Памяти Софьи Перовской

               
     Москит совсем обезумел. Он бил и бил по ненавистной роже комиссара, превращающейся в гротескную маску из крови и соплей, рукоятью " Магнума", забрызгивая потеками крови свой элегантный костюм, плитки пола и валявшихся поблизости заложников.
     - А сейчас, свинья, - он снял очки и комиссар одним еще не заплывшим глазом увидел безжалостные холодные глаза, стеклянисто блестевшие кокаиновым сухим жаром, - я накормлю тебя свинцом.
     Комиссар закрыл глаз, приготовившись к неизбежному. Треск "молнии" заставил глаз приоткрыться снова. Москит вытаскивал из брюк набухший член с багровой головкой, деловито переворачивал комиссара, стягивал штаны и прилаживался, как говорят собратья Доберманна из холодной России, по шоколадному цеху. Комиссар мычал по-французски, что-то там об утопленниках, окончательно потеряв связь с реальностью, вспоминал эмигрантского писателя в шинели, шатавшегося по парижским кафе в поисках негров, бойцов героического " Сопротивления", а почуяв приближение оргазма, загорланил " Марсельезу".
     - Аллонзанфан де патриа...
     Заложники вставали с пола, подпевали и выстраивались в очередь к белой и рыхлой заднице комиссара. Питбуль дрожащими пальцами набрал номер Яна и заорал в трубку :
     - Ян, тут такое творится ! Приезжай, скорее !
     На улице завизжали тормоза. Черный БМВ лихо развернулся у дверей банка и со здоровенным автоматом наперевес влетела Цыганка Нат. За ней топал ножищами Доберманн. Голые, потные тела кишели по полу, переплетясь причудливыми позами, рыча и визжа, плюясь, напевая гимн, а над ними, на столе менеджера, стоял, широко расставив ноги, Москит и орал прямо в камеру наблюдения :
      - Видел ?! Видел ?! Вот она, революция.
      Вот так, Машенька, на самом деле и свергли генерала де Голля. Между прочим, на лавке перед банком сидел дембель, Жан-Мари, и радостно гоготал, его дергала за руку маленькая девочка, уже тогда беспринципная тварь, Марин, мерзким голоском требовала отвезти ее в " Артек", купить Барби и эскимо и не забыть проголосовать за Путина. Пять раз подряд. Дембель не понимал ни слова, ибо верещала она на иврите, разобрал лишь последнюю фамилию и повел ее на порнофильм, костюмированный и патриотический, из жизни развратного двора последнего русского царя. Рядом с ними сел таксист в военной куртке и они разговорились.
      - Это ты мне говоришь ? - Криво ухмыляясь переспрашивал таксист, вроде, итальяшка. - Ты со мной раговариваешь ?
      Дембель гнул свое.
      - Помнится, служил я в Алжире, так там, понимаешь, разговор короткий.
      В разговор вмешался третий зритель, сидевший на заднем ряду.
      - Помнится, служил я шашнацотом годе в Петербурде...
      - Глохни, - оборвал его сосед, яростно дрочивший на ритмичные движения волосатых задниц, заполонивших весь экран. - Какой разврат, - восхищенно стонал он, - разгул коррупции, бля.
      Он бурно кончил, забрызгав головенку Марин чем-то белым. С тех пор, кстати, она блондинка. Типа, арийка. Ей бы еще фамилию сменить, например, на Гершензон и любой Саркози сосет. Марин Гершензон. Правое дело в левых руках б...ди. Недурно. Извини, отвлекся.
     А в это время на другом краю земли товарищ Хрущев выговаривал товарищу Суслову :
     - Вот все у вас через жопу, Михал Андреич, нет никакой инициативы. Вы в самодеятельности учавствуете ?
     - У них сплошь самодеятельность, - недовольно прогнусил маршал Малиновский с маленькой голой девочкой на коленях. Маленькой, но с огромными резиновыми сиськами и губами ублюдочной потаскухи, видимо, внучки. - Ни стыда, ни совести. Выдумали каких-то дедов.
      - Каких дедов ? - Насторожился товарищ Хрущев, очень не любящий намеков на свой возраст.
      - Тех, что воевали, - разъярился Малиновский. - Буржуев к стенке ставили, немцев громили. И вдруг, ни с того, ни с сего подставили зад новым буржуям, подарили им страну, уткнулись в миску с говном да еще и гордятся. Кричат : " Как хорошо нас нае...ли, развели по полной, пусть еще сто лет разводят упыри". Волюнтаризм.
      Вот так, Машенька, на самом деле и накрылась пиз...й вся оттепель. Между прочим, на лавке на Патриарших сидел молоденький блондин в сереньком костюмчике, кормил голубей и не знал, не ведал, что войдет в историю. Как король, погубивший Францию.