Жизнь в оркестровой яме

                Жизнь в оркестровой яме.


        В анналах медицинской практики как-то был зарегистрирован такой странный случай.
        Один музыкант, скрипач, звали его Джаныш, по пути на представление, в котором он принимал участие как одна из скрипок, встретил бомжа. Человек явно страдал. Он был в лохмотьях. Страшно и неопрятно выглядел. И от него воняло. Он едва сохранял человеческое достоинство, прислонившись к стенке. По всей видимости, собирался переходить улицу не в положенном месте. Джаныш взял человека под локоть, переменив руку, так как нёс скрипку, и сказал, что поможет. И начал переводить его через проезжую часть. Тот поблагодарил. Но когда Джаныш, будучи ещё на середине, остановился, пропуская перед собой очередной поток автомобилей, человек высвободил руку и исчез. Рядом находились ещё люди, и Джаныш решил, что тот смешался с толпой.
        В оркестровой яме, Джаныш опять увидел бомжа. Тот сидел рядом с другим музыкантом, и помогал перелистывать нотную грамоту, ориентируясь на которую скрипач выдавал скрипичные пассажи. На сцене шёл балет «Лебединое озеро». Джаныш подумал, что переутомился. И у него произошёл сбой в игре. Но он быстро взял себя в руки, и ошибок больше не повторял. Отыграл свою партию. Бомжа он больше не видел. Пошёл к врачу и рассказал про то, что ему мерещится. Врач прописал капли, и сказал, чтобы Джаныш как следует, спал. А не играл постоянно на скрипке, дома и на работе.
        В другой раз на сцене ставили оперу. Бушевал разгул страстей. В финальной части спектакля, когда в сюжете повсюду наступила темнота, кроме освещения в яме, Джаныш вновь увидел человека. Тот спал в отдалении, и его можно было принять за куль с тряпьём, уложенный возле стенки. Этот ворох тряпья можно заметить только со сцены, именно в таком месте оркестровой ямы взгляд Джаныша запечатлел бомжа.
        На удивление Джаныша, хлам в оркестровой яме никто кроме него и не заметил. Ни со сцены, ни тот, кто находился в яме во время исполнения оперы. Но в другой раз, уже другой скрипач поведал остальным то же. Человек в лохмотьях прохаживался по яме и что-то напевал, ковыряясь в носу, то и дело, заглядывая в партитуры артистов, почёсывая тело и голову. И даже старался указывать на правильные движения актёров на сцене. Музыкант подумал, что это призрак, и закрыл глаза. Открыл, и больше призрака не увидел.
        Другие артисты, будучи в яме, видели постороннего человека в разное время. Призрак, то ловко справлялся с одним из духовых инструментов, то лихо играл на струнном, то бил в тарелки или в барабан, творя чудеса на ударных, то мешал сосредоточиться на игре какой-нибудь отдельной даме, прячась у той под платьем. Наконец, и сам дирижёр убедился в том, что люди кругом не врут, увидев  призрака во фраке в ряду с остальными профессионалами. Тот бил в тарелки, а после отбивал туш на барабане. Гудел на валторне. Гундосил на гобое. До фагота дело не дошло. Дирижёру пришлось повторить фрагмент с той же самой цифры заново.
        При демонтаже оркестровой ямы, призрака видели уже в разное время и рабочие. Человек в лохмотьях ни в какую не соглашался покидать своего убежища. Его пытался согнать с насиженного места то один работник сцены, то другой. Всем по очереди призрак показывал нос, и крутил дули, ловко уходя от преследования. Его даже попытались поймать в огромный сачок, но призрак прорвал сеть, и наружу вывалился…работник сцены. Вместо желанного. И служащие, делающие освещение, пока идёт представление, тоже лицезрели, как призрак строил им рожи.
        Дошло дело и до самого директора. Он воочию смог убедиться в том, что в оркестровой яме кто-то хозяйничает, как у себя дома. Этот эпизод поразил глазные рецепторы столь уважаемого человека, когда глава театра наблюдала в театральный бинокль, находясь в лоджии, сцену из «Аиды» - замурованных заживо в подземелье Радамеса и Аиду. И директор чуть было не выпал из лоджии вниз. Его подхватили на руки сильные охранники, которые божились, что никакого призрака на тот момент в оркестровой яме и не было.
        Получалось, всякий раз, призрака видел лишь один единственный свидетель. Но обязательно, всегда кто-нибудь в театре обнаруживал присутствие оного в оркестровой яме. Другим людям сей мифический персонаж оказывался уже в тот момент не по зубам. А поэтому изловить отчаянного демона не было ни у кого и никаких сил. Он являлся ко всем и к каждому строго в порядке очереди. Кроме всего прочего, каждый свидетель утверждал, нет, не так! Свидетель клялся собственной матерью и собственными детьми. Что видел, именно, человека, а не какого там призрака. В лохмотьях и с неубранной головой, но один в один похожего…далее, в зависимости от различности свидетелей, а адекватно и свидетельскими показаниями каждого из них, исходило из уст яркое описание того, на кого в данный период и походил призрак – то на альт, то на тромбон, то на арфу…Имеется в виду перечисление всех достойнейших людей, волею судеб пристыкованного каждого к своему инструменту.
        То ли это был какой-то массовый психоз, граничивший с раздвоением личности у данного исполнителя в оркестровой яме. То ли – какой-то неизвестный способ гипноза извне. То ли – чистая правда! Этот феномен не стали предавать широкой огласке, а ограничились замкнутым кругом, дабы не навредить репутации прославленного оркестра. Но всё же свой частный вердикт профессионалы от медицины вынесли. И феномен зарылся глубоко в архивах.
        Благо, и призрака перестали видеть все. Призрак больше не появлялся. Но однажды, после концерта, последним задержался Джаныш. Он уже укладывал свою скрипку в футляр, как у него перед глазами опять появилась лохматая голова и оборванное тряпьё на теле старого знакомого, похожего, как две капли воды, на него самого. Человек манил Джаныша на выход поскорее. Джаныш протёр глаза, призрак исчез. Через мгновенье в голове Джаныша мелькнула мысль, не свойственная характеру музыканта: “А не пойти ли мне в кабак, и попить пива?!”
        И этот факт также нашёл своё отражение в анналах.