По Фрейду. Бред и сны в Градиве

Конспект-анализ психобиографической работы Зигмунда Фрейда, «Бред и сны в Градиве Йенсена».

0. Введение

В работе «Бред и сны в Градиве Йенсена» Зигмунд Фрейд предпринимает попытку показать эффективность психоаналитического метода на примере не реальных, а вымышленных и вплетенных в художественное произведение событий. Фрейд рассматривает свою задачу двояко: с одной стороны, он относится к герою повести Йенсена как к реальному анализанту — и тогда в фокусе анализа находятся симптомы и стоящие за ними бессознательные представления Ханольда; с другой, Фрейд не упускает из виду художественную идеальность персонажей, произвол автора в реализации самых невероятных совпадений, от анализа героев переходит к анализу самого Йенсена.

Мы рассмотрим данную работу Фрейда с этих двух позиций. Первая позиция целиком относится к теории символьной интерпретации и является психоанализом отдельного художественного произведения, то есть попыткой исследовать переживания героев так, как если бы они были реальными людьми. Вторая позиция является предпосылкой к психобиографическому исследованию, то есть к поиску причин, побудивших автора повести наделить своих персонажей именно такими качествами, переживаниями, чувствами.

1. Порядок изложения

Мы начнём разбор фрейдовского текста с его структурных особенностей, так как в “Бреде и снах” рассуждения Фрейда двигаются по своего рода спирали, что типично скорее для Юнга. Можно предположить, что спиральное развертывание идей вообще характерно для прикладного неклинического психоанализа и аналитической психологии.

Затем мы кратко охарактеризуем психобиографический контекст работы, так как мотивацией для изучения сюжета “Градивы” явилась именно личность автора (а не героев). Однако Фрейд не углубляется в подобное исследование, поэтому, коснувшись этой темы, мы тут же оставим её за скобками.

Нас будет, помимо прочего, интересовать т.н. кристаллизация чувственного бреда у главного героя. Мы специально используем здесь современную терминологию, чтобы в очередной раз продемонстрировать клиническую ценность психоанализа.

Конечно, должное внимание будет уделено сновидениям и их психоаналитической интерпретации.

В заключении мы отдельно скажем о прикладном значении психобиографических очерков для хоррор-индустрии.

2. Структурные особенности работы Фрейда

Хотя бы по своей структуры, “Бред и сны” являются не просто детальным и оригинальным литературным анализом, но и полноценным очерком по прикладному (неклиническому) психоанализу. Изложение основной идеи имеет идёт по спирали, от частного сюжета к общим положениям, непосредственно содержащимся в классическом психоанализе. Фрейд отталкивается от частного случая использования снов и бреда в художественном произведении и по индукции приходит к более общим идеям. Однако ни анализ «Градивы», ни её содержание не являются самостоятельными доказательствами психоаналитической концепции бреда. Они имеют ценность лишь в контексте уже накопленного клинического опыта. Поэтому способ исследования в этом очерке можно назвать иллюстративным.

В очерке три части, каждая из которых является индуктивным пересказом предыдущей. В первой дан пересказ сюжета «Градивы», сны и бред героя описаны как феномены. Во второй раскрываются предпосылки и внутренняя динамика невроза Ханольда, сны рассматриваются в контексте более цельной теории толкования. Третья часть содержит обоснование полезности анализа, повторяет самые общие идеи Фрейда (сны — исполнение желаний; вытесненное проявляется через симптомы и пр.) и завершается психобиографическим исследованием самого Йенсена.

3. Психобиографическая позиция

В первую очередь, Фрейд обращается к художественному вымыслу потому, что видит в писателях ценных союзников по вопросу о значении снов с нашей жизни. Научное сообщество крайне консервативно относится к сновидениям и рассматривает их исключительно в физиологическом контексте. Художники (в широком смысле, то есть способные к художественному вымыслу), напротив, часто используют сон как изобразительный приём для раскрытия внутренней жизни героев, то есть наделяют сновидения некой особой функцией. Для психоанализа сон является проявлением желаний, прорывом в сознательное вытесненных представлений, которые собирают вокруг себя первый попавшийся материал из переживаний различной давности, формируя уникальный, зачастую абсурдный сюжет сна. Проще говоря, «сновидение — это осуществлённое желание», как показывает Фрейд в работе «Толкование сновидений». «Градива» является для него хорошим, наглядным примером, содержание которого согласуется с уже имеющимся опытом по работе с невротиками и страдающими бредовыми расстройствами. Важно, что описанное в «Градиве» поведение главного героя не только находит аналоги в реальных действиях невротиков, но и является упрощённой (в хорошем смысле), наглядной моделью бредового расстройства.

Далее, для Фрейда интересен сам автор «Градивы». Как показано в заключительной части работы, Йенсен использовал схожие сюжеты и образы и в других своих произведениях: запретное (вытесненное) чувство, удвоение образа (мертвая и живая, сестра и возлюбленная), смешение бреда и реальности — всё это придает дополнительную ценность «Градиве» как проявлению бессознательного самого автора. Этот тезис подкрепляется тем, что Йенсен впоследствии отрицал как своё знание психоанализа, так и дополнительные причины для вплетения сновидений в ткань сюжета. (Можно предположить также, что негативная реакция Йенсена и отказ от всякого сотрудничества с Фрейдом является формой сопротивления). Однако ясно подтверждается основная предпосылка любого психобиографического исследования: автор вкладывает в переживания своих персонажей собственные вытесненные представления.

4. Символьная и аналитическая ценность повести

Вернёмся к первой позиции — к анализу произведения и интерпретации сновидений главного героя. Сюжет повести даёт несколько преимуществ для такого анализа. Во-первых, сюжет бреда строится относительно просто. Во-вторых, решающими для невроза героя является всего лишь несколько вытесненных представлений, которые оказывают полностью осознанны и отреагированны. В-третьих, героиня повести (Цоэ) соединила в себе роли аналитика, основы бредового сюжета, объект подавленного влечения, друга детства героя и т. д. Последнее обстоятельство позволило полностью раскрыть перед читателем историю, структуру и счастливое разрешение невроза Ханольда. Более того, перенос на Цоэ качеств мифической идеальной Градивы был не просто составной частью анализа, а исходил из реальных предпосылок и после исцеления не исчез, а развернулся в настощие чувства, в настоящие отношения. Эти два пункта существенно отличают содержание повести от реальной аналитической ситуации, но не противоречат концепции психоанализа, а наоборот, являются её предельным случаем. Это четвёртый и решающий довод в пользу аналитической ценности «Градива».

Для иллюстрации этих четырёх причин рассматривать «Градиву» как источник полезного аналитического материала, мы обратимся к сюжету повести.

5. Синопсис “Градивы”

Главные герои: Норберт Ханольд и Цоэ Бертганг, примерно одного возраста, живущие в соседних домах, друзья детства. Он — молодой археолог, в какой-то момент отказавшийся от контактов с противоположным полом и посвятивший себя «женщинам из бронзы и камня». Как выяснится в конце повести, его охлаждение к женщинам, запрет на любовь, было вызвано вытеснением влечения к Цоэ. О причинах вытеснения автор не распространяется, однако это и не важно для сюжета. Она — дочь известного профессора-биолога, испытывающая к Ханольду определенные и осознаваемые чувства, смирилась с его «уходом в себя»; на момент развития сюжета сопровождает отца в Помпее.

Завязкой является обнаружение Ханольдом барельефа, на котором изображена девушка с изящной, но странной походкой: она почти вертикально располагает ступню во время шага. Археолог становится буквально одержим изображением, которое он назвал Градивой («идущая вперёд») и задаётся «научной» целью обнаружить у местных девушек подобную походку. Попытка терпит неудачу, что приводит Ханольда в состояние всё более выраженного беспокойства. Окончанием завязки служит сон, в котором герой видит «свою» Градиву на улицах гибнущей Помпеи и понимает, что живет с ней «в одно время, в одном городе». Пробуждаясь, он слышит пение канарейки на окне соседнего дома (в котором живёт Цоэ и о которой он на тот момент даже не вспоминает). Движимый сознательным научным азартом найти отпечаток ноги Градивы в Помпее (и бессознательным порывом) он отправляется в путешествие по Италии.

Развитие событий окрашено в тона драматического бегства от себя. Любое напоминание о вытесненных чувствах к Цоэ (пары, находящиеся в свадебном путешествии) раздражает героя. В Помпею он прибывает в совершенно расстроенных чувствах. Встретив на одной из улиц Цоэ, он принимает её за призрак Градивы и вступает в разговор. Девушка постепенно понимает природу бреда Ханольда и решает помочь ему. На протяжении нескольких дней она проводит нечто подобное психоанализу, помогая герою вспомнить и осознать вытесненные представления, возвращает ему память о детских годах и об их дружбе.

Кульминация повести не сводится к одному эпизоду (к одному плану). Можно особо выделить момент, когда Ханольд убеждается в физической реальности Градивы, сбив с её руки муху. Аналитической (а не сюжетной) кульминацией является сон Ханольда, в котором он видит (вместо себя и Градивы) Аполлона Бельведерского и Венеру Капитолийскую. Здесь старый бред сплетается с новым — бредом ревности, и совершенно неясно, куда приведёт психику героя эта борьба.

Развязка внутренней борьбы героя получается (не без помощи Цоэ) весьма позитивной: он вспоминает детство, признает в Градиве свою давнюю знакомую, преодолевает ревность и снимает запрет с чувств к девушке. Герой достигает целостности и возвращает в сознание всё ранее вытесненное.

Сюжет повести отличается от аналогичных событий из жизни почти нереальными предпосылками, однако рамки развития сюжета вписываются в привычную нам реальность. Так, Цоэ от рождения обладала походкой Градивы; она оказалась в нужное время в нужном месте; некоторые особенности географии, местности, климата ускорили развитие бреда и терапии. Но если мы обратимся к принципу психического детерминизма (о котором Фрейд подробно пишет в «Психопатологии обыденной жизни»), то не станем переоценивать роль сюжетных деталей. Не произойди встреча в Помпее, герои бы пересеклись на улицах родного города или где-нибудь на пути через Италию — это не важно. Состояние психики Ханольда во много предопределило магистральную линию развития внутреннего сюжета, который для нас гораздо важнее внешнего (или художественного). Что же происходило внутри, в душе главного героя?

6. Бредовые состояния главного героя

Если кратко, то на протяжении повести мы наблюдали две психические сюжетные линии. Первая — вытеснение, переработка и воспоминание инфантильных переживаний; проявление бессознательного во снах и неосознанных действиях. Вторая — кристаллизация бреда, разрастание бредовой реальности, её временное господство над психикой, внезапная терапия и последующий распад. Обе линии сплетаются воедино, порождая невротический комплекс, где бред и сны — явное проявление, вытесненные представления — скрытая причина. Фрейд делает на этом особый акцент, ссылаясь также на работы Брейера, где терапия бреда описана схожим образом, но нет аналитического подхода. Таким образом, художественная иллюстрация бреда помогает Фрейду приблизиться к преодолению сугубо клинического подхода к бредовым расстройствам, связать их не с особыми нарушениями психики, а с закономерными механизмами бессознательного.

Если забыть о бессознательном, то со стороны переживания героя напоминают классическую спонтанную кристаллизацию чувственного бреда. Первый этап: героем овладевает смутное беспокойство, имеющее характер мании. Он «одержим» барельефом Градивы, ищет её походку у современных женщин, но желания найти саму Градиву ещё не наблюдается. Точкой кристаллизации является первый сон, в котором возникает содержание бреда: «герой живёт с Градивой в одно время, в одном городе». Бредовое содержание обогащается дополнительной модальностью — пением канарейки и ощущением себя «в клетке, из которой можно выбраться».

7. Чувственный характер бреда

Современная психиатрия разделяет систематизированный бред и чувственный бред. На наш взгляд, здесь имеет место именно последний, хотя центральное место в нём занимает вполне очерченная идея: найти Градиву. Приведем некоторые доводы. а) Бред развился спонтанно, с самого начала обогащен яркими эротизированными переживаниями, б) бред не содержит «объясняющей всё» концепции, герой сам признает фантастичность Градивы, ищет и не находит ответов (при систематизированном бреде ответы возникают сами, раз и навсегда), в) конфабуляция минимальна и носит временный, изменчивый характер, г) свои поступки герой объясняет с помощью посторонних рационализаций (научный интерес), но не мотивирует в рамках бреда.

Это уточнение было важно для нашего понимания сюжета, так как систематизированный бред (как правило) не поддаётся терапии. Он постепенно, но решительно разрастается, захватывая всю психику и исчерпывая её ресурсы. Распад бредовой системы является не результатом лечения, а следствием естественного истощения психики. Чувственный бред, напротив, снабжая психику обильной продукцией, может вывести терапевта (и анализанта) к своим истокам, активировать по ассоциативным связям какой-либо аффект, требующий отреагирования. Тем самым, именно чувственный бред может быть исцелён не только клинически, но и аналитически.

8. Терапевтическая податливость чувственного бреда

В этом смысле Цоэ повезло — бред Ханольда оказался очень податливым для терапии. Первое, и самое важное, что сделала Цоэ — встроилась в бред героя. Точнее, позволила себя включить в бред, не став оспаривать заявлений героя («Я сразу узнал тебя», «Я знал, что твой голос звучит именно так»). Постепенно она поняла содержание бреда и с помощью намёков стала одновременно возвращать героя в реальность (терапия) и пробуждать вытесненные представления (анализ). Намеки Цоэ носили такой же двойственный характер, что и невротический комплекс героя. Однако в рамках терапии бреда явное и скрытое меняются местами. Так, белые цветы стали явным символом загробной жизни, Цоэ принимает этот символ, но даёт скрытый намёк о желании получить розы (цветы любви). Цоэ говорит о встречах 2000 лет назад, явно повторяет идею героя о засыпанном пеплом городе, но скрытой стороной здесь является открытая (вне бреда) реальность (2000 лет = очень давно, засыпать пеплом = забыть и т. д.). Девушка разговаривает с героем на символическом языке, постепенно давая понять, что она реальна (забывает альбом). Любопытно, что при этом она не отрицает своего «древнего» происхождения, оставаясь для Ханольда в первую очередь Градивой. Это дополнительное, искусственное противоречие, делает первую брешь в бредовой реальности. Если бы девушка с самого начала раскрыла свою личность, этот факт был бы проигнорирован психикой героя (противоречия нет, это не Градива), он бы продолжил свои поиски или замкнулся бы в себе окончательно. Это первая причина исцеления.

Вторая причина состоит в том, что Цоэ смогла вернуть в сознательное Ханольда вытесненные воспоминания о себе и о детстве. Она пользовалась тем же приёмом, что и при непосредственном разрушении бредового содержания. Цоэ опиралась на прошедшие цензуру и явные для сознания героя представления, чтобы ассоциативно напомнить ему его собственное прошлое (общий завтрак, называние по имени). Наконец, когда психика героя попыталась переключиться на новый бред, Цоэ воспользовалась этой ситуацией, замкнув на себя (как на истинный объект) сильные чувства героя.

Почему это стало возможным? Фрейд объясняет, что убежденность в чем-либо сама по себе является аффектом и может быть перенесена с истинного представления на ложное (что и составляет сущность бреда). Истинное представление было под вытеснено из-за своей высокой либидозной энергии, поэтому аффект был перенесен на нечто нейтральное: археологию. Впоследствии эротизм стал прорываться сперва через интерес именно к женским изображениям, потом через острую фиксацию на походке Градивы, далее на реальном рассматривании женских ножек на улицах города. Мы можем предположить, что вытесненное представление таким образом набирало энергию, требуя всё более эротизированных компенсаций. Наконец, сгущение энергии вокруг вытесненного представление начало заряжать все ассоциативно близкие представления: от образа Градивы до ревности. Эти высокоэнергетические представления, находившиеся в разной степени осознанности, стали формировать сновидения, поступки, мотивы героя. При этом представление, служащее объектом афеекта, не могло оставаться одним и тем же как в силу разбивания бредового содержания (удаление объекта), так и в силу повторной активации исходного объекта (энергетическое соответствие, требовался объект с эквивалентным запасом энергии). Формирование нового бреда как раз означало, что старый ложный объект (Градива) уже не годится. Произошла попытка создать новый объект (диада: Градива-Венера и Аполлон). Цоэ вовремя вторглась в этот процесс, вернув аффекту его первый объект (себя). Это вторая причина исцеления.

Наконец, бред Ханольда не являлся психическим расстройством в клиническом понимании. Его причиной было вытесненное представление, то есть сам бред был лишь симптомом. Цоэ удалось вернуть в сознание героя образы из детства, снять запрет на мощное либидозное влечение к ней. Таким образом, бред как защитная функция потерял свою психическую актуальность. Так как (сюжетная предпосылка) у героя не было других сильных вытесненных влечений, терапия оказалось исчерпывающей. Это третья причина.

9. Сновидения главного героя

Самым веским аргументом в пользу приведённых рассуждений являются сны Ханольда, их динамика в разных точках бреда. Цоэ заново научила Норберта мыслить на языке символов, что ускорило процесс осознания скрытой части комплекса.

В момент кристаллизации бреда сон Ханольда не был символическим, он представлял ригидную на тот момент бредовую конструкцию, это была констатация бредовой реальности, без всяких иносказаний. Лишь когда бред исчез, мы можем говорить о скрытом смысле первого сна, но не ранее. (Более чем спорное утверждение, но мне почему-то так кажется. Просьба прокомментировать этот тезис). Но когда бред исчез, мы явно видим в этом сне компромиссное исполнение желания жить с Градивой (Цоэ) в одном городе, в одно время. И более явное желание: видеть её походку, обнаружить её среди пепла прошлого. Символическое содержание сна было столь «опасным» для цензуры, что сознание предпочло буквальное толкование и превратило сон из материала для анализа в субстрат для бреда.

Второй сон пришёлся на успешный распад бредовой реальности: вытесненное представление передало дневному материалу часть своего импульса, выстроив насыщенный сюжет. Сон не был истолкован героем в аналитическом ключе, однако стал сигналом для психики: действия героя теперь диктовались не бредовой реальностью, а последовательно идущим к осознанию вытесненным представлением. Материал для сна был взят из пережитых героем дневных событий. Днём он встретил профессора Бертганга (которого не узнал), ловящего ящериц; обнаружил настоящее место проживания Цоэ (третью гостиницу); приобрел у хозяина этой гостиницы («Солнечный дом») медную застежку (якобы с места раскопок); нашёл узкую щель в стене в месте «исчезновения» Градивы; встретил пару молодожёнов… Весь этот материал был увлечён потоком прорвавшегося в сознания отпрыска вытесненного представления: представлений о коитусе и единстве с Цоэ. Ящериц теперь ловила сама Цоэ (бессознательное правильно провело связь между дочерью и отцом и сообщило об этом самом простым способом: отождествлением), хвастаясь успехом своей сослуживицы, что намекало на удачную женитьбу. Также сон содержал информацию о месте пребывания Цоэ: «На Солнце (=солнечный дом, название гостиницы) сидит Градива». Сон прерывается криком птицы, которая в когтях уносит ящерицу. Насыщенность сна, как и фоновые мысли героя, всё больше обогащаются либидо. Например, щель в стене привлекает внимание Ханольда в качестве возможной разгадки исчезновения Градивы. Но мы не можем не заметить и другого содержания в образе вида «протиснуться в узкую щель». Вообще после второго сна запрет на эротизм начинает стремительно сдавать свои позиции.

Третий сон был предельно символичен и мог бы стать точкой кристаллизации нового бреда, если бы на тот момент Цоэ не сделала всё возможное для вышеописанного замыкания аффекта на исходный объект. Более того, последнее сновидение подстегнуло героя к более решительным действием, активировало его мужественность и либидо. Во сне Цоэ предстала в образе Венеры, Норберт — Аполлона. Их совместный уход внутрь храма символизировал не просто коитус, но нечто большее: сокровенное бракосочетание, Hieros Gamos. Это также и единство мужского и женского начала самого героя. Третий сон является решающим шагом к обретению целостности. Попытка отчуждения символов, буквальное толкование (Градива и Другой), формирование на этой основе создать новый бред — очевидная защитная реакция против многократно усиливающегося либидо.

10. Прикладная ценность и перспективы

Практическое значение данной работы состоит в развитии у психоаналитика художественного чутья, более глубокого интереса к предметам культуры. Изучение этого очерка является хорошим началом для самостоятельного поиска подобного материала в современных художественных произведениях. Особенно актуален вопрос бреда в связи со стремительно развивающейся индустрией хорроров, переживающей второе рождение. Например, популярная серия Silent Hill и недавно вышедший хоррор Evil within в качестве сюжетной и концептуальной основы используют смену бредовых систем главного героя. Сменяя друг друга, эти системы в буквальном смысле, перебрасывают протагониста из одной реальности в другую. И тот факт, что герой имеет дело с обретшими плоть порождениями собственной расщепленной психики, и делает хорроры столь популярными среди самой разношёрстной аудитории.

Анализ «Градивы» (как и работа Фрейда «Зловещее»), таким образом, является потенциальным фундаментом для последующих интерпретаций и аналогичных исследований современных продуктов игровой и киноиндустрии. По крайней мере, мы не встречали обстоятельных психоаналитических работ на подобные темы и планируем (по мере овладения знаниями психоанализа) заниматься данным вопросом. Поэтому для нас прикладное значение этого и других очерков Фрейда очевидно.