Голенькая в тазике или Как меня крестили

Моя Прабабушка родилась двадцать пятого декабря тысяча девятисотого года, как раз на Рождество. После перехода на Григорианский календарь днем ее рождения стало 7 января 1901 года.
 
Она росла умной и послушной девочкой. Но, к сожалению, тяжкие испытания часто посылаются человеку вне зависимости от того, как он себя ведет. Когда Прабабушке было семь лет, умер ее родной отец, а в одиннадцать лет она осталась полной сиротой – умерла и мама.

Первое время Прабабушка еще жила в родном доме. На плечи маленькой девочки легли заботы о воспитании младших братьев – одного родного и двух сводных. А потом отчим женился и решил избавиться от неродных детей – двенадцатилетнюю Прабабушку отправил в монастырь, ее брата к родственникам.

Моя Прабабушка стала прототипом прабабушки главной героини в моем романе «Все плохое уже позади». Я посвятила ей много глав, чуть позже планирую написать про нее повесть. Поэтому сейчас буду кратка. В своей жизни Прабабушка хлебнула немало горя. Ей довелось работать и прислугой в богатых домах, и поломойкой, и помощником повара в ресторане. Революцию 1917 она встретила, будучи компаньонкой владелицы частной типографии. Позже владелица с семьей уехала в Европу, они звали девочку с собой, но та отказалась, не захотела бросить младшего брата.

Прабабушка пережила две войны и революцию. На Гражданской погиб ее родной старший брат, на Великой Отечественной – приемный сын. Но никакие тяготы и невзгоды не смогли ожесточить Прабабушкино сердце. Она была Святым человеком. Всю жизнь прожила с единственным мужчиной, моим прадедом, вырастила детей, внуков и правнуков, и даже дождалась праправнуков. Семья для нее была самым святым в жизни. Она умерла в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, окруженная любящими ее людьми. Мне тогда исполнилось двадцать восемь, а моим сыновьям, ее праправнукам, восемь и семь.

У Прабабушки был подход к каждому, со всеми она находила общий язык и умела ладить. И любила она всех нас, отдавая себя без остатка. Несмотря на возраст, интересовалась нашими детскими, а затем и юношескими увлечениями, слушала современную музыку и рассматривала модные журналы. Она всегда была открыта для всего нового.

Но было единственное, чего Прабабушка не принимала категорически, отказывалась об этом говорить и про это слушать. Это была тема церкви.

Рожденная в тысяча девятьсот первом году, Прабабушка была крещенная, верила в Бога и регулярно посещала с родителями службы и прочие церковные мероприятия. Более того, с восьми лет она начала образование в церковно-приходской школе, проучилась там два с половиной года. Словом, моя Прабабушка была обыкновенным прилежным ребенком начала прошлого века.

Ее представление о церкви перевернулось в один момент. Прабабушкины родители, люди весьма обеспеченные, делали щедрые пожертвования на содержание храма, поэтому, когда отчим решил пристроить падчерицу в монастырь, сироту приняли в нем благосклонно.

Днем обитательницы монастыря занимались приусадебным хозяйством, шили, вязали, вышивали. Кстати, именно они научили Прабабушку вышивать гладью и бисером. У нас дома до сих пор хранятся вышитые ею скатерти, салфетки и белье. А еще обладательницы строгих темных одеяний постоянно молились и рассказывали девочке о праведной жизни и наказаниях за грехи.

С наступлением темноты в монастыре начиналась другая жизнь. Обитатели заведения забывали о молитвах, да и вообще не придерживались строгих правил. Посты никто не соблюдал, столы в трапезных ломились от еды и алкоголя, а «благочестивые» монахини превращались в обычных земных женщин и не стеснялись принимать в своих кельях мужчин.

Прабабушка никогда не терпела вранья. И тогда, в далеком девятьсот тринадцатом году маленькая правильная девочка, для которой белое всегда было белым, а черное – черным, не смогла принять изнанки церковной жизни и покинула стены монастыря. С тех пор все, что касалось церковной темы, вызывало в Прабабушке брезгливость. Она никогда не употребляла бранных слов, ее самыми страшными ругательствами были «ирод» и «сатана», но если речь заходила о церковных служащих, не стесняясь, называла монахинь «бл*дями», а священников «жирными попАми».

После одного случая ее неприязнь только усугубилась. Жена Прабабушкиного двоюродного брата, дама набожная и соблюдающая все строгие религиозные правила и требования, пела в церковном хоре. Родственников, не посещающих «молитвенный дом», всегда стыдила. А потом «благочестивая» забеременела от главы местного прихода. Дядька, человек добрый и великодушный, жену простил и воспитал этого ребенка, как своих двух родных.

А Прабабушка окончательно уверовала в то, что для церковных служителей нет ничего святого. Она так всегда и говорила «Церковь и вера – это разные вещи. Если ты хочешь обратиться к Богу, обратись. Если твои помыслы чисты, ты всегда будешь им услышан. И не важно, что ты в поле или в лесу. Отсутствие церкви не означает отсутствие веры. Вера – она в душе и сердце человека. И не попам решать, когда и где человек может поговорить с Всевышним».

Прабабушка всегда верила в Бога. Она шептала молитвы за всех нас перед окном, глядя в небо. Чаще обращалась к «Царице Небесной», так она называла Богородицу. Икон у нас в доме никогда не было, так же, как свечей и всей прочей атрибутики. Прабабушка не придавала этому никакого значения. Своих детей, внуков и правнуков она не учила бегать в церковь за отпущением грехов, она учила нас не грешить и жить правильно.

Когда меня, новорожденную, принесли домой, ни у кого даже в мыслях не было крестить меня в церкви. У Прабабушки на этот счет были свои аргументы – «нечего дитё таскать непонятно куда, не приведи Господь, простудится или заразу какую подцепит». Мои партийные бабушка и дед, а также молодые родители, комсомольцы и убежденные атеисты, спорить с ней не стали. В те времена детей почти не крестили, а если и крестили, то старались это делать в глухих деревнях, чтобы потом кто-нибудь из «доброжелателей» не накатал телегу на работу. Мы жили в Москве, действующие в то время церкви можно было пересчитать по пальцам, родни в глухомани не было.

Поэтому меня маленькую крестила дома Прабабушка. И сделала она это со всей своей Верой в Бога и Любовью ко мне.

Время шло, мне исполнилось тридцать восемь. Многие мои знакомые ровесники, не крещенные в детстве, уже давно покрестились. В какой-то момент я решила последовать их примеру.

Узнав о моем решении, бабушка на меня очень обиделась. «Тебя же в детстве покрестили» упрекнула она меня тогда. Но я уперлась, решив все сделать по правилам согласно церковному обряду.

Недалеко от нашего дома шло строительство храма. Пока его не было, службы, крещения и прочие мероприятия временно проводились в небольшом одноэтажном строении, обитом белым сайдингом, под синей крышей. Туда я и отправилась.

Местный священник, полный мужчина лет сорока, которого я встретила на улице, принял меня не очень любезно. Он строго высказал мне какие-то упреки, а потом и вовсе заявил, что не хочет меня крестить, поскольку я могу передумать и принять в дальнейшем другую веру. Почему он сделал такие выводы, осталось для меня загадкой. Мои попытки объяснить, что если я, почти крещенная в детстве, сознательно решила креститься в тридцать восемь лет, то уже вряд ли передумаю, успехом не увенчались.

Дату следующей встречи батюшка назначил мне таким тоном, словно я – последняя двоечница в школе, перебившая к тому же все окна, и моих родителей вызывают к директору. Еще он порекомендовал мне «что-нибудь почитать» (дословно) и на прощание сунул в лицо руку. Знаю, что у католиков целуют не руку, а кольцо. В православной церкви во время службы целуют икону или прикладываются к ней лбом. Не знаю, должен ли протягивать православный священник руку для поцелуя. В тот момент я немного растерялась, но признаюсь честно, брезгливость одержала верх, поэтому к его руке просто слегка прикоснулась лбом.

В назначенный день пришла, волнуясь, думала, что сейчас мне устроят экзамен, но ошиблась. Даже не взглянув в мою сторону, торопящийся к своей иномарке батюшка небрежно сообщил мне через плечо дату и время крещения.

Не скрою, обе встречи оставили неприятный осадок, но я, твердо идущая к своей цели, решила не обращать на это внимания. Крестильную рубашку длиною до пола сшила себе сама из красивой белой ткани, цепочку и крестик заранее купила в храме. После обеда потихоньку слиняла с работы, муж подхватил меня у метро и мы, не заезжая домой, направились сразу на крестины. Вещи я еще с вечера положила в машину.

Помимо меня в тот день должны были крестить еще полугодовалую малышку. Ее сопровождал целый эскорт родственников, мы с мужем были вдвоем. На этот раз батюшка был настроен более дружелюбно. Он приветливо поздоровался со всеми, не забывая, правда, при этом подносить к нашим лицам руку. Я обратила внимание на то, что многие были удивлены этим жестом. Кто-то его руку целовал, я снова прикоснулась к ней лбом, мой муж просто пожал.

Батюшка любезно рассказал нам о приходе и порадовался, что паства растет. «Без ваших пожертвований храм не построить» многозначительно заметил он. Прозвучало, как откровенное вымогательство. Муж кинул на меня изумленный взгляд. Настроение портилось, решила не поддаваться. Тихо спросила у батюшки, в какой из хозяйственных пристроек (их там полно) могу переодеться.

– А зачем вам купальник? – слишком уже откровенным взглядом окинул он меня с ног до головы, – постоите голенькая в тазике, мы отвернемся.

Услышав про меня, голенькую в тазике, муж сначала окаменел, а затем позеленел от ярости. Он сгреб меня в охапку, и мы рванули домой переодеваться.

Во время крещения поп, несколько раз облив меня водой из ковша, предложил снять мокрый купальник, чтобы не намочить рубашку. Стоящий рядом муж, нисколько не заботясь о том, как это выглядит со стороны, практически оттолкнул от меня толстопузого батюшку и бесцеремонно забрал у него из рук мои вещи. Загородив меня от попа, сам подал мне крестильную одежду. Растерявшийся поп стоял рядом и бормотал какие-то молитвы. Цепочку с крестом надевал на меня все-таки он, но рассвирепевший к тому времени муж контролировал каждое его движение. До самого конца обряда супруг не отошел от меня ни на сантиметр. Когда поп водил меня прикладываться к каким-то иконам, муж следовал за мной, точнее, между нами, загораживая собой от попА.

Еще весьма странным, и от этого запоминающимся было поведение малышки. Очаровательный спокойный ребенок, который в ожидании крещения перебывал на руках у всей своей родни, со всеми погулил, всем улыбнулся и покорчил забавные рожицы, в самой церкви изменился на глазах. Когда девочку окунули в купель, она громко расплакалась, и все оставшееся время орала, как ненормальная. Из храма мы вышли в отвратительном настроении и с разболевшимися головами.

С того дня прошло почти восемь лет. С годами прошло и чувство гадливости, но в этом храме больше не были ни разу, предпочитаем ходить в другую церковь.

Не жалею, что постигла "таинство обряда крещения". Если меня спрашивают, крещенная ли я, отвечаю «да», но при этом обязательно добавляю, что крестил меня Святой и Чистый Человек – моя Прабабушка, а свидетелем был Любимый Человек – мой Муж.