Человек, который любил контрабас

Анджела Картер

Человек, который любил контрабас

(ориг. Angela Carter The Man Who Loved a Double Bass)


Говорят, все творческие люди немного сумасшедшие. Это безумие, в какой-то степени, - созданный ими самими миф, нужный для того, чтобы держать обычных людей подальше от чрезвычайно сплоченного творческого сообщества. Тем не менее, в мире творческом, сознательно эксцентричные люди всегда относятся с уважением и восхищением к тем, кому хватает смелости быть на самом деле немного сумасшедшими.

Именно так все и относились к Джонни Джеймсону, басисту, – с восторгом и преклонением, потому как не было сомнений, что Джонни был ничем не нормальнее Шляпника.

Музыканты за ним присматривали. У него никогда не было недостатка в работе, еде, пачке сигарет или пиве, если он в них нуждался. Всегда кто-то заботился о делах, на которые у него самого не хватало времени. Следует также отметить, что он был великолепным басистом. В этом, по сути, и заключалась его проблема. Потому что его контрабас, его большой, блестящий, роскошный контрабас был для него отцом, матерью, женой, ребёнком и любовницей одновременно; он любил его глубоко и преданно.

Джейсон был невысоким, спокойным человеком с быстро редеющими волосами и огромными очками, скрывающими добрые, близорукие глаза. Он почти никуда не выходил без контрабаса, который носил непринуждённо, закинув за спину, как индейские женщины носят младенцев. Это был довольно большой ребёнок для столь хрупкого человека.

Контрабас звали Лолой. Она была самым красивым контрабасом на свете. Лола была женщиной с приятными округлостями, похожей на некоторые  старые изображения Богоматери; столь же прекрасной и истинно женственной, несмотря на отсутствие головы и конечностей. Джеймсон проводил много времени, полируя её поверхность из красного дерева - имеющую тёплый каштановый оттенок - до ещё более глубокого, насыщенного сияния. На гастролях он спокойно сидел в автобусе, в то время как другие музыканты пили, спорили и играли в карты. Он же доставал Лолу из чёрного чехла и с благоговением разворачивал ткань, что защищала её от ударов. Затем он вынимал специальный шёлковый платок и начинал её полировать, улыбаясь без причины и моргая близорукими глазами, как довольный кот.

К контрабасу всегда относились, как к леди. Ради шутки группа начала заказывать для неё чай и кофе в кафе. Позже это перестало быть шуткой и вошло в привычку. Они всегда покупали дополнительный напиток и ставили его перед ней, а когда уходили, так и оставляли его холодным и нетронутым.

Джеймсон всегда брал Лолу в рестораны, но никогда в общественные бары, потому что, в конце концов, она была леди. Кто бы ни пил с Джеймсоном, для Лолы всегда покупался ананасовый сок. Иногда её можно было уговорить на бокал шерри, но только в торжественных случаях, таких как Рождество, День Рождения или когда у кого-то рождался ребёнок.

Но Джеймсон всегда ревновал, если ей уделяли слишком много внимания и злобно смотрел на тех, кто позволял себе вольности, похлопывая футляр или отпуская шутливые замечания в её адрес.

Говорят, что Джеймсон даже подрался с одним пьяным, бестактным пианистом, и разбил ему нос за то, что тот сказал какую-то грубую шутку о Лоле в его присутствии. С тех пор никто не шутил про Лолу когда Джеймсон был рядом.
Наивные молодые музыканты всегда жутко смущались, если выяснялось, что на гастролях им придётся делить комнату с басистом. Поэтому Джеймсон и Лола всегда жили отдельно. Джеф Кларк, трубач, за глаза говорил, что басист по-настоящему женат на своей музе и потому им следовало как-нибудь заказать для этой парочки номер для новобрачных.

Кларк предоставил Джеймсону отличную возможность участвовать в своей джазовой группе «Уэст-Энд Синкопэйторс». Несмотря на величественные нотки в названии, для  выступлений они облачались в серые цилиндры и фраки. А их улучшенная версия «Уэст-энд блюза» (плюс новый вокал) добралась до нижних позиций лучшей двадцатки.

Они выглядели абсурдно в этих серых цилиндрах, при этом Джеймсон был нелепее всех. Но, тем не менее, этот их бизнес приносил прибыль.

Зарабатывание денег, тем не менее, означало проведение дней в переоборудованном автобусе фирмы «Гринлайн» и переезды по всей стране для однодневных выступлений на хлебных биржах, в ратушах и грязных подсобках пабов.  Это сильно выматывало, но в то же время приносло наличные и возможность кредита.  Группе это очень нравилось, они ликовали.

-Популярность традиционного джаза не продлится вечно, поэтому наслаждайтесь, - сказал Лэн Нельсон, кларнетист.

Он был неисправимым бабником. Именно ему принадлежала идея пользоваться популярностью джаза, то есть заманивать восхищенных девушек из провинциальных клубов в свой номер в отеле, чтобы предаваться с ними любовным утехам. Он обожал успех. В какой-то степени, успеху радовалась вся группа, кроме, конечно, Джеймсона, который его в упор не замечал. Он играл то, что ему говорили. Его не волновал репертуар. Главное, чтобы исполнение нравилось Лоле.

Однажды в ноябре они должны были играть в маленьком городке в болотистом крае на Востоке Англии. Темнота наступала там с полудня, принося с собой туман, заполняющий сточные канавы и укутывающий спиленные сверху ивы. Их автобус всё время ехал прямо, не сворачивая и не отклоняясь от маршрута до тех пор, пока они не подъехали к джаз-клубу, в котором должны были выступать. Когда все вышли из автобуса, темнота окутала их плечи, словно промокшее под дождём одеяло.

- Нас вообще здесь ждут? - спросил Дэйв Дженнингс, барабанщик, с беспокойством. В окнах бара было темно.

Ко входу было прилеплено потрёпанное объявление об их выступлении, но постоянные дожди, характерные для этой местности, так размягчили бумагу, что надпись: «Вечер пятницы – вечер веселья с зажигательной, бушующей, суперпопулярной, весёлой группой «Уэст-Энд Синкопэйторс», было не разобрать.

- Ну, ещё не время открытия, - успокоил всех Лэн Нельсон.

- Тем печальнее, - усмехнулся Дженнингс.

- Конечно они нас ждут, - уверенно ответил Джэф. – Клуб заказал наше выступление два месяца назад ещё до предварительной записи, поэтому мы и согласились на концерт в этой Богом забытой дыре, не так ли, Симеон?

Менеджера их группы, еврея-перипатетика, звали Симеон Прейс.  В прошлом неудавшийся тенор, сейчас он был саксофонистом и путешествовал с ними из ностальгии по чудесному прошлому, когда он увлекался свингом.

Симеон посмотрел на бар настороженно и испугано.

- Мне здесь не нравится, - сказал он и поёжился. – Есть что-то в этом воздухе.

- Чертовски много воды, вот что в нём есть, - ухмыльнулся Нельсон. – Спорим, у местных куколок перепончатые лапки.

- Не приезжай на загадочный Восток, - посоветовал Джеф Симеону.

Симеон возбуждённо помотал головой и опять съёжился, несмотря на большой поднятый воротник своего огромного кашемирового пальто. Он всегда одевался, как типичный еврей. Национальность Симеона была его козырем, и он всегда говорил с сильным еврейским акцентом, хотя его родственники были почётными членами Манчестерской буржуазии на протяжении 150 лет.

Тут появился владелец клуба и два старшеклассника, которые были управляющими. Вместе с ними появились пиво, болтовня, тепло и смех. Джеймсон очень беспокоился, как бы влажность не навредила Лоле, деформировала её или испортила струны. Он разрешил одному из старшеклассников - они сразу же прозвали его Паренёк Дэвид - принести Лоле ром с апельсином для поддержания иммунитета. Нельсону и Дженнингсу пришлось отвести Паренька Дэвида в уборную и тихо объяснить ситуацию с Лолой.

Но тонкий, изящно заострённый нос Симеона почти дрожал, чувствуя что-то неправильное, опасное в этом влажном воздухе. Воздух востока Англии был вреден для слабых лёгких.

Паренёк Дэвид рассказывал о своём заведении:

- Завсегдатаи немного старомодные, по правде говоря, хотя сюда многие приезжают  с округи: бывают и студенты институтов искусств и немного «золотой молодёжи», а также люди в кожаных куртках, приезжающие издалека на мотоциклах. Но местные, хм, они до сих пор носят бачки и вельветовые воротники у пиджаков.

Послышался ряд недоверчивых смешков, что смутило парня, и он заказал больше выпивки, чтобы скрыть своё стеснение. За непрезентабельным фасадом клуба скрывался ряд спальных номеров, и группа должна была остановиться в них. Симеон прокрался из бара в одну из комнат, чтобы потрогать простыни. Они были влажными. Это вызвало неприятное першение у него в горле.

Джеймсон, взвалив Лолу на спину, тоже пошёл в одну из подсобных комнат, где разрешались музыка и танцы. Он развернул свой инструмент, и сидел тесно прижавшись к ней, натирая её шёлковым платком. Вся комната была наполнена ожиданием открытия клуба. Ждали ряды потёртых мягких кресел, ждал маленький пьедестал для музыкантов.

Был в этой ночи какой-то растущий дискомфорт. Музыканты чувствовали его и пытались спугнуть это беспокойство нарочитым весельем. Им это не очень удавалось. Молодые управляющие также чувствовали эту распространяющуюся инфекцию пока все просто сидели вокруг, выпивая от нечего делать. Один Джеймсон был счастлив, сидя в стороне от них, поставив Лолу между колен.

Когда группа вышла на тесный пьедестал, пришли первые посетители и разместились вокруг, держа в руках только что открытые банки пива. Послышалась музыка и зрители инертно ждали, когда же первая бойкая пара начнёт танцевать. Они были очень типичные, эти ранние посетители. Парни облачились в блеклые свободные свитера с V-образным вырезом, внутрь которых были небрежно заправлены шёлковые шарфы «огуречной» расцветки. Наряды девушек, псевдо битнического стиля, состояли из чёрных плотных чулок в «сетку», свободных платьев и густых чёлок. Это были студенты старших курсов, дети местных докторов, священников, учителей и военных в отставке. Они носили байковые пальто, ездили на побитых старых автомобилях, и имели склонность к коллекционированию маленьких китайских подносов.

Незадолго до перерыва, черноволосая девушка в плиссированной юбке и парень в трикотиновых брюках осмелились выйти на танцпол. От них веяло таким самодовольством, что музыканты усмехнулись и подмигнули друг другу.

Постепенно комната заполнилась студентами институтов искусств из близлежащих городков, смеющимися над буржуазией, что подражала им; а также парой короткостриженных модернистов, которые также приехали издалека. У модернистов были тонкие, острые носы и итальянские костюмы. Их девушки были безупречно одеты, имели подобающий макияж,  бледные щеки и губы, ярко подведенные глаза и безукоризненные прически, жесткие от лака.

Модернисты посмеивались над Симеоном, который задержался на кассе, потому что парни-управляющие были так молоды, что он о них беспокоился. Модернисты шутили о серых цилиндрах и штанах в полоску и снисходительно отзывались о «Уэст Энд» блюзе. Фактически, не только о нём, но и обо всем традиционном джазе. По их словам, они пришли туда только потому, что им было нечем больше заняться. Симеон улыбнулся теплой, профессиональной улыбкой и поинтересовался, может ли он отойти, чтобы забрызгать лекарство в горло.

Его глаза сузились от подозрения, когда он увидел группу подростков, паркующих у входа мотоциклы; он заметил их в приоткрытую дверь. Они сняли свои белые и блестящие, словно грибы или только что отложенные яйца, шлема, и оставили их под мотоциклами. Группа вошла, шурша синтетическими куртками. Симеон лично помог им раздеться и наблюдал за тем, как они пытались заказать тёмное пиво в баре.

- Потенциально, эти парни намного менее опасны, чем ваши друзья-модернисты, - заверил Паренёк Дэвид. Симеон вздохнул.

- У вас случайно не найдётся аспирина, и, может быть, стакана тёплого молока?

Густой табачный дым затуманил и так скудное освещение внутри комнаты, и наступила полутьма. Пиво плескалось, руки и ноги задевали друг друга. Музыка была настолько громкой, что казалась до неё можно было дотронуться, как до стены. «Уэст-Энд Синкопейторс» были на полпути к еще одному успешному концерту.

«Кожаные куртки» держались в стороне от основной, довольной толпы. Они выбрали себе уголок и коротали время не танцуя, а потягивая пиво, смеясь или просто ухмыляясь.

Парни из группы играли, потели и глотали бодрящую горькую между припевами. Они расстегнули шелковые жилеты, ослабили черные галстуки и протерли красные полосы, оставленные на лбу их цилиндрами. Всё было как обычно.

Всё было как обычно до тех пор, пока один из «кожаных курток» не пролил пиво на оливковые бедра худенькой девушки в обтягивающем платье, что танцевала позади его. Она сердито повернулась. Он извинился с откровенной иронией, что еще больше её разозлило. Девушка пожаловалась своему стильному партнеру по танцам, одетому в укороченный пиджак, и вскоре все «кожаные куртки» стояли вокруг них и злобно ухмылялись.

- Ты не хотел бы извиниться перед девушкой, приятель? – закричал её партнер поверх музыки.

- А что, если мне не за что особо извиняться? Все-таки, потратил зря всё пиво.

Группа итальянских подростков оставила своих подруг и собралась позади защитника девушки в обтягивающем оливковом платье. Так всё и началось. Ссора превратилась в отменное рагу из криков, воплей, ударов и полного хаоса, состоящего из резко выбрасываемых конечностей и разбивающихся бутылок, по мере того, как пылкие подростки встречались в драке. Одна из бутылок разбила единственную, покрашенную красной краской лампу, и стало неуютно от наступившей темноты. Во всеобщем безумстве, один из «кожаных пиджаков» атаковал музыкантов, которые были ошарашены, всё это время стеная и пытаясь зажечь спички, чтобы увидеть драку.

- Это должно было произойти, как только мы вошли в «лучшую двадцатку» - вздохнул Симеон.

Молодые Консерваторы быстро пробежали мимо наблюдающих за всем и испуганных Сюзанн, Бренд и Дженнифер. Студенты школы искусств собрались в безопасности у входа, чтобы посмеяться. Одетые в короткие юбки модницы оставили свою невозмутимость и управляли битвой, как валькирии, раззадоривая дерущихся. Их благородные лица то появлялись, то исчезали из света, пробивающегося из бара.

Теперь уже и музыканты отбросили свои головные уборы, инструменты и нейтралитет. Симеон увидел Лэна Нельсона, кажущегося таким же нелепым и смущенным в мерцающем свете, как актеры в старых фильмах; тот прыгнул на парня-итальянца, схватил его за тонкие, безупречные лацканы пиджака и тряс, тряс, тряс его до тех пор, пока рот мальчика не наполнился криком.

 - Ничего такого не было ранее, - Паренёк Давид продолжал выкрикивать извинения, находясь в ступоре.

Раздались глухие удары и треск. Появился владелец, трясясь. Симеон отвел его в VIP-бар, чтобы успокоить собственным запасом виски.

- Как в старые дни, до того, как мы стали знамениты, - тяжело дыша, сказал Нельсон, пытаясь защитить микрофон.

Но драка сразу же прекратилась, когда кто-то закричал о полиции. Комната быстро опустела, как ванна с водой, когда из неё вытаскивают пробку. Тяжелое дыхание, короткие провозглашения триумфа и вздохи музыкантов остались единственными звуками в комнате.

- Стал бы я валять дурака и звонить в полицию? – Симеон задал риторический вопрос. Они все рассмеялись и пошли выпить.

- Кстати, - сказал один из них позже, - а кто-нибудь видел Джеймсона?
 
- Нет, с тех пор как выключился свет.

-Разве это имеет значение? Я пошёл спать, - сказал Симеон. – Я чувствую, как ко мне приближается жутчайшая простуда. Не то, чтобы мне это особо поможет – эти простыни можно отжимать…

Музыканты забыли о Джеймсоне на долгое время до тех пор, пока все, кроме Джефа и Нельсона не пошли вслед за Симеоном наверх спать. Джеф и Нельсон, довольно пьяные, решили осмотреть разрушения в клубном зале. Они взяли лампу из бара и воткнули её в патрон, вместо красной. Тут же их взору представилось разбитое стекло, сломанные стулья и лужи тёмного пива, постепенно пропитывающие напольное покрытие.

Мгновенно протрезвев, Джеф забрался на сцену и начал с любопытством рыскать среди остатков инструментов. Чудесным образом, барабаны и комплектующие выжили и - он вздохнул -  на помосте не было ничего катастрофического.  И тут его взору представилось чудовищное зрелище. Там, где Джеймсон сидел с Лолой, не осталось ничего, кроме горки каштановых поленьев на полу.

- О, Боже, - сказал он. Нельсон поднял глаза, удивившись его тону. – Джеймсон. Как мы ему расскажем, Лэн? Его контрабас…

Они оба стояли и смотрели на нелепо расчлененный труп Лолы. Их обоих коснулся ледяной палец ужаса, трепета и суеверной печали; леди, что никогда не ходила в бары, за считанные минуты превратилась в несколько непривлекательных останков.

-Как ты думаешь, он знает? – прошептал Нельсон. Казалось неправильным говорить в полный голос.

- Я не видел его с начала заварухи.

- Даже если он знает, ему в любом случае нужна компания – несколько друзей рядом…

У владельца они узнали, что Джеймсон разместился в мансардном помещении, на самой вершине этого старого кроличьего лабиринта. Фенландская дымка пробралась в паб и туманила взор, пока Джеф и Нельсон взбирались по лестнице. Было уже поздно и холод стал пронизывающим и сырым. Затем, без предупреждения, выключился свет. Испугавшись, Нельсон схватился за Джефа.

- Лэн, всё в порядке, не принимай близко к сердцу. Должно быть, это предохранители или проводка – в таких древних домах, как этот, всегда прогнившая старая проводка.

Но сам он был  сильно напуган. Они оба чувствовали что-то потустороннее, почти осязаемое, в этой темноте, ощущали его присутствие в мокром поцелуе, что пропитанный мглой воздух оставлял на щеках.

- Ну, Джеф, пора.

Джеф чиркнул зажигалкой. Крошечное пламя только сгустило темноту вокруг. Они достигли верхнего пролета.

- Пришли.

Дверь была открыта настежь. Джеф поднял зажигалку выше. Сначала они увидели перевернутый стул на полу. Затем заметили открытый, пустой чехол от контрабаса, лежащий на дешевом покрывале из тафты. Этот пенал сейчас напоминал гроб. Но Лолы в нем не было, хотя гроб и предназначался для нее.

В безмолвном круге света качалась пара ног, тихонько, вперёд-назад, вперёд-назад...

Джеф поднял зажигалку над головой, чтоб они могли разглядеть всего Джеймсона, висящего на заброшенном креплении газовой трубы; его благородное лицо почернело и сморщилось. Глубоко в шею впилась превосходная шелковая ткань, что он так долго использовал для полировки контрабаса. Что-то блестело на полу под ним – его очки - брошенные, сломанные.

Порыв влажного воздуха пробрался сквозь открытое окно и моментально поглотил пламя зажигалки. Комнату охватила тьма, в которой не было ни единого звука, кроме вкрадчивого: вжик-вжик, вжик-вжик. И двое мужчин схватили друг друга за руки, словно напуганные дети.

А в комнате под ними, всё тот же ветерок проник сквозь щели в раме и пощекотал горло Симеона так, что тот закашлялся и неспокойно повернулся во сне.