4. 6. Приемные экзамены

Из сборника «Страна, которую мы забыли»

Глава 4. Как я поступал в МГИМО (1969)

4.6. Приемные экзамены

     Конечно, правильнее было бы называть эти экзамены вступительными. Ведь именно таковыми они являются для абитуриентов. Но дело в том, что впоследствии на протяжении нескольких лет я работал в приемной комиссии института, то есть относительно поступающих занимал позицию по другую сторону баррикад. После этого трудно вернуться к терминологии пережитых однажды треволнений.
     В 1969 году из нашего класса поступали в МГИМО четверо. Пока шли выпускные экзамены в школе, все одноклассники еще регулярно встречались на Звездном бульваре, где играли в футбол. После выпускного вечера общение прекратилось. Наша четверка выступала в авангарде борцов за высшее образование. Как уже упоминалось, экзамены в МГИМО проходили на месяц раньше, чем в остальных институтах.
     Поскольку мы с Витей Горбачевым сдали документы одновременно, нас определили в одну и ту же группу. Как и все одноклассники, мы жили по соседству и на все экзамены ездили вместе, вместе входили в аудиторию, вместе возвращались домой. Стас Ахмедов и Олег Кузнецов попали в другие группы. Соответственно, расписание экзаменов и порядок сдачи предметов у нас с ними не совпадали. Только сочинение, с которого начиналась эпопея, проводилось для всего факультета одновременно в нескольких больших аудиториях.
     Меня немного удивило, что практически исчез с горизонта Стас. Пока мы учились в десятом классе, почти не проходило субботы, чтобы он не заходил на ставший традиционным чай. Правда, предварительно они с другими одноклассниками принимали напитки покрепче и уже после этого наведывались ко мне. Теперь же не было возможности поговорить с ним даже по телефону, так как родители не передавали ему трубку, объясняя, что он занимается. В институт на экзамены Стаса неизменно сопровождал отец, весьма высокопоставленный сотрудник министерства иностранных дел, впоследствии дослужившийся до ранга посла. Пока шел экзамен, он дожидался сына под окнами во дворе. Так протекал его отпуск, заработанный в очередной загранкомандировке. В результате, если мы сталкивались со Стасом у дверей института, дело ограничивалось несколькими нейтральными репликами.
     Поздно вечером накануне первого экзамена, сочинения, позвонила мамина знакомая Лина Евгеньевна. Спросила, дома ли родители, и сказала, что я должен срочно к ней приехать. Родителей дома не было, какие-то их приятели что-то праздновали. Ехать на другой конец Москвы было поздновато. Немного замявшись, Лина по телефону продиктовала мне три темы сочинений. Очевидно, она рассудила, что и без ее помощи два профессионала-журналиста как-нибудь справятся с задачей и помогут сыну.
     В школе все сочинения давались мне с невероятным трудом. Очень часто, учитывая мой статус отличника, мне разрешали переписать работу в качестве домашнего задания. Даже в таком случае я тянул до последнего и сдавал свой труд всегда с большим опозданием. Сегодня утешаю себя тем, что правдиво написать было непозволительной роскошью, а врать или повторять чужое – мучительно стыдно. Когда сроки поджимали, приходилось звать на помощь маму. Ей удавалось придумать какой-нибудь нестандартный поворот темы, и дальше я уже мог следовать по намеченной колее. Оставалось уповать на это и сейчас.
     Время шло, а загулявшие родители все не возвращались. Над полученной информацией я раздумывал недолго. Так называемая свободная тема, которая не подразумевала жесткую привязку к школьному курсу литературы, исключалась по определению. Бытовало мнение, что за выбор такой темы могли сразу же снизить оценку на один балл. Возможно, подобные страхи искусственно поддерживались учителями, чтобы стимулировать чтение предусмотренных программой произведений. Русская классика обрекала на уже упомянутые мучения. Оставалась «Как закалялась сталь» Николая Островского. Идеологически выверено, но достаточно увлекательно. Странно, но ни одна из трех тем мне не запомнилась. А ведь некоторые школьные сочинения врезались в память на всю жизнь.
     Так и не дождавшись подмоги, я успокаивал себя тем, что, заранее выбрав тему, уже сделал полдела. Было искушение позвонить Вите Горбачеву и поделиться с ним тайным знанием. Никакой конкуренции я не ощущал. Но желание проявить товарищескую солидарность боролось со страхом навредить Лине Евгеньевне. В итоге я решил не рисковать.
     Родители пришли, когда я уже спал. О ночном звонке никто никогда не узнал.
     По сочинению Витя и я получили «пятерки». Стас и Олег – «четверки». Узнали мы об этом в день следующего экзамена, когда нам выдали экзаменационные листы с проставленной оценкой. По моим ощущениям сочинение у меня совершенно не получилось. Но оценка свидетельствовала о том, что я чрезмерно самокритичен. Лишь много лет спустя моя правота, к сожалению, подтвердилась. Как-то раз при встрече Лина Евгеньевна вскользь заметила по поводу той «пятерки»: «Ты не представляешь, каких унижений мне это стоило…»
     Перед экзаменом по английскому предполагалось, что я еще позанимаюсь с Ниной Васильевной. Однако, когда я позвонил, чтобы договориться о встрече, она, не дав мне сказать ни слова, с металлом в голосе заявила: «Раз я вам не нужна, говорить не о чем». Ошеломленный я передал ее слова маме. Она удивилась не меньше моего. До сих пор не могу понять, что это было: намек на дополнительную плату или попытка снять с себя ответственность в случае неудачи на экзамене? Первый год в институте я постоянно натыкался на Нину Васильевну, когда переходил на перемене из одной аудитории в другую. Стоя на лестничной клетке, она курила свою сигарету в мундштуке и всегда весьма благосклонно отвечала на мое приветствие.
     По английскому языку я получил «четверку». Преподавательницы-экзаменаторы были очень доброжелательны, но причин снижения оценки мне не объяснили. Только пожелали дальнейшей успешной сдачи экзаменов. Витя сдавал после меня. Я не был свидетелем того, как это происходило, но по дороге домой он рассказал, что преподаватели поинтересовались, кто его родители. Ему показалось, они с удовлетворением констатировали, что он «из рабочих», и поставили «отлично».
     Мне же представлялось это странным и несправедливым. Возможно, тягаться с выпускниками спецшколы (так называемая школа с углубленным преподаванием английского языка) мне было не по силам. Но вузовский учебник под руководством Нины Васильевны я освоил, да и книги в оригинале почитывал. Чего не скажешь о подавляющем большинстве моих одноклассников. Как бы то ни было, «четверка» по английскому прозвучала тревожным звоночком. Права на ошибку после этого уже не оставалось, так как прогнозируемый на основании предыдущих лет проходной балл составлял 19 из 20 возможных по четырем предметам.
     Экзамен по математике считался устным. Однако заключался он в том, что надо было на черновике за отведенное время решить задачу, преобразовать формулу и выполнить еще какое-то задание из экзаменационного билета, а потом результаты предъявить преподавателям. Смысл преобразования формулы я не понимал, но процесс обозначил, а дальше углубляться не стал. Зато задача была из моих любимых. Это мне хорошо запомнилось. Вернее то, как я с ней мучился. Мне было совершенно ясен алгоритм решения, но результат получался абсурдный. Вместо целого числа, у меня все время вылезала какая-то невообразимая дробь. Я пробовал разнообразные подходы, примерялся и так, и эдак, но с неизменным фиаско в конце.
     Абитуриенты, которые тянули билеты после меня, уже давно покинули аудиторию. Одну девушку преподаватели вытянули отвечать, несмотря на ее протесты, а я все сидел и «крутил» свою задачу. Наконец, экзаменаторы обратили внимание и на меня. Я поделился своим недоумением по поводу того, что несомненно верный ход решения не дает нужного результата. Бегло просмотрев черновики, мне молча поставили «пятерку». Значит, мои усилия все-таки не прошли даром. Результат я доложил отцу по телефону, когда приехал домой. В ответ получил выговор за то, что не удосужился сразу позвонить из телефона-автомата. Все это время он не находил себе места.
     Итак, оставалась география. К этому моменту у троих из нас было по минус одному баллу, и все решал последний экзамен. У Олега уже было две «четверки», и, судя по всему, для него результат уже был не столь важен.
     Пришло время напомнить обо мне Петру Ивановичу, репетитору по географии. Обнаружилось, что, пока я сдавал другие экзамены, он угодил в автомобильную аварию, сломал ногу и лежит в больнице. Как я оказался в его палате, к сожалению, уже не помню. Всплывают только некоторые детали: нога в гипсе, неподдельное удивление при моем появлении, еще большее удивление при виде конверта с деньгами за очередной урок. Немного разочаровало то, что Петр Иванович не поинтересовался ни тем, какие оценки я получал, ни тем, когда я сдаю географию, ни номером моей группы.
     Экзаменационный билет состоял из двух вопросов по курсу «Экономическая география СССР». Обязательный третий вопрос - по политической карте мира - был оставлен на усмотрение экзаменаторов. Именно этот третий вопрос я хорошо запомнил. Речь шла о государствах, разделенных в результате Второй мировой войны. Названных мной Германии и Западного Берлина оказалось недостаточно, и преподаватели начали подталкивать меня восточнее. Мне пришлось назвать Корею и Вьетнам, но я уточнил, что речь шла о результатах войны, а не просто о разделенных странах. Мое замечание принято во внимание не было, но чтобы дать мне возможность реабилитироваться, экзаменаторы поинтересовались, не скажу ли я, по каким параллелям проходят границы между севером и югом Кореи и Вьетнама. «Подумаешь, бином Ньютона!» Как давно, однако, я начал накапливать в своей голове никому не нужную информацию!
     Лина Евгеньевна поинтересовалась, кто у меня принимал географию, и с удовлетворением опознала по моему описанию Евгения Напалкова, тогдашнего секретаря комитета комсомола МГИМО. Хотя это не имеет никакого отношения к нашей теме, но для понимания нравов тех лет замечу: через пару лет, когда в институте была обнаружена разветвленная гомосексуальная сеть, главный комсомолец вместе с первым замом секретаря парткома Медведевым был без лишнего шума уволен.
     Какое-то время спустя Стас в порыве откровенности почему-то рассказал, что географию он практически не сдавал. Его отец зашел вместо него в аудиторию, и Стасу заочно поставили «отлично».
     Очень скоро, опираясь на собственный опыт работы в приемной комиссии, я осознал, что после прокола на английском Лина Евгеньевна не рискнула пустить процесс на самотек, и мои «пятерки» по математике и географии, не говоря уже о сочинении, получены только благодаря «подстраховке» с ее стороны. Самостоятельно я добился только «четверки» по английскому.
     К тому времени, когда до меня это окончательно дошло, я уже мог почти безошибочно предсказать шансы того или иного абитуриента и со стопроцентной уверенностью объяснить причины удачной, или наоборот, неудачной попытки поступления в МГИМО.

Москва, 2015

На фото можно разглядеть белую пятиэтажку, в которой проходили экзамены.