Ведьмы

=1=
Солнечные лучи продавливались сквозь большие окна, рассекаемые участками стены, и в разделении этом напоминали куски кремового торта. Глубокое голубое осеннее небо терпеливо качало солнечный диск, перевалившийся уже на вторую половину своего дневного пути.
Я сидел и смотрел на комнатный цветок на подоконнике и сквозь него, на политую солнечной патокой улицу. Название цветка я точно не помнил: то ли гортензия, то ли бегония, а может и вовсе не так. Его большие с красным крапом листы посохли по краям, и солнечный свет, пропитывая этот контур, оковывал их белым золотом. В окно третьего этажа мне было видно верхушку дерева, зелень которого уже основательно разбивалась жёлтыми лоскутками; и офисное здание типовой застройки невдалеке.
У меня было стойкое ощущение, вплоть до привкуса на языке, словно я сижу на уроке. В старших классах мы учились во вторую смену, а английский часто был последним по расписанию. К этому моменту, как правило, возникало уже какое-то ощущение надетой на голову коробки, только без одной стенки, с той стороны, где глаза. В ней было гулко и отчуждённо. И все слова учительницы проносились совершенно мимо. Скованный мозг с замкнутым удовольствием варился в собственных мыслях. Смотреть в окно - непременный атрибут процесса. При этом думалось о прогулке под этими лучами там, снаружи. Но урок тянулся вязко, и освободившись после него из школы, можно было застать лишь косо очерченные на земле силуэты деревьев, обведённые мелом лучей склоняющегося в закат светила, успеть почувствовать лицом касание убегающего солнца, и вдохнуть воздух напитанный им за день, и оттого приобретший совершенно свой, узнаваемый аромат падающих листьев и невидимых паутинок, с ноткой поздних яблок и тонкой остротой привкуса ранних заморозков. В студенчестве я научился ощущать в нём аккорды вермута и терпких поцелуев. А также незримо тяготящий, медленно надвигающийся вместе с грядущими дождями, звон осенней депрессии, ещё не различимый и осязаемый лишь на уровне какого-то инфразвука.
Я сидел за партой вновь. Меня работой закинуло в этот небольшой городишко, а документы, необходимые мне, хранились в архиве, который, так уж сложилось, занимал часть школьных помещений. Из уважения к моей особе, а более вероятно, из-за чрезмерной ветхости здания, или в виду иных причин, но мне из хранилища все бумаги принесли в пустой класс и предоставили возможность копаться в них на протяжении периода, ограниченного лишь моим терпением и, может быть, желанием ночного сторожа закрыть все двери на замки и улечься прикорнуть. Я искренне надеялся, что закончу, не дождавшись появления оного, но сейчас ностальгическая меланхолия, подпитанная пыльными лучами света, укачивала меня, надвинув на голову коробку без одной стенки. Fall – fell – fallen.
Если верить календарю, сегодня была последняя пятница августа, и осень ещё не наступила. Однако ей, видимо, никто не смог донести это известие или не решился об этом рассказать, и она вовсю обосновывалась в городе, наводя кругом свои порядки. Каникулы ещё не сделали свой последний выдох, хотя и набрали для него в лёгкие воздуха, потому школа была свободна от учеников, а её гулко пустые коридоры налиты по самый потолок тоской, настолько густой, что почти осязаемой. Sink – sank – sunk.
- Вы наш новый учитель?
Я вздрогнул, может быть, даже чуть подпрыгнул на стуле. Напротив доски, возле первой парты среднего ряда стояла девушка.
- Э-эм. Кхм. Нет. Привет.
- А чем вы занимаетесь?
Коробку на моей голове обернули ватным коконом, и хорошенько шарахнули доской с размаха, а иллюзорность происходящего заполнила ее ощущением нездорового сна. Я помнил, что закрыл дверь, и не слышал, как она открывалась.
- Кхм. Да вот… Бумажки перекладываю.
- Скучно наверное?
- Ну, не парк аттракционов.
Она была одета в серую, спортивного кроя кофту, расстёгнутую поверх чёрной блузки, в джинсы и кеды на толстой подошве. Была стройна, точно ленточка дыма от едва занимающегося пожара в безветрие. Была мила лицом.
- Долго уже сидите?
Я взглянул на часы, на бумаги, вновь на девушку.
- Второй день.
-Вам не надоело?
Она легко опиралась одной рукой о парту. Каштановые волосы собраны на затылке прищепкой-заколкой. Небрежная причёска, чуть самурайская.
- Работа, - пожал я плечами.
- Много ещё?
Я плохо определяю женский возраст на глаз, но девушка никак не тянула на сотрудницу школы. Будущая выпускница?
- Хватает.
- Так кем вы будете у нас в школе работать?
- Я, видимо, не буду у вас в школе работать. Я сейчас архивными бумагами занимаюсь.
- А потом?
- Потом уеду.
Она подошла к окошку, выглянула наружу, чуть склонившись над подоконником. Поток желтоватого света очертил девичий силуэт. Посмотрела на меня снова. Глаза у неё были тёмные, почти чёрные, и когда она пробежала по мне взглядом, в них играли искры, взлетавшие над ночным костром. Тонко провела пальчиком по стеклу, выводя какой-то узор. Вспорхнула от окна и легко, как в танце, направилась к выходу в коридор. На пороге, почти уже за дверным проёмом остановилась, обернулась.
- А жалко, что вы не будете у нас работать. Вы симпатичный.
До того, как она выскочила из кабинета, я успел уловить тонкую улыбку, подсветившую её лицо. И мне показалось, что за дверью уже тихо тонко и коротко звякнул валдайский колокольчик девичьего смеха.
Просидел ещё пару минут, глядя в тёмно-серый квадрат доски. Потом встал, притворил покрепче дверь, внимательно осмотрел кабинет, притормозив взглядом на старых шашечках противопожарной сигнализации на потолке, открыл окно, достал сигарету и закурил, присев рядом с «гортензией-бегонией» на подоконник, выдыхая чуть ядовитый дым прямо в осень.
Планета непреклонно крутилась, сбрасывая солнце всё ближе к горизонту. Ring – rang – rung.
В кармане прогрохотал звонок. Я подорвался с подоконника и вытащил аппарат из узкого кармана джинсов. Брат.
- Привет, Петро, как дела?
- Здорова. Всё путём. У тебя как? Ты что-то там завис? – отозвалась трубка мне в ухо.
- Да беда здесь с бумагами. Я уже зарылся по самые глаза. Половину картотеки перелопатил, несколько ящиков перебрал. Если повезёт сегодня закончу.
- Ты б поднапрягся. Тебя тут ждут. Отец как-то совсем заплохел.
- Петь, я постараюсь. Но чёрт его знает, как получится.
- Ну соберись, надо…
- Да понял я. Постараюсь. Перезвоню, как решу всё.
- Давай. Счастливо.
- Пока.
Через два часа я закончил перетряхивать всю имевшуюся в моём распоряжении макулатуру. Без результатов. Надо было идти к заведующему архивом, но искать его теперь, в пятничный вечер, я сразу счёл занятием обречённым. Обстоятельства растягивали моё пребывание здесь как минимум до понедельника. Созваниваться с братом отчего-то не хотелось. Я набрал отцу.
- Привет, пап. Ты как там?
- Нормально. Привет.
- Как самочувствие?
- Ничего. Сойдёт.
- Как мама?
- Хорошо всё. Ты как?
- Я завис тут. В лучшем случае вернусь во вторник утром.
- Ладно… Гостиница нормальная?
- Сойдёт… Ладно, счастливо. Маме с Петро привет.
- Давай. Ну всё?
- Пока.
- Пока.
В юности, когда приходилось разговаривать с родителями по телефону, чуть выпивши, я мысленно собирался, делал фразы чётче, а голос яснее. Конечно, это почти всегда можно было уловить в тонких обертонах звучания окончаний слов и фраз. Сейчас, после разговора с отцом, я, наверное, почувствовал то, что они ощущали в звучании тех моих звонков. Только вот отец не опьянение хотел скрыть.
Коробки с бумагами проводили меня беззвучно, дверь – неприятным скрипом, коридоры – гулким эхом, сторож – сонным взглядом. Уличная осень встретила предзакатным тёплым светом.


=2=
Субботнее утро выдалось солнечным и прозрачным. Заняться было решительно нечем, завтракать не хотелось, и я отправился бродить, прочь от гостиницы. Небольшие города, старые, со своей историей, всегда будто представляют нотный стан контуром своей дали, с расставленными по нему бемолями башенок и колоколен, аккордами кремля и монастырей. Новостройки разбивают этот звукоряд неуместно громкими и дисгармонирующими нотами, а вот трёх- и пятиэтажки полувекового возраста уже вполне уместно ложатся в мелодию, смягчённые и притуплённые обступившей их зеленью. Холмы и овраги, на которых лежит город, только придают гармонии вариациям и глубину звучанию.
Городок развивался плохо, народ понемногу сбегал в столицы, и новостроек почти не было. В результате мелодия, вычерченная абрисом городского пейзажа, осталась близка к своей исконной чистоте, и в потоках осеннего ветра звучала тихо, но отчётливо. Я миновал мост через городскую речку, приостановившись на его середине на время одной сигареты. Зашёл в кремль по стёртой брусчатке и, задрав голову, с удовольствием осмотрел по кругу неровную линию соприкосновения неба с крышами. Осень с удовольствием пеленала меня полотнами холодного ветра, скользившими тонкими лоскутами под одежду. Мне было зябко, но приятно.
По парку, вдоль небольшого гладкого озерца, от кремля, минуя частные дома, вышел на холм, где когда-то рос сад. От большинства яблонь остались лишь пустые стволы и аккуратные пеньки. Я спокойно брёл по цепкой траве и вскоре оказался рядом с живой яблоней около огромной бетонной чаши, метра полтора в диаметре, почти по самые края вросшей в землю. Чаша, широкая и неглубокая, напоминала верх от рюмки канонического отечественного символа здравоохранения, того, что со змеёй. Для чего здесь остался этот кусочек советской эры? Возможно, она когда-то стояла здесь, на краю сада, на каком-нибудь постаменте, и должна была своим видом приобщать работников к культуре и искусству. Сейчас на дне её лежали сухие листья, несколько травинок, пыль и три яблока. Я сел на край и положил ноги внутрь бетонного памятника эпохи. Одно яблоко было с гнилью, из оставшихся взял покрупнее, обтёр о кофту. С хрустом и брызгами сладкого сока откусил и начал жевать, причмокивая.
На этот раз я услышал шелест сухой травы под ногами и, повернувшись, увидел мою вчерашнюю знакомую.
- А что вы здесь делаете? – само удивление в её лице.
- Вот, яблоко ем, - в доказательство я протянул ей руку с обгрызенным с одной стороны фруктом, - привет. А ты здесь откуда?
- На обрыве сидела. Там здорово. Показать?
- Пойдём, - засунул яблоко в рот, встал, отряхнул руками джинсы, откусил ещё.
Обогнув дерево, буквально несколько шагов мы поднимались, потом холм пошёл под уклон. Ещё метра три - четыре, и передо мной уже раскинулась открытая панорама. Дальше был крутой спуск, поросший травой. В глубине росли кусты, и проглядывала сквозь них стальным блеском речушка. На самом краю этого небольшого обрыва была квадратная бетонная площадка, на высоту колена погружённая в землю с той стороны, где стояли мы, и отвесно обрывающаяся в сторону реки. Возможно когда-то это и был фундамент для той чаши, в которой я недавно сидел. Моя провожатая уверенно спрыгнула на бетон и тут же села, свесив ноги.
- Вам нравится?
Холмы вдали у горизонта были синевато прозрачны. Полуразвалившаяся церковь на противоположном берегу вела по небу сетью стропил, оставшейся от купола, и насквозь просвечивала вдаль пустыми окнами. На крыше росли уже небольшие деревца. Более могучие стволы стискивали здание по бокам и мешали ему рухнуть в стороны. Правее, на отдалении, видна была деревня. От неё тянулись вверх редкие полоски дыма от бань, а может даже домовых печей. Леса переходили в холмы, холмы рассекались оврагами, а затем вновь покрывались деревьями и превращались в леса. Город странным образом весь остался позади нас. По небу носилась птичья стая.
- Очень живописно. Правда красиво.  Саврасов мог бы здесь картину написать.
Я сел на землю а ноги спустил на бетонный прямоугольник.
- Боитесь высоты?
- А? Нет.  Просто так, как-то…
- А вы же уехать хотели. Передумали?
- Нет. Просто не получилось ещё то сделать, что хотел.
- Надолго останетесь?
- До понедельника, наверное.
Нужно ещё будет уточнить, во сколько поезд уходит. Билет бы заранее взять, но вдруг в понедельник не решится вопрос.  Может автобусом уехать? Брату всё же надо набрать, узнать, как там.
- У вас беда какая-то дома?
- А? Да там. А ты с чего взяла.
- Смотрела на вас… Взгляд у вас какой-то, вымученный, что ли. Жена?
- Нет. Нет жены, - я улыбнулся. Однако эта девчонка тот ещё психолог-детектив.
- У-у, - она чуть поджала губы в сочувственной гримасе.
Тишина и неуловимо накатывающий звон осени воцарились между нами. Я догрыз яблоко и запустил огрызком в сторону реки. Чуть качнулись листья кустов, где он упал.
- Часто здесь сидишь? – вопрос прозвучал неловко.
- По-разному. В последнее время не очень. Мне здесь зимой нравится, хотя и жутковато.
Я представил себе обглоданные холодом голые ветки, лишь с налипшим на них льдом, белёсое небо, колючее переплетение проволочных сучков кустарника, снег накрывший холм волнами и не дающий толком понять, будет ли под твоей ногой на следующем шагу ещё твёрдая земля, или уже выдернет из-под неё опору обрыв.
Я вздрогнул. Непроизвольный жест, но неподобающий. Девушка не заметила, или сделала вид.
- А если в понедельник не найдёте?
Пожал плечами.
- Как ваше имя?
- Макс. А твоё? И давай на ты, что ли.
Из-за спины раздался лай. Я обернулся и увидел терьера, заливающегося на нас с гребня холма. Пёс непомерно шумел, пытаясь звонким голосом компенсировать свой небольшой рост. Я поцокал ему языком, - Тоже мне, лису нашёл.
Девушка встала и пошла по неприметной тропке, осторожно спускающейся вдоль оврага. Обернулась.
- До свидания, - и легонько взмахнула пальцами у виска.
- Пока, - опешил я. Поднялся и сделал пару шагов от обрыва. Терьер следил за мной. А через секунду за терьером появились голова, после шея, плечи, а затем и вся целиком на вершину холма вышла женщина.
- Здравствуйте. Извините, если мы вас напугали.
- Ничего страшного. Здравствуйте, - лицо женщины казалось мне знакомым. Тридцати, нет, ближе к сорока годам, с умеренным макияжем, плохо скрывающим наметившиеся морщины и начавшие обвисать щёчки. Русое каре, низкая чёлка. Тонкие губы, чуть опущенные уголки рта. Правильный нос. Серые, усталые глаза, рассматривавшие моё лицо, оставляли тёплое ощущение. Красная плотная куртка, немного походная, расстёгнута. Большая грудь и декольте не по погоде. Учительница или завуч, вспомнил я. С ней тогда архивариус разговаривал о возможности разместить меня в учебном классе. Юлия… Юлия…
- Юлия Эиктрна, - я не вспомнил отчества, - приятно снова с вами встретиться. Хоть и не ожидал вас увидеть здесь.
На секунду-другую между бровями женщины пролегла складка, потом она чуть нахмурилась, и следом быстро нацепила официальную улыбку.
- Здравствуйте. Вот, Рокки сюда притащил.
- Хороший пёс. Звонкий, - улыбался я, делая вид, что с интересом разглядываю собаку, - А я, кстати, хотел у вас поинтересоваться о возможности зарезервировать класс как филиал архива ещё и на понедельник.
Полусекундное замешательство и улыбка стала значительно искренней: она-таки сообразила, чего именно я прошу, и вспомнила меня.
- Боюсь не смогу вам помочь. В кабинете уроки по расписанию. Первых двух нет, за них мы планировали убрать оттуда ваши бумаги, - она развела руками, - видимо вам всё же придётся сидеть в самом архиве. А что, не нашли ничего вчера?
- Нет. Не вышло. Возможно, мне действительно удобнее будет переместиться к самому источнику документов.
- Удобнее? Вряд ли, - чуть поморщилась Юлия, которую я так и не вспомнил по отчеству.
- Что, всё настолько там плохо?
- Подвал… Старый, и давно никому особо не нужный, - махнула рукой. – Впрочем, работать там всё же можно. А вас сюда как занесло?
- Гулял. А вы всегда здесь с Рокки ходите?
- Нет. Часто. Я живу здесь неподалёку, - кивнула головой в сторону, откуда пришла.
- Сегодня чудесная погода для прогулок.
- Да. Сентябрь уже висит в воздухе. Осенью пахнет.
- Вы морально готовы к возвращению учеников? Линейка завтра будет?
- Будет – будет. Завтра линейка, послезавтра первый учебный день. Кстати об учениках…
Я уже догадывался, куда побежит беседа дальше, но сознательно подставился.
- Что? Беспокоят сорванцы?
- Вы ведь с Алисой здесь гуляли?
- С какой Алисой? - запустил я дурачка.
- Я видела, как она уходила.
- Я правда не знал, что её зовут Алисой.
 - Ну чтож. Теперь знаете. Будьте, пожалуйста, с ней поосторожнее.
- Э-э. В смысле?
- Вообще.
- Я, признаться, не совсем понимаю вас…
Терьер забрехал и резво сорвался с места, помчался в дальний угол сада. Я увидел, как от одного из деревьев скачками рванула вдоль обрыва куда-то в сторону леса серая ушастая тень.
- Кролик, - крикнул я от удивления.
- Заяц. Русаки у нас тут живут, - поправила меня учительница, когда мы с ней дружно трусили уже за терьером, - Рокки сидеть! Сидеть я кому говорю. Рокки!
Пёс в охотничьем азарте и не думал её слушать, а мчался за непосильной для него добычей, гонимый инстинктом.
Мы бродили по саду ещё какое-то время. Терьер вернулся и прыгал неподалёку от нас. Разговоры мало знакомых людей, так уж сложилось в мире, лучше всего идут о погоде. Сначала о ранней осени, пёстрых листьях, холодном ветре и необходимости уже надевать куртку, затем о прогнозе на следующую неделю, потом о заброшенном саде…
 - А хотите яблок? В этом году очень много уродилось. Яблочный год. У нас очень вкусные яблоки.
- Да бросьте вы, ни к чему. Не хочу вас утруждать.
- Ничего-ничего. Тем более мы уже пришли почти.
- А вас муж не заревнует, что мы с вами гуляем? – разыграл я ту же карту, что и Алиса недавно.
- Не заревнует. Он 7 лет назад пропал.
- Извините. То есть соболезную.
- Да нет, он живой. Я потом узнала, что он в другой город сбежал. У него там тоже семья была. С тех пор ни разу не появлялся.
Мне очень захотелось от такого диалога сжевать свою сигарету целиком, вместе с фильтром и дымящимся кончиком. Надо было брать яблоки молча и сразу линять.
- Так вы теперь одна живёте? – язык мой – враг мой.
- С сыном. Завтра вместе на линейку.  Он во второй класс идёт.
- У-у.
- Вот мой дом.
- Что ж. До свидания.
- Подождите. Я вам сейчас всё же вынесу яблок.
- Ну разве что парочку.
Она скрылась за калиткой, утянув за собой взятого на поводок терьера. Я всерьёз подумывал о том, чтобы воспользоваться моментом и дать дёру. Раздумья мои затянулись, и Юлия вернулась с корзинкой.
- Спасибо, - схватил я в каждую руку по одному, покрупнее, отодвинулся.
- Да вы ещё берите, - продолжала настаивать моя знакомая.
- Нет, мне хватит. Ещё раз спасибо большое. До свидания, - я зашагал прочь. За спиной взвизгнула закрываемая калитка, и залаял пёс.
Расчувствовав сильный голод, я отыскал какой-то бар, расположенный в полуподвале древней трёхэтажки с толстенными кирпичными стенами. С удовольствием нашёл в меню жареное на гриле мясо и местное разливное пиво.
Когда я решил уже выбираться из заведения, то обнаружил, что синяя мгла сентябрьского вечера уже перекрасила город. В небе начали прорезываться звёзды. Дверь бара закрылась за мной, а впереди были три массивных бетонных ступеньки вверх и ноги, мельтешащие по тротуару на уровне моего живота.
Я медленно взбирался по ступеням, за это время успев достать и прикурить сигарету. Заполучив под ноги асфальт, замер в задумчивости лёгкого опьянения и попытке не ошибиться с выбором направления дальнейшего движения. Молодая компания на кураже шумела невдалеке. Дым табака расплывался вокруг моей головы, может быть, даже делая похожим на одуванчик. Хотя скорее на репей. Чертополох. Возгласы компании стали отрывистей, и я, ещё не разобрав слов, почувствовал в них агрессию. Это не ко мне. Это что-то между собой. Вот парень орёт на девушку. Она, не глядя на него, идёт прочь. Шавки подтягивают парню, улюлюканьями, отрывистыми выкриками. Пошло и грязно. Девушка оборачивается к компашке, резко выбрасывает кулак с отведённым средним пальцем на уровень глаз обидчика.
- Да ты чё охренела, ведьма. Шалава… - Дальше неоригинальный мат с ещё более заезженными угрозами. Мерзко и неинтересно. Альфа-самец стал враскачку надвигаться на девчонку.
Я набрал в лёгкие воздуха с дымом поглубже, потом протяжно выдохнул. Потом шагнул навстречу приключениям.
Тем более, что мне показался слишком знакомым девичий силуэт.
- Эу! А может не надо так с девушкой общаться.
- Слышь, ты чё лезешь. Те чё, проблемы нужны, - ну это уже даже не классика. Это прямо-таки из анекдотов. Размять немного кисти в карманах незаметно. Школьники сраные. Ладно, сами напросились.
- Может нужны. Только ща у тебя будут, - Каков вопрос, таков и ответ. Главное помнить: драка – это весело.
Он брызжет слюной что-то ещё. Чхать. Ну вот ты голубчик и на расстоянии удара. Резко кидаю правый кулак в челюсть щегла. Не так тут всё просто: он успевает отшатнуться, и мои костяшки цепляют его лишь вскользь, свозя на бок нос. Я слышу хлопок и вижу цветные серпантины и конфетти на тёмном фоне. Слышу глухой удар, и перед глазами вновь появляется картинка в вечернем цвете. Теперь это чьи-то ботинки и асфальт. Боком. Закрываюсь руками от пинка. А! Это я лежу! У меня получается даже свалить одного из пинавших, но схватить я его не успеваю, потому что вынужден закрываться от других пинков. Он неуклюже, раком, отползает и прячется во второй ряд. Я пропускаю пинок. Блокирую один. И пропускаю ещё два в пузо.
- Валим! Менты!
В две секунды исчезают окружавшие меня ноги. Я ещё немного лежу. Потом сажусь. Меня придерживают за спину. Повожу мутным взглядом, но не вижу полицейских. На моих плечах тонкие девичьи пальчики. Я медленно встаю. Теперь одна её рука на моём плече, другая на груди. Сама она позади-сбоку от меня. Колет бедро. Ощупываю. Достаю из кармана обломки телефона. Медленно перебирая, ссыпаю их меж пальцами. Вылавливаю симку, сжимаю её в кулаке, прячу. Остальное – на асфальт. Поворачиваюсь. Её рука остаётся у меня на груди.
- Привет, Алиса.
Она обнимает меня. Неуверенно и крепко одновременно. Кладу ладонь ей на спину, другой прижимаю голову. Вижу, что у меня содраны костяшки.
- Ты не переживай. Они просто…
Она поднимает лицо, смотрит мне в глаза… В поцелуе я чувствую привкус крови. Это мой рот разбит слегка. Что-то глубоко символичное в этом. Поцелуй-на-крови.
В ушах гудит, гремит пульсацией сердца, потом гул становится выше и неровным, более резким отрывистым и громким. И только потом превращается в визгливый бабий голос. Тётка аж подскакивает, заведённая, войдя в раж, брызжет на нас слюной. Я оглушён со всех сторон. Не слыша слов, ухожу молча, придерживаясь за девочку, но через несколько шагов оборачиваюсь и демонстрирую бабе средний палец на сбитом кулаке.
Снова начинаю соображать, когда мы сидим на лавочке в сквере. Холодно. Это хорошо. Это остужает сейчас сотрясённые мозги. Может эта самая тётка и спасла меня, но всё равно про неё вспоминать мерзко и стыдно. Также мерзко и стыдно вспоминать про драку. Ушибы заживут, а вот обида быть проигравшим и побитым щемит.
Алиса сидит со мной. Мы, наверное, уже долго вот так вот сидим и молчим.
- Мне телефон нужен, позвонить.
Она протягивает мне аппарат.
- Открой, пожалуйста, - прошу я и принимаюсь выуживать замёрзшими негнущимися пальцами сим-карточку из кармана. Алиса помогает мне с телефоном.
Я помню наизусть только номер отца. Брат меняет позывные раз в год или два, так считает удобным для себя. Мамин. Мамин забыл.
- Алло? Алло, пап, эт я. Привет. У меня просто телефон сломался, я с чужого звоню. Симку свою поставил. Скажи там всем, что я без связи пока.
- Привет. Ладно. Сам как?
- Нормально… Терпимо… Да помаленьку. Ты как?
- Ничего.
- Мама?
- Хорошо всё.
- Ну ладно тогда. Как будет возможность, я свяжусь с вами… Пока.
В этот раз разговор был симметрично зажатым и скупым интонациями с обеих сторон.

Мы пьём вермут. Затем я глохчу виски. Потом ещё портвейн. Мы целуемся ещё раз на каком-то мосту… Всё время молчим. Ближе к полуночи Алиса спрашивает меня.
- А вы верите, что я ведьма?
Я поперхиваюсь сигаретным дымом, и начинаю икать. Глупо и неуместно.
- Почему ты так решила?
- А вам Юлия Павловна ничего не говорила?
- Говорила. Ик. Яблок у неё в этом году много уродилось. Икхм.
- Моя бабушка ведьмой была, - девочка схватилась руками в холодный поручень, и вглядывалась в воду, -  Её все старики помнят, даже лишний раз называть боятся. Но она не только злая была. Она и помогала людям. А я сама её почти не помню. Мне мама много рассказывала, как она жила.
- А ты-то тут причём?
Она пожала плечами и отвернулась.
- Так. Внучка. На меня все собаки брешут. А кошки любят. Помню как в детстве мне бабушка по лбу и щекам какой-то травкой провела. Потом подожгла её и долго в дым смотрела. А когда что-то там разглядела, резко рукой замахала, развеяла всё. Как будто не хотела ничего такого видеть. Я тогда болела, мне 4 годика было. Я б не запомнила возраст, я потом посчитала. Просто бабушка через месяц после этого умерла. А я выздоровела. И выросла вот такая, - она резко крутнулась на месте и, схватив меня за руку, потащила вперёд, со смехом, в котором я расслышал всхлип.


=3=
Утро воскресенья началось дождём. Всё тело ныло. Над головой помимо стука капель по подоконнику плыли задушенные расстоянием звуки первосентябрьских маршей. И висело надо мной, давило, ощущение стыда, неловкости и пошлости. Совесть терзала меня с полчаса. Потом жажда стала вызывать больше мучений. Пришлось вырыть себя из койки и с гостиничным гранёным стаканом прогуляться до раковины, у которой ещё очень кстати подвернулся унитаз. По мере притупления физиологических потребностей ко мне стали возвращаться моральные терзания. Я вернулся и провалялся в кровати как мог долго, пока голод не заставил меня выползти в ближайшую закусочную. По пути обратно я забежал в магазин, затарился на ужин; после заперся в номере, твёрдо решив следовать знаменитой рекомендации Бродского, и, в надежде отвлечься, взял книгу. Книга оказалась хорошей, поэтому вместо того чтоб отвлечь, возвращала меня к самому себе и давила на нервы ещё больше. Я бросил читать и включил телевизор. В нём были настроены аж 2 канала. Гостиница не озаботилась кабельным для номеров эконом-класса. Я регулярно листал передачи туда-обратно, пока не заснул. Воскресенье минуло.


=4=
Я ожидал увидеть подвал мрачным сырым подземельем с  зеленоватой плесенью на стенах, переходящих в арочные своды, давящие и гнетущие. И оказался не совсем прав. Подвал был сухим и жарким в части отведённой под хранилище. Источником жара служили проходящие по стенам и под потолком трубы. Стены, кстати, были весьма прилично выкрашены в казенный персиково-поросячий цвет. Из мебели помимо стеллажей с документами здесь был столик с лампой и раскиданными канцелярскими принадлежностями. А вот давящего и гнетущего было хоть отбавляй. Это был взгляд завуча. Мне было неизвестно, какие до неё дошли новости о нашем субботнем вечере и в каком пересказе, но она предельно чётко обозначила сухость общения со мной. Я встретил её ещё у входа в здание школы. Ответом на моё «доброе утро» стал колкий взгляд, и затем высушенное, как сублимированный порошок растворимого кофе, и такое же кислое, - «Здравствуйте». Видимо, чтобы наказание было мной прочувствовано в полной мере, она решила сама руководить возвратом бумаг из кабинета в архив. Под её настойчивым управлением четверо ребят в спортивных костюмах, таскали вязанки макулатуры и расставляли их, повинуясь приказам Юлии Павловны, максимально неудобно, вперемежку с непроработанными ещё бумагами. Наплевать. Но я сильно обрадовался, что среди парней не нашёл своих субботних знакомых. Архивариус – сухой старик с бородкой и в очках – пытался сначала участвовать в расстановке бумажных кип, однако скоро отчаялся и древней мумией застыл в сторонке. Я занял пост в противоположной от него нише между стеллажами. Было жарко и паскудно. На разбитое лицо косились, но никто не пожелал озвучить хоть слово по этому поводу мне в глаза.
Вы наверняка замечали, как перед сильной грозой всё электризуется и почти гудит. А если грозы вдруг не случается, весь скопленный заряд потом очень медленно растекается, вызывая покалывающее чувство напряжения. Гроза была бы разрядкой и облегчением. Когда я шёл от гостиницы, небо было чистым, ветерок лёгким, да и вообще грозы осенью – редкость. Окон в подвале не было, и я мог только гадать, какой будет погода дальше. Сильно рассчитывать на быструю разрядку не приходилось.
Бумаги были возвращены. Ребята дружно протопали вверх по лестнице. Завуч направилась следом, сопровождаемая твёрдым цоканьем каблуков. Остались только я, мумия архивариуса и электрическое гудение. Может, где-нибудь через стенку от нас размещён перераспределительный трансформатор?

Архивариус оказался вполне разумным молчаливым дедом, а после того как я угостил его обедом в ближайшем кафе, и вовсе воспринял меня как родного. Его помощь немало способствовала моим поискам, но сильно ускорить их не смогла.
Тридцать три раза уже проклятые мной бумаги нашлись к 6-ти часам вечера. В предпоследнем из неосмотренных стендов. Не в своей категории. Не в своём году. В неподписанном «деле №  ». Бумага была волнистой, шершавой и с поплывшим слегка текстом. Так случается, если листок хорошенько макнут в воду, а потом кинут в дальний чулан просыхать или плесневеть, как получится. Жаркий и душный подвал за день выжал меня досуха. Скорее можно вообразить, что кто-то обильно рыдал над сим пергаментом, потом сушил его над каминным огнём, а затем вновь рыдал.
Я пресёк полёт перегретой фантазии, закрыл на несколько секунд глаза и выдохнул. Факт свершился. Дело сделано. Я мог ехать.
Архивариус сумел мне наизусть и без запинки пересказать расписание поездов, будто каждый день перечитывал его, мечтая рвануть подальше отсюда. Сегодня я уже опоздал на все подходящие рейсы.

Сумерки хлопьями облепляли меня и всё вокруг. Я сидел на обрыве, на Алисином месте. Долго курил и смотрел на противоположную сторону. Потом взял в руки коробку с новым телефоном. Он был куплен по пути сюда, и продавец божился, что тестового заряда батареи в машинке хватит на сутки. Я не верил. Мне не нужны были сутки. Так, пара звонков, а лучше – один.
Но аппарат не стал дожидаться, пока я наберу номер. Едва я нажал на кнопку включения, он вспыхнул экраном, а следом залился трелью. Можно было посчитать это программным глюком, если бы не узнанный сразу номер входящего вызова. Наизусть мог бы набрать и с ошибкой, но не узнать, когда увидел, было невозможно. Пару секунд смотрел на телефон. Адова машинка. Нажал приём и поднёс к уху.
- Макс? – тревожно-вопросительное с той стороны.
- Здравствуй Лиза, - сухо и спокойно, лишь бы не переиграть.
- Твоего отца на операцию положили.
- Когда? В смысле, почему без меня? Экстренно? Что случилось?
- Он сам договорился обо всём. Сегодня лёг в больницу. Завтра – операция.
- Почему отец мне не сказал? Я говорил с ним в субботу.
- Он никому не сказал. Знаешь, вы похожи. Он мне характером даже больше всегда нравился. Был бы он моложе…
- Почему Ты мне звонишь? Петро, мама, что там они?
- Дозванивались тебе весь день. Потом набрали мне. Перепоручили, так сказать, груз ответственности. Мать рыдает. Петро при ней. Заняты в общем оба.
- Кто его оперировать будет? – я дрожал, видимо, замерз, сидя на бетонной плите в сырости, подкравшейся с реки.
- Хирург, надо думать. С ассистентом, наверное.
Нет, ей не было наплевать. Это её механизм защиты: агрессивный сарказм. Она тоже переживает, понял я.
- Во сколько операция? До скольки?
- Завтра. Это не скорый Пенза-Рязань. Как пойдёт. Из наркозной встретить всё равно не успеешь. Ты ведь ещё не выехал? Одиннадцатичасовым рванёшь?
- Нет. Не выехал. Знаешь, Лиза, есть какая-то чёртова гармония, что именно ты мне сообщаешь всё это.
- Милый, мы всегда были чертовски гармоничной парой. Особенно когда ты посылал меня в ад, а я советовала тебе не опалить крылышки, если доберёшься туда первым.
От одного, моего, уха, до другого, её, на расстояние в сотни километров радиоволны некоторое время передавали лишь плотный поток тишины.
- Спасибо за новость. В древности таких гонцов вешали.
- Нет, милый, меня гораздо раньше бы сожгли, и за совсем другие грехи. Как тебе живётся-то сейчас, после меня.
- Сойдёт.
- Ну что ж, не буду мешать твоему собственному, отчуждённому от меня счастью.
- И ты катись в прекрасное будущее.
Я уже нажимал отбой на трубке, когда аппарат на пару секунд задержал связь, чтобы голосом моей бывшей прошептать:
- Я правда очень за вас переживаю. За тебя и за отца. Прощай. Я тебя…
Я знал, какое слово не услышал. Нет, это не слюнявое «люблю». Лиза никогда не опустилась бы до такой пошлости. Я уверен, это было «ненавижу»…
Ветер за спиной прошелестел человеческим вздохом. Я встал и пошёл к чаше, зная, кого там увижу.
- Привет, Алиса.
Она не поднимала глаз, рисуя что-то прутиком в пыли вазы.
- Я верю, что с вашим отцом всё будет хорошо.
- Мы, вроде, на ты?
Она кивнула.
- Я очень постараюсь.
- Что?.. – недолгое молчание ответом.
- Когда ты уезжаешь?
- Завтра в 11 дня.
- Ну, счастливо. - Она вспорхнула над вазой, чмокнула меня в щёку и унеслась куда-то в синий вечер. Я посмотрел немного на замысловатые узоры в пыли. Взял со дна чаши яблоко. Оно оказалось чудовищно кислым, но я всему и всем назло сгрыз его до черешка.


=Fin=
Отец выздоравливал, Лиза больше не звонила, а меня вновь укрыла рутина, когда среди утренних новостей по радио я услышал, что в городке, откуда я вернулся, ищут убийцу, жертвой которого стала школьница Алиса Богушева, чьё истерзанное тело недавно нашли.
Я не знаю фамилии той, моей, Алисы. Я верю, что девушек с именем Алиса много. Я ни одной из них не желаю зла, но я очень хочу, чтобы именно та, моя, Алиса носила любую другую фамилию, и была жива.




2014 – 2015.
С благодарностью Ёжику и Короткошёрстному)