Сон в коме

 -Море в стёкла стучится..
Его еле слышный шепот донесся до моих ушей через плотную пелену тишины, что постоянной гостьей обитала в нашей маленькой комнатушке. Вот там, у прохладной стены, расположился старый, но такой уютный диван. Рядом, на столике, пыльный светильник, что освещал темные углы мягким светом. Низкий, выбеленный потолок, толстый ковер на паркете...
Всё это и есть наше с ним единственное имущество.
 Помнится, в его изношенном рюкзаке еще остался потрепанный блокнот. В моей памяти каждая его тонкая страница исписана корявым, быстрым почерком. Не помню правда, чей был почерк, кто так старательно своею дрожащей от волнения, страха или страсти, рукой выводил эти маленькие, закрученные, запутанные буковки, рисовал угольным карандашом легкие наброски увядшей сирени.
 Не помню. Кажется, уже и не будет у меня такой возможности - вспомнить. Ведь сейчас те строки растворились в туманной дымке неизвестности. Страницы его напоминают мне песчаный берег, на котором некогда кем-то вдохновленным был оставлен небрежный рисунок, несправедливо размытый равнодушной волной. Он пуст, совсем пуст. И лишь на последней странице каким-то чудным образом сохранился настоящий кленовый лист. Желто-оранжевый, с треснувшими краями. Мне он до сих пор пахнет теплой, солнечной осенью, воскресным утром, родными объятиями, знакомыми улицами. А вот он даже не смотрит на этот лист. Я за него боюсь, вот что скажу. А если покинет меня? Не останется даже тени его на стенах, не останется монотонного вечернего отчаяния его сбивчивого монолога. Как тогда мне смотреть на его рюкзак? Ведь я сомневаюсь, что туда, в место невозвращения, разрешают брать столь глупые вещи, как старая, негодная сумка.
Знаете, что особенно обидно? Я не могу избавиться от вещей, будь то лампада или ключи. Ненавистные мне, проклятые, страшные ключи. Я бы распахнула настежь эти узкие окна, я бы размахнулась и с громким воплем счастья швырнула чертовы ключи далеко-далеко, в самую бездну что нас окружает. Но не могу. Не позволю себе. Ибо тогда хлынет чрез них соленая вода. Затопит, утопит нас. Изведет, добьет до конца. А я все еще хочу бороться. Не сдамся. Если только он не сдастся первым.
Подхожу к нему. Сажусь рядом. Его взгляд согревает меня, мои мысли, даже мой голос становится теплее. Так было всегда... если только я до конца понимаю, что значит время, что значим мы и наши короткие диалоги.
 Берет меня за руку. Тянет к себе. Легонько, но настойчиво. Поддаюсь. Я согласна поддаваться ему каждую секунду моего мнимого существования в этом странном промежутке пространства.
 Он снова выключит светильник, чтобы не смотреть мне в глаза, и прижмет к себе. И мы снова будем молчать. Совсем как тогда, в его тесном автомобиле, которым потом вольной птицей летел вниз, кувыркаясь по склону холма, прямиком в холодные воды осеннего моря.
Он точно хотел мне что-то сказать, в чем-то признаться. Я чувствовала это. Я знала. Знала и ждала, тяжело вдыхая спертый воздух. Но мы не успели. Ничего не успели.
 Сейчас мы верно под капельницами, окружены десятками тонких, как ядовитые змейки, трубочек и проводков. Приборы пищат, тикают, отбивают наверное последние наши ритмы, последнюю перекличку наших сонных, измотанных сердец. Так, по крайней мере, нам кажется.
Иначе почему мы то и дело ощущаем резкий запах больничной палаты?
Мы много говорим сейчас. О том, что было, о недомолвках, и даже о том, чего никогда не будет. Вот такие мы два идиота, погибшие мечтатели, что грезят о своей же собственной обесцененной жизни.
 И ведь надо же, мы оба впали в то состояние, которое врачи мягко называют "комой". Так мы услышали это слово, так его прошумело за окнами море, так мы сохранили последний лучик надежды.
- Брось ключи...пожалуйста, оставь их. Прошу я его. Прошу мягко, с улыбкой.
- Ладно. Он тихо вздыхает и нехотя кладет ключи рядом с собой. У него есть странная мысль, что если он вцепится в них мертвой хваткой, в какой-то момент он сможет очнуться в автомобиле, осознав что это всего лишь очень необычный сон. По той же причине он старается не отпускать мою ладонь. Он живет фантазиями и я не корю его, ему так просто спокойней.
 Вы точно подметили, я постоянно веду разговор лишь о нем. Все было бы иначе, если бы он не был моим дыханием, моим единственным источником жизни, просто моим, без всяких аргументов и сомнений. Но он таким и есть. Вот в чем дело.
 Не знаю, приходят ли к нам друзья... не могу сказать. Но он говорит что иногда, во сне, слышит их шепот. Вот он какой чуткий, не то что я. Я постоянно сморю в окна. Пытаюсь прожечь эту воду пристальным взглядом. Высушить ее. А он смеется и недоверчиво качает головой.
 Заставила его вместе со мной смотреть в окна. Прошу - сосредоточься. Хмурится, легко касается губами моей щеки, от чего по всему задеревеневшему телу поползли мелкие мурашки. Учитывая то, что тел наших мы не чувствуем, мою реакцию смело можно назвать чудом. Прошу его снова - не отвлекайся. А он тихонько, чтобы я не увидела, зажимает в кулаке ключи. Ну и пусть, раз ему так захотелось. Важное какое дело.
 Что-то мне в этой воде не нравится. Она меняется. Темнее что ли стала? Смотрю на него вопросительно. Кивает. Соглашается. Вот мы как друг друга с полуслова понимаем.
 Звук резкий. Звук битого стекла. Холодно. Очень холодно. Но я не отпущу его, пусть даже не пытается высвободиться. Неужели волны могут быть такими огромными?
Вместе смотрим вверх. Потолок исчез, вместо него невообразимо глубокое, серое, кудлатое небо. Оно скрывается от нас огромадной волной, что обрушивается на нас с громким ревом. Слышу писк, крики, топот ног. Но меня это не очень то и волнует. Нащупываю его руку. Все в порядке. Он рядом.
 Мне вдруг становится так хорошо, так легко, свободно. Он чувствует то же самое, я знаю. Море тухнет, уменьшается в размерах, исчезает. Вокруг что-то кружится, мелькает,светлеет. Он тут. Я спокойна.
 Нас окружает яркий свет и мы летим куда-то вниз, танцуем среди разноцветных бликов.
 Он может быть и догадывается что тут происходит. На его лице улыбка. Очнулись ли мы, или же врачи, отчаявшись, отключили нас от приборов, я не знаю. Но точно уверенна, мы узнаем об этом на той стороне, там, куда сопровождают нас миллионы сверкающих, беснующихся точек.
 Осенний лист не спеша качается на утренней морской глади. Небо плывет куда-то на восток. А там, далеко-далеко, в одной из обычных больничных палат, что обыденно пахнут спиртом и валерьяной, для кого-то, кто так отчаянно просил, море уснуло. Море перестало стучаться в стёкла...