Короткие рассказы о службе в 90-е

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

- Товарищ полковник! Лейтенант (Фамилия) для прохождения дальнейшей воинской службы прибыл!

Немолодой командир полка, одетый в стираный камуфляж со всеми причитающимися знаками воинского различия, не ответил на приветствие вошедшего, сидя за столом своего кабинета, едва кивнул головой  и задал привычный вопрос:

- Желание служить есть?

Вопрос был обычным, адресованным несколько раз таким же, вновь пришедшим, как и этот лейтенант. Своего рода нейтральный, вступительный вопрос, который в какой-нибудь гражданской организации лет, этак двадцать назад, прозвучал бы как: «Здравствуйте, как устроились?» или: «Проходите, присаживайтесь…».

 Атмосфера армии не богата тактичностью в адрес подчиненных. Лишние вопросы признаются дурными, а кто их задает, сами понимаете кто. Что толку спрашивать об «альма-матер» или ранних местах службы, если и так все ясно? Вот он – лейтенант, свежий и новый как белый лист, а его исходные данные изложены в личном деле, которое на столе перед командиром полка. Личному делу можно верить, оно пришло спецпочтой, независимо от лейтенанта, там все изложено.
 В личном деле не указана одна информация. Немаловажная. Именно она уточняется в прозвучавшем вопросе.

- Так точно, товарищ полковник!

Далее, после пары-тройки дежурных вопросов, следует резолюция для лейтенанта:

- Во второй дивизион… Берешь его?

Это уже вопрос к командиру второго дивизиона, который стоит вместе с командирами первого и третьего позади лейтенанта. Вопрос тоже обыденный, для командира дивизиона этот лейтенант такой же белый лист и потому, с ответом о желании служить, пока для него все ясно. Дальше посмотрим.

Это все сейчас, а раньше? Раньше был отпуск, до него выпуск, еще ранее диплом, госэкзамены. Еще раньше была стажировка. Еще курсантская, но почти офицерская, «по взрослому», как говорят.

Именно на стажировке, которая проходила, кстати, здесь, в этом самом полку, бывший курсант пятого курса, а теперь лейтенант, познакомился со всем тем, что его так интересовало, а отчасти пугало. Почему пугало? Да потому, что город Канск, господа! А город Канск – это Вам не цацки-пецки. Это маленький городок со стотысячным населением, на триста километров на восток отстоящий от Красноярска. А еще вокруг зоны всяческих режимов, а посему и контингент населения – соответствующий. Да и вообще, Канск – не фонтан. Именно такие отзывы вкупе с кислыми выражениями лица лейтенант слышал о Канске. Да и еще заверения, что, мол, куда ездил стажироваться, туда и отправят.

Лейтенант не покривил душой, сказав, что есть желание служить. Не так страшен черт, как его малюют. Он своими глазами посмотрел все, что успел и сложил свое, собственное мнение. Для него офицерская служба и полк тоже «белый лист». Обижаться не на кого, а проверить себя в новых должности и звании совсем не прочь.
Ну, поехали! …


                Не те, что раньше.


Да, мы были не те офицеры, что раньше. Да мы и не знали, как было раньше. Можно много слышать о том, как, да о тех, кто. Но если сам не принимал участие и не видел своими глазами, то и равняться особо не на кого.

Кого видели мы? В основной массе - служаки, считающие себя незаслуженно обиженными, пропустившими «свою струю» в силу «независящих обстоятельств».
А что за обстоятельства? Кроме злодеев-замполитов, залетов по линии оружия – секретки - личного состава да отсутствия протекции, особо никого и ничего не винят. Ну, положим, первое обстоятельство более-менее объективное (об этом «отдельном виде войск» позже). Второе обстоятельство можно отнести к фактору неудачи (никто не застрахован). А вот протекция – вопрос скользкий. После очередного оттока офицерского состава в середине девяностых годов служебный рост стал доступен почти каждому.

В армии офицер сам для себя быстро мужает, шагнув от курсанта к лейтенанту, и также быстро сам для себя стареет, просидев майором срок больше двух-трех лет.

Справедливости ради следует отметить, что именно 35-40-летние «старые майоры» составляют основной костяк среднего офицерского звена и именно они «причесывают» дурь малоопытных вчерашних курсантов. Именно коктейль закостенелого мышления с правилами субординации с одной стороны и свежих веяний с признаками анархии с другой, дает то, что называется  «воспитанием молодых офицерских кадров». Мнение глубоко субъективное, хотите – согласитесь, хотите – нет.

Мы были не те, что раньше. Но ведь других не было. Мы были офицерами девяностых  годов. Это значит, что больше пяти лет служить никто не заставлял. Мы не могли не видеть контраста военной службы и гражданки. Кто хотел – служил, а кто не хотел - увольнялся.
 

                Орлик


      В каждой воинской части имеется свое подсобное хозяйство. Воинская часть без подсобного хозяйства (в обиходе «подсобка»)- как военный без значков.

      Однажды, по осени было дело, получила часть в подсобку жеребенка. Начальник подсобки - старший прапорщик, с выслугой чуть меньше, чем лет ему от роду, нарек жеребенка именем Орлик. Поселил в хорошее стойло, запас сеном. Все, как у людей, словом. Ввиду отгороженности сеткой всего периметра, разрешалось Орлику пастись по части в свободном режиме. На боевую зону Орлик не попадет – не дурак прыгать на сетку под напряжением.
 
     Беда в том, что кроме Орлика, множество личного состава почти свободно перемещалось в разрешенное время по части (да и не только в разрешенное). А солдат животинку любит, общаться норовит при каждом случае. Словом, к моменту достижения Орликом нормальных размеров, вместе с холеной наружностью, обрел конь склочный характер. Уяснил, скотина, что любой субъект цвета хаки – предмет его заигрываний.

     Идешь, бывало, с боевой позиции в единственном числе, думаешь чёр-те о чем, вдруг сзади слышишь сноровистый топот. Оборачиваешься, ё-мое! Орлик пообщаться желает! Подкараулил и ржет на бегу, предвкушая встречу. К слову, общение у коня было не из приятных – норовил укусить за плечо сзади, а в случае протеста пускал в ход передние копыта. Челюсти у коня – сухой початок кукурузы перекусывают без труда, ну а копыта - сами представляете.

     Так вот, приходится сразу визуально измерять расстояние до укрытия и скорость Орлика. О своей скорости не думаешь, было бы желание добежать. Отдышавшись в гостинице дежурных сил, вслух обсуждаешь коня, а также его родню и прапорщика, у которого выслуга чуть меньше возраста. Конфуз в том, что дорога идет через плац, а перед ним солдатская казарма и такие конные бега являются бесплатным цирком для личного состава. Хоть ставки делай! А скольких бойцов перекусал Орлик, хорошо, что без травматических последствий.

     Раз случилось то, после чего изолировали шутника и выпускали только под присмотром. Или, выражаясь идиомами военного наречия, «со старшим».

      Шел на вышеупомянутом плацу развод дежурных сил. А развод дежурных сил в РВСН это вам не развод какого-нибудь суточного наряда. Это целый ритуал. Лично у меня с фразой «выполнить ритуал развода дежурных сил» всегда возникали ассоциации со словами «ритуальные танцы» или «ритуальные услуги». Но сам ритуал включает в себя подъем вымпела руками лучшего дежурного расчета, исполнение маршей, проход торжественным маршем и сам прием боевого дежурства по защите нашей Родины.

      Но перед ритуалом зачитывается перед строем приказ о заступлении, каждый названный по должности, званию и фамилии отвечает «Есть!» и так далее. Пока идет развод, не только шевеление в строю, но и прохождение посторонних (не заступающих, свободных от дежурства) вблизи строго запрещено. Один из заместителей командиров полка, перед зачиткой приказа емко определил нужную атмосферу: «Когда идет развод дежурных сил, все должны засахариться!».
Ну а Орлик? Никто не  догадался привить скотине уважение к традициям РВСН, а именно к ритуалу.

     Развод дежурных сил был в самом разгаре, заступающий командир дежурных сил-КДС (один из заместителей командиров полка – «царь и бог» для всей части на время дежурства), как раз закончил читать повествовательную часть приказа. Все вокруг должным образом «засахарены». Все, кроме Орлика. Очевидно, впервые за время свободного выгула конь обратил внимание на небольшой строй людей цвета хаки и отдельно стоявшего к ним  человека (спиной к Орлику), который что-то вслух громко читал. Скудного конского ума хватило не цапнуть КДСа с ходу за мягкое место, а поинтересоваться смыслом происходящего.
КДС слышал неспешный топот за спиной и конечно догадался о непрошеном госте по сдержанным улыбкам в строю. КДС также знал о характере Орлика. Но мудро решил не отвлекаться и не обращать внимания, ввиду риска срыва развода, о торжественности которого уже было сказано. Орлик, очевидно недоумевая, почему народ не бежит в гостиницу, решил уточнить причину торжественности и, склонив голову набок, заглянул через плечо читающего. Очевидцы утверждали, будто конь даже прищурился. Видно выискивал в списке свою кличку, чтобы не прозевать момент бодро «игогокнуть».

     Улыбки перешли в смешки и КДС сделал многозначительную паузу, пытаясь взглядом испепелить заступающие дежурные силы. Орлик тоже посмотрел на строй и отошел. Чтение приказа продолжилось. Конь зашел сбоку и, вытянув губы, потянулся к читающему. КДС не обратил внимания. Орлика всерьез заинтересовало происходящее.
     Какие ассоциации блуждали в конской голове, неизвестно, как и неясны причины конского возбуждения, но мощное достоинство Орлика, коим он стал помахивать в такт читки КДСа, добавило немало веселья для очевидцев. Офицеры в строю затряслись, сдавливая смех, солдаты вовсе неприлично заржали, а стоявшие на правом фланге связистки, покраснев, отвернулись, пряча конфузливые улыбки.

      Причину веселья подчиненных КДС видеть не мог, так как конь стоял в стороне. Мощная команда «Отставить смех!» возымела действие на строй, но не на Орлика.
     Очевидцы происходящего толковали непристойные действия Орлика как приглашение КДСу бросить читать всякую ерунду и пойти за казарму заняться делом. Дескать «Смотри, что у меня есть!». Неизвестно, чем бы все закончилось, но приказ был зачитан до конца и к флагштоку вымпела бегом устремился лучший расчет. Орлик отпрянул назад, считая, что бегут прогнать его и в дальнейшем наблюдал прохождение торжественным маршем на почтительном удалении.

     А что же командир дежурных сил? В скверном настроении, проводив дежурные силы, сам отправился принимать дежурство. По пути ему доложили о причине смеха в конце развода. Поднявшись на командный пункт, КДС первым делом по громкой связи вызвал командира роты материального обеспечения, в ведении которого находилось подсобное хозяйство. Далее, не стесняясь присутствующих, потребовал навести порядок в «скотском хозяйстве» под угрозой  организации группового совокупления Орлика, прапорщика, (того самого, у которого выслуги чуть меньше возраста) и самого командира роты материального обеспечения.


                Крыша поехала (Момент истины)


     Когда Пусковая выходит из-под контроля, обязательно сто-то случается. Не стоит играть и экспериментировать с техникой, у которой продлили эксплуатационный срок еще на пять лет. Когда возникает критическая ситуация, ты обязан выбрать единственно правильное решение. Это не пустые слова.
Момент истины в критической ситуации дает понять самому себе, что ты есть на самом деле.

В том, что произошло с нами, офицерами пятой группы подготовки и пуска,  летом 1998 года, нашей вины не было. Просто кто-то наплевал на старое армейское правило: «НЕ ТРОЖЬ ТЕХНИКУ И ОНА ТЕБЯ НЕ ПОДВЕДЕТ!». Смысл поговорки очень прост – не лезь, куда не надо и не экспериментируй со старым железом. Подписку о неразглашении сведений о произошедшем с нас никто не брал, а посему, по прошествии десяти лет, хочу рассказать том, очевидцами чего мы тогда были.

Итак, обычная смена Боевого дежурства, обычная пересдача техники заступающему расчету от сменяющегося. Командир полка, выполняя очередную указивку штаба армии, дал команду проверить работоспособность системы резервирования электропитания пусковых. А с аккумуляторами у нас всегда было плохо. Работоспособные и исправные - на вес золота были в середине девяностых годов. Даже на Пусковых.

       Помню, что все боялись делать эту проверку. Как бы чего не вышло. И ведь не зря боялись. На пятой Пусковой аккумуляторы были хреновые. Во время проверки, как положено, разрядились они, да вот силы на выдачу команды автоматике включения резерва не хватило. Зависла наша Пусковая, на кнопки пультов не реагирует, на пультах мигают транспаранты, сочетание которых в дежурном режиме – полный абзац.

      Мы попытались запитать Пусковую от сети – дулю с маком! Мы попытались запитать пусковую от ходового двигателя – не запустился ходовой двигатель, даже от сжатого воздуха. Наш командир группы принял единственно важное на тот момент решение – менять аккумуляторные батареи.

      Помню, что я развернулся и успел выйти в открытую дверь гаража Пусковой, как за спиной раздался оглушительный металлический хлопок – словно кто-то ударил по гаражу снаружи кувалдой.

      Первая мысль - рванули баллоны воздухопуска ходового двигателя. Я инстинктивно пригнулся и обернулся назад, ожидая увидеть развороченную кабину водителя (баллоны воздухопуска – четыре металлические сигары по 150 атмосфер в каждой – находятся за кабиной водителя). Ничего не видно, вот только свет в гараже какой-то странный, слишком светло стало. Я посмотрел наверх.

      В тот момент состояние «ступора» овладело всеми. Огромная двускатная крыша гаража – боевого сооружения, связанного своей системой автоматики с Пусковой – заканчивала свое раскрытие. Оба ската медленно, не издав ни единого скрипа и скрежета, разъехались по направляющим в стороны. Вмиг прояснилась природа возникновения  металлического хлопка. Сработали пиропатроны боевого открытия крыши. Стопоры противовесов раскрылись и четыре чугунные чушки, по 400 кг весом каждая, плавно опустились по углам, приведя в движение сложную систему тросов и роликов.

      А дальше что должно следовать? ЧТО ДАЛЬШЕ?! А дальше, согласно циклограмме пуска следует подъем транспортно-пускового контейнера, отстрел его колпака и…, собственно, взлет ИЗДЕЛИЯ. Точнее его минометный пуск с последующим включением маршевых двигателей и сам полет до цели, согласно полетному заданию. Все это называется несанкционированный запуск ракеты.
Все это мы знали. О чем мы подумали в эти секунды?

     Помню дикий крик бегущего, белого как полотно, командира дивизиона за спиной: «Закрывайте ЕЁ скорее, ОНА же щас полетит!!!».
Его команда - «пляс мудей», конечно. Никто и не подумал ее исполнять. Все, ВСЕ МЫ ЗНАЛИ, ЧТО:

1.  Крышу (ЕЁ) так быстро не закроешь, вручную она закрывается два с половиной часа.
2. ОНА (ракета) – если и полетит - то, в ближайшие минуты, а посему слушаете Пусковую, господа.
 
    Слушайте, очень внимательно слушайте. Если будет посторонний звук какой-либо системы, включившейся в боевую циклограмму запуска, вот тогда и будем что-то предпринимать…

    Ожидание, вернее «ступор», или «слушание» длились секунд тридцать. Теперь мне понятны слова «Не думай о секундах свысока». Каждый из нас подумал о своем тогда. Игорь Быков совершил кенгуриный прыжок  с лестницы, умудрившись не сломать себе ноги. Он потом говорил, что на ум пришло предсказание Нострадамуса о конце света. О чем думали тогда механик-водитель Леха Шалимов и командир группы Слава Толоконников, неизвестно. Они стояли на эстакаде и как раз в этот момент вынимали аккумуляторы. Так и застыли, держа тяжеленный ящик на весу.

    О чем думал я? Я подумал, что в случае постороннего звука и дальнейшего выполнения команд циклограммы, Пусковую надо обесточить любой ценой. Я вспомнил, что на пожарном щите есть топор. Что, если хорошо размахнуться, то кабель питания 380 вольт можно перерубить с одного удара. Что если заработает АИП - автономный источник питания – обыкновенный дизель-генератор – то я знаю, куда бить. Бить, ломать, крушить сложный механизм АИПа, не дать запитаться Пусковой ни от сети, ни автономно. Тогда еще успеем. Тогда не придется как тараканам, в ужасе разбегаться на 150 метров от места пуска.
Никто, я повторяю, никто из нас не собирался удрать, сунуть голову в песок и ждать. Все мы были готовы действовать. Но прошла минута, другая. Командир дивизиона дал команду продолжать замену аккумуляторов. После замены всех батарей, Пусковая нехотя, как бы подумывая, а не наказать ли нас еще раз за хамское отношение к себе, вернулась в исходное положение. На пульте засветились транспаранты «Полная боевая готовность», «Дежурный режим», значит, все в порядке. Все вернулось на круги своя.

     Потом был разбор, опрос каждого, но природу подачи сигнала на срабатывание пиропатронов так и не выяснили. Списали на «зависание» систем по причине неисправности аккумуляторов. В приказе по части «пролетели мимо» тринадцатой зарплаты командир дивизиона, его зам по вооружению и командир группы. Зам по вооружению, кстати, был в отпуске в это время.
А тот день никто из нас не забудет. Это наверняка.


                Михалыч


      Михалыч – старый майор. Таких как он много. Более «перспективные, достойные и ответственные» уже давно подполковники, некоторые командуют полками, а кто-то уже досрочно третью звезду получил. Михалычу третья (да и вторая) не светит. Должность у него майорская, собачья - командир группы. А должность эта подразумевает все прелести, как-то: личный состав, оружие, секретные документы, техника и все, что к этому набору прилагается. Более собачья должность только у командира дивизиона, у того таких как Михалыч – четыре, плюс ко всему ответственность за все имущество дивизиона, от тазика с тряпкой до ракет ядреных.

    Михалыча дерут за все. За личный состав, за секретные документы, за оружие, за имущество, за службу в наряде, за внешний вид свой и подчиненных (на строевых смотрах) и еще за все, за что можно выдрать. А выдрать можно за многое.

    Можно спросить, а собственно, почему таких вот, разэтаких терпят и не увольняют до сих пор? А потому что не за что! Михалыч совсем не самый плохой. Самые плохие у нас группами не командуют, плохих снимают за халатность и освобождают путь более молодым и перспективным. Михалыч просто засиделся на этой должности, ждет предельную пенсию и тем самым вызывает жгучее презрение своих сверстников, тех, которым светит третья звезда на погонах. За что они его презирают? За то, что он до сих пор майор (им и останется), за то, что он, Михалыч, сам презирает все то, за счет чего его сверстники поднялись до подполковников и заместителей командиров частей. И дерут его те же сверстники и одногодки – за разную высоту шрифта на бирках солдатских вещмешков, за плохо покрашенные ограждения, за выцветшую документацию, за истертые обложки журналов учета регламентных работ. Словом, за все то, без чего просто невозможно выполнять боевую задачу по защите нашей Родины.
 
    Свое дело Михалыч знает. Его группа работает слажено. На учениях его Пусковая вовремя становится в готовность. Своим  солдатам, офицерам и прапорщикам расслабиться Михалыч не дает (равно как и себе). Но все это во время учений, несения Боевого Дежурства и устранения неисправностей. Мало знать материальную часть на отлично, чтобы быть в «перспективных». А плодить выписки из приказов, директив и указаний командующего, да  и еще снабжать этим ворохом подчиненный личный состав, Михалыч не хочет. Сами выписки личному составу может быть и не помешали (на учениях в лесу мягкая бумажка удачного размера всегда пригодится), да вот надоело Михалычу вся эта дурь бумажная за двадцать лет службы. Пока молодой был – замполиты куражились, все конспектированием занимались, политику партии в голову Михалыча внедряли. В девяносто первом, казалось, вроде вздохнул офицерский корпус – свернули-таки голову ГЛАВПУРу, ан нет! Не прошло и пяти лет, как все назад вернулось. В Российской армии замполиты стали называться по-другому, политзанятия окрестили общественно-гуманитарной подготовкой, нарезали время для оных (и немалое) и опять стали с офицеров требовать конспекты. Главное, что власть замполитам оставили в плане распределения квартир и написания характеристик, да вдобавок расплодилось их по штату еще больше, чем в Советской армии. Неистребимо ублюдочное племя!

    Так размышлял Михалыч, сидя на скрипучем стуле дежурного по части. Помощник читал какую-то потрепанную книжку, посыльные – два зачуханных бойца - пили чай в  смежной комнатке. Уже сделаны все необходимые доклады, проверено то, что необходимо проверить, так что вполне можно отвлечься. За окном дежурки затяжной сибирский закат подсвечивал на западе ночное небо, а на востоке стояла сплошная темень. «Красиво…» подумал Михалыч. Картину портили фонари, освещающие плац дивизии мерзким желтым светом. Глянул на древний, допотопный телефон - «Только не звони!...» - и прикрыл глаза.
 
    «Дадут или нет?» подумал он о перспективе дослужить до максимальной пенсии. В последнее время стали упоминать в приказах, полоскать мозги при любом удобном случае, даже за этот наряд что-нибудь влепят. Того и гляди на аттестационную потянут. Надо что-то придумать. Дослужить надо. Потом пусть Другие недостатки устраняют.

   «Другие…» Михалыч подумал о своем заме. Заместитель командира группы – молодой старлей, шустрый, по службе прогибается, такие растут быстро. Именно он и занимается в группе вопросами бумажек, бирок и прочей ерунды. Быстро понял, на чем можно выехать, молодец. По знанию матчасти хромает, но это пока. Опыт приходит со временем, если не скурвится, будет нормальный командир. Михалыч открыл глаза и посмотрел на свое отражение в стекле окошка дежурного по полку. Ничего примечательного. Стираная, местами зашитая полевая форма цвета хаки, майорские звезды на погонах с остатками истершейся зеленой краски, да начинающая лысеть русая голова. Михалыч отвернулся. «Старый уже…» мелькнула мысль.

   В армии люди стареют сами для себя гораздо быстрее. «Тридцать восемь, куда теперь?…» дурная мысль о том, что делать, если уволят раньше срока, мелькнула как назойливая зубная боль. О том, что делать на гражданке, пока не задумывался, задача минимум – дотянуть до двадцати пяти календарей. А там – посмотрим.
 
   «Воронцов! Дай сигарету…» один из солдат-посыльных оставил зачуханную как и он сам, плохо мытую эмалированную кружку с чаем и подошел к Михалычу, протягивая открытую пачку. «Угу» - кивнул Михалыч, прикурил, выпустил дым, зажмурился.

    Окружающая обстановка постоянной неопрятности (и постоянной борьбы за чистоту), свойственная любой воинской части, его не раздражала уже последние лет семнадцать службы. Просто перестал замечать. Любая часть за Уралом – трамплин для одних и ссылка для других. Чтобы все было по уму – надо чтобы был хозяин, а он редко находится. Все командиры - временщики …
Полгода назад Михалыч дома затеял сделать брагу. Пока жена с детьми была в отъезде – приспособил ванну. Брага не получилась, зато ванну Михалыч так и не смог отчистить до приезда жены. Месяц назад он вышел выносить мусорное ведро. Пришел домой через день. Так получилось. Просто встретил друзей и все началось с безобидного пива. Дома был серьезный разбор, Михалыч узнал о себе много нового.

    «Надо завязывать…» в который раз подумал он. Хотя как снимать напряжение по-другому, если весь городок только этим и «оттягивается». У некоторых друзей Михалыча жены давно уехали домой именно из-за мужниных «оттяжек» и теперь друзья вольны в возможности «собраться и посидеть». У Михалыча на семейном фронте пока тихо, но после последних загулов обстановка – на грани.
Михалыч не алкоголик. Он не кодировался ни разу. Многодневных запоев с ним не случается. Он - просто как любой офицер бывшей Советской, а ныне Российской армии - любит «собраться и посидеть», а повод всегда можно найти. В молодости он занимался спортом, даже выступал за всяческие сборные, но потом, как-то все прошло, карьерный рост не получился из-за разногласий с полковым замполитом. Потом затеял было уволиться во времена развала армии и Союза, да подросли дети и круто все менять не решился, довольствуясь малым. Потом, правда, пожалел, да уже до малой пенсии оставалось два года. Так и служил. По службе не прогибался, технику любил, солдат не унижал, молодым офицерам как мог, покровительствовал.
Много в нашей армии таких, как Михалыч. И проблемы у них почти одинаковые. На таких как он выезжают в полководцы «дикорастущие и перспективные». И не знает еще Михалыч, что уже решен вопрос его увольнения в ближайшее время, что его увольнение сыграет на руку всем – от командира полка до зама его, Михалыча. Так заведено. Так везде. Но это потом, а пока Михалыч сидит в скрипучем кресле, курит и думает о пенсии. Предельной пенсии, до которой дослужить ему не дадут.


                Вечер части


      Есть такой обычай с давних времен – проводить вечера части. Это когда да за одним столом, да когда от командира до последнего прапора, да еще с женами и детьми. Правда, обычно без детей, да и чаще всего с подругами боевыми.
     Ну, а замполит обязан обеспечить культурную программу, дабы не перешла в безудержную пьянку затея светлая.

      Значит, часть первая. Все собрались за столом, командир берет слово (все слушают внимательно), следует вступительная речь, звон наполненной посуды и быстрое ее осушение. Пока все нормально. Слово берет замполит части. Лица заметно приуныли. Пока идет проповедь о чести и долге офицера, кто-то пристально рассматривает бутылки на столе, кто-то еще ухаживает за соседкой справа – слева. Все ждут конца речи, чтобы снова продолжить. Замполит еще вещает, а кто-то уже спросил вполголоса, мол, где у него кнопка отключения звука? Это понятно, замполит у нас как реклама по телевизору – и не промотаешь вперед и не вырежешь из общей картины. Уф, наконец-то! Все согласились, поддержали, осушили и закусили.

     Стоп! Слово берет начальник штаба части. Видя общий настрой, перед тостом произносит вступительную фразу «Пока все при памяти …» и дальше предложение выпить третий тост за тех, кто на Боевом Дежурстве. Все встают, общий настрой портит чье-то замечание, что, мол, дежурные силы перевернулись в этот миг. Звон посуды, смешки, осушение - посуда в исходном.

     Дальше – по индивидуальному плану. Начальник клуба пытается организовать присутствующих на незамысловатые конкурсы. Кто-то с кем-то пошел курить, кто-то с кем-то за столом начал обсуждать дела служебные-насущные. Замполит начинает посматривать за обстановкой, приглашенные дамы рановато организуют неженатый контингент на белый танец. Все начинают медленно «надираться», чтобы потом, до следующего вечера части было, что вспомнить.
     Минут через тридцать всем уже хорошо. Все разобрались по желаемым компаниям и «хорошо сидят».

    «Старики» - это те, кому под сорок - сидят тесной компанией и по очереди начинают монолог словами «…а помнишь как ?…». Командование полка в кругу своих жен  вполне дружелюбно что-то обсуждает. Самая веселая компания – молодые лейтенанты. Им больше всего хочется поделиться первыми впечатлениями друг с другом. Кто-то пошел покурить, кто-то уже собрался уходить. За столом остается «спетый коллектив». Замполит со своим начальником клуба все еще пытаются вести вечер, но получается уже плохо. Кто-то уже потихоньку разбирает «незанятых» женщин для дальнейшего отдыха «с продолжением», остальные из «незанятых» проявляют инициативу сами.
 
     Какой-то молодой лейтенант, спросив разрешения у командира части, с чувством начинает декламировать стихи Мусы Джалиля. Минут пять все, обалдев, слушали, пытаясь понять, к чему эта вся байда излагается. Потом, разобравшись, из чувства такта молчат, мысленно жалея героев из «Моабитской Тетради» и самого лейтенанта-декламанта. Дружно поаплодировав, с облегчением вздохнули, согласились, налили, осушили. После бодрого вопроса замполита о желающих еще продолжить чтение стихов, присутствующие подозрительно осмотрелись и покосились на поклонника Мусы Джалиля. Тот понял это по-своему и снова попытался открыть рот, но сосед справа вовремя задал ему какой-то отвлеченный вопрос и инициатива погасла.

     Часа через два, когда уже все в «кондиции», кто-то из молодых прапорщиков, с чувством схватив микрофон, пытается сказать от имени всех прапорщиков части какую-то речь, похожую на тост и слова благодарности в адрес то ли командования, то ли Всевышнего. В общей атмосфере никто толком не слушает, музыка мешается со словами речи прапорщика, затем выступающего утихомирили. Вечер продолжается.

    Ближе к полуночи народ расходится, кто-то (кто не может идти), остается. Кому не хватило, направляются в ближайший ларек. «Старики» явно не удовлетворены итогами и снова вспоминают, как было раньше. Потом собираются и уходят к кому-то в гости. До следующего утра.

    Замполит с чувством выпитого и выполненного долга напоследок кому-то из уходящих по-отечески грозит пальцем «Смотри, мол…», но получив в ответ неприличный жест, злорадно кивает, силясь запомнить лицо обидчика. Все разборы – завтра. Главное - все прошло нормально. Никто не выпал с балкона, никто (на удивление! - не то, что два года назад!)- не облевался  (как всегда!), все без скандалов и выяснения отношений (что само по себе странно).
Кто-то скажет «Ну и хорошо!», а кто-то «Нечего вспомнить!».