Заколдованное место. Н. В. Гоголь

 ПОДРАЖАНИЕ великому русскому писателю Н.В.ГОГОЛЮ.

ЕЙ-БОГУ, надоело уже рассказывать! А что вы думаете? Как только сядешь вечером где-нибудь на лавочку семечек пощелкать, так девки тут как тут: расскажи да расскажи какую-нибудь жуткую историю! И отвязаться ведь нельзя. У нас, как известно, на хуторах, водится издавна: как только окончатся работы, как вечер, так в конце улицы задымит костерок, слышатся смех и песни, бренчит балалайка, а то и скрипка. Это у нас называется вечерницы. Чего только не расскажут! Каких только страхов не нанесут! Пожалуй, даже в Миргороде не расскажут столько диковинок, как у нас на хуторе ...

*** И приходится рассказывать всякие разные страшные истории. И про то, как три брата, три здоровенных мужика Остап, Максим и Мыкола, однажды шутки ради темной ночью, когда шла в новой хате деревенского головы грандиозная попойка, приподняли и сунули огромную поповскую свинью - окно треснуло пушечным залпом, стекла со звоном посыпались, и здоровенная свиная рожа выставилась во весь проем, поводя своими мерзскими очами, как будто спрашивая: "А что вы тут делаете, люди добрые?!"

    И про то, как Черевик, который хотел темной ночью через окно тайно залезть в хату к своей страсти - сорокалетней вдовушке Солохе, но которого уже присутствовавшие там казак Чуб и всем известный Хвыля, приняли за черта, был огрет сначала ухватом, а потом полит кипятком, после чего он надел на голову горшок вместо капелюха и в таком виде пробежал по улице, не видя пред собою ничего, пока не врезался в vjuexbq дуб и остался там лежать до утра.
     И про то, как здоровенный казак Пудей Иванович Хлыщиборщ вместо своей невесты выкрал из горницы ейную мамашу, то бишь тещу, но та подняла крик только когда он вынес ее на улицу - тут она при свете луны увидела не своего возлюбленного соседа Максима Григорьевича, а его племянника, своего будущего зятя! Как?! Вы не знаете почему его зовут Пудей Иванович?!

     Это давняя история. И когда-нибудь я вам ее подробно расскажу, а пока скажу, что вместо семи пудов пшеницы отмерил его батя Иван Григорьевич диканьковскому попу отцу Харлампию всего шесть - и батюшка, заглянув в святцы, на другой день наградил младенца диковинным именем Пудей...

     ЭТУ ИСТОРИЮ Я НЕ РАССКАЗЫВАЛ ЕЩЕ НИКОМУ.
И то верно - кому охота выставить себя перед всеми дураком и посмешищем?!
Тем более такому солидному и важному человеку, который один раз обедал с прокурором и два раза с губернатором. Ведь начнешь рассказывать, а тебе сбоку в три голоса громким шепотом: "А удобно ли, ведь ты все-таки знакомый губернатора!" На что я обычно отвечаю:"Там, где я, все на высокой горе!"
     Ну, извольте, я расскажу, но, предупреждаю, - в последний раз!
 Нас всех у отца было четверо. Я тогда был еще тот дурень. Всего мне было лет одиннадцать, а может и больше. Скажу только, что на девок я еще не заглядывался, а грамоте был уже обучен.

     На другой год батяня наш, здоровый сорокалетний казак, забрал с собой в Крым (он повез туда два возу душистого нежинского табаку на продажу) двоих старших братьев-парубков, а нас, малолеток, так сказать, деревенских сосунков, оставил на попечение деда и мамаши.
     Ясное дело, за огородом и скотиной матери нашей было не до нас. Дед наш, пусть ему икнется на том свете, был еще крепок в ногах, хоть и перевалило ему за шестьдесят лет. Дед засеял баштан прямо у дороги и перешел жить в курень. А нас, пацанов, взял с собой гонять сорок и ворон. Надо сказать, что вороны особо донимали хуторян - они важно расхаживали по баштану и клевали именно те арбузы, что были красными. Как они их узнали - одному диканьковскому дьяку известно!

     А мимо баштану по проселочной дороге проезжали чумаки - кто с солью, кто с рыбой, кто с табаком. И так как лето выдалось жаркое, то все непременно заворачивали на дедов баштан. И потому медяки, а то и серебро у него в кошельке не переводились.
     Дело прибыльное - всякому хочется полакомиться сладким арбузом или медовой дыней! Да и с окрестных хуторов несут бабы деду на обмен кто курей, кто гусей, кто индюшек, кто молока, кто яиц. И потому мы три раза в неделю страдали обжорством. Иной раз наешься так, что в животе твоем будто петухи кричат.

     Да, вот вы говорили, что человек может совладать с нечистым духом.
Оно, конечно, так, но бывают на свете всякие случаи.
     Как-то раз заглянул к нам на баштан вороватый цыган. Почему вороватый - а глаза у него бегали. А все хуторяне, даже те, что имели тощий стан и ни разу не были в Киево-Печорской лавре, знают, что глаза - зеркало души.
     Отобедал цыган дедовой медовой дыней и домашним печеным хлебом, но не заплатил деду ни гроша. Это довольно часто, если не сказать всегда, бывает с этим кочевым и всеми гонимым ушлым народом. Не зря ж говорят - жыд за золото повесится, а цыган за копейку удавится!

     Отобедал цыган, осмотрелся по сторонам, и говорит деду:
     - Видал какие арбузы на поповской бахче?
     Дед, не ожидая ничего хорошего, и отвечает:
     - Видал, как барин гуся едал!
     Цыган придвинулся и говорит деду:
     - Сегодня вечером дождь будет. У меня побитые ребра сильно ломит! Так что вечером можем туда наведаться и перенести часть кавунов к тебе. Никто и не заметит. А дождь смывает все следы.
     Дед говорит:
     - А тебе какой интерес?
     Цыган вытер бороду и отвечает:
     - А поп даже кавуна мне не дал, не то что дыню. И меня с руганью прогнал. И сказал такие слова:"Пошел вон, сын воровского племени!" Обидно мне стало - за весь наш цыганский табор. Вот и хочу ему пакость сделать. А попозже, недели через две-три, когда он будет арбузами на базаре на ярмарке торговать, я ему все и расскажу. Представляю, как у него рожа вытянется!
      Цыган лег в кустах и вскоре захрапел, а дед пошел снимать листья с кавунов, которыми он прикрывал их днем, чтоб не попеклись.

      А вскоре дождь припустил, да такой спорый и веселый, что цыган перебрался из кустов под навес. А дед снял сапоги и повесил их в шалаше, чтоб не превратились в ступку. И принялся поливать небесную канцелярию такими словами, что аж цыган заерзал!
      Но дождь так же шустро кончился, как и начался. Небо потемнело,серебристая луна выглянула. Светло стало как днем.
 Тут цыган рукой знак подает: мол, пора - пошли на попову бахчу!

      Но пошли мы не прямиком, а кругами, чтоб запутать следы. Батюшка-то наш еще тот кадр - моментом по следам догадается кто у него на бахче побывал!
      Пришли мы на бахчу. Вроде попова.
Вот и столб стоит. И дерево виднеется.
И кавуны не накрыты лопухами, как у нас. Помолились - и за работу.
Полночи таскали мешками кавуны и в овраг складывали. Если поп обнаружит пропажу, то можно сказать - а мы понятия не имеем, что и кто таскал!

      Устали, как черти в преисподней! Решили, что на сегодня хватит. Пошли на свою бахчу. И опять пошли не прямиком, а кругами. Пришли, повечеряли, чем бог послал - и завалились спать.
     А утром просыпаемся - а дальний край нашей бахчи кто-то обчистил. Самые хорошие и крупные арбузы снес. Дед за голову схватился - значит, пока мы на поповской бахче орудовали, наш баштан кто-то обнес!

     И тут мне пришло в голову - да ведь это мы вчера ночью тут орудовали. Вот и столб стоит, и дерево. Сказал я деду, тот ругнулся и с кулаками - на цыгана. А тот вдруг божиться начал и отнекиваться: мол, бес попутал! И так он каялся, что деду его аж жалко стало - первый раз цыган так крупно пролетел. А деда смутило одно обстоятельство - отсутствие листьев на кавунах. С тех пор он больше на ночь листья с них не снимает...