Серая шапка-ушанка

                - 1 -

Иннокентий (имя) – невинный (лат.).
«Не виноватый я»,- признание героя рассказа.

Иннокентий Квасов сидел в электричке с раскрытой газетой «Социалистическая индустрия» и поочерёдно поглядывал то в газету, то в окно вагона, то в сторону двери, поверх голов сидящих напротив него пассажиров. За окном вагона стояла тёплая сентябрьская погода. В электричку то и дело вваливались на остановках грибники с огромными кузовами, баулами и корзинами, заполненными доверху грибами.  Не отставали в грузоподъёмности от грибников и дачники. Они несли в вагон со своих огородов и садов, прилегающих к железной дороге, вёдра полные помидор, котомки с яблоками, охапки цветов и всякие посудины, наполненные поздней ароматной ягодой. И в вагоне электрички стоял аромат лесов, полей и садов.
На тот момент «Соц. индустрия» (1969 – 1989 гг.) была ещё сравнительно молодой газетой, но Квасову она нравилась больше, чем такие газеты как «Правда» или «Известия». С одной стороны в «Соц. индустрии» можно было найти тот же материал, что в «Правде» или «Известиях», но в кратком изложении, а с другой стороны, уважающий себя молодой инженер не мог равнодушно относиться к проблемам индустриализации и технического прогресса. Квасов же на то время был самым настоящим молодым инженером.
- Жизнь не стоит на месте, - размышлял он. – Каждый день что-то и где-то разрабатывают. Появляются новые модели радиоприёмников, магнитофонов, телевизоров. Хотя бы тенденции надо постоянно отслеживать.
К тому же, новенький диплом инженера, заработанный большим и честным трудом, обязывал Квасова быть постоянно на острие новой технической мысли. Вот, например, вчитывался он в прыгающие от тряски вагона строчки, помещённые в заметке «Раствор для печки» на последней странице газеты:
«Песок должен быть мелким, чистым, тщательно просеянным через сито с ячейками не реже 3х3 мм. С глинами сложнее…».
Далее в заметке описывалась пластичность различных глин и, какую глину лучше выбрать для печной кладки.
Хотя всё это было совсем не по инженерной специальности Иннокентия Квасова, но делом необходимым в быту и очень уж ему знакомым по многочисленным студенческим строительным отрядам. Он внимательно и даже с интересом продолжал читать о передовой технологии приготовления раствора для печки.
Тут электричка остановилась. Иннокентий свернул газету и стал смотреть в окно.
Кусты лиственных деревьев оставались ещё зелёными, но уже кое-где на них просматривались жёлтые пятна от рано завядших листьев. Была короткая стоянка поезда на почти безлюдном блокпосту. Рядом с платформой блокпоста, на чисто выкошенном лугу, стояли три небольших копны сухого сена, прикрытые сверху кусками рубероида, а с боков придавленные длинными кольями.
- Кто-то скотине на зиму приготовил, - подумал Иннокентий.
Сам-то он тоже к зиме готовился, когда часть своего сентябрьского отпуска посвятил и израсходовал на поездку и поиск в Москве зимней одежды и обуви. Конечно, за какой-нибудь колбасой он бы в столицу не поехал, а вот скататься за одеждой, полученной СССР по импорту, было в порядке вещей. И ни кого не надо было убеждать, что импортные вещи были лучше многих отечественных. Исключение составляли разве что шапки-ушанки из меха кролика. А зима в центральной части России, как ни крути, это целых шесть долгих месяцев. Иннокентию же, чтобы ощущать себя комфортно все эти месяцы, нужны были и новая шапка, и новые зимние ботинки.
Вот, ради этих, необходимых ему вещей, он и потратил целую неделю своего отпуска для поездки в столицу.
До ушей Иннокентия донёсся непродолжительный гудок, и электричка снова сорвалась с места и загремела на стыках рельс своими стальными колёсами. Иннокентий всё ещё смотрел в окно, когда захлопали двери вагона, и послышался призывный женский голос:
- Леденцы!.. Кому петушки на палочке?..
Иннокентий скользнул взглядом по фигуре ещё молодой женщины, нелегально торговавшей в электричке самодельными леденцами, а потом снова раскрыл свою газету. На этот раз газета раскрылась на первой странице. На ней, в правом верхнем углу, было опубликовано постановление правительства СССР о присвоении городам Новороссийску и Керчи почётных званий «Город-Герой», с вручением орденов Ленина и медалей «Золотая звезда». Газета была датирована 15 сентября 1973 г.
- Если городам присваивают почётное звание, то значит это нужно каким-то людям, имеющим отношение к этим городам, - подумал Квасов.
- Наверное, и снабжение будет по первой категории, и дополнительные средства в городском бюджете, и горожанам приятно золотой звездой в городском музее любоваться. Одни сплошные плюсы.
Иннокентий сглотнул слюну зависти к жителям городов-Героев, снабжение которых продовольствием и промышленными товарами было значительно лучше. Только стоило этой зависти проснуться, а уж крамольная мысль коварной змейкой лезла в его голову:
- Вот мой отец с самого начала и до конца блокады стоял со своим пулемётным взводом на защите Ленинграда. Теперь Ленинград город-Герой, а мой отец, всю войну его защищавший, живёт в далёком от него рабочем посёлке и никаких благ не видит от того, что Ленинград город-Герой. А сколько таких, как мой отец по всей России, да, что там России, - по всему СССР. Не сама же территория, на которой расположен город, себя защищала, проявляя геройство.
Следующая крамольная мысль, посетившая его голову, была ещё невежественнее и эгоистичнее:
- Вот, если бы после присвоения Ленинграду звания «Город-Герой», отцу хотя бы раз в три года высылали из Ленинграда новую шапку и новые ботинки, пусть даже наложным платежом, тогда бы чувствовалось признание подвига его защитника, - умозрительно заключил Иннокентий и свернул газету.
Надо признать, что с обувью и теми же зимними шапками в провинции не было особо критичного положения. Всегда можно было купить ботинки местной фабрики и шапку местного умельца. Но, во-первых, покупать у частника было, как правило, дороже, чем в магазинах государственной торговли, а во-вторых, несмотря на дороговизну, редкий частник мог обеспечить высокое качество товара. Низким качеством своего товара также грешили мелкие провинциальные фабрики.
Сам Иннокентий уже привык отовариваться в Москве, хотя от его дома до столицы было не вот, что рукой подать.
В этот недавний свой приезд в Москву он вначале, как обычно, забежал в автоматическую камеру хранения и занял свободную ячейку. Затем Иннокентий направился в самый величайший в СССР магазин, ГУМ. Тогда в ГУМе можно было купить всё, причём самого высокого качества. Вот только товар, отвечающий требованиям такого качества, выбрасывался на прилавки ГУМа эпизодически, и, чтобы приобрести нужную вещь, нужно было оказаться в этом замечательном магазине в нужное время, то есть тогда, когда эта вещь подвозилась в контейнерах к прилавку соответствующей секции.
Он вышел на станции метро «Площадь Революции», прошел в ГУМ и осмотрел весь его первый этаж. Потом Иннокентий поднялся на второй этаж, подошёл к центру магазина и полюбовался фонтаном. Затем он прошёлся по всем линиям второго этажа, но ничего для себя интересного из товаров не обнаружил. Ему оставалось только полакомиться здесь, продававшимся в то время с лотков, вкуснейшим мороженым, а потом двигаться по Москве дальше. А дальше ЦУМ. Это и был один из самых очевидных маршрутов всех провинциалов. Но и в ЦУМе он ничего не купил. Кроме ЦУМа он в тот день объехал универмаги «Добрынинский», «Москва», магазины «1000 мелочей» и «Дом обуви» на Ленинском проспекте. В последнем из этих магазинов Иннокентий удачно подобрал себе зимнюю обувь. Он ещё заглядывал в какие-то магазины, осматривая там отделы головных уборов, но зимние шапки в этих отделах отсутствовали. Только уже поздно вечером Иннокентий, голодный и усталый, отправился в подмосковный Красногорск, к своей тёте. По пути, не теряя времени даром, он уже планировал себе маршрут на следующий день.
Переночевав у тётки и позавтракав у неё яичницей с сосисками, Иннокентий снова тронулся в путешествие по московским магазинам.
- Заеду-ка я опять в ГУМ. Может быть, сегодня под завоз попаду, - решил он, трясясь с раннего утра в красногорской электричке.
В ГУМе, как и в предыдущий день, Иннокентия поджидало разочарование. В отделы головных уборов ГУМа завоза меховых шапок не поступало. Ему оставалось только, как и в предыдущий день, полакомиться здесь замечательным «ГУМовским» мороженым. Он купил у лотошницы стаканчик мороженого и вышел на улицу. Потом, не спеша, облизывая своё мороженое, он пристроился у каменного бордюра и долго любовался видом на Красную площадь, мавзолеем Ленина, у которого в этот момент происходила смена почётного караула. Но даже такая красота и величие не могли затмить полностью его мысли о новой зимней шапке.
- Жаль, - подумал он, - видно ещё не шапочный сезон.
Действительно, шла только первая декада сентября, и мало кто из коренных москвичей думал в это время о зимней шапке.
Квасов прошёл в метро и поехал на Новый Арбат. Иннокентию нравилось бывать на Новом Арбате. Здесь дышалось свободнее, чем в районе площади Революции. И тротуары были пошире, с газончиками и цветочными клумбочками, и на скамеечках можно было посидеть в хорошую погоду. При желании можно было также недорого пообедать либо в кафе «Валдай» на одной стороне улицы, либо в кафе «Ивушка» - напротив. Иннокентий обошёл арбатские магазины с модными в то время названиями «Чародейка», «Москвичка», «Синтетика», но ничего подходящего для себя по возможностям своего капитала не подобрал. Тогда он перешёл улицу по подземному переходу и заскочил перекусить в кафе «Ивушка». Готовили там в то время очень хорошо, и очереди были всегда небольшими. Также было и в этот раз. Но толи от вкусной еды, толи ещё от чего, его, вдруг, стали одолевать сомнения по поводу своевременности своей поездке в столицу:
- Попусту, видно, я здесь шатаюсь, - свербела голову Иннокентия невесёлая мысль. – Придётся ещё сезон ходить в старой шапке. Кажется, надо мне ехать на вокзал и брать билет домой. На сегодня уже не получится, но можно взять на завтра.
Но прежде, чем отправиться на вокзал, Иннокентию захотелось посетить, расположенный здесь же, на Новом Арбате, один из самых крупных книжных магазинов СССР.
У дверей книжного магазина толпился народ. Люди в толпе переговаривались с недомолвками, активно использовали жестикуляцию, делали какие-то непонятные Иннокентию знаки руками и пальцами рук, хотя даже непосвящённому провинциалу становилось через некоторое время понятно, что здесь работают книжные спекулянты.
- Литература у нас не меньший дефицит, чем зимние кроличьи шапки, - отметил про себя Иннокентий, проходя мимо подозрительной толпы внутрь книжного магазина.
На первом этаже этого большого и современного магазина разместились специализированные секции, кажется, по всем многочисленным специальностям и направлениям. Продажа художественной литературы и предварительная запись на подписные издания производилась по московским паспортам на втором этаже.
Иннокентия интересовало здесь всё. Он долго бродил по разным секциям и отделам, прикидывая, чтобы купить такое, нужное и не очень обременительное для своего путешествия. Наконец, он выбрал малый атлас мира, выполненный в карманном варианте, но в жёстком переплёте, с хорошо оформленными географическими и политическими картами. Заплатив за новенький атлас ровно два рубля, Иннокентий, довольный, покинул книжный магазин и поспешил в район трёх вокзалов. Так заканчивался в этот раз второй день его пребывания в Москве. Этим вечером он снова ехал в красногорской электричке к своей тёте, смотрел в окно, а в душе сетовал на то, что уже завтра уезжает из Москвы, так и не купив себе новую кроличью шапку.

                - 2 -

На следующий день Иннокентий уже никуда не торопился. С утра он долго пил чай, закусывая бутербродами с докторской колбасой, и расспрашивал тётю Раю о житье-бытье в столице. Пожилая женщина была рада общению и с удовольствием делилась услышанными во дворе сплетнями. Потом он, также не спеша, попрощался с тёткой, пожелав ей на прощание крепкого здоровья, и отправился на платформу. Вот тут, по дороге, он подумал:
- Что я всё по центру Москвы брожу в поисках зимней шапки? До моего поезда ещё очень много времени. Надо поехать туда, где не так многолюдно.
Решив так для себя, он вышел на платформе «Ленинградская», прошёл до метро «Войковская», нырнул в подземку и доехал до станции «Сокол». Здесь, на Ленинградском проспекте, в «Детском мире» и народу было меньше, чем в центре Москвы, и товар мог залежаться. Иннокентий добросовестно осмотрел все отделы этого «Детского мира», но зимних шапок, даже самого детского размера, не обнаружил.
- Пора, наверное, на этом ставить точку, - подумал он, выходя на улицу.
Тут он посмотрел на часы. До отправления его поезда с Казанского вокзала оставалось ещё несколько часов.
- А не поехать ли мне теперь на ВДНХ? - пришла неожиданно в голову замечательная мысль. – Погода стоит хорошая. Там можно время убить, обходя павильоны. В конце концов, там, на ухоженных парковых аллеях, и на лавочке приятно время провести.
Решив так, Иннокентий поспешил осуществить этот, свой новый план. Вообще, ему нравилось бывать на ВДНХ. Ему нравилось пешком бродить там по длинным просторным аллеям, заглядывать в полупустые павильоны и подолгу глазеть на различные диковинные экспонаты, сидеть на лавочках в окружении живописных цветочных клумб, наблюдая за посетителями выставки. На ВДНХ можно было всегда вкусно и недорого перекусить, выпить бутылочку пива, а потом тут же, без проблем, посетить местный туалет. Здесь не было привычной для Москвы суеты. Здесь было всё величественно, чинно и благообразно.
В этот раз день был будний, а на ВДНХ тоже всё было как обычно. Иннокентий купил в окошке стены, огораживающей территорию выставки, билет за 30 копеек и прошёл за турникет на заветную территорию. Тут он посмотрел на свои часы. Часы показывали половина третьего.
- Надо где-нибудь пообедать, - подумал Иннокентий.
 Он прошёл метров триста вперёд по центральной аллее ВДНХ и свернул влево. Там можно было найти и столовую, и кафе, и даже буфет с хорошим пивом и вкусными сосисками. В этом направлении он прошёл ещё несколько десятков метров и наткнулся на указатель, на котором крупными буквами было выведено слово «Ярмарка». Оглядевшись, Иннокентий заметил, что в направлении этого указателя, в основном, и шли в этот день немногочисленные посетители ВДНХ.
- Успею пообедать, - подумав, решил он и направился в том же направлении.
Ярмарка здесь была небольшой, а народ не давился в больших очередях за дефицитными товарами.
- Вон и кафе, - обрадовался он, увидев людей обедающих на терраске под открытым воздухом.
Утолив свой голод, Иннокентий, двигаясь по кругу, стал обходить торговые павильоны. В одном из этих павильонов продавали зимние шапки. Самое удивительное для него было то, что здесь на продажу были выставлены шапки из меха кролика сразу трёх видов. На прилавке красовались шапки тёмно-коричневого цвета отечественного производства по цене 12 рублей, чёрные китайские шапки с коротким гладким мехом по цене 14 рублей, а также глубокие отечественные зимние шапки серого цвета по цене 18 рублей. У Иннокентия разбежались глаза.
- Что же мне лучше купить? – озадачено размышлял он.
До этого Иннокентий не встречал ни в одном из магазинов такого разнообразия моделей мужских зимних шапок. Его вполне устраивала бы шапка, наподобие той, которая стоила 12 рублей. Но теперь он просто растерялся перед выбором.
- Можно примерить? – Спросил он разрешения у миловидной продавщицы.
- Можно… Вам какой размер? – Что-то уж очень приветливо ответила она.
- Пятьдесят восьмой. Дайте мне вначале посмотреть китайскую…
Когда в руках у Иннокентия оказался иссиня-чёрный прилизанный короткошёрстный «кролик», то он сразу понял, что это не его шапка. Народу в отделе головных уборов было немного, и это позволяло не слишком торопиться с выбором. Больше других ему в этот раз понравилась самая дорогая шапка-ушанка из серого кролика. Она была высокой, пушистой, и выглядела на голове у Иннокентия, как это ему показалось, просто замечательно. Его немного смущал непривычный цвет, так как таких шапок он до этого не носил. Он ещё долго топтался перед зеркалом, то поднимая, то опуская у шапок уши, пока миловидная продавщица, окинув его опытным взглядом, не посоветовала:
- Молодой человек, берите вот эту – серую. Она Вам очень идёт.
После этих слов Иннокентий попросил её завернуть покупку, расплатился и, с чувством удовлетворения, покинул ярмарку. Уже через несколько минут он шагал по направлению к метро. В руке Иннокентий держал картонную коробку с новой шапкой-ушанкой серого цвета.
Тем же вечером с Казанского вокзала города Москвы отошёл скорый поезд, в одном из плацкартных вагонов которого лежал на верхней полке молодой человек. Он периодически приоткрывал глаза, поглядывая на свой багаж, ценность которого была несоизмерима с его ценой.


                -3 -


С той удачной поездки прошло совсем немного времени, может быть, немногим больше недели, и вот теперь снова шум железнодорожных колёс, будто колыбельной песней, убаюкивал, сидящего у окна вагона электрички, Иннокентия. Месячный отпуск у него к этому времени ещё не закончился, но надо было ехать в город.
- Вот, ещё совсем недавно все радовались, закончив институт. На выпускном банкете под хлопанье пробок из-под «Советского шампанского» ура кричали. А что радовались-то? Плакать было надо, а не радоваться, - грустно думал Иннокентий, провожая глазами, летящие навстречу поезду, телеграфные столбы.
Действительно, с окончанием института, вся его устоявшаяся холостяцкая жизнь будто надломилась. Из его окружения в одно мгновение исчезла привычная среда, стали не нужными прежние заботы, и, что, наверное, для него наиболее важное, Иннокентий потерял место в, ставшей к этому времени чуть ли ему не родной, студенческой общаге. За четыре проведённых в общаге года он настолько с ней сжился, что хорошо знал каждый угол и закуток, расположение всех комнат, мог определить на лицо всех её постояльцев, вахтенных дежурных и, разумеется, коменданта. Там он знал от кого можно получить, в случае необходимости, помощь, у кого можно занять денег, с кем сходить в кино или провести свободное время. Теперь будто всё это полетело в тартарары.
- Ладно, что скис? – Урезонил он себя. – Получил же, согласно предписанию к направлению на работу, место в рабочем общежитии. Вот сейчас приеду, осмотрюсь, заселюсь… Может быть, всё будет окей или, как у нас говорят, тип-топ.
Именно для заселения в новое для себя общежитие и ехал теперь в город Иннокентий. Ехал он в электричке от дома своих родителей и перебирал в своей памяти череду быстро промелькнувших последних дней. Всё как-то спрессовалось для него в последнее время: защита дипломного проекта, двухмесячные армейские сборы на Украине, месячный отпуск после этих сборов, паспортная выписка из студенческого общежития, предстоящая, вот теперь, паспортная прописка на новом месте.
Комендант рабочего общежития жила в обычной городской квартире, на третьем этаже пятиэтажного дома без лифта. В этом же доме находилось и рабочее общежитие. Собственно, и оно не было по своей планировке общежитием. По крайней мере, у Иннокентия к тому времени сложилось собственное представление, каким должно быть общежитие. Здесь общежитием считался весь четвёртый этаж обычного четырёх подъездного жилого дома, построенного во времена «хрущёвской» оттепели. В каждую комнату квартиры на пятом этаже дома заселяли по несколько человек однополых работников предприятия. В основном, конечно, поселяли бывших «направленников» из разных мест СССР, окончивших в разных местах высшие или средние специальные учебные заведения. Численность работающих на предприятии, куда был направлен Иннокентий, составляла не менее тысячи. Разумеется, при такой численности, мест в общежитии всем не хватало. Уже, исходя из этого, комендант общежития обладала определённой властью над постояльцами. Стоило ей пожаловаться руководству организации на какого-то жильца, как того могли и выписать, предварительно заклеймив на партийном или профсоюзном собрании коллектива. Комендант чувствовала, что обладает властью над жильцами общаги, и поэтому держалась с ними покровительственно и свысока.
- Ну, что?.. Пойдём, «Соколик», - ласково, почти по-матерински, сказала она Иннокентию. - Как раз для тебя недавно место освободилось. Уволили тут за прогулы и за пьянку одного «Соколика».
Они прошли в соседний подъезд и поднялись на пятый этаж. Выбрав одну из квартир на этом этаже, комендант сильно постучала в дверь кулаком, почему-то пренебрегая квартирным звонком. Дверь квартиры открылась, и на пороге показался заспанный тип. Всклоченные волосы на его голове торчали в разные стороны.
- Вот, к вам «Соколика» подселяю, - сказала этому типу комендант.
Она бесцеремонно отодвинула того в сторону и прошла в квартиру. За ней последовал Иннокентий.
Комендант остановилась в проходной комнате, ткнула пальцем в металлическую кровать, на которой лежала стопка из несколько полосатых матрацев, и повелительно сказала:
- Убери лишнее… И, чтобы кровать заправлял каждый день, как в Армии. Как, бишь, зовут-то тебя, позабыла?..
- Иннокентий, - ответил новый постоялец.
- Значит, Кеша будешь… Ну, ладно… Оставайся, обживайся… А я пошла.
Сделав паузу, она добавила:
- А ты сейчас шагай за мной, я тебе постельное бельё выдам.
Заспанный тип больше не обращал на пришельцев внимания. Он тенью проплыл через проходную комнату и, хлопнув дверью, исчез в соседней.
Получив от коменданта чистое постельное бельё, Иннокентий заправил свою кровать, протёр, стоящую рядом с кроватью, пустую тумбочку, а потом сел рядом с тумбочкой на табурет и задумался. Новая обстановка почему-то его мало радовала.
- Как ещё на работе встретят? – грустно спросил себя он, почему-то совсем не обольщаясь при этом.
До начала работы в новом коллективе и в новой для себя должности у Иннокентия оставалось теперь немногим больше недели.

                - 4 -


С тех пор прошло уже больше месяца. Всё это время Иннокентий с трудом привыкал к новой для себя обстановке. Новое положение, которое он обрёл с окончанием института, совсем не улучшило его жизнь в быту, и в материальном плане. Ведь, ещё недавно, студентом, он получал приличную по тем временам повышенную стипендию сорок пять рублей и полставки лаборанта за дополнительную работу на отраслевой кафедре. Кроме того, каждый летний сезон неплохо зарабатывал в бригадах ССО (студенческие строительные отряды). И вот, всё то, хорошее, закончилось с момента получения диплома о высшем образовании.
Возникли и дополнительные проблемы. Оказалось, что на работе от него требуются несколько иные знания, чем те, которые он получил, обучаясь в институте. Почему-то получилось и так, что не со всеми своими соседями, сожителями по новой общаге, он быстро нашел общий язык.
Всё это угнетало и наводило на размышления:
- А не поступить ли мне в какой-нибудь новый институт? Разумеется, такой, где есть хорошая и большая общага…
Тем временем заканчивался октябрь месяц. Ночи уже стояли холодные, и в батареи отопления общежития дали, наконец, долгожданное тепло.
- Надо уже будет привезти сюда свою зимнюю шапку, -  вспомнил Иннокентий о своей новой шапке-ушанке, которую оставил, вернувшись из Москвы, в доме родителей.
- Может быть, в ней поеду в командировку, в Пермь, - тут же подумал он, вспомнив, что начальник намекал о командировке на моторостроительный завод.
Но на следующий день начальник отдела подозвал его к себе и заговорил совсем о другом.
- Ты что 7 ноября понесёшь? – вдруг, спросил он Иннокентия.
Тот стоял перед ним, простодушно моргая глазами, как бы прося:
- Евгений Николаевич, а можно спросить о чём-нибудь попроще.
- Ну, что я имею в виду?… Плакат, с кем-нибудь на двоих, или портрет кого-нибудь из членов политбюро.
- А можно мне ничего не нести? – выпалил Иннокентий, поражая своей наивностью начальника.
- Я же не спрашиваю тебя – «хочешь ты или не хочешь?», а я говорю: «Что ты понесёшь?», - многозначительно уточнил начальник отдела.
Быстро оценив возникшую ситуацию, Иннокентий решил не перечить.
- Ладно, - он почесал затылок, - чем плакат на двоих, я уж лучше один «члена политбюро» понесу.
- Вот и ладненько, - обрадовано отреагировал начальник отдела и тут же добавил: «Кого тебе записать?».
- А кто там у Вас остался? – вопросительно посмотрел на начальника Иннокентий.
- Да много ещё осталось, - ответил Евгений Николаевич, доставая свой блокнот и неторопливо перелистывая его страницы.
- Вот, Суслов, Кириленко, Подгорный, Пельше… Вот, новый член политбюро Андропов… Кого берёшь?
- А Брежнева или Косыгина можно? – ляпнул Иннокентий, почувствовав на уровне своего подсознания какой-то кураж.
- Нет, опоздал… Этих уже разобрали, - уже несколько раздражённо ответил начальник отдела. – Бери любого… Какая тебе разница?
- Как это, какая разница? – почти возмущаясь, заявил молодой специалист. – Я этого «члена» по всему городу понесу, и мне хочется приятное лицо нести.
- Уф, ты… Во, даёт!.. - Не то озадаченно, не то удивлённо взглянул на него начальник. – Ну, вот, Суслов… Чём тебе он не нравиться?
- Ничего мужик… Приятно выглядит, будто всё время диету соблюдает. Только, понимаете Евгений Николаевич, у него такая улыбка, как у человека только что подписавшего кому-то смертельный приговор.
- Ну да?.. – Поднял на него недоверчиво изумлённые глаза начальник отдела. – Да будет тебе. Собственно бери кого хочешь. Мне главное все портреты распределить.
- Хорошо… - Сказал Иннокентий и снова замялся. –  Ладно, давайте мне того… Нового…
- Записываю, Андропов… Можешь идти работать, - облегчённо вздохнул Евгений Николаевич.
- Половина отгула с Вас причитается, - обронил Иннокентий, отходя от начальства,  показывая тем самым, что он уже освоил кое-какие местные порядки.
Тот в ответ сделал неопределённую гримасу:
- Я тут, пока с тобой беседовал, понял, кого нужно предложить на учёбу в вечерний университет Марксизма-Ленинизма.
- И кого же, Евгений Николаевич? – Остановился Иннокентий.
- Мне кажется, что твоя кандидатура будет самой подходящей, - усмехнулся ехидно начальник отдела.
В том году холодать стало быстро уже в самом начале ноября месяца. А как раз на пятидесяти шестилетие со дня Октябрьской социалистической революции, или как говорили в обиходе на «Октябрьскую», выпал первый снежок. Уже с самого утра в воздухе кружили белые холодные звёздочки. Они падали на городские тротуары и на газоны и быстро таяли, но их заменяли следующие. Хотя до настоящих холодов было ещё далеко, но этот первый снег уже действовал на подсознание, как бы предупреждая жителей города, что нужно одеваться теплее.

                - 5 -


Иннокентий в этот день старался выглядеть празднично, но одевался по погоде. Поверх белой рубашки он надел модный в то время широкий цветастый галстук, купленный им в Москве. Потом, поглядев в окно и потоптавшись в раздумьях по комнате, напялил на себя шерстяной джемпер. Он ещё потоптался перед зеркалом, будто вспоминая, чего же из одежды на нём не хватает, а затем положил в карманы пальто перчатки и достал из своей тумбочки новую зимнюю шапку. Любовно пригладив своей рукой серый пушистый мех, как гладят кошатники своих любимых кошечек, Иннокентий водрузил шапку на голову и критически посмотрел на себя в зеркало. Ему показалось, что голова его сразу преобразилась в лучшую сторону. Она, вроде бы, теперь выглядела гораздо солиднее и умнее, чем была на самом деле. Теперь ему оставалось только донести эту голову такой до своего предприятия.
У проходных научно-производственного объединения, где уже месяц отработал Иннокентий, толпилось много народу. У кого-то в руках уже были портреты вождей революции, членов правительства и политбюро и, пока ещё свёрнутые в рулончик, плакаты. Кто-то прикалывал желающим к лацканам одежды алые банты из капроновой ленты, кто-то надувал разноцветные шары, кто-то суетился у стендов, изображающих промышленные изделия и производственные процессы. Все оживлённо переговаривались между собой, кучкуясь большими и мелкими группами.
Иннокентия охватило неподдельное удивление, граничащее чуть ли не с восхищением: он здесь впервые увидел, какое большое количество людей работает вместе с ним, и, которых он раньше почему-то не замечал, проскакивая через проходную своего предприятия.
- Всех этих людей я могу называть теперь сотрудниками, - удовлетворённо подумал он.
Однако все люди, толпившиеся рядом с проходными, были ему либо мало знакомы, либо совсем не знакомы. Иннокентий огляделся, пытаясь отыскать в этой большой толпе знакомые лица. Его внимание привлекла, стоящая сбоку от проходных, крытая грузовая машина. Именно она-то ему была и нужна, именно от неё отходили люди, держа в руках флаги, транспаранты и плакаты. Иннокентий подошёл ближе к машине.
В кузове, у борта, этой машины стоял человек. В одной руке он держал ученическую тетрадку.
- Тебе что дать? – Сразу спросил он, увидев мнущегося в нерешительности  Иннокентия.
- Мне портрет, - откликнулся тот.
- Какое подразделение? Какой портрет? – Командным голосом спросил мужчина из кузова.
Иннокентий назвал своё производственное подразделение и попросил портрет члена политбюро Андропова. Мужчина порылся у себя в кузове, а потом ответил:
- Нет такого.
- Как это нет? – Возмутился в свою очередь Иннокентий. – Он в этом году стал членом политбюро.
- Ничего не знаю. Всё, что было и есть в этой машине, получено утром со склада… Вот, что я получил, то и раздаю. Сейчас ещё по тетрадке проверю, - уже более миролюбиво закончил он.
- Повтори… Как ты говоришь?
- Да, Андропов, - повторил Иннокентий, доставая из кармана шпаргалку и, как нерадивый студент, заглядывая в неё.
- Нет, - окончательно сказал, как отрезал распределяющий. – Бери другого члена.
Он раздвинул сложенные в кузове транспаранты и пошарил рукой.
- Вот, бери Суслова, - вынул он подвернувшийся портрет.
- Вы что?.. – Вспомнив разговор с начальником отдела, возмущённо отреагировал Иннокентий. – Мне все этого Суслова подсовываете… Или Андропов, или вообще ничего не понесу.
- Ну, знаешь… Хозяин – барин, - примирительно и, как показалось Иннокентию, впервые даже уважительно, ответил тот.
Иннокентий, в сердцах, махнул рукой и отошёл от машины в сторону, стараясь никому не мешать и не привлекать к себе внимания. Это у него получалось, пока в стороне не замаячила фигура начальника его отдела. На лацкане его драпового пальто уже была приколота алая ленточка. Проходя мимо Иннокентия, он дружески похлопал его по плечу.
- Ну, с праздником! А, где портрет?
- Нет там Андропова, - буркнул в ответ Квасов, указывая рукой на машину.
- Вот, говорил тебе: «Бери Суслова…»
- Всё, Евгений Николаевич, разыграно, - уже раздражённо произнёс Иннокентий.
Снова, как и рано утром, в воздухе закружили снежинки. Они падали на лицо, попадали за ворот. Иннокентий поёжился.
- Хорошо, что я зимнюю шапку и тёплый джемпер одел, - подумал он.
В это время раздалась команда: «Строиться в колонну по шесть!», - звучал голос парторга предприятия, усиленный через громкоговоритель.
Народ у проходной зашевелился, и, через какое-то время, большая бесформенная толпа превратилась в длинную колонну, напоминающую червяка с утолщениями там, где народ никак не мог сформировать шеренги по шесть человек.
Со своим местом в колонне не мог никак определиться и Иннокентий. Что-то было для него в этой колоне не так. Не было для него здесь того драйва что ли, того ощущения праздничного настроения, которое он чувствовал раньше, в тех своих студенческих праздничных колоннах. Как оказалось, праздничного настроения не хватало не только ему. Ряды колонны то и дело нарушались. Это трудящиеся целыми шеренгами бежали с кличем: «Настроение в наших руках», - в соседние подворотни, а потом возвращались оттуда гораздо более весёлые и праздничные. В процессе шествия колонны не прибавилось праздничного настроения разве что у Иннокентия. Вот, не весело было ему. А почему ?..  Он и сам не мог понять. Не Андропов же был во всём виноват.
- Ещё немного пройду в этой колонне, а потом покину этот отряд и самостоятельно прогуляюсь по городу, - решил он.
Тут кто-то тронул его за плечо. Это один из сотрудников отдела решил пригласить его в свою компанию.
- Пойдём с нами… Погреемся, - предложил он Иннокентию, показывая на двоих наладчиков оборудования, завернувших в сторону соседнего дома.
При этом он приподнял подбородок и щёлкнул себя в шею.
- Нет, - ответил Иннокентий, - не хочу.
- Ему в такой шапке не холодно, - отозвался то ли понимающе, то ли язвительно один из наладчиков.
До следующего квартала колонна двигалась минут двадцать. Такая медлительность раздражала даже людей, торопиться которым было некуда.
- Пойду-ка я, посмотрю, что у других делается, - решил Иннокентий, и, стараясь не привлекать к себе внимания, не торопясь, отправился в сторону перекрёстка.
Здесь, через перекрёсток, двигалась другая праздничная колонна. Принадлежность этой колоны Иннокентию не трудно было определить по плакатам в руках демонстрантов: «Слава советским энергетикам», «Электричество в каждую квартиру»,  «Не более 344 г условного топлива на производство 1 квт*ч электроэнергии», «Дадим 1 000 000 000 квт*ч электроэнергии».
- Вот сколько!.. А то откуда бы узнал, не будь этой демонстрации? – Подумал Иннокентий, протискиваясь через ряды этой колонны на другую сторону улицы.
Так, глазея по сторонам, он шёл ещё какое-то время, не задумываясь и не очень понимая, куда и зачем идёт. Тут ноги вывели Иннокентия на очень хорошо знакомую улицу, и до него, наконец, дошло, что идёт он в направлении  расположения своего бывшего института, от которого каждый год на Первое мая и на «Октябрьскую» ходил на подобные демонстрации.
- Где интересно они теперь проходят? Так, так… Надо вспомнить, где я проходил в это время прошлый год. Кажется, где-то недалеко отсюда.
Он прошёл ещё немного, повернул за угол и на перекрёстке почти упёрся в колонну, двигающуюся к центру города.


                - 6 -


* *
*
По количеству молодых людей, по оживлению, царившему в этой колонне, можно было понять –  это идут студенты.
- А, вон, и наш бессменный замдекана факультета, Константин Васильевич… С кем это он разговаривает? Кажется, с председателем профкома.
Тут авангард колонны подошёл вплотную к перекрёстку, и студенческая колонна остановилась. Иннокентий не спеша зашагал по тротуару вдоль колонны, всматриваясь в лица демонстрантов.
- Квасов!.. Это ты? С праздником тебя! – неожиданно услышал он знакомый голос.
- Ты один? Пойдём к нам, - позвала из колонны светловолосая девушка.
Это была студентка четвёртого курса его факультета Татьяна Войнова.
С Таней он познакомился ещё тогда, когда сам был студентом третьего курса. Будучи членом факультетского комитета комсомола, Квасов числился там ответственным за успеваемость. Помнится, на очередном заседании комсомольского актива секретарь комитета предложил выбрать нового ответственного за оргработу – первокурсницу Войнову Таню. А вскоре, все комсомольские активисты признали в Татьяне настоящего лидера.
- Вот она, Жанна  д;Арк, - подумал Иннокентий, слушая первый раз выступление первокурсницы на каком-то собрании.
Она говорила без единой запинки, не заглядывая ни в какие шпаргалки и не смущаясь перед аудиторией. Речь у неё была чёткая, а голос звонкий. Её грамотное выступление произвело самое благоприятное впечатление на окружающих. Надолго запомнилось оно и Иннокентию. Вряд ли Таню можно было назвать красавицей, но правильные черты лица и приятная улыбка делали её очень привлекательной.
- Как у тебя дела? – спросила Таня, передавая в руки Иннокентия гирлянду шаров.
- Привыкаю к новой жизни, - лаконично ответил тот.
В последний раз они виделись полгода назад, ранней весной. Тогда, в составе участников комсомольского лыжного пробега, они пересекли с концертами целых три района области. Сам Иннокентий не принимал участия в художественной самодеятельности, считая себя обделённым артистическими талантами. Он выполнял в отряде другую полезную миссию. В отсутствии гужевого транспорта плечи Иннокентия всегда были заняты либо громоздким артистическим реквизитом, либо полевой радиостанцией Р-105, списанной  из реестра министерства обороны. В этом лыжном пробеге с элементами массовой клубной культуры основная роль принадлежала однокурснику Иннокентия. У этого однокурсника были звучные имя и фамилия. Его звали  Геннадий Троянский. Троянский хорошо играл на баяне и был всегда первым лицом в институтской художественной самодеятельности, на любых праздниках и увеселительных мероприятиях.
- Ква-сов… - Вдруг снова обратилась Татьяна, называя его по фамилии и произнося её особенным образом, отчётливо выделяя отдельные слоги.
Иннокентий напрягся. Он по опыту знал: когда его так называют, то, обычно, не следует ждать ничего хорошего.
- Ты что делаешь сегодня вечером? – опять отчётливо проговорила она.
Не зная, что ей ответить, он только пожал плечами.
- Ты не против, если я приглашу тебя сегодня вечером в приличное общество? – Спросила Таня, глядя ему прямо в глаза, будто пытаясь уловить в них ответную реакцию на своё предложение.
- А что за приличное общество? - Не совсем корректно отреагировал Иннокентий.
- Всё узнаешь потом… Узнаешь там, если согласен. Впрочем, с одним человеком ты хорошо знаком, - интригующе закончила она.
- Хорошо… Я согласен, - проговорил Иннокентий, напряжённо размышляя над словосочетанием «приличное общество».
Услышав о готовности Иннокентия составить ей компанию, Таня принялась объяснять на какой троллейбусной остановке и в какое время он должен будет её встретить.
- За тобой хороший коньяк, Квасов, - то ли в шутку, то ли в серьёз проронила она, давая понять, что он на данный момент свободен.
- Хорошо, - снова банально ответил Иннокентий, выбираясь на тротуар из толпы демонстрантов.
Если в то время коньяк и не был таким большим дефицитом, как кроликовые зимние шапки, то его надо было ещё поискать в магазинах города. Проблема усугублялась ещё самим праздником, одним из самых отмечаемых на территории СССР. К счастью, обойдя несколько магазинчиков, Иннокентий обнаружил болгарский коньяк. Это был коньяк «Плиска». Такой коньяк, ёмкостью 0,5 литра, продавался в невысоких пузатеньких бутылочках тёмного цвета. На приклеенной к бутылочке этикетке красовалось пять звёзд, но стоил он сравнительно недорого. Всего семь рублей стоила такая бутылочка болгарского коньяка «Плиска».
Иннокентий купил в том небольшом магазинчике коньяк, расценив это как несомненную удачу, и направился в своё общежитие ещё раз приводить себя в порядок. Там он прошёлся щёткой по своей верхней одежде, ещё раз выгладил брюки и галстук и стал ждать назначенного часа.
Ближе к вечеру погода не изменилась. Также шёл мелкий снежок, и тротуар рядом с троллейбусной остановкой  покрылся слоем белой пороши. Иннокентий стоял в назначенном месте, на троллейбусной остановке в центре города, поёживаясь от холода. Его демисезонное пальто плохо грело, а от свитера он отказался, полагая, что тот закрывает главную красоту – галстук.
- А мне можно у шапки уши опустить, сразу теплее будет, - вспомнил он о своей замечательной шапке.
Он уже собирался осуществить задуманное, но поразмыслив, отказался от своей идеи, так как вдруг подумал, что Татьяна и окружающие сразу сочтут его мерзляком. Так он и прохаживался взад – вперёд по заснеженному тротуару, сетуя на себя за то, что так рано приехал на остановку.
Наконец, подошёл троллейбус, из которого выпорхнула Татьяна. Она вся светилась. Её плечи прикрывал шерстяной платок, цвет которого сливался с цветом её русых волос, а её шерстяное пальто украшал орнамент, выполненный в виде светлой ёлочки. Лицо её тоже празднично светилось. И от этого казалось, она знает, что впереди её ждёт сегодня всё самое замечательное.
- Ну, как, Квасов? – Весело спросила она. – Ты купил коньяк?
Иннокентий с гордостью указал ей на свёрток, в котором лежал коньяк с коробкой конфет, и подхватил Таню под руку.
- Куда теперь идти? – Нетерпеливо спросил он, озирая ближайшие к остановке дома.
- Иди за мной, - ответила Таня, направляя своего друга к центральной площади.
- О, господи!.. - Чуть не возопил Иннокентий, увидав впереди здание хорошо знакомое всем жителям города, - не в здание же обкома КПСС она меня ведёт…
Они пересекли площадь перед зданием обкома партии и оказались на другой улице. Здесь улицу образовывали добротные пятиэтажные дома сталинской постройки. Квартиры в этих домах были просторные, имели высокие потолки, а подъезды отличались необычной шириной и пологостью лестниц.
Тут Татьяна потянула Иннокентия за рукав, и они свернули в проезд между двумя соседними домами.
- Мы уже пришли, - сказала она. – Вот, здесь и проживают уважаемые люди.
Через несколько минут она уже звонила в квартиру, расположенную на третьем этаже. Как только раздался звонок, то за дверью щёлкнули задвижками, и дверь распахнулась. Было видно, что их тут ждали. В открытую дверь Иннокентий увидел незнакомую девушку.
- А мы уже вас заждались, - проговорила она, обнимаясь с Таней.
- Раздевайтесь и будьте как дома.
- Знакомься, моя подруга Леночка, - сказала, обращаясь к Иннокентию, Татьяна.

                - 7 -


Иннокентий с интересом разглядывал помещение, где, по словам Тани, ему предстоит провести вечер в «приличном обществе». Квартира, в которой это общество собралось отметить праздник Великого Октября, была, по меркам Иннокентия, просто шикарной. В центре квартиры был, устланный красивым ковром, холл, от которого шли двери на кухню, в кабинет и в спальные комнаты. Высокие потолки делали этот просторный холл ещё просторней, а картины в узорчатых рамах, висевшие на стенах, создавали впечатление помещения картинной галереи. У одной из стен находилось пианино, а немного в стороне, над ним, помещалась декоративная полочка с установленной на ней вазочкой из цветного стекла. Вазочка была без цветов, но, вероятно, сама по себе представляла произведение искусства. Собственно, Иннокентий вряд ли мог оценить её художественную ценность. У другой стены стоял сервант, рядом с которым был накрыт праздничный стол. За столом уже сидели двое молодых людей, парень и девушка, которые с интересом разглядывали вошедших.
- Ба, какие люди! – Услышал Иннокентий знакомый голос.
- Да здесь, оказывается, все свои, - то ли радостно, то ли с досадой ответил Иннокентий, узнав в сидевшем за столом молодом человеке своего однокашника и соседа по студенческому общежитию.
Это был Троянский. Личные отношения между Квасовым и Троянским на протяжении всех лет учёбы в институте были всегда натянуты. Точнее сказать, между ними вообще не было никаких личных отношений. Они жили когда-то рядом, посещали одни и те же занятия, но будто бы вращались на параллельных орбитах. Если бы не вынужденное соседство, то, наверное, никогда бы никто из них не проявил интереса друг к другу. Они были ровесниками, но как будто людьми разных поколений, разного воспитания, разных взглядов и убеждений. Правда, Иннокентий всегда отдавал должное музыкальным способностям Троянского, но это, отнюдь, их никак не сближало.
Квасов разделся и развернул свой свёрток. Потом он подошёл к столу и стал глазами искать место, куда бы ему положить коробку конфет и поставить, добытую с таким трудом бутылку «Плиски».
- Куда ты это? – Воскликнул Троянский. – Здесь уже некуда ставить.
Действительно, этот стол уже ломился от вин и закусок.
Не обращая внимания на протестующий возглас своего однокашника, Иннокентий всё же пристроил на столе свою бутылку коньяка, а коробку с конфетами положил на полку серванта.
Только новые гости уселись за стол, как из соседней комнаты появились родители Лены.
- Белогородские, - тихо, но многозначительно прошептала Таня на ухо Иннокентию.
Тому эта редкая фамилия говорила совсем не много. Слышал он, конечно, что в обкоме КПСС работает человек с такой запоминающейся фамилией, но вот чем он там, на своём высоком посту занимается и как выглядит, этого Иннокентий не знал.
- Как его зовут? – зашептал в ответ Квасов.
- Тсс..., тише, - приложила палец к губам Татьяна.
За столом уже суетился Троянский, разливая по бокалам шампанское. Он вовремя уловил момент. Вообще, вовремя улавливать момент было присуще этому молодому человеку.
- Молодые люди!.. – Широкое лицо хозяина расплылось в довольной улыбке, - предлагаю поднять свои бокалы. У вас ещё не у всех разлито?.. Разливайте быстрее шампанское. Мы с женой очень спешим… Но, прежде чем мы вас оставим одних, хочу произнести поздравительный тост.
Наконец, шампанское было разлито, а тост действительно оказался коротким.
- И, так… Предлагаю всем выпить шампанского за наши великие свершения и победы, которые стали возможны благодаря Октябрьской революции… Ура! Ура! Ура!.. – Завершил он свою речь негромким возгласом воодушевления, который повторил трижды.
Все потянулись друг к  другу с бокалами – раздался, ласкающий слух, звон дорогого стекла.
Пригубив шампанского, родители Лены вышли из-за стола, пожелав молодым людям весело провести вечер. Было видно, что они действительно куда-то спешили и не хотели опаздывать. Когда рядом не стало родителей Лены, молодёжь почувствовала облегчение. Троянский рассказал анекдот:
- У Брежнева зазвонил телефон. Тот берёт трубку: « Алё… Дорогой Леонид Ильич слушает…»
Этот анекдот больше всех развеселил почему-то самого Троянского. После рассказа он дольше и громче всех смеялся над своим анекдотом. Стол ломился от вина и закуски, за столом сидели красивые молодые девушки, но Иннокентий никак не мог отделаться от внутреннего ощущения, что он здесь оказался не у своей тарелки. Раньше с ним тоже такое бывало, но ненадолго. Всегда, обычно, находилась какая-то общая тема для разговора, и вот, он, если и не душа компании, то, во всяком случае, полноценный член её оркестра. Теперь же он никак не мог одолеть свою внутреннюю зажатость. Он озирался по сторонам, разглядывая то одну девушку, то другую, а потом, не найдя что сказать, переводил всё своё внимание на тарелку с несколькими горошинами от салата «оливье».
В отличие от Иннокентия, Троянский не испытывал никакого стеснения и замешательства. Он сидел между мало знакомыми Иннокентию девушками, но всё своё внимание посвящал Белогородской Лене. По мнению Иннокентия, он совсем обнаглел после ухода её родителей, потому что, почти не отрываясь, что-то ворковал и ворковал той на ухо, совсем позабыв про остальную компанию. Собственно, сам Троянский мало интересовал Иннокентия. О нём он знал всё или, почти, всё. Ещё совсем недавно они учились в институте на одном потоке и проживали на одном этаже, в одной и той же студенческой общаге. Вот только в общих кампаниях они раньше никогда не были, если не считать компанией коллектив студентов, занимающихся в общей студенческой аудитории. Бывает так, что как не усаживай людей за один стол, они всё равно ближе друг другу не станут.
Третью девушку, сидевшую за тем праздничным столом, звали Анжела. Кудри её волос рассыпались по плечам, прикрывали лоб и нависали над большими круглыми глазами. Она была выше среднего роста, а её девичьи прелести выглядели выразительней и притягательней, чем у Татьяны. Так, по крайней мере, виделось в то время Иннокентию. Она сидела напротив него, и ему волей – неволей приходилось частенько с ней переглядываться.
Общая беседа за столом не клеилась. Если девчонки переговаривались между собой, то Иннокентий часто просто не понимал, о чём они говорят, называя незнакомые ему имена и фамилии. Троянский полностью сосредоточил своё внимание на Лене. Создавалось впечатление, что остальных за столом для него просто не существует. Иннокентий же никак не мог подыскать в своей голове общих тем, а фантазии в этот вечер ему почему-то совсем не давались. Не хотели приходить ему в голову даже подходящие для этой компании анекдоты.
- Давайте выпьем чего-нибудь покрепче, - наконец, хоть какая-то мысль залетела в его голову.
Он взял в руки бутылку принесённого с собой коньяка «Плиска». Когда же Иннокентий попытался разлить этот коньяк по рюмкам, то не только девушки, но даже Троянский от такого угощения отказались.
- Нет, вы не настоящие советские люди, - с сожалением сказал он, вкладывая в слово «советские» какой-то особый собственный смысл.
Действительно, пренебрежительное отношение к почитаемому многими согражданами напитку, как-то не вязалось в его сознании с желанием веселиться. К тому же, чтобы раздобыть такой замечательный пятизвёздочный продукт, ему пришлось изрядно побегать по городу.
- Ладно, - вызывающе произнёс Иннокентий, - как хотите, а я себе налью.
Он налил себе полную рюмку и приподнялся со своего стула.
- За ваше драгоценное здоровье, - так же демонстративно произнёс он, выпивая коньяк.
После этого публичного акта он почувствовал какое-то облегчение. А внутри, где, вероятно, пряталась его душа, потеплело после выпитого.
Хозяйка – Лена включила магнитофон, и популярные ритмы семидесятых годов заполнили квартиру. Праздничный стол, девушки, вино туманили голову. Всем хотелось только одного – веселья. Первым почувствовал общее настроение Троянский. Он стремительно подскочил к Лене, приглашая её на танец.
- Квасов, пригласи танцевать девушку, - негромко проговорила, сидевшая рядом с Иннокентием, Татьяна, указывая глазами на Анжелу.
-  Хорошо, - проговорил тот, чувствуя себя неловко из-за того, что никогда не был хорошим танцором.
Тем не менее, он подошёл к девушке и картинно расшаркался перед ней. Тут из динамиков акустических колонок, подключенных к магнитофону, послышался знакомый мотив песни, обожаемого им ансамбля «Битлз». Песня называлась “I’m happy just to dance with you”, в переводе с английского «Как счастлив я танцевать с тобой».
Анжела прильнула к Иннокентию, и они поплыли в медленном ритме, стараясь не мешать первой паре. Двигаясь в танце, Иннокентий поглядывал краем глаза на, сидевшую за столом, Войнову Таню. Она смотрела на танцующих с таким же строгим выражением лица, какое, обычно, появлялось у неё при разборе нерадивых студентов на заседаниях комитета ВЛКСМ факультета.
То ли выпитый коньяк, то ли аромат волос Анжелы, а может быть и то и другое вместе, приятно кружили Иннокентию голову. Когда же её развитая грудь невзначай прикасалась к нему, то всё его тело охватывала нездоровая дрожь. Он уже не думал о том, что, быть может, он как-то не так танцует, что, возможно, кто-то не в его пользу оценивает его танец по сравнению с танцем Троянского, ему было просто приятно двигаться в обнимку с Анжелой.
Вдруг, неожиданно музыка прервалась. Кто-то выключил магнитофон.
- Пойдёмте за стол, товарищи комсомольцы, - громко произнесла Таня, - а то, как мне кажется, вы слишком рано увлеклись друг другом.
- Квасов, а ты не задремал на плече моей подруги? – Насмешливо спросила она Иннокентия, когда тот уселся рядом с ней за столом.
- Нет, что ты… Скорее наоборот…
- Что наоборот, Квасов? – Переспросила она.
- Ну, как?.. – Замялся Иннокентий, и, чтобы снять внутреннее напряжение, поспешил налить себе новую рюмку коньяку.
- Господа, сочувствующие социалистической революции, кто ещё хочет выпить коньяку? Очень бодрит, - провозгласил он, оставив Танин вопрос без ответа.
- Нет, мы пьём, что полегче, - разливая по бокалам вино, произнёс Троянский, почему-то полагая, что выражает волю всей остальной компании.
- Дорогой Леонид Ильич сегодня, по моему, не разделяет твоего мнения, - откликнулся Иннокентий.
Он выпил коньяк, подошёл к магнитофону и снова включил его. Теперь он, уже не стесняясь своего танцевального невежества, пригласил танцевать Таню.
- Повезло тебе Квасов, - кружась в танце, сказала она шёпотом, - сразу двух девушек будешь сегодня обслуживать.
- Но я ведь к этому не стремился, - нашёлся с ответом Иннокентий.
Он обвёл слегка затуманенными глазами комнату. Рядом кружились в танце Троянский и Лена. Анжела сидела за столом и посматривала на танцующих, будто поджидая своей очереди.
- Подлец этот Троянский, - подумал про себя Иннокентий. – С дальним прицелом вцепился в девчонку. Что-то я её никогда с ним раньше не видел. И как он сюда попал? Ну, я-то понятно как… А он, каким образом?
Праздничный вечер продолжался. Иннокентию приходилось танцевать поочерёдно, то с Таней, то с Анжелой. С Анжелой он, кажется, не перебросился ни единой фразой. Да этого, собственно, и не надо, когда танцуешь с девушкой, которая вполне могла бы претендовать на звание «мисс - Бюст». В промежутках между танцами он выпивал рюмку своего коньяка, очень мало при этом закусывая. Этого коньяка им было выпито уже более половины купленной бутылки, но ему казалось, что он крепко стоит на своих ногах, а собственное сознание ничуть не затуманено.
Играла музыка, он вёл в танце Анжелу, изредка поглядывая на соседнюю пару, как рядом открылась дверь в тёмную комнату, вероятно в чью-то спальню, и туда, в эту кромешную темноту, проплыли будто два лебедя Троянский с Леной. По инерции Иннокентий потянул было туда же Анжелу, как вдруг послышался голос Татьяны:
- Квасов, им надо там поговорить.
- Да, конечно, - произнёс, приходя в себя, он.
Его возбуждение достигло предела, и надо было как-то его погасить. Иннокентий снова потянулся к коньяку, налил себе полную рюмку.
- Квасов, мне кажется, что тебе уже достаточно, - снова вмешалась Войнова Таня.
- Нет, я ещё совсем трезв, - возразил Иннокентий, отстраняя её руку от своей рюмки.
Он быстро выпил коньяк и стал искать глазами, чем же его можно закусить.
- Ну, это уже слишком! – произнесла недовольным голосом, чётко расставляя слова, Татьяна.
- Ничего не слишком… Я это могу сейчас доказать, - проговорил уже заплетающимся языком Иннокентий.

                - 8 -


Не обнаружив для себя желаемой закуски, он оторвал от стола глаза и внимательно оглядел банкетное помещение. Тут его взгляд остановился почему-то на пианино. Этот габаритный музыкальный инструмент поблёскивал своей чётной полировкой и отбрасывал блики на стену, картины, висевшие на этой стене, и вазу, находившуюся там же рядом, на полочке. Иннокентий поднялся из-за стола.
- Я в полной норме, - проговорил он и подошёл к пианино.
В своей жизни он всего один раз прикасался к подобному инструменту,
когда помогал знакомому перевозить вещи в новую квартиру. И, если девушки думали, что он сейчас удивит их игрой на этом музыкальном инструменте, то они тогда сильно ошибались.
Иннокентий облокотился на крышку пианино сначала одной рукой, потом положил на неё вторую руку и, к удивлению присутствующих, стал делать гимнастическую стойку. Всё было бы ничего, а пианино выдержало бы вес его тела, но когда, в положении вниз головой, он стал вытягивать вверх ноги, одновременно отжимаясь на руках, то потерял равновесие. Его, уже вытянутые к потолку ноги, понесло в сторону, и он повалился на бок. Падая, Иннокентий задел ногой прикреплённую к стене декоративную полочку со стоявшей на ней вазочкой из редкого цветного стекла. Красивая вазочка соскочила с полки и, описав в воздухе дугу, упала на пол, разлетевшись там на мелкие осколки. Следом за ней на полу оказался Иннокентий.
- Картина Репина:  «Не ждали», - услышал через мгновение Иннокентий бодрый голос Троянского.
Тот стоял уже рядом, помогая Квасову подняться с пола. Выражение его лица, вместо сочувствия, как бы говорило: «Ну, вот… Я же предупреждал, что не стоит приглашать в гости кого попало».
- Ничего, ничего, - донёсся до ушей Иннокентия голос хозяйки – Лены, - посуда бьётся на счастье.
- Так, всё… Хватит, Квасов! Собираемся домой. – Это уже говорила своим повелительным тоном Татьяна.
Поднимаясь с пола, Иннокентий задел рукой осколок и поцарапал палец. Наверное, этим пальцем он потом случайно прикоснулся к своему лицу. Это заметила Таня.
- Иди, Квасов, сначала умойся, - сказала она, показывая, куда нужно идти умываться.
Ванная комната произвела на Иннокентия большее впечатление, чем всё остальное, увиденное до этого в доме Белогородских. Таких ванных комнат и туалета он ещё не видел ни в домах у своих друзей, ни в общежитиях, где проживал, ни у своих родственников в столице. Помещения для гигиены в этой квартире сверкали абсолютной чистотой, стены были отделаны светло-голубым кафелем, в который затейливо был вплетён орнамент, похожий на древнегреческое художественное украшение, умывальная раковина и ванная были без единого развода, а никелированные краны и вентили переливались лунным блеском. Но больше всего удивил Иннокентия голубой и, какой-то необычной формы, унитаз.
- Кажется, здесь вплотную подошли к общественному строю под названием «Коммунизм», - с завистью подумал он.
Наконец-то до него дошло, что имела в виду Войнова Таня, говоря ему в колонне демонстрантов о «приличном обществе».
Пьяненький и расстроенный своим неудачным падением и причинённым хозяевам квартиры материальным ущербом, Иннокентий толком и не запомнил даже, как он потом одевался, как, скользя на тротуарах по первой пороше, шёл с Татьяной на троллейбусную остановку и как затем ехал в троллейбусе к Татьяниному дому. А проживала Таня почти на краю города, где заканчивались многоэтажные постройки. Здесь, в небольшом особняке за высоким забором, она снимала комнату. Вернее, комнату для неё снимали здесь её родители, по тем временам, достаточно состоятельные люди. Отец Тани Войновой был директором одного из крупнейших совхозов области. Жить в особняке, на краю города, Тане, вероятно, нравилось. Ведь ей, как заместителю секретаря ВЛКСМ факультета, не представляло большого труда устроиться в то же студенческое общежитие, где около пяти лет проживали Квасов и Троянский.
Особняк стоял на самом углу улицы и, вероятно, поэтому это  место освещал фонарь, светивший со столба своим оранжевым светом.
- Вот, я и дома, - сказала, будто бы с большим облегчением, Таня.
- Спасибо за приглашение вместе отметить праздник, - произнёс в ответ Иннокентий и, легонько обняв подругу за плечи, попытался привлечь её к себе.
Но Таня резко освободилась от его руки.
- Прощай, Квасов… - Отчётливо выговорила она. - Ты сегодня столько натворил, а расхлёбывать теперь мне придётся.
- Прости, - виновато потупился Иннокентий.
Ему в этот миг показалось, что он стоит перед ней, грозным лидером передовой институтской советской молодёжи, в помещении комитета ВЛКСМ, и на него с укоризненным прищуром смотрит с портрета на стене сам Феликс Эдмундович  Дзержинский. От этого или нет, но Иннокентий физически ощутил холодок, пробежавший по его коже. Он вздрогнул, приподнял воротник своего пальто и посмотрел на тёмное небо, покрытое облаками. Там, в вышине, кое-где виднелись звёзды. Их тусклый свет проникал на Землю сквозь неплотные облака.
- Что «прости» после такого? Только прощай. Ты, Квасов, не создан для приличного общества.
- Уж это мне «приличное общество», - с досадой подумал он.
Это словосочетание уже начинало действовать на Иннокентия, как красная тряпка на быка. Он икнул и, неожиданно для себя, вслух произнёс:
« Снег кружится, падая на Землю,
В небе спутник движется над ней…
Не подняться тебе, Иннокентию,
На орбиту приличных людей».
- Не складно, - сказала она, вероятно решив, что её передразнивают, и повернулась в сторону калитки.
- До свидания, - отозвался он.
- Нет, прощай, - приостановилась Таня. – С тобой, Квасов, не только нельзя бывать в приличном обществе, но также трудно найти общий язык.
Она резко отвернулась от него, открыла своим ключом калитку и исчезла за высоким забором.
- Уф, вот натворил, - схватился за голову Иннокентий.
Его руки погрузились в мягкий ласковый ворс меха серого кролика, и ему показалось, что вот он, как в своём детстве, погладил своего любимого котёнка. От этого Иннокентию стало как будто легче. Напоследок, он окинул взглядом высокий забор, за которым скрылась Татьяна, и повернул в сторону троллейбусной остановки.


                - 9 -


Троллейбус долго ждать не пришлось. Иннокентий сел в троллейбус и проехал несколько остановок в сторону центра города. Далее, ему предстоял длинный переход. Дорога шла в гору, а сам маршрут ему был знаком до мельчайших подробностей. Сколько раз, будучи студентом, он ходил этим путём. Вот и теперь, чтобы попасть к себе в рабочее общежитие, ему надо было пройти часть пути той же дорогой, мимо своего, уже бывшего, учебного заведения и мимо, находящегося на его территории своего прежнего дома – студенческого общежития.
Иннокентий вышел из троллейбуса и быстро пошёл вдоль улицы в гору. Хмель постепенно из головы у него улетучивался, а вместо него, в этой голове поселялась злость. Он сердился на себя за разбитую вазу, за скомканный вечер, за отповедь, полученную от Татьяны. На тротуаре лежал небольшой слой снега, его ноги иногда скользили, но он старался не обращать на это внимания и идти быстро. Вот, слева, уже показался гастроном, в который он столько раз, на протяжении многих студенческих лет, бегал за хлебом. У входа в этот гастроном горели фонари, и было довольно людно. Длинные тени от фонарных столбов пересекали пешеходный тротуар и тонули в липовой аллее, разделяющей автомобильную дорогу от тротуара.
В это время, навстречу ему, со стороны его “Alma mater”, двигались две молодые пары. Они шли под гору, выстроившись на тротуаре в шеренгу, о чём-то оживлённо между собой беседуя.
- Старшекурсники, - мелькнуло в голове Иннокентия, - праздничные и довольные.
Он понял, как он им сейчас завидует. Его злость по отношению к себе стала переходить на эту весёлую компанию. В другое время, он в такой ситуации, вероятнее всего, сошёл бы с тротуара и пропустил бы мимо себя шедшую на него шеренгой развесёлую компанию. Но в этот раз он шёл, не сворачивая, навстречу, хотя и по краю тротуара. Когда же его ненамеренно, а, может быть, и намеренно толкнули в плечо, то Иннокентий мгновенно развернулся и ответил толчком в бок ближайшего к себе молодого человека. Тот навалился на остальных своих друзей, и шеренга рассыпалась.
Четверо молодых людей, случайно повстречавших Иннокентия у гастронома, ещё минуту назад ощущали себя хозяевами жизни. К тому же все, с самого раннего утра были заряжены праздником Великого Октября на великие свершения. Никто из этих молодых людей не хотел терпеть неуважительного, по отношению к себе, поведения какого-то случайного встречного.
- Тебе что?.. Ввалить? – Услышал Иннокентий раздражённый мужской голос.
- А ты попробуй, - зло ответил тот и отступил на один шаг.
Это была его тактическая уловка. Он оказался на безопасной дистанции и выше своих потенциальных противников, так как до этого шёл в гору.
- Я сейчас не только попробую, но и проучу нахала, - воскликнул один из парней.
Он бросился было вдогонку и, на какое-то время, оказался один на один с Иннокентием. Тот, видимо, на это и рассчитывал. Иннокентий всем корпусом подался вперёд, переводя свою повышенную потенциальную энергию в кинетическую, одновременно выкинув вперёд нацеленную на удар правую руку. Его удар ошеломил нападавшего. Падая, тот успел зацепить Иннокентия за полу пальто. Сам Иннокентий тоже не сумел удержаться на ногах. Видимо, приданная его телу кинетическая энергия оказалась слишком большой. Он споткнулся о противника и, как подкошенный сноп, рухнул на него.
Дальнейшее развивалось стремительно. Поверженный на обочину тротуара молодой человек стал ожесточённо отбиваться от навалившегося на него незнакомца, а его напарник занёс ногу, чтобы ударить борющегося Иннокентия, но почему-то медлил с ударом. Скорее всего, он боялся попасть в своего товарища и, потому медлил. Всё решил какой-то миг. И этот миг был на стороне Иннокентия. Он изловчился и, в положении лёжа, ударил своей ногой по ноге второго противника. Этого оказалось достаточно, чтобы в следующее мгновение на, скользком от мокрого снега, тротуаре ползали, яростно награждая друг друга тумаками, сразу трое молодых людей.
- Милиция, милиция!.. – Где-то над головой Иннокентия завопил пронзительный женский голос.
- Этого мне ещё не хватало,  - пронеслось в его голове.
От этого жуткого призыва, к нему явились откуда-то дополнительные силы. Он напрягся и неимоверным усилием сбросил вцепившегося в него парня, вскочил на ноги и, не оборачиваясь, опрометью бросился бежать в гору. Только, добежав до перекрёстка, Иннокентий остановился и перевёл дыхание.


                - 10 -

Перекрёсток здесь всегда казался ему мало оживлённым. Теперь же здесь не было ни души. Вокруг было сумеречно, безлюдно и тихо. Редкие снежинки кружились в воздухе, падали на непокрытую голову Иннокентия и тут же таяли. Он прикоснулся рукой к своей влажной голове, и чуть было не заплакал. Только теперь до сознания Иннокентия дошло, что он лишился своей любимой шапки, скроенной из добротного меха серого кролика.
- А, может быть, она там, на месте битвы лежит, - мелькнула в его голове слабая надежда.
Иннокентий повернул назад и, озираясь по сторонам, стал спускаться по улице к гастроному.
Вот и освещённая электрическим фонарём площадка перед гастрономом. Вот и место битвы. Вот, здесь перепахан весь первый снежок, и видны глубокие борозды в чернозёме на аллее невдалеке от тротуара. Иннокентий дал повторный круг по обозначенной территории, но серой шапки-ушанки нигде не было видно. Он осмотрел здесь, на свету, своё демисезонное пальто, тщательно отряхнул его полы, снова приподнял свой короткий воротничок и зашагал в сторону своего нового общежития. Но по дороге он передумал, потому что его с неумолимой силой потянуло в своё старое студенческое общежитие.
Подойдя к вахте, он поприветствовал, охраняющую вход в студенческое общежитие, знакомую на лицо женщину – вахтёра, и та дружелюбно помахала ему рукой, как старому знакомому. Иннокентий поднялся на третий этаж и оказался напротив, бывшей когда-то своей, сто двадцать шестой комнаты. Не раздумывая, он застучал в дверь этой комнаты. Никто из комнаты не отзывался. Тут кто-то прикоснулся к его плечу.
- Там никого теперь нет. А ты чё к нам пришёл?
Это говорил с ним парень, учившийся то ли на третьем, то ли на четвёртом курсе.
- А почему ты удивлён моим приходом? Ты, ведь, меня знаешь?
- И тебя я знаю, и ещё знаю, что снаряд в одну воронку дважды не попадает, - дерзко ответил студент.
- Да? – Удивлённо посмотрел на него Иннокентий. – Ну, тогда прощай… И смотри, учись хорошо.
- Ладно, постараюсь, - донеслось до Иннокентия, со спины, когда он уже направлялся к выходу.

                - 11 -


С те пор прошло очень много лет. После того, описанного здесь случая, у Иннокентия совсем пропал интерес к зимним кроличьим шапкам серого цвета, какими бы пушистыми и глубокими те не были. Если ему потом удавалось обновить себе зимнюю шапку, то он старался покупать шапку коричневого цвета. Никогда он больше не посещал ни студенческие демонстрации, ни студенческое общежитие, бывшее когда-то ему таким родным. Но, самое удивительное, с тех пор он никогда больше в своей жизни не встречался с Войновой Татьяной. Причём, насколько ему было известно, она всегда проживала в одном и том же с ним городе.
- Видимо, действительно, она достигла других высот, а орбита её личных жизненных интересов никогда не соприкасалась с моей орбитой, - иногда так, умиротворённо и почти философски, думает до сих пор Квасов.


30 декабря 2012 года.