Чудо

Ветки-прутики, хлёстко-чёрные на фоне мутных осенних небес, в саване высохших безжизненных листьев. Но пронзительные ветра обрывают последнюю память о лете, и тонкие прутики остаются совсем нагие.
Упруго гнуться они под поздне-осенними ледяными порывами… Их поливают серые дождевые потоки, сковывают колючие заморозки, но они словно не замечают этого. В блёклости обделённого светом мира почки их в плотных глянцевитых чешуйках глубоко спят.
Но вот осень сменяется зимой, и ветки-прутики одеваются невесомо-пуховым снежным покровом. Снежинки искрятся и взвиваются от перепархивающих с ветки на ветку мелких птах. Морозы крепчают, и жизнь в сморщенных почках прячется всё глубже, она уже почти не видна, она уже почти забыта…
Валит снег. Снеговые шапки тяжелеют. Ветви гнуться. Оттепели обволакивают всё вокруг мутноватой талой влагой, а морозные ночи вновь заковывают в прозрачный смертоносный панцирь, и ветви оказываются словно вынутыми из жидкого стекла – блестящие, ломкие, странные, и каждая почка – в своём хрустальном склепе… Неужели в них ещё теплится жизнь?..
А потом что-то неуловимо меняется… Земля всё ещё глубоко спит – стылая, затверделая, словно мёртвый камень, неподвижная. Но в воздухе уже появляется что-то новое! Это что-то в оглушительном чириканье распушившихся на морозе воробьёв, в лазурной глубине небес, вдруг ставших пронзительно-бездонными, в чёрном блестящем оперенье ворона, зачем-то подобравшего не вкусную и не съедобную сухую хворостинку…
И животворные соки в древесных венах ускоряются! Невидимые, неосязаемые, незаметные, в жёстких и неживых на вид ветках-прутиках… Что-то неодолимое и вечное рвётся из них!.. Вот набухают и словно расправляются сморщенные, промороженные долгими зимними месяцами, почки… Вот лопаются верхние чешуйки, мышасто-серые с красноватым краешком, невзрачные, на упруго-бордовых ветвях в сизоватом налёте… Из них показывается – ещё не листья, нет! ¬– что-то крепко сбитое и в тоже время мягко-мохнатое, пушисто-охристое, ни на что не похожее…
Запоздалые мартовские морозы ещё будут опалять их своим жгучим дыханием, ледяные ливни и ветры буду гнуть и трепать гибкие прошлогодние побеги, но жизнь, хрупкая, робкая, неприметная, неистребимая, властная, уже никуда не денется из них! И когда мир накопит достаточно солнечного тепла, и искристый воздух зазвенит первозданными ароматами, из этих твёрдых голых веточек-палочек, из самых дальних древесных глубин, навстречу светоносному весеннему рассвету выплеснутся,  выхлестнутся тоненькие, как иголочки, нежнейшие резные салатовые листики, и брызнут трепетные рыжевато-карие соцветия, – словно шелковистые фонтанчики!..
Так зацветает в конце апреля – начале мая обычное для средней полосы дерево – ясенелистный клён. Так совершается ежегодное чудо!