то случилось с любимым? Но он стоял с ней рядом, в его объятиях она готова была стоять целую вечность». И, тем не менее, ожидание беды, как появление зловещего демона в праздничный день, сильно испугало её. Нависшее, беспричинное тяжёлое предчувствие, что это последняя их встреча, ворвалось устрашающим вихрем и вызвало смятение души. Плечи жизнерадостной девчонки, которую теперь, как и все её одноклассники, он называл серебряным колокольчиком, нервно вздрагивали. Сергей не мог понять, что с ней происходит, он с нежностью держал её в своих объятиях, и сожалел, что на сей раз она была уже не тот хрупкий, пламенеющий цветок, который он в сладостном упоении обнимал несколько часов назад.
              - Наташенька, дорогая, что с тобой? Ты вся дрожишь.
               - Не знаю. Серёженька, милый, я очень, очень тебя люблю! Теперь, благодаря воле Всевышнего, я знаю, что ты есть на земле, а ты знай, чтобы с нами ни случилось, если даже ты разлюбишь меня, я буду жить одним тобой, я буду жить дыханием твоим. Прошу тебя, ты обязательно помни, что ты всегда будешь в моих мыслях и во сне и наяву.
              - Наташенька, перестань, зачем ты хоронишь нашу любовь? Ведь ничего не случилось, я тебя очень люблю и никогда, ты понимаешь, никогда не разлюблю, я буду любить только тебя одну, я это понял с момента самой первой, нашей встречи. Ты мне послана судьбой и Богом!
              С ней происходило что-то странное, он продолжал говорить ей самые нежные и самые изысканные слова, на какие только был способен. Не зная чем и как разогнать пасмурные тени, опутавшие любимую, он нежно поцеловал её в висок и губами ощутил лихорадочное биение тоненькой, голубой жилки. От этого прикосновения Наташа вся встрепенулась, будто какая-то внутренняя пружина разжалась в ней. Она в страстном порыве стала осыпать его поцелуями, потом прильнула к нему всем телом так, что он ощутил прикосновение упругих бугорков созревшей, налитой груди, которую он недавно ласкал своими ладонями и нежно целовал тёмные соски. Сладостное томление охватило его, а Наташа, словно путник в пустыне, не могла утолить жажду вспыхнувшего, тревожного порыва. В ней бурлило неосознанное желание удержать ускользающее счастье. У парня всё плыло перед глазами, от её горячих поцелуев, он испытывал лёгкое головокружение. Она также внезапно отстранилась от него.
              - А теперь, иди.
              Дробно застучали каблучки и затихли в глубине подъезда. Ошеломлённый бурным порывом вспыхнувшей, любовной страсти, юноша ещё некоторое время стоял один и только, придя в себя, он смог направиться по дороге в часть. Однако, через несколько шагов какая-то  неведомая сила заставила его обернуться, он увидел Наташу, она стояла у окна, улыбалась ему и на прощание махала рукой, а по щекам её бежали слёзы. И только, когда она отошла от окна, он смог продолжить свой путь.

 
             Ничто не нарушало покой спящего города, ни один листочек не шевелился на деревьях. Косые лучи утреннего солнца отдельными, робкими зайчиками заглядывали в окна молчаливых домов. В этом утреннем, застывшем царстве казался совершенно случайным, как инородное видение, шагающий по тротуару солдат, солдат мирного времени, не знающий пороха войны, никогда не испытавший щемящей душу тишины, предшествующей бою, за чертой которой таится пугающая неизвестность. Небесный ангел хранитель уберёг его от кошмаров горячих точек, в которых не раз побывал его боевой командир, полковник Абрамов Виталий Иванович. Сергей возвращался в часть, не думая о поддельной увольнительной, лежащей в нагрудном кармане. Ему была непонятна тревога и обеспокоенность Наташи, он задавал себе вопрос, почему она так сильно плакала, и тут же сам себе отвечал, наверное, от избытка счастья, выпавшего им в этот чудесный вечер. На лице его играла лёгкая, беззаботная улыбка, и весь он был настолько погружён в приятные воспоминания, что не заметил настороженности военного городка, не заметил, зашторенных глухими, чёрными шторами окон казарм, штабов и служебных помещений. Слова стоящего с полной выкладкой дневального: «В полку давно объявлена тревога», прозвучали для него страшней раскатов грома. Они были равносильны жестокому выстрелу в его любовь.
              Прошедшая проверка боевой готовности взволновала весь гарнизон, разговоры по этому поводу велись повсюду, при этом неизменно вспоминали Ширяева, одни говорили, что оценку за действия по тревоге снизят, другие, наоборот, клялись, что слышали своим ушами, как генерал сказал: «Полк выполнил боевую задачу, и грош нам цена был бы, если бы боеготовность оценивалась по проступку одного разгильдяя. Окончательных  выводов
никто толком не знал, но недобрая слава о шофёре командирской машины разнеслась широко и вызывала  всеобщее осуждение.
              Приказом по полку сержанту Ширяеву объявили десять суток ареста, но посадили его на гауптвахту не сразу. На командира роты капитана Мухина было подготовлено представление на повышение в должности, однако, после случившегося ЧП кадровикам поступила команда представление придержать. Ротный зол был, как дьявол, он устроил разнос подчинённым и приказал командиру взвода старшему лейтенанту Акимову разобрать разгильдяйский поступок на строевом собрании, чтобы остальным было неповадно. Солдаты срочной службы давно не помнили такого бурного, коллективного осуждения нарушителя воинской дисциплины. В комнате досуга собрался весь личный состав подразделения,  никто не пытался увильнуть от  не очень-то радостного мероприятия, табуретки были плотно сдвинуты. Сергей сидел понуро, как опущенный в воду, вокруг него оставалось свободное пространство. Провинившемуся сержанту было мучительно стыдно за то унизительное положение, в котором он находился, ему отвели место, как на скамье подсудимых. Давно сгустившиеся над его головой хмурые облака недоброжелания соединились в мощную грозовую тучу, готовую метать гром и молнии. Для сослуживцев словно открылся клапан, позволяющий выплеснуться наружу накопившемуся  недовольству и раздражению против него. Если до сих пор добросовестным отношением к профессиональным обязанностям у него оставался шанс противостоять нападкам Терентьева, то сейчас этот шанс сводился к нулю, многие перешли на сторону недоброжелателя. Добрые дела быстро забываются, а чернуха, она очень живуча. Выступающие товарищи с эмоциональным накалом возмущались беспрецедентным поступком и предшествующим вызывающим поведением.
             - Мой старый дедушка до сих пор считает, что без службы в армии не может быть настоящего мужчины, - горячился Гурам Каландаришвили, - испокон веков считалось, что предназначение  мужчины быть честным, бесстрашным воином, а Ширяев разве воин, он всех обманывает, на машине катается да за девочкой в самоволку бегает.
             Никто, как раньше, не улыбнулся темпераментным словам и жестам настоящего кавказского парня, уже много лет назад переехавшего с родителями жить в Россию. В противовес ему Терентьев говорил с эмоциональным злорадством, как будто брал быка за рога, в душе он ликовал и предвкушал вполне прогнозируемую победу.
             - Я считаю, что не место Ширяеву в нашей роте, он подвёл всех находящихся здесь, подвёл командира полка, воевавшего в горячих точках, подвёл командира роты, запятнал честь нашего коллектива. Кроме того, всем хорошо известно его наплевательское, высокомерное отношение к товарищам. Мне кажется, что арест на десять суток недостаточное наказание, за дезертирство его надо отдать под суд и разжаловать до рядового.
             Вроде бы всё правильно он говорил, но какая-то скованность и неловкость повисли в воздухе от его слов. Многое ещё не высказано, а приговор уже готов, если бы говорил кто-то другой, эти жёсткие справедливые слова воспринимались бы по-иному. А Терентьев сам  не лучшим образом зарекомендовал себя на службе. У всех было свежо в памяти ДТП, в котором пострадали люди, а к нему в срочном порядке примчались родители, и он выкрутился из ситуации с признаками уголовного мошенничества. Последующие выступающие не поддержали жёсткое предложение, кто-то трезво, без эмоций возразил:
             - За одно нарушение два наказания запрещены по Уставу.
             Молодые парни, видевшие своё предназначение в честном служении долгу, старались не выступать в роли судей, а высказать то, что у каждого наболело на душе. Сергей сидел впереди  и был не похож сам на себя, от молодцеватой осанки не осталось и следа, он сидел, сгорбившись, взгляд направлен в пол, плечи опущены, весь его внешний вид больше напоминал дряхлого старика. Раньше на строевых собраниях, на которых он присутствовал, царила атмосфера вынужденной серьёзности, будто обсуждались дела Бог весть какой государственной важности. Проходили они похоже одно на другое, как повторяющаяся обязаловка, с видимостью решения важных вопросов. Собрания эти проводились в основном для галочки, штатные ораторы говорили не о том, что волновало, что требовало принятия действенных мер, а переливали из пустого в порожнее, чтобы отвести мысли от необходимых, но трудно решаемых вопросов. Если кто-либо выбивался из наезженной колеи, его тут же водворяли на место. После таких собраний, словно гора сваливалась с плеч, и наступало умиротворение исполненного долга.
               Сейчас же было всё иначе, голоса выступающих звенели искренностью, как туго натянутые струны. Никто не вступился за нарушителя воинской дисциплины, но единого коллективного мнения  в оценке проступка пока не созрело. Ширяева не пугало само наказание, а пугало одиночество, полная незащищённость от упрёков, от возможной пошлости, в которой могли вывалять его светлые чувства. В душе он благодарил Бога за то, что никто не затронул плохим словам образ Наташи, она для него была как святая. Его насторожило выступление Виктора Звягина, от которого он сжался, как упругая пружина. Молодой солдат коснулся самого сокровенного, того главного, чего внутренне ожидали и хотели услышать:
              - Если говорить чисто по-человечески и честно, то мне кажется, что не каждый из нас мог бы поступить так, как надо. Представьте себя на его месте, у кого бы хватило мужества оставить любимую девушку одну на выпускном вечере? Ширяев проявил завидное, рыцарское благородство по отношению к ней, пусть он её любит, не исключено, что и женится на ней, всё это  очень хорошо и понятно. Сейчас, конечно, не война, но представьте себе, что бы было с нашим полком, если бы солдаты и офицеры интересы долга принесли в жертву своим личным интересам, которых у каждого человека бесчисленное множество. В этой связи мне вспоминается встреча с ветеранами в День Победы, где мне больше всего запомнился рассказ полковника в отставке Давыдова Фёдора Спиридоновича.
              Сергей не только помнил, но и отчётливо представлял запавшую в душу страничку из истории Великой Отечественной войны. Перед ним, как наяву, предстал струсивший в бою солдат. Судя по притихшему залу нечто подобное, испытывали и все присутствующие.
             - Для новобранца, - продолжал Виктор Звягин, - самый первый бой оказался роковым и единственным. Когда рота пошла в атаку, он спрятался за небольшим бугорком, поросшем мелкими кустами, за что военный трибунал вынес ему самый суровый приговор. И, когда его вели на расстрел, он думал, почему ему суждено умереть такой позорной смертью? «Ведь он любил Родину, хорошо учился, любил свою школу. А мама! Как она любила его!» Горький комок сдавил горло приговорённому солдату. «Нет!» – кричало у него всё внутри. От неожиданно раздавшихся выстрелов он вздрогнул, странное дело, вокруг него свистели пули, но, ни одна из них не задела его. Когда же до него, наконец, дошло, что они нарвались на диверсионную, вражескую группу, он бросился к своим, взял винтовку убитого солдата и вместе с взводом, который должен был его расстрелять, вступил в бой с врагом. Когда подоспело подкрепление, в живых не осталось никого, только приговорённый солдат, смертельно раненый, подавал слабые признаки жизни. Склонившемуся над ним политруку, он с трудом вымолвил: «Напишите маме…» Это были его последние слова, произнесённые в оборвавшейся короткой жизни.
             Речь Виктора Звягина, спокойная и уверенная, произвела сильное впечатление.  Крепко завладев вниманием солдат, он продолжил говорить:
             - Я не так давно начал службу и знаю Ширяева в основном с плохой стороны, но старослужащие ребята говорили, что он мастерский водитель и очень многим бескорыстно помогал, это очень хорошие качества, но, несмотря на это, в заключение хочу высказать нелицеприятное мнение. В аналогичных условиях, о которых рассказывал ветеран полковник Давыдов, сержант Ширяев погиб бы так же, как тот солдат, который струсил в бою.
             Воцарилась мёртвая тишина, она не нарушалась, а, казалось, ещё больше усилилась от гулких шагов Звягина, идущего между столов к своему месту. Сергей ещё ниже опустил голову, его будто придавило свинцовой тяжестью. Все присутствующие притихли, задумавшись и оценивая каждый себя, свою силу морального духа. Отчётливо слышался каждый звук, назойливо жужжала муха, пытавшаяся пробиться через стекло. Вдруг в гнетущей тишине раздался голос рядового Бычкова, никто не ожидал выступления молчаливого, скромного солдата, который вёл себя по принципу, моя хата с краю, я ничего не знаю.
              - Звягин привёл очень хороший пример, но мне хотелось бы дополнить его рассказом генерала Сапронова, лётчика, воевавшего в нашем полку.
             Подробности этой трагической истории многие знали почти наизусть, но никто не осмелился бросить реплику по этому поводу и Александр Бычков уверенно продолжал:
             - В самом начале войны, когда фашистские стервятники безнаказно бомбили наши мирные города, на его глазах девятка юнкерсов долго кружила вокруг советского аэродрома, всё никак не могла обнаружить тщательно замаскированные самолёты. После нескольких безуспешных заходов фашисты сбросили смертоносный груз на город, в котором жили жёны и дети  пилотов. Генерал Сапронов в то время был командиром звена, у него остались в городе жена и сын. Он не побежал с аэродрома, когда чёрные столбы дыма поднялись над уцелевшими домами, а выпросил разрешение подняться в воздух. На максимальной скорости отважный лётчик настиг беспечно уходящего врага и в отчаянной, святой ярости одним звеном уничтожил всю девятку немецких самолётов. В тот день военная судьба надолго разлучила его с семьёй. Вы знаете, как его жена и сын попали в плен, как потом они встретились. Мы только по рассказам знаем о командире эскадрильи, сыне генерала Сапронова, не так давно уехавшем из нашей части учиться в академию. Вот это дополнительный пример необходимости служения долгу не только для Ширяева, но и для всех нас. Мне могут возразить, тогда война была, но ведь для того нас и призывают в армию, чтобы помимо профессиональных навыков, закалиться физически и морально, пройти психологическую закалку. Я не ошибусь, если скажу, что для Ширяева сегодняшнее собрание серьёзный урок. За совершённый проступок, равносильный дезертирству, он, бесспорно, заслуживает самого серьёзного наказания. Однако, он же наш парень и, как уже говорилось, очень хорошо начинал службу, мне кажется, что наша цель должна состоять не только в том, чтобы жестоко карать. В первую очередь мы должны бороться за своих людей. В Ширяеве заложено немало хороших качеств, благодаря чему ему и доверили ответственное дело, быть водителем командирской машины. Портиться он начал давно, происходило это у нас на глазах, но, надо прямо сказать, к нашему стыду, мы никаких мер не принимали, и только, когда он принёс ЧП, только сегодня мы его разбираем. Подобный разговор должен был состояться гораздо раньше. В первую очередь наша вина в том, что мы не доглядели и вовремя не поставили его на место, надо было давно доложить командиру полка о его зазнайстве и высокомерии. Я считаю, что он достаточно строго наказан по командирской линии, и после того, что с ним случилось, неизвестно, как у него сложатся отношения с девушкой, ради которой он рисковал.
             Бычкова неожиданно прервал рядовой Орлов, которого за его полноту почему-то звали Бабас:
             - Если он хочет связать с ней свою судьбу, то нетрудно понять, как он переживает, а мы лезем ему в душу, может это его самая больная рана, больней, чем десять суток ареста.
            После этих слов начался невообразимый гвалт, в противовес противникам, словно в прорвавшейся плотине, забурлили бурным потоком сторонники провинившегося солдата. Вполне можно предположить, что это были те ребята,  которых дома ждали девушки, в том числе и те девушки,  которые потом приехали к своим любимым парням на день прощания с воинской частью. Командир взвода, старший лейтенант Акимов сидел в одиночестве за столом председательствующего, он требовал прекратить шум и предлагал заслушать самого Ширяева, что он скажет, как  оценивает свой поступок, но взводного никто не слушал, его наивные призывы тонули в громких криках. Ситуация приняла неожиданный, взрывоопасный оборот и выходила из-под контроля, разгоревшиеся страсти требовали выхода, каждому нетерпелось высказать свою точку зрения. Говорить хотели сразу все, но никто никого не хотел слушать, казалось, что этот запал бурных эмоций никогда не кончится. Назревающий конфликт  довёл до критической крайности самый яростный обвинитель Терентьев, чувствуя, что у него почва уходит из-под ног,  что  неожиданно появились союзники у провинившегося недруга, готовые оправдать его, он вскочил на стул и, стараясь всех перекричать, орал громче всех:
               - Да он бабник, у него косой десяток девок осталось на родине, и эту шлюшку он поматросит и бросит, она ему нужна, как собаке пятая нога.
              Кто-то возмущённо крикнул:
              - Заткнись, ты, урод!
              От гадких слов  у Сергея всё помутнело в глазах, в гневе он был страшен, никакие силы не могли его остановить. Прорвавшись через скопление тел, он подскочил к Терентьеву, который не на шутку сдрейфил, увидев разъярённое лицо недруга, и хотел ударить по нему сапогом. Но Ширяев уклонился, удар пришёлся вскользь, задев плечо и оторвав погон. Мерзкий оратор, потеряв равновесие, неловко повалился со стула, в падении он получил такой сокрушительный удар в челюсть, что кубарем полетел в дальний  угол комнаты, увлекая за собой ещё, как минимум, человек пять.
              - Прекратить безобразие!!! – разгневанно орал, покрасневший, как рак, старший лейтенант Акимов.
              Однако гневный голос не возымел должного эффекта, солдаты, увлечённые дракой, на него никак не отреагировали. В завязавшейся потасовке из нагрудного кармана Ширяева незаметно для него вылетела фотография Наташи, она не успела опуститься на пол, её проворно подхватил Звягин. Командир взвода, видя, что накалившаяся до крайности,  обстановка может обернуться  уголовно наказуемым исходом, вытащил из кобуры пистолет, поднял высоко над головой, направляя его в потолок, и закричал что есть мочи:
              - Всем стоять! Стрелять буду!
               На сей раз грозный окрик  с пистолетом подействовал отрезвляюще, солдаты не сразу, но стали постепенно успокаиваться, а распалившийся старший лейтенант, глядя на Ширяева, продолжал кричать:
               - А ты под трибунал пойдёшь, в дисциплинарном батальоне  будешь дослуживать!
              Рядовой Звягин, пытаясь развеять накалившиеся страсти, показал командиру взвода фотографию.
             - За такую красавицу я тоже врезал бы по морде, как следует.
             - Молчать! – кричал молодой офицер, почти ровесник подчинённым, - ты тоже сядешь на гауптвахту, как подстрекатель драки!
             В тот же день Ширяев оказался в одиночной камере, а Звягина, несмотря на прозвучавшую угрозу, не посадили. Лёжа на нарах, Сергей долго не мог уснуть, эпизоды прошедшего дня чредой вставали перед глазами. Прежде всего, ему было неимоверно стыдно  за то, что он подвёл командира полка, который относился к нему с отеческой теплотой. Ради того, чтобы искупить перед ним свою вину, он готов был  выполнить любое, самое рискованное задание, но, к сожалению, такой необходимости не  было.  Словно розовая пелена спала с глаз, перед взором проплывали напряжённые лица солдат, товарищей по оружию, с которыми он начал давно конфликтовать, и эта драматическая развязка стала закономерным финалом  его неблаговидных деяний, в завершение которых он оказался в положении предателя. В военное время его могли бы расстрелять, как  того струсившего солдата, о котором говорил ветеран полковник Давыдов. Думая о Наташе он мысленно просил у неё прощения, её чуткое, хрупкое сердечко с первых минут почувствовало разразившуюся над ними беду, она безутешно плакала, сама не зная почему, а у него не промелькнуло ни капельки тревоги. Он не задумывался о том, что в этот насыщенный, уплотнённый день в нём повторно сыграли гены дворянского происхождения. Ни капли не раздумывая, он ринулся защищать  честь любимой девушки, сейчас он в душе благодарил Всевышнего за то, что разразился скандал в тот момент, когда командир взвода высказал предложение заслушать его с оценкой своего проступка. Если бы строевое собрание пошло по предложенному руслу, ему бы стали задавать вопросы, в том числе и о Наташе. Говорить о том, что по отношению к ней он не мог поступить иначе, потому что не хотел омрачить ей радость чудесного  выпускного вечера, который бывает только раз в жизни. Публично оправдываться и обнажать свои сокровенные чувства, вымаливать себе снисхождение, прикрываясь возвышенными чувствами к любимой девушке для него было бы более, чем унизительно, это противоречило всему складу его характера, на это он не пошёл бы ни за что на свете.
              А дальше в голове всё перемешалось, появилось множество других мыслей вокруг событий двух прошедших, до предела спрессованных дней, они были расплывчаты и неустойчивы. А то главное, к пониманию необходимости которого его приводило сегодняшнее строевое собрание, находилось в самом зародыше. Это главное не  сформировалось в сознании, не приобрело устойчивого осмысленного содержания, без которого невозможно построить твёрдую, обоснованную жизненную позицию. Он пытался сосредоточиться, связать разбегающиеся мысли логическими связями, но у него ничего не получалось. Прославленные русские полководцы приумножали мощь Родины великими военными победами, а плоды побед в реальной жизни не закреплялись, они как будто куда-то уплывали в чужие руки. «Сам погибай, а товарища выручай», - эта и ещё множество других, воинских заповедей прославленного российского Генералиссимуса Суворова, принёсшие исторически неувядающую славу российской армии, в последнее время размывались аморфными догмами.  Злясь на себя за беспомощность перед укоренившимся в сознании, ненавистным формализмом, который, как липкая паутина на молодом деревце, обволакивал и душил свежие, только что пробудившиеся к жизни побеги, солдат с тоской смотрел на зарешёченное, узкое окно. Поймёт ли, простит ли его Наташа, когда узнает всю правду. Происшедшая  драма выглядела ужасно по сравнению с тем, сложившемся у неё представлением о нём, которое он ощущал в каждом взгляде, в каждом движении неискушённой, беззаветно любящей его девчонки. Несомненно, она будет страдать от неизвестности, и будет жить в борьбе с собой. Если бы она была рядом, то вдвоём, поддерживая друг друга, они бы легче пережили обрушившуюся на них форс-мажорную беду. Ненавидя себя, Сергей закрыл глаза, будто тем самым  надеялся удержать в сознании промелькнувшие коротким видением возвышенные моменты и отогнать прочь то, что омрачало до безнадёжности огромное счастье, подаренное им Всевышним. Ничего не видя перед собой, испытывая состояние, подобное тому, как при переходе от света яркого, солнечного дня к темноте глухой камеры, он почувствовал, как горький комок подкатил к горлу, но у него хватило твёрдости характера сдержать слёзы, которые едва не покатились по щекам.
              До недавнего времени бесконечно счастливый солдат, переживал чёрную полосу в своей короткой жизни. Шествие по военному городку в сопровождении конвоира само по себе было уже унизительно, но, мало того, у него отобрали ремень, рабочая гимнастёрка болталась на нём, как короткая, неряшливая, женская юбка. Уборка мусора на тротуаре, чистка свинарника в подсобном хозяйстве никак не способствовали поднятию настроения. «Не унывай, Серёга, - пытался он успокоить сам себя, - солдат, не побывавший на гауптвахте, это не солдат». Однако, надуманная, фальшивая бравада не прибавляла  бодрости духа. После черновой работы, которой до предела был наполнен весь день, его водворяли в одиночную камеру. Угнетённое состояние усиливалось переливчатым грохотом закрывающейся железной двери.
              Тусклое одиночество поневоле настраивало на мрачные размышления, которые вызывали угрызения совести. Через призму небольшого расстояния во времени ему было мучительно стыдно за хитрые уловки, к которым он прибегал, чтобы добиться увольнения. Сейчас он называл это откровенной подлостью, а тогда внутренний разлад сглаживался встречами с Наташей. Ещё издалека, едва завидев друг друга, они ускоряли шаг и почти бежали навстречу, чтобы быстрей обняться и расцеловаться. От одного только взгляда в волшебные «шатурские, голубые озёра», от сияющих радостью улыбок посылаемых ему, как щедрой россыпью изумрудов, у него пела душа. Его охватывало сладостное упоение, которое напрочь заглушало лжефилософские Фрэйдовские доводы о первенстве разума. Счастливчику следовало бы задуматься и понять, что его хитрости и обиды товарищей не могут продолжаться бесконечно долго, сколько верёвочка ни вейся, а конец будет. Но эти мысли и близко не приходили в голову, они даже не просматривались на отдалённом горизонте. Не верилось и даже не  хотелось думать о неизбежности драматического финала, наступившем таким неожиданным и таким безжалостным образом. Судьба есть судьба, её не обойдёшь и не объедешь. Он стоически, мужественно переносил  выпавшее на его долю испытание. Унизительное положение, в котором он оказался, ничего не значило в сравнении с тем, что ему на длительное время не предвиделась возможность увидеться с любимой девушкой. Он сходил по ней с ума и не знал, какими словами объяснить происшедшее, чтобы не омрачить светлые воспоминания выпускного вечера. Тяжёлая, непредсказуемая развязка принесла на чёрных крыльях самые мрачные, самые невыносимые переживания. Особенно мучительно он прочувствовал драматизм своей ситуации в воскресный день, когда по дороге на хозработы, увидел в отдалении группу солдат, идущих в увольнение. В это время его всегда ждала Наташа, и сегодня в весёлом воскресном настроении она его с нетерпением ждёт, на этот счёт у него не было никаких сомнений. Что теперь она подумает о нём? От одной только мысли об этом хотелось волком выть.
              В ненавистном свинарнике невинные хрюшки  подняли невообразимый визг, когда отбывающий наказание солдат приступил к уборке. Бедные поросята, наверное, не так сильно бы визжали, и простили бы ухаживающего за ними человека, если бы понимали, какие невыносимые душевные муки и страдания переживает он. К исходу дня, когда его снова заперли в камере, Сергей с особой остротой ощутил сердцем и по- настоящему понял умом, что находится под арестом. В тот вечер дольше обычного он не мог уснуть. Жёсткие нары особенно остро давили на бока. В мрачных стенах зла и насилия он вставал и начинал ходить из угла в угол до головной боли, до полного изнеможения. Невыносимо угнетала мысль о реально прочувствованной  и, судя по всему, довольно долгой предстоящей разлуке с любимой девушкой, ради которой он готов был снести и осуждение товарищей, и наказание командира. Он готов был совершить любой подвиг ради того, чтобы вернуть утраченную возможность вновь и вновь  видеть её, испытывать то радостное, то блаженное состояние, похожее на захватывающее парение над землёй, которое он испытывал в кино, на выпускном балу, и везде, где они находились вместе.
              Потемнело зарешёченное окно, расположенное под самым потолком, из камеры не было видно ни одной звёздочки на небе, а так хотелось бы повести с ними душевный разговор. Конечно, они не услышат его, но полковник Абрамов Виталий Иванович, у которого не зачерствела душа от кошмаров горячих точек, говорил, что в ночном полёте звёзды дарят нежность. Этой самой нежности в заточении больше всего и нехватало. Светлый, летний день угас, на смену ему пришла тёплая, ласковая ночь, когда кажется, что каждый кустик, каждая былинка шепчут о любви влюблённым парам. Нахлынувшие,  короткие лирические размышления сменились воспоминаниями нелицеприятного конфликта, происшедшего сразу со всем коллективом. Прямые, честные, беспощадные высказывания, прозвучавшие в его адрес на строевом собрании, он воспринимал, как  вполне заслуженные. Если не считать, презрения к своему недоброжелателю, поступки и поведение которого у многих вызывали осуждение, он ни на кого не таил обиду. Более того, он и к ярому недругу испытывал некое подобие жалости из-за того, что тот необъяснимо шёл по жизни по сатанинской тропе, которая ещё никого ни к чему хорошему не приводила. Сослуживцы говорили справедливо, в отличие от Терентьева в их тоне не было зла и ненависти, они открыто выражали накопившееся недовольство его предательством. Но, как ни глубоко он осознавал свою вину, внутренний червячок противоречий не давал покоя. У него даже в отдалённом приближении не возникало в мыслях ни малейшего упрёка в адрес любимой девушки, она была для него святая, как священный образ коровы в Индии. Всю вину и всю ответственность за случившееся он целиком и полностью брал на себя. Однако он пытался найти не существующее в природе осмысленное обоснование, почему, поступив по-рыцарски, защищая её честь, на них свалилось столько горьких бед. И в тоже время, если бы он поступил так, как обязывает долг, то нанёс бы любимой незабываемую, душевную обиду, а то бы и вовсе потерял её. Как же быть? Где здесь истина? Видимо прав был Виктор Звягин, в экстремальной обстановке, в жёстком переплетении личных интересов и интересов долга ему, Ширяеву, суждено погибнуть.
               Близился к концу срок отбывания наказания, в один из последних дней Сергея не повели, как обычно, на хозработы, а, не объясняя причин, оставили сидеть в камере. Для него стал полной неожиданностью визит нештатного военного дознавателя из соседней воинской части, на которую возлагалось радиотехническое и радиоэлектронное обеспечение авиационного полка. Сергей с тревогой и недоумением смотрел на известного в гарнизоне, нештатного представителя правоохранительных органов. На его недоумённый, немой вопрос дознаватель сказал:
               - Терентьев написал на вас заявление в военную прокуратуру за нанесённые, телесные побои.
              От страшного известия Сергей изменился в лице, у него потемнело в глазах.
              - Вот же  негодяй, он же сам во всём виноват, он спровоцировал драку.
              Вы не горячитесь, мне нужно снять с вас показания. Прошу вас не допускайте необдуманных, опрометчивых высказываний. Постарайтесь вспомнить подробно, как всё происходило, каждая, на первый взгляд, незначительная деталь может иметь важное значение. Говорите честно, ничего не прибавляйте в своё оправдание и не умалчивайте о том, что послужило мотивом вашего поступка.
              - Ничего я не буду объяснять! - взорвался Сергей, чувствуя, как сердце защемило в груди.
             Он вспомнил строевое собрание, взгляды ребят, полные осуждения. Ни одного слова в  свою поддержку он не услышал, у него пропала уверенность в себе, почти все тогда дули в одну дудку с прохвостом, и теперь будут жалеть его.
            - Молчание и отказ от дачи показаний только усугубит вашу вину, ответьте на вопрос, что побудило вас кинуться к Терентьеву?
             - Он оскорбил честь моей замечательной девушки, на которой я собирался жениться и оклеветал меня.
             -  Какие оскорбления он произносил? Для следствия это имеет важное значение?
            Сергей с тоской смотрел на дознавателя, во взгляде его сквозило столько мучительной, невысказанной боли, что было ясно, что солдат находится на грани психологического срыва.
             - Да наплевать мне на ваше следствие, не могу я повторить эти гадкие слова! Надо посадить, сажайте! Что вы мне душу гложите?!
            - Здесь вопросы задаю я, я знаю эти слова, о них говорили ваши товарищи, как свидетели. У меня есть ещё вопрос:
            - Кто нанёс первый удар вы или Терентьев?
            - Он хотел сапогом ударить меня в лицо, но я уклонился, удар пришёлся по плечу, только погон сорвал с гимнастёрки.
            - Плечо болит?
            - Болит, но не сильно.
            - Можете мне показать?
            Сергей послушно расстегнул гимнастёрку, на плече был виден широкий синяк, а в центре красный кровоподтек.
            - За медицинской помощью обращались?
            - Нет.
            Следователь обратился к конвоиру:
            - Скажите дежурному, чтобы сюда вызвали врача.
            Когда они остались наедине, дознаватель уменьшил громкость почти до шёпота:
            - Я не имею права  вам это говорить, но я вижу, что вы порядочный человек, если события и дальше будут развиваться, то тогда вам мой совет, говорите, что кинулись к Терентьеву, чтобы заставить его прекратить лить поток оскорблений и клеветы, а он вас ударил сапогом, и больше, ни одного слова лишнего.
             Появился конвоир и доложил:
             - Товарищ старший лейтенант, врача вызвали, скоро подъедет.
             - Хорошо, спасибо! – и, обращаясь к Сергею, дознаватель продолжил,- гимнастёрка с оторванным погоном цела?
             - Не знаю, у старшины надо спросить.
             Было задано ещё много вопросов, беседа длилась более часа, за это время прибыл врач и запротоколировал следы нанесённого удара, а дознаватель достал из кейса предусмотрительно захваченный фотоаппарат и зафиксировал эти следы на фотоплёнку. Перед самым уходом уже, будучи в двери, он предупредил:
             - Возможно, вам ещё предстоит  разговор с представителем прокуратуры военного округа, во всяком случае, к этому надо быть готовым, отнеситесь к этому серьёзно.
             Судя по содержанию беседы, дознаватель вроде бы хотел помочь, он мягко стелил, чтобы завоевать доверие, а в заключение, словно плетью стеганул. В заточении, в одиночестве дополнительно навеянные мрачные мысли угнетали невыносимо. В раздумьях о перспективе получить срок из-за подлеца и негодяя, и навсегда потерять любимую девушку, Сергей в ярости сжимал кулаки и скрежетал зубами. Невольно возникал вопрос, а переживёт ли мама это страшное известие?  Он вплотную приблизился к  опасной черте отчаяния и ходил по камере из угла в угол, как затравленный зверь.
             После гауптвахты, оказавшись в кругу сослуживцев, дышать стало легче. Возвращение в родное подразделение, в котором провинившийся солдат делал свои первые шаги, он воспринял, как должное. Раньше не думалось о том, что по давнишней, сложившейся в авиации с незапамятных времён, традиции службу в автороте окрестили обидной фразой: «заносить хвосты», а сейчас об этом почему-то с грустью вспомнилось.
            Старшина после доклада сержанта о прибытии для дальнейшего продолжения службы, с укором посмотрел на него, но не высказал упрёка и не произнёс своей излюбленной прибаутки: «Прибыл лётчик-нарушитель, теперь предстоит из него сделать лётчика-бомбардировщика». Серьёзность проступка, и угроза возможного сурового наказания не допускали шутливого тона. Слов-то этих старшина не сказал, но в тот же день, перед отбоем отправил Ширяева драить два лестничных пролёта – объект приложения  физической силы нарушителей и разгильдяев. На другой день прибывшего на исправление солдата назначили водителем старенькой кислородной машины, наверное, одной из самых старых в автороте. Ей уже подошёл срок списания, она находилась в эксплуатации лишь потому, что где-то по пути произошла непредвиденная задержка с доставкой новой кислородки. С авиационно-технической базы ещё неделю назад пришла телефонограмма, в которой сообщалось, что новая машина отгружена и ожидает отправки на железнодорожной станции.
              Сергей не зацикливался на получении новой кислородки, он любил свою профессию и заботился о машинах, как о живых существах. У него не было ни капельки обиды за то, что его посадили на изношенную «рухлядь» и ласково окрестил её «старушкой», он перебрал гремевший задний мост, сделал ревизию коробки передач, отрегулировал сцепление. «Старушка» попавшая в надёжные, заботливые руки, как будто помолодела, она, словно в знак благодарности, заработала не хуже новой. Добросовестный водитель попросил прапорщика выписать ему со склада краски, чтобы закрасить на изношенных деталях проступающую ржавчину, но зажимистый прапорщик наотрез отказал:
             - Ты что, к техосмотру готовишься, так он совсем недавно прошёл. И твоей машине осталось до списания, кот наплакал.
            - Ширяев, хватит тебе холить своего «Боливара», он теперь и так десятерых увезёт, - кто-то сказал из дожидавшихся в очереди у дверей склада.
            Сергей сдержанно улыбнулся, но продолжал настаивать на своём:
             - Рано списывать эту машину, она ещё может добрую службу сослужить.
             - От покраски лучше ездить не станет.
             - Товарищ прапорщик, разрешите обратиться к зампотеху.
             - Разрешаю, но учти, краски у меня до весны нет.
             Сергей всё-таки сумел раздобыть краски и лаку, и машина заблестела, как красавица. Сработал классический принцип, если человек захочет сделать дело, то он найдёт способ осуществить свой замысел. Опальный водитель с головой ушёл в работу, это несколько отвлекало от нерадостных ожиданий. Шло время, а обещанный, грозный представитель прокуратуры из штаба военного округа всё не появлялся, постепенно притуплялась острота переживаний от витающей над головой угрозы. Но эти мысли в последнее время неотступно держали его в плену, они неразрывно были связаны с самыми близкими, с самыми дорогими ему людьми, с  родной мамой и с любимой Наташей. Как горячо ему хотелось, чтобы они встретились и подружились, но полная неопределённость в дальнейшей судьбе, вырисовывающаяся в крайне мрачных тонах, полностью исключала радужную мечту, делала её почти несбыточной.
             Надолго лишённый возможности встретиться с любимой девушкой, он не знал, как объяснить ей причину вынужденной разлуки. Написать всё, как есть, не позволяла мужская амбициозность, потому что это известие вызовет в девичьем сердце жалость, а против женской жалости выступало  всё его гордое, светлое, незапятнанное сознание. Помимо этого была ещё одна, казавшаяся более важной, причина, не хотелось, чтобы к чудесным воспоминаниям о выпускном вечере примешивалась эта крайне грустная и печальная история. Он цеплялся за эту мысль и не мог понять замутнённым рассудком, что такой довод выглядел сплошной нелепостью. Наташа ждала его и в неизвестности так же, не меньше, чем он, неимоверно страдала. Те радости, что были отпущены им Всевышним, даже не всплывали в памяти, горечь переживаний господствовала в душе и заглушала все светлые, счастливые воспоминания. После волшебной близости, которую она решительно без  тени сомнения  подарила им обоим, чтобы выпускной вечер запомнился им ещё сильней на всю оставшуюся жизнь, его необъяснимое отсутствие и молчание могло вызвать самые чёрные мысли у кого угодно. Его коробило от собственного бессилия, голова шла кругом, но спасительного решения на ум не приходило. Наконец, вконец истерзанный мучительными раздумьями, он решил солгать, хотя уже имел горький опыт, что хитрость и обман его ни к чему хорошему не приводили. Израсходовав кучу бумаги, несчастный воин с большим трудом сочинил короткое письмо, в котором писал, что его послали  на два месяца в командировку и больше ничего не сообщал, в надежде, что она сама догадается, куда, зачем и почему  не полагается разглашать из соображений военной тайны. Через два месяца он надеялся своим трудолюбием и добросовестной службой заслужить увольнение и объясниться с  любимой девушкой. Поймёт ли она его, простит ли его, этот вопрос оставался открытым. За короткой, продиктованной исключительно благими намерениями ложью, он писал ей почти те же самые слова, которые она говорила, охваченная предчувствием беды, при последнем расставании: «Милая Наташенька, что бы ни случилось с нами, какими бы крутыми тропами ни пролегала наша жизнь, верь мне и всегда помни одно, что я всегда буду любить тебя и никогда не разлюблю. Если чёрным силам зла суждено нас разлучить нас, и, если ты решишь связать свою судьбу с другим, я буду до конца дней своих желать, чтобы ты всегда была счастлива». Он не знал, что его благородную ложь и искреннее, идущее из глубины сердца, жертвенное желание ей счастья навсегда похоронит в нераспечатанном конверте писарь Терентьев, на которого совсем недавно по совместительству возложили обязанности почтальона. Не знал этого пытавшийся успокоить свою совесть страдающий солдат, не знал он и того, что судьба в лице этого негодяя ещё раз более жестоким образом накажет его.


             После первого прошедшего воскресенья без любимого Серёжи, когда тот сидел на гауптвахте, Наташа не находила себе места. Смутное волнение, не покидавшее её всю неделю, ещё больше обострилось. Безотчётный страх потерять любимого, поселившийся в ней при последнем расставании подтверждался   и нарастал огромным комом. Ей была непонятна причина его возникновения, её хрупкая, легкоранимая душа затрепетала от недоброго предчувствия. Почти в беспамятстве, исступлёнными поцелуями она будто хотела виртуально удержать его  при себе и отогнать надвигающуюся беду. То, что над ними разразилась большая беда, она почувствовала в тот момент, когда он был рядом, и она  находилась в его  объятиях,  он никак не мог быть повинным в том, что происходило.   Упрёков в его адрес и плохих мыслей о нём она не допускала, раненое девичье сердце готово было всё ему простить, но почему он сам не хочет ничего сообщить  о себе, разве он не понимает, что поступает нехорошо. Терзаемая неизвестностью, бедная, юная девчонка находилась в тоскливом смятении и не знала, что думать, что предпринять. Спасительница Наташка Горюнова, как и все одноклассники, разъехались кто куда, они, как оперившиеся птенцы, разлетелись  из гнезда. С самых первых  самостоятельных шагов стало ясно, что по крутым извилистым тропам жизни ей придётся идти одной.  Иногда мелькало тревожное предположение, что с ним могло случиться какое-нибудь несчастье, ведь он же был водитель. Но, если бы произошло дорожно-транспортное происшествие с тяжёлыми последствиями, то молва о нём мгновенно разнеслась бы по всему небольшому городку. Прошло в горьком одиночестве одно воскресенье, за ним второе и третье. Летние, светлые дни померкли, время тянулось медленно и тоскливо. Не в силах больше переносить пребывание в изнуряющей, терзающей сердце неизвестности, Наташа набралась смелости и сама отважилась пойти в воинскую часть.
               Она ещё не знала, что судьба оказалась к ней в очередной раз немыслимо жестокой. Надо же было страдающей девчонке прийти со своей бедой именно в тот день и в тот час, когда на проходной дежурил Терентьев. Увидев невероятно красивую девушку, он рассыпался в слащавых любезностях, а когда узнал к кому она пришла, сразу изменился в лице. Но это длилось лишь какие-то доли секунды, в подленькой душонке ярким пламенем вспыхнул ядовитый факел ликования. Он не стал говорить, что его недруг в ближайшее время может оказаться на скамье подсудимых, тогда в ней вспыхнула бы женская жалость, и любовь её усилилась бы многократно. Тогда она стала бы самой ярой его защитницей, и негодующие парни, очарованные её красотой, как свидетели, стали бы давать совсем другие показания в пользу провинившегося. Ему надо было отомстить, и он безошибочно смекнул, как побольнее отравить жизнь до недавнего времени самой счастливой, влюблённой пары.
              - Ах, это вы к нему, - и, переходя на откровенно хамский тон, и понимающе хихикнув, добавил, - да ты у него не одна такая, он почти каждую ночь, как кобель, бегает к кому-то. Если залетела, то не стесняйся, иди прямо к командиру, пока  другая, такая же, как ты, его не перехватила.
              Наташа внутренне настраивала себя услышать самое худшее, но только не такое. Совсем недавно она, как в безбрежном океане,  купалась в лучах безоблачного счастья, а тут на неё с порога будто вылили ушат ядовитых помоев. Поначалу она не поверила своим ушам, не поверила, что мерзкие слова прозвучали в её адрес, в растерянности она оглянулась по сторонам, но вокруг, кроме неё никого не было. От беспомощности, от полной незащищённости у неё перехватило дыхание, болезненным румянцем обожгло щёки. Ухмыляющаяся, наглая физиономия негодяя, стоявшего в дверях, расплылась в однородное, жёлтое пятно. Сгорая от стыда, она стремительно кинулась прочь от проходной, как от проказы, как от приоткрывшихся ворот ада. Через несколько шагов она почувствовала, как горький комок подкатил к горлу, её стало лихорадить. Она мысленно пыталась защитить себя, внутренний голос поддерживал её: «Нет! Он не может быть таким!» В её сознании сложилось твёрдое представление, что в воинской среде, окружённой романтичным  ореолом мужества, благородства и отваги, не может быть места гадости и подлости. Собственно оно так и было, но ослеплённая горечью обиды, она не сразу вспомнила поговорку, что в семье не без урода. После обидного, счастливого курьёза с братом она пролила немало слёз, но тогда же она научилась глубоко в себе таить грусть и печаль. Как испуганная птица, она забилась в глухую чащу одиночества.
              Татьяна Витальевна сразу после выпускного заметила изменения в настроении дочери, но предпочла до поры, ни о чём не спрашивать, у молодых всякое бывает. Но, к удивлению, дочь сама поделилась поселившейся тревогой.
              - Наташенька, это детство прощается с тобой, ты уже стала взрослой, тебе просто грустно без школы.
              - Нет, кажется, случилось что-то серьёзное.
              - А вы, случаем не поссорились?
              - Да что ты, мамочка, - улыбнулась дочь, - мы никогда не будем ссориться.
              - Вы дали такую клятву?
              - Нет, нам не нужны слова, у нас и так всё ясно.
              То, что дочь улыбнулась, то, что поделилась своей тревогой, уже было хорошо, но в дальнейшем развитии событий переживания дочери передались и матери. От того, что Сергей не пришёл, как обычно, в выходной день, лишь подтвердило, что недоброе предчувствие было не напрасным. И чем дальше продолжалась неизвестность, тем сильнее становилось тревожное волнение, тем молчаливей становилась Наташа. А однажды, спустя несколько недель чуткое материнское сердце безошибочно определило, что произошла беда. Уже с порога по выражению лица дочери легко было понять, что на неё обрушилась большое несчастье, от которого она глубоко страдала, и не проявляла ни малейшего желания поделиться свалившемся на неё  горем.
               Поначалу Татьяне Витальевне казалось, что она догадывалась о причине удручённого состояния дочери. Её, как мать, и радовала и пугала серьёзность и глубина охвативших её любимицу чувств. Работая в школе, она видела насколько просто и легко молодёжь относится к своей первой влюблённости. Лишь немногим, наиболее преданным и верным, удавалось сохранить окрылённое, юношеское счастье, с которым было легко и уверенно начинать  шагать по жизни. Материнское сердце и радовалось  и сильно тревожилось: «Если  вдруг у них произойдёт размолвка, то душевная, нравственная рана будет очень больной и глубокой». Но судя по первоначальному, доверчивому откровению, между ними не было банальной ссоры, произошло что-то другое. Она ничего не знала о той дикой, безжалостной, моральной травме, которую бедная девочка получила на проходной. Татьяна Витальевна терялась в догадках и, используя по максимуму богатый опыт и своё педагогическое мастерство, пыталась завести доверительный, душевный разговор, вызвать любимицу на откровенность и помочь материнским советом. Но едва они касались отношений с Сергеем, как её милая глупышка замыкалась в себе и под предлогом подготовки к вступительным экзаменам уходила в свою комнату. «Какие уж тут экзамены?» - со вздохом думала мама, её житейская мудрость подсказывала другой путь: узнать, что же случилось с Сергеем? Насколько она понимала, никакой размолвки между ними не было, от этого обеспокоенность ещё больше возрастала. Своими тревогами она поделилась с мужем и стала уговаривать его навести справки о внезапно исчезнувшем парне. Но Александра Николаевича не надо было уговаривать, он был молчалив и даже при своей занятости на работе не мог не заметить бурно прогрессирующей депрессии Наташи. Его не на шутку тревожило состояние любимой дочери, он уже не один день думал, как ей помочь. На этот счёт у него появились некоторые соображения, связанные с приближающейся сессией депутатов городского совета.


                У ничего неподозревающего Ширяева невесело было на душе, его вновь охватило подавленное настроение. Все неисправности на старенькой машине были устранены, появившееся свободное время не приносило радость, а действовало угнетающе. Именно в этот момент разлетелась весть, что ожидается прибытие в часть следователя из окружной военной прокуратуры, а накануне, ещё раньше к Терентьеву приезжали заботливые родители. Сергей в ожидании допроса ходил мрачнее тучи, его угнетали мысли о своём безрадостном будущем, о горе, которое свалится на плечи матери, о переживаниях Наташи, с которой возможно придётся расстаться навсегда.
              Начищенный до блеска штабной офицер от проходной напрямую проследовал прямо в штаб полка. По дороге он старался не замечать хмурые, недоброжелательные взгляды. В строевых частях не особенно жаловали штабных да ещё из прокуратуры. Но командир полка встретил старшего лейтенанта с дружеской улыбкой, а про себя отметил, что с молодым будет легче разговаривать.
              - Товарищ полковник, мне поручено снять показания с сержанта Ширяева по поводу его самовольной отлучки и по поводу рукоприкладства к своему сослуживцу.
              - За самовольную отлучку он уже отсидел на гауптвахте десять суток, вас это не должно касаться. Если в течение трёх месяцев он повторно совершит подобный проступок, то тогда уже по закону вы будете с ним разбираться. Ещё хотелось бы уточнить, одну деталь он уже не сержант, за драку он разжалован до рядового.
              - Это уже хорошо, похвально, что меры были приняты сразу по горячим следам.
              - Хвалить-то меня не надо, ничего хорошего в этом тухлом деле нет. Вы всегда говорите, что в таких случаях, как в этом,  вопросы задаёте вы. Но надеюсь вам известно, что командир воинской части, в звании полковника наделён полномочиями органа дознания, и ваше руководство периодически проводит сборы для повышения нашей юридической грамотности.
              - Так точно, товарищ полковник.
              - Ответьте мне на один вопрос, у вас есть девушка, которую вы любите?
              - Мы только недавно поженились, у нас ещё не закончился медовый месяц, - с сияющей улыбкой признался молодой офицер.
              - Это здорово! От всей души поздравляю! Примите мои самые искренние поздравления и пожелания вам счастливой  семейной жизни на долгие годы. Чем крепче офицерская семья, тем крепче наши вооружённые силы.
              - Спасибо большое, товарищ полковник, но мы уклоняемся от темы нашего разговора.
              - Извините меня, старший лейтенант, что я делаю некоторое отступление, но от темы я не уклоняюсь, и потому у меня есть ещё один вопрос:
              - Что бы вы сделали, если бы вашу любимую жену за глаза, но в вашем присутствии назвали шлюхой?
              Следователь побагровел от этих слов и едва не вспылил, но сдержался и с горячностью ответил:
              - Я бы,  не раздумывая, дал бы этому гаду в морду.
              - Молодец, вы заслуживаете самого глубокого уважения, коснись это меня, я бы поступил точно так же, как вы сказали.
              - Товарищ полковник, вы куда клоните? – спросил с сомнением старший лейтенант, почувствовав, что попался на хитрую уловку.
              - А клоню я к тому, что Ширяев поступил так, как поступили бы и  мы с вами, оказавшись на его месте. У нас в гарнизоне служит специалист по радиоэлектронике, заочно окончивший юридический институт. Приказом начальника гарнизона он назначен нештатным военным дознавателем, он очень порядочный и добросовестный офицер, и наполовину ваш коллега. По моей просьбе он провёл дознание на высоком профессиональном уровне, и все материалы дела лежат перед вами на столе вот в этой папке.
              - Не хотите сор из избы выносить? Но его же родители будут жаловаться на беззаконие.
             - Насчёт сора из избы и беззакония это лишнее, я лично внимательно изучил материалы дела, в нём по поводу законности нет ни сучка, ни задоринки. А то, что родители не будут жаловаться, есть неубиенные гарантии, можете поверить моему седому опыту. Их драгоценный сыночек не так давно совершил дорожно-транспортное происшествие, в котором пострадали люди. Похоже, что родители люди не бедные, они сами каким-то образом сумели закрыть этот вопрос, как это делается, вы с вашим опытом и подготовкой, наверное, знаете лучше меня. Так вот, наш дознаватель провёл с ними душещипательную беседу по поводу возвращения на пересмотр материалов дела по ДТП. Советую и вам в качестве упреждающего шага на случай всяких неожиданностей наведаться в наше городское ГАИ и ознакомится с материалами дела.
              - Товарищ полковник, вам бы с вашим опытом работать в нашей структуре.
              - Мне и в моей структуре неплохо, я надеюсь дослужить в ней до недалёкой пенсии, а вот насчёт нашего военного дознавателя перед своим начальством замолвите словечко. В вашей структуре, мне кажется, он был бы более успешным.


              Через два дня офицер из окружной военной прокуратуры  уехал, даже не вызвав на допрос Ширяева, которого известили, что уголовное дело  по отношению к нему прекращено. Радостные мысли неудержимым вихрем понеслись в голове, если в его положении можно было чему-то радоваться. Он не знал, как благодарить местного дознавателя, снимавшего с него показания в камере на гауптвахте. Появился свет в конце тоннеля и в отношениях с Наташей, стала отчётливо  вырисовываться перспектива возможной встречи с ней. Началась подготовка к крупномасштабным учениям, в которых автороте вместе с «наступающими» войсками предстояло выполнить многокилометровый марш к новому аэродрому предстоящего базирования авиационного полка. Для Сергея подготовка к учениям стала двойной радостью. Водитель с незаурядными способностями расценивал это событие, как надёжный шанс для того, чтобы отличиться, загладить вину, а главное, получить моральное право вместо благодарности попросить короткое увольнение хотя бы на пару часов. Он тщательно, с каким-то фанатическим старанием готовил кислородку к предстоящему испытанию и искренне верил, что от безотказной работы «старушки» на марше зависит и его судьба, и судьба Наташи.
              Казалось, чёрная полоса невезения осталась позади, однако, в самый разгар работы в автопарке, когда Сергей с энтузиазмом работал на своей машине, а заодно помогал товарищам, если у кого-то, что-то не ладилось, ему принесли полураспечатанное письмо. Похоже, что оно уже кем-то было прочитано, он ни разу не видел подчерка Наташи, но какое-то интуитивное чувство подсказывало, что текст, полный горечи и девичьей обиды, написан каким-то посторонним человеком. Она ни разу не вспомнила о его письме, в котором он клялся в любви и верности, желал ей счастья,  даже если жестокая судьба отнимет её у него и отдаст в объятия другого. Об этом она совершенно ничего не говорила, а только упрекала его в чёрствости, складывалось впечатление, что его и её письмо написаны на разных языках. Наташа сообщала, что в ближайшее время уезжает поступать в Университет, но даже не написала, в каком городе он находится. Какие только мысли ни лезли в голову, порой ему казалось, что у него вот-вот поедет крыша. В поисках логической связи с непонятным, разрозненным текстом, он пришёл к какому-то не очень убедительному заключению и расценил её обиду, её слова упрёков очень упрощённо. Он считал, что она каким-то образом узнала об обмане насчёт придуманной командировки и теперь всё написанное считала ложью. Она не стала утруждать себя поиском слов, раскрывающих её чувства в ответ на его крайне неискреннее послание.
              Было от чего прийти в отчаяние, сразу стало не до марша, не до учений, в сознании пронеслось обжигающее предупреждение о том, что за повторную, самовольную отлучку в течение трёх месяцев могут отдать под суд и придётся дослуживать в дисциплинарном батальоне. Над зажатым в тиски закона солдатом свинцовой тучей, из которой вот-вот посыплются кинжальные стрелы, нависла угроза неизбежности воинского преступления. Но, видимо, влюблённое сердце не подвластно никаким, ни человеческим, ни природным самым суровым законам. Пусть даже разверзнутся  врата ада, но с настоящей любовью он готов пройти и через них. «Плевать на всё! Всевышний подарил им двоим прекрасное мгновение любви, пусть оно было очень коротким, но оно останется в сердце на всю жизнь, - взволнованно думал пылкий юноша, -  пусть будет, что будет, но с Наташей я должен непременно встретиться и объясниться!»


                В то время, когда военные готовились к  проведению учений, городская жизнь протекала в размеренном, устоявшемся русле. В ближайшие дни должна была состояться сессия городского совета депутатов, в число депутатов входил представитель от воинской части майор Куимов Леонид Петрович, исполнявший должность замполита полка. Иногда на заседание приглашали командира части, почтенного возраста полковника убелённого сединой и награждённого множеством боевых наград. Как правило, заседания с приглашением военных проходили  в канун торжественных, военных юбилейных дат. У Наташиного отца  не было с ними тесных точек соприкосновения, но в перерывах они нередко вели общие беседы. Александру Николаевичу замполит запомнился, как толковый, вдумчивый офицер с ясностью суждений, его выступления по проблемам обеспечения жильём офицеров, семей военнослужащих, погибших при исполнении долга, по вопросам ухода за памятниками павшим воинам всегда звучали веско и убедительно. По всем его предложениям, как правило, принимались единогласные решения, кроме того молодой политработник был интересным собеседником. Через него-то Наташин отец и намеревался выяснить, что за парень, о котором так переживала дочь, и куда, без объяснения причин, он исчез. Александру Николаевичу повезло, замполиту присвоили очередное воинское звание подполковник. Это был удобный повод поздравить, а заодно задать интересующие вопросы.
              - Так это ваша дочь до беспамятства околдовала водителя командирской машины?
            - Молода она ещё у меня, чтобы быть командиршей, только в этом году она закончила школу. Скорей он ей вскружил голову, а сам куда-то скрылся. Девчонка вся извелась.
             - Ситуацию, надо прямо сказать, они сами себе создали довольно сложную, парень едва не угодил под трибунал.
           - За что?
           - На кулаках защищал честь вашей дочери.
           - От него такого поступка вполне можно было ожидать. А что собой представляет этот парень?
           - Парень-то он хороший, уважительный, трудолюбивый, но не муж. Мама одна вырастила его, мужицкой твёрдости ему не хватает, видимо, ходить ему под женским каблуком.
             - Это не самое страшное, дочь ещё не доросла до того, чтобы руководить семьёй, кто под кем ходить будет, жизнь покажет. Это категория философская, на меня он произвёл совершенно противоположное впечатление. На выпускном вечере посреди зала под многочисленными взглядами он не дрогнул, припал на одно колено и по-рыцарски попросил руки и сердца у дочери. А потом, ни капли не смущаясь, подошёл к нам с женой и с изысканным поклоном произнёс то же самое. Моя жена конечно в слёзы, два носовых платка насквозь промочила, едва её успокоил. Манеры у него изящные, мне даже показалось, что в роду у него были знатные особы, я проникся к нему полным доверием.
             - Видно отношения у них очень серьёзные, серьёзней, чем мне показалось на первый взгляд, - вперемежку с какими-то новыми навеянными мыслями произнёс замполит.
             - А что с ним сейчас происходит? Куда он исчез?
             - Да никуда он не исчезал, его лишили увольнения.
             - За что?
             Услышав во всех подробностях драматическую историю, послужившую причиной глубоких переживаний дочери. Александр Николаевич в задумчивости сказал:
             - Характерная примета времени, молодёжь ведёт себя так, будто кроме их личных интересов, иногда не очень порядочных, вокруг не существует никаких социальных обязательств, без которых общество не может иметь твёрдой основы и превратится в студень.
             - Письмами-то они хотя бы обменялись? Не охладели ли они друг к другу после обрушившегося сурового испытания?
             - Даже об этом я не могу ничего сказать, разговоры об их отношениях в нашей семье стали запретной темой. Когда после работы прихожу домой, в квартире вместо веселого серебряного смеха дочери стоит гробовая тишина, как будто недавно покойника похоронили. Ну что ж, пусть сами находят выход из трудного положения, которое сами себе создали. Пора начинать задумываться об ответственности, о своём месте в обществе. Любовь у них не угасла, а судя по тому, что удалось узнать, стала ещё крепче, парень он сильный, я думаю, он найдёт выход. Почта работает, письма  писать никому не запрещается. Единственное, что беспокоит, на днях она уезжает поступать в Университет, с таким настроением  не провалилась бы на вступительных экзаменах.
               Замполит Куимов после услышанного стал оценивать ситуацию более утончённо и более глубже. Согласно документам, регламентирующим лётную работу, в его непосредственные обязанности входила работа в семьях, это, пожалуй, самый тонкий и самый щекотливый вопрос, который многому научил. Как правило, серьёзные неурядицы в семье ощутимо сказывались на технике пилотирования, некоторые элементы которой находились на грани физиологических возможностей человека. По этой причине от руководящего состава авиационного  полка и в первую очередь от политработников  требовалось находить тонкий, психологический подход, чтобы привести семейные отношения в доброжелательное русло. Ситуация с солдатом была намного проще, но многолетняя практика подсказывала, что в данном случае происходит что-то непонятное, кажется, какая-то третья сила мешает любящей паре достойно преодолеть возникшее препятствие и наладить добрые отношения.
               Замполит вызвал командира автороты и от него узнал, что Ширяев поначалу рьяно взялся за подготовку изношенной машины к предстоящему маршу. Однако за последние дни с ним произошли необъяснимые, недобрые перемены, после взрывного, душевного подъёма, он внезапно весь скис, работать стал спустя рукава, замкнулся в себе и ни с кем не разговаривает. Заполучив такую информацию, подполковник Куимов ещё больше укрепился в предположении, что в данной ситуации не всё так просто, наверняка здесь есть скрытые подводные камни. Отложив ежедневные текущие дела, он как бы случайно оказался в автопарке. Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы заметить мрачное подавленное состояние бывшего водителя командирской машины. Шофёр явно нервничал, чуть поработав инструментом, он с грохотом бросал его в металлический ящик, садился на корточки и будто замирал в глубокой задумчивости. «Да ты, парень, не в себе, что-то тебя крепко допекло, в таком состоянии тебе на марше делать нечего, ты ходячая предпосылка к неизбежному дорожно-транспортному происшествию», - подумал про себя замполит и отозвал солдата в сторону.
              - Ну как, работы много?
               Ширяев весь напружинился и, как ёжик перед встречей с опасностью, он готов был выложить весь арсенал колючих ответов. Терзаясь в постоянных, непрекращающихся тревогах, он интуитивно чувствовал, что подполковник подошёл к нему неспроста. Пытаясь разгадать причину, он терялся в догадках, но на ум не приходило более или менее вразумительного предположения. Чтобы не сказать чего-то лишнего, он сдержанно ответил:
              - Работы хватает.
              - Недавно пришла телефонограмма,  что с авиационной материально-технической базы в наш адрес отгружена новая кислородная машина.
             - Я уже об этом слышал, жалко только, что она к учениям не поспеет, - с искренним сожалением на какой-то миг встрепенулся солдат и тут же сник.
             Собственно, какое теперь это имеет значение для него.
             - А на этой машине марш осилишь?
             - Осилить-то осилю, только трудно придётся, я запчастей набрал на все случаи возможных отказов, но всё равно всё не предусмотришь.
             - Ну а настроение как? С хорошим настроением трудности легче преодолевать, особенно в дружном коллективе.
              - Это верно…
              Сергей запнулся и насторожился. Представился удобный момент поплакаться в жилетку, излить душу и попробовать выпросить увольнительную, чтобы хотя бы на несколько минут увидеть Наташу, всё объяснить ей и обо всём рассказать начистоту. Его буквально вымотали различные варианты виртуальных вымыслов, которые неотступно преследовали его. Полученное, странное письмо окончательно его доконало, из-за этого он сильно осунулся и даже похудел. Но после совершённого проступка, который был у всех ещё на слуху просить увольнительную, казалось крайне бестактным, да и бесполезным делом. Вне всякого сомнения, подполковник откажет и, возможно, в душе посмеётся над ним, поэтому солдат отчуждённо ответил:
              - Настроение нормальное.
             Замполит уловил, что какие-то мысли гложут парня, но вслух о них он не хочет или не может говорить. Неискренность ответа с оттенком явного недоброжелания подтверждала промелькнувшую версию. Опытный политработник  издалека начал зондировать почву, оставив про запас самые острые вопросы, от которых должен был заговорить со всей искренностью этот неплохой парень.
             - На сослуживцев не обижаешься за резкие высказывания?
             - Чего там обижаться, всё говорилось справедливо, сам виноват.
             Вопрос о мордобое замполит тактично обошёл стороной. Вообще-то по моральной этике за эту выходку солдат заслуживал похвалы. Но нехватало его ещё хвалить за то, что тот едва не угодил под трибунал. Леонид Петрович начал пикировать с другого, более острого направления.
              - А ты подумал, каково теперь Наташе? Она себе места не находит, дома у неё чуть ли не траурная атмосфера царит.
             Сергей, как ужаленный подскочил на месте, он всё что угодно ожидал услышать, но только не это. Откуда у замполита такие сведения? И вдруг, словно от удара тока его осенило: «Так вот откуда Наташа узнала о его неправде, поэтому она написала такое полное отчуждения письмо, которое  больно ранило и напрочь выбило из колеи».
             - Вы были у неё дома и наводили о ней справки? – под впечатлением вспыхнувшей неприязни возмущённо воскликнул обиженный солдат, - неужели есть такая острая необходимость копаться в чужих, любовных делах?! Это же всё глубоко личное!
            - Сядь и успокойся, дома я у неё не был, но в мои обязанности входит всё, что касается подчинённых. В соответствии с лётными, нормативными актами, и я, и командир полка, и его заместители обязаны работать с семьями лётного состава. Лётная работа сопряжена с повышенным риском, выполнение отдельных элементов техники пилотирования находится на грани физиологических возможностей человека. Семейные неурядицы могут серьёзно повлиять на безопасность полётов. Но это тебя не касается, это я так, к слову сказал. О тебе Наташа даже отцу с матерью запрещает говорить, родители в растерянности не знают, что и думать, что предпринять. Девчонка беззаветно тебя любит, а ты, как трус, замкнулся в себе и боишься сказать ей всю правду. Коли уж такое случилось, надо быть мужиком, а не тряпкой.
               Такое беспощадное и справедливое обвинение полностью обескуражило солдата. Таинственность и загадочность источника информации, обидные, уничтожающие, но справедливые слова буквально втоптали его в землю. Он с ужасом подумал, что и Наташа могла подумать о нём, как о трусливом ничтожестве, она будет презирать его и может даже вообще не захочет с ним встречаться. От охватившего волнения испарина выступила на лбу, он почувствовал, как горький комок сдавил горло, понурив голову и сглотнув слюну, он едва смог вымолвить:
              - Она у меня из головы не выходит, больше всего на свете я боюсь потерять её.
              Эти слова были сказаны с такой мучительно невыразимой тоской, что в их искренности трудно было усомниться.
              - Тогда стоило ли из-за нескольких часов самоволки так омрачать жизнь ей и себе?
             - Тут дело не в нескольких часах, а в выпускном вечере, он бывает только один раз в жизни.
             - Ну а дисциплина, долг? Родители переживают за свою юную дочь. А командир полка, которого ты подвёл и подвёл весь коллектив, повесив на нашу воинскую часть позорное ЧП. Почему вы только о себе думаете? Почему забываете, что среди людей живёте?
             - Я уже говорил, что вину свою ни перед кем не отрицаю, я очень виноват и не собираюсь оправдываться. У Наташиных родителей я обязательно попрошу прощения, без этого я не уеду домой. Предстоящий марш я рассчитывал проделать безупречно, чтобы хоть как-то загладить свою вину, и, если честно признаться, в душе у меня теплилась надежда заслужить увольнение. У меня нет ни на кого обиды, я понёс заслуженное наказание, но в то же время мне вспоминается интервью нашего журналиста с американскими космонавтами, которые на вопрос: «Что для вас самое главное в жизни?» - все, как один ответили одинаково: «Я и моя семья».
               Леонид Петрович на какое-то мгновение задумался: «Западная пропаганда хитроумно сеет ядовитые семена общественной разобщённости. Никто не станет отрицать большую значимость крепкой, здоровой семьи. И в то же время, если каждая семья  будет жить только сама по себе, то вряд ли государство станет от этого сильней», - но в данном случае говорить об этом он счёл неуместным и продолжил:
               - Ну вот, теперь ты уже меня и в космос унёс, ну что ж, давай и на этих высотах поговорим. Исходя из жизненного опыта, для меня совершенно очевидно, как бы они поступили в ситуации, аналогичной твоей.
              Солдат с жадностью ловил каждое услышанное слово, его душа истосковалась по мудрому, участливому собеседнику, и он робко спросил:
              - Как же?
              - С американской расчётливостью и практицизмом они из двух зол выбрали бы меньшее, и, наверняка, в жертву принесли бы остаток выпускного вечера.
              - Если бы их чувства были по-настоящему глубокими, то я сомневаюсь, что они поступили бы так, как вы говорите.
              - Возможно, ты прав по своему, многое ещё зависит от возраста, молодо-зелено. Жаль, что у нас нет возможности задать им такой вопрос, но я нисколько не сомневаюсь в том, что все они не стали бы ставить под угрозу фундаментальное благополучие своей семьи ради сиюминутного радостного увлечения. Нельзя не согласиться с тобой в том, что каждый из них сожалел бы об утраченном, неполном празднике, но у них совершенно иная идеология. Россия на протяжении многих веков была крепка крепким сцепом, который методично и последовательно разрушается чуждой пропагандой. Но теперь давай вернёмся на землю и возьмём, к примеру, твою девушку. Когда она готовилась к выпускным экзаменам, то выходила гулять с тобой не на весь день, а на час, другой. Она моложе тебя, но у неё более развито чувство ответственности, чем у тебя. Из-за отсутствия мужской твёрдости ты оказался в таком положении, что можешь совсем потерять Наташу, потому, что  тебе ничего не остаётся, как снова бежать в самоволку, после которой ты неизбежно попадёшь под суд и покалечишь своё пока ещё безоблачное будущее. А, если Наташа от тебя не откажется, то и ей испортишь жизнь, скажи, пожалуйста, кто тебе на это дал право? Надо хотя бы чуть-чуть смотреть дальше своего носа, надо подумать и о будущем своих будущих детей. Кроме того, тебя же ждёт мама, какую ты радость ей принесёшь? Только горечь и слёзы.
               Видя, как побледнел солдат, подполковник Куимов понял, что попал в самую точку. Ширяев и сам не раз с болью в душе думал об этом, он был морально повержен прозорливостью замполита, его удары были больней, чем удары ниже пояса. Было  от чего совсем скиснуть  и чувствовать себя растерянным и беспомощным. Леонид Петрович последовательно добивался намеченной цели, теперь для большей убедительности он намеревался закрепить свои доводы разрешением страдающему от любви парню повидаться с любимой девушкой. Но не хотелось выглядеть примитивным, добрым дядюшкой, ему хотелось сделать так, чтобы тот сам обратился с этой просьбой. Однако солдат уже ни о чём не помышлял, он был морально полностью раздавлен, вид у него был жалкий, нахохлившийся. Мокрая курица, да и только. Чтобы не допустить полного отчуждения, умудрённый опытом политработник решил смягчить разговор осторожной попыткой коснуться  самого сокровенного, из-за чего так переживал солдат.
             - Ты бы письмо ей написал.
             Сергей, находившийся в атмосфере отчуждения, в положении чуть ли не изгоя, вёл себя замкнуто и переживал свалившуюся беду в гордом и горьком одиночестве. Будучи по характеру отзывчивым и общительным, ему было особенно тяжело. Он сам себя лишил общения, которое знаменитый французский лётчик Антуан де Сент-Экзюпери называл великим счастьем. В повседневной, благополучной жизни мы его не замечаем, как не замечаем воздух, которым дышим. Замполит неожиданно простым советом словно прорвал плотину  изоляции, возведённую вокруг нравственно страдающего солдата, открывал ему возможность поделиться своей болью, своими переживаниями. Он заговорил, как на исповеди, торопясь высказать всё, что наболело, при этом ему с трудом удавалось сдерживать бурное волнение вперемежку с возмущением в адрес кого-то неизвестного.
             - Я написал, что меня посылают  на два месяца в командировку, с надеждой, что за это время безупречным, добросовестным отношением к служебным обязанностям смогу заслужить увольнение, но она каким-то образом узнала об обмане.
            - Ложь ещё никого до добра не доводила, рано или поздно она вскрывается, и наступает тяжёлый час расплаты.
            - Мной руководили самые благие намерения, мне очень не хотелось, чтобы к радостным воспоминаниям волшебного выпускного вечера, который Наташа сделала особенно прекрасным, примешивался этот горький осадок.
             - Не зря люди говорят, что благими намерениями дорога вымощена в ад. Но кто же мог тебя разоблачить?
            - Этого я не знаю, несколько минут назад у меня подозрение пало на вас, но сейчас я твёрдо уверен, что это был поспешный, ошибочный и несправедливый вывод, мне даже неудобно вам об этом говорить.
           Интуитивно возникшее предположение, что в этой необычной, сложной ситуации что-то было не так, набирало обороты. Солдат говорил искренне, в этом не было никаких сомнений. Молоденькая, неискушённая девчонка вряд ли могла что-то знать о жизни, протекающей за воротами проходной, которые открывались для школьных экскурсий один раз в году на День Победы. Возможно наговор, возможно, что-то другое, кто-то неведомый и непонятный завязал им недобрый узелок, или даже крепкий узел, докапываться до его сути было бесполезно. Кроме того ситуация была довольно пикантная, вмешиваться в отношения молодых было бы бестактно. Только вдвоём, сами влюблённые могли бы безошибочно во всём разобраться. Чисто по-человечески стало жалко солдата, находящегося на грани отчаянного поступка, как на краю пропасти. Отметая липкую паутину тонкой дипломатии, замполит прямолинейно, по-военному отдал распоряжение:
             - Вот что, доложи старшине и командиру взвода, что я приказал купить в городе канцтовары. Часа тебе хватит?
             Вопрос прозвучал так неожиданно, что солдат, безошибочно ориентирующийся в критических дорожных ситуациях,  когда коснулось дело до личных отношений, оказался в полной растерянности. Будто после длительного нахождения в мрачной, душной комнате открылась какая-то тяжёлая заслонка, и поток свежего, чистого воздуха опьянил его, он едва смог вымолвить:
             - Наверное, хватит.
             - Нет, пусть увольнительную выпишут на два часа!
             Слова невыразимой благодарности застряли у Сергея в груди, замполит словно  вытащил его из тёмной ямы и посадил на вершину Олимпа. Самым невероятным образом сбылось желание, ради которого он был готов пойти на огромный риск. Обалдевший от радости парень с расторопностью, завидной для самых лучших в мире специалистов службы быта, начистил и нагладил форму.
             По улице он шёл быстрым шагом, не чувствуя под собой ног, сердце радостно стучало и готово было вырваться и помчаться впереди. Игривые желания  давно минувшего детства будоражили, кружили голову, хотелось подпрыгивать на ходу, дурачиться, громко петь весёлые песни. Но он шёл чуть ли ни строевым шагом, красивой, отработанной на плацу походкой, как подобает настоящему зрелому военному. Кто бы знал, каких усилий ему стоила эта сдержанность. Не раз хоженая, знакомая до мельчайших деталей дорога, окрещённая им «тропой любви», усиливала волнение по мере приближения к цели. Вот двенадцатиэтажка, одна из немногих в городе, вокруг неё было разбито много клумб, усыпанных разноцветным бисером цветов. Жильцы будто компенсировали недостающее на высоких этажах близкое созерцание земной красоты. По соседству, немного в глубине улицы разместился детский садик, детишки при виде статного военного оставили недостроенные дворцы в песочнице, прекратили беготню и дружно прилипли носами к забору. Одна маленькая девочка восхищённо воскликнула:
             - Какой красивый дяденька!
             - Скажите, почему у вас всё блестит?
             - Дяденька, подарите значок.
             Сергей на ходу улыбнулся, приветливо помахал детворе рукой.
             - Обязательно подарю, только я сейчас очень спешу.
             Наивное внимание детей прибавило к хорошему настроению, помогло отвлечься от тяжёлого раздумья о предстоящем объяснении Наташе причины вынужденного отсутствия. Он решительно намеревался сказать всю правду, с этой мыслью пришло чувство облегчения, и пришла уверенность, что всё образуется, всё будет так же хорошо, как и прежде. «Как всё-таки прекрасно жить честно и открыто». После долгой полосы тягостных переживаний на душе стало так легко и весело, будто у него тяжёлый камень свалился с плеч. «Ну, скоро ли, когда же, наконец» - думал он, прибавляя шагу и всё больше распаляясь от быстрой ходьбы. Уже появился в поле зрения её пятиэтажный дом, осталось миновать лишь один небольшой квартал. Вихрем Сергей влетел на третий этаж и с замиранием сердца нажал кнопку звонка, за дверью ничего не было слышно. Немного подождав, он снова позвонил, безмолвная дверь стояла непреодолимым барьером, казалось бы, к близкому счастью. Ставший почти родным, дорогой, радостный, уютный мир, навстречу с которым он мчался, как на крыльях, вдруг оказался недоступным. «Почему никого нет дома? Неужели ни с чем придётся вернуться в казарму? Видно не судьба, им быть вместе», - мелькнула тоскливая, душераздирающая мысль. Как потерянный, он бессмысленно продолжал давить на равнодушную, бессердечную кнопку. На отчаянные, безответные звонки из соседней квартиры выглянула пожилая женщина.
              - Вы не знаете, где могут быть Буланниковы? – с надеждой и нетерпением спросил он.
             - Молодой человек, вы немного опоздали, Татьяна Витальевна недавно ушла, дочку она провожает на поезд, Наташа уезжает поступать в институт.
            У Сергея, словно всё оборвалось внутри, ноги сделались ватными, возникло такое ощущение, будто, свалившись в пропасть, он летит вниз и не за что было зацепиться, чтобы остановить безудержное падение.
            - Как? Не может этого быть! Почему всё так несправедливо получается? – потеряв всякую связь с действительностью, осоловело спрашивал он.
            Соседка, видя, как посерело лицо солдата, видя, как глубоко он расстроен, сочувственно сказала:
             - Вы, может быть, их догоните, они не так давно ушли.
             Спасительные слова словно сняли парня с тормозов, вся его военная сдержанность полетела под откос. Стремительно, рискуя сломать себе шею, он в два прыжка преодолевал лестничные пролёты. Пулей выскочив из подъезда, он во весь опор помчался на вокзал. С завидной для спортсменов техникой бега, безукоризненно правильной постановкой стопы и лёгким, сильным толчком, он развивал ошеломляющую скорость, он будто летел на воздушной подушке, едва, касаясь земли. Прохожие останавливались, любуясь красивым, мощным бегом, жаль, что некому было зафиксировать несомненный рекорд душевного порыва. Медленно передвигающаяся с палочкой старушка, испуганно перекрестилась.
             - Свят, свят, свят! Не война ли родимец?!
             - Бабушка, только, пожалуйста, не кричи караул, а то меня патрули остановят, а я на поезд опаздываю.
             Но глуховатая старушка восприняла эту просьбу, как сигнал к действию.
            - Караул! - закричала она, и голос для её возраста, надо сказать, был совсем не слабый.
            В другое время можно было бы рассмеяться, как над мимолётной, комичной, театральной миниатюрой, но Сергей мчался вперёд, что есть духу с одной лишь мыслью, только бы не опоздать. Он выскочил на полупустынный перрон, когда поезд уже тронулся. Среди немногих провожающих в глаза сразу бросилась одинокая фигура женщины.
              - Татьяна Витальевна, - закричал он и ринулся в её сторону, обгоняя вагоны.
              Наташина мама, вытирая платочком слёзы, шла по платформе и прощально махала рукой. Она оглянулась на окрик и поначалу растерялась, потом побежала насколько позволял её возраст, за набирающим скорость поездом и кому-то невидимому неловкими жестами стала показывать на бегущего солдата. Натренированный парень до предела выкладывал все силы и мчался вперёд, оставив далеко позади Татьяну Витальевну. Стук колёс с нарастающим беспощадным ритмом, как бой сотен барабанов перед средневековой экзекуцией бил по ушным перепонкам. Несмотря уже на приличную скорость поезда, Сергею всё же удалось обогнать несколько вагонов, и почти в конце перрона на какой-то миг он увидел в окне над белой занавеской грустное девичье лицо. Наташа, к счастью, тоже успела заметить его, в глазах её промелькнул испуг, щёки побледнели, потом на какую-то долю секунды она откликнулась лучистой улыбкой, слёзы то ли радости, толи обиды  побежали по девичьим щекам. Она, как птица в клетке, встрепенулась и стала перебегать от окна к окну и так до самого конца вагона. И тут же сразу всё исчезло так же быстро, как и появилось, или даже ещё быстрей и резче. Как унесённый ветром умчался такой родной, такой желанный образ Наташи, оставив ему на прощание застывший немой укор во взгляде, который неизгладимой болью разлуки запечатлелся в сознании на долгое время.
              Парень в военной форме один остался стоять на краю платформы, рядом вздрагивали стальные полосы рельс, вагоны с грохотом проносились мимо. Поезд уезжал вдаль по предначертанному расписанию и, как злой, чёрный демон, в печальной сказке про лебединое озеро уносил хрупкое счастье двух влюблённых. Созданная высоким разумом и человеческими руками, железная нечеловеческая сила была неподвластна нежным чувствам человеческих сердец. Понурив голову, с виноватым видом Сергей подошёл к вытирающей слёзы Татьяне Витальевне. Ему показалось, что своим внезапным появлением он ещё больше расстроил её и не знал, какие слова утешения были бы уместны. По выработанному  многолетним педагогическим опытом стереотипу она с молчаливым осуждением скользнула по нему взглядом и с нескрываемым материнским огорчением произнесла всего одну фразу:
              - Наташа вас так ждала, вы хотя бы письмо ей написали.
              В её словах прозвучала такая душевная боль, что юноша покраснел и заплетающимся языком едва смог сказать:
              - Я написал…
              Татьяна Витальевна  лишь укоризненно покачала головой, лучше всяких слов давая понять, что она всё знает. Ей и в голову не приходило, что её умозаключение было глубоко ошибочным, что стоящий перед ней парень казнил себя за ложь, о которой до сих пор никто не знал, потому что она где-то валялась в нераспечатанном конверте.
              - Сергей, вы меня извините, я ни о чём не хочу говорить, мне хочется побыть одной, - с этими словами она медленно, как после похорон, вышла из здания вокзала.
              Солдат в растерянности не знал, что делать. Хотя бы ради приличия, он даже не попытался догнать её, попросить прощения и попросить выслушать его. Неловкость и досада, смущение и чувство собственной вины, всё перемешалось в повинной голове. Ему стало казаться, что злой рок довлеет над ним. Будто сама судьба лишила его такой важной, спасительной возможности поговорить с любимой девушкой, отомстив тем самым за лихой обман, совершённый в недалёком прошлом. Но за что страдала Наташа, сколько страданий выпало на её долю, сколько боли он причинил и ей и её родителям? Свои душевные муки солдат в счёт не брал.


              Два часа увольнения и предшествующий разговор с замполитом  потрясли Сергея в гораздо большей степени, чем наказания по служебной линии за совершённые проступки. До сих пор, соглашаясь разумом со многими собственными умозаключениями и безупречными, по его мнению, доводами, он всё-таки где-то в глубине души считал их оторванными от жизни. Куимов Леонид Петрович ничего не говорил в беседе, спасшей от большой беды, и не ссылался ни на один такой довод. Он жёсткой беспощадностью  в сочетании с чуткой душевной добротой помог ему, зелёному юнцу взглянуть серьёзными взрослыми глазами на очевидную житейскую мудрость. Больше всего его поразила и запала в душу простая фраза: «Почему вы забываете, что живёте среди людей?» Через годы он вспомнит эти слова, когда прочтёт ответ Льва Толстого на вопрос: «Что для вас самое важное в жизни?» Великий писатель ответит: «Человек, с которым в данную минуту имею дело». Замполит словно раскрыл ему глаза на необходимость считаться с окружающей действительностью, относится с уважением  к не писанным, сложившимся на протяжении веков, законам жизни, к каждому человеку,  в какой бы среде он ни находился, будь то в армии или на гражданке. Всякие, самые хитрые уловки, самые изощрённые попытки пренебречь общепринятыми, элементарными правилами в угоду сугубо личным, меркантильным интересам, за счёт других людей неизбежно приводят к негативным, крайне нежелательным последствиям, особенно остро это ощущается в строгих рамках армейской среды. Кроме того, скорее не умом, а сердцем солдат чувствовал, что в выполнении воинского долга есть такая сторона поведения, которая требует от человека проявления самых высоких нравственных начал, чести, бескорыстия, благородства. Именно здесь может наиболее полно проявиться красота и сила человеческого духа, способность сконцентрировать волю, чтобы пойти на осмысленный необходимый риск. «Не случайно же, - рассуждал сам с собой солдат, - в Трептов-Парке, в Берлине скульптор изобразил воина с девочкой на руках, которая доверчиво обвила тонкими ручонками шею солдата, найдя в нём самого надёжного защитника».
              Напряжённая подготовка к предстоящим учениям занимала всё свободное время, добросовестный водитель, как перед парадом, холил свою «старушку». В первую очередь, с особой тщательностью он по несколько раз проверил смазку узлов и деталей ходовой части и, если кто-то обращался за помощью, советовал сделать то же самое. Он ещё раз перебрал коробку передач,  с особой тонкостью отрегулировал рулевое и сцепление, тормозные колодки он поменял ещё накануне, они были в безупречном состоянии. По тревоге авторота в строго установленной очерёдности выезжала за ворота автопарка и растянулась в длинную колонну. На марше возникло несколько остановок, но они были  очень кратковременными и не повлияли на конечный результат. Отзывчивый парень при каждой остановке выходил из кабины и спешил помочь устранить возникшую неисправность, благо, что у него на этот счёт был особенный талант. На одной из машин в карбюраторе лопнула пружина, казалось бы, что дальше своим ходом она не сможет продвигаться, но Ширяев перевернул две половинки лопнувшей пружины, приставил к ним по шайбе, и карбюратор снова заработал, как часы. В целом учения прошли успешно, авторота без больших задержек преодолела многокилометровое расстояние, в том числе и участки пересеченной местности. Тяжёлым тягачам не пришлось никого брать на буксир, все благополучно дошли своим ходом до конечной цели, уложившись в установленный норматив. Ширяев ничем особенным не отличился, но то, что на порядком изношенной машине он двигался вперёд наравне со всеми, и из-за него не произошло ни одной задержки, уже дорого стоило. Ему сняли ранее наложенное взыскание, он набрался смелости и попросил, чтобы его включили в списки увольняемых, старшина посмотрел на него многозначительно, но в просьбе не отказал.
               Сергей снова шёл  по проторенной «тропе любви» к дому, который стал ему незабываемым, почти родным. К твёрдому намерению попросить прощение у Наташиных родителей примешивалось нетерпеливое желание узнать, как теперь, после пережитой беды,  она относится к нему. Сам он об этом ни за что на свете не осмелится спросить, но надеялся, что в разговоре сам по себе прольётся свет  на его вопрос. В нагрудном кармане он нёс аккуратно сложенное письмо, на сей раз, без всяких уловок он обстоятельно перечислял все обрушившиеся на него беды, которые принесли всем ни мало горьких переживаний. Он искренне раскаивался в том, что соврал насчёт двухмесячной командировки с благим намерением никого не расстраивать. Про драку с Терентьевым, про её угрожающие последствия, нависшие над ним свинцовыми, грозовыми облаками, он предусмотрительно не обмолвился ни единым словом. Всю дорогу он испытывал волнение, а, вдруг, родители встретят его теми же словами, которыми в нелицеприятной беседе охарактеризовал его замполит, и попросят оставить в покое их дочь. В это мало верилось, он надеялся на понимание обстоятельств форс-мажора, но чувство тревоги нет, нет, да и давало себя знать, когда в памяти всплывал полный горечи,  укоризненный взгляд Наташиной мамы, которым она осуждала его на вокзале. Однако ожидаемые страхи оказались напрасными, так же, как и в прошлый раз, его ожидала встреча с молчаливой дверью. Всё та же пожилая соседка с искренним сочувствием сообщила:
               - Александр Николаевич и Татьяна Витальевна не так давно уехали в отпуск отдыхать.
               Сергей достал письмо из нагрудного кармана и протянул соседке:
               - Я не знаю Наташиного адреса, пожалуйста, передайте это им, когда они вернутся.
               Солдат ещё немного побродил по городу, по знакомым  местам, где они весёлые и беззаботные гуляли вместе. Как же тогда они были бесконечно счастливы! Прошло совсем немного времени, но многое уже изменилось. Самая большое и печальное заключалось в тягостной разлуке, рано или поздно она закончится, но что будет дальше? Солнце заметно опустилось к горизонту и светило не так ярко, в пышных зелёных кронах появились первые жёлтые листочки. Чувствовалось скорое приближение осени, так любимой великим русским поэтом Пушкиным. На душе поселилась тихая грусть, но не было щемящей тоски, когда он, лишённый возможности общения, томился в неизвестности без проблеска надежды. Благодаря чуткости замполита уменьшилась душевная боль, сгладилась острота переживаний. Невольно подумалось, что ему очень везло на хороших людей, при этом вспомнился  начальник Шатурской автошколы Буслаков Владимир Николаевич, который дал ему путёвку в жизнь и с которым возможно в ближайшее время удастся увидеться.
              Казалось грозовые облака, долго кружившие над головой, полностью рассеялись, но осталась некая неопределённость. Удастся ли вернуть волшебные радости жизни в прежнее русло, говорят, что в одну реку невозможно войти дважды. Этот вопрос больше всего волновал влюблённого парня. Как ни велика была  вера в Наташину любовь, но в разлуке, когда остались без ответа многие вопросы, стали появляться негативные сомнения. Простила ли она его, с пониманием ли отнеслась  она ко лжи, продиктованной благими намерениями? Чаще всего такие мысли возникали, когда кто-то из сослуживцев хвастался, приукрашенными, любовными приключениями  с пошлыми подробностями. Тогда вновь возвращалось тусклое уныние. Наташа была очень красивой, вокруг неё было много молодых студентов, которые, несомненно, пытаются ухаживать за ней. Первые признаки неведомой ранее, болезненной ревности больно царапали по сердцу. Чтобы защититься от невесёлых мыслей, он с головой уходил в работу, благо, что после марша её прибавилось в избытке. Приколы остряков над собой и над своим «Боливаром» он воспринимал сдержанно, на глупые не отвечал, на действительно смешные улыбался вместе со всеми. Сам по себе у него установился верный тон с коллективом, отличный шофёр и отзывчивый парень, наделённый харизмой, легко восстановил пошатнувшийся авторитет и уважение товарищей. Благо, что рядом не было Терентьева. Служба, как в самом своём начале, потекла по ровному, размеренному руслу.
              Наконец пришла долгожданная кислородная машина, блестя на солнце белоснежным резервуаром, она контрастно выделялась своей новизной. Несмотря на осевшую снаружи дорожную пыль, она выглядела настоящей красавицей, её поставили в дальний бокс на расконсервацию. Но, странное дело, Сергей с таким нетерпением ждал её, но теперь не испытывал особой радости. Более того, ему стало жалко расставаться  со «старушкой», к которой успел прикипеть сердцем. В безоблачный августовский день уходящего лета Ширяев заступил на дежурство, припарковав машину на стоянку возле командно-диспетчерского пункта. Природа, тронутая первыми багряными признаками увядания, настраивала на безмятежный лад. С лёгкой грустью водитель открыл дверцу, достал из переднего багажника ветошь и по привычке стал наводить марафет. Лёгкими движениями, протирая капот и стёкла, он будто нежно гладил на прощание свою четырёхколёсную подругу, которая не подвела его на учениях, за что он, ей, как живой, был бесконечно благодарен. Лирический настрой души прервал раздавшийся в динамике громкий голос диспетчера:
              - Рядовой Ширяев немедленно прибыть на двенадцатую стоянку, заправить кислородом самолёт! Выезжать немешкая, предстоит срочный вылет!
              Солдат собрал ветошь, быстро забрался в кабину и нажал на стартер, двигатель завёлся с полуоборота. Подъехав к самолёту, опытный водитель на малых оборотах сделал проработку компрессора на холостом ходу, приборы показывали нормальное давление. Авиационный механик торопливо  подсоединил жёсткий, дюритовый шланг к бортовому зарядному штуцеру и крикнул:
              - Начинай!
              Стрелка кислородного манометра уверенно поползла вверх. Вдали показался голубой микроавтобус с лётным экипажем.
               - Осталось десять атмосфер! – стараясь перекричать шум мотора, предупредил механик.
               Сергей приготовился по команде прекратить подачу кислорода. Но, что такое? Откуда появился пронзительный посторонний свист? Обороты пошли в разнос, запахло гарью, рука сама потянулась к вентилю, солдат интуитивно перекрыл кислород и выглянул из кабины. «Почему так растерянно и испуганно смотрит на меня механик и не говорит ни слова?» - едва успел подумать он, а через мгновение сам оцепенел от ужаса. От компрессора во все стороны летели искры, металлические крепления накалились и светились матовым блеском, в любую минуту могла разразиться катастрофа. Достаточно было прорваться малейшей струйке кислорода, чтобы произошёл мощный взрыв. «Бежать! Бежать отсюда!» - назойливо сверлила  мозг липка, трусливая мысль, - «Но самолёт полностью заправлен топливом, и в нём работают авиационные специалисты. Ни подъезжающие лётчики, ни техники, ни механики совсем не подозревают об опасности!» Коротким видением пронёсся в памяти образ струсившего в бою солдата, дальше всё произошло молниеносно.
              - Отсоединяй! – крикнул он механику.
              Но механик, обуреваемый страхом, поднял тревогу и во всю прыть удирал от готовой взорваться в любую минуту кислородки. Вслед за ним в панике разбегались люди, готовившие самолёт к вылету, автобус с ничего не подозревающими лётчиками приближался. Сергей сам схватил гаечный ключ и успел сделать несколько перехватов, но тут же понял, что понапрасну теряет драгоценное время. Не открутив до конца резьбовое соединение, стремглав он заскочил в кабину и резко рванул с места, оставив на зарядном штуцере блестящий след от сорванной резьбы. Машина на бешеной скорости помчалась прочь, мимо мелькали обвалованные капониры, встречные топливозаправщики. «Быстрее, быстрее! Подальше от аэродрома!» - твердил себе рискующий жизнью, молодой парень. Когда остались позади аэродромные постройки, в кабину стал просачиваться едкий дым, защипало глаза, потекли обильные слёзы, мешающие следить за дорогой. Ширяев отъехал на значительное расстояние и хотел остановиться, но в это время сзади раздался взрыв, сильным толчком солдата бросило на баранку, острой болью пронзило спину, и чем-то горячим обожгло шею. На мгновение показалось, что это конец, но машина мчалась вперёд и была вполне управляема. Осколки заднего стекла кабины поранили кисти рук и впились в гимнастёрку, тёплые струйки потекли по спине.                Испуганный водитель со всего хода резко остановил кислородку, громкий, плачущий скрип тормозов царапнул по сердцу, на потёртом сидении расплылись пятна крови.
                Сергей выпрыгнул на дорогу и, подчиняясь необъяснимому, подсознательному чувству, непроизвольно оглянулся назад. В какие-то доли секунды он успел разглядеть, что резервуар и кузов машины ещё целы. Рваные ошмётки от разорвавшегося в жаре запасного колеса висели на задней стенке кабины  и издавали противный, удушающий запах горелой резины. Деревянные борта обуглились и почернели, от них шёл густой, въедливый дым. Раскалённые металлические кронштейны светились матовым светом у самого основания кислородного резервуара. Стало совершенно ясно, что неминуемый, мощный,  разрушительный взрыв ещё впереди,  и он может произойти в любую секунду.   Инстинкт самосохранения подталкивал скорее убежать подальше. Но в это время на дороге появилось несколько встречных грузовых машин, перевозивших личный состав. И вновь, не поколебавшись ни на секунду, преодолев чувство страха, Сергей, смертельно рискуя, кинулся назад. Жаркое дыхание погибающей машины, словно прося о помощи, вызвало дополнительный прилив сил. Превозмогая острую боль, раненый солдат  сорвал огнетушитель  и направил мощную струю пены на раскалённый металл. Высоко вверх взметнулось облако чёрного дыма и заволокло собою всё  вокруг. От обволакивающего запаха гари у бесстрашного юноши перехватило дыхание, он закашлялся и, потеряв равновесие, едва не свалился с подножки.
              Когда дым рассеялся, Сергей вытер пот с лица рукавом гимнастёрки, облегчённо вздохнул и в изнеможении опустился на землю. Над ним, в чистом голубом небе серебристой птицей набирал высоту самолёт, тот самый самолёт, который он успел заправить кислородом, натруженный гул моторов благодарно падал на зелёную траву. Сидящему на обочине солдату шёл всего лишь двадцать первый год, он ещё не знал, что в сбившихся волосах у него появилась первая маленькая седая прядка. Свежая капля крови упала с лица и, скользнув вниз, оставила на гимнастёрке красный след. Молодой парень машинально прислонил руку к щеке и ощутил на ладони вязкую, тепловатую массу. Только сейчас он в полной мере почувствовал всю остроту боли на шее и на плечах. Солдат до конца, с честью выполнивший свой долг, чувствовал, как против воли, та реальность, в которой он минутами назад действовал чётко и безошибочно, находясь на высоте положения, сейчас куда-то уплывала от него, становилась неподвластной, она принимала размытые, расплывчатые очертания. Вершины деревьев, голубое небо, обуглившиеся борта машины и самолёты, стоявшие в открытых капонирах, всё закружилось в неестественном, плавном хороводе. Он почти не различал контуры подъехавших лёгких грузовиков, из которых благодаря предотвращённому взрыву выпрыгивали спасённые солдаты и бежали к нему.  Белая туманная  пелена плотным занавесом застилала глаза, словно оберегая благородного, мужественного воина от происшедшего жуткого наваждения. От  неимоверной усталости, разлившейся по всему телу, от острой боли, которую невозможно было превозмочь, закружилась голова. Полностью потеряв сознание, молодой парень навзничь распластался на земле и уже не слышал тревожного звука сирены подъехавшей санитарной машины.
                В тот же день в санчасть, забинтованному, что называется, по самые уши бесстрашному парню принесли яркую «Молнию» с броским заголовком: «Геройский поступок рядового Ширяева!» и повесили в изголовье над его кроватью.
               А на другой день что-то необъяснимое произошло с Терентьевым, он был на ковре у замполита полка, беседа их длилась больше часа, после чего солдат вышел мрачнее тучи и ни с кем не разговаривал. О чём шла речь, можно было только догадываться, говорили, что крутой разговор был    по поводу недобросовестной  доставки почты. Однако эта информация оказалась лишь частично достоверной, новым почтальоном уже был назначен рядовой Бычков, тот самый, который на памятном строевом собрании посмел робко вступиться за Ширяева в защиту его  любви. В воинскую часть на имя Терентьева курьер достал срочную телеграмму с пометкой «молния», в ней сообщалось о гибели отца, который по неизвестной причине заживо сгорел в дачном домике. Телеграмма не была заверена военкоматом, это обстоятельство вызывало некоторые сомнения, их выяснение поручили подполковнику Куимову для доклада командиру полка.
             - Такое сообщение вряд ли может быть ложным, - в задумчивости произнёс полковник Абрамов.
             Ему невольно вспомнились боевые товарищи, погибшие при боевых действиях в горячих точках. В кабинете экспромтом проходило короткое совещание, на нём присутствовал недавно назначенный начальник штаба майор  Аксёнов Анатолий Афанасьевич, который предложил:
             - Товарищ полковник, это можно проверить по каналам нашей воинской связи.
             - Нет, не стоит этого делать, каналы воинской связи категорически запрещается использовать не по назначению. Ладно, Бог с ним, приказ Министра обороны об увольнении солдат осеннего призыва состоялся, пускай солдат уезжает, хотя он должен бы уехать домой в последнюю очередь, но раз такая беда…  Как думаешь, замполит?
             - Согласен с вами, хотя у меня нет твёрдой уверенности, что мы не допускаем ошибку. Я с ним беседовал больше часа, от его родственников можно ожидать что угодно, скользкие люди. Но я целиком и полностью поддерживаю ваше решение, из двух зол надо выбирать меньшее. Пусть мы окажемся обманутыми, нежели на нашу душу ляжет тяжёлый грех. Если бы, не дай Бог, на его месте оказался  Ширяев, у меня не было бы никаких сомнений.
               - Анатолий Афанасьевич, распорядитесь, чтобы на Терентьева подготовили приказ мне на подпись и проследите, чтобы его сегодня же отправили ближайшим поездом.
              - Есть! Товарищ полковник, разрешите мне один вопрос.
              - Слушаю.
              - Тут коснулись  вскользь Ширяева, за отважный поступок не грех представить бы его к награде.
              Полковник Абрамов радостно улыбнулся:
              - Я сам об этом думал, даже вспомнил своего товарища, с которым вместе учился в Академии Гагарина. Его списали с лётной работы из-за сдвига позвоночника после катапультирования, он сейчас служит в наградном отделе в Главном Управлении кадров  Министерства обороны. Спасибо, тебе майор, что угадал моё намерение, теперь это уже не только моё решение, Леонид Петрович, у тебя не будет возражений?
               - Ни малейших, - ответил с нескрываемой радостью замполит.


               Перед ужином  Сергея навестили рядовые Звягин и Бычков, они сообщили просочившийся слух о представлении его к правительственной награде. Друзья пришли не с пустыми руками, они бросили клич об оказании «гуманитарной помощи» для скорейшего выздоровления Ширяева, на что солдаты дружно откликнулись и пожертвовали свой компот. Две фляжки под самое горлышко наполненные сладкой жидкостью были торжественно водружены на тумбочку пострадавшего. Радостное известие вызвало такой прилив сил, что, превозмогая боль, он поднялся с постели, вышел на улицу и сел на скамейку в маленьком скверике, разбитом медперсоналом. Драматическое испытание, когда, находясь на волоске от гибели, удалось выйти победителем, когда, рискуя жизнью, удалось отделаться неглубокими болезненными ранами, и приятное сообщение, многократно увеличивали радость. Вспомнилось, как тёмной июньской ночью он пробирался по этим местам к забору, за которым находится дикорастущий городской парк. Хотелось взглянуть на пса, добросовестно охранявшего порученный пост, но в дневное время его снимали с дежурства. Полётов не было, над авиационным  городком стояла непривычная тишина, располагающая к безмятежным размышлениям. В воцарившемся в душе оптимистическом настрое нельзя было не залюбоваться багряной росписью, украсившую кроны деревьев. Золотая осень, словно крадучись на мягких лапах, осторожно вступала в свои права. Вдруг благостную тишину нарушили взволнованные возгласы медсестры, которая принесла ужин лежачему больному. Обнаружив его отсутствие, она не на шутку всполошилась.
              - Где он?  Ему нельзя вставать, - беспокойно повторяла она, переходя из палаты в палату.
               Дежурный врач вышел на переполох, когда пропажа уже обнаружилась, когда забинтованного героя водворили на кровать. Сквозь бинты кое-где просачивалась кровь, перепуганная сестра читала ему строгое нравоучение и приготовила внушительный шприц с успокаивающим лекарством. А дежурный врач, возвращаясь в ординаторскую, многозначительно произнёс:
                - Этот парень мог бы прибавить авторитету медицины.
                Сергей попросил прощения у медсестры, пообещал  не вставать с постели и уговорил сделать страшный укол только перед самым отбоем. Он, как маленький ребёнок, послушно съел усиленную порцию солдатской каши. Неизвестно, как долго бы он провалялся на больничной койке, если бы ни трогательная забота и внимание друзей. Сергей очень быстро шёл на поправку. Если бы ещё приехала Наташа, то один только её поцелуй сразу поставил бы его на ноги.  Самые дурашливые, несбыточные мечты будоражили воображение. Радостные краски жизни ярким светом освещали ему ближайшее будущее, через несколько дней в приподнятом настроении он уже выписался из санчасти.


              Митинг подходил к концу, совсем немного времени, буквально считанные минуты отделяли отслуживших парней от расставания с боевым оружием. Казалось, что солнце опустилось ближе к земле, чтобы теплотой бабьего лета обласкать пурпурный шёлк боевого знамени и застывших в строю молодых защитников Родины. Оно скользнуло прощальными лучами по стоящим на лётном поле серебристым самолётам и на какой-то миг скрылось за набежавшим озорным облачком. Под лёгким ветерком одобрительный шелест ветвей бесцеремонно ворвался в торжественную церемонию прощания. Добрая Российская природа, будто по-своему хотела выразить признательность и благодарность воинам, готовым по первому зову встать на защиту рубежей родной земли. Начальник штаба полка зачитывал приказ о поощрении личного состава:
              - Указом Президиума Верховного Совета СССР медалью «ЗА ОТВАГУ» награждается рядовой Ширяев.
             Сергей вздрогнул, услышав свою фамилию, осознав всю ответственность момента, он весь подобрался, расправил плечи и с достоинством вышел из строя. Чётко щёлкнув каблуками, он повернулся и замер перед личным составом полка с гордо поднятой головой. Солдат переживал надолго запоминающиеся священные минуты в своей короткой жизни. На груди, поблескивая воронёной сталью, висел автомат, придавая повзрослевшему парню ещё более внушительный вид. Белоствольные берёзы, этот классический символ Российской природы, по-матерински качая ветвями, нежно прощались с надёжными защитниками Русской земли. Командир полка просто по-житейски пристегнул на гимнастёрку сталистого цвета боевую награду и по-отечески обнял бывшего своего шофёра.
             - Эх ты горе луковое, за твою уважительность и трудолюбие я привязался к тебе, как к родному сыну, и своей добротой едва не погубил тебя.
             - Простите меня, товарищ полковник, я её очень люблю!
              - Знаю, других слов услышать не ожидал. Желаю счастья тебе, сынок, а теперь иди,  отвечай, как положено по Уставу.
             - Служу Советскому Союзу! – отчеканил Ширяев и прежде, чем вернуться в строй, испытал крепкое рукопожатие подполковника Куимова.
             Вслед за этим, как на параде раздались команды. Чётко чеканя шаг по бетону рулёжной дорожки, старослужащие солдаты сделали круг почёта и подошли к строю безусых новобранцев. В воцарившейся тишине под аплодисменты стайки разнаряженных девчонок их парни передали воронёные автоматы молодому пополнению. Прозвучал Гимн Советского Союза, митинг закончился, однако никто не спешил расходиться. Девчонки со своими парнями предложили сфотографироваться на память.
            Сергей пребывал в растерянности, он встал в кучку вместе со всеми, ему было грустно от того, что его запечатлеют на фотографии без Наташи, разные думы одолевали его. Скоро он увидит маму, которая в письмах писала, что его друзья по автошколе Андрей Анашкин, Витька Гольский и Андрей Пантелеев ещё весной вернулись домой. Андрей Анашкин женился на Полине, у них дружба завязалась ещё до армии. Оля Хорева вышла замуж за Дениса Морозова, а Буслаков Владимир Николаевич говорил, что Нина Гришина пока замуж не торопится. Зачем нужны такие подробности, когда он не представляет своей жизни без Наташи Буланниковой?
            Пока продолжалось фотографирование один из новобранцев, услышавший фамилию награжденного солдата торопливо побежал в казарму. Еще раньше в тумбочке, доставшейся ему после Терентьева, он обнаружил письмо и по неопытности не знал, как возвратить его полковому почтальону. Пока парни и девчонки еще не успели разойтись, новобранец примчался назад:
              - Ты Ширяев?
              - Да.
              - В моей тумбочке почему-то лежало письмо из Москвы на твое имя, судя по почтовому штемпелю, оно уже давно пришло, но я не знал, что с ним делать.
              Сергей, с тревогой и с трепетным волнением распечатывал конверт, письмо было от Наташи. По мере чтения счастливый солдат на глазах расцветал, как майская роза. Наташа писала, что успешно сдала экзамены и зачислена на филфак, весь первый курс новоиспеченных студентов отправили на уборку урожая. По тону письма чувствовалось, что она очень счастлива, признавалась, что по прежнему его очень любит. Она спрашивала, когда он заканчивает службу, какие у него планы после увольнения из армии? И в самом конце добавляла, что очень, очень мечтает о встрече и ни капли на него не сердится. Сергей, измученный длительным пребыванием в изнуряющей неизвестности и неопределенности, испытывал самое настоящее глубокое потрясение, он едва не прослезился. Письмо счастья, которое он  так ждал, с которым связывал радужные надежды на возвращение светлой, чистой любви, в чем он видел смысл всей дальнейшей своей жизни, окрыляло. Пережитые испытания, увенчавшиеся в финале счастливым концом, вызывали смятение, целую бурю восторженных чувств, экстремальные перепады наложили на его твердый характер оттенок сентиментальности. Немного успокоившись и придя в себя, ему захотелось уединиться, он укрылся от посторонних глаз за пышным кустом сирени и огляделся по сторонам. Убедившись, что на него никто не смотрит, он нежно поцеловал письмо  и снова стал перечитывать его, и снова в душе у него все пело и ликовало.
               Ему тут же захотелось написать ответ, еще раньше мысленно он прокручивал его в голове сотни раз. Не надо было утруждать себя, чтобы подыскать нужные слова, они сами выстраивались в логически последовательный текст: «Наташенька, милая, прости меня, я понимаю, какие страдания принес тебе, потому что сам их пережил, томясь и терзаясь в неизвестности. Я написал тебе письмо, но оно, кажется, где-то затерялось, в нем с благими намерениями я соврал, что меня на два месяца направили в командировку, а теперь ты знаешь, как все было на самом деле, я очень тебе благодарен за то, что ты на меня не сердишься. Ребята после увольнения приглашали поехать вместе с ними на новостройку, потому что поверили в меня, как в надежного парня. Мне было очень приятно услышать такое лестное предложение, но я упорно отказывался, все мои помыслы были направлены на то, чтобы встретиться с тобой. Хочу тебе честно признаться,  когда от тебя долгое время не было никакой весточки, меня охватили колебания, я стал думать, что многое изменилось в нашей жизни, ты студентка, а я простой шофер, отслуживший положенные два года. Передо мной периодически возникал вопрос, стоит ли отвергать признание ребят, предлагающих мужскую дружбу, это было бы крепкой поддержкой в начале новой жизни на гражданке. В конце концов, хороший шофер не хуже, чем безразличный инженер, получающий диплом ради диплома. Твое письмо напрочь смело все мои сомнения, оно словно вернуло меня к прежним радостям жизни, к нашим самым счастливым дням, которых, надеюсь, у нас будет впереди еще очень много. Ты прости меня, мне очень стыдно за мою минутную слабость, за то, что на какой-то миг позволил себе усомниться в твоей любви, но у меня есть алиби, при любом раскладе судьбы, я искренне, хотя и с болью в душе желал, чтобы ты всегда была счастлива. Из-за меня на твою долю выпали тяжелые переживания, которые не сломили тебя. Ты была первой девчонкой в моей жизни, после первой нашей встречи в школе, когда я даже не знал твоего имени, я дал себе клятву: «Я найду тебя прекрасная Незнакомка, и мы обязательно будем вместе!» Сейчас я хочу тебе сказать то же самое, мы будем учиться вместе, я буду работать и поступлю на заочное отделение Московского автодорожного института. Мы будем ездить к моей маме в Шатуру, ты помнишь, я тебе говорил, что под ней Москва стоит, это всего лишь в двух часах езды на электричке. Сбудется моя заветная мечта, покатать тебя на лодке на Шатурских голубых озерах, ты даже не представляешь, какие там живописные места. Русский философ Иван Александрович Ильин говорил, что российские пейзажи формируют культуру русского человека. Наташка, милая, дорогая, если бы ты знала, как я ждал этой весточки от тебя, она сделала меня самым счастливым на свете, как же я люблю тебя!»
                Продиктованное волею небес письмо, которое никогда не будет написано на бумаге, и которое будет жить до конца дней в душе бесконечно счастливого солдата, соединяло воедино сердца двоих влюбленных, выстрадавших свое трудное счастье. У ошалевшего от радости Сергея совершенно выпало из головы, что не надо писать никакого письма, что он сам приедет раньше в Москву. Опустившись, наконец, с небес на землю, он понял, что надо торопиться с отъездом, но перед этим он обязательно должен поблагодарить нештатного военного дознавателя и навестить Наташиных родителей. Но фчерез несколько минут он понял, что судьба, как захочет, так и играет с человеком, что ему уже не надо никуда торопиться.  Наполненный решимостью Ширяев торопливо подошёл к замполиту и спросил:
               - Товарищ подполковник, как мне выразить благодарность нештатному военному дознавателю из батальона радиотехнического и радиолокационного обеспечения.
              - Не зря тебя Виталий Иванович назвал горем луковым, я обязательно передам дознавателю твою благодарность, но он лишь простой исполнитель. Органом дознания является командир полка, он является главной юридической фигурой, только ему дано право подписывать документы.
              - Эх, какой же я простофиля!
              - Не переживай, смотри Звягин бежит к тебе с радостной вестью.
              - С чего вы взяли, что он бежит ко мне?
              - Мне положено всё знать.
              Звягин привлёк к себе всеобщее внимание, он, оставив своего напарника, с которым дежурил на проходной, ошалело бежал к месту закончившегося митинга, будто боялся опоздать на поезд. Его только-только назначили командиром отделения и присвоили звание младшего сержанта. Недавний молодой солдат ужасно важничал и очень гордился повышением.  Справедливости ради, надо отметить, что солдаты признавали его командиром, потомучто он вёл себя солидно и с достоинством. Но сейчас, как ветром сдуло всю его важность, было непривычно видеть его бегущим во весь опор, забыв о своём «высоком» положении.
              - Сергей, тебя Наташа ждёт на проходной! – крикнул он издалека прерывающимся от быстрого бега голосом.
              - Не может быть! – изумлённо воскликнул солдат и почувствовал, как сердце ёкнуло в груди.
              В тот же миг он, словно сорвавшись с тормозов, стремительно помчался по асфальтовой дорожке, по бокам обсаженной аккуратно постриженными кустами. Звягин едва поспевал за ним и на ходу по-деловому объяснял:
              - Она была ударницей, в два раза перевыполнила норму, её на неделю раньше отпустили с уборки урожая.
              - Что же ты её не пропустил через проходную?
              - Я пропустил, но она чего-то застеснялась или испугалась.
              Далеко оставив позади младшего сержанта, Ширяев лёгкими, пружинистыми шагами мчался, обгоняя ветер. Едва миновав проходную, он увидел родную, улыбающуюся Наташу, как долго он не видел её волшебной, очаровательной улыбки, околдовавшей его с первого взгляда. Она подалась ему навстречу, как при прежних встречах, обвила его шею руками, её ноги сами оторвались от земли и согнулись в коленях. Ликующая, сияющая солнечной улыбкой девчонка, с лёгкостью пушинки повисла на сильном, возмужавшем парне, словно навсегда хотела удержать своё трудно доставшееся счастье. Они слились в крепком поцелуе и ничего не замечали вокруг. В это время из ворот проходной выехал УАЗик, в котором командир полка и замполит ехали на совещание, назначенное начальником гарнизона. Глядя на ничего не замечающую вокруг себя целующуюся пару, они молча переглянулись и понимающе улыбнулись друг другу, каждый в душе желал им счастья.
                Наташа была одета в рабочей одежде и в какой-то деревенской косынке, от чего она выглядела необычайно милой и красивой, уловив оттенок недоумения, она поспешила объяснить:
               - Я ещё дома не была, и прямо с поезда к тебе.
               - А откуда ты узнала, что я сегодня увольняюсь?
               - Отец сообщил мне даже время, поэтому я очень спешила.
               - Вот, здорово! Домой мы пойдём вместе.
                По её лицу неожиданно пробежала тревожная тень, девчонка, опьянённая радостью встречи, не сразу обратила внимание на шрам, на седую прядку и боевую награду на груди. Наташа замерла и вопросительно посмотрела на любимого. Будущая учительница в ответ на немой вопрос увидела в его взгляде лишь безграничную радость и почувствовала сердцем, что все невзгоды остались позади, что всё обошлось благополучно. Не обращая ни на кого внимания, они снова обнялись и крепко поцеловались, ни дать, ни взять, муж и жена. Запыхавшийся от быстрого бега, Звягин смущённо отвернулся.
               - Картина под названием: «Последний день холостяка», - произнёс кто-то из солдат, наблюдавших за счастливыми влюблёнными.
               
.
      
             
                Г. Шатура                2014г.