Глава 8 - Кривое зеркало

- Ты какая-то спокойная, - заметил капитан, дожёвывая котлету.

Они обедали в министерской столовой.

- Это временно, - фыркнула Алеся.

У неё-то уж найдутся поводы. Сам же он как-то не выдержал и заявил, что она может «прикопаться на ровном месте». А потом неосторожно сказанул о связи физиологии с эмоциями. Алеся бурно возмутилась, как озабоченная феминистка, – Батура исправился и сказал, что ей стоит проверить щитовидку – чуть не половина белорусов страдает от всяких нарушений! – «ну, или ещё что-то там». Вполне предсказуемо она послала его к чёрту.

Но сейчас Алесю на самом деле не раздражали мелочи и не травмировали обстоятельства. Удивительно. Назвали даты расформирования особого отдела, предложили должность военного переводчика – лейтенант Стамбровская с мягкой улыбкой покачала головой и сказала, что уходит на гражданку. Сорвалась продажа трёх картин – она вздохнула и пожала плечами: торговлю персональными чудодейственными решениями никто не отменял.

И так далее. Это напоминало если не умиротворение, то сосредоточенность. Она как бы направила силы в другое русло, и жизненным коллизиям уже не отдавала таких мощных переживаний.

Будто увернулась в воздушный кокон. Зато её странички в соцсетях пестрели стихами и миниатюрами – свежими, безудержными, иногда даже с быстрыми графичными зарисовками. «Эк её понесло, вся в творчестве!» - писал капитан Владе. Он теперь докладывал Владе, что их общая подруга делает и как поживает. Коллеги ведь, как-никак. Хотя ведь и виделись они теперь только на службе.

Влада наткнулась на неё в Национальной библиотеке, внезапно, но вполне ожидаемо: а почему бы там не повстречаться двум культурным людям?

Раньше Библиотека размещалась в самом центре Минска и занимала большое здание в стиле классицизма, светло-серое с белыми колоннами. Его обступали клёны; осенью они очень живописно золотились. Рядом бродили студенты – не обязательно пришедшие за книгой, просто скверик им очень нравился.

Но десять лет назад князь Вацлав развернул стройку века на востоке столицы и посадил на берег Слепянского канала бело-прозрачное космическое сооружение. Ночью его корпус ещё и светился всеми цветами радуги.

Влада в плане стиля была жутким консерватором. Ей было сложно привыкнуть к стерильному новомодному строению. Но со временем и она благосклонно решила, что в нём что-то есть.

Она увидела Алесю, когда та шла навстречу по закруглённому, как в шаттле, коридору. Одета была в свой любимый чёрный китель, только не с юбкой, а с плотными чёрными рейтузами и сапогами-чулками на плоской подошве – точь-в-точь имперский офицер из «Звёздных войн»!

Простое «Привет» произвело на неё странный эффект: Алеся вздрогнула, чуть не уронила книги и суетливо заулыбалась. Влада просто не верила, что она работает в какой-то там специальной инстанции. Разве такая должна быть у человека реакция, если он хоть чему-то обучен?

Они прогуливались по переходам «космической» библиотеки особым, дружески-замедленным шагом, и беседовали. Рассказывали о своих делах. Влада пожурила, что не надо пропадать без вести на полтора месяца, Алеся полушутя повинилась и дала честное слово, что не будет. Книги она прижимала к себе, держала как-то неудобно, неприметно. Но Владе всё равно удалось прочесть на корешке: «Дзержинский. Жизнь, мысль, служение».

Она помрачнела. Алеся заметила и замолчала, неловко скомкав конец фразы.

Влада указала на книги и произнесла:

- Слушай, Лесь, заканчивай ты с этой мурнёй.

«Притяжение». Это слово всплыло у неё в голове, будто записанное перед глазами. Стало жутко. Она помнила, что такое зловещие потусторонние козни. А Алеся... Она не представляет, в какие лезет дебри.

- Это не то, что ты подумала, - кашлянув, возразила Стамбровская.

И фраза эта звучала бы смешно, если б речь не шла об опасности.

Влада вздохнула:

- Да, я прекрасно понимаю, что вмешиваюсь в твою богатую внутреннюю политику. Просто то, что ты рассказала о своих похождениях на Лубянке – это ж не шуточки из маршруточки! Это очень тёмные материи. Если не сказать, чёрная дыра. И она запросто может кого-либо сожрать.

- Может, присядем?

Влада поджала губы. Неужели речь пойдёт о чём-то настолько сногсшибательном? - в плохом смысле причём. Они уселись на светлый обтекаемый диван, под сень раскидистого экзотического растения.

- Так, давай по порядку, - примирительно начала Алеся. - Ну вот столкнулся ты с чем-то неизвестным и, возможно, опасным – и что? Необязательно кидаться в омут с головой, особенно если она есть, а вот исследовать для понимания – дело другое.

Влада слушала, сдвинув брови, а рукой рассеянно трогала увесистый гранитный шар в фонтанчике: он медленно вращался под напором воды. Она считала эти фонтаны дурацкими, но не потрогать шарик, оказавшись рядом, просто  не могла.

- И что же ты собралась исследовать?

- Параллельность. Вариации сценариев.

Влада хмыкнула. Недоверчивость пока не рассеялась, но глаза заблестели любопытством, а рот расползся в улыбке:

- Так ты, значит, решила сравнить двух товарищей? И решить, кто был более припыленным?

- Нет, ну явно не здешний! – рассмеялась Алеся. - Но вот совпадения, они всегда интригуют.

- Это да, - покачала головою Влада. – Надеюсь только, что ты, ну это... останешься в рамках аналитического подхода. Ну то есть не будешь уж очень проникаться, - мягко закончила она.

- Феликс Эдмундович не входит в число моих фаворитов, - уклончиво произнесла Алеся.

Более того, она его и не замечала до недавнего времени. Их новые общаги в годы учёбы находились по адресу проспект Дзержинского, восемьдесят семь. В её родном городе тоже была одноимённая улица, и автобусы ходили «на Дзержинку». Стоп, да у неё даже была соседка-четверокурсница родом из города Дзержинск! Имя железного Феликса рассеялось в воде и почве, как радиация, и казалось абсолютно незаметным, привычным, как вода в лужах и воробьи на улицах.

После того, как она это осознала, да начала сиживать вечерами то просто в интернете, а то и в библиотеке, ей стало не по себе.

Но до этого – никакого смятения, был просто очередной визит к Юрию Владимировичу, опять на работу. Она стала регулярно его навещать, уже освоилась, почти не смущалась. Но визиты её были краткими, действительно похожими на нормальные, обыкновенные сны. И ему они, по всей видимости, нравились. Уж по крайней мере, она теперь комфортно себя ощущала в его присутствии, её внутренний камертон не дрожал от напряжённых, электрически-агрессивных волн противодействия. Он больше не ставил заслонов. Он её принял.

Алеся без всякого желания нежиться выпрыгивала по утрам из кровати и, включив «Радио Столица», чуть ли радостной рысью неслась умываться. Перестала сутулиться, за собой стала следить тщательнее, словно от этого напрямую зависел её облик во снах. На собеседования приходила бодрая и задиристая: ну ещё бы, если она самого председателя КГБ завоевала, то уж этих-то простаков точно сразит!

Может, «завоевала» и не то слово, но как обострённо, с каким ликованием она теперь воспринимала каждое маленькое изменение!

Например, однажды они обсуждали СМИ. Алеся в своей обычной манере начала за здравие, а кончила за провокацию, Юрий Владимирович заспорил с ней и посреди речи сказал: «Нет, ты не права! Вот послушай: представь, что...» - и так далее.

Алесю просто накрыла волна мурашек: он обратился к ней на «ты»! И ничего, что во время диспута. Потом, когда они уже пошумели и пришли к подобию согласия по отдельным вопросам, он так и продолжил. А уж если Андропов обращался к кому-либо на «ты», это было знаком открытости, доверия и симпатии, особенно с коллегами – зато «вы» у него было почти ругательным словом. Надо же, раздумывала Алеся, какая тонкость: даже «художественных тропов» не надо для экспрессии! А ещё забавно: у неё всё наоборот: на «ты» она могла назвать в порыве гнева даже человека высокого полёта, сводя его до уровня быдла и гопников, зато на «вы» иногда обращалась к друзьям – со сложной гаммой уважения, восхищения, иронии, старомодной сентиментальности... 

И она весь день проволновалась от того, как бы их особые художественные чувствования местоимений не вошли в конфликт, так перенервничала, что вечером выпила две чашки чаю с тремя кусками пирога.

Но пока что всё было чудесно.

Итак, Алеся снова как-то раз заглянула в гости. Будучи в приподнятом настроении, весело болтала, расхаживая по кабинету, а потом ей почему-то захотелось выглянуть из окна на площадь, названную зловещим именем. Через щёлочку в занавесках она разглядела ту самую статую, вокруг которой до сих пор потихоньку булькала вялокипящая полемика: возвращать – не возвращать.

- Ну как тебе вид? – осведомился Андропов. – А чего это ты так хихикаешь?

А Алесю на самом деле пробило на смех. Она внезапно вспомнила, что в Великом княжестве Дзержинский тоже имеется. О подробностях она была не в курсе, но смутно припоминала, что там вообще нечто противоположное стандартному варианту.

- Да так, ничего, - лыбилась Алеся, - просто в нашем мире тоже есть Феликс Эдмундович. И биография у него интересная. Я вам почитать дам.

- Ну так дай, прямо интересно, - взглянул поверх очков Андропов, - уж больно у тебя реакция бурная!

В тот момент она понятия не имела, какая монография ей нужна, но в библиотеку пришла за книгами для Юрия Владимировича. Там и повстречала Владу.

Успокоить подругу вроде бы удалось. Ну и что, Алеся ведь и правда не собирается заниматься мракобесием, и даже в объяснениях своих не соврала, так, не договорила кое-что.

Только вот куда подевался Владин авантюрный дух? Что б она сейчас ни спросила, чудится морализаторство. А когда чудится... нет, не креститься надо, а поговорить откровенно – недаром они лучшие друзья, по крайней мере, официально. Хм. Слово-то какое. Вот именно, что “официально”, а на деле отдалились. Конечно, у них обеих много работы, у Алеси вообще грядут перемены. Но она сама виновата: ушла в туман, легла на дно и молчит. И – да: картинки с котиками в переписке не считаются, так же, как и вопрос-паразит “как дела?”.

Но ей действительно упорно не хотелось поднимать эти вопросы с Владой. Так, словно она со сменой пассии сменила круг общения. Ей гораздо больше нравилось обсуждать Андропова. с Лорой. У той был ряд достоинств: она походила на Алесю характером, жила в стольном граде Москве (которую вежливо недолюбливала) и была свежа восприятием. Перед ней уж точно не надо было оправдываться и рассуждать, как она дошла до жизни такой. Ей Алеся и рассказала о своём ослепительном плане.

Она решила составить программу-минимум: два тома «Истории Великого княжества Литовского», затем «ВКЛ в ХХ веке: от восстания 1898 года до наших дней», увесистый вузовский учебник по истории международных отношений и, наконец, биография Дзержинского.

Жизнеописаний оказалось множество. Почти все – изданные при поддержке Католической церкви и её светских сателлитов. Алеся даже растерялась, когда в электронном каталоге высветилось двадцать семь наименований сразу. Потом она интуитивно отбросила несколько журнальных статей и «попсовых» книжек: список сократился наполовину, и тогда она начала отбор – а пока выбирала, то и сама немало прочла. Во время чтения она то беззвучно хохотала, то сидела в ошеломлении, то хмурилась, то принималась возбуждённо ходить между столов и полок. Она провела за книгами целый вечер пятницы и всю субботу, благо на борту библиотеки имелись и кафе, и даже комната отдыха – это был маленький город в городе, полноценная межгалактическая станция, так что при выходе в привычный Минск начинала кружиться голова и нападала растерянность: казалось, что высаживаешься на другой планете.

Но даже на этой планете Алеся не задержалась: придя домой, она аккуратно сложила книги в стопку на тумбочке, приняла душ и пошла спать.

- Ну наконец-то ты явилась, - с полушутливой укоризной приветствовал её Андропов. – Ого, сколько фолиантов...

- Да меня ведь всего два дня здесь не было! – воскликнула Алеся.

- Вообще-то, неделю.

Председатель призадумался, встал из-за стола и медленным шагом направился к камину. Он произнёс:

- Знаешь, предполагаю, что для нас время течёт по-разному.

- Конечно, - тихо отозвалась Алеся, - взять хотя бы летосчисление...

- Да не только. Я о твоих визитах: перерывы не совпадают. Правда, какая тут закономерность? Интересно её вычислить, да и то неясно – можно или нет.

Она просто кивнула.

- Но об этом потом. Настало время восхитительных историй, - усмехнулся Андропов и поглядел на Алесю.

Она откашлялась и начала рассказ, стараясь держать книги непринуждённо. Это было трудновато.

- Да положи ты их на стол! – сказал Андропов.

Она нехотя двинулась, порывисто прошагала к столу, аккуратно положила на него стопку, но одну оставила и прижимала к груди – биографию. Она как раз оказалась сверху.

Итак, 11 сентября 1877 года в родовом имении Дзержиново Ошмянского повета Виленского воеводства родился мальчик, которому было предначертана необычная судьба. Его рождение по праву можно было назвать чудом: мать накануне родов упала в открытый погреб, но Бог миловал, она не разбилась и родила здорового ребёнка, пускай и до срока. Именно поэтому младенцу дали имя со значением: Феликс, которое на польский перевели как Щенсны, то есть «счастливчик».

Можно ли назвать счастливым человека с такой жизнью, рваной, болезненно напряжённой, как струна, - большой вопрос, но что жизнь эта была незаурядной, вне всякого сомнения.

До какого-то момента всё шло одинаково, описания детства и отрочества совпадали, но затем – когда один прибился к революционному кружку, другой пошёл учиться в семинарию. С этой точки и начиналось расхождение, и в итоге картина получалась живописная и поразительная.

Дело в том, что Феликс Дзержинский был примасом Великого княжества Литовского, при этом ещё и кардиналом. Он отметился необычайным религиозным пылом, его сравнивали то с Игнатием Лойолой, тем более что был он иезуитом, то с Торквемадой.

В области социальных отношений и церковной дисциплины кардинал Дзержинский был сторонником твёрдой руки. Новомодные политико-философские течения вызывали у него подозрение и неприязнь, и он торжественно осудил модернистов и всех им сочувствующих немедленно после избрания виленским епископом, в 1907 году. Ещё раньше, в 1903 году, он с восторгом отнёсся к вступлению на папский престол Пия Х – сохранилась их обширная, живая, напряжённая и весьма сердечная переписка. Папа называл Дзержинского не иначе, как «первым рыцарем Церкви» и «пылающим светочем литвинских земель».

Вдохновлённый новой политикой Ватикана, получив санкцию из Рима, кардинал Дзержинский начал упорное и яростное преследование модернистски настроенных клириков: в ереси подозревался каждый представитель духовенства, который хоть единым словом выразил свою симпатию в отношении модернизма. По инициативе кардинала была создана специальная инстанция, которая занималась сбором информации и доносов, на основе которых церковная инквизиция карала подозреваемых в «новой ереси».

Но это были ещё цветочки. Именно Дзержинский, носивший, кстати, титул государственного инквизитора, выступил архитектором новой структуры, которая родилась из слияния монархической тайной полиции и католической инквизиции – таким образом, именно он стоял у истоков спецслужб ВКЛ в их современном виде. И поэтому от священников он заслужил порицание из-за того, что слишком политизировал клир, да при этом, какова наглость, создал вполне светскую структуру со светскими же целями и порой довольно одиозными методами. Тем более, она стойко ассоциировалась с иезуитами, и из их числа раздались недовольные голоса, что Дзержинский порочит их орден. Правда, голоса эти быстро смолкли: недовольные быстренько отправились в глухие приходы на диких русинских и жемайтских землях.

Но Феликсу Эдмундовичу и вправду оказались тесны монастырские кельи – он стал приближённым великого князя Александра IV и оказывал значительное влияние на внутреннюю политику страны. Так что здесь уже напрашивалось другое сравнение – с кардиналом Ришелье.

Государственник до мозга костей, Дзержинский относился сурово не только к еретикам, но и к повстанцам и революционерам всех мастей, а уж марксистов он на дух не переносил и называл не иначе, как безбожниками и бесноватыми. По версии недоброжелателей, именно он подговорил князя открыть огонь по демонстрации рабочих и солдат на площади Свободы в 1918 году.

Революционеры ненавидели надменного кардинала шляхетского происхождения, на него было совершено несколько покушений. Во время одного из них он был тяжело ранен осколками брошенной в него гранаты, что потом повлекло за собой болезни, осложнения и, в конце концов, привело к ранней смерти.

Хотя не только суровостью и фанатизмом прославился этот церковный и государственный деятель. Он вовремя сообразил, что левые политики удачно прикрываются социальными вопросами. Конечно, никто не отрицает и христианского человеколюбия кардинала, которым он, конечно, обладал, несмотря на крутой характер. Но он же быстро сообразил и произвёл расчёт: нужно выбить у врага из рук его оружие, действуя по принципу подобия. Поэтому некоторые историки из числа «панегиристов» называют Дзержинского ни больше ни меньше, а «отцом литвинского социального государства». Дело, конечно, и в том, как он постоянно делился с князем своими соображениями и, по сути, подкинул ему наброски многочисленных реформ – а была и деятельность, которая находилась чисто в его юрисдикции. Здесь сразу же вспоминают о детских приютах, строившихся по всему Княжеству, тем более что сирот тогда было много: минуло четыре года Великой войны с Германским Рейхом, наступило перемирие, и когда Литва лихорадочно отдышалась, то стало видно, как велики понесённые потери и сколько детей осталось без родителей...

Безусловно, Феликс Дзержинский оставил Великому княжеству противоречивое политическое и духовное наследие – но его портреты в кардинальском облачении до сих пор висят в иезуитских коллегиумах, библиотеках (которым он тоже покровительствовал), университетах и, конечно же, в учреждениях, относящихся к Службе безопасности. А перед зданием СГБ в Минске стоит памятник. На постаменте барельеф: архангел Михаил, попирающий змея-сатану.

Когда Алеся окончила говорить, наступила звенящая тишина.

- Ну, а более подробно можете прочитать в книге, - запоздало прибавила она, помахав томом.

Председатель молча стянул очки, крепко потёр переносицу, со вздохом снова водрузил очки на свой крупный греческий нос и пробормотал:

- Ну и ну...

Пока Алеся говорила, щёки у неё пылали, но при этом она глядела Андропову прямо в глаза. Просто-таки заставляла себя – ведь разве она боится? А всё-таки было неловкое чувство.

Она боялась как-нибудь задеть Юрия Владимировича, невольно расстроить. Поэтому когда начала говорить, то потом десять раз пожалела, и остроумная затея, от которой дома она кисла со смеху, не казалась ей такой уж классной.

И теперь она стояла, потупившись, и смущённо, смазанно улыбаясь, словно колебалась: то ли включить улыбку поярче, то ли убрать её вовсе.

- Чудной у вас мир, что и говорить, - всё так же задумчиво протянул председатель.

Алеся пожала плечами:

- Как говорится, «у Мінску ўсё па-свінску - а ў Воршы яшчэ горшэ!».

- Это что значит, хуже? – чуть заметно улыбнулся Андропов.

- Ну да, - подтвердила Алеся, снисходительно радуясь его языковым успехам.

- Ладно, оставляй мне книжки, - сказал председатель. – Прочитаю – обсудим.

Что и говорить, интересно, во что же это выльется.

Проснулась она в смешанных чувствах. Вечером после службы включила скайп и начала поджидать Лору.

Алеся не помнила в деталях историю их знакомства, но произошло это в интернете, на почве общих интересов к военщине. Да какая разница, сейчас кажется, что они были знакомы всегда, от сотворения мира и начала времён. Причём, вероятно, демиург задумывал какого-то особо крутого человека женского пола: один раз не удалось, второй раз неудача, вот он и махнул с досады рукой, а затем и вовсе расшвырял свои «черновики» по разным странам, чтоб глаза не мозолили.

У них и отличий было много: Алесю тянуло на рисование и стихи, Лору на программирование, Алесе нравилось, как её зовут, а Лора терпеть не могла своё паспортное имя Лариса и считала, что к лицу оно только жирным тёткам-главбухам со скверным характером. Чем ей не угодили бухгалтеры, оставалось лишь гадать. Скорее всего, её просто бесила учёба в экономическом колледже, куда её забросило по иронии судьбы. Прямо как Алесю на завод.

Из-за различий не было скучно. А из-за парадоксальных совпадений иногда можно было найти неожиданное понимание.

Когда они только знакомились, то были ярыми антикоммунистками. Стамбровская и подумать не могла, что когда-нибудь станет обсуждать с Лорой Андропова, да ещё ласковым, растроганным тоном. Ну, либо фамильярным – в зависимости от настроя.

Наконец-то Лора засветилась в онлайне, и Алеся принялась названивать.

Она рассказала, как прошла встреча.

- Вот это дааа, - произнесла Лора, элегантно отставив толстый ломоть батона с вареньем и прихлёбывая чай, - смотри только, чтоб культурного шока не было!

- Ну он же человек прогрессивный, фантастику, небось, почитывает, вот и это вроде фантастики, - улыбнулась Алеся.

- Альтернативная история, - поправила Лора. Она была экспертом в подобного рода беллетристике.

- Так это ещё интереснее! – заявила Алеся. – Тоже вроде развлечение, но для людей интеллектуальных, не то, что просто там драконы и мифриловые аквамечи всякие, там для понимания специальных знаний не нужно, одно раздолбайство.

- Ну вот не скажи, бывает фэнтези такое, что там куча специальных знаний зашифрована, из мифологии, например, - не согласилась Лора. Она-то предпочитала киберпанк, но даже там умудрялась найти символизм Старшей Эдды или греческих мифов.

- Да мы не об этом, - отмахнулась Алеся, - главное, что любопытно будет, вон, я сегодня книжки ему занесла.

- Вернёт хоть?

- Ты что, ну конечно! Он всегда после выходных возвращает.

- Откуда ты знаешь, уже давала что ли?

- Я, эээ... нет. Просто знаю, - скромно отвечала Алеся.