Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 64 глава

64

     На другой день состоялось Народное Собрание. Начало его очень напоминало начало Народного Собрания в Дельфах, на котором дельфийцы умоляли Пифодора простить их. Конечно, он простил и своих соотечественников.
     Собрание поспешило принять решение о выплате ему из возвращенной государственной казны четырехсот талантов в искупление причиненного зла и в качестве награды за спасение отечества. Не забыли и дельфийцев: коринфяне постановили выделить им из состава захваченной добычи значительную ее часть.
     Пифодор призвал сограждан воздать должное памяти и заслугам его отца, указывая на то, что культ героя Аристея процветает не только в Дельфах – он находит все больше поклонников и в других городах Греции. Выступило немало коринфян, говоривших, что недопустимо предавать забвению деяния славного полководца, так много сделавшего для отечества, тем более, что, как хорошо известно, к народу он относился несравнимо лучше остальных местных олигархов. Было одобрено и утверждено решение о строительстве в Коринфе храма Аристея и учреждении союза его молельщиков.
     После этого на орхестру ввели Фолиокла. Негодующие коринфяне требовали казнить фракийца самой ужасной казнью. Пифодор просил отдать его ему на расправу, обещая осуществить ее собственноручно, но через несколько дней и не публично. Просьба эта не вызвала возражений.
     Затем предстать перед народным судом пришла очередь Потекиска. Он бросился в ноги нашему герою, умоляя о пощаде. Коринфяне хотели его предать смерти, но Пифодор убедил их заменить казнь обычной хорошей поркой, что было незамедлительно исполнено.
     Собрание продолжалось. Наш герой обратился к согражданам со словами:
     – Присутствующие, мы не должны забывать, что удалось спасти отечество только потому, что меня спасли греческие наемники царя. Какое-то божество направило их, чтобы помочь нам. Вы знаете, что боги не любят, когда смертные не замечают их добрых деяний и не отвечают на них добрыми поступками. Я предлагаю освободить всех плененных греческих наемников царя.
     Коринфяне проголосовали за это. Они поддержали также и другое великодушное предложение нашего героя – отпустить без всякого выкупа Пердикку с его свитой и хилиархами.
     С немалыми угрызениями совести и чувством вины участники Собрания отменили прежнее постановление, лишавшее Пентакиона права продвижения по службе. Они хотели сегодня же избрать его снова стратегом. Однако Пифодор наотрез отказался.
     – Адронадору осталось доходить в стратегах всего три месяца. Дайте ему довести до конца свою стратегию. Не вижу никаких причин отстранять его от должности.
     Коринфяне согласились с этим доводом.
     На ближайшие три месяца они избрали Пифодора главным жрецом культа Аристея.
     Можно представить недоумение читателей по поводу того, что наш герой, который не имел охоты даже просто видеть жестокие экзекуции, а не то чтобы собственноручно приводить их в исполнение, вдруг убеждает сограждан выдать ему на расправу фракийца. Он действительно хотел покарать его, но в соответствии со своими понятиями и принципами, которые, как мы знаем, основывались на старозаветных традициях. Но главное, вместе с этим хотел сделать одно доброе дело. Ему известно было то, о чем неизвестно было остальным коринфянам, а именно о существовании большого преступно нажитого богатства Фолиокла.
     Сразу после окончания Собрания Пифодор пошел в городскую тюрьму. Здесь состоялся его разговор с фракийцем. Наш герой предложил ему указать место, где тот спрятал свои сокровища. В награду за это, обещал дать возможность сразиться с ним в честном поединке. Он сказал:
     – Если боги сочтут, что ты достоен пощады, то они не дадут тебе погибнуть. Ты даже получишь шанс вернуть свое золото – с нами будет только один мой раб, а он тебе, конечно, не помеха. Так что, если богам будет угодно, то ты и богатство обретешь опять.
     – Какой же ты хороший человек, Пентакион! Я даже не сомневаюсь, что ты меня не обманешь! – воскликнул Фолиокл и сразу согласился.
    Через день из ворот Коринфа выехала крытая повозка. Она везла связанного фракийца, бдительно сторожившего его нашего героя и сидевшего на козлах возницу – раба Пифодора Антимаха.
     Клад оказался зарыт не так уж далеко – приблизительно на границе Коринфики и Арголлиды, в довольно глухой гористой местностн. Антимах раскопал его прихваченной из Коринфа лопатой. Затем загрузил золото на повозку.  Пифодор насчитал шестьдесят три таланта: семь Фолиокл уже израсходовал.
     Наш герой развязал фракийца, дал ему меч и сразился с ним. И бой этот отнюдь не был легким для него. Все же Пифодор одолел противника, не получив ни раны, ни царапины. Антимах скинул труп Фолиокла в яму, из которой извлек клад, и закопал его.
     Затем Пифодор и раб снова сели в повозку. Хозяин велел держать путь в Аргос. Там он сел на место возницы и направил коня в ту часть города, где проживала община коринфских изгнанников. Искать ему не пришлось, как когда-то Стратону: он хорошо знал где их дома.
      Ныне община находилась в особенно тяжелом положении. Она лишилась всех своих мужчин старше семнадцати лет, погибших при последней попытке вернуть Коринф под власть олигархии. Все привезенное золото Пифодор раздал нуждающимся семьям, а таких было подавляющее большинство. Его благодарили и прославляли как спасителя. Расставаясь с земляками, он взял с них клятву никогда не злоумышлять против демократического Коринфа.
     А как же наш герой распорядился полученными от государства деньгами? Двадцать талантов подарил Круматилион, сказав:
     – Это тебе за то, что ты принимала меня за мизирную плату, когда я не мог платить больше.
     – Милый, да я бы тебя и бесплатно принимала – ты сам не захотел, – улыбнулась гетера. – Конечно, за такой подарок спасибо. На это можно жить долго и хорошо. Отдохну от мужиков наконец-то. Надоели они мне. – Она ласково взглянула на Пифодора и добавила с некоторой лукавинкой во взгляде: – Но один не надоел. Для него всегда открыта дверь моя. Он это знает. Хоть нам, гетерам, и не положено влюбляться, но я люблю его по-прежнему.
     Почти весь свой вновь обретенный огромный капитал Пифодор вложил в торговые предприятия, которые снова умело и предприимчиво осуществлял Трофий. Наш герой сделался владельцем  целой торговой флотилии и одной из крупнейших в эллинистическом мире купеческих компаний. Трофий разместил ее главное управление не в Аргосе, а на Родосе, по причине исключительно выгодного для ведения торговых дел географического положения этого острова.
     Прежде, чем приступить к описанию дальнейших событий, которые снова развивались довольно бурно, а порой и драматично, вернемся ненадолго к одному из второстепенных героев нашего повествования – Демодоку. Он хоть персонаж эпизодический, но заслуживает, пожалуй, большего внимания, чем мы ему уделили.
     В ту ночь, когда закопал Кидиллу в могиле, покой которой она нарушила нечестивым образом, он, уйдя с кладбища, к немалому своему удивлению не нашел Кидиллу ни в своей хижине, ни поблизости. У него не было опасений, что она стала жертвой нападения диких животных или нищих: он знал какая хорошая слышимость в тишине ночи, когда слух улавливает малейшие шорохи, а слух у Демодока еще был отличный: случись такая беда, он бы, конечно, услышал. Все же встревоженный, он, прихватив свое грозное оружие – мотыгу, а в другую руку взяв факел, стал обходить окрестности. Как ни искал, ни колдуньи, ни следов насилия над нею так и не нашел. Демодок предположил, что Кидилла, желая показать ему, как разгневанна его упорным отлыниванием от участия в ритуальных экзекуциях, не стала сегодня ночевать у него. Правда, это выглядело слишком странным: Демодок знал, что во всей округе ей остановиться на ночлег больше не укого. «А вдруг есть! Вдруг она еще нашла кого-то!» – обеспокоенно подумал он.
     Через день Демодок продавал в городе овощи. Специально уехал с агоры пораньше, чтобы наведаться к кодунье: он знал где та живет – Кидилла не раз приглашала его к себе для починки то крыши, то пола, то перил галереи второго этажа и т.п. На стук в дверь никто не открыл, никто не откликнулся. Соседи сказали, что не видели хозяйку дома со вчерашнего дня. В следующий раз Демодок постучал в дверь колдуньи приблизительно через месяц и с тем же результатом. На этот раз соседи сообщили, что не видели Кидиллы давно и предположили, что скорей всего она отправилась в свою родную Фессалию, погостить у родственников. Когда вернется, сказали, не знают, потому что она их не предупреждала.
     «Ни в какую Фессалию она, конечно, не отправилась. А скорей всего доигралась со своими подземными демонами и мертвецами. Вот они и утащили ее к себе, – не очень-то сильно ошибаясь, подумал Демодок. – А оттуда возврата нету: не Одиссей же она». (Примечание: согласно древнегреческим мифам, Одиссею удалось спуститься в Аид и вернуться обратно).
     Через несколько дней Демодок сделал то, что уже давно хотел сделать. После торговли на рыночной площади он заехал как-то на пустырь к Старой Стене и подобрал новорожденного ребенка. Сразу напоил его предусмотрительно купленным на агоре молоком и забрал с собой. Мальчик оказался настолько жизнеспособным, что сумел выжить даже у такого неопытного, неумелого и вдобавок одинокого няньки, как Демодок. Тот вырастил, воспитал его и передал ему свое немудрое хозяйство. В шестнадцать лет его приемный сын уже привел в дом невесту – девушку из очень бедной семьи. Демодок дождался внуков, а умер на руках сына, прожив почти девяносто лет. Такую большую жизнь и должен был прожить человек, обладающий настолько сильным организмом, что сумел выдержать почти пятидесятилетнюю рабскую каторгу, а после освобождения с удовольствием занимающийся каждый день любимым физическим трудом на свежем воздухе, экологически куда более чистом, чем в наше время.
      Теперь вернемся к описанию событий и героев более значительных.
      Среди отрядов, посланных Пердиккой первыми войти в сдавшийся Коринф, был тот, который имел приказ занять Акрокоринф. Насчитывал этот отряд около двухсот тяжеловооруженных воинов. После освобождения Нижнего Города, акрополь продолжал оставаться в руках македонян. Адронадор сразу стал прилагать усилия снова вернуть Акрокоринф. Конечно, он знал о самом уязвимом его месте. Дождавшись первой же достаточно темной ночи, чтобы с крепости не было видно передвижений внизу воинских отрядов, а главное, начало атаки, Адронадор бросил на приступ всю коринфскую пехоту, сосредоточив все силы в направлении самой низкой части стены. Эти действия вполне могли бы увенчаться успехом, если бы македоняне были застигнуты врасплох, но они только и ждали штурма. В атакуемом месте находилось достаточно воинов для обороны. Несмотря на дружный, упорный натиск нападающие не добились ничего и вынуждены были отступить. Начинали приступ они еще воодушленные недавней блестящей победой, почти уверенные, что с помощью явно ставшего благосклонным к ним Ареса снова совершат невозможное. Теперь коринфяне весьма приуныли. Большие потери отрезвили их, напомнили им, что Акрокоринф – не обычная крепость.
     Авторитет Адронадора как стратега сильно упал. 
     Следующие шаги, которые он предпринимал, были вполне разумны. Он велел обнести акрокоринфский холм частоколом, очень сожалея, что сразу не избрал осаду, как единственно возможный способ овладения Акрокоринфом, хотя знал, что представился редчайший случай, когда возможно взять таким образом эту крепость, не затратив много времени, потому что продовольственные запасы ее использовались для кормления голодающего населения Нижнего Города во время осады македонянами, и казалось маловероятным, что их успели пополнить в достаточно большом количестве. Дерзнул же начать штурм Адронадор потому, что слишком верил в свое полковдческое счастье, слишком хотел стать двухкратным победителем знаменитого Акрокоринфа и опасался, что осада закончится уже в стратегию Пентакиона, вновь увенчав того славой большой победы. 
      В действительности же запасы крепости вообще нисколько не успели пополнить, а солдаты, занявшие ее, взяли с собою еды только на два дня. Увидев, что оказались вдруг во враждебном окружении без необходимых для сидения в осаде запасов, они растерялись, испугались и приуныли. К немалой их радости оказалось, что вместительные кладовые Акрокоринфа хоть и пусты, но все же не совсем: на полу, по углам удалось наскрести некоторое количество зерна. При хорошей экономии его могло хватить больше, чем на месяц. Македоняне не спешили сдаваться: в те времена сдача на милость победителя почти всегда означала обращение в рабство. Коринфяне обещали им обеспечить безопасный выход из города, если те добровольно покинут акрополь. Но они отвергли такое предложение, потому что для этих воинов долг верности государю и отечеству не был пустым понятием.
     Не прошло и месяца с начала осады, как к берегу около Коринфа приблизилась македонская эскадра численностью в двадцать кораблей, которая высадила сильный десантный отряд тяжеловооруженных воинов. Он прорвал осаду крепости со стороны, где холм под нею выдавался за пределы Нижнего Города.
     Не скоро сюда подоспело достаточно коринфян, чтобы суметь оттеснить вражеский отряд. Македонянам вполне хватило времени, чтобы успеть снабдить осажденных всем необходимым в большом количестве. Это удалось быстро сделать вот за счет чего. К четырем из пяти спущенным с крепости канатам, – напомним, что в этом месте она стояла на отвесных и почти отвесных скалистых кручах, – привязали мешки. В каждом было пять бухт длинного каната. Их подняли на стены Акрокоринфа, а затем, удерживая один конец веревки, эти бухты сбросили вниз. Они размотались, тоже достав подножие холма. Появилась возможность поднимать грузы одновременно двадцатью пятью канатами.
     Македоняне отлично справились с порученным заданием. Отбиваясь от наседающих коринфян, они организованно тесно сплоченной группой отступили к берегу  и сели на корабли. Триеры отплыли, беря курс к устью Крисейского Залива. Сторожевая коринфская эскадра из пяти боевых судов не решилась их атаковать ни когда они приближались к берегу, ни когда проходили мимо в обратном направлении. Десять триер запоздало спущенных на воду (пока не использовались, боевые корабли находились на суше под специальными большими навесами) не успели вовремя присоединиться к сторожевой эскадре.
     Коринфянам стало ясно, что теперь осада сильно затянется. Но у Пифодора появилась идея, как вернуть Акрокоринф поскорее. Он хотел поделиться ею с Адронодором, но счел, что осуществлять ее еще слишком преждевременно. Только через три месяца после начала своей новой стратегии он приступил к выполнению задуманного плана. Ежедневно из какой-нибудь коринфской гавани выходила одна трофейная македонская триера. Она плыла  вдоль берега на запад. Удалившись на стадиев сорок, сворачивала за стоявшую на крае суши гору. За нею македонянам в Акрокоринфе не была видна ни эта триера, ни временная стоянка на берегу для таких же прибывающих туда по одному в день трофейных македонских кораблей, ни лагерь для их экипажей, а также воинов, которым предстояло сыграть главную роль в возвращении акрополя. С последними Пифодор проводил специальные тренировочные занятия, готовя к этому. Через пять дней он отпустил двести ополченцев. Они уходили в город, как и приходили сюда, – маленькими группами через большие промежутки времени, опять же чтобы не вызвать какое-либо подозрение у македонян, имеющих очень хорошее обозрение с высоты акрокоринфского холма.
     На другой день после того, как на временной стоянке  собралось двадцать судов, коринфяне перешли к решительным действиям. Они столкнули на воду корабли. Матросы, гребцы заняли свои места на них. На каждый взошли по двадцать гоплитов в трофейном македонском вооружении, которое было привезено сюда в крытых повозках еще до начала тренировочных занятий.
     Из-за горы выплыла эскадра из двадцати триер. Македоняне в Акрокоринфе сразу заметили ее, но не сразу разглядели македонские опозновательные знаки на кораблях и что воины на палубах в македонском вооружении, а когда разглядели, то закричали от радости. Они ничуть не догадывались, что состоит эта эскадра из тех боевых судов, которые отплывали по одному в день из коринфских портов. Македоняне когда замечали их, когда нет: в самом деле, разве так уж важно куда плывет какая-то триера, ведь она всего-то только одна. Они не заметили сверху двадцати пустых мест на стоянках боевых кораблей, потому что, как мы уже говорили, находились те под большими навесами.
     Наш герой со своими переодетыми воинами инсценировал высадку македонского десанта, новый прорыв блокады, опять в том месте, где пять месяцев назад ее прорвали «настоящие» македоняне. «Оборонялись» сейчас здесь как раз те ополченцы, которые прошли обучение на тренировочной базе за горой. Сражающиеся сыграли ожесточенный бой весьма убедительно, с подлинной артистичностью. Зрители, наблюдавшие за этой сценой и находящиеся от нее отнюдь не близко, вполне поверили в реальность происходящего.
     Еще до описываемого события по распоряжению Пифодора нашли в одном пограничном с Македонией греческом городке глашатая, который много общался с македонянами и потому очень хорошо овладел их речью. Сейчас, стоя вместе  с нашим героем у подножия акрокоринфского холма, он повторял его слова, обращаясь к защитникам крепости. Те столпились на стенах и радостно шумели.  Снизу были видны только их головы между зубцами. Пифодор сегодня тоже надел македонские доспехи. Лицо свое скрывал под маской-забралом. Никто из осажденных не мог узнать в нем Пентакиона, так жестоко обманувшего их царя.
     – Эй там, наверху! Радуйтесь! Еще вам жратвы привезли! – мощным зычным голосом сказал глашатай.
     – Это хорошо! Но нам прошлый раз обещали, что через три месяца снимут осаду! А уж пять месяцев прошло!
     – А всего мы уже шесть месяцев в осаде!
     – Когда же наконец царь пришлет войско, чтобы освободить нас из этой тюрьмы, раздавить проклятых коринфян! – кричали сверху.
     – На это не надейтесь! Царю сейчас не до вас – у него большая война с Антиохом назревает! Может, года через два он о вас и вспомнит! Это в лучшем случае!.. Но не унывайте – он вам замену прислал! – глашатай указал на стоявшую поблизости толпу воинов. Их роль играли гребцы с одной из приплывших триер. Они были в македонских солдатских хламидах, безоружные.
     Сверху послышался радостный шум. Оттуда полетели вниз разматывающиеся бухты канатов, которых было двадцать пять.
     – Давайте привязывайте грузы! Мы их поднимем, а потом спустимся! – крикнул кто-то сверху.
     – Да вы не осилите! Корзины вон какие большие! Они очень тяжелые! А вы в осаде уже полгода сидите! Едите, конечно, недостаточно! Мы боимся что вы не справитесь! А если справитесь, то у вас уже не останется сил спуститься! Ладно бы, спуск был невысокий! А он вон какой большой, опасный! Поразбиваетесь только! Грузы поднимут те, кто вас сменит! Они в осаде не сидели! Ели достаточно! У них, конечно, сил больше, чем у вас! Они справятся! Да, и вот еще что! По этой же причине вооружение свое оставляйте там, в крепости! А то руки у вас не выдержат! Одни латы только больше таланта весят! Тоже поразбиваетесь! Оставляйте там! Вместо своего вооружения новое получите! Оно на корабле уже ждет вас! Давайте, спускайтесь скорее! Размышлять некогда! Сейчас коринфян много набежит сюда! Тогда нам трудно придется и вам тоже! Давайте, спускайтесь по-быстрому! Конечно, кто хочет, тот может остаться!
     Желающих остаться не нашлось. Македоняне стали спускаться. Они так спешили, что не успевал спуститься один, как уже по тому же канату начинал спускаться другой. Пифодору даже хотелось крикнуть: «Да не спешите вы так! Все успеете!» В душе он уже торжествовал, видя, что хитрость его удалась. Он очень опасался, что найдутся сомневающиеся, недоверчивые, тревожно-осторожные. На этот случай приготовил специальные фразы, которыми надеялся обмануть их сомнения, бдительность. И сейчас радовался, что  эти фразы не пригодились. Особенно же радовался тому, что осажденные оказались настолько доверчивыми, что даже не спросили пароль, который коринфяне, конечно же, не знали.
     Македоняне поняли, что дали завлечь себя в западню, когда уже большая часть их спустилась – на крепостной стене остались лишь шестнадцать человек. И те, и другие вынуждены были сдаться. Так Акрокоринф вернулся к своим законным хозяевам.