Марки и танки

 Жили – служили в одном танковом полку ГСВГ два друга . Оба механики-водители танка, расторопные и хваткие, — будущее зазывно маячило им. В учебке стоило кому-то тявкнуть на одного, тут же рядом оказывался другой, а уж вдвоем стеной стояли так, что свой призыв их политику быстро к сведению принял,  даже сержанты лишний раз предпочитали с «сиамцами» не связываться. В войска их направили вместе в один и тот же полк-батальон-роту-взвод.
– Повезло! – Сказал один.
– Повезло! – Подтвердил другой.
Оба держались вместе крепко, и вскоре все поняли, что брать с них нечего, – себе дороже, отстали. И печалились они лишь по «дембельскому прекрасному далеко».
 Один из них был, механик-водитель «от бога», ох, не поминайте всуе! На учениях его сажали за рычаги показного танка. Еще бы, колейный мост пролетал на полной скорости, ни разу рука не дрогнула. Одер форсировал под водой, не заглох, ни одного панического взвизга в эфире. На окружных соревнованиях обставил механика командирского танка соседнего полка. Он и не мог знать, что его комполка выиграл на спор ящик коньяка и две коробки советских рыбных консервов. А что смешного? Знаете, как восточным немцам нравились советские рыбные консервы? Это была практически «валюта». Старшим механиком взвода поставили, оправдывал. Любил рекорды ставить и пари выигрывать, азарт победителя жил в нём. Одно слово – Воин Блеска. «Есть у меня два механика, к ним бы таких же командиров, и батальона не надо! – басил на офицерских посиделках подвыпивший комбат. – Этим всегда подавай книгу «Тихий Дон», а не штопанный г-он! Блеск войны, рождены для неё!» 
Второй то же был крепкий механик. Никогда глупых ошибок не делал. Но в герои не рвался. Колейный мост проходил безошибочно и аккуратно, на положенной курсовой скорости. Умел танк содержать в близком к идеалу состоянии, откуда что добывал, известно одному…, ох всуе то... С людьми умел договариваться, старшина роты его корефаном считал, — поверьте, не часто такое в советской армии бывало. Зампотех его за родного сына почитал, старшим механиком роты назначил, а это в танкистской табели о рангах выше командира танка. И получка, соответственно. Спросите, какая у солдата получка? Да, конечно плёвая, в Союзе она имела иллюзорное значение и реквизировалась старшиной на подшиву, без особых возражений. Но не в Германии! Попадавшие сюда солдатские мозги, да и офицерские, моментально затуманивались невиданным чудом здешних магазинов: «Кроссовки! Шикарный батник! О, это что, настоящая «фанта»?» Полк, в котором служили два товарища, был не просто танковый, но особый, пограничный. Граница была между ГДР и ФРГ, прямо за близлежащим городком проходила. В городке были магазины с отделами товаров из ФРГ, в него ездили на выходной офицеры, ходили в патруль. Передний форпост защиты социализма! Крайнее западное пограничье! Здесь замполиты насмерть должны были биться за чистоту советских душ супротив дьявола «потреблятства». Они и бились: телевизор разрешалось включать только на программу «Время», в воскресенье – «Служу Советскому Союзу!», на десерт – «Утренняя почта». Газеты – «Красная звезда», – единственная и неповторимая, как звезде и полагается, да кто ее читал, лежала себе в ленинской комнате.  При этом сами замполиты, как и все офицеры, закупали «грюндики», а если удавалось и «оппели», что же, не люди?
Всяк, волею судьбы и военкомата, попавший сюда, мечтал вернуться домой с подарками. У офицеров, конечно, своя песня, свои, соответственно расстройства. А вот про солдат-танкистов.
 Наводчик-оператор получал 25 марок, из которых он, как и все в роте тут же отдавал 10 старшине. На подшиву, сапожный крем, зубную пасту, мыло и прочее. Хотя есть смутное подозрение, что это и так выдавалось, но, простит же ОН (всуе?) старшинам. Конечно, наводчик первого класса мог получать гораздо больше, но такие, кажется, в природе не водились, третий-то не все имели. Что оставалось у наводчика? 15 марок. 2-3 марки (гэдеэровских, конечно) стоила празднично-блестящая (небывалая в Союзе) пачка печенья, хотя химия была жуткая – печенюшка вспыхивала от спички адским бордово-фиолетовым пламенем. Чтобы купить что-то приличное, да и сам дембельский чемодан никто тебе даром не даст, надо было вообще не тратиться, понимая, что в конце этого «гобсековского» пути все могут и отобрать. Короче, в танковой братии ГСВГ наводчики были первейшие бандиты, любой, уважающий себя командир танка, в разговоре с наводчиком должен был держать «за пазухой» досыльник (приспособление для досыла заряда в канал ствола пушки), чуть что – в лоб!
Механики и командиры танков имели в получке переменный успех. Молодой механик получал 48 марок (рубашка гэдеэровского производства), молодой командир 3-его класса – 68 марок (вполне приличные, опять же гэдеэровские кроссовки в гарнизонном магазине). Но, старший механик, например, роты, получал больше, чем командир танка 2-го класса. На вершине этой иерархии стоял командир танка 1-го класса, официальный зам. ком. взвода, неофициальный зам. старшины = 120 марок. В нашей сказке нет таких. Для сравнения, зарплата лейтенанта, командира танкового взвода составляла 320-350 марок, правда ему еще и в Союзе в рублях шло на сберкнижку автоматически.
 Учитывая многие факторы, как-то: конфискация друг у друга марок, путем умеренного мордобоя и прочей общечеловеческой гадости, официальную получку, – оба товарища под дембель были, по меркам роты, весьма «зажиточны».
Солнечным воскресным деньком, когда казарменный люд занялся мирной возней с постирушкой и частыми перекурами, тот, который лихой танкист, является в каптерку к другому, тому, который со всеми «вась-вась».
– О, привет, братишка!
– Здорово! Ты тут, в своей каптерке ночуешь уже!
– А чё, зампотех с ротным договорился, опять же я всегда на месте! Смотри! – Он провел друга в тайную комнатку в глубине каптерки. Там оказались: не новый, но чистенький и прочный диван, сияющий белизной немецкий холодильник, столик, на нем ваза с желтенькими, да голубенькими полевыми цветами, – апрель был на исходе.
– Да-а! На кой тебе дембель, с такой-то жизнью? – Искренне позавидовал друг.
– Не-е, это всё обман, не дом! Так что, давай, за сто дней!
 Дембеля всей Советской армии прекрасно знали, когда будет объявлен долгожданный приказ об увольнении в запас. Ну, а «сто дней до приказа» – словосочетание многим известное.
 Стармех роты открыл блестящий холодильник, достал оттуда две бутылки немецкого пива, колбасную нарезку.
– Во, бля, ты живешь! – восхищался танкист.
– Все это временное, постоянное – дом! За него!
 Чокнулись пузатыми немецкими бутылками. Отхлебнули, с непривычки быстро захмелели.
– Это же все зампотеховское, — объяснял стармех, он говорит, еду лопай, сколь хочешь, а пиво и водку – не трожь! Но, он хоть и скотина, а всё равно –  че-ло-век! Можешь, говорит, иногда одну бутылочку пива, когда обстановка спокойная.
– Тебе за эти-то не влетит? – беспокоился друг.
– Не боись, скажу сто дней с тобой отметили, он ведь тебя тоже уважает! Кстати, вот ты говоришь, у меня здесь жизнь спокойная, как бы не так!
– Не смеши, кто здесь к тебе сунется?
– Дурак что-ли? Это же зампотеховское логово. Он вчера в два часа ночи приперся, долбит в дверь. «Открывай, – орет, – гнида каптерная! Ну, я открыл, я он не один. С ним, прикинь, жена начклуба, тоже в муку бухая!»
– О как! И чё дальше?
– Да чё дальше, он мне говорит: «Сиди у порога, это твой пост номер один!» Я и сидел.
– Он, что…, жену Анискина?
– А то…, аж противогазы с верхней полки посыпались! Только ты никому не говори, а то до дембеля не доживу.
– Мог бы и не говорить. Но, надо же, как фрицы (офицеры на солдатском сленге) в гарнизонах живут! Жены практически общие!
– И не говори! – Каптер уморительно по-стариковски вздохнул, словно ему было не 19, а 91. ¬ Да, а ты за «стодневку» пришел или проблемы нарисовались?
– Да, знаешь, нарисовались.
– Ну, говори, постой, угадаю! Вчера седьмая «сволочная» в карауле была, и танки твоего взвода обчистила, и нет сейчас у вас ни резинок на окулярах, ни ключей в ЗИПах, и взводный тебя завтра вместе с командирами к пушкам привяжет?
Танковый парк, как и все другие объекты в части охранял караул, назначаемый всегда от одной роты. Любой танкист вам скажет, если вы не проверяющий, отчего у него постоянно душа болит. Не хватает элементарных резинок из натурального бразильского каучука на окулярах, предназначенных для того, чтобы наводчик с командиром не ходили с фингалами после каждого выстрела. Такую штуку в магазине не купишь. Не хватает инструментов в ЗИПе (запасные индивидуальные принадлежности), да мало ли еще чего! А кому хочется попасть под раздачу? Вот, по мелкому, и обчищают друг друга роты из караула в караул. Ведь печать пломбы от всех ангаров у начкара, а он офицер этой роты. Эта бесконечная дурная игра продолжается до ближайшей проверки. Выигрыш – не попасть под проверку в обчищенном виде.
– Не угадал, мне деньги нужны.
– Сколько, сотню могу занять.
– Больше.
 Каптерщик протрезвел.
– Что случилось?
– У меня мама сильно больна. Лекарства, которое ей нужно в Союзе не добыть. Здесь оно есть. В фээргешных аптеках, взводный по моей просьбе узнавал. Он обещал купить, и от своего имени переслать моим, но не за свои деньги, и так рискует.
– Понятно, и в чем цена вопроса?
– Тысяча марок. Вообще, лекарство стоит две, плюс пересылка триста, но это у меня есть, тысячи не хватает.
– Ну, напряги роту, кто тебе не даст?
– Взводный завтра в патруль заступает, срочно надо, а там, напрягу, конечно!
– Ладно, но ты уж извини, я не дарю, занимаю, понял?
- Понял, понял, конечно!
 Стармех роты пошел в дальний угол каптерки, повозился с железными ящиками. Вернулся в тайную комнатку и выложил перед другом серенькие марки с бородатым Карлом Марксом.
– Крайний срок – месяц! Сам понимаешь, дембель скоро!
 Месяц собственное благородство изничтожало его покой и сон. Ночью выходил на порог каптерки, садился на землю, закуривал и начинал заводить себя: «Нет, как я повелся? Ну, прикрывали мы друг друга. Ну и что? Это армия, здесь по-другому нельзя! Мама у него, а меня что, не мама? Он, сука, вроде и не шевелится, роту не напрягает, боится, гад, перед дембелем! Нет, он, что там себе думает, я ему мать Тереза что-ли?»
 Через месяц друг явился в каптерку сам.
– Тук-тук, есть кто живой? – бодро спросил он.
– Смотря как жить, – странно ответил стармех. – Ну, проходи, давно жду.
 Сели в тайной комнатке за столик, на котором стояла пустая ваза, покрывшаяся серо-чёрным налётом пыли.
– Ты долг принес? – не ходил вокруг да около.
– Да.
 У стармеха отлегло, отпустило.
- Вот триста марок, остальные отдам в Союзе, хочешь, с процентами.
 Отпустившая было злоба, возвращалась к стармеху, взбалтывая тёмную и жгучую муть ярости.
– На х… мне твои рубли? Ты что, ты что? Не знаешь, как такие вопросы решаются? Да очень просто!
 Он встал, подошел к полке, погремев железками, вытащил тяжелую остроносую кувалду, которой танкисты заколачивали траки в гусеницы.
Друг ничего не понимал и с интересом следил за ним. Стармех взмахнул кувалдой и ударил товарища по макушке. Хрустнуло, брызнуло, упало. Дрожащими руками старший сержант вытянул пачку «Донских» из нагрудного кармана комбеза. Руки были в крови и чем-то еще, сером и скользком. Подошел к бачку в углу комнаты, взял лежавшую перед ним ветошь, открыл краник и смочил ее уайтспиритом. Тщательно вытер руки и комбез на груди. Вышел на порог каптерки, сел на землю и, наконец, достал сигарету. Чиркнул зажигалкой, прикурил, затянулся, пустил дым на вытянутую руку, уже не дрожала.
– Товарищ старший сержант, разрешите получить пять литров масла для чистки орудийного ствола!
Старший сержант медленно поднял глаза, на дне которых ещё колыхалось нечто студенистое, черно-серое, угрожающее. 
Молоденький наводчик из второго взвода отшатнулся, споткнулся обо что-то, лежавшее сзади, упал на задницу, но быстро вскочил. Иногда и взгляд бывает как удар в челюсть!
– Через час зайдешь, беги душок.
– Есть, так точно!
 Он встал, зашел в каптерку, закрыв на железную защелку массивную дверь. Подумал немного, открыл один из ящиков у правой стены, достал оттуда общевойсковой защитный комплект. В тайной комнате он завернул еще гибкое тело бывшего друга в резиновый плащ, подумал, и натянул ему на ноги резиновые сапоги, еще подумал, и надел на окровавленную голову противогаз. Вырыв саперной лопаткой в земляном полу узкую, точно по размеру тела яму, он опустил туда труп, полил сверху уайтспиритом, чтоб не завоняло раньше времени, и засыпал землей. Несколько часов он без перекура утаптывал, утрамбовывал землю, превращая ее в первоначальный вид земляного пола. Нет, перекур был, — тот придурок, душок, опять пришел с ведром за маслом, он выдал.
 Неделю вместе со всеми он ловил по рафинированным немецким лесам бывшего друга, ныне дезертира. В ГСВГ на самом деле иногда бегали, как правило, молодые либо «зачморенные» , не из политических соображений, а так, от отчаяния детской обиженности на мир, впервые явивший им грубые швы своей изнанки. Их искали по лесам и дорогам, чаще всего находили. Куда бежать-то, через две границы? Исключение составляли прибалты, те бежали в ФРГ целенаправленно. Поэтому уже к началу восьмидесятых, прибалтов в составе ГСВГ не было, зато было много узбеков, таджиков, казахов и киргизов, азербайджанцев и грузин, плюс сибиряки, а это русские, алтайцы, хакасы, тувинцы. Немцы уныло-привычно охреневали, — орда на их территории, — скифы и остготы, на танках, самолетах. О-о, видимо это было для них, сынов Вагнера и Бисмарка, унизительно, с этим настроением никакая «Штази», ничего поделать не могла.
 Все были просто в шоке от нереальности происходящего: сбежал то не забитый дух, а дембель, да какой! Лучший механик-водитель полка, почти легенда! Какого такому бежать? Конечно, была в полку военная прокуратура, и стармеха нашего расспрашивали. Но, ни один мускул лица его не дрогнул, говорил: «Мать у него сильно была больна, тревожило его это очень! Более ничего особого за ним не замечал». Проверили, сошлось. Значит, в Союзе уже искать?
После приказа уже прошло более месяца, чего людей держать? Отпустили стармеха домой. Обошлось, в точности рассчитал? А это как сказать! Он был из Брянска, самолетом не отправили, поездом поехал. Пересадка была в Бресте. Там, в запертой кабинке вокзального туалета его и нашли. Он висел на брючном ремне, прочно привязанном к решетке вентиляционного окошка под потолком. Вокруг валялись вещи в блестящих упаковках, вываленные из чемодана, скомканные и заплеванные марки обеих немецких стран. Одна купюра с надписью HUNDERT, цифрой «100» внизу и Марксом справа, была приклеена к его груди.