Рыцари неба -4. Полет на планере

   Это мой блок о людях, с которыми работал, встречался и кому я обязан своим становлением.  Такова жизнь. Мы учимся на опыте других и передаем этот опыт. Обычная  диалектика  жизни. В него я буду включать документальные рассказы, эссе о реальных людях с реальными фамилиями, чьи судьбы, в той или иной степени, связаны с небом.И, в том числе, о том где я сам был участником

   Пьянящий восторг полета.
   (Документальный рассказ)
   Отрывок из моей книги. «Запас прочности» о первом периоде удивительной творческой деятельности Михаила Петровича Симонова, в будущем Генерального Конструктора фирмы П.О.Сухого.  В те 10 лет под его руководством были созданы несколько рекордных планеров под маркой «КАИ».  Аббревиатура «КАИ» означает   «Казанский авиационный институт». В данном документальном рассказе действие происходит на планерной станции, созданной М.П.Симоновым.
Рейсовый автобус остановился и все мы –15 человек, дружно переговариваясь, зашагали к планерной станции. Идти пришлось более километра. Роберт Серебряков – мой однокашник по авиационному институту, посмотрел на небо и, раскинул руки в стороны, словно собираясь взлететь. Редко пробивающаяся  зеленая трава и березовые колки, стоящие сбоку невдалеке от аэродрома, и небо – бирюзовое даже, если смотришь на него через кучевые белесые   облака, - все это вызвало в нем глубокий  и радостный  вздох.
   – Посмотри, старик,  «кучевка» какая, – Роберт  поднял голову и замер, созерцая,  этот постоянный, но  каждый раз и в каждое мгновение  меняющийся мир облаков.
Кучевка для планериста – это уже предпосылка успешного полета.

   В этот момент я ощутил, как настороженной радостью откликнулось мое сердце. Еще бы, Михаил Петрович разрешил мне полет в качестве пассажира.
Я с парашютом  с трудом вписался в заднюю кабину  планера КАИ-12.
Роберт привычно занял свое место на переднем сидении.
Сейчас, находясь в кабине,  я по-другому внимательно рассматривал приборную доску с ее немногочисленными, но изящными  навигационными приборами,  и рычаги  управления. И я подумал, - «именно об этом нам говорил Михаил Петрович – «о симбиозе конструктора  и летчика». Я посмотрел  на    большое,  раскинувшееся в обе стороны от фюзеляжа  крыло. Отсюда из кабины менялся масштаб восприятия планера. Сейчас действовали другие единицы сознания  для  восприятия линейных  величин. Планер казался солидным  сооружением, которое возможно и «умело» летать, - мысленно улыбнулся я. 
Равномерно тарахтит мотор буксировщика АН-2, подруливающего к планеру. Техник  Юра Логвин  ловко схватил буксировочный трос и зацепил его за замок планера на фюзеляже.

   Я посмотрел на другой конец аэродрома. Широкое поле, с которого нам предстояло взлететь, простиралось  вдоль берега реки Волги.
Роберт ждал команды на взлет. Вернее, и  он, и летчик – буксировщик Виктор Константинов.Мотор самолета заработал интенсивнее, и я ощутил чуть заметный толчок. Планер сдвинулся и покатил. Через минуту после этого тряска прекратилась,   и планер пока еще на буксире волнообразно покачивался за самолетом.
   Самолет, однообразно урча, совершал круги над аэродромом, набирая высоту.  Уменьшилось  и стало игрушечным поле аэродрома. Речная вода Волги ребристо отблескивала серебром, а и без того маленькие рощицы стали казаться низкорослым кустарником. Все было доселе невиданным и от того новым. Но  это увиденное будоражило память – было, было. 
А ведь, действительно, было. Только в ином раскладе.В  десятом классе  только на другом аэродроме,я поднялся на самолете ПО-2 в качестве парашютиста  По-2, тоже конструкции биплан. И также  масштабно уменьшалось все земное, и увеличивался  небесный простор, в котором можно затеряться, раствориться, исчезнуть. А потом был выход на крыло самолета  и один лишь шаг. Потом  бездна. И упругие струи  нескольких десятков метров высоты до раскрытия парашюта.
В воспоминаниях я пропустил момент, когда по инструкции буксировщик  качнулся с крыла на крыло.

   Роберт дернул ручку отцепки буксировочного замка. Глухая тишина заполнила кабину планера, изолировав от шума двигателя самолета и всего, что могло бы нарушать ее на земле. Только шелестящий  воздушный поток плавно обтекал обе половинки крыла.
   Тишина неба. Она необычно и приятна в восприятии. Но голос Роберта  неожиданно прорвал эту тишину благозвучия, и вернул меня  из  мира, наполненного  чистотой и гармонией:
   -Как настроение, старик? Ты меня слышишь?
Мне не хотелось отпускать от себя  этот  сгусток тишины, созревший в кабине  и заполнивший ее.
   - Слышу, – захлебываясь от восторга, ответил я
Роберт засмеялся
   – Да ты, я вижу, опьянел? Везу тебя по программе удовольствия, разработанной Михаилом Петровичем.

   Было странно вот так на высоте свободно беседовать. Какое  нереальное ощущение свершившегося чуда. Если не смотреть вниз, то создавалось впечатление, что мы с Робертом, как ангелы сидим на облаке и мирно беседуем. Какая-то чертовщина из булгаковского романа  и  реально свершившегося наваждения.
 - Демонстрирую невесомость, – между тем, сказал Роберт.
Меня вжало в спинку, потом невидимая сила придавила к сидению, и тут же пришел на смену тот самый момент истины – невесомость. Когда,  как в лифте, при спуске уходит  в первый момент из-под ног пол кабины. Но здесь на продолжительное  время  я  оторвался от сидения, и плечи уперлись в лямки привязных ремней. Я чувствовал, как мое сердце зависло, не касаясь тела. Перехватило дыхание. Невесомость. Та, какую испытывают в полетах космонавты.
Деревья внизу, палатки, указатель направления ветра –«колдун», даже река все пришло в круговерть, когда планер продолжил  уже горизонтальный полет
   - Сложную программу демонстрировать не буду, – проговорил Роберт с невидимой для меня улыбкой.

   А  я  молчал, все еще не выходя из неведомого до того состояния  пьянящего восторга.
   -Ты жив, старик?  Что-нибудь  прокукарекай
Неожиданно для себя, я запел: «Я люблю тебя, жизнь…»
Роберт обернулся вполоборота, и я отметил небольшой с горбинкой его нос и густые темные брови. Он  широко улыбнулся: «И надеюсь, что это взаимно»
Мы продолжали петь уже вместе.
   - Скоро домой поедем. – сказал он и заложил очередной крен.
Меня прижало к противоположному борту кабины. 
По его голосу и словам я понимал, что для него полет не сложнее езды на велосипеде. Только гораздо приятнее.  Вжившись в полет, я   впитывал  в память легкое шуршание уплотненного скоростного потока  воздуха о поверхность крыла,  нагрузку  на части моего тела при маневрах и ту легкость души, которая бывает от встречи с небом.

   Да, - подумал я, – есть своеобразная прелесть  в ощущении полета. Пьянящая и дурманящая душу. Но я не стал рыцарем неба. Меня больше привлекала  конструкторская работа и журналистская  деятельность, которой я к этому времени занимался параллельно.
Роберт Серебряков и Виктор Константинов продолжали летать. Они стали настоящими рыцарями неба, но летная судьба их сложилась не так, как им хотелось. Но об этом, как-нибудь в другой раз.

Виктор