Возмездье стратега или в когтях у ведьмы. 65 глава

65

      Вполне естественно было ожидать, что Антигон будет стараться отомстить коринфянам, дельфийцам и главному обидчику македонского воинства – Пентакиону. Пифодор ожидал, что первый удар возмездия падет на Дельфы, поскольку они находились ближе к врагу. И готовился прийти к ним на помощь. Но он ошибся. Выше уже говорилось, что Антигон Гонат, старался убедить греков в том, что является очень эллинизированным, образованным, гуманным монархом, вполне достойным быть владыкой Греции. Если бы он напал на Дельфы, где находились особо почитаемые греками места, то вся Эллада содрагнулась бы, а он предстал бы перед всеми как царь-варвар, враг всех греков и их святынь. Кроме того, дельфийцы вовремя поспешили послать в Македонию посольство с богатыми дарами. Послы разъяснили царю, что в Коринфе не могли поступить иначе, так как стремились исполнить святой обет. Антигону были понятны религиозные чувства. Поразмыслив, он все же решил простить дельфийцев. Однако велел им прислать ему пятьдесят заложников из числа своих граждан, чтобы не дерзнули вновь выступить против него.
     Пифодор не собирался ждать, когда вновь враг вторгнется в его отечество. Он намерен был сражаться с ним на чужой территории. Богатая добыча, полученная в результате предыдущей победы над македонянами, позволила Коринфу нанять четыре тысячи наемников. Было известно о брожении среди фессалийцев, готовых вот-вот подняться на вооруженную борьбу против иноземного владычества. Пифодор подтолкнул их к восстанию обещанием немалой помощи. Он привел в Фессалию тысячу коринфян и четыре тысячи наемников. Армия восставших тоже насчитывала пять тысяч человек. Хорошую помощь им оказали и этолийцы. Нужно заметить, что македонянам не удавалось покорить воинственный народ этой греческой области еще со времени распада империи Александра Великого. Этолийцы прислали шесть тысяч воинов. Общая численность трех объединенных эллинских ратей составила шестнадцать тысяч человек. Они единодушно избрали главнокомандующим прославленного стратега Пентакиона.
     Антигон двинул в Фессалию восемнадцатитысячную армию. Сам ее возглавить не мог, так как был в то время тяжело болен. Зато поставил над  войском своего лучшего полководца Пердикку.
     При помощи хитроумных обманных маневров Пифодору удалось завлечь противника с равнины на пересеченную местность и заставить принять бой на ней. На такой местности превосходство македонской фаланги над греческой терялось. Но это было единственное, в чем нашему герою удалось переиграть Пердикку как стратега. Тот проявил себя действительно искусным военачальником, а солдаты Антигона, как упоминалось выше, были очень хорошо обучены и закалены во многих битвах. Они хоть и уступили грекам и понесли большие потери, но и им причинили весьма значительный урон. От вторжения в Македонию, дерзкой идеей осуществить которое, наш герой увлек соратников, пришлось отказаться.
     Все же три победы Пифодора над македонянами имели большое значение для Греции. Почти все недавно завоеванные Антигоном полисы отложились от его державы. Ему понадобилось три года, чтобы полностью восстановить численность своей армии, хорошо вооружить и обучить новобранцев.
     Когда его войско обрело прежнюю мощь, он вторгся с ним в Грецию. Почти все свободные от владычества македонян города, области материковой Греции дружно и поспешно выслали воинов против него. Но из пелопонесских государств только три решили поддержать северных эллинов. Причем рать лишь одного из них, коринфская, успела соединиться с основными силами греков и принять участие в сражении с войсками Антигона.
     На сей раз наш герой не был избран главнокомандующим объединенной эллинской армии. За право стать им рьяно боролись амбициозные стратеги других полисов. После долгих споров и даже ссор предпочтение наконец было отдано афинянину Критималу. Возобладало мнение, что войска коалиции должен возглавлять представитель самого крупного эллинского полиса, не раз сыгравшего значительную роль в борьбе за свободу Греции.
     Ради скорости передвижения Антигон не брал попадавшиеся по пути фессалийские города, а обходил их.
     Шедшие навстречу друг другу армии сошлись в жестокой битве на одной из  равнин Фтиотиды (одна из областей материковой древней Греции). Македонская  насчитывала  тридцать  тысяч,  греческая – двадцать шесть тысяч воинов.
      Пифодор со своей коринфской ратью сражался в том месте, где натиск врагов был особенно яростным. Антигон видел где стоят ненавистные ему коринфяне, предполагал, что среди них должен находиться Пентакион. Поэтому поставил против этой части строя противника отборных солдат. Воодушевленные примером своего стратега, который бился в первых рядах, коринфяне сражались с поразительными мужеством, стойкостью, храбростью. Погибли почти все воины личной охраны Пифодора. Сам он, израненный, истекающий кровью, повалился на груду кровавых трупов. Прикрываемый еще не павшими его телохранителями могучий Стратон поднял Пифодора, взвалил себе на плечи и вынес с поля боя.
     Большую роль в спасении нашего героя сыграл и Трофий. В то время, когда началась новая война с Антигоном, он находился в Коринфе. Словно предчувствуя беду, угрожающую его любимому патрону, верный отпущенник отправился в поход следом за войском.
     Перед битвой он объявил коринфским воинам, что любой, кто вынесет Пентакиона раненого или мертвого из боя, получит вознагаждение в двадцать талантов.
     Исхода сражения Трофий ожидал в крытых дрожках, запряженных четверкой сильных быстрых лошадей, в тылу греческой армии приблизительно в стадии от боевой линии. С ним был предусмотрительно нанятый известный искусный военный лекарь Смингирид. Чтобы облегчить повозку для увеличения скоростных возможностей упряжки Трофий не воспользовался услугами возницы и сам сидел на козлах.
     Когда он увидел вышедшего из боевых порядков Стратона, который нес то ли раненого, то ли убитого воина, отпущенник сразу, хотя еще не разглядел, понял, что несет он Пифодора и сразу погнал к ним лошадей. Вместе с телохранителем уложил Пифодора в повозку и поручил его заботам лекаря.
     – Вознагаждение будет ждать тебя дома. Я, как вернусь в Коринф, сразу доставлю таланты твоей жене.
     – Это хорошо, – ответил Стратон. – Теперь могу быть спокойным за будущее моей семьи. Только не подумай, что Пентакиона я вынес ради твоего вознаграждения. Нет, только потому, что он сейчас очень нужен нашему отечеству… Передай моей жене, что я люблю ее. Пусть помнит обо мне.
     Сказавши так, Стратон повернулся и пошел обратно туда, откуда только что вышел – в наполненную звоном, лязком оружия, криками, стонами и воплями страшную битву. Вернулся туда и, снова, доблестно сражаясь, вскоре  погиб. Пали смертью храбрых и бывшие стратеги Евкратис и Адронадор, а также большинство других коринфских воинов.
     Проявляя массовый героизм билось все греческое войско. Но сражение оно проиграло. Верх взяли сила численно превосходящей, отлично обученной и вооруженной фаланги и полководческий талант Антигона.
     К моменту окончания сражения наш герой и его спутники были уже далеко от того места, где оно происходило. Кони мчали их к портовому городку Кирре, где ожидали два корабля Пифодора, заранее прибывшие сюда для такого случая по приказу Трофия. Тот велел экипажу наиболее крепкого и надежного из них взять на борт еле живого нашего героя и лекаря (сам Пифодор находился в бессознательном состоянии и распоряжаться не мог) и плыть на Родос. На другом судне Трофий отправился в Коринф. Там поспешно продал все имущество Пифодора, какое нельзя было взять на корабль, а какое можно было, велел погрузить на него и поплыл с ним тоже на Родос. Конечно, не забыл дать жене Стратона общанные двадцать талантов.
     Смингирид действительно оказался хорошим лекарем: он не пускал кровь Пифодору и не делал ничего другого, что могло бы навредить ему. Наш герой выжил и быстро поправился снова только благодаря своему очень сильному организму.
      Сюда на Родос, где он теперь жил, приходили из Греции нерадостные вести. Македонский царь привел к покорности все отложившиеся от его державы полисы. Через Мегариду вторгся в Коринфику и осадил Коринф. Коринфяне, потерявшие в последней битве большую часть своих годных к военной службе мужчин и всех своих стратегов, сдались на милость победителя.
     Антигон обошелся с ними поистине великодушно: никого не убил, никого не ограбил. Даже не вернул, тоже против ожидания многих, изгнанников, хотя они, учитывая то, что долго поддерживали с македонянами союзнические отношения, вполне могли рассчитывать на это. Не вернул потому, что счел, что его сотрапу будет надежнее и спокойнее опираться на нынешнюю здешнюю элиту, богатую и имеющую большое влияние на местное население, а также потому, что имел, как говорилось выше, затаенную обиду на коринфских олигархов.
     Когда пелопонесские полисы узнали, что Антигон вторгся на их полуостров, то повели себя по-разному: одни стали объединяться для отпора врагам, другие заняли выжидательную позицию, третьи намеревались вступить в союз с македонским царем, полагая, что таким образом легче будет избежать гибели или разорения. Но Антигон не стал продолжать наступление, потому что приближалась пора, когда необходимо было располагать армию на зимние квартиры, а для этого надо было уводить ее в материковую Грецию и Македонию. Ограничившись только захватом Коринфики, оставив здесь своего наместника и караульные отряды в Коринфе, как в Нижнем Городе, так и в крепости, он повел войска обратно, уже большим и даже очень большим успехом для себя считая овладение Акрокоринфом.
     Пифодор намерен был продолжить борьбу с македанянами. Ради этого собирался поступить на службу к кому угодно, кто будет воевать с ними. Но вскоре понял, что не годится больше для ратной службы. Правая рука после ранения плеча с трудом двигалась. Подвела и левая. Копье, пробившее щит, вошло острием в локтевой сустав. Рука продолжала плохо сгибаться и разгибаться, хотя рана тоже уже хорошо зажила. И Смингирид, и другие лекаря утверждали, что эти дефекты останутся у него до конца жизни.
     И вот когда наш герой снова зажил такой жизнью, какой давно мечтал жить. Много читал, изучал науки, беседовал с учеными мужами. Вскоре перебрался в Александрию Египетскую. Так поступил он не случайно. В этот великолепный мегаполис древности стремились попасть очень многие люди со всего необъятного античного мира: воины – потому, что наемникам здесь хорошо платили; художники – потому, что много их требовалось для росписи стен и гончарных изделий; ваятели – потому, что площади, улицы, храмы, дворцы Александрии украшало великое множество статуй, а нужно было еще столько же; архитекторы – потому, что здесь постоянно возводились красивые здания; поэты, писатели, философы – потому, что здесь была знаменитая библиотека, в которой хранилось сотни тысяч книг; любители телесных упражнений – потому, что здесь находились замечательные спортивные сооружения – гимнасии, палестры, стадион; купцы – потому, что здесь были большие многолюдные рынки, обширный, превосходно обустроенный порт, в который разрешалось заходить кораблям даже ночью, потому что приблизиться к нему  ночью было безопасно, так как море на тысячи стадиев освещалось знаменитым маяком, одним из семи чудес света. Часть торгового флота Пифодора базировалась в этом порту. Здесь же находилась одна из управленческих контор его компании.
     Наш герой поселился в самой богатой части города, в большом дорогостоящем особняке. Этот дом и пышно-зеленый сад около него, украшенный прекрасными статуями, колоннадой, стали излюбленным местом встреч ученых мужей, преимущественно философов. Они здесь подолгу беседовали, участвовали в жертвенных пирах, главным развлечением на которых были опять же интересные беседы.
     Много времени проводил Пифодор и в упомянутой выше библиотеке, где запоем читал и тоже беседовал с мудрецами.
     Немало наш герой путешествовал по странам эллинистического мира ради поиска и собрания интересных книг, а также встреч с местными учеными мужами.
     Пользуясь своим огромным богатством, оказывал щедрейшую помощь философам, поэтам.
     Однажды ему сообщили, что Филопемен, один из тех мужей, что часто бывали в ученом обществе, которое обосновлось в его доме, тяжело болен и и подает мало надежд на выздоровление. Пифодор чрезвычайно высоко ценил этого мудреца как философа и любил как друга. Сильно опечаленный поспешил проститься с ним. Когда прибыл к нему в дом, то к большому своему удивлению обнаружил, что Филопемен живет очень бедно, узнал, что он вдовец и имеет на иждевении двадцативосьмилетнюю дочь, которую не мог выдать замуж из-за невозможности дать за нею приданое. Скромность друга поразила нашего героя. Несмотря на свое столь трудное положение, Филопемен ни разу не обратился к нему за помощью, хотя многие делали это, причем нередко люди отнюдь не бедные. И Пифодор никому не отказывал. Когда он наклонился к больному, тот проговорил:
     – Владыка, да возблагодарят тебя боги за то, что ты пришел ко мне. Ты знаешь, не просил я тебя ни о чем… ни разу… Но теперь вынужден… Раз так угодно богам… Об одном тебя прошу… Умоляю. Не дай пропасть моей дочери. Останется она одна оденешенька. Из-за нее одной я боюсь покидать этот мир… Умоляю, позаботься о ней. Не дай ей пропасть.
     – Об этом ты можешь и не просить меня – я обязательно это сделаю, – ответил наш герой.
     – Поклянись.
     – Я не только поклянусь, но и,.. но и, – произнес Пифодор, вдруг ощутив какой-то особый подъем, в котором слилось сразу несколько чувств – и чувство острой жалости к другу, и восхищение его скромностью, и порыв оказать помощь, и сильное чувство дружеской любви с присоединившимся к нему несколько торжественным и радостным чувством готовности пожертвовать собой ради друга, – я женюсь на ней, на твоей дочери… Сегодня же… Сейчас же. Едем же скорее ко мне. И пусть зажигают свадебные факелы и поются не возвещенные заранее брачные песни!   
     Как наш герой сказал, так и сделал, хоть невеста вовсе не была красавицей. И прожил с нею до конца жизни счастливо. И никогда не изменял ей, хотя измены жене среди богатых греков тогда были нормой. А Филопемен, наверное, на радостях выздоровел. И жил еще более двадцати лет, в окружении  любимых внуков и друзей-философов.
     Долгое время Пифодор испытывал комплекс вины за участие в военной экспедиции в Аркадию и Мессению. Чтобы облегчить эту тяжесть на душе, часто посещал места продажи рабов, расспрашивал продаваемых и, если оказывалось, что они потеряли свободу из-за этой войны, то выкупал их на волю и помогал отправиться на Родину.
     Конечно, он старался не пропустить ни одно из известий, приходящих из Греции. А события там происходили весьма значительные. Расширялся и становился сильнее Ахейский Союз, что в немалой степени было связано с успешной деятельностью Арата, гражданина Сикиона, который многократно избирался на должность стратега этой лиги северопелопонесских городов-государств. Он снискал славу грозы тиранов, освободив не один полис от деспотического господства самозваного царька. Необходимо заметить, что многие из них захватили власть при поддержке македонского царя, который таким образом утверждал свое влияние в непокоренных частях Греции. Арату удалось избавить от владычества македонян Коринфику. Он стал одним из немногих военачальников, сумевших приступом взять Акрокоринф: на сей раз тоже не обошлось без помощи подкупленного стражника крепости.
     Но стремление Ахейского Союза к гегемонии на Пелопонесском полуострове натолкнулось на такое же стремление Спарты, возрождавшей свои былые силы и старинные дорийские традиции. Молодой царь Лакедомона Клеомен сумел создать сильную наемную армию. Обладая незаурядными стратегическими способностями, во главе нее он одерживал победу за победой. Немалую помощь деньгами ему оказывал правитель Египта. Однако за это взял с него слишком большую плату – Клеомену пришлось отдать ему в заложники своих детей и мать.
     Однажды царь Лакедомона за одну только компанию сумел овладеть едва ли не всем Пелопонессом. Правда, вскоре же потерял все обретенное.
     Чтобы спасти Ахейский Союз, а главное, свой авторитет выдающегося государственного деятеля и прославленного стратега, Арат обратился за помощью к македонскому монарху. Тот тоже потребовал очень большую плату –  Акрокоринф.  Ахейский Союз был вынужден согласиться.
      В то время Македонией правил Антигон Третий Досон. Он ввел в Пелопоннес большое войско. Тем не менее далеко не сразу сумел одолеть Клеомена. Все же маленькое греческое государство не могло победить одну из мощнейших держав эллинистического мира. После поражения при Селлассии Клеомен вынужден был отправиться в изгнание. Вместе с ближайшими своими соратниками нашел пристанище в Александрии Египетской.
     Правил тогда Египетским Царством доживающий свой век Птолемей Третий  Эвергет. Он назначил Клеомену богатое содержание и обещал со временем дать корабли и войско, чтобы тот смог продолжить борьбу с Антигоном.
     Но жизнь властителя Египта подошла к концу. Он так и не успел выполнить это обещание. Его приемник двадцатичетырехлетний Птолемей Четвертый Филопатор погряз в разврате и пьянстве. Ему не было дела ни до Греции, ни до каких-то ожидающих помощи спартанцев: слишком много времени у него уходило на оргии и другие разнузданные развлечения. У Клеомена все меньше оставалось надежд получить от молодого царя то, что обещал дать старый Птолемей.
     В те времена многие люди любили прогуливаться по набережной в порту, потому что здесь была возможность узнать самые свежие новости о происходящем в разных уголках мира. Их сообщали прибывающие на кораблях. Часто прогуливались по набережной александрийского порта Клеомен и Пифодор. Оба ожидали вести из Греции, особенно с Пелопонесса. Поэтому, конечно, они не могли не познакомиться. А, познакомившись, удивились и обрадовались, что земляки. Наш герой еще более удивился и обрадовался, узнав, что новый его знакомый никто иной, как тот самый знаменитый полководец, спартанский царь Клеомен, о котором, конечно, был наслышан.
     Они сблизились. Часто прогуливались вместе по набережной, нередко пировали, то в гостях у одного, то у другого. Клеомен в беседах иногда упоминал о коринфянине Пентакионе, говорил, что старался многое перенять из его тактики и стратегии, о которых знал из учебных трактатов и описаний войн с участием этого знаметитого стратега. Он и не подозревал, что этот знаменитый стратег находится рядом и беседует с ним. Наш герой предпочитал умалчивать о своем боевом прошлом. Лишь некоторые здесь, в Александрии, знали кто Пифодор на самом деле, но выполняли его просьбу никому не говорить об этом.
     В ближайшем окружении спартанского царя выделялся своей красотой молодой мужчина Пантей. Он был любовником Клеомена (напомним, что в Лакедомоне однополые мужские связи поощрялись законом, так как считалось, что благодаря им воины становятся отважнее и мужественнее)  и одним из лучших его военачальников. Пифодору стало известно, что незадолго до роковой битвы при Селласии он женился на красивейшей спартанской девушке. Словно предчувствуя беду, родители не пустили ее в изгнание вместе с мужем и даже держали взаперти. Но она сумела бежать и добраться до Александрии, где ее радостно встретил истосковавшийся в разлуке супруг. Однако счастью их не суждено было продолжаться долго.
     Однажды спартанский царь и Пифодор встретили в порту приставшее грузовое греческое судно. Среди прибывших был знакомый Клеомену мессенский купец Никагор. После обычных приветствий и расспросов о событиях в Греции Клеомен поинтересовался какой товар он привез в Александрию.
     – Хороших боевых коней для царя, – ответил тот.
     – Лучше бы ты привез ему хорошеньких арфисток и развратных мальчишек. Такой товар царю нужнее, – рассмеялся Клеомен.
     Через несколько дней Никагор пришел к нему и напомнил о долге: еще в Греции Клеомен приобрел у него имение, но деньги тогда отдать не мог. Купец просил расплатиться с ним сейчас. Лаконский царь с сожалением сказал, что и теперь не располагает необходимой суммой. 
     Обозленный отказом Никагор решил отомстить. Он узнал, что при дворе Птолемея есть злейший враг Клеомена – влиятельный вельможа Сосибий. Купец рассказал ему о шутке лаконского царя. Опытный, ловкий интриган с радостью передал ее властителю Египта, а вместе с ней и ложное письмо, которое склонил написать Никагора перед его отъездом из Александрии. В этом письме сообщалось, что, якобы, Клеомен обмолвился в разговоре с ним, Никагором, что, если получит войско, то захватит Керену (принадлежащий Египетскому Царству город). Подлая хитрость удалась вполне: Птолемей велел взять спатанского царя и его друзей под стражу. Сейчас такое заключение назвали бы домашним арестом: их содержали в большом доме, где они достаточно получали все необходимое. У спартанцев были основания предполагать, что ничего хорошего их не ожидает. Клеомен и его соратники решили наказать властителя Египта. При помощи хитрости они вырвались на свободу. Всего их было четырнадцать человек, вооруженных только мечами.
     Спартанцы передвигались по улицам города, призывая александрийцев восстать против Птолемея. Однако готовых присоединиться к ним не нашлось. Против мятежников был выслан отряд городской стражи. Они обратили его в бегство. При этом атаковавшего их на боевой колеснице начальника стражи стащили с нее и убили.
     Клеомен с друзьями пришел к городской тюрьме в надежде взбунтовать заключенных. Но охранники успели запереть все двери. Не было никакой возможности в нее проникнуть, и лакедомонянам пришлось уйти отсюда.
    Некоторое время они снова ходили по улицам огромного города, призывая всех встречных поддержать их, однако с тем же результатом, что и ранее.
    Окончательно поняв, что не смогут добиться желаемого, царь Лакедомона и его соратники покончили с собой.
     Узнав о происшедшем, взбешенный Птолемей велел распять Клеомена, пусть и мертвого.
     За дерзкий мятеж непокорных отважных спатранцев пришлось ответить сполна матери и детям Клеомена, по всей видимости, уже не являвшимся заложниками, но продолжавшим жить в Александрии со своим знаменитым родственником, а также жене Пантея. Властитель Египта велел их жестоко казнить.
     Поразительное мужество проявила супруга Пантея. Несмотря на свое тоже ужасное положение, она сумела найти в себе силы поддерживать душевно детей, мать Клеомена, а потом их, умервщленных раньше, чем она, насколько было возможно подготовить к погребению. Сильная не только морально, но и физически эта женщина не позволила никому изнасиловать ее перед казнью и умерла, даже в таких обстоятельствах сохранив верность мужу.   
     Пифодор очень переживал потерю своего друга Клеомена, и вообще случившееся с ним и его друзьями. Склонный уже подводить итоги прожитой жизни, немалое место в которой занимала борьба за свободу и достоинство Греции, он с особой остротой ощущал неудачи земляков, тоже сражавшихся за это. Поражение героических спартанцев он воспринял как поражение всей Эллады. Ему казалось, что дело греков окончательно погибло.
     В подавленном настроении, словно осиротевший, бродил Пифодор одиноко по набережной александрийского порта. И вдруг ему пришла мысль, которая помогла преодолеть тяжелые переживания. Неслучайно такая мысль пришла в голову уже немолодого человека, умудренного большим жизненным опытом и занятиями философией, научившей на все смотреть философски. «Да, Коринф, Лакедомон по-прежнему под властью Македонянина. Но они еще не вся Эллада. Не все города в ней он покорил. Из тех же, которые покорил или которые сами присоединились к нему, некоторые уже отложились от него, снова свободны. И, похоже, дело идет к тому, что скоро еще несколько освободятся. Так ли уж погибло дело греков? Ведь на все это можно посмотреть и иначе. Греческий мир и до Александра Великого был очень большим – Эллада, да еще много колоний греческих. Но после завоеваний Александра он стал вообще необъятен. Да, кстати, и Александр-то победил тогдашних повелителей мира, персов, во многом благодаря грекам. В его войске эллинов вряд ли было меньше, чем македонян. Да и хваленое македонское военное искусство, это ни что иное, как греческое военное искусство, только немного усовершенствованное… Да, греческий мир сейчас невероятно огромен, как и империя Царя Царей Перса. Значит, дело греков не погибло! Нет, даже напротив, можно утверждать, что оно набирает силу, процветает. Я путешествовал восемь лет, но не смог объехать и половины нынешнего греческого мира. И везде, где бы я ни был, я видел много греческого. Да оно просто преобладает над всем остальным. И все местные народы тянутся к нему. Все хотят быть греками. Даже в Индии, говорят, есть греческие города. А сколько их по всей Азии! Но… можно ли назвать их греческими? Ведь в большинстве их живут преимущественно не греки. Да, но носят они греческие одежды, говорят по-гречески, да и вообще живут по-гречески. Там в школах тоже изучают Гомэра, Гесиода, Сапфо, Гипонакта. Тоже изучают греческие науки. Там живут наши музы. Они вдохновляют многих, в том числе и негреков, создвать поэмы, пьесы, другие сочинения, точно такие же, как и греческие. Они помогают художникам писать  такие же картины, как и греческие. Там всюду, как  и в эллинских городах, куда ни кинь взор, стоят греческие статуи. Многие изваяны негреками. Там всюду греческие храмы. В каждом городе – палестры, гимнасии. Рыночные площади окружены греческими стоями… Да, повелители тех частей, на которые распалась империя Александра, большинство, конечно, не греки, а македоняне. Но какие они македоняне?! Они уже давно не македоняне, а греки. Одеваются по-гречески, живут по-гречески, чтут наши обычаи. В их армиях служат много греков, а македоняне и другие негреческие наемники, тоже сильно огречились и большинство хотят, чтобы их называли греками… А здесь, даже здесь, на ливийской земле, греческое тоже необычайно распространилось и укрепилось. (Примечание: Ливией греки называли Африку). Сколько здесь греческих городов! Огромная Александрия, город, равного которому, наверное, нет во всем мире – тоже греческий город… А сколько сейчас таких народов, которых никто и не склонял жить по-гречески, но они сами захотели жить по-гречески. Например, тиррены, римляне. (Примечание: тирренами греки называли этрусков). Они же с поразительной охотой перенимают все эллинское. Нет, греческое дело не погибло. Оно покорило весь мир, оно побеждает!»
     Уже повеселевшим взглядом наш герой окинул огромный порт. Во многом он был похож на другие греческие порты. Пифодор подумал сейчас об этом.
     Порт жил своей обычной трудовой жизнью. Длинная широкая набережная пестрела множеством разного люда, в белых, серых, цветных одеждах. То были в основном матросы, гребцы, купцы. Одни прибыли откуда-то из-за моря, другие готовились отправиться в плавание. Много толпилось провожающих, встречающих. Среди греческих хламид, туник, хитонов заметно выделялись совершенно другого покроя мешковатые одежды карфагенян, финикийцев, представителей других неэллинизированных народов. Сотни смуглых грузчиков, в набедренных повязках, с поклажей и без, сновали взад-вперед от кораблей у причалов к портикам, длинные красивые коллонады которых тянулись вдоль набережной.
     Десятки судов, с опущенными мачтами, покачиваясь, темнели смоляными боками на синей воде. На другой стороне гавани находился остров. На нем светлело несколько групп строений. Среди них выделялось большое красивое здание с колоннами, похожее на греческий храм. То был один из дворцов властителя Египта. Остров соединялся с берегом, на котором раскинулась обширная Александрия, длинной прямой дамбой с крепостной стеной на ней. Вторая такая же дамба со стеною, только значительно короче, шла от острова параллельно набережной к другому острову, в раз пять меньшему, чем первый. На нем возвышался невероятно огромный маяк. Он стремился ввысь квадратной, сужающейся кверху башней, со множеством рядов окошек. На большой высоте эта исполинская призма обрывалась и из места ее усечения поднималась другая башня, прямая, значительно короче и уже нижней. Дух захватывало при виде вознесшейся к небу вершины, которая, казалось, совершала горделивое плавное движение на фоне плывущих облаков. Подножие великана квадратом обступало четыре крепостных стены, тоже мощных и высоких, но ничтожно малых в сравнении с такой громадою. Они составляли единое композиционное целое с основной частью этого невиданного архитектурного комплекса и удивительно гармонировали с нею. Маяк восхищал не только своими колоссальными размерами, но и стройными, даже изящными формами, в которых ощущались безукоризненные пропорции. Поистине одно из чудес света. Это поразительное творение  древнегреческих зодчих вполне можно было считать символом, памятником Эпохи эллинизма, величайшей эпохи в истории человечества.
      
         
ПОСЛЕСЛОВИЕ

Автор благодарит читателя за прочтение романа. Возможно, читателю небезынтересно узнать, насколько близко повествование это к исторической достоверности.
Что касается деталей быта, религиозных культов, военного дела, архитектуры, особенностей поведения, взаимоотношений людей того времени, их речи, то в этом удалось добиться предельно-возможной достоверности. Поэтому не стоит удивляться, что древнегреческие ораторы в романе начинают речь с характерного обращения к собравшимся «Присутствующие». Это было у них приблизительно то же самое, что у советских ораторов слово «Товарищи» в начале выступления. Думается, мне удалось вполне правильно передать манеру речи древних греков. Удалось благодаря тому, что много раз перечитал всю древнегреческую литературу (первоисточники). Даже в историографии много фрагментов их устной речи, не говоря уже о драматических произведениях и художественных романах (которых, к сожалению, до нас дошло только четыре). Должен заметить, что говорили древние греки почти также, как современные люди, за исключением лишь некоторых моментов. Следовать исторической достоверности мне было не сложно, потому что всю жизнь изучаю историю древней Греции, Греческого мира. Конечно, я воспользовался и правом автора на вымысел, но только в создании сюжета. История Эпохи эллинизма, несмотря на ее огромную значимость для мировой культуры, имеет очень много белых пятен и очень плохо изученных периодов. Я взял один из них – от середины восьмидесятых годов до тридцатых годов третьего века до н.э. Об этом времени нам известно почти исключительно по текстам древних историографов Плутарха, Полибия, Павсания. Но они описывают только конец этого периода.  Я взял остальную его часть и дал простор своей фантазии. Но изображал события такими, какими они вполне могли быть в действительности, поскольку хорошо знаю логику развития событий в то время и в том регионе. Возможно даже, это своего рода реконструкция. Есть у меня и реальные исторические персонажи – это и правители македонской державы, царь Спарты Клеомен и др. События, изображенные в конце романа не являются вымышленными (за исключением линии главного героя) и относятся ко времени более позднему, чем то, в ходе которого разворачивается основное действие.
     Конечно, постарался не допускать того, что мне не нравится в творчестве многих других исторических романистов, чем, как ни странно, грешат порой даже довольно известные из них. Я имею в виду недостаточное, а то и почти отсутствующее изображение фона, на котором происходит действие. Такие повествования мне кажутся кинофильмами без декораций или с очень бедными декорациями. Часто за этим, конечно, стоит недостаточное знание материала. Непонятно мне и пренебрежение чувствами, переживаниями героев. Даже  в экстремальных ситуациях у иных авторов герои словно ничего не чувствуют. Будто они не люди. Между тем, известно, что передача чувств, душевного состояния героев является одним из главных средств достижения яркости изображения. Полагаю, что в наше время книги продолжают читать только люди, одаренные воображением. Автор должен всячески стараться помогать воображению читателей, чтобы дать им возможность увидеть созданные им образы.
     Не хотелось идти на поводу у сложившейся странной традиции, в соответствии с которой издательства, киностудии, обращаясь к историческим сюжетам, оказывают почти полное предпочтение уже не раз используемым хорошо «раскрученным» темам. Так, если издается книга или снимается фильм об античной истории, то непременно о Риме (тут даже и тематика довольно разнообразная). Греческая же тема оказалась в большом небрежении. Если, скажем, снимается фильм, то опять об Александре Македонском или о трехстах спартанцах. Я же решил, что читатель имеет право на более широкое знакомство с историей.
     Еще раз благодарю читателя и приглашаю время от времени заглядывать на мою страницу.