Культурный шок

В 90-е годы на Западе резко возрос спрос на специалистов по России. Причина понятна – в стране царил структурно и неструктурно управляемый извне хаос, многие журналисты, наблюдатели, исследователи пытались понять нашу страну умом и измерить общим аршином, не всегда понимая, откуда реально дует ветер. Многие поспешные прогнозы бывших «советологов», не посвящённых в глубины концептологических знаний, не оправдывались. Но это нисколько их не смущало и они всё равно умудрялись с выгодой для себя продавать ведущим печатным изданиям и телеканалам собственные придумки и фантазии в качестве глубокого экономического и политологического анализа. На европейских конференциях по «реформам» в России за такими ораторами таскались толпы журналистов, благоговейно ловя каждое слово, оброненное в отношении нашего экономического и внутриполитического бардака, и тут же были готовы высечь его в граните. Быть, а точнее, слыть или казаться специалистом по России стало модно и престижно. Невероятной популярностью, например, в Германии стали пользоваться такие эксперты, как Фритц Пляйтген, Герд Руге, Габриеле Кроне-Шмальц и многие другие, калибром поменьше. Правда, надо отдать им должное, от их острого взгляда порою не могли ускользнуть и извечные пороки российской культуры, к которым у нас настолько привыкли, что перестали относиться к ним как чему-то неприемлемому.

С одним из таких деятелей – Генрихом – наш герой, назовём его Егором, как, впрочем, изменим и названия некоторых мест, познакомился в Берлине в середине 90-х. О, Генрих был колоритной личностью. Разменяв к тому времени шестой десяток, он вызвал бы зависть и у сорокалетнего своей энергичностью и кипучей деятельностью. Родившись и получив солидное экономическое образование ещё в ГДР, он некоторое время преподавал марксистскую политэкономию в Берлинском университете им. Гумбольдта. Само собой, как гэдээровец с высшим образованием, вознамерившийся строить академическую, а там кто его знает, может, и политическую карьеру, он неплохо освоил русский язык. Помимо английского, разумеется. Куда же в эпоху глобализации без языка простуженных сифилитиков? – как охарактеризовал это средство общения один из героев романа Владимира Успенского «Тайный советник вождя».

Но тут загвоздка вышла: то ли ляпнул что-то недозволенное на лекции, то ли чрезмерно раздвинул горизонты научного осмысления, то ли пронзил своей острой мыслью запретную тему, но Генриха одёрнули по партийной линии и прищемили ему хвост, а он из-за этого крепко обиделся на политический режим в ГДР. И нет бы тихо, спокойно подать заявление на выезд в ФРГ, коль скоро свободомыслящий интеллектуал стал задыхаться в смердящей атмосфере тоталитарного полицейского государства, так нет же, Генрих любил красочные эффекты и решил громко хлопнуть восточногерманской дверью, да так, чтобы с петель сорвать. Во время очередной выволочки на учёном совете наш трибун и певец свободы научного творчества разразился пламенной речью, в которой не оставил и камня на камне от основ социалистической системы и закрыл перспективы построения справедливого бесклассового и экономически развитого общества на восточногерманской земле.

Понятное дело, что на такую вызывающую выходку обратили внимание все, кому положено, как в ГДР, так и в ФРГ. Обычно такие политические краснобаи в ГДР плохо заканчивали – они надолго или навсегда исчезали из виду. Но в этом случае Генриху удалось вызвать резонанс по ту сторону кордона: кто-то где-то замолвил слово или пригрозил антигэдэровской кампанией в СМИ, но Генриху позволили относительно быстро свалить на Запад, не чиня особых препятствий при оформлении выездных документов. Единственно, чем ему насолили, так это не разрешили забрать с собой обширную и весьма ценную частную библиотеку, за что тот ещё сильней озлобился на загнивающий режим коммунистических геронтократов. Будучи мастером не только слова, но и саморекламы, на Западе ему удалось с максимальной выгодой выдать себя за политическую жертву восточногерманского режима, и – существенная деталь – экспертом по России. Основанием явилась тема его первой диссертации по железнодорожным концессиям на российском Дальнем Востоке. В обществе неограниченных возможностей ему открылись все пути, и между академической карьерой и свободной рыночной экономикой он выбрал финансово-экономическую стезю в консалтинговом бизнесе. Поработав на вторых ролях в различных фирмах, он добрался даже до позиции одного из директоров крупного германского банка с глобальной сетью филиалов. Но позднее решил открыть свое консалтинговое предприятие. Ресурс времени, фонтанирующая энергия и литературные способности позволили ему не только параллельно преподавать в вузах, но и выпустить огромное количество специальных учебных пособий и книг, а также регулярно публиковаться в ведущих газетах Германии в разделах, посвящённых России. Ему даже выдали карточку аккредитации журналиста крупного печатного СМИ. Генриху было о чём писать, так как он набирался опыта в США, Великобритании и Японии, а затем работал на Украине, в России и Казахстане экономическим советником правительств и компаний в области рыночных реформ и внешнеэкономической деятельности.

Весь этот багаж был у Генриха уже за плечами, когда Егор сидел с ним летним днём на открытой террасе одной из берлинских пивных в английском стиле и потягивал эль, которым Егора угостил Генрих, пригласив для беседы обо всём и не о чём. Зная толк в пиве, Егор мысленно задавался вопросом, зачем в Германии надо пить его жалкое английское подобие, но Генрих, как подавляющее большинство немцев, за исключением продукции немецкого автопрома, подсознательно тяготел ко всему англосаксонскому, даже если оно значительно уступало немецкому по всем характеристикам. Есть у немцев такая национальная черта, чего одна только англоязычная контаминация их родного языка стоит – языка философов-мудрецов, языка Гёте. Если где-то, дабы продемонстрировать свою «образованность», можно ввернуть английское словечко вместо нормального немецкого, они непременно это сделают, пыжась изо всех сил, чтобы при этом ещё и корректно воспроизвести английскую фонетическую словоформу. Иногда такой переход артикуляционного аппарата с одного языка на другой создаёт забавные эффекты. Уверен, Фридрих Ницше – непревзойдённый виртуоз и эквилибрист немецкого языка, а уж только потом философ – из-за этого уже не раз в гробу перевернулся. Словом, так Егор познакомился с Генрихом благодаря общему приятелю – берлинскому учёному-историку, которого иногда можно лицезреть на телеэкране в документальных фильмах.

Прошли годы. Вдруг в начале нулевых Генрих позвонил Егору, возник у него какой-то повод. Когда он в разговоре узнал, что ещё недавно темой практических занятий Егора был Северный Кавказ, он заметно оживился, засыпал того вопросами и … напросился приехать, чтобы собрать личные впечатления, оценить инвестиционный потенциал этого региона и познакомиться с проектами его развития.

Почесал Егор репу и решил реактивировать свои возможности по прежней работе в Ассоциации «Северный Кавказ». Там обрабатывалась вся информация по инвестиционным проектам, имелся прямой канал связи с соответствующими ведомствами в республиках, а директор исполнительного органа организации имел возможность непосредственного выхода на первых лиц в регионах, если бы в этом возникла необходимость. Директор сначала проявил индифферентность, но после долгих обсуждений целесообразности всей этой затеи увидел кое-какие перспективы, пришёл к заключению, что попробовать можно и Генриху ушёл пакет с официальным, а не частным приглашением, чтобы облегчить тому оформление въездных документов в российском генеральном консульстве. Пока тот оформлял визу и проездные документы, была составлена программа информационной поездки по курортам Ставрополья и Краснодарского Края, запланировано посещение крупного морского порта, согласованы встречи с соответствующими руководителями городов и ведомств. Директор решил и сам немного отвлечься от скучной кабинетной работы, развеяться и вызвался взять поездку в свои руки, возглавив мероприятие. Благо – на дворе стоял тёплый сентябрь – отличное время для поездок на Кавказ. Более того, он заинтересовал визитёром заместителя мэра Приморска, находившегося в тот момент по делам в Нижнедонске, а тот согласился сопроводить путников в тот черноморский город, откуда информационная поездка, собственно и началась, и опекать их там на месте.

У Генриха была очень высокая самооценка, поэтому он всюду завышал планку своих требований к окружающей его действительности без каких-либо скидок на обстоятельства и учёта особенностей ситуации, постоянно капризничал и корчил из себя ближневосточного принца. Так, например, в селе Балкарка, в довольно-таки приличном санатории, где был предусмотрен ночлег в первый день поездки, он ко всеобщему изумлению закатил попутчикам и обслуживающему персоналу бабью истерику из-за того, что чистое спальное бельё не было заправлено, а просто лежало стопкой на вполне удобной и широкой софе в одном из лучших номеров этого лечебно-профилактического учреждения. Ну не мог гость перешагнуть через себя и заправить простынь, пододеяльник и наволочку собственными руками. Он носился по апартаменту, хлопал руками как пуганная ворона крыльями и неустанно повторял, что в гостиницах Нью-Йорка, Токио и Лондона и тому подобных он не привык к такому обращению. Его пытались утешить, разъяснить, что село Балкарка пока ещё не Нью-Йорк, да и не гостиница это вовсе, а санаторий, причём один из лучших, персонал-де не проходил стажировку в зарубежных 5-ти звёздных отелях и тому подобное. Но Генрих был безутешен и непреклонен. Он проклинал тот день, когда напросился на эту чёртову поездку – дескать, бес попутал. Ему было жаль потраченного времени, за которое он смог бы заработать кучу денег в Германии своими высокооплачиваемыми консультации, жаль было денежных средств, потраченных на авиабилеты. При этом он сбросил со счетов, что в поездке по Северному Кавказу ему не пришлось нести никаких расходов, так как все издержки взяла на себя принимающая сторона в силу присущего нам гостеприимства. Директор был в шоке и поинтересовался у Егора, всё ли у гостя в порядке с головой и видел ли Генрих когда-нибудь себя в зеркале. На шум и гам сбежался персонал – дежурный администратор и горничные. Уяснив, в чём проблема, они бросились заправлять постельное бельё. Но Генрих уже не мог выдерживать такого глумления над собой и заявил, что он ту же, на месте покидает Россию. Когда присутствовашие осторожно поинтересовались, как и на чём, именно сейчас, в данный момент он намерен это осуществить, тот не нашёлся, что ответить и потребовал вывести его на свежий воздух.

На улице уже смерклось. На открытом воздухе, действительно, было здорово: благоухала южная растительность, ведь на дворе стояла только первая половина сентября – бархатный сезон. С побережья доносился слабый ласкающий слух плеск волн тёплого Чёрного моря, скрывавшегося в густой темноте южной ночи, с побережья веяло приятной морской свежестью. Тут заместитель мэра, мужик приземлённый, циничный, с виду лет шестидесяти, с большим «комком нервов» над брючным ремнём, походивший, скорее, на директора какого-нибудь крупного производства, мгновенно проанализировал оперативную обстановку и предложил отвезти Генриха в ночной клуб, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей и перенесённого потрясения. На удивление всем, гость отнёсся к предложению с неподдельным интересом, заметно оживился и тут же перенёс протестный отъезд на родину на неопределённый срок. Даже поторопил всех, чтобы не задерживались.

Вся эта честная компания – зам главы города, директор, дорогой немецкий гость и Егор – ввалились в злачное место, когда представление уже было в полном разгаре. Заведение представляло собой то ли бывший ресторан, то ли дом быта, то ли дом культуры в стиле модернизма семидесятых годов. Свободных столов на четыре посадочных места уже не осталось и посетителям пришлось восседать прямо в центре зала на виду у всех за столом, который никто не хотел занимать до них. Заказали еду, напитки. Пока ожидали заказ, Генрих плотоядно пожирал глазами танцовщиц, сменявших друг друга на шесте, на которых к концу каждой очередной гимнастической композиции оставался лишь костюм Евы. Затем, когда те, уже «одев» на этот «костюм» шнурок, за который созерцателям следовало совать денежные купюры, обходили столики, Генрих как-то не очень убедительно изображал из себя правоверного католика, порядочного отца семейства, отвергающего бесовские пороки, плотские соблазны, блуд, прелюбодеяние, а напротив, являющегося поборником семейных ценностей, кристальной чистоты возвышенных гетеросексуальных, чуть ли не платонических, отношений, невинности и высокого морального облика. Он, хмуря брови, гневно, словно от навозных мух, отмахивался от назойливых жриц разврата, когда те пытались вскарабкаться к нему на колени, вешались на шею, тянули за галстук. Наклонившись к Егору, он пояснял тому в ухо, что не приемлет подобных шалостей, так как безумно любит свою супругу, пожизненно хранит ей верность, а здесь находится исключительно в исследовательских целях, так как интересуется всем, что происходит в современной России, собирает впечатления как журналист и будет учитывать полученный материал в своей творческой работе. Егор слушал его пояснения с глубоким пониманием, полностью разделяя его взгляды и ценности, одобрительно кивая головой, что, впрочем, нисколько не мешало ему, как социологу, тоже на всякий случай методом наблюдения изучать антропоморфические характеристики и особенности хранительниц древних традиций специфической танцевальной субкультуры.

Когда ужин был поглощён, а сценические образы стали повторяться, участники мероприятия несколько заскучали. Тогда затейник вице-мэр, прибегнув, судя по всему, к аллюзии на известную пьесу Максима Горького 1902 года, поинтересовался у присутствующих, не хотели бы те, дабы обострить ощущения, познакомиться с самым, что ни наесть, дном Приморска. Генриху этот вопрос Егор адаптировал примерно так: не возжелал бы он как специалист по России расширить свои полевые исследования, раз уж в командировке, и копнуть глубже, достигнув самого дна ночной жизни этого портового города? Такая постановка проблемы не могла оставить истинного исследователя равнодушным, и Генрих заявил, что в санатории ему так безнадёжно испортили настроение, что чем меньше времени он там проведёт, тем лучше будет себя чувствовать. Поэтому он готов опуститься даже на самое глубокое дно этого города, лишь бы не возвращаться на ночлег в Балкарку. Окружающие с глубоким понимаем и сочувствием отнеслись к столь бескомпромиссной позиции истинного служителя науки и решили организационно поддержать его в этом творческом порыве.

Похоже, вице-мэр прекрасно ориентировался в городском сегменте красных фонарей. Курировал, что ли? По дороге Генрих поинтересовался, а как, кстати, обстоят дела с проституцией в морском порту.

– О-о-о, – оживился зам главы города – дела обстоят прекрасно, чем же Приморск хуже других портовых городов мира? Ничем не хуже. Желаете взглянуть?

– Отчего же нет? Раз уж мы тут в командировке… – отвечал эксперт по России.

Заехали в порт. Медленно прокатились вдоль железнодорожных линий, огромных морских танкеров. Ни души, темень, тусклый свет, как-то не по себе. По мере продвижения из темноты, от стен зданий и стволов деревьев отклеивались фигуры путан изрядно поношенного вида, подскакивавших к машине и быстро информировавших о действующих в порту тарифах. Собрав впечатления, Генрих подытожил, что, действительно, в этом плане Приморский порт ничем не отличается от Гамбургского. В его интонации слышались одобрительные нотки. «Да уж, – подумал Егор – в чём в чём, а тут мы достигли, действительно, ощутимых «успехов» в «реформировании» страны и построении гражданского общества. Вернулись, так сказать, на столбовую дорогу развития мировой цивилизации».

Покинув порт, добрались до какого-то спального района безликих бетонных многоэтажек. На торце дома, возле которого припарковались, на самом деле, висел классический тусклый красный фонарь. То есть, никаких метафор, всё буквально. Спустились в подвал – «дно», всё-таки, было обещано. Подворотня впечатляла антуражем, хоть туже снимай сериалы типа «Место встречи изменить нельзя» или «Бригада». Немногочисленная публика – две компании по четыре-пять субъектов – впечатлила не меньше. Более криминальных образов найти было сложно. Образам соответствовало и их вызывающее поведение. К новым посетителям, явно не из привычного им социального окружения, те сразу отнеслись дерзко. Сначала бесцеремонно рассматривали, скривив свои физиономии, просившие кирпича, в брезгливых гримасах, затем по ходу событий стали отпускать поначалу тихие, затем, смелее, всё более громкие провокационные комментарии. Особенно хамить стали, когда очередная танцовщица уделила больше внимания почтенным мужам – вице-мэру и директору, а не им. В конце концов, всем это изрядно надоело. Зам главы города поднялся, подошёл к бармену, предъявил своё удостоверение и что-то недолго ему разъяснял. Не обязательно было уметь читать по губам, чтобы догадаться о примерном содержании беседы. Вернулся к столу и уведомил остальных, что проблема уже находится в стадии решения. Но настроение было испорчено, да и спать уже всем хотелось. Решили возвращаться в Балкарку на ночлег. Расплатились, поднялись и направились к входу, у которого столкнулись с вошедшим человеком в камуфляже, десантных ботинках и непустой кобурой на поясе. Похоже, то был какой-то военный, который, как водилось в те времена, работал охранником в этом заведении в свободное от службы время, т.к. для выживания не хватало военного денежного довольствия. Сколько таких офицеров унижало себя тогда, вкалывая после службы грузчиками, занимаясь частным извозом и т.п.?

– Как, а вы уже уходите? – удивился тот. – Что так быстро?

– Так нам же тут весь отдых испортили! – отвечал вице-мэр.

– Да сейчас решим проблему, группа уже выехала.

– Ну, вы уж как-нибудь без нас разберитесь.

– Жаль, неужели не останетесь посмотреть?

– Нет, нет, мы вам полностью доверяем – успокоил второй человек города служивого.

– Не беспокойтесь, всё будет исполнено в лучшем виде, мы их тут уроем! – гарантировал ратник успех боевой спецоперации.

На утро были отработаны все запланированные пункты поездки, включая встречу с руководством того самого порта, и путники отправились в Краснодар, затем в Кисловодск и далее по плану.

На обратном пути в Нижнедонск Генриху сыпались звонки из Германии. Он, развалившись на заднем сидении с самодовольным видом и самолюбованием, изумлял своих собеседников тем, что в данный момент находится на Северном Кавказе, о котором в европейских СМИ тогда писали бог весть что, сильно сгущая краски: похищения иностранцев с целю выкупа, обезглавливания, разгул терроризма и тому подобное. В телефонных диалогах визитёр произносил один и тот же, примерно такой текст:

– Да, алло…А-а-а, господин Юргенс! А вы знаете, где вы меня сейчас застали?

– Где же?

– На Северном Кавказе!

– ?...

– Да, да, представьте себе.

– А что с вами там происходит? – после долгой паузы и переваренного шока следовал уточняющий ответ.

– Ах, видите ли, я тут консультирую местных губернаторов по ряду стратегических вопросов – не стесняясь никого, нагло колотил понты Генрих.

«Вот уж, – подумал Егор, – что значит пиариться: не быть, а казаться, имитировать». Как быстро и легко у нас прижилась эта культура, а на ней, как зелёные мухи на навозной куче, расплодились всевозможные «политтехнологи», выдающие своих заказчиков не за тех, кем те являются на самом деле. Отсюда и липовые диссертации, и такие же научные степени, начиная от главы какого-нибудь района и до… сами знаете кого.

Таких звонков было пять-шесть. После каждого из них Генрих пребывал в прекрасном расположении духа. Развалившись на сидении, он прикрывал веки, словно, млеющий на солнце кот и, похоже, ему грезилось, что телефонный собеседник вот сейчас кинется делиться со своим социальным окружением этой потрясающей новостью: Генрих, мол, как бесстрашный эксперт по России, не побоялся отправиться в горячую точку, он держит-де руку на пульсе событий, непосредственно разбирается в каждой конкретной ситуации на месте, пусть даже и с риском для жизни. Помимо этого, он, наверное, уже формулировал в мыслях PR-тексты для личного сайта, чтобы потрясти своих студентов и заказчиков богатым личным опытом и глубоким знанием страноведческих реалий.

Но тут приятные мысли прервал мочевой пузырь Генриха, которому срочно понадобился туалет, о чём он и уведомил попутчиков. Водитель уточнил, не съехать ли ему на обочину – благо вдоль трассы тянулась аллея высоких деревьев. Но директор, помня об истерике в санатории по поводу не заправленных простыней, возразил: мол, зачем же так нецивилизованно, на обочине дороги, ни тебе туалетной бумаги, ни руки помыть, чёрт знает что. «Пусть – распорядился он – Генрих потерпит немного – скоро большая парковка будет, там и кафе, и туалет имеется, словом всё цивилизовано будет».

Такая альтернатива гостя не обрадовала, а мочевой пузырь, похоже, так уже придавил, что Генрих в порядке исключения неожиданно до нуля опустил планку своих требований к комфорту, дескать, зачем какие-то церемонии, можно было бы просто и возле дерева остановиться. «Да нет уж, извините – настаивал директор – отвезём к нормальному туалету. Хватит позориться», – добавил мысленно про себя.

Мучаться Генриху пришлось ещё минут двадцать, через которые путешественники, на самом деле, добрались до большого парковочного комплекса, забитого машинами, торговыми ларьками, толпами народа, едущего на юг и возвращающегося оттуда. Где-то на заднем плане виднелось придорожное кафе. Генрих заторопился в сторону предприятия общепита в надежде воспользоваться там спасительным санузлом. Остальные остались ждать его возле машины, разминая затёкшие ноги и поясницы.

Не успели мужчины переброситься и парой слов, как заметили своего гостя с глазами на лбу сломя голову несущегося от кафе к машине. Но так быстро оправиться он не мог, да и что за спешка такая? Ещё не добежав, тот крикнул издалека:

– Скорее, скорее откройте багажник!

Все недоуменно переглянулись. Подбежал, ещё более настойчиво повторил своё требование.

– А в чём, собственно, дело? – поинтересовался кто-то.

– Мне нужно срочно достать свою сумку, скорее!

– Да что случилось-то?

– Фотоаппарат…

– Фотоаппарат?

– Да! Чёрт возьми! Мне срочно понадобился мой фотоаппарат!

– В туалете?

– Именно! Открывайте! Иначе мне никто не поверит, никто не поверит – повторял он в крайнем возбуждении.

Не успел водитель приподнять крышку багажника, как Генрих юркнул туда, словно ящерица, выдернул свою сумку, трясущимися руками нащупал то, что искал и, не говоря ни слова, умчался туда, откуда прискакал как ошпаренный.

Все стояли заинтригованные. Интуиция подсказывала Егору что-то недоброе, и он решил отправиться по следам умчавшегося визитёра, чтобы разузнать, в чём же всё-таки дело. Издали заметил, что спина эксперта мелькнула и исчезла за стеной сооружения, внешне похожего на долговременную оборонительную точку с двумя буквами – «М» и «Ж», нанесёнными на тёмно-серую цементную стену когда-то белой краской и неуверенной рукой человека, не знакомого с типографской эстетикой. Только тут Егор смекнул, что кафе, судя по всему, не было оборудовано надлежащим санузлом, а его функцией был наделён вот этот объект типа полевая уборная. Уже метров за тридцать до него наткнулся на характерную атмосферу, позволявшую безошибочно определить положение данной постройки на местности даже слепому человеку. Генрих не выходил. Когда Егор приблизился вплотную, глаза уже слезились от аммиака, источаемого этим объектом. Заставил себя заглянуть внутрь и…

Вообще-то, Егор к изыскам приучен не был с детства, не особо брезглив, не избалован роскошью, в армии насмотрелся на разлагавшихся и истерзанных трупов и даже выносил кое-кого своими руками, его мало чем можно было удивить, включая санитарно-гигиеническое состояние подобных публичных мест, до сих пор имеющих всё ещё широкое распространение. Но та картина, которая предстала здесь перед его взором, потрясла даже его. Нам вполне хватило бы лингвистической компетенции и лексико-грамматических средств, чтобы создать у читателя эффект полного присутствия. Даже можно было бы передать в тексте запахи так, что многие ощутили бы реальный приступ тошноты и рвоты. Но мы пощадим читателя, и не станем этого делать, ограничившись лишь слабыми намёками и штрихами. Результаты пищеварения многочисленных человеческих организмов занимали всю площадь внутреннего пространства, причём высотою где-то до верхней половины голени, и чем ближе к середине, тем выше, что является физической загадкой, ведь рыбацких сапог перед входом никто посетителям не выдавал. Цветовая гамма была настолько разнообразной, что напоминала просто огромную палитру художника, только что завершившего работу над очередным монументальным шедевром живописи типа «Золотая осень в лесу». Но уж если эта картина впечатлила даже Егора, то что и говорить о культурном шоке избалованного и капризного европейца, бившегося до этого в истерике из-за не заправленных простыней? Он должен был испытать тяжелейшее душевное потрясение.

Генрих неустанно щёлкал затвором фотоаппарата, фиксируя различные ракурсы, не смущаясь ни присутствием Егора, ни невыносимым запахом, бубня себе под нос слабенькие, в общем-то, по сравнению с русскими немецкие ругательства.

Когда продолжили путь, Генрих, подводя итоги поездки, рассуждал, что она хоть и не открывает перспектив для быстрых денег, но была чрезвычайно информативной и ему надолго хватит материала для публикаций, а также для увлекательных рассказов в закрытом элитном клубе, членством в котором он весьма дорожит. «Думает только о наживе и собственном пиаре, даже из чужого дерьма готов извлечь выгоду», – отметил про себя Егор.

Мы обижаемся, когда вот такие «эксперты» формирует за рубежом невыгодный нам образ России, выпячивая негативные стороны и приуменьшая положительные моменты. Но разве они устраивают пьяные дебоши на курортах Хургады и Анталии, разве они галдят в самолётах зарубежных авиакомпаний и на улицах европейских городов, раздражая присутствующих, разве они оставляют на наших пляжах и в лесах горы мусора, пластиковых бутылок, пакетов и объедок после очередного шашлыка на природе, разве они выбрасывают из окон своих автомобилей пустые пачки из-под сигарет, выставляют опустошённые пивные бутылки на проезжую часть, разве их экскременты годами не убираются в сортирах, которые давно должны были бы остаться в прошлом, разве они плюют на тротуары, курят на остановках общественного транспорта и швыряют окурки, где ни попадя? Не хотелось бы прибегать к избитой метафоре про зеркало и кривую рожу, но придётся. Допуская, что и с зеркалом не всегда всё в порядке – как минимум протереть надо бы – следует, однако, признать, что и рожу подправить не мешало бы.

Да, а как же Генрих? Он больше никогда не давал о себе знать.