Чарнота и Шерстокогть во сне, вызванным полетом...

Чарнота часто заезжал проверить все ли в порядке, но ни разу так и не остался на ночь. Он открывал ржавые ворота, сидел на каменной скамейке с отбитым углом и пил теплую воду из пластиковой бутылки.

Входная дверь была заперта на  висячий замок, ключевой канал встроенного замка затянуло настолько, что он не впускал ключ внутрь. В гостиной стоял пузатый телевизор девяностых годов и депрессивный диван неизвестного происхождения. Пара нелепых китайских стульев, в тени огромного стола из тикового дерева,  завершали композицию, напоминая коричнево-сургучные фотографии Сиама двадцатых годов.

Он купил этот дом на окраине Бангкока 20 лет назад за сущие копейки. Рядом расположились еще несколько таких же заброшенных  строений, а позади дома шевелилось рисовое поле. В дождливый сезон машина застревала в низине  около оросительного канала и нудно месила красную глину, перемешивая ее  с размолотой колесами ярко-зеленой травой. Летом канал высыхал, земля сморщивалась, а облако красной пыли металось между мохнатыми пальмами, подбрасываемое порывами горячего ветра, смешиваясь со спиралеобразной тучей москитов, мухомуравьев, летающих пауков  и термитов, образуя трехмерную геометрическую форму, напоминающую плащ с бесконечным числом рукавов.   
 
Изредка у канала появлялись мотоциклетные банды крепких парней в черных майках с толстыми золотыми цепями и амулетами Будды. Байкеры переговаривались о чем-то у моста и разъезжались так же быстро, как и собирались

Несколько лет назад у канала появилась пара  ресторанов деревенского типа,  где можно было заказать том-ка-кай* или као-пат-кун*, а в одном из заброшенных зданий расположился массажный салон, у которого по вечерам стояли грузовички, нагруженные ананасами или дурианами.

Ты знаешь, что там за сваи торчат- спросил Чарноту Шерстокогть, показывая руколапкой на заросли тростника и распуская для важности рыжий лисохвост. Это- Черный Темпл. Вернее то, что от него осталось – хвост сделал легкое кругово-вопросительное движение. Чарнота изобразил на лице заверение  что, прожить четверть века в Таиланде,  и не знать что такое Черный Темпл- невозможно. 

— В этом доме явно есть свои цепочки камер,— заметил Чарнота, поднимаясь на второй этаж.

— И эксилеллер любви,— пропищал в шутку Шерстокогть,— этот темпл полицейские накрыли еще до войны, перебили всех кто там находился,  и  с тех пор их души бродят….

— Ну я понял, понял,— сказал Чарнота,— именно поэтому дом так дешево мне обошелся. Видишь вот там, где торчат сваи, листья подсолнечника загнулись в одну сторону от ветра? Это-  хороший знак и поток жизни в его успешном понимании, а?  Любите вы, тайцы, голову морочить, а ? 

— Какой я тебе таец,— Шерстокогть насупился, наступил на лисохвост и чертыхнулся.

— В каждом тайце внутри сидит маленький китаец,— Чарнота открыл дверь в единственную обставленную комнату на втором этаже. Здесь Шерстокогть обустроил лаковый черный письменный стол. На каждой панели под определенным углом зрения проступали рисунки  бамбуковых листьев, цветов, птиц и  задумчивых людей, ловящих рыбу сачком. За окном промелькнули образы доктора ZooNothing и профессора Дор Ду-Ду.

— Я хочу написать про поезд,— сказал Чарнота. Все пишут про попутчиков, разговоры, чай в подстаканниках, колотый серый сахар, хмурых проводников. Это ж не тема, а -жизнь, море. Эгоиция. Сколько можно всего намолотить, как думаешь? 

— Бесконечный путь,— обрадовался Шерстокогть,— правильный тоннель ведущий в никуда и исходящий ниоткуда, так?

— Ну да,— Чарнота почесал затылок,— только по тоннелю твоему течет вода, неопределенная и самообразующая и в тоже время обладающая невероятной силой, а русской душе необходим просто свет в конце тоннеля, ты уж прости за такой ужасный шаблон.

— Короче, слушай. Стук колес (куда без них?) плацкарт. Поезд несется в Улан - Удэ. Черно-белая картинка. У окна за столиком военный корреспондент средних лет, что-то из фильмов Германа. Помнишь с Никулиным? Двадцать дней без войны? Ну вот, в этом духе. Молодой лейтенант, после ранения,  и загадочная женщина, за тридцать,  «евроазиатка».   

— Вот такие романсы треугольные! А не задренькали ли тему,— забеспокоился Шерстокогть.

— Не боись, бродяга! Когда я смычку не теряю, то с человеком связан сильно,— Чарнота подмигнул,— не понял? Да ты слушай и не перебивай. 

— Уже открыта бутылка коньяка. Угощает Никулин. Лейтенант немногословен, но это – напускное. Видно, что рвется из него боевая история. На кителе- медаль «За отвагу», так что рассказать видимо есть о чем, но фасон надо держать. Парень -молодой, нервный, но видно, что эту нервную энергию он может и умеет  собрать, когда этого требует  боевая задача.

— Отвага, это конечно хорошо,—  думал Никулин, но больше всего ему нравилось спокойствие бывалых солдат, прошедших долгие годы войны и воспринимающих ее просто как опасную работу. Они никогда не отсиживались, но и не лезли на рожон, прекрасно понимая, что отважные молодые лейтенанты погибнут первыми.   

И вот тут читатель из неторопливого разговора под стук колес, и ворчание проводницы, разносящей чай,  начинает понимать, что идет уже 1946 год, а война все еще не закончилась. Наши только на подступах к Варшаве. Да и маршал Жуков далеко не маршал. Командующий Армией- маршал Тухачевский, а заместитель Тухачевского-генерал Примаков.

Тем временем загадочная женщина- Лия Братова - балерина в театре оперы и балета Улан-Удэ- рассказывает о магических танцах бурятских шаманов.

Под этот рассказ Никулин ложится спать на верхней полке, накрывшись тонким серо-коричневым казенным одеялом с сизыми штампами. Подушка совсем худая, а через щелку наглухо запечатанного окна тонкой струйкой пробивается уходящая зима, смешанная с запахами дороги- шпал, мазута, дизельного масла и еще чего-то уже совсем неуловимого, того, что Юрий в полусне пытается но никак не может определить. 

Никулин чувствовал,  как его огромная замерзшая страна словно невероятный гигантский метеорит в ночном звенящем от холода космосе неумолимо движется в будущее, отряхивая от себя грязь, кровь и ужас войны. Казалось, что  он понимает как сложная паутина человеческих отношений, переплетений судеб и, смертей и рождений сейчас развернется своей золотой ослепительной сутью и мрачная, темная глыба- Россия,  несущаяся в пустой, безразличной вселенной, вдруг превратится в сверкающий и бесконечно красивый бриллиант.

— Ты что заснул там что ли? — Чарнота толкнул локтем Шерстокогтя и  подошел к окну.

К массажному салону как раз подъезжал очередной неприметный грузовичок.

— Красиво излагаешь,— мечтательно сказал Шерстокогть. 

— А ты что думал я сюда  лапти вязать приехал?—Чарнота посмотрел на часы, ты кстати был в этом заведении хоть раз? Я  тебе скажу, там нет вывески и  вообще  ничего,  указывающего на профиль. Нужно просто постучать - два длинных и один короткий. И все, фаран ты или варан – неважно. Здесь ты сможешь зализать раны. Jungle-Room– «Джунгло-Комната», вот тебе название, не больше не меньше. И все будет прекрасно. Нет ни будущего ни прошлого и сам ты становишься просто золотым императором, конечно, пока деньги не кончились. Короче, если не хватает чего-то, а душа- просит, тебе - в Джунгло-Комнату. А кому как не русскому иммигранту в Юго-Восточной Азии, пить водку в душном массажном салоне на краю света под монотонные китайские колокольчики и тягучую тайскую тьакхе.    

Музыка отражается от стенки к стенке, от одной бамбуковой занавески до другой, а неоновая луна подмигивает за стеклянными рядами бутылочек и баночек с рисовой и пальмовой водкой, готовых сражаться за твое счастье.

И вот в один миг мир прокручивается вокруг тебя, с лязгом огромные металлические  штыри входят в соответствующие идеально заготовленные и ошкуренные для них пазы, и все становится на свое место. Бах ! И ты уже опять здесь. Пиво на грани точки замерзания. В его янтарном ядре плавают крошечные льдинки, а пальмовая самогонка очищена столько раз, что приближается к 96 процентному спирту. Есть настой на банановых листьях, на крабах и на скорпионах. Есть коктейль со змеиной кровью, а есть и с волшебными грибками. Так что приходи пораньше и оставайся подольше в Джунгло-Комнате!   

— Заманчиво,— задумчиво произнес Шерстокогть,— так ты идешь сегодня?

— Ты послушай лучше про Никулина,— Чарнота открыл черный шкафчик,  достал запыленную бутылку коньяка, аккуратно ее протер, и поставил на солнце полюбоваться игрой света.

Поезд замедляет ход, подъезжая  к Улан-Удэ. Лейтенант сошел ночью в Саянске. Братова задумчиво смотрит в окно. Чай Никулин уже проспал. Кивнув Братовой и, протирая глаза, он идет в конец вагона за кипятком. Пахнет снегом, шинелями, серым хлебом и дорогими папиросами. Он лезет в карман гимнастерки и вспоминает, что бросил курить еще  год назад, в окружении, когда курева не было почти месяц. 

Лия Братова курит Герцеговину Флор, объясняет как добраться от вокзала до редакции и слегка флиртует. Никулин просит у нее папиросу, раскаиваясь докуривает до половины, и давит ее в металлической пепельнице, установленной под окном.
……
На окнах кружевные шторки, в углу икона (это хозяйка повесила, а снимать не дает – обьясняет смущенно  Братова), на столе недопитая бутылка тминной настойки. Никулин встает с кровати и закуривает. До редакции идти полтора часа по грязи, хорошо если- попутка. Лия допивает вчерашюю рюмку- не выливать же назад. На ней белая ночная сорочка без рукавов. Утренняя луна превращает ее руки в серебряные муреновидные струи  живущие как будто бы отдельно от нее. 

Чтобы заварить чай, нужно идти за водой к колодцу.   

Лия говорит Никулину, что зря он закурил в поезде и что теперь понадобится долгое время, чтобы он снова решился бросить. Но это можно изменить. Надо вечером пойти к местному шаману, но, конечно,  придется заплатить.

Никулин не верит в чудеса, и Лия рассказывает ему как шаман оживил умершую девочку.

— Это все трюки,— Никулин глубоко и с удовольствием затянулся Беломором.

— Послушай,  я- медсестра, у нас пол театра на фронт забрали, женщины мужские партии танцевали, я добровольно пошла на курсы, но потом не пустили. Директор написал в военкомат, что работать некому.

— Девочка была мертва, несколько часов, абсолютно точно. Не было пульса, сердце не билось, она не дышала,  давление нулевое, температура тела 23 градуса.

— Кома? Я такие вещи видел на фронте,— Никулин почувствовал как будто его сердце обложили льдом.

— Я тоже видела и осматривала людей в коме после взрыва на заводе. Шаман говорит, что девочка умерла в другом мире, а в этом осталась жива.

— Что это значит?

— Это значит, что он не воскрешает девочку, а переносит тебя в параллельный мир. Тот, в котором она осталась жить.  Таких миров миллионы, понимаешь?  В каждом все немного  по- другому.

— С ума сойти,— Никулин протер глаза, давай ка лучше за водой сходим.

— Значит ты из другого мира?— стараясь не греметь ведрами Никулин осторожно пробирался через темный чулан, почти полностью занятый дровами, сложенными в поленницу.

— Воруют,— извиняюще прошептала Лия,— вот приходится…склад устроили….

— А что в другом мире не воруют? – Никулин пожалел, что не накинул шинель

— Ну такого мира, я думаю, не существует,— тихо засмеялась Лия.

Холодный мартовский воздух ударил в голову и Юрию показалось, что в один миг мир прокрутился вокруг него и огромные металлические  штыри с лязгом  вошли в идеально заготовленные и ошкуренные для этого пазы.

Война в моем мире уже закончилась. В мае сорок пятого- Лия Братова смотрела прямо в глаза застывшему Никулину. Идея множества миров  проходила через его сознание как невероятная, поднимающаяся в небо спираль, состоящая из мельчайших золотых частичек. Каждая из этих частичек была миром и в каждом из них была Россия. Каждый раз разная и каждый раз одна и та же. Суть ее как впрочем и суть всего мира существенно не менялась. В каждом из них были и Христос, и Будда,  и товарищ Сталин.

Лия с усилием крутила ручку, поднимая ведро из холодной и чистой глубины колодца. Старая цепь наслаивалась на ворот, а крупицы ржавчины бесшумно падали вниз в бесконечность грунтовых вод. Черно-белая картинка становилась светлей, но красок не было. Никулин  слышал гудок паровоза, и крики грачей. Он видел как выступают капельки пота у Братовой на лице и чувствовал как их сердца бьются в такт.

Братова провожает Никулина на вокзале. Его репортаж о ремотно-механическом заводе написан. Он едет назад в Новосибирск. К шаману он, конечно же не пошел. Кто его знает? Религиозная провокация?  А ведь он – коммунист. Впрочем он жалеет, что струсил и вспоминает, что брат жены погиб полгода назад.  Эх…если бы война  действительно закончилась в сорок пятом…

— А что это за оживленная девочка?—  осведомился Шерстокогть,— может быть сделать ее дочкой Братовой? В конце сцены она говорит Никулину- Эта девочка- моя дочь. Как думаешь? Народ любит такие вещи. «Я – твой отец». «Она –моя дочь», а еще лучше «Она- твоя дочь».

— Ну зачем эта мелодрама?—  Чарнота поставил коньяк на место.
—  Смотри тут какая «слеза ребенка» образуется. Если вернуться назад в тот мир, в котором девочка умирает, то война заканчивается на год раньше. Цена - миллионы спасенных. Вот какой Федор Михайлович получается, а ты говоришь «она твоя дочь». Мелковато мыслишь и думаешь о коммерческом успехе. Ты еще про собачку брошенную припаяй и вообще будешь продавать на каждом углу. 

— Время это -многослойный пирог политый глазурью,— вмешалась Братова.
—  Если нажать пальцем, глазурь потрескается и пирог перестанет быть тем, чем он есть. А можно проткнуть иголкой, и она достанет до следующего слоя без ущерба для основной конструкции. Понимаете?

— Он готов пожертвовать абстрактной девочкой ради спасения миллионов жизней или нет? Заметьте я намеренно не конкретизирую девочку,  не рассказываю сколько ей лет, какие у нее были глаза и косички,— Чарнота теперь обращался к Братовой и к Шерстокогтю одновременно,— при этом  он собственно не приносит ее в жертву, он просто оказывается в альтернативной реальности, в то время как в исходной реальности девочка жива. 

— Нет, я не готов,— сказал Никулин.— Я остаюсь там где я есть, в том мире, в котором я живу,  там,  где война заканчивается в сорок шестом, или сорок седьмом, откуда я знаю?  Это ж вы все тут придумали. Сидите среди пальм,  и высасываете из пальца.

— Он прав в последнем,— Шерстокогть обвил лисохвостом ножку стула и лучезарно улыбнулся так что глаза его превратились в Евклидово-параллельные линии. На самом деле этот вопрос не существует в реальности, он существует только в нашем сознании. В реальности никакой девочки нет. Поэтому проблему надо  окунуть в пустоту и нейтральность. В пустоте нет ни черного, ни белого, ни хорошего ни плохого. Это именно то что на санскрите называется суньята, по-тайски-моха, а по–английски просто– void. Тебе, конечно, знакомо это слово? 

— Несомненно,— Чарнота пожал плечами - до того как я стал частным детективом, я был программистом. Слово void мне стало впервые известно из языка Си. Оно означает отсутствие входных или выходных параметров. В нашем конкретном случае – жизни. А жизнь, мастер-Шерстокогть, это единственное то, что имеет ценность. Многие в западном полушарии считают, что мы суть машины для выживания, запрограммированные для того, чтобы сохранить и передать свою ДНК. Вернее даже так, сама наша жизнь, это- способ существования и распространения ДНК. Мы просто - биологические роботы без настоящего сознания, свободной воли и какой бы то ни было связи с так называемой вышей силой или еще какой бы то ни было сверьестественной сущностью, которой просто не существует. А если даже она существует, машины-ДНК ей просто неинтересны.

— Одно не исключает другое,— Шерстокогть посмотрел на часы, должны же твои  машины искать хотя бы какой-то выход наверх к свету, покою, созерцанию? Выживание – это же довольно хлопотное и опасное занятие. Так ты собираешся  в Джунгло-комнату сегодня вечером?

— Пойду, куда ж деваться. Чарнота раскрыл кошелек, прикидывая сколько у него наличных,— может к банкомату съездим сейчас? И знаешь, вот эту цепочку на руколапе, сними. Стащат, сам не заметишь.
…..
Никулин смотрит в окно. Опять поезд, опять чай, опять подстаканники и колотый сахар. Это–жизнь военного корреспондента. Он думает о Братовой, но печаль расставания приятна. Она смешивается с запахом дороги, тминной настойки во фляжке и Герцоговины Флор.   

Скоро – конец войне,  и он снова приедет в Улан Удэ. Он пойдет на премьеру и будет искать и не узнавать Лию в кордебалете и  там в полупустом зале, в тенях параллельного мира, под водопад литавр и вкрадчивый бурятский ксилофон он увидит будущее.            
…….
Иисус Христос входит через главный вход в Белый Дом, проходит через сканер: на нем костюм с иголочки, у него длинные белые руки, он приветлив и вежлив с охраной. Длинные волосы и аккуратно постриженная бородка с проседью. Рядом группа из Израиля: пейсы, черные короткие брюки, шляпы. Иисус кивает соплеменникам, пересекает холл в библиотеку, проходит через стену и попадает в секретную комнату, где находится лифт на второй этаж.

На втором этаже охранники тихо переговариваются по рации. В овальной комнате готовятся к встрече с президентом Румынии Клаусом Йоханнисом. Розовые журнальные столики, два белых дивана, стеклянные двери, книги, в стенных шкафах, портрет Рузвельта.

Иисус садится на белый диван и ждет. Сначала в комнату заглядывает охранник. Затем стеклянную дверь медленно открывает Барак Обама. Он знает,  что это не Клаус Йоханнис и прекрасно понимает кто у него в гостях.

«Никто не знает ни дня, ни часа, когда это случится, ни ангелы на небе, ни Сын – знает один лишь Отец».

Это что же ? Начинается Царствие Божие на земле? За этим ты пришел, Назаретянин ? Иисус первым отводит взгляд от прожигающих черных зрачков президента и медленно выходит из Овальной Комнаты. Обама, тяжело дыша, прислонившись к стене, слышит тихие шаги, того, кто был распят 2 тысячи лет назад, воскрес и обещал дать свет.

Президент молча идет в ванную. Там он  моет руки, лицо, смачивает водой голову ото лба к затылку, снимает ботинки и моет сначала правую, а затем левую ногу. Все происходит почти в полной тишине,  далеко в коридоре слышен треск рации и переговоры, голоса звучат спокойно и уверенно.  Вызывать охрану и поднимать тревогу бессмысленно. Но молитва может помочь. Я бы распял тебя и во второй и третий раз – думает Президент, он встает на коврик, закрывает глаза и начинает наконец молиться Настоящему Богу.
…..
Иисус стоит на коленях у могилы. Это – могила неизвестного солдата. Может быть это – военный корреспондент Никулин, убитый на войне в 1947 году,  а может быть доброволец из Донбасса, или новобранец из Киева. А может быть это сириец или израильтянин - пилот сбитого самолета? Да и не могила это вовсе, а так холмик какой-то. Вокруг то ли песок, то ли трава не поймешь, ни цветочка, ни зеленого росточка: все сухо, бледно, скудно. За что  умер? За кого сражался? За правду или против? И где она эта правда? - думает Иисус.
……..
— Царство то Божие не настанет вот в чем фокус, не в его это силах. Это придумали люди, чтобы продолжать врать, предавать и убивать друг друга,— Чарнота положил руку на коленку тайской девушке по имени О.

В Джунгло-Комнате было слишком душно, из сломанного кондиционера шел тяжелый влажный воздух. Кроме того за соседним столиком сидела шумная компания, раздражавшая и без того раздосадованного чем-то Чарноту. Он пошептался с мамазан и взял «на вынос» двух смешливых тайских девушек, фляжку рисовой водки и цыпленка-гриль.

Ведь придет Иисус и всё за них сделает, все подчистит, всех построит и грешников от негрешников отделит. А мне что? Я тут ни при чем,  да и грехов за мной особых не числится! Удобная позиция, верно?- ты слушаешь или нет Чарнота чертыхнулся и со второго раза завел старый джип Исузу.

Шерстокогть мурлыкал какую-то незатейливую мелодию и плел кокон полу-прозрачных разноцветных гибких нитей вокруг доставшейся ему работницы Джунгло-Комнаты по имени Нок(птица). Шерстокогть развил тему, постепенно превращая кокон в подобие китаизированной птицы Феникс с  удлиненными  человеческими глазами и пламенем вокруг заостренных готических крыльев. Чарнота одобрил бы смешение стилей, но он смотрел вперед на грунтовую дорогу, выруливая из пылевого облака красной высохшей глины.   
   
— Ты знаешь,— прервал молчание Шерстокогть. Я однажды играл с Дьяволом в биллиард. Это был очень непростое трехмерное пространсво с вращающимися  стенками различной упругости и шероховатости. Шар отражался от них совершенно под разными углами да еще и в зависимости от подкрутки. Я разрабатывал математическую модель отражений несколько лет, чтобы выиграть с первого удара. Представляешь путь шара с использованием неоднородностей пространственно временного континуума?

— На что играли? —  Чарнота подмигнул Нок в зеркало.

— Было что припахать,— уклонился от ответа Шерстокогть.

— Погоди – погоди- какой Дьявол? Ты же наполовину буддист наполовину даоcист! Чарнота уже запарковывал машину около дома. Вокруг щербатых свай разрушенного Черного Темпла уже начинали кружить летучие мыши. Девушки щебетали о чем-то своем, впрочем остерегаясь сказать лишнее. Мамазан предупредила, что Чарнота свободно говорит по-тайски.

— Какая разница дьяволу что там за философия или религия нам по душе?- Чарноте показалось что Шерсткогть даже слегка обиделся. Впрочем это была такая тонкая материя, которую они оба чрезвычайно оберегали и малейшего намека было достаточно, чтобы вернуть покосившуюся конструкцию в устойчивое положение.

В конце октября,  в Нонг Нэ дракон Нак опять выходит на поверхность земли- разряжая обстановку сказал Чарнота. Поедешь? Помнишь эти огненные шары, из воды?  Офигеть можно…..Чарнота замолчал и потом продолжил- у  меня теория, что наш мир и ад  соприкасаются,  и между ними проскакивают искры, образуя гига-лиловые шаровые молнии. А бедные зеваки, вроде нас с тобой собираются на них посмотреть.

— А где же наш мир соприкасается с раем, по-твоему? —  тихо спросил Шерсткогть.

— А разве я сказал, что рай существует?— Чарнота отвинтил пробку у фляжки с рисовой водкой,— я говорил только про ад.

*том-ка-кай - суп из кокосового молока с курицей
*као-пат-кун- жареный рис с креветками