Дочушка

Пасха в этом году поздняя, майская, и верба к Неделе ваий уже распушилась, засияла золотистой жар-птицей, а  через день  на  тонких прутиках её проклюнулись зелёные листочки: Воскресение Христово  встретит верба в зелёном, победном – Победы жизни над смертью. Ольга то и дело подбирала падающие с освящённой  вербы  поникшие пушистики, а потом решительно встряхнула букет. Вот так же бы, одним махом, сбросить все изношенное, заскорурзлое, обветшалое  и распуститься молодыми листочками  в жизнь новую. «Господи, научи меня любить!» - просила она этим Великим постом всякий раз, прикладываясь к иконе Спасителя и подходя к причастной Чаше.
 Суровая с виду, с трагически опущенными подковкой вниз уголками губ, как преображалась она в редкие минуты, когда улыбалась, искренне, тепло, радостно.
 Так уж сложилось, что выросла Ольга в бабьем царстве и в юности очень страдала от этого. Тогда же простонало в душе, выдохнулось в небо:
Мой дед погиб, отец ушёл, любимый предал,
Но как же хочется порой
Быть слабой-слабой, нежной-нежной,
Но дед погиб, любимый предал, отец ушёл.
 Ни фотографий их, ни воспоминаний об отце и деде, которыми можно было бы утешиться, согреться, не осталось. Покачивается только  в памяти стоящий одиноко, без стен, дверной проём летней кухни в деревне, где они несколько лет жили у бабушки. Увидела его, приехав на каникулы подростком. Казалось, вот сейчас пройдёшь сквозь него и …   Но каждый раз начинали душить её слёзы – так ни разу и не переступила порожка, даже мысленно. Теперь же, когда уже и сама она оставила позади  рубежи земной жизни деда и отца, верит  - у Бога все живы, вернулись они к ней  именами в церковных записках  и домашних молитвах.
 Щемит молчаливое сердце,  когда вспоминает то благословенное время, в котором она была Олюшкой: жилось ей тогда так уютно «в серёдке», между живыми ещё бабушкой и мамой и подрастающим сынишкой, хотя и не помнила Ольга нежных поцелуев и обнимашек - не до сантиментов было. Скупые на чувства, женщины в роду их во все времена выживали: и после войны,  когда овдовевшая бабушка осталась с тремя малолетними детьми на руках,  и когда мать их с сестрой одна поднимала, и в перестройку, когда и сама она лиха хлебнула.
 Одеревеневшая с годами душой, Ольга, бывает, молится даже без слов: Господь всеведущ…   Вот и её, разменявшую пятый десяток, незнакомые маленькие дети и их молодые родители  бабушкой называют. Потому, когда услышала, подходя к церкви: «До'чушка!»,  и не поняла сразу, что это к ней обращаются. «До'чушка,  а куда же эта дорога ведёт?» Видимо, старушка, каких привозят родные в храм уже только на праздники, была здесь впервые. Кроткие души, такие бабушки в своих молитвах непременно добавляют: «и за всех православных христиан», с ними и постоять-то рядом благодатно. «До'-о-чушка» – вот уж не думала, что услышит ещё такое когда-нибудь... Зашла в храм, подала записки. А в душе звучало: «До'-о-чушка…».  Ольга смахнула подступившие слёзы.
 Сегодня последняя в этом году Литургия Преждеосвященных даров. Она любила эти особенные, «с колокольчиками», великопостные службы с  благоговейными песнопениями, с покаянными коленопреклоненными молитвами. А когда батюшка со свечой  в руках благословлял молящихся в неземной тишине: «Свет Христов просвещает всех!», - чувствовала она себя предстоящей перед самим престолом Царя Небесного, замирала в земном поклоне  и в который раз мысленно повторяла:  «Господи! Дух Любви даруй мне!»
  После причастия Ольга подошла к столику с теплотой,  и, неожиданно для самой себя, так захотелось вдруг ей обнять, прижать к груди, пожалеть  стоящего там блаженно улыбающегося местного юродивого паренька, которого прежде сторонилась,  пригладить грязные его свалявшиеся вихры  на буйной головушке... Нет, не понести такое состояние: неведомое прежде, до слёз, оно заполнило её всю… Кажется, тает  сердце в груди… 
 По великой Милости приоткрылись сегодня на мгновение  для неё врата рая, но мгновение это вряд ли забудется.  Слава Тебе, Господи, слава Тебе!